The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

      Предельно ускорившийся пульс и дрожь от пронизывающего холода прервали очередной ночной кошмар, возвращая в не менее отвратительную реальность. Гарри распахнул глаза, иступлённо уставившись в полотняный потолок палатки, прогнувшийся под очередным порывом ветра. Он больше не вздрагивал от вездесущего неразборчивого шёпота и не метал в панике взгляд по сторонам, крепко удерживая волшебную палочку в дрожащей вспотевшей ладони, потому что знал: всё это происходит лишь в его голове. Он по-прежнему был один, как и многие дни до этого, счёт которым Гарри уже давно потерял.       «Нужно обновить согревающие чары», — пронеслось у него в сознании, когда облачко пара вырвалось вместе со спёртым дыханием. Для костра не хватало хвороста, к тому же, вся сухая древесина была погребена под толстым слоем снега. С каждым разом ночи казались всё длиннее, секунды словно превратились в минуты, а те, в свою очередь, — в часы. Тьма сменялась серыми сумерками, а затем вновь наступала ночь, гнетущее молчание которой не бывало тихим, — шум леса за долгие месяцы хоть и стал привычным, но никогда не позволял полностью расслабиться и довериться безлюдной пустоте. Гарри всё время был настороже. И чем дольше продолжалось его неусыпное бдение, тем стремительнее стиралась граница между сном и явью.       Гарри несколько раз произнёс заклинание, направив палочку в разные части палатки, и воздух постепенно начал прогреваться. Наручные часы показывали полпятого утра. До рассвета оставалось не менее двух часов. Он потянулся к старенькому зачарованному радио, бессрочно позаимствованному из дома на площади Гриммо, и настроил единственную волну, которая помогала поддерживать ощущение реальности, возвещая о новостях из внешнего мира, но, к сожалению, сейчас «Поттеровский дозор» молчал. Гарри не стал выключать приёмник — белый шум его успокаивал и позволял упорядочить мысли, помогая сосредоточиться на воспоминаниях, анализе или размышлении о будущем, каждая минута которого была одновременно предсказуема и пугающе неизвестна.       Ему было плохо. Всё время. Адская головная боль и тошнота были вечными спутниками Гарри с того самого момента, когда он принял решение носить медальон не снимая. Он злился. Его часто охватывали приступы ярости, Гарри становился сам не свой и словно отключался на какое-то время. В последний раз, когда он очнулся от очередного приступа, то обнаружил, что с силой сжимает лезвие ножа в кулаке, заливая землю кровью. Гарри не осознавал, как это произошло. Он не помнил, в какой момент нож оказался в его руке, и не испытывал боли до тех пор, пока не выпустил лезвие и не разжал пальцы. В этот момент ему было всё равно на травму. Он явственно чувствовал влияние крестража каждое мгновение своей жизни и знал, что эта дрянь пытается его убить всякий раз, как только он терял бдительность, но чёртов меч Гриффиндора так и не появлялся. Гарри по-прежнему оставался наедине со своими демонами.       В порыве неконтролируемой ненависти он проклинал Дамблдора, Орден Феникса, Рона и Гермиону за то, что вынужден справляться со всем в одиночку. Когда гнев отступал, и приходило временное затишье, он раскаивался, безутешно рыдая, и называл себя слабаком и трусом, по вине которого продолжалась война. Волдеморт набирал силу, люди умирали, мир рушился. Но Гарри не мог вернуться. Он верил, что сможет добыть меч, продолжая находиться на краю пропасти. Ведь Дамблдор утверждал, что меч является лишь истинным гриффиндорцам в самый отчаянный момент их жизни? Беда была в том, что Гарри множество раз подвергал себя состоянию, которое с уверенностью мог назвать критическим в физическом и духовном смысле, но, очевидно, этого было недостаточно.       «А будет ли когда-то достаточно?»       Он не понимал, чем должен заслужить чёртово право уничтожить крестраж. Гарри не покидало ощущение, будто кто-то или что-то наблюдает за каждым его шагом, каждым помыслом и выносит вердикт, что пока ещё рано. Гарри Поттер недостоин совершить убийство крестража — а может, это вовсе не его забота? Может, не существовало никакого пророчества, а крестражи — лишь плод его фантазии? К сожалению, Гарри не мог проверить свою туманную теорию, ведь для этого было необходимо снять медальон хотя бы на время, и тогда… всё окажется впустую.       Его воспалённое сознание разрывалось между безнадёжностью и предвкушением скорой развязки. Каждый день своих скитаний он буквально чувствовал, что близок к своей находке как никогда, но чутьё подводило его. Снова и снова Гарри обманывался и обжигался, и с каждым новым провалом всё глубже запутывался в хитросплетении собственных страхов и сомнений, ощущая, как одиночество пожирало его и мутило рассудок.       Не проходило и дня, чтобы Гарри не жалел о своём выборе. Ни одного часа его однообразного досуга не проходило без мыслей о Джинни, Роне, Гермионе. Каждый раз, включая и настраивая радио на волну «Поттеровского дозора», Гарри едва удерживал выпрыгивающее из груди сердце перед еженедельной сводкой новостей, в которой оглашался список погибших и арестованных волшебников, боясь услышать имена людей, которые были его семьёй.       Время от времени Гарри видел во сне Беллатрису и Малфоя, когда его разум синхронизировался с разумом Волдеморта. Сны были обрывочными и не всегда информативными, но он знал, что они правдивы.       Гарри много думал о Гермионе. О том, через какие тяготы и испытания ей доводится проходить, какие ужасные поступки совершать, чтобы не вызывать подозрений и вести двойную жизнь. Ему так много хотелось ей сказать, спросить, как часто её одолевают сомнения, и как она их превозмогает, что дарит ей силу оставаться на этом пути и удерживаться в здравом уме, если это всё ещё так. Он чувствовал свою вину за то, что не видел войны, скрываясь в лесах, пока другие сражались и умирали. И больше всего Гарри пугало то, что он больше не был уверен, имели ли его действия хоть какой-нибудь смысл. Шли месяцы, а он так и не сдвинулся с мёртвой точки — по его вине война затягивалась и ширилась, охватывая всё больше территорий и больше жертв.       Гарри разжёг походную горелку и, наколдовав пару стаканов воды, наполнил старенький чайник. В рюкзаке осталась последняя пачка солёных крекеров, уменьшенная до размера напёрстка, но он не торопился её открывать. Тайник с походным снаряжением и скудными пищевыми запасами, который Гарри организовал на холме Стотсхед Хилл за несколько дней до свадьбы Билла и Флёр, оказался его спасением на протяжении всех этих месяцев. Он будто чувствовал, что произойдёт нечто непредсказуемое, в результате чего он рисковал остаться ни с чем.       Гарри не особо хорошо знал скрытую от людских глаз британскую местность, так как никогда не путешествовал раньше. Стотсхед Хилл оказался единственным подходящим местом для его тайника, которое он запомнил достаточно хорошо, — именно отсюда они с друзьями, мистером Уизли и семейством Диггори отправились на чемпионат мира по квиддичу три года назад. Эта часть маггловской Британии была довольно безлюдна и ощущалась безопасной, но Гарри не стал останавливаться вблизи холма и отправился в пешее путешествие в поисках места, которое обеспечит ему полное уединение и, следовательно, поможет сконцентрироваться на крестраже.       Почти два дня Гарри направлялся на юг, сверяясь с маггловской картой, которую забрал у Артура в ту самую ночь, пока не достиг указателя «Уистманс Вуд». Густая непроглядная чащоба, простиравшаяся на десятки километров, выглядела достаточно пугающе, но отнюдь не так враждебно, как Запретный лес. Поражённые лишайником деревья причудливой формы завораживали, побуждая прикоснуться к зелёной бахроме и детально рассмотреть каждую разновидность живописных плесневидных растений, пустивших свои побеги по древесной коре. В лесу было много птиц, мелких грызунов и насекомых, кое-где виднелись небольшие цветочные поляны. В какой-то момент, пока Гарри не спеша прогуливался по каменистому неоднородному ландшафту, он поймал себя на мысли, что ещё ни разу не испытывал такого спокойствия от единения с природой. Отчасти он почувствовал себя виноватым в том, что именно ему, «Нежелательному лицу №1», удалось укрыться от войны, в то время как за его поимку было обещано столько золота, сколько большинству волшебников даже не снилось. Однако в первую же ночь, проведённую в лесу, Гарри понял, насколько сильно заблуждался.       Медальон очень тесно взаимодействовал с его мыслями и страхами, тонко улавливая настроение и фокус внимания, чтобы нанести удар в момент, когда Гарри меньше всего этого ожидал. Вкрадчивый шёпот незаметно становился всё отчётливее, превращаясь во внутренний голос.       Ты бросил их, Гарри. Своих друзей, всех, кто тебе дорог, а сам трусливо сбежал.       Молли Уизли мертва только по твоей вине. Это ты убил её. Рон и Джинни никогда тебе этого не простят. Как ты можешь продолжать спокойно жить с этим?       Твои друзья тебя презирают. Ты опасен, Гарри, и они всегда это знали. Они думают, что со временем ты станешь таким же жестокосердным безумцем, как и Волдеморт.       Не стоит тосковать по Джинни. Она давно нашла тебе замену после того, как ты разбил ей сердце. Её чувства к тебе остыли, она больше никогда с тобой не заговорит и даже не посмотрит в твою сторону. Ты ей больше не нужен.       Никто не любит тебя. Никто больше не полюбит тебя. Никогда. Ты один в этом мире, Гарри. И никакие жертвы не обелят твоего имени даже после твоей героической смерти — о тебе забудут, как о старой ненужной вещи. Ты не сделал ничего выдающегося, Гарри. Тебе всю жизнь везло. Друзья ради тебя рисковали своими жизнями, принимая удар на себя. Множество раз они могли погибнуть из-за тебя — и только из-за тебя. Ты и есть проблема всего, Гарри. Твои гордыня и заносчивость привели тебя туда, где тебе самое место.       Первые недели Гарри удавалось с этим бороться. Спустя какое-то время после того, как подобные мысли возникли в его сознании, он словно пробуждался ото сна и одёргивал себя, убеждая, что всё это — уловки тёмной магии, нацеленные сбить его с пути, чтобы заставить избавиться от медальона. Противостоять этому изначально было непросто, но чем дольше продолжалось его уединение в забытом Мерлином лесу, тем охотнее Гарри верил всему, что внушал ему крестраж. Одиночество, подобно яду, отравляло его, ведь рядом не было ни души, чтобы напомнить об истинном положении вещей, направить и убедить в том, что сила, заключённая в медальоне, лгала, обнажая все скрытые страхи, сомнения и тревоги. Она постепенно стирала из памяти всё то хорошее, что служило для Гарри неуклонным ориентиром. Она побуждала усомниться в дружбе и беспрекословной верности людей, которые были готовы пожертвовать своими жизнями ради него.       Гарри хорошо помнил день, когда вера окончательно покинула его. Это случилось спонтанно, словно некое болезненное озарение. Чем чаще он видел кошмары, в которых воплощались его самые мрачные фантазии, тем крепче они укоренялись в его разуме, пока окончательно не завладели им. Гарри давно перестал отдавать себе отчёт, зачем он продолжал носить медальон. Он словно пребывал в бесконечном сне и давно перестал удивляться странным видениям и голосам, преследующим его повсюду. Перманентная мигрень и горящий огнём шрам стали чем-то обыденным в его однообразной повседневности, все ощущения и восприятие настолько притупились вследствие хронической бессонницы и непрерывного воздействия тёмной магии, что Гарри практически не замечал боли, а плохое самочувствие стало привычным.       Тусклый голубоватый свет далёкого солнца, скрытого за толщей облаков, пробивался сквозь полотно палатки. Гарри перевёл взгляд на наручные часы и обнаружил, что просидел неподвижно почти два с половиной часа. А может, он задремал? Оказывается, белый шум радио в какой-то момент сменился тихой ненавязчивый мелодией. Или она заиграла лишь сейчас?       «Не важно. Плевать».       Он щёлкнул выключатель на радио и поморщился от воцарившейся тишины. Чайник давно остыл. Гарри не помнил, когда он погасил горелку, и закипела ли вода. Может, ему и вовсе всё это почудилось? Он часто сталкивался с осознанием, что его воображение проделывало большую часть работы. Ему могло казаться, что снаружи горит костёр, он хорошо помнил, будто отправлялся за хворостом, а затем поджигал его с помощью волшебной палочки, но на деле выяснялось, что это было не так. Пребывая в вечно пограничном состоянии, Гарри запутывался между действиями и намерениями и потому перестал себе доверять. Всё его внимание занимали мысли о мече — и этот вид миражей изводил его больше всех прочих.       Образ меча Гриффиндора преследовал его повсюду. Несколько раз в день Гарри мог поклясться, что видит где-то на периферии красный блеск рубинов и серебра — каждый раз, когда он выбирался в лес, серебряный клинок с драгоценными камнями проглядывал из-за поросшего лишайником валуна или среди опавших листьев, но стоило Гарри сосредоточить на нём свой взгляд, видение исчезало. Навязчивые галлюцинации выводили его из себя, и он позволял гневу одержать верх, разбивая костяшки пальцев о грубую кору деревьев или истошно крича, зная, что всё равно никто не услышит. Крестраж глумился над его рассудком, и иногда Гарри казалось, что он слышит тихий шипящий хохот Тома Реддла, чьи мастерски сотворённые чары работали безотказно даже спустя полсотни лет. Вряд ли в медальоне осталось что-то от души — она превратилась в плотный сгусток чистейшей тёмной магии.       Гарри поднялся, натянул тёплую одежду, взял рюкзак и отправился на прогулку. Исследование леса помогало отвлечься, позволяя затеряться среди деревьев, а не в собственном лабиринте извращённых кошмаров. Гарри каждый раз выбирал новое направление, но старался не слишком отдаляться от своего лагеря, чтобы, на случай, если будет не в состоянии аппарировать, он смог добраться обратно пешком. Но сегодня он не планировал останавливаться. Снежная, теперь уже безветренная погода благоволила до самого заката проводить время на улице, а не в удручающей атмосфере старой палатки, в которую без труда проникали мерзкие демоны и пригревались в тёмных углах.       Неторопливо пролетающие крупные снежинки мягко опускались на волосы, одежду, едва слышно шелестели о ветви и толстый белый покров, устилающий землю. Кое-где виднелись маленькие углубления от следов местной фауны, в основном Гарри встречались мелкие грызуны и барсуки, но как-то раз около месяца назад где-то вдалеке он слышал волчий вой, хотя не мог утверждать, что это не было очередной галлюцинацией.       Однажды, когда невыносимое нервное напряжение и беспрерывное чувство голода извели Гарри окончательно, он принял решение выйти на охоту. Эта мысль зрела достаточно долго, так как его природе было противно любое насилие, в особенности, по отношению к невинным беззащитным существам, но вопрос выживания становился всё острее с наступлением холодов. Для восполнения сил скудных сухих запасов не хватало, к тому же, они истощались, и рано или поздно всё равно бы пришлось искать способ препятствовать голодным обморокам. В тот день Гарри повезло — недалеко от палатки он обнаружил кроличью нору. Она оказалась пустой, но он догадался, что её обитатель должен был находиться где-то поблизости. Спустя некоторое время его предположение оправдалось — сидя в засаде, Гарри увидел, как к норе приближается крольчиха с небольшим выводком подросших крольчат.       При других обстоятельствах он, вероятно, отмёл бы эту идею, как и любой здравомыслящий человек, не ведающий нужды. Сытость подавляет инстинкты хищника и даёт достаточно сил для сочувствия, но в тот момент Гарри не видел существо из плоти и крови. Он видел возможность продолжать твёрдо стоять на ногах, ясно мыслить и сохранять своё тело в тепле.       На редкость точное оглушающее заклинание поразило крольчиху, и её детёныши в испуге бросились к норе. Гарри выполз из-за кустарника и подбежал к добыче, приготовив заточенный нож. Но как только он занёс его над обездвиженным тельцем кролика, тихо дремлющая человечность внезапно одержала верх. Он просто не мог. Не мог причинить зло живому существу, каким бы изматывающим ни было чувство голода, разъедающее стенки желудка и вызывающее мучительные спазмы.              С тех пор Гарри убедился в том, что из-за своего неисправимого милосердия он не был даже способен должным образом о себе позаботиться. Проведя всю ночь без сна, на следующее утро он аппарировал в мантии-невидимке к трассе и совершил налёт на небольшой продуктовый магазин возле автозаправки, в котором были лишь крекеры, жареный арахис и несколько видов шоколадных батончиков. Этот поступок дал Гарри понять, что от статуса опасного преступника его отделяло не так уж и много, так как воровство почти не вызвало в нём никаких угрызений совести. Хотя, возможно, всему виной был крестраж, который в значительной степени пошатнул большинство имеющихся моральных устоев.       Шелест снегопада становился отчётливее. Если бы Гарри был способен разглядеть красоту настоящего момента, он бы непременно остановился, обратив взгляд на высокие своды крон многовековых деревьев, на пушистые снежные рукава, облачающие покрытые лишайником ветви, на то, как время словно замедляется, а гравитация ослабевает, когда невесомые кристальные хлопья парят в воздухе, мягко опускаясь на каждую доступную поверхность, не потревоженную ветром. Но Гарри продолжал свой путь, не внимая ничему, что его окружало. Всё же движение помогало отвлечься, насколько это было вообще возможно.       Ему показалось, что за редеющими деревьями видимость стала хуже, словно на лес опустился туман. Ещё спустя минуту Гарри ощутил слабый запах дыма, который с каждым шагом становился всё сильнее. Он остановился, размышляя над тем, стоит ли идти дальше: огонь посреди бескрайнего леса совершенно однозначно указывал на то, что поблизости находился человек. Не будь разум Гарри одурманен магией медальона, он поспешил бы убраться и, возможно, аппарировал бы прямо сейчас. Человек мог оказаться врагом. Но, с другой стороны, стал бы Пожиратель смерти скрываться в лесу?       Гарри замедлил шаг и старался держаться широких стволов деревьев. Мантия-невидимка совсем некстати осталась в палатке — вполне ожидаемое следствие рассеянности из-за хронической бессонницы. Дезиллюминационные чары работали скверно по той же причине, но если он будет оставаться на приличном расстоянии, деревья и снегопад послужат вполне надёжным укрытием.       Шаг за шагом Гарри приближался к источнику дыма и заметил сквозь снежную поволоку очертания чего-то, напоминающего хижину, которая оказалась небольшим одноэтажным коттеджем. Внешне он выглядел довольно новым: фасад был выполнен из дерева, выкрашенного в белый цвет, крышу украшала голубая черепица. Гарри притаился за деревом и принялся изучать дом на предмет установленных чар, но он выглядел абсолютно незащищённым. Как же далеко Гарри ушёл от своего лагеря? За долгие месяцы пребывания в Уистманс Вуд он ни разу не набредал на чужое жилище и был практически уверен, что находился в лесу один.       Внезапно дверь коттеджа распахнулась, и оттуда вышел мужчина, одетый в простой свитер, джинсы и походные ботинки. Он спустился с крыльца, наклонился, исчезнув за снежным сугробом, и возвратился обратно со связкой нарубленных дров, которую едва удерживал на весу. Это было довольно странно и натолкнуло Гарри на очевидную догадку. Кроме того, несмотря на то, что расстояние между ним и домом оставалось довольно большое, Гарри не мог отделаться от чувства, что мужчина показался ему смутно знакомым, хотя он был уверен, что они никогда не встречались раньше. Когда дверь снова захлопнулась, Гарри подкрался к дому и, обойдя его с другой стороны, растерянно моргнул. За крыльцом под черепичным навесом находился автомобиль — обычный пикап-внедорожник, идеально подходящий для путешествий вдалеке от городской суеты.       Дверь коттеджа снова отворилась, и на этот раз мужчина направился за угол дома к автомобилю. Взгляд его сразу остановился на Гарри, и они оба вздрогнули. Опустив разрывающиеся от боли глаза на носки своих ботинок, он понял, что никудышные чары дезиллюминации развеялись, должно быть, с минуту назад. Убегать не было смысла, на аппарацию не было сил, в голове не было ни единой мысли — всё внимание Гарри было сосредоточено на лице незнакомца, его тёмных с проседью вьющихся волосах, немного отросших от долгого пребывания вдали от цивилизации, на очках квадратной формы в чёрной пластиковой оправе, на губах, сложившихся в кривую добродушную усмешку.       — Как ты сюда попал, приятель? — нахмурился мужчина, обернувшись куда-то позади себя. — Трасса аж в милях пятнадцати отсюда.       Гарри не мог вымолвить ни слова и лишь продолжал смотреть на него во все глаза. В груди поселилось некое незнакомое чувство… приятной тревоги? Оно не было ни на что похоже, чтобы можно было как-то его описать.       — Сколько ты уже бродишь по лесу? — он окинул его взглядом с головы до ног. — Замёрз? Я только из города, как раз собираюсь готовить барбекю. Не хочешь составить мне компанию?       Мужчина подошёл к автомобилю, залез в багажник пикапа и вынул два громоздких бумажных пакета, а затем опустил один из них на землю и протянул Гарри руку:       — Джеймс.       Гарри попытался сглотнуть, но ничего не вышло — во рту пересохло. Разумеется, Джеймс — в этом он нисколько не сомневался. Как и в том, что мужчина определённо был магглом.              Очевидная догадка стала очевидным выводом. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь лес Уистманс находился на территории маггловского мира, но отчего-то Гарри даже не допускал в своём воспалённом разуме мысли, что кому-то из магглов понадобится скрываться в глубине поросшей лишайником чащобы.       Он рассеянно уставился на протянутую ладонь и нерешительно пожал её в ответ.       — Гарри, — хриплым шёпотом сорвался ответ с его губ, и, похоже, это оказалось первым произнесённым им словом за последние несколько недель.       — Приятно познакомиться, Гарри. Пойдём, а то становится как-то совсем промозгло. Передохнёшь, а затем я подброшу тебя к автобусной остановке. Надеюсь, дорогу не заметёт.       Джеймс кивнул в сторону коттеджа и зашагал по хрустящему снегу с пакетами наперевес. Гарри застыл, как вкопанный, не чувствуя ни холода, ни бесконечной мигрени, ни боли в глазах. Он не мог быть до конца уверен, что всё это не являлось очередной уловкой измученного сознания, не знал, кроется ли какая-то угроза за стенами обманчиво безопасного жилища, в которое его пригласили. Но что бы ни диктовал ему крестраж, Гарри решил довериться своему искажённому чутью, к тому же, мысль о горячей еде действительно подкупала.       «Он маггл. Обычный отшельник, каких много. На его месте каждый поступил бы так же, увидев в лесу потерявшегося подростка», — рассуждал Гарри, медленно переставляя негнущиеся ноги.       Изнутри коттедж напоминал щедро обставленный охотничий домик: как и снаружи, стены были выложены деревянными щитами, покрытыми прозрачным лаком, пол повсюду устилали ковры в скандинавском стиле; диван находился по центру просторной гостиной, позади него располагалась печь и кухня, а рядом — кресло-качалка, обеденный стол и один стул. За счёт фронтона треугольный полоток казался довольно высоким, с деревянных балок свисали пучки разнообразных трав, чеснока и гирлянда из засушенной рыбы. На втором уровне, к которому вела складная лесенка, была оборудована небольшая спальня, состоящая из матраса и настенного ночника. Воздух в доме был тёплым и обладал уютными копчёными нотками, исходящими от свежих дров, тлеющих в огне.       — Закрывай скорее дверь, не выпускай тепло, — бросил Джеймс через плечо, взгромождая пакеты на столешницу. — Если погода в конец олютеет, в ближайшие несколько дней за дровами не выбраться. Уж если я по чему и скучаю, уехав из города, так это по отоплению. И по водопроводу, конечно.       Он улыбнулся, поправив сползшие на нос очки, и отправил выложенное на решётке мясо в печь. Гарри бросил рюкзак у двери и, отряхнув ботинки от снега, оставил их на коврике. Находиться в настоящем доме было ужасно непривычно. Это действительно вполне походило на весьма приятное сновидение, столь разительно отличающееся от всех предыдущих за последние месяцы.       — Джеймс… — неловко обратился к нему Гарри — ощущать это имя на языке было слишком дико. Странно и необычно. — Как долго вы здесь?       — Почти два года, — Джеймс окинул взглядом комнату и протянул Гарри исходящую паром чашку с травяным чаем. — Перебрался сюда после смерти жены. Мы с Лилиан построили этот дом сами, когда поженились. Приезжали сюда летом во время отпуска, а потом…       Джеймс продолжал говорить, но Гарри потерял нить его рассказа после того, как услышал имя покойной жены. Лилиан… Он ведь не мог ослышаться. Какова была вероятность повстречать такого человека с такой судьбой, находясь в самой глубине практически необитаемого леса? И сам Джеймс… Мерлин, до чего же ужасающе он был похож…       Гарри поднёс кружку к губам и сделал маленький глоток, чтобы смягчить созревающий в горле спазм. Это не могло быть по-настоящему. Но он не хотел просыпаться.       — Гарри?       Он обратил на Джеймса взгляд. Мужчина присел на подлокотник дивана, оперевшись на колени руками с закатанными рукавами.       — Простите, я… немного отвлёкся, — сбивчиво пробормотал он.       — Я говорю, что привело тебя сюда в такую стужу? Повздорил с родными? Помнится мне, я частенько сбегал из дома в твоём возрасте. Мой отец был негодяем, беспробудным пьяницей. А мать всё терпела. Я лишь хочу сказать, что не собираюсь заявлять о твоём побеге в местный участок, если причина кроется в этом. Тебе ведь есть, куда пойти?       Гарри сжал чашку в ладонях и устремил взгляд прямо в глаза Джеймса.       — Мои родители погибли, — спокойно произнёс он, внимательно наблюдая за реакцией мужчины. Сейчас всё должно стать ясно. Иллюзия выдаст себя, Гарри не знал как, но точно был уверен, что сразу поймёт.       — Чёрт… — лицо Джеймса помрачнело, губы слегка поджались. — Извини, приятель. Очень жаль это слышать.       Гарри опустил взгляд на чашку и свёл брови. Этот человек был таким… настоящим. Простым и бесхитростным, самым реальным в сравнении со всеми видениями минувших дней, которые посещали Гарри. В тех снах лица хорошо знакомых ему людей — любимых людей — были ожесточены и искажены насмешкой, они говорили омерзительные вещи, отворачивались от него, плевали ему под ноги. Сейчас же всё было иначе.       В печи раздалось шипение, и Джеймс, сочувственно улыбнувшись и кивнув, поспешил обратно на кухню. Гарри выпил залпом горячий чай, который порядочно обжёг ему горло, и отставил чашку на стол. Перевернув решётку с мясом, Джеймс нырнул под столешницу, вытащил из ящика две банки пива и, подойдя к Гарри, протянул ему одну.       — Наверняка тебе ещё нет восемнадцати, но сегодня у тебя явно выдался непростой день, — объяснился Джеймс, по-отечески ухмыльнувшись. — Скоро будет готов ужин. Присоединяйся, поможешь накрыть на стол.       Он откупорил свою банку и сделал большой глоток. Гарри последовал его примеру, но не торопился напиваться на пустой желудок, и потому едва отхлебнул незнакомый напиток, который показался ему довольно скверным на вкус.       Джеймс поручил ему разобрать один из пакетов, внутри которого находились свежий хлеб, три вида сыра, салями и овощи, которые предстояло помыть и нарезать. Гарри едва удержался от желания вгрызться зубами в горбушку, но как только он выложил хлеб и сыр на столешницу, Джеймс разрезал их на несколько кусков и протянул Гарри незамысловатый импровизированный сэндвич. Вероятно, Гарри выглядел достаточно удручающе — исхудавшим и грязным, и хотя ему хватало сил и магии ежедневно приводить себя в порядок, одежда явно выглядела так, словно он скитался в ней не один десяток лет.       — Сколько дней ты провёл в лесу? — поинтересовался Джеймс.       — Около двух недель, — соврал Гарри.       — В палатке? — Гарри кивнул. — И как же ты протянул так долго в холоде без еды?       — У меня была еда. До недавнего времени. Каждый день разжигаю костёр.       Джеймс недоверчиво прищурился, но не стал уточнять подробностей.       — Этот дом оснащён солнечными панелями, благодаря которым у меня круглый год бесплатное электричество. Гидрофор обеспечивает круглосуточное водоснабжение. Правда, использовать воду приходится очень экономно, но я уже привык.       — Солнечные панели? — переспросил Гарри, дожёвывая второй сэндвич с сыром.       — Нелегальные, разумеется, — заговорщически пробормотал Джеймс. — Это был наш с Лилиан небольшой секрет.       Гарри рассеянно кивнул, так и не поняв половину из озвученных Джеймсом маггловских терминов.       — Что с ней произошло? С Ли… вашей женой? — не удержался он от вопроса.       Джеймс тяжело вздохнул и пожал плечами.       — Она тяжело болела. Много лет. В конце концов болезнь оказалась сильнее. До сих пор жалею, что так мало времени провёл с ней рядом.       — Почему?       — Работа, — с иронией ответил Джеймс. — Я трудился на флоте и большую часть своей жизни провёл в море. Мой заработок позволял покрывать все медицинские расходы и ещё приличную сумму отложить на потом. Я считал это единственным правильным решением, ведь я помогал жене бороться с болезнью. Но, оказалось, что этого всё равно было недостаточно, и в моём присутствии она нуждалась куда больше, чем в лечении, которое в итоге ей не помогло.       Джеймс потянулся к шкафчику и вынул из него тарелки, извлёк из ящика приборы, а сам отправился к печи. Гарри переложил всё на обеденный стол, ощутив укол совести из-за того, что затронул болезненную тему, но он желал разобраться, найти ответ во всём происходящем. Для чего состоялась эта встреча? Почему именно сейчас? Было ли это волей пророчества или же кознями души Тома Реддла, что пульсировала и вибрировала в медальоне, спрятанном под рубашкой? Всё это напоминало какую-то жестокую игру воображения, направленную на то, чтобы потревожить самые потаённые чувства Гарри, с которыми он пытался справляться на протяжении всей своей жизни.       — Я видел своих родителей лишь на фотографиях, — вернуть долг Джеймсу казалось ему самым правильным решением. — Мне не довелось испытать боли потери, но… по необъяснимой причине я всегда скучаю по ним. Будто они постоянно где-то рядом, очень близко. Но я не способен их увидеть.       Джеймс обернулся, и его губы изогнулись в понимающей улыбке.       — Так и есть, Гарри. Так и есть.       Он надел на руки кухонные рукавицы и вынул из печи решётку с приготовленным барбекю. Гарри прекрасно понимал, что имел в виду Джеймс, но не мог отделаться от ощущения, что…       «Нет. Это глупо».       Его начало одолевать неприятное головокружение. Нереальность происходящего была слишком реальна. Это не являлось чем-то нормальным — безусловно, здесь было что-то не так.       Умопомрачительный запах жареного мяса раздразнил слюнные железы и вызывал урчание в желудке. Последние несколько минут словно затерялись где-то в пространстве, и Гарри обнаружил себя сидящим на стуле и слушающим какую-то очередную историю Джеймса, который протягивал ему блюдо с барбекю. Это была явно не первая порция, так как Гарри отметил чувство насыщения. Когда они успели сесть за стол? И наполовину пустой стакан с пивом — неужели он выпил остальное? Гарри в последнее время часто сталкивался с провалами в памяти, и обычно они происходили тогда, когда крестраж не хотел, чтобы он что-то увидел, чтобы фрагменты мозаики не выходило соединить воедино, когда Гарри попытается всё вспомнить. В комнате было жарко. Из приятных наблюдений являлось то, что по мере заполнения желудка боль в голове притуплялась, пиво даровало лёгкое опьянение, и картинка стала чуть менее чёткой.       Еда была очень вкусной, но Гарри не мог найти в себе силы насладиться ею. Когда он сделал очередной глоток пива, оказалось, что в сочетании с мясом напиток был весьма сносным.       — Как тебе барбекю, Гарри? Лили постоянно говорила, что я пересушиваю мясо, но всё равно всегда съедала последний кусочек.       Он поднял взгляд на Джеймса и судорожно сглотнул. Черты его лица изменились. Гарри мог поклясться, что прежний подбородок Джеймса был шире, глаза посажены глубже, нос — более заострённый.       — Лили? — глухо переспросил он.       — Привилегия для членов семьи, — меланхолично улыбнулся он. — Ей больше нравилось её полное имя.       Гарри отставил в сторону вилку и опустил дрожащие руки на колени.       — Почему вы так поступили? — наконец, выдавил он, столкнувшись с непониманием на лице Джеймса.       — Что ты имеешь в виду?       — Почему привели в свой дом чужака? Почему ведёте себя так, будто… мы давно знакомы?       Джеймс добродушно рассмеялся и наколол на вилку ломтик сыра.       — Я и не помню, когда в последний раз говорил с кем-то по душам, — искренне сознался он. — За всё время своего отшельничества я встречал здесь людей всего пару раз. Кто-то выбирался на кемпинг большой компанией, кто-то охотился за грибами. Однажды сюда забрела группа астрономов. Но посуди сам, кем бы я был, если бы не приютил заблудившегося ребёнка?       — А у вас есть дети? — неожиданно для себя спросил Гарри, затаив дыхание. Если это всё же была иллюзия, он намеревался извлечь из неё как можно больше информации. Возможно, после пробуждения ему удастся всё вспомнить.       — Нет, — покачал головой Джеймс с печальной улыбкой. — Но мы с Лили всегда мечтали о сыне.       К горлу Гарри подобрался ком. Это было слишком. Так жестоко и больно. Но ему не хотелось, чтобы это заканчивалось. Вопреки всей ненормальности ситуации рядом с Джеймсом он чувствовал себя в безопасности, ведь именно об этом он всегда и мечтал. Именно это он видел в зеркале Еиналеж, когда впервые взглянул в него — безопасность, какую могли подарить лишь родители своему ребёнку. И хотя Гарри понимал, что это было совсем не то… Сама возможность испытать нечто подобное в такой непростой период его жизни была просто бесценна.       Джеймс не задавал лишних вопросов и не пытался вывести Гарри на откровение о его детстве, прежней жизни и причинах побега. Возможно, он полагал, что мальчишка сбежал из приюта, что было бы вполне логично. А может, очутился в неблагополучной приёмной семье — здесь Гарри даже не пришлось бы врать. Вместо этого Джеймс пустился в воспоминания о своей молодости, университетских годах, первом плавании, свадебном путешествии. Гарри внимательно слушал и не раз ловил себя на улыбке. Дядя Вернон никогда не вовлекал его в подобные разговоры. По правде говоря, Гарри лишь сейчас понял, что не знал ни его, ни тётю Петунью. Ему не было ничего известно про их молодость, про то, как они встретились, хотя он прожил с ними более шестнадцати лет. Не то чтобы ему когда-то было это интересно.       Гарри слушал истории Джеймса и представлял себе, какой бы могла оказаться его жизнь, сложись всё по-другому. Если бы его родители были простыми магглами — ничем не примечательными людьми, которые просто жили. Трудились, путешествовали, любили, растили сына. Каким бы был сам Гарри, если бы не знал о существовании мира магии. Каково это — никогда не чувствовать шрама. Учиться в обычной школе, проводить каникулы в загородном доме с мамой и папой, ездить на маггловском транспорте, играть в футбол, навещать бабушек и дедушек.       В какой-то момент после второй или третьей банки пива Джеймс снял гитару с настенного держателя и, произведя поверхностную настройку, запел какую-то неизвестную матросскую песню, очевидно, сложенную где-то на ирландском побережье. В ней говорилось что-то о распутных женщинах и рыбаках, бутылке рома и плохих танцорах, последнем пятаке и гусиных перьях. Гарри едва улавливал смысл, но ему было невероятно весело, в особенности, когда Джеймс загорланил финальную ноту так громко, что закашлялся, при этом не оставляя попыток закончить гитарный проигрыш.       Гарри смеялся. Тихо и незаметно для него самого, его щёки разболелись с непривычки, мышцы пресса свело в увеселительном спазме. Внимание постепенно притуплялось, картинка становилась всё размытее, словно старое фото в блеске софитов. Джеймс снова запел, грубо ударяя мазолистыми пальцами по струнам, однако звук гитары рассеивался и мягко обволакивал слух, отрывистые аккорды слились воедино.       — Присоединяйся к нам, Гарри! Давай танцевать!       Он моргнул и прищурился. Она смотрела прямо на него таким тёплым взглядом, игриво маня его рукой. Она раскачивалась в такт песне в обнимку с Джеймсом, тёмно-рыжие волосы мягкой волной спадали на плечи, лучезарная улыбка мешала подпевать в унисон. Редкие веснушки, словно россыпь корицы, делали её лицо молодым, похожим на ребёнка. Гарри помнил её именно такой — лучащейся радостью, абсолютно счастливой и беззаботной.       — Ну же, Гарри! Папа так редко нас балует своим прескверным пением, он даже почти не перепутал слова!       Его сердце часто забилось, тело наполнилось приятным теплом. Дом. Безопасность. Семья. Наконец-то, он узнал, каково это. Оказывается, его мечта была такой простой.       — Мама, — шёпотом проронил Гарри, и неожиданно комната закружилась перед глазами, разноцветный калейдоскоп замелькал тусклыми отсветами. — Папа…       — Гарри?       Зрение постепенно прояснялось. Он обнаружил себя лежащим на полу, склонившееся над ним лицо загораживало яркий свет соломенной люстры. Гарри несколько раз моргнул, пытаясь сосредоточить на нём своё внимание, и столкнулся с обеспокоенным взглядом Джеймса. Его лицо вновь изменилось — он выглядел так же, как и прежде. Это был другой человек. Тот самый незнакомец, с которым они повстречались сегодня впервые.       — Мой отец… он… — бессвязно пробормотал Гарри, силясь вспомнить, что же произошло за последние несколько минут. Он потерял сознание? Что из увиденного было реальным, а что — плодом его фантазии?       — Прости, приятель, — сокрушённо произнёс Джеймс. — Но я — не он. Наверное, ты слишком переутомился и… в общем, не следовало мне предлагать тебе выпивку, это моя вина…       Гарри резко поднялся и уставился на Джеймса во все глаза. Чёрт побери, он был совершенно другим. Сходство с отцом было настолько незначительным, как его восприятие в принципе могло так сильно исказить внешность незнакомца?       — Я должен идти, — сбивчиво выдавил Гарри, неуклюже вскакивая на ноги и бросившись к входной двери, едва не задев лежащую на полу гитару.       — Гарри! Гарри, постой, куда ты? Тебе нужно отдохнуть, уже стемнело, ты можешь заблудиться!..       Но Гарри не внимал ни единому слову. Наспех запрыгнув в ботинки, он подхватил рюкзак с курткой, распахнул дверь и умчался в ледяной мрак лесной чащобы, не оборачиваясь и даже не попрощавшись. Как только он оказался достаточно далеко от проклятого коттеджа, его колени подогнулись, и он рухнул на землю, укрытую толстым снежным покровом. Дрожащие холодные пальцы нащупали цепь медальона, и Гарри остервенело сорвал его со своей шеи, отбросив в сторону.       Лёгкие мгновенно наполнились воздухом, разум прояснился. Гарри крепко зажмурился и стиснул зубы, зарывшись руками в волосы. Всё было напрасно. Он так долго шёл к своей цели заполучить меч, что окончательно сбился с пути. Всё, что ему удалось узнать, это лишь то, насколько же он слаб. Лишённый любви и поддержки, Гарри стал уязвимым, лёгкой добычей для души Волдеморта, которая медленно и мучительно его убивала. Всё это время. И у неё почти получилось.       Гарри прислонился спиной к стволу дерева в попытке отдышаться и прогнать отголоски наваждения. Ему было всё равно, как долго оно дурачило его. Быть может, и не было никакого коттеджа, хотя Гарри мог поклясться, что чувствовал запах дыма прямо сейчас, и желудок не сжимался в голодном спазме. Мужчина, Джеймс, если это и правда являлось его истинным именем, был настоящим. Должен был быть, ведь Гарри не мог окончательно утратить рассудок.       Он потянулся к рюкзаку и расстегнул боковой карман. Осколок зеркала, в котором Гарри чудилось отражение Дамблдора, — всё, что у него осталось, отдалённо связывающее его с внешним миром. Возможно, это всё же безумие. Но разве на краю пропасти отчаяния оставалось место для нелепых и бессмысленных поступков?       — Мне нужны мои друзья, — обессиленно прошептал Гарри, сжимая в руках осколок, и зеркальная поверхность помутнела от его горячего дыхания.       И пусть это было глупой игрой воображения, но под сенью серебристо-чёрных ветвей он заметил, как в отражении осколка всего на один короткий миг мелькнула голубая радужка хмурого глаза, проглядывающего из-под морщинистых век.