Грехи наших отцов

В комнате убежища, предоставленного Брауном старшим, очень душно: помещение явно давно не проветривалось, и запах затхлости въелся в окружение. Больше всего на свете Конни и парням хочется открыть окно, но оно наглухо закрыто и занавешено плотной тканью. И, как назло, ни малейшего намёка на форточку. Любой из миллиона вопросов уже готов сорваться с языка Конни: ей бы только чуть-чуть ещё времени, чтобы собраться с духом и решить, какой из них задать первым. Спасаясь от духоты, улыбающийся Николас обнажает свои запястья, закатывая рукава белоснежной рубашки, и от того, что замечает Леонхарт, у неё перехватывает дыхание. Все вопросы сухомяткой застревают в горле, не в силах вылиться в звуки. Предплечья принца исполосованы шрамами от порезов. От запястий и до самых локтей. Дрожащий свет свечей позволяет разглядеть подзажившие полосы, по большей части припухло-выступающие, однако кое-где красновато-воспалённые. Николас опирается локтем на хлипкий стол и, в который раз откидывая чёлку резким движением головы, улыбается Конни словно ни в чём не бывало. Обычно такое прячут… Конни еле сдерживается, чтобы не прикрыть рот рукой. Два чувства начинают биться в её груди. Биться не на жизнь, а насмерть. Чувство жалости вперемешку с симпатией борется с упорным недоверием к этому во всех отношениях странному парню. Его поведение просто не стыкуется с тем, что он только что позволил ей лицезреть. Как ей вести себя с ним дальше? Что он за человек? Почему он спрашивал такие странные вещи? Непредсказуемость пугает. В реальный мир возвращает её лишь голос Криса: — Каркано 845. Патроны шесть с половиной на пятьдесят два миллиметра. Сейчас такими уже не стреляют.        Конни и Ник моментально смотрят на Кристофа, убирающего ручку в свой нагрудный карман: сейчас его вниманием завладела винтовка (кажется, он и не думал сводить с неё взгляд), и за ней уже тянется его рука.        Взяв винтовку, Гиммлер пытается прицелиться в сторону занавешенного окна, неловко обхватывая восемьсот сорок пятую ладонями. Ник тут же вскакивает на помощь. — Ты делаешь немного не так. Дай поправлю, — прильнув телом к Крису, он начинает переставлять ладони Гиммлера на нужные позиции, выравнивая его баланс. Ник ниже Криса на полголовы, но всё ещё значительно выше Конни. А ещё Корнелия точно знает, что Ник младше Криса, но ведёт он себя так уверенно, будто проживает уже не первую жизнь. — Ух, она даже заряжена. Вся пачка на месте. Все шесть патронов. Класс, — с каждым словом в зрачках Ника всё сильнее разгорается огонёк интереса к такой реликвии, отражая свет свечей. Наконец, он поднимает прицельную планку, хлопает Криса по плечу и, довольный собой, садится обратно на стул. Делая вид, что целится в окно, Крис незаметно для «принца» трогает ногой сидящую Конни и опускает на неё взгляд, и девушка мгновенно различает абсолютно такое же недоверие к Нику в глазах сводного брата. Он, безусловно, тоже заметил шрамы, и, конечно же, обратил внимание на то, что «принц» знает о стрельбе слишком уж много. Да и все его странные вопросы… точно что-то вынюхивает. Он друг или враг? И Конни понимает Криса с полувзгляда. Ты хочешь…? Да, конечно, а что ещё нам остаётся… — Конни считывает по глазам намерения Криса, но его руки дрожат то ли от тяжести винтовки, то ли от нерешительности — и Конни решает подать ему сигнал. Она медленно кивает головой, прикрывая глаза. В ту же секунду в лоб «принца» упирается подрагивающее дуло Каркано 845. — Ребята?.. — Ник медленно поднимает руки, в недоумении оглядывая нахмуренные лица своих новых знакомых. — Почему?.. Вопрос перехватывает Конни, которая уже точно знает, что она должна спросить: — Кто ты, Николас? Мы хотим знать, зачем ты здесь. Мы тебе не доверяем. Николас становится серьёзнее и переводит взгляд на Криса: — Это дружеская беседа? Или допрос перед расстрелом? — на его губах снова появляется улыбка, но теперь уже вымученная и усталая, — Если второе, то лучше уж сразу стреляй. Только с предохранителя сними. Ник облизывает губы и с некоторым вызовом смотрит в карие глаза целящегося, словно провоцируя: «давай…» Чёрт. Это уже абсурд какой-то. Конни начинает жалеть, что дала Крису на это добро. Может, они ошиблись, и Ник вправду какой-то безобидный поехавший? А теперь, когда доверие едва ли висит на ниточке, они в шаге от того, чтобы не стать врагами. Конни знает, что Крис ни за что не выстрелит. Знает это и Ник. Подавшись на пару сантиметров вперёд, он вжимает свой лоб прямо в дуло винтовки. — Да чёрт! Я… я не могу, — Крис отшвыривает винтовку на кровать и оседает на её край, погружая обе руки в свои тёмные волосы и глядя на Ника исподлобья. — Ты шпион? Тебя подослали, чтобы нас убить? — Конни нужно, непременно нужно услышать, что это не так. А если он попробует сделать что-то подозрительное, то винтовку схватит уже она. Сам того не ведая, Ник уже научил её стрелять, показывая это на Крисе. От этих слов Нику смешно. Он снова смеётся так, как прежде: только в этот раз, кажется, с нотками облегчения. Блондин набирает грудью воздух, чтобы ответить на вопрос Конни, но его взгляд задерживается прямо у её ног, и «принц» осекается, не успев начать: — Я… хм, а что это у нас тут? — включив фонарик, он внезапно падает на пол, заставив сидящих на кровати приподнять ноги, и вытаскивает пыльный фанерный ящик из-под кровати. — Давай без фокусов… мы так и не услышали твоего ответа, — правая рука Конни изо всех сил сжимает дуло винтовки, лежащей на кровати прямо позади неё. — Да, конечно, — Ник отряхивает ладони, садится на корточки перед ящиком и открывает его со словами: — Только нам всем надо чутка расслабиться. Кто-нибудь из вас когда-то пил марлийский виски? Услышав в ответ тишину, Ник переводит взгляд с застывшего лица Конни на недоумевающее лицо Криса. — Ребята… вы вообще когда-нибудь пили? — понижая голос, спрашивает Ник. Вот это неловко. Ей уже почти восемнадцать, а Крису двадцать один, а таких «ботанов», как они — стоит ещё поискать. Полбокала вина по праздникам — это всё, на что им хватало духу. Вообще-то Корнелия поставила себе цель: напиться как следует в первый раз на своём выпускном. Но теперь под вопросом не только выпускной, но и сама прошлая жизнь. И, не сводя глаз с янтарной бутылки виски, она говорит: — Мы выпьем. Только ты первый. — Конни… — в глазах Криса ужас. — Ты хоть понимаешь, что говоришь? Нам сейчас надо сохранять трезвость, от этого зависят наши жизни! — Знаю, — сквозь зубы процеживает она, глядя, как Ник откручивает крышку и делает глоток прямо из горлышка. — Но я бы точно предпочла умереть в беспамятстве, если вообще эта идиотская революция и правда случилась. До сих пор не верю в происходящее, — она выхватывает бутылку у Ника и опрометчиво делает слишком большой глоток, сразу пожалев об этом. Её горло горит огнём, а грудь раздирает жар, который вкупе с духотой комнаты вынуждает тут же снять свою толстовку, оставив только небесно-голубую футболку. Выдыхая вверх, Конни передаёт бутылку Крису и, снова глядя в хрустально-серые глаза (которые обрамлены удивительно тёмными ресницами для таких светлых волос), повторяет свой вопрос: — Кто ты? И зачем ты здесь? Ты хочешь причинить нам вред? Ник чешет светлую макушку: — С чего бы начать?.. — размышляет он вслух. — А, ладно. Кто я? Я… я сын Хистории Райсс, наследник королевского престола — после моей уважаемой старшей сестрицы, конечно. — Склонив голову в знак уважения, Ник начинает чесать одну из ран на своём запястье, заставляя Конни снова содрогнуться от вида его шрамов. Он явно ожидает их реакции, но происхождение Ника уже не секрет, и они явно хотят услышать нечто большее. — А ты, случайно, не знаешь, как твоя фотокарточка могла оказаться в Марлии? — виски начинает действовать, и Конни больше ничто не мешает говорить максимально прямо. На этих словах даже Крис решается сделать глоток, тут же закашлявшись. Интересно, почему: от виски ли… …или от того, какой оборот принимает разговор. Забирая бутылку у Криса, Ник начинается хмуриться. — Какая… фотокарточка? — хрипло выдыхает он. — Крис, расскажи нам. Где ты её отрыл, — Конни досадует на то, что Гиммлер слишком пассивен, и весь диалог приходится инициировать ей. Крис встаёт и подходит к занавешенному окну, всматриваясь в него так, словно за ним находится самый чудесный пейзаж на свете, а грязной шторы, отражающей жёлтый свет свечи, будто и вовсе нет. Ссутулившись и сложив руки на груди, он как-то уж слишком робко начинает свой рассказ: — Я… был в городской библиотеке. Надо было для университета. Это было… года два назад. Я сам не знаю, зачем, но… я вытащил эту фотографию из мусорной корзины, после того, как кто-то… её туда выкинул. — Конни уверена, что её сводный брат сейчас пунцовый. И руки у него наверняка дрожат так же, как голос. — На фотографии было… твоё имя, — действительно пунцовый Крис оборачивается к Нику. Тот, не веря своим ушам, откидывается на спинку стула, в изумлении подняв брови: — Постой-постой… ты… вытащил мою фотографию из урны? — он протягивает бутылку в сторону Конни, не сводя с Криса глаз. — Зачем?.. — Ох, господи. Я не готов… не готов продолжать этот разговор. По крайней мере, сейчас… — Крис садится обратно на кровать. Второй глоток виски даётся Конни полегче первого и, осмелев окончательно, она выпаливает то, что не осмелился Гиммлер, глядя Нику в хрустальные глаза: — Просто ты до ужаса красивый. Да. Каждый в комнате знает это. Никто из них не уверен, есть ли за окном война и увидят ли они когда-нибудь своих родителей. Но в том, что Николас ангельски (или чертовски?) красив, просто невозможно усомниться. И, глядя на искромсанные ножом предплечья, Конни не может удержаться: — Зачем… ты с собой так? Это… из-за твоей матери, да? Мне очень жаль… что твою семью расстреляли. — А, ты про это? — словно очнувшись от транса, Ник сводит запястья, демонстрируя их во всей «красе». — Это последствия моего «рабства». Моё клеймо. Мой крест. Мои грехи. Зовите, как хотите. Я их больше не стыжусь. Они напоминают мне о том, что я должен сделать. Голос Ника стал тих и серьёзен. Он делает сразу несколько глотков из на треть опустевшей бутылки с янтарной жидкостью. И, утерев рот запястьем, снова передаёт виски Конни, которую просто раздирает любопытство. Алкоголь необратимо сжимает пространство вокруг них, и ей кажется, в этом мире остались только трое: Ник, Крис и она. Поэтому сейчас она жадно впитывает каждое слово принца, пытаясь заглянуть в потёмки его души. Словно прочитав её мысли, Ник продолжает: — Вы спрашивали, зачем я здесь с вами. Я приехал в Либерио освободиться. Та фотография, которую нашёл Крис… Это была последняя фотография, которую я ему отправил, — Ник вздыхает, и Конни видит, что говорить о таинственном «нём» ему так же сложно, как и Крису объяснять, зачем он подобрал фотографию. — Что до моей матери: она жива, не переживайте. То, что показывают вам, далеко от правды. Нам помог сбежать Райнер Браун. Под его же ответственность я вырвался сюда. И вот — я почти уже нашёл того, кого искал! Но эта чёртова революция… Вздохнув, Ник поднимается со стула и заявляет: — Не знаю, как вам, а мне надо отлить. И делать это в ведро совсем не хочется. Из уважения к вам, — он слегка склоняет голову и направляется к заднему выходу во двор.        — Постой, нам же сказали не выходить!.. — подрывается Крис, немного пошатываясь. Похоже, он захмелел.        Ник замирает. Глядя в лицо Гиммлера, вцепившегося в его рукав, он словно любуется им. Даже не думая высвобождаться из его хватки, принц заявляет:        — Готов поспорить, за тобой бегает куча девчонок. Ты такой смышлёный… Нет, я не шучу, я правда поражён тем, что ты назвал модель и калибр этой винтовки. И тем, как быстро ты сообразил, что к чему в самом начале. Ты правда очень-очень клёвый, вот только… смелости тебе не хватает.        И, грациозно выскользнув из хватки Криса, Ник шествует наружу, начиная расстёгивать свой ремень.        — Конни… ты ему веришь? — пунцовый Крис садится к Конни на кровать и сжимает руками покрывало.        Корнелия усмехается:        — Знаешь… кажется, в его словах есть доля правды. Пойду-ка и я выйду.        Оставив изумлённого Криса позади, Конни, пошатываясь самую малость, толкает дверь на задний двор, приготовившись настроиться глазами на уличный мрак, но, не сделав и шага, застывает в оцепенении.        Заслышав звук открывшейся двери, Ник, по всей видимости, уже успевший сделать свои дела, резко оборачивается ей навстречу.        Насколько позволяет видеть вовсе не тёмная ночь, в его глазах — сострадание.        Ник протягивает ей руку.        Приблизившись к принцу на ватных ногах, Конни стискивает его горячую ладонь. У неё просто нет сил одной смотреть на огненное зарево, щедро разлитое по ночному полотну. Разлитое Марлийскими Освободителями.        — Город… горит? — выдыхает Конни, надеясь, что Ник найдёт любое другое объяснение.        — Похоже на то. Мне правда, жаль. Хоть Либерио не кажется мне привлекательным городом, тем не менее, сюда съехались много людей. Меня всегда удивлял этот момент… Титаны же камня на камне здесь не оставили.        Крепко сжимая горячую ладонь, Конни закрывает глаза и представляет, это не Ник рядом с ней.        А её отец.        Она бы всё отдала, чтобы это было так. Ей так не хватает родителей, и в суете ночного побега она совершенно позабыла об этом. Алкоголь в крови усилил её тоску в несколько раз. А она-то думала: ей полегчает (идиотка).        Изо всех сил стараясь не разрыдаться, дрожащим голосом Конни отвечает на вопрос Ника, повторяя то, что они с Крисом обсуждали уже сотню раз:        — Подземелья. Титаны не страшны подземным этажам, а в Либерио… как и в любом большом городе… целая сеть катакомб. Говорят, в них сохранились даже лаборатории, — Конни в точности повторяет слова сводного брата, — Поэтому… восстанавливать страну отсюда стало оптимальным вариантом. А ещё… тут изведаны месторождения ресурсов. Хоть сейчас они почти уже на нуле. Ник?..        Поняв, что принц смотрит на неё ну очень странными глазами, Конни недоумевает, что случилось.        — Конни… Только ты не сердись… Я хочу ещё раз отметить, что ты очень хорошенькая. Я не знаю, что с нами будет завтра. Не знаю, увижу ли тебя хотя бы ещё раз, поэтому говорю это. Знай: я ничего не боюсь. И ты не бойся, —Ник поднимает подбородок Конни, и девушка чувствует его дыхание на своём лице.        — Забавно, а я ведь ни разу не целовал девушку. Мне интересно, как это. Я бы очень хотел тебя поцеловать. Если ты не против, конечно. Поверь, я классно целуюсь, — шепчет Ник, касаясь ладонью остывшей щеки Корнелии.        Ник предлагает безумие. С чего бы ей целовать человека, которого видит впервые в жизни? Тем более не целовавшего женщин… Но, если он хорошо целуется, то кого же он тогда целовал?.. Мысли в голове Конни Леонхарт сменяются одна за другой со скоростью света.        А к чёрту! Сегодня — возможно — последний день в моей нормальной жизни. И он правда — безумно красивый… да я до смерти жалеть буду, если не… Почувствовав, что девушка прижимается к нему, Ник притягивает её подбородок к своему лицу и касается жаркими губами сухих губ Корнелии.        Чёрт, он и вправду искусно владеет мастерством поцелуя. Его влажные губы нежны словно бархат, а осторожный язык настойчив в аккуратных движениях. У Конни начинает кружиться голова, когда Ник слегка покусывает то нижнюю, то верхнюю губу, показывая, что так тоже можно, и это тоже приятно. Он выводит поцелуи на совершенно новый уровень… что неудивительно с её-то незначительным опытом.        Внезапно происходит странное. Ник отлепляется от Конни и с румянцем на щеках и каким-то больным огнём в глазах жарко шепчет ей в лицо:        — Ударь меня!        — Что?.. — Конни теряет дар речи. — Что ты такое несёшь?        — Да, Конни… Давай… ударь его! — дрожащий голос Криса заставляет их обоих обернуться.        Крис стоит в дверях, и света от зарева хватает для того, чтобы увидеть его дрожащий подбородок и сжатые кулаки. Вот блин. Конни понимает, что попала. Такого Крис ей точно не простит, ведь она знает, что он втюрен в Ника по уши. Она считывает это в каждом движении, и сейчас… по его глазам.        А Ник… делает невероятное. Отпустив Конни, он направляется прямо к Гиммлеру, не сводя с него хрустально-серых глаз. Подойдя совсем близко, он сглатывает и оглядывается на Конни:        — Я вам, кажется, не всё рассказал. Сейчас, соберусь с силами и сделаю это. Но сперва — ты.        Ник прислоняет руку к бледной щеке Криса, а затем точно так же, как с Конни, притягивает его к себе.        И начинает целовать.        Два зарева словно отрезают Конни от прошлой жизни. Одно из них, прямо за её спиной, уничтожает город, в котором находится её дом. А другое — отражение первого — охватило силуэты двух юношей, освещая их ещё не известным Корнелии огнём.        Огнём, которым снова горит Крис.        Горит так ярко…        …как не горел никогда.