Грехи наших отцов

Клаудия сдержала своё обещание. Рик потянул за ниточки, и Рою тут же нашлось место в рядах освободителей. В тот день, когда Райнер Браун преподал сыну урок, Рой действительно был готов к любому исходу. Он рассказал бы мужу Клаудии всё, не сложись обстоятельства наилучшим образом. — Тебе крупно повезло, — выкручивая руль одной рукой, Рик курит прямо в кабине своего автомобиля, — Ханс Ланге — один из лучших. Как раз на той неделе пришибли одного из его ребят, и, как понимаешь, он устроил отбор. Я был чертовски удивлён, когда он перезвонил буквально через час после того, как получил твоё досье. Сечёшь, парень? Такой шанс бывает раз в жизни.        Рой, сидящий на заднем сидении, шмыгает носом и мрачно смотрит в боковое окно. Ему до трясучки хочется курить, но отчего-то просить сигарету у Рика совсем неохота.        — Эй, — тёмные глаза Рика сверкают в зеркале заднего вида, на секунду всматриваясь в физиономию Роя, — Я знаю, что ты неразговорчив, но любой другой на твоём месте уже завалил бы меня вопросами.        Больше всего на свете Брауну младшему хочется огрызнуться на Рика, чтобы охладить его болтливый пыл. Но ему оказывают услугу — бесценную услугу — и он должен принимать правила игры. Отмолчаться не выйдет.        — А что… кхм… случилось с погибшим солдатом… мистера Ланге? — Рой выдавливает из себя эти слова, начиная нервно трясти ногой и всеми силами выкидывая из головы мысли о куреве.        Муж Клаудии сверкает в зеркало глазами ещё раз:        — А этого никто не знает. Что происходит в отряде Ланге — остаётся в отряде Ланге. Но что я точно знаю — у него их всего шестеро ребят. Вот ты и будешь шестым. Ты, главное, не ссы — всему научат.        Последняя фраза заставляет Роя взглянуть в зеркало заднего вида прямо в глаза водителю. Прищуренный взгляд Брауна, полный холодной ненависти хотя бы к намёку на то, что он может зассать, заставляет Рика отвести глаза обратно на дорогу.        Слабак. Не тебе меня учить, сукин ты сын. Рой сплёвывает прямо в открытое окно. В слюне всё ещё ощущается вкус крови, и это немного бесит Брауна. Он готов сплёвывать каждую минуту. Но именно сейчас этот плевок — камень в огород Рика. В него вложено всё презрение к слепому слабохарактерному «революционеру», жену которого вот уже почти год трахают на его же кровати.        Оставшуюся часть пути они едут молча.        Оставив главные улицы города позади и миновав с десяток километров лесистой местности, они въезжают в частный сектор, где жители Либерио, по всей видимости те, кто побогаче и которые могут позволить себе машину, потихоньку возводят собственные дома. Но таких единицы, поэтому ряды домов довольно редкие, и тут и там они просвечивают холмами и ещё не высоким подлеском, высаженным спустя несколько лет после Гула.        У одного из таких домов и тормозит Рик.        Прихватив сумку, Рой вываливается из машины, громко хлопнув дверью. Водитель остаётся в кабине и не думает вылезать для рукопожатия. Браун младший ощущает буквально своей спиной, как Рик мысленно желает ему стать очередным трупом на службе у Ланге.        Ещё раз шмыгнув носом (ёбаные сопли), Рой в последний раз отправляет в траву бледно-розовую слюну, и, ни слова не говоря, ссутулившись идёт к двухэтажному роскошному особняку, который тщательно охраняется: высокий забор и пропускной пункт с двумя часовыми дают понять, что туда не проникнуть так просто.        За его спиной Рик жмёт по газам и стремительно удаляется прочь, разрывая звуком двигателя тишину посёлка.        Спустя некоторое время Роя Брауна зовут внутрь.        Проходя тщательный досмотр (с практически полным раздеванием), Рой с некоторым удовлетворением отмечает, что охранники Ланге оценивают его телосложение более чем положительно. Гематомы с синими подтёками на его спине и животе, а также розовые следы от ремня не способны испортить впечатление от великолепнейшей физической формы.        Физически он им более чем подходит. Но в остальном?..        На этот вопрос ответит только личная встреча с Хансом Ланге.        И эта встреча выводит представление Роя об этой, как оказалось, далеко уже не подпольной организации на абсолютно новый уровень, резко отрезвляющий от безопасности гражданской жизни.        Ханс Ланге ожидает Роя на втором этаже в своём кабинете, прямо за тёмно-рыжей дубовой дверью, у которой слоняется Рой, дожидаясь приглашения. Чтобы скоротать время, он разглядывает резьбу на двери, пытаясь прикинуть, что это за стиль такой. Но он в этом ни черта не разбирается, и более того — настолько не привязан к вещам — что само наличие этой резьбы кажется ему абсолютно напрасной тратой времени и денег. Вот же нечем заняться… почему не поставить обычную дверь? Ровную, да раза в два потолще этой. Эти узоры по-любому стоят кучу денег… и на хрена они? Только чтобы пялились такие, как я? Дверь открывается с внутренней стороны, и на Роя смотрит юноша на вид чуть старше его: безупречная солдатская выправка сквозит во всём его облике и в каждом движении. Его тёмно-серая форма (Такой я ещё не видел) великолепно сидит на стройной фигуре, а из рыжих волос, тщательно зачёсанных назад, не выбивается ни единого волоска. Юноша приветствует Роя как полноправного марлийского освободителя: с абсолютно ровной спиной и приподнятым подбородком он скрещивает руки со сжатыми кулаками у себя на груди и резко склоняет голову, ожидая подобного приветствия в ответ. О, как же Рой ждал этого момента… Этим жестом пользуются лишь высшие звенья Марлийских Освободителей, и сейчас… он на равных. Рой с силой подносит крест из сжатых кулаков к груди и с такой готовностью склоняет голову, что ему становится очень неловко слышать смех из дальнего конца кабинета: — Очаровательно. Мистер Браун, проследуйте сюда и присаживайтесь.        Лицо Роя отчего-то начинает гореть, но рыжий юноша как будто не замечает этого и совершенно невозмутимо забирает брауновскую сумку и ставит на один из дубовых стульев у стены. Затем подходит к массивному резному столу из того же комплекта и выдвигает Рою стул, приглашая присаживаться прямо напротив обладателя холодного насмешливого голоса, сумевшего вогнать Роя в краску, даже не дав возможности вступить в беседу.        — Спасибо, Ланзо, — благодарит рыжего Ханс Ланге, и, откинувшись на спинку своего роскошного бархатного кресла, начинает совершенно бесстыже разглядывать кандидата в новобранцы.        Больше всего на свете Рою Брауну хочется облизать болячку на губе, которая начала подсыхать и противно стягивает кожу. Ему дико некомфортно быть объектом пристального изучения: одно дело, когда разглядывают тело, а другое…        Ханс Ланге, с лучезарной улыбкой оглядывающий каждую мелочь в облике потенциального новобранца, действительно не видит смысла изучать тело Роя с той доскональностью, с которой это уже сделали его ребята. Сейчас он хочет изучить его душу. Или то, что от неё осталось.        Отчего-то Ланге молчит и не начинает беседу первым, словно провоцируя Роя на какое-то действие или фразу. И, всеми силами пытаясь игнорировать просверливающий взгляд, Рой сам решает изучить своего будущего командира и тут же готов поперхнуться: тот сидит в песочном мундире марлийской народной армии, и более того, знаки отличия выдают в нём полковника. Такой же ранг, как у моего отца.        Заметив нахмуренные брови кандидата в новобранцы, Ланге тут же восклицает:        — Ох, надо же! Совсем забыл переодеться, — и, даже не отдавая распоряжений, полковник Ланге встаёт, распахивая руки, в то время как Ланзо снимает его песочный китель, набрасывая на него тёмно-серый взамен.        Всё это время полковник лучезарно улыбается полным рядом зубов, просто отличных для его возраста. Рой мог бы предположить, что Ланге уже за сорок, но об этом говорят только его серебристые виски. Полковник гладко-выбрит, надушен дорогим парфюмом и его слегка неправильный прикус и выступающий подбородок заставляют его смахивать на хитрого лиса.        Полковник — Рой в этом уверен — не переоделся специально.        Даёшь мне понять, как глубоко освободители проникли в государственные структуры. Не хочешь рассказывать, хочешь посмотреть на мою реакцию. Показываешь, что обратного пути нет: теперь, когда я знаю, кто ты есть на самом деле, меня отсюда уже не выпустят… — прищуренные жёлтые глаза Роя застывают на лычках нового серого кителя, — Здесь ты тоже уже полковник? Неплохо…        Кажется, Ланге считывает мысли Роя и, удовлетворённый тем, что можно обойтись без лишних подробностей, решает перейти прямо к делу:        — Мистер Браун… Вы знаете, как называется наша организация? — сев обратно в кресло, полковник подаётся вперёд, и, оперевшись локтями на стол, ставит свой подбородок на сцепленные пальцы, всё так же широко улыбаясь.        Что за тупой вопрос?! — тут же вспыхивает Рой, но заставляет себя как можно покорнее ответить:        — Да, сэр. Марлийские освободители.        Заметив на столе пепельницу, Рой снова начинает трясти ногой.        Ему до смерти хочется курить.        Ханс Ланге тут же перехватывает жаждущий взгляд и, щёлкая пальцами, подзывает Ланзо, стрельнув глазами на пепельницу. Без единого слова рыжий достаёт коробку сигар из дубового шкафа со стеклянными дверцами.        Приоткрывая крышку коробки, Ланзо начинает было предлагать сигары, но Ланге его останавливает:        — Поставь на стол, будь добр. Дальше я сам.        Рой не сможет отвести глаз с брендированных сигар, которые должно быть, стоят целое состояние. Подковник, подмигивая, чуть отодвигает их от Брауна, давая понять, что ещё не время, и задаёт следующий вопрос:        — Каков наш девиз, мистер Браун?        — Мощь, равенство, свобода, — тут же выпаливает Рой, зная эти слова наизусть.        — Очень хорошо. А что означает наш символ? — полковник поднимает вверх указательный палец, показывая на бледно-бордовый герб прямо позади себя.        Рой видел этот символ сотню раз, но он всегда был нарисован мелом на тёмной доске. Три кольца, расположенные друг в друге, напоминающие мишень для стрельбы, перечёркнутые крест-накрест двумя чёрными линиями. Практически точно отображают приветственный жест освободителей.        — Кажется, «долой оковы»… — как будто бы эти слова говорил оратор, тыча пальцем в символ на каждом собрании, — Эти кольца как бы… символизируют ограничения, которые наложены на нас… после великой войны. Линии — это наш протест… то, как мы освободимся…        Да уж, оратор говорил явно как-то не так, и Брауну становится стыдно. Вот и первый косяк…        Взяв сигару (Рой замечает обручальное кольцо на пальце полковника), Ханс Ланге снова откидывается на спинку кресла и обнюхивает её от основания до самого кончика, со смешком восклицая: — Очень занятно! Вот значит, как вас учат…        Затем выражение его лица меняется. Холодный взгляд серых глаз заставляет Роя выпрямиться и ощутить мурашки на своей спине.        — Чушь собачья. Три кольца — это стены. Мария, Роза и Сина. Тебе знакомы эти слова? — Ланге, не моргая, сверлит Роя насквозь, резко перейдя «на ты».        — Кажется, да, сэр… видел… в каком-то из учебников, — пульс Роя учащается и, стараясь держать себя в руках, он смотрит только на сигары.        — То, что ты видел, Рой Браун — это жалкая попытка скрыть правду. Учебники лижут зад альянсу. Искажают неудобную информацию. Засоряют молодёжи мозг «либерализмом». Но правда только одна, — Ланге подносит к сигаре золотую зажигалку и — дождавшись дыма — протягивает их Рою, — Марлийская империя так слаба сейчас только из-за того, что восемьдесят процентов нашего населения уничтожил Парадиз.        Судорожно схватив свою спасительницу, Рой затягивается, и вкус сигары тут же кружит ему голову, наполняя каждую клеточку тела кайфом. Он готов слушать полковника с утроенным вниманием.        — Но моя личная история началась ещё раньше. Ты знаешь о Колоссальном Титане? — спрашивает Ланге, отчего-то прищуриваясь.        — Конечно, — пуская клубы дыма, Рой чувствует эйфорию. — Один из девяти титанов.        — Очень хорошо. Об этом пока ещё пишут, — полковник снова улыбается, то теперь это его искренняя улыбка: злобная и ядовитая.        — Я расскажу тебе свою историю, Рой Браун, а потом задам несколько вопросов. Если твои ответы меня устроят — ты в наших рядах. А если нет… — полковник переводит взгляд на Ланзо, стоящего неподалёку. Рой оборачивается и видит, что рука рыжего накрывает бедро с кобурой револьвера.        От осознания, что ему грозит, Браун начинает закашливаться и откладывает сигару и зажигалку.        Жестом приказывая подать Рою стакан воды, Ханс Ланге встаёт и подходит к окну, дожидаясь, пока Браун уймёт свой кашель.        Затем, не оборачиваясь, он начинает свою историю.        — Это случилось в восемьсот пятьдесят четвёртом году. В день выступления Вилли Тайбера. Я был молод и, казалось, вся жизнь была у меня впереди. Такой же наивный глупец, как ты сейчас. Тогда, разумеется, я был влюблён, и моя любимая была очень уж прихорошенькой — я до сих пор не встретил ни одной такой, как она. Её светлые косы и голубые глаза толкали меня на подвиги. А до чего сладок был её голос… слышал бы ты, как она пела. Думаю, ты можешь представить, как сильно я хотел эту девушку. Хотел во всех смыслах. И, самое главное, мечтал прожить с ней всю свою жизнь. Тебе же знакомо это чувство?.. — полковник разворачивается к побледневшему Рою.        Как ни странно, да.        Мне знакомо что-то подобное.        Представляя лицо девушки, которую описывает полковник, Рой видит только одно лицо.        Лицо… Конни Леонхарт.        И, внутренне содрогаясь от того, к чему ведёт Ланге, Рой глухо выдыхает:        — Да.        — Моя Элиза. Я называл её «морячка». Она родилась у моря, грезила морем и умерла — тоже у моря, — сев обратно в кресло, полковник зачем-то выдвигает ящик стола.        — В тот день она не пошла со мной на выступление. Осталась со своим больным отцом в одном из припортовых домов. Знаешь, что случилось потом? — поднимает брови полковник.        Конечно, Рой знает. Он медленно кивает головой. Ланге тут же озвучивает его мысли:        — Колоссальный титан, подосланный Парадизом, уничтожил её взрывом. Также, как и всех остальных бедолаг неподалёку. Я и сам чуть не погиб из-за ублюдка Эрена Йегера и его дружков, но смог выбраться и помчался в порт изо всех сил. Но некуда было мчаться. Осталось только пепелище со множеством трупов. Знаешь, что осталось от моей Элизы? — полковник достаёт из ящика резную шкатулку, и открыв её, бережно ставит перед Роем.        Тошнота подкатывает к брауновскому горлу, когда он оглядывает их — пожелтевшие кости пальца руки, обработанные чем-то, отбрасывающим глянцевый блеск. Что поражает Роя сильнее всего: на останки пальца надето кольцо. Судя по всему, обручальное. Взглянув на точно такое же кольцо на пальце полковника, Рой вжимается в свой стул и ищет глазами стакан с водой, сгорая от нового приступа жажды. Однако, стакан уже пуст. Ланге вновь делает жест рыжему, и тот незамедлительно наполняет его водой.        Закрывая шкатулку, Ханс Ланге заявляет:        — Так началась моя история. Я стал одним из тех, кто стоял у истоков освободителей. У меня отобрали одну жизнь, и я начал брать всё, что мне нужно — из другой. Я вижу будущее в таких юнцах, как ты. Будущее — это дети. И каждый, абсолютно каждый из шести моих солдат — мне как сын. Взамен тех сыновей, которых я мог бы иметь, если бы их не отобрал Армин Арлерт.        Армин Арлерт. … Разве не это имя назвал его отец?.. Перед тем, как всыпать ему ремнём.        Осознание бьёт молотком в голову Брауна.        Нет.        Земля начинает уходить из-под ног, даже несмотря на то, что Рой сидит на стуле.        Пазл в его голове сложился.        Глядя, как полковник надевает медицинские перчатки в ожидании, пока Ланзо поднесёт ему очередную шкатулку из стеклянного шкафа, Рой пытается отогнать эти мысли на второй план: сейчас не время об этом думать.        Потом-потом-потом.        Ханс Ланге, по всей видимости, крайне доволен реакцией Роя. Должно быть, он уверен, что Браун находится в шоке именно из-за его душераздирающей истории. Ланге очень любит реакции людей, и бледный как смерть Рой — это отрада для его очей.        Полковник открывает чёрную шкатулку и достаёт из неё две ампулы крови.        — Представляю тебе два образца. В одном из них марлийская кровь. В другом — элдийская. Вот тебе первый тест: определи, где какая.        И как я, блять, это сделаю без лабораторного анализа?! На Роя накатывает паника, ведь он понимает, что этот тест ему не пройти.        — На вид они абсолютно одинаковые, — процеживает он.        — Хм, логичный ответ. Но, поверь мне, они действительно разные. Следующий вопрос: какая кровь течёт в тебе? — от этого вопроса Рой начинает нервно трясти ногой.        — Марлийская, — не моргнув и глазом, выпаливает он, — Моя мать была чистокровная марлийка.        — А оте-ец? — приподнимая брови, протягивает полковник.        — Мой отец для меня умер, сэр, — Рой как будто знает, что Ланге хочет услышать именно эти слова.        — А что, если твой отец элдиец? Думаешь, я должен взять тебя в свой отряд, учитывая это?        — Возьмите меня в свой отряд, обещаю, моя кровь не помеха. Я готов пролить её за наше дело. Я готов доказать это чем угодно, — Рой подаётся вперёд, всем видом выражая решимость.        Полковник снова широко улыбается, убирая ампулы обратно, а затем снимает перчатки и лёгким броском отправляет их в мусорную корзину:        — Тебе очень повезло, Рой Браун. Ведь мы больше не делим людей по крови, а уничтожаем только тех элдийцев, что служат во благо йегеристской клоаки Парадиза. Вот кто наш заклятый враг. И я был бы невероятно счастлив, если бы как можно больше тамошних элдийцев восстали прямо сейчас против нынешнего режима. О, я бы с радостью пожал им руку и выпил с ними за одним столом. Но — увы — после переворота большинство жителей сидят тихо, как крысы. На Роя накатывает облегчение. Кажется, его берут. — Ладно, хватит об этом, — Ланге встаёт, одёргивает китель и, подойдя к сидящему Рою, кладёт руку ему на плечо, пересекая его попытку встать.        Взяв начатую Роем сигару, тлеющую в пепельнице на столе, Ханс Ланге подносит её к губам Брауна, поджигая её со словами:        — Уверен, ты хочешь светлого будущего для своей любимой и себя, так же, как когда-то хотел я. Но за это нужно сражаться. Я начал это дело — и зашёл далеко. Наша молодежь будет расти в новом гетеросексуальном обществе, а вы — мои дети — будете наидостойнейшими её представителями.        Подождав, пока Рой сделает затяжку, Ланге тут же подносит эту же сигару к своим губам, и глядя на Брауна сверху вниз, о чём-то думает.        Он несомненно видит Роя насквозь, вопрос лишь в том, насколько глубоко? И, снова очаровательно усмехаясь, полковник ломает сигару пополам, небрежно швыряет в пепельницу и командует:        — Встань, Рой Браун. Через полтора месяца мы устроим революцию, и ты нам нужен в этом деле. И, конечно — ещё ты получишь новое имя. Отныне тебя будут звать Альдо. Мы сменим твой облик и научим всем тонкостям марлийских освободителей. Взамен требую только одного — беспрекословно выполнить «любой» мой приказ.        И, подняв Роя со стула за оба плеча, Ханс Ланге показывает пальцем себе на грудь, призывающе подняв брови.        Браун тут же улавливает суть жеста и мгновенно подносит скрещенные кулаки к своей груди, склоняя голову. Полковник делает такой же жест в ответ и, взяв новичка за локоть, сопровождает к выходу из кабинета.        Отвечая кивком головы на одобряющую улыбку рыжего Ланзо, Рой Браун впервые в жизни задумывается над тем, не совершил ли он самую большую ошибку в своей жизни. Если бы я остался там, то мог бы… Или я могу и отсюда?.. Нужно обдумать столько всего, что кружится голова.        Ладно… будет видно.        Рой пришёл сюда учиться. И он станет лучшим. А дальше — время покажет.        Или Ханс Ланге покажет… как ему теперь жить.