***
Едва уловимый звук размеренного дыхания незаметно наполнил собой тишину. Подрагивающее пламя свечей прорезалось красноватыми бликами сквозь плотно закрытые веки. В воздухе витал насыщенный запах целебных зелий и благовоний. Всё ощущалось до ужаса странно, словно слух и обоняние были единственными чувствами, которые всё ещё функционировали. Остальное тело, казалось, не существовало вовсе. Абсолютная блаженная лёгкость. Драко открыл глаза. Незнакомый скудно обставленный лазарет совсем не привлёк его внимания, так как его взгляд сосредоточился на человеке, сидящем на краю его больничной койки. И то, что Малфой видел, натолкнуло его на самую что ни на есть логичную мысль: он, наконец-то, мёртв. — Не такой я представлял свою смерть, — хрипло прошептал он. Драко с недоверием рассматривал лицо Луны Лавгуд. Её покрасневшие от слёз глаза не выражали ни единой эмоции до тех пор, пока она не заговорила. — А какой? — спросила она, с любопытством склонив голову в своей привычной манере. Между её бровями пролегла складка, покрасневшие губы задрожали. Драко ни разу не видел, чтобы она плакала. По правде говоря, он вообще сомневался, что она умеет. Слёзы были слишком приземлённым выражением чувств, несвойственным Лавгуд, — так ему казалось. Было в этом что-то очень сокровенно-личное и совершенно необъяснимое. — Если честно… — он осёкся, прочистив горло, — я думал, что там ничего нет, кроме мрака и тишины. — А я всегда верила в загробную жизнь, — задумчиво произнесла Луна, тихо шмыгнув носом. — В прекрасный мир, полный цветов, единорогов, поющих лукотрусов… И никаких мозгошмыгов, понимаешь? Им там просто не место. Они созданы для земной жизни. Драко хотел кивнуть, но внезапно обнаружил, что не может пошевелиться. Его тело было полностью обездвижено. — Как я понимаю, мы всё ещё на сраной Земле, — прохрипел он. — Да, это так. Похоже, разговор зашёл в тупик. Драко пытался вспомнить, как здесь оказался. В его сознании не было ни единой мысли или воспоминания, за которое можно было бы ухватиться. — Что это за место? — Мы находимся в «Норе». Драко в недоумении нахмурился. — Мне даже странно произносить это вслух, но как я попал в дом чёртовых Уизли? Луна добродушно улыбнулась и утёрла слёзы тыльной стороной ладони. — Ты спас жизнь Блейзу и Гермионе. Андромеда сказала, что ты едва не погиб. Она замечательная, кстати. Жаль, что ваша семейная драма лишила тебя общения с тётей… Она продолжала что-то говорить, но Драко не слышал её. Осознание накрыло его слишком резко, воспоминания ворвались в его разум неконтролируемым потоком. Его взгляд неистово метался по лазарету, дыхание участилось, внутри поднялась волна ярости из-за того, что он не мог двинуться с места и даже повернуть голову. — Где она?! Горло запершило от внезапного крика. Луна вздрогнула от неожиданности, но не подала ни единого признака испуга или удивления. — Гермиона отдыхает, с ней всё в порядке… — Немедленно расколдуй меня, — прошипел Драко сквозь зубы, испепеляя Лавгуд одичалым взглядом. — Но… ты не заколдован, Драко. Это обезболивающее зелье, ты был сильно ранен… — Мне плевать, чем меня напичкала Андромеда, дай мне противоядие! Луна выглядела растерянной. За дверью послышались быстрые шаги, и когда замок щёлкнул, Лавгуд повернулась в сторону, из которой раздался звук, и приветливо улыбнулась. — Дорогая, сходи выпей чаю, дальше я сама, — прозвучал голос Андромеды, и спустя мгновение она оказалась возле кровати, левитируя перед собой поднос с несколькими пузырьками, сменными повязками и стаканом воды. Луна одобрительно кивнула и молча удалилась под пристальным взглядом Андромеды, которая, казалось, смотрела ей вслед лишь для того, чтобы оттянуть момент неизбежного болезненного разговора. Как только закрылась дверь в лазарет, Андромеда повернулась к Драко и наколдовала диагностирующее заклинание, избегая зрительного контакта. — Как ты себя чувствуешь? — сухо спросила она лишённым эмоций голосом. — Что с Грейнджер? Где она? — потребовал Драко. Его нисколько не волновало презрение Андромеды. Он не просил её спасать ему жизнь. — Гермиона будет в порядке. Сейчас она спит, — так же холодно ответила она. — Блейз Забини, как и ты, потерял много крови, на его восстановление понадобится больше времени. Но, если тебе интересно, — Андромеда бросила на него быстрый взгляд, — твоя травма была намного тяжелее, чем у них. — Не интересно, — огрызнулся Драко. — Я не могу здесь оставаться. Но мне необходимо увидеть Грейнджер перед тем, как я уйду. — К сожалению, я не могу этого позволить. — Что значит «не можешь»? Хочешь сказать, что я здесь в плену? — с насмешкой фыркнул он. — Шпионам нечего делать в плену, Драко. В особенности, таким сильным окклюментам, как ты. Но ты ещё слишком слаб для аппарации. «Шпион. Как великодушно». — Если бы ты не вмешалась, в этом бы не было необходимости. Андромеда отсчитала несколько капель бадьяна и приложила смоченный бинт к его груди, но Драко ничего не почувствовал. Вряд ли здесь было дело лишь в одном болеутоляющем зелье. — Что за артефакт ты носишь на лодыжке? — отстранённо поинтересовалась Андромеда. В этот момент она до ужаса напомнила ему Нарциссу. Её вопрос застал Драко врасплох. — Какое тебе до этого дело? — Пытаюсь определить причину, по которой ты не погиб, получив ранение, несовместимое с жизнью, — Андромеда провела палочкой вдоль его груди, закрепляя новую повязку. — Твоя рана была частично затянута, когда ты прибыл сюда. Ты терял сознание? — Да. — Сколько раз? Она издевается? У Драко складывалось стойкое ощущение, что Андромеда попросту тянет время, отвлекая его бессмысленной болтовнёй. — Один. Сними с меня долбаное заклятие, дай антидот, или я… — Ты что-нибудь видел? Что побудило тебя очнуться? Этот допрос начинал действовать ему на нервы. Очевидно, Андромеда была не рада тому, что Драко выжил, и, тем не менее, она прямо сейчас заменяла пропитанные кровью бинты на чистые вместо того, чтобы прикончить его. — Я видел маму. Она убедила меня вернуться, чтобы спасти Грейнджер и Забини. Андромеда задумчиво ухмыльнулась. Драко почувствовал себя полнейшим идиотом — только сейчас он осознал, насколько глупо прозвучало его признание. Последние пятнадцать минут его жизни от начала пробуждения были сплошным сюрреалистическим абсурдом. — Я и не сомневалась, что Цисси знает обо всём, — качнула головой Андромеда. — И догадывалась, что Гермиона солгала мне насчёт тебя. Вы неплохо сработались. Из вас вышла отличная команда. Перед глазами Драко возник образ Теда Тонкса, корчащегося в муках Круциатуса на мокром полу подземелья, а затем — застывшего в неестественной позе после убивающего проклятия. К горлу вновь подобралась тошнота. — Артефакт, о котором ты спрашивала, смастерил наш домовой эльф. Аппарационный амулет. Он парный — Дэйзи подарила его мне и маме, но потом она передала его Грейнджер, чтобы мы могли сообщаться. Андромеда задумчиво свела брови к переносице, и в этот момент Драко обратил внимание, как сильно она изменилась с их первой встречи в Бэйквилле. Под её глазами пролегли тени, на лбу и вокруг губ проявились глубокие морщины. Сейчас ему впервые представилась возможность как следует её разглядеть. Действительно, у неё было пугающее сходство с Беллатрисой, с одной стороны, но с другой — совершенно ничего общего. Казалось, Нарцисса и вовсе не была их сестрой, но и её черты узнавались в улыбке, некоторых реакциях, движениях. Андромеда была загадкой, и в глубине души Драко хотелось бы однажды её разгадать, но он был уверен, что она не позволит. — Почему именно амулет? — спросила она, и в её интонации явственно промелькнула та самая аристократичная манера произношения, к которой Драко привык с самого детства. — Очень странное название для артефакта с таким назначением. — Откуда мне знать? Можешь спросить у Дэйзи, если захочешь. — Моя мысль заключается в том, — продолжила Андромеда, проигнорировав его пренебрежительный тон, — что, похоже, камень наделён более сильной и сложной магией, чем может показаться на первый взгляд. И то, что тебе во сне явилась Нарцисса, лишь подтверждает мою теорию — второй артефакт был изначально предназначен для неё. Возможно, амулет как-то связан с магией крови в сочетании с эльфийской магией и имеет скрытое целительное свойство. Я никогда раньше не встречала подобного. То, о чём рассуждала Андромеда, было поистине занимательно, но Драко сейчас это волновало в последнюю очередь. Пребывание в убежище Ордена вызывало в нём самые смешанные чувства. Даже в этот чёртов раз, когда он был готов вверить смерти останки своей души, всё пошло наперекосяк. Он был в крайней степени растерян, чрезвычайно разочарован, и всё же не мог отрицать тихой радости, поселившейся в его сердце, которую подарило знание о том, что Гермиона жива. Возможность увидеть её снова казалась такой нереальной и фантасмагорической, а неспособность пошевелиться — пугающе настораживающей, что Драко засомневался, не пребывает ли он в каком-то странном болезненном сновидении. А что, если он проснётся в совсем другой реальности? В холодной, как поле битвы, реальности, в которой больше нет Гермионы. Нет Блейза. Нет Нарциссы, и его тоже нет — лишь бестелесный призрак, как того желала Миртл. Страшнее этого не могло быть ничего. — Я должен увидеть Гермиону, — тихо произнёс Драко, глядя в глаза Андромеды. — Пожалуйста. Её губы изогнулись в горькой усмешке, и хотя взгляд не утратил прежнего холода, в нём не читалось презрения. Похоже, Андромеда сама пыталась постичь всю иронию сложившейся ситуации и выработать правильное отношение к герою и ничтожеству Драко Малфою. Нежно любящий хладнокровный убийца, шпион Ордена Феникса и её единственный племянник необъяснимым образом сочетались в одном человеке. Если и существовало некое определение неоднозначности, то это было именно оно — в высшей степени её проявления. — Это может подождать до утра, ты слишком слаб, — сдержанно произнесла Андромеда. — Я должен увидеть её сейчас, — категорично обозначил Драко. Андромеда устало вздохнула и опустилась на край кровати. — Если я верну твоему телу чувствительность, у тебя случится болевой шок, — пояснила она. — Я бы не хотела, чтобы ты потревожил моих пациентов своим криком. — Ты понятия не имеешь, через что мне доводилось проходить и какую боль превозмогать ради того, чтобы выжить, — остервенело прошептал Драко. — С грёбаной дырой в груди уж как-нибудь справлюсь. Андромеда поджала губы в подобии грустной улыбки и отвернулась, словно обдумывая что-то. Тягостное молчание затянулось, но Драко терпеливо ждал, предчувствуя, что ему всё же удалось её убедить. Он не боялся боли. Он боялся, что странное сновидение оборвётся, а ему так и не удастся попрощаться с Гермионой правильно. — Он мучился? Тед? — ослабевшим голосом спросила Андромеда, глядя перед собой. — Ему было больно? Драко сглотнул, внезапно ощутив невыносимое жжение в глазах. И снова очередной изъян в плане — он не рассчитывал, что этот разговор когда-либо состоится. Для Андромеды сейчас не существовало правды. И она никогда её не узнает. — Нет. Это был приказ. Он умер быстро и без боли. Его тело предали огню. Она закрыла глаза и подняла голову к потолку. Андромеда глубоко вдохнула и судорожно выдохнула, крепко сжав челюсти. Оставалось лишь догадываться, что таилось за этим сдержанным проявлением глубокой скорби, которая наполняла её изнутри. Существовала ли ложь во благо? Драко не знал. Он лгал, потому что это было легко, а его блестящая окклюменция снабжала неправду достаточно яркими образами, чтобы уверовать в неё самому. Возможно, если бы он постарался, то ему бы даже удалось разделить скорбь Андромеды, а не ограничиться одним лишь раскаянием. Она поднялась и подошла к прикроватному столику, изучая взглядом пузырьки с зельями, и, когда отыскала нужный, взяла его в руки, но на мгновение замешкалась. — Я дам тебе слабую дозу противоядия и помогу встать, но после того, как ты повидаешься с Гермионой, ты вернёшься в постель и примешь зелье сна без сновидений — это не обсуждается, — строго проговорила Андромеда с всё ещё заметной дрожью в голосе. Драко кивнул и с облегчением отметил, что чувствительность постепенно начинала возвращаться, однако другими частями тела он всё ещё не мог пошевелить. Андромеда откупорила пузырёк и, взмахнув над ним палочкой, извлекла маленькую каплю зелья, принявшую форму идеальной блестящей сферы, застывшей в невесомости. Драко приоткрыл губы, и как только зелье коснулось кончика его языка, его тело пробила дрожь. Вещество мгновенно проникло через слизистую в кровь, и вместе с чувствительностью начала прорезаться тупая боль, которая с каждой секундой становилась всё ощутимее. — Попробуй пошевелить рукой, — сказала Андромеда, отстранённо наблюдая за изменениями. Драко сжал пальцы в кулак и согнул руку в локте, а затем — другую. Он обнаружил, что был одет в хлопковую больничную пижаму. «Хвала Салазару, что не в стрёмную рубашку до колена». Он попытался перевернуться на бок, но тут же прижал руку к перевязанной груди — казалось, внутренности в любой момент могли вывалиться наружу и растечься по полу лазарета. Драко зашипел от боли, крепко зажмурившись, и почувствовал на своём плече сильную хватку Андромеды. — Осторожно, не так резко, — неодобрительно пробормотала она. — Держись за мою руку и двигайся как можно медленнее. — Отстань от меня, я сам справлюсь, — огрызнулся Драко сквозь зубы. — Я не собираюсь латать тебя заново. Делай, что тебе говорят. Это было унизительно. Принимать помощь от женщины, которая его презирала, представлялось для Драко чем-то отвратным, но он и так уже попался в эту ловушку: Андромеда спасла ему жизнь и явно не планировала пускать низзлу под хвост собственные вложенные усилия. Малфой искренне не понимал мотива её выбора. Он бы на её месте поступил по-другому. Когда босые ноги соприкоснулись с холодным полом, он с ужасом осознал, что не сможет держать равновесие сам. Похоже, мизерная доза антидота была рассчитана ровно на то, чтобы боль вернулась, так как тело было сковано свинцовой слабостью и едва двигалось. Взгляд Драко заметался по лазарету и остановился на двух кроватях у стены, скрытых в сумраке комнаты. Его желудок болезненно сжался: вдруг это всё один большой обман? Вдруг тёмные фигуры, накрытые одеялом, так и не обретут чётких очертаний, и Драко застынет в немом крике, разглядывая безликие силуэты, прежде чем проснуться? «Возьми себя в руки». Андромеда поддерживала его за локоть и плечо, но он не мог заставить себя прикоснуться к ней. Как бы Драко ни убеждал себя, что для него ничего не значило убийство Теда Тонкса, прямо сейчас он чётко осознал, как сильно ошибался. Если бы не окклюменция, вряд ли Малфой позволил Андромеде находиться так близко. Он мог лишь гадать, как невообразимо ужасно почувствует себя рядом с ней Гермиона, когда очнётся. Медленно, постепенно они приближались к кровати, и с каждым новым шагом Драко всё отчётливее слышал удары собственного сердца о барабанные перепонки. Он держал глаза широко раскрытыми и не отводил взгляда от кровати Грейнджер до самого конца, чтобы не позволить своему воспалённому разуму себя провести. И он увидел её. Совсем другую, пугающе непохожую на себя прежнюю, но всё ещё его Гермиону — беззащитную, забывшуюся безмятежным сном. Её щёки и лоб были изувечены ожогами, оставленными особо изощрённым проклятием. — Чёрт, — сокрушённо выдохнул Драко и дёрнулся вперёд, вызволяясь из хватки Андромеды. Он опустился на кровать и потянулся к Гермионе, бережно заключив в ладони её пылающее от жара лицо. Драко не желал её видеть такой, никогда. Это было намного больнее, чем он думал, и сейчас он понимал, насколько притуплено было его восприятие на месте битвы. Разум защитил его от ещё более глубокого потрясения, позволив мыслить настолько ясно и собранно, насколько это было возможно. Но в этот момент, когда угроза смерти миновала, сердце Драко грозилось разорваться на куски. Его не заботило присутствие Андромеды и её реакция на проявление его чувств — это не имело значения. Мысль о жутком дежавю мимолётно проскользнула в его сознании, напомнив о вечере в больничном крыле Хогвартса и истошных криках Гермионы, а затем — о исполненном ужаса взгляде мадам Помфри, когда она увидела чёрную метку Драко. Второй раз в жизни любовь к Гермионе служила своего рода извинением за то, кем он был. Это сбивало с толку, вызывало возмущение, но вместе с тем заставляло сжиматься сердце невольного свидетеля, ломая его представление о мире и о том, что являлось безусловно правильным, а что недопустимым. Их любовь была недопустимой, и это дарило надежду. Драко прикусил губу и почувствовал, как горячая слеза скатилась по его щеке. Он был жив, и это не чёртов сон. Они оба были живы. — Почему она не дышит? — исступлённо прошептал он, аккуратно поглаживая кончиками пальцев раненую кожу, стараясь огибать воспалённые участки. — Напиток живой смерти, — глухо отозвалась Андромеда. — У Гермионы была остановка сердца. Мне потребовалось привести её в чувство, и лишь потом погрузить в сон, чтобы провести операцию, иначе она могла умереть. — Почему? — произнёс Драко одними губами, не в силах больше вымолвить ни слова. «Почему остановилось её сердце, а не моё?» — Это стихийное проклятие, сравнимое по силе с ударом молнии. Я увидела такое впервые. Гермионе очень повезло… — И после этого ты утверждаешь, что моё состояние было наиболее тяжёлым? — зло прошипел Драко, резко обернувшись. — Да, — спокойно ответила Андромеда. — Чтобы сохранить всё в тайне, мне пришлось действовать в одиночку, Драко. И ты был последним, кому я оказала помощь, так как для меня было первостепенно важно спасти жизни бойцам Ордена Феникса. Что ж, это многое объясняло. И всё равно Драко был слишком далёк от того, чтобы принять её милосердие. Но не это сейчас занимало его мысли. Он вновь обратил взгляд на Гермиону и, мягко сжав в ладони её руку, на запястье которой поблёскивал лунный камень амулета, поднёс к губам и запечатлел долгий поцелуй. Хорошо, что Андромеда не знала всего. «И не узнает. Пообещай мне, Грейнджер. Я понятия не имею, как работает эта штуковина, но, если ты сейчас меня слышишь, поклянись, что не станешь рассказывать. Пусть для Андромеды я останусь главным чудовищем». Драко ощутил, как на его плечо легла ладонь, но он не обернулся. — Пойдём, на сегодня хватит, — произнесла Андромеда, её тон немного смягчился. — Через несколько часов вы сможете поговорить. Не хочешь проведать Блейза? — Нет, — хрипло ответил Драко. «Какой же ты придурок, Забини. Лучше бы я никогда не узнавал, чьё лицо скрывается за чёртовой маской».***
Очень тихие, но назойливые голоса несмолкаемо звучали где-то на периферии сознания, ужасно раздражая. С каждым произнесённым словом уютная поволока сна безвозвратно ускользала, и Драко начал постепенно улавливать суть разговора, но какое-то время не подавал виду, что уже проснулся. — …а по-моему это славно, что теперь Андромеда знает. Мне кажется, она не из тех, кто стал бы вас осуждать. Он резко распахнул глаза. В глубине лазарета на краю кровати Грейнджер сидела Лавгуд. У Драко на лбу проступил холодный пот. Какого хрена они обсуждали? — Ох, Луна… Если бы ты знала, как много существует вещей, за которые бы нас осудили. И то, что мы вместе, находится в самом конце этого списка, уж поверь. Драко облегчённо выдохнул и снова прикрыл глаза, но, судя по воцарившемуся молчанию, активная работа его лёгких не осталась незамеченной. — Драко? — тихо прошептала Грейнджер. — Он проснулся, — заключила Лавгуд. — Знаешь, довольно странно обращаться шёпотом к спящему, если до этого в его присутствии говорили в полный голос… Ты не находишь, Гермиона? — Сразу видно, кто из вас двоих учился на Когтевране, — сонно пробормотал Драко, не открывая глаз, но всё же не стал сдерживать лёгкой ухмылки. — Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Луна, помоги мне встать, — взволнованно затараторила Грейнджер, и у Драко в груди приятно защекотало — никто, кроме матери, не относился к нему с такой щемящей заботой. Будь на месте Грейнджер кто-то другой — кто угодно — он бы непременно огорчился его пробуждению и незамедлительно приступил к разработке плана по умерщвлению проклятого Пожирателя. Грейнджер явно было несладко — она тихо постанывала и шипела от боли, пока Лавгуд помогала ей подняться на ноги, но, очевидно, её состояние было значительно лучше вчерашнего — ожоги на лице почти затянулись, и на щеках проступил румянец. Она была одета в такую же дурацкую пижаму больше на несколько размеров, чтобы обеспечить минимальное трение ткани с поражённой кожей. Гермиона присела на край кровати Драко и накрыла ладонью его руку, прижатую к перевязанной грудной клетке. — Я в порядке, — заверил её он, внимательно осматривая. Ему так много хотелось ей сказать, но не находилось слов, чтобы выразить всё, что он чувствовал в этот момент. Ему хотелось задать тысячу вопросов о её самочувствии, о её воспоминаниях про самую страшную ночь в его жизни, которая наверняка стала лишь очередной в длинном списке сбывшихся кошмаров, но вместо этого Драко просто смотрел ей в глаза и исполнялся тихой радости, видя её живой. — Ты спас мне жизнь, — с трепетом в голосе проговорила Гермиона и нежно провела рукой по его волосам. — Разве на моём месте ты бы не поступила так же? Она растроганно улыбнулась, и её глаза наполнились слезами. Как же сильно ему хотелось крепко прижать её к себе, если бы не чёртовы травмы. И, распознав во взгляде Драко его порыв, Гермиона склонилась и оставила на его губах долгий поцелуй, словно в одной комнате с ними не было никакой Луны Лавгуд, чей длинный язык, разумеется, не мог не нарушить этот сокровенный момент торжества жизни. — Как волшебно, — мечтательно протянула она. — А вы знали, что поцелуи отпугивают нарглов? Они почти так же эффективны, как винные пробки, от которых нарглы в ужасе пускаются в бегство. Гермиона нехотя отстранилась и неожиданно звонко рассмеялась. Как и раньше, её смех был чрезмерно заразителен, и Драко не смог удержаться. Он настолько отвык от этой эмоции, что мышцы его лица поддавались с трудом. Неужели он совсем разучился улыбаться? В другом конце лазарета послышались тихое недовольное кряхтение и хриплый стон. Луна подбежала к кровати Блейза и опустилась на колени, приковав взгляд к его нахмуренному лицу. Вряд ли кто-то хоть раз в своей жизни мог наблюдать столь встревоженное выражение на её лице, и Драко внезапно вспомнил о ночном видении на границе сна и реальности, в котором по обыкновению невозмутимая и стойкая Луна Лавгуд по-настоящему плакала. Теперь он осознал истинную причину. Блейз сощурился от яркого света, в недоумении осматривая окружающую обстановку. Он выглядел непривычно бледным, на пересохших губах виднелись трещинки с кровавой коркой. Его растерянный взгляд долго блуждал по лазарету, пока не остановился сначала на Луне, а затем — на Драко и Гермионе. — Какого чёрта… — едва шевеля языком, пробормотал он, неподвижно застыв. — Ты в убежище Андромеды Тонкс, — приветливо уведомила его Луна с лёгкой улыбкой. — На твоём теле теперь примерно столько же отверстий, сколько у магидраля обыкновенного. Но это единственное ваше сходство, и пахнешь ты намного приятнее. Она заботливо гладила его по бледной щеке, но, казалось, Забини её не слышал. Он неотрывно смотрел на Драко. Лишь они двое знали, что на самом деле произошло. Казалось, затянувшееся молчание будет длиться вечно. Луна и Гермиона затаили дыхание в ожидании, очевидно, догадавшись, что между Драко и Блейзом происходило нечто, известное только им двоим. — Можешь не благодарить, — холодно произнёс Малфой. Забини в недоумении свёл брови к переносице: — Изрешетил меня ёбаным проклятием и сам же спас? Последовательность — явно не твоё, Малфой. — Ты прав. Нужно было отправить Грейнджер единственным портключом в единственное убежище с лазаретом, а тебя оставить гнить на сырой земле. — Неужели ты превратился в настолько кровожадного психопата? Ты даже не допустил мысли о том, что я остался для того, чтобы помочь? — В отличие от тебя, я хотя бы снял маску, чтобы вы, толпа идиотов, видели, на кого нападаете. Но, очевидно, это не помогло. — Что происходит?.. — пыталась вклиниться Гермиона, но её вопрос остался без внимания. — Кто проклял Грейнджер? — напирал Драко. — Кто, блять, эта ёбаная мразь, которая использует подобные заклятия, а затем трусливо сбегает, не желая смотреть в глаза смерти? В воздухе повисла тяжёлая пауза. Они продолжали сверлить друг друга ненавидящими взглядами до тех пор, пока не зазвучал мечтательный голос Лавгуд: — Это был Невилл. Он сказал, что у него с Беллатрисой личные счёты, и поэтому распорядился не трогать её до тех пор, пока он не подберётся к ней настолько близко, чтобы видеть её лицо. Драко медленно перевёл взгляд на Гермиону. Безусловно, эти сведения её потрясли до глубины души, ведь не так давно она виделась с Лонгботтомом лично и, по её словам, это была очень тёплая встреча… Разумеется, Лонгботтом понятия не имел, что под личиной Беллатрисы скрывалась Грейнджер, но в конечном итоге именно она стала жертвой его нападения и едва не погибла. — Кто ещё там был? Кто ваш информатор? — потребовал Драко. — Я не могу сказать… — уклончиво пробормотал Блейз, но Малфоя этот ответ категорически не устраивал. — Нет, ты можешь и ты скажешь, Забини, иначе… — Что? Прикончишь меня? Давай! Кажется, для тебя это давно стало чем-то обыденным!.. — Хватит, перестаньте! — вмешалась Грейнджер. — Хотите, я прочитаю вам свои стихи? — участливо предложила Лавгуд и прошествовала в центр комнаты, сложив руки в замок. Если у неё и был некий особый дар, то заключался он в сногсшибательной непредсказуемости, которая настолько сбивала с толку, что у всех присутствующих просто-напросто терялись дар речи, нить разговора и в принципе любые жизненные ориентиры, которые служили привычным способом существования простого среднестатистического человека. — Нет, — грубо отрезал Драко. — Луна, сейчас правда не лучший момент… — начал Блейз, но его слова потонули в бурном творческом потоке, который было уже не остановить: — Морщерогий кизляк был отважен, но мал. И рога его были неважной бронёй. Но он пал смертью храбрых ради своей Морщерогой кизлицы, что была без ума от слив-цеппелин, В поисках которых он и погиб, угодив в глубокую яму. Лавгуд с грустью воззрилась в окно, о стекло которого ударялся и налипал мокрый снег. Лицо Драко скривилось в брезгливой гримасе, Гермиона смущённо откашлялась, а Блейз потупил взгляд в изножье кровати, словно он слышал этот шедевр уже в сотый раз. — Не хочу обидеть, Лавгуд, но это просто пиздец какой-то, — с отвращением произнёс Драко в лучших традициях повседневного общения своего покойного отца. — Малфой… — окликнул его Забини предупреждающим тоном. — Не могу не согласиться, — кивнула Луна, оторвавшись от своего созерцания. — Это очень печальная история. Каждый раз, когда я к ней обращаюсь, я словно слышу жалобное предсмертное блеяние кизляка и плач его возлюбленной. Нам никогда не понять бессловесных существ, они такие уязвимые и наивные. — Действительно, очень красиво, — неуверенно похвалила её Грейнджер, выдавив вежливую улыбку, которая застыла неестественной маской на её лице. — Хотите ещё? — вдохновенно спросила Лавгуд, пытливо всматриваясь в лица подавленных, измотанных зрителей. — А ты как думаешь? — с сарказмом поинтересовался Драко. — Думаю, вы хотите продолжить ругаться, — печально предположила она. — Не люблю, когда ссорятся. Это ведь бессмысленно, не так ли? В дверь лазарета трижды постучали, а затем, не дождавшись ответа, вошла Андромеда. Она оглядела компанию подозрительным взглядом и произнесла: — Отлично, все пришли в себя. Как ваше самочувствие? Есть какие-то жалобы? — У меня есть, — проворчал Драко. — Выпроводи Лавгуд отсюда, пожалуйста. Андромеда усмехнулась и отрицательно покачала головой. — Луна будет здесь до тех пор, пока Блейз не поправится. Мы с советом Ордена и Макгонагалл пошли на огромный риск ради того, чтобы обеспечить её присутствие здесь. — Постойте, — растерянно нахмурился Забини, обратившись к Луне, — выходит, ты специально прибыла сюда из Хогвартса? Но зачем? Андромеда в недоумении выгнула бровь. Драко раздражённо закатил глаза. Похоже, их поджидала очередная порция эльфийского стыда. — Пойду приготовлю чаю и сэндвичей, — уведомила Андромеда, развернувшись на каблуках. — Похоже, вам всем здесь необходимо многое обсудить. Лишь когда дверь закрылась, Драко заметил, с какой силой всё это время Гермиона сжимала его руку, задержав дыхание. Им необходимо было побыть вдвоём. Им столько всего нужно было сказать друг другу. Чёртовы Забини и Лавгуд. Луна подошла к Блейзу и присела на край его кровати, заключив его ладонь в свою. Их взгляды встретились: её — преисполненный нежности, и его — выжидающий и настороженный. — Когда мы прибыли в Хогсмид и обнаружили, что тебя нет, Невилл запретил возвращаться, — тихо призналась она. — Кто-то из аппарировавших Пожирателей мог вызвать подкрепление, чтобы установить дежурство, или тебя могли забрать в плен, устроив на месте засаду, которая могла бы нас запросто разбить… — Я прекрасно помню наш план, — нетерпеливо оборвал её Блейз. — Что ты делаешь здесь? Драко мельком взглянул на Гермиону и понял, что она совершенно не следила за ходом их разговора, углубившись в собственные тревожные мысли. Ему не было нужды спрашивать — он понимал. Андромеда проявила незаслуженную доброту к ним обоим, приютив, исцелив и обогрев каждого, кто в этом нуждался. Вдвоём гореть в аду становилось всё тяжелее и было совсем не весело, как он когда-то предполагал. — Я не могла уснуть, — задумчиво продолжила Луна. — Всё размышляла о том, что ты значишь для меня. Хоть ты и не говорил со мной об этом, но я знала, что наше взаимодействие — это не то, чего бы ты желал на самом деле. И всё равно ты принял решение оставаться частью этого, чтобы быть рядом. Блейз внимал каждому её слову, совершенно не имея никаких предположений, к чему вёл этот разговор, так как Лавгуд в любой момент могла превратить свою романтическую речь в очередной дурацкий розыгрыш. — Мне стало невыносимо грустно от мысли, что я больше никогда тебя не увижу, — её взгляд рассеянно блуждал по обоям с изображением мерзких цветочков и садовых гномов, которые непрестанно их поливали, подрезали и втаптывали в землю своими крошечными ножками. — Я отправилась в покои Макгонагалл и заставила её связаться с Орденом. Признаться, от мысли о том, что тебя найдут мёртвым, я почувствовала себя несчастной. И подумала, что это хороший знак… — Подожди, ты убедила Макгонагалл поднять на уши Орден ради меня? — в неверии уточнил Блейз, округлив глаза. — Это просто безумие, ты хоть понимаешь, какому риску подвергла всех этих людей? — Но я хотела тебя увидеть, — пожала плечами Луна. — Пришлось сказать Макгонагалл, что, если она мне откажет, то я всё равно сбегу. К счастью, она тоже была заинтересована в том, чтобы тебя вернуть. — Луна, шантажировать пожилого человека спросонья — очень неправильно, её старый мозг мог выдать ошибку и погубить нас всех, — осторожно проговорил Блейз. — А я считаю, что самые лучшие решения приходят именно тогда, когда ты не даёшь себе времени на их обдумывание и действуешь по наитию, — кивая в такт своим словам, утверждала Лавгуд. — Судьбу ведь не обманешь. — Мерлин… — тихо протянул Драко, ущипнув себя за переносицу. Выдающийся стратег из Когтеврана не уставал поражать своими блестящими идеями, даже не задумываясь о последствиях, к которым они могли привести. — Почему ты просто не могла подождать до утра? — не унимался Забини. — Рано или поздно Орден передал бы информацию в школу и… — Потому что я хотела сказать, что люблю тебя, Блейз Забини, — проникновенно прошептала Луна, сжав его перебинтованные запястья. И снова эта неловкая тишина. Даже Грейнджер на мгновение отвлеклась от своих тяжёлых раздумий и перевела внимание на развернувшуюся сцену. — Но… — Блейз нервно сглотнул, метнув смущённый взгляд в сторону Драко и Гермионы. — Я думал… ты говорила, что у нас… сугубо сексуально-эмпирические отношения. — Я была неправа, — просияла Лавгуд, лучезарно улыбаясь. — Разве это не замечательно? Чем дольше Драко наблюдал за этими двумя, тем сильнее ощущал, насколько в разных мирах они жили. Лавгуд и Забини знали войну совсем с другой стороны. Они ежедневно пребывали в ней и рисковали каждую минуту своей жизни, но всё ещё имели право ошибаться, мечтать, мыслить более простыми категориями, а по возвращении домой они начнут всё с чистого листа. К моменту, когда они окажутся в Хогсмиде, никто из них не будет помнить ни этого лазарета, ни этого разговора, который значил так много для обоих. Возможно, они окажутся достаточно умными, чтобы повторно сознаться в своих чувствах, а может, вернутся к тому, на чём остановились днём ранее. Забини зачарованно смотрел в светящиеся глаза Луны и не мог проронить ни слова. Драко знал, как долго он ждал этого момента, ни на что не надеясь. Долгие месяцы Блейз был убеждён, что его чувства не взаимны — они были просты и искренни, а Лавгуд… это Лавгуд. На планете, с которой она прибыла, любовь имела явно другое толкование, отличающееся от земного. — Ты что-нибудь ответишь, или эта неловкость будет длиться вечно? — скучающим тоном поинтересовался Драко, за что незамедлительно получил толчок локтем в бок от Грейнджер. — Ему необязательно отвечать мне, я уже знаю о его чувствах, — умиротворённо произнесла Луна. — Блейз влюблён в меня с первого взгляда, это всегда было очевидно. Оттенок лица Забини заметно побагровел. Сколько бы Малфой ни пытался, он всё никак не мог понять, что, чёрт побери, Блейз нашёл в этой девушке. Она была странной и бестактной, являлась неугомонным генератором неловких разговоров и ситуаций, а эта её противоестественная невозмутимость — кто вообще в мире мог похвастаться отсутствием способности злиться? Это ведь ненормально. И в то же время Драко не мог не заметить, насколько изменился Блейз рядом с Лавгуд — а точнее, с её появлением в его жизни. И ему это категорически не нравилось. Чрезмерная эмоциональность и приступы меланхолии были Забини не к лицу. Драко обращался к нему за помощью в моменты, когда он нуждался в неком заземлении, и Забини прекрасно справлялся с этой задачей: он был уравновешен, спокоен и рассудителен. Теперь же они с Малфоем находились примерно в одной плоскости — оба вспыльчивые, временами возмутительно сентиментальные и растерянные. Драко думал, что события последних месяцев безвозвратно изменили его навсегда, но стоило им с Забини соприкоснуться… Вряд ли они когда-то снова смогут стать друзьями. Память о былых временах всё ещё была жива, но она принадлежала другим людям, которых больше не существовало. Если раньше они горячо спорили по поводу придурка Маклаггена, о неприемлемом поведении которого Блейз забыл вовремя упомянуть, но теперь характер их конфликтов разительно изменился. Можно ли вообще хоть кого-то в военное время называть своим другом, если все, кого ты хоть сколько-нибудь уважал, либо были двуликими шпионами, либо открыто боролись за противоположную сторону? Дверь лазарета снова открылась, но вместо Андромеды внутрь плавно пролевитировал большой поднос с дымящимся заварочным чайником, четырьмя разномастными чашками, сэндвичами, яблоками, нарезанными дольками, и небольшой пиалой с тыквенным печеньем. Как только он опустился на одну из пустых кроватей, дверь в лазарет захлопнулась. — Интересно, — зачем-то шёпотом произнесла Гермиона, — кто-нибудь ещё знает, что мы здесь? — Нет, — уверенно ответила Луна, подойдя к подносу, и принялась разливать чай по чашкам. — У Андромеды в убежище целый свод строгих правил. Например, комендантский час ровно в десять вечера, а когда срабатывают сигнальные чары, все должны находиться в своих спальнях и отойти от окон, несмотря на то, что они зачарованы как для внешнего наблюдателя, так и изнутри. Заходить в лазарет строго запрещено. По-моему, всё это весьма разумно. Я бы с радостью поделилась некоторыми из этих полезных сведений с моим папой, если бы могла, но он меня не послушает. — Почему ты так думаешь? — спросила Гермиона, мучительно долго принимая из её рук две тарелки с сэндвичами из-за повсеместной болезненности в теле. — Я это точно знаю, — со светлой грустью ответила Лавгуд. — Война его не заботит. Папа говорит, что он вне политики, ведь лучше концентрировать свои мысли на хорошем, а не пребывать в ежедневном страхе и скорби. — Охуенно удобная позиция, — презрительно усмехнулся Малфой. — Драко, — тихо одёрнула его Грейнджер. — Я ненавижу это, — бесцеремонно выплюнул он. — От таких, как папаша Лавгуд, меня тошнит. — Он не делает ничего плохого, — парировала Гермиона. — Он не поддерживает Сам-Знаешь-Кого, он на нашей стороне… — Он ни на чьей стороне, — поправила Луна. — Папе всегда были чужды деления на государства, расы, социальные слои. Он говорит, что мы все — один организм, братья и сёстры. А война его расстраивает. Драко презрительно фыркнул и покачал головой. Расстраивает. Очаровательное определение для смерти, разрушений и геноцида. — Но… если серьёзно, — осторожно проговорила Гермиона, — ты ведь его единственная дочь. Разве он о тебе не беспокоится, зная, что творится в Хогвартсе? — Беспокоится, конечно. Но велит не бояться. Разумеется, у нас бывают разногласия, в особенности, касательно моих антивоенных колонок в «Придире». Он считает, что я могу навлечь опасность своими призывами помогать Гарри Поттеру и Ордену. Правда, сейчас я почти не пишу. Передавать статьи совиной почтой нельзя, а Аберфорт выбирается из Хогсмида слишком редко. — Твой отец действительно наивно полагает, что война никогда его не коснётся? — всё не унимался Драко. — Он действительно настолько глуп и не понимает, что позиция «я в домике» — удел слабоумных и недалёких долбоёбов? — Чувак, отъебись от неё, — вмешался Блейз. — Думаешь, Луне от этого легче? — А нам с Грейнджер рисковать своими жизнями ради таких, значит, легко? — цинично ухмыльнулся он. — Знаешь, сколько подобных кретинов проживает в этом самом убежище? Если бы не такие, как мы, которым не всё равно, они бы уже давно были мертвы или мёрзли на улицах без еды, волшебных палочек и крыши над головой. Лавгуд с Забини озадаченно переглянулись, и лишь по окончании своей гневной тирады до Драко дошло, каким открытием для них стали его слова. Наверное, если бы он не был уверен в том, что этим двоим сотрут память, он был бы осторожнее и не стал раскрывать их с Грейнджер тайну, но до этого момента он и не подозревал, насколько его замучила долбаная секретность и вечное обесценивание его стараний. Да, на его предплечье была блядская чёрная метка, но разве честно было беспрерывно скрывать свою ненависть к ней? И самое страшное заключалось в том, что Драко, вероятно, не сумел бы сознаться в этом, даже если бы его руки не были связаны. Он настолько глубоко уверовал в безвыходность своего положения, что вряд ли смог бы думать иначе. Оставаться злодеем до самого конца виделось ему безопасным — он слишком привык. — Ты имеешь право злиться на моего папу, Драко, — мягко сказала Луна с печальной полуулыбкой. — То, что ты — Пожиратель смерти, не делает тебя хуже других. Он невесело хмыкнул и отвернулся. Только Лавгуд могла изречь подобную нелепость на полном серьёзе. — Может, ты ещё назовёшь меня героем за то, что я спас жизнь Забини после того, как сам же едва не убил его? — Героические поступки часто бывают противоречивы, — простодушно пожала она плечами. — Наверное, весь смысл заключается в том, что ты не смог поступить иначе — ты не бросил Блейза в беде. Именно это и показывает твою истинную суть. — Ты не можешь не перевернуть всё с ног на голову, верно? — презрительно прищурился Драко. Луна загадочно улыбнулась и, отставив свою чашку на прикроватный столик, медленно зашагала в центр лазарета, сложив руки в замок — настораживающий жест, не предвещающий ничего хорошего. Однако на этот раз она смотрела прямо в глаза Драко, словно пыталась что-то прочесть в его взгляде. И, по всей видимости, ей это удалось. — Драко Малфой — сова альбинос. Он приносит хорошие вести В конвертах, испачканных кровью. Он наполнен любовью и местью — Самой искренней первой любовью Тёмно-бордовых оттенков. Ей нет равных среди всех известных. Месть — такая же, только сильнее.***
Первая снежная метель в холодной Британии пришлась на глубокую ночь. Жалобные завывания ветра пронизывали до скрипа зубов, несмотря на то, что в доме Грейнджер ни одна оконная рама не пропускала сквозняков, а воздух в помещении был тёплым и сухим. Драко лежал на спине и смотрел в чёрную пустоту. Впервые за всё время он засыпал в этом месте один, но сон никак не шёл. Сегодня они с Беллатрисой вернулись в мэнор. Обезумевшая от волнения Нарцисса не смогла сдержать слёз, заключив Драко в крепкие объятия, и он был бы счастлив проникнуться этим мгновением долгожданной встречи с матерью, если бы в нескольких метрах от него чёртов Родольфус не целовал Беллатрису в висок, неистово сжимая в руках её тело. Эти отвратительные антиприродные отношения не имели права на существование и, тем не менее, продолжали выводить Драко из себя, словно приговаривая: «Потерпи. Это ведь именно то, что ты так хорошо умеешь». Им с Грейнджер так и не удалось поговорить наедине. Они покинули убежище Андромеды сразу после наступления комендантского часа. Они молча наблюдали за тем, как Андромеда лишала воспоминаний Луну и Блейза, подверженных оглушающему заклятию, а затем их тела исчезли в аппарационной воронке портала, который доставил их к Аберфорту. Драко и Гермиона создали легенду, согласно которой их схватили люди Ордена, чьи лица были скрыты под масками, и держали в плену в попытке вытянуть информацию о планах Волдеморта, но стоило им немного ослабить бдительность, как Беллатриса в считанные секунды разнесла в щепки место заточения, спровоцировав мощный выброс стихийной магии, и уничтожила врагов, отобрав обратно их с Драко волшебные палочки — навыки выживания были у неё в крови, ведь побег из Азкабана, самой охраняемой и неприступной магической тюрьмы, занял у неё не более минуты с момента, когда стена крепости была разрушена. Родольфус не переставал осыпать Беллатрису сальными комплиментами, насмехаясь над идиотами, которые самонадеянно посчитали, что его великолепная жена им по зубам. Супруги Лестрейндж выглядели настолько омерзительно счастливыми, что Драко буквально хотелось выколоть себе глаза. Это была его заслуга. Он спас девушку, которая столь убедительно отыгрывала роль самой опасной Пожирательницы без всякого притворства — она и была ею. И прямо сейчас она находилась в родовом поместье своего мужа, хотя настенные часы в спальне Гермионы показывали второй час ночи. Драко глубоко вдохнул и выдохнул сквозь стиснутые зубы. Пульс камнем ударялся о рёбра, тело было настолько напряжено, что, казалось, окружающие мышцы и кости мешали сердцу свободно сокращаться, сжав со всех сторон. Драко не мог запретить себе думать о том, что его возвращение в мир живых оказалось напрасным. Всё, что он делал, было напрасно, ведь никто и никогда не узнает всей правды. Тёмный Лорд уже больше недели странствовал, и Малфоя посетила догадка, что на самом деле ему уже давно было плевать на свою армию, на новую политику, контроль над Министерством и магглорождёнными, а скорее всего, так было с самого начала. Волдеморт всегда преследовал иную цель, и для её достижения ему потребовалось затуманить разум своим последователям, чтобы они беспрекословно потворствовали ему, держа мир магии в узде. Они думали, что борются за новую идеологию, что возвращаются к первоначальным истокам — силе чистой волшебной крови, в которой крылось безусловное благо и светлое будущее магического общества. Они думали, что за их вклад их ожидает вечная слава! Но единственное, чего хотел Волдеморт, — это власть. Он сотворил и запустил механизм, который не нуждался в его присутствии и исправно работал. Ему нравилось быть кукловодом, но больше всего на свете он стремился быть непобедимым, и в погоне за абсолютным превосходством он упускал из виду множество важных деталей. Если бы у Драко было больше силы, опыта и столь же решительных сторонников, он бы мог попытаться разрушить хлипкие опоры изначально прогнившей системы и тем самым продемонстрировать, насколько ненадёжна, глупа и нелепа политика безумного узурпатора. Но все эти рассуждения и гипотезы произрастали из неких утопических представлений об идеальном мире, существующем в голове семнадцатилетнего мальчика, который лишь изредка позволял себе мечтать, пока его мысли не были скрыты крепкими стенами окклюменции. Драко перевернулся на бок. Метель за окном, казалось, лишь усиливалась — это становилось похоже на стихийное бедствие. Он думал о своём пробуждении в Блэкстоуне и о том, какими чувствами оно сопровождалось. Несмотря на то, что в большей степени всё происходило на бессознательном, интуитивном уровне, Драко очень хорошо помнил свои мысли перед «смертью». Они были ясными, словно звон утреннего колокола. И если тогда они принесли облегчение, то теперь Драко ощущал бездонную пустоту. Он не знал, как быть дальше. Он понимал, что не сможет бездействовать, но у него не было никакой информации ни о Волдеморте, ни о миссии Поттера. Это был тупик, из которого Драко не видел выхода, и он испытывал всё ту же смертельную усталость, что и тогда. Два часа ночи. Он прикрыл уставшие глаза и плотнее завернулся в одеяло. «С ней всё хорошо. С ней всё в порядке. Она вернётся. У нас будет утро, и мы обязательно поговорим». Повторяющаяся мантра бессвязно звучала на задворках сознания до тех пор, пока Драко не погрузился в тревожный поверхностный сон.***
Ласковый шум прибоя и пение чаек доносятся из открытого настежь окна. Ослепительные солнечные лучи проникают в пляжный коттедж — тот самый дом, безопасное место, о котором он так мечтал, вдалеке от мирской суеты. Возможно, это коттедж «Ракушка». Хотя… Его стены абсолютно чистые и гладкие. В воздухе сверкают крошечные пылинки. Ночной мотылёк на стене сложил свои сизые крылышки треугольником и задремал. Эти глупые бабочки… Вечно летят на свет, обжигаются, но продолжают порхать вокруг лампы, пока не закончатся силы. — Не убивай его, Драко, — мягкий голос, который он так любил, раздаётся совсем близко, и он чувствует нежное прикосновение кончиков пальцев на своей шее. — Пусть отдохнёт, а вечером мы его выпустим. Драко оборачивается, и его грудь наполняется трепетом. Сияющее лицо Гермионы в это утро особенно красиво. Россыпь веснушек на загорелой коже стала ещё отчётливее, чем обычно, и он залюбовался. Её ладони нежно скользят по его щекам, шее и груди, и Драко притягивает одну из них к губам, оставляя короткий поцелуй. Это их первое лето вдвоём? Он не помнит. Ему кажется, что он всю жизнь провёл здесь, вместе с ней — так ему спокойно и легко на душе. — Я не собирался причинять ему вред, Грейнджер, — ухмыляется Драко, отведя за ухо прядь выгоревших на солнце золотисто-каштановых волос. — Неужели ты думаешь, что я настолько жесток к беззащитному существу? — А разве нет? Гермиона склоняет голову, и улыбка исчезает с её лица. Шум прибоя усиливается, солнечные лучи постепенно тускнеют, поглощаемые тёмно-серыми облаками. Всё осталось прежним, но в то же время полностью изменилось. — Что ты такое говоришь? — глухо произносит Драко. Голос его подводит, словно кто-то не желает, чтобы он говорил, снизив громкость до тихого натужного шёпота. — Ты жестокий человек, Драко, — уверенно заключает Гермиона, отступая от него на несколько шагов. Её голос становится низким и грубым, ясные карие глаза темнеют. — Потому что это у нас в крови. Драко будто оцепенел. Он не может шелохнуться и отвести взгляд, продолжая неотрывно смотреть, как стремительно меняется атмосфера вокруг, а лицо Грейнджер отвратительно искажается, растягивается и покрывается волдырями. Малфой пытается закричать, но ничего не выходит. Её тело бьётся в конвульсиях, мягкие локоны превращаются в жёсткие буйные кудри, и когда процесс перевоплощения завершается, Беллатриса Лестрейндж медленно приближается к нему, растягивая губы в широкой жуткой улыбке. — Твоей грязнокровки больше нет, — жестоко возвещает она, направляя на него палочку. — Я уничтожила её, — резкий звук её хохота разрывает барабанные перепонки. — Ты отвратителен, Драко. М-е-ерзкий предатель крови. Но мы это исправим, дорогой. Будь послушным. Тётя позаботится о тебе… — Драко! Драко, проснись! Он задыхался, горло саднило от крика, тело покрылось холодной испариной. Драко распахнул глаза, но всё ещё видел очертания проклятого дома и… её лицо… Грейнджер… Он дёрнулся, мигом перевернулся и прижал самозванку к кровати, сомкнув руки на её шее. — Драко!.. — Закрой свой поганый рот, сука, — остервенело прошипел он, грубо обхватив её шею одной рукой, а другой с силой ударив по лицу. Шум прибоя усиливается. Комната освещается вспышкой молнии. — Как ты смеешь использовать её тело?! Грейнджер неистово задёргалась, надсадные хрипы вырывались из её сжатого горла, губы бесшумно шевелились в немом крике. Стая чаек улетает прочь от шторма. Где-то вдали раздаётся первый раскат грома. — До чего же ты на неё похожа, — жестоко ухмыльнулся Драко, усилив нажим, и на побагровевшем лице Гермионы отразилось ужасающее понимание. Округлившиеся в страхе глаза впились в него умоляющим взглядом. — Почти как настоящая. Но ты плохо знаешь меня, чёртова тварь. Лишив меня самого дорогого, ты развязала мне руки. И я не остановлюсь, пока ты не сдохнешь! Оглушительный звон в ушах смешивается с новым раскатом грома. Костяшки пальцев белеют, руки трясутся от напряжения, и тело словно пронзает разрядом электрического тока… Вдруг стало очень тихо. Слишком тихо и темно. Фантомы чудовищного сновидения развеялись, и всё вокруг погрузилось в безмолвный мрак. Драко резко выдохнул и растерянно заморгал, всего через короткое мгновение осознав, что только что натворил. Его пальцы крепко сжимали шею Гермионы, она почти не дышала. Её холодные ладони неистово хватались за его лицо, призывая очнуться и посмотреть на неё. — Нет… — пролепетал Драко, отпрянув от неё, и отполз на другой край кровати. — Нет… нет, о Господи… Гермиона порывисто вдохнула и хрипло закашлялась, перевернувшись на бок и схватившись рукой за горло. То, что Драко слышал и видел, будучи абсолютно уверенным, что больше не спит, рвало его сердце на части. Он резко вскочил с кровати, бросился прочь из комнаты и сбежал вниз по лестнице, прислонившись к кухонной стене. Драко сполз на пол, поджав ноги к груди, и с силой оттянул руками волосы у корней. Его взгляд жадно изучал каждую деталь: желтоватые обои, диван, телевизор, электрочайник, неподвижные семейные фотографии. — Это дом Гермионы… — неразборчиво бормотал он. — Я нахожусь в доме Гермионы… в нашем доме… наш дом… война… она всё ещё продолжается… чёртова война… Он крепко стиснул зубы и зажмурился, дрожа всем телом. Со стороны лестницы послышались быстрые шаги, и Драко замотал головой, моля всех богов и саму вселенную, чтобы всё это закончилось. — Драко, — взволнованно проронила Гермиона хриплым голосом, остановившись у основания лестницы. — Пожалуйста, не уходи… Это был ночной кошмар, это был не ты, ты бы никогда… Ей было тяжело говорить. Её мучила одышка, и ей приходилось вдыхать через каждые два слова. — Н-нет, — выдавил Драко, вытянув руки перед собой и затравленно вжавшись в стену. — Не подходи к-ко мне… — Это я, — в отчаянии прошептала она. — Я, Гермиона — не она! Драко, умоляю… Он почувствовал её приближение и попятился вдоль стены. — Не подходи ко мне! — выкрикнул он, и его лицо исказила гримаса боли, с губ сорвался надрывный всхлип. — Не приближайся ко мне, прошу, Грейнджер… — Драко, ты напуган и растерян, — её голос дрожал от навернувшихся слёз, — я тоже, поверь мне. Но мне не страшно, слышишь? Я не боюсь, ты бы никогда… — Я жестокий человек! — взревел он, вонзившись ногтями себе в горло. — Жестокость у меня в крови, разве ты этого не видишь?! Драко вскинул голову, наконец, посмотрев на Гермиону, и его лицо вытянулось от ужаса, когда его взгляд упал на посиневшие кольцевидные отметины на её шее — той самой, которую он сотни раз покрывал нежными поцелуями и ласкал подушечками пальцев. Ему показалось, что его сейчас вырвет. Грейнджер утверждала, что ночной кошмар закончился, но это было не так. Он был бесконечен. — Ты жесток к своим врагам, — горько, но смело проговорила Гермиона. — И я тоже. В случившемся есть и моя вина, Драко, я прекрасно это понимаю!.. — Замолчи… — обессиленно прошептал он, прикрыв глаза, и дорожки слёз заструились по его щекам. — Нет, — твёрдо возразила Гермиона на грани истерики — она никогда не переставала бороться, даже тогда, когда была сломлена, унижена и предана тем, кого горячо любила. — Думаешь, я не знала, что так будет? — она была больше не в силах сдерживать эмоции и горько расплакалась. — Я была готова к этому, Драко. С самого начала! Но надеялась, что… Гермиона осеклась и стыдливо потупила взгляд. Она чувствовала себя виноватой. Виноватой, Мерлин! Она должна была его возненавидеть. Накричать, ударить, растоптать, и Драко бы не сопротивлялся. Он хотел броситься к ней прямо сейчас и заставить сделать с ним что-то невообразимо ужасное, но он не мог. Просто не мог позволить себе приблизиться к Грейнджер после всего, что с ней сотворил. Драко поднялся, покачиваясь на нетвёрдых ногах, и устремился к лестнице, старательно огибая всё ещё неподвижно стоящую Гермиону. Он запретил себе смотреть на неё и задержал дыхание, чтобы её запах не затуманил его разум и не отвлёк от намеченного плана. — Драко, — глухо позвала она сквозь слёзы. — Драко, что ты делаешь? Он вошёл в спальню, ничего не различая в темноте сквозь слёзную пелену, отыскал наощупь палочку в смятой постели, в которую больше никогда не ляжет, схватил мантию и распахнул окно. Морозный воздух ворвался в тёплую комнату, обжигая раскрасневшиеся мокрые щёки, пробираясь под одежду и утихомиривая ядовитое пламя, объявшее всё нутро. — Драко! Пронзительный крик Гермионы раздался совсем рядом. Малфой прикрыл глаза, сжав дрожащие губы в плотную линию. Он не позволит себе сорваться снова. Больше нет. Драко был уверен, что разучился мечтать. До чего же он был наивен и глуп. Он мечтал, и настолько отчаянно, что совсем не замечал, насколько обречены его мечты пройти эту войну вдвоём и просто выжить. Драко взгрузил на себя непосильную ношу. Он солгал Гермионе, когда пообещал, что выдержит всё. И уже тогда она знала. Знала, но ничего не говорила, потому что с тем же отчаянием грезила о счастливом конце. Надежда их ослепила. — Прощай, Грейнджер, — холодно проговорил Драко и, ступив на край подоконника, аппарировал прочь, исчезнув в плотной завесе снежной вьюги.