Грехи наших отцов

Рой знает: рыжий сделал всё, чтобы капкан захлопнулся. Именно поэтому сейчас, сидя в этом «изящном» тёмном кабинете наедине с полковником, его любимчик находится ровно в шаге от того, чтобы возвести на эшафот либо себя… … либо Леонхартов. И жутко ему оттого, что не знает он самого главного. Что из этого нужно Ланге? Вот с чего, с чего вдруг полковник предлагает ему сигару? В первый раз ему явно делали одолжение, показывали власть, а сейчас… Вот сукин сын. Ты же специально не дал мне надеть форму, чтобы я чувствовал себя не в своей тарелке. Думаешь, я не знаю, зачем ты заставляешь меня сидеть в этой ебучей пижаме? Да ты кайфуешь, выставляя меня идиотом. И при всём при этом… предлагаешь мне закурить, как равному? Какую игру ты ведёшь, Ланге? Я должен закурить?.. Или отказаться?.. Как мне, блять, поступить?! Бесконечно довольный палитрой эмоций на лице светловолосого Альдо, Ланге ещё раз недвусмысленно стреляет глазами в направлении любезно распахнутой коробки сигар. Дождавшись, когда парень наконец-то протянет руку в её сторону, полковник незамедлительно предлагает свою золотую зажигалку, изящно перегнувшись над столом. Не без некоторого удивления Рой узнаёт на зажигалке гравировку освободителей. Да, он в курсе, что освободители давно уже сотрудничают с портными, парикмахерскими, борделями — и множеством других заведений, предоставляющих услуги. Но, кажется, Ханс Ланге пошёл ещё дальше: начал-таки обустраивать свой личный рай, окружая себя символами марлийских освободителей даже в таких «изящных» мелочах. — Давай-ка вернёмся в прошлое, Альдо. Я задам тебе несколько вопросов. А потом решу, что делать. Хорошо? Рой Браун кивает. Его рот заполнен дымом сигары, в котором он явно различает лёгкий вишневый оттенок. Не самый любимый вкус — он любит попроще. Вот только ему до смерти не хочется выдыхать этот дым. Что было бы ещё лучше, так это намертво заклеить свой ебучий рот. Вот только как?.. — Убийство Армина Арлерта произошло до твоего рождения. Верно, Альдо? — раздаётся первый вопрос. Рой, подавив очередную волну раздражения (Да это же, блять, очевидно), склоняет голову в кивке. Это не устраивает полковника: — Прости, Альдо, но я настроен вести диалог. Не мог бы ты ответить на мой вопрос? Сука. — Да… сэр, — выдыхает Рой вместе с дымом, замирая в ожидании следующего вопроса. — И — поправь меня, если я ошибаюсь. Убийство Армина Арлерта произошло… девятнадцать лет назад? Это так, Альдо? — Так точно, сэр. Да ты издеваешься. Дата убийства указана прямо в газете. Рой не спешит делать следующую затяжку. Вместо этого он откладывает сигару и начинает щёлкать крышкой золочёной зажигалки, пытаясь перенаправить своё раздражение в эти незамысловатые механические действия. Сверкнув глазами на зажигалку в руках Альдо, Ланге моментально считывает его реакцию, а затем откидывается на спинку кресла, запрокидывая руки за голову и обворожительно улыбаясь: — Ах, вот ещё какой вопрос. Не могло ли такое быть — разумеется, по совершенно случайному стечению обстоятельств  — что… твои опекуны Леонхарты, о которых ты отчего-то не написал в досье, приехали в Андерматт ровно девятнадцать лет назад? — Не знаю, — стиснув зубы, рычит Рой. Словно буксующий автомобиль, сдающий назад, он упорно пытается выбраться из грязи, которая, как он уже знает, непременно и необратимо его затянет, — Это Ланзо, да? Я здесь, потому что он вам об этом рассказал? — И да, и нет, — просто отвечает полковник. Выпрямившись, он тут же меняется в лице: — Ты здесь, потому что ты об этом не рассказал. Я не терплю обмана, Альдо, — Ханс Ланге моргает. Один раз. На слове «ты». — Почему. Ты. Не написал. О них. В досье? — не шевеля ни единым мускулом на лице, выпытывает полковник. — Я не написал о них в досье… потому что… — голос Роя на секунду срывается. Эта секунда становится мгновенным сигналом для Ланге, сигналом вгрызться взглядом в может-всё-таки-Роя и всё-таки-Брауна и досверлиться до правды, независимо оттого, насколько глубокую дыру в нём придётся проделать. Этой секунды достаточно и для Роя, чтобы сделать над собой титаническое усилие. И взять себя в руки. Будто дикий волк, Рой Браун принимает решение отгрызть себе лапу, чтобы выбраться из капкана, в который сам себя загнал. Несмотря на то, что это отрежет возможность вернуться назад. Он делает глубокий вдох в попытке впитать всю смелость мира. Смелость с поднятой головой встретить холод пронизывающих глаз полковника, смелость пропустить сквозь себя всю ненависть к этому месту, а также лично к Ланге. Смелость излить её ему в ответ, словесно проецируя её на своих даже-не-родственников. И он выстреливает теми словами, которые, как ему кажется, могут отвести от пропасти и вытащить из ловушки: — Я не написал о них, потому что… я их ненавижу. Всё время, что мне пришлось провести с ними под одной крышей, я мечтал о том, как бы сбежать. И мне поху… — простите — плевать. Абсолютно плевать на то, кем они были до Андерматта. Мне настолько плевать, что я и не думал копать в их прошлое. Я никогда не считал их семьёй, и больше всего на свете я рад, что от них смотался. Откинув голову вверх, полковник начинает смотреть на чей-то портрет, начиная слегка покачиваться, явно обдумывая слова Роя. Рой устремляет взгляд туда же. Морячка. Очевидно, это портрет белокурой возлюбленной полковника. Вспоминая, что прямо в эту минуту в ящике стола лежит её палец с обручальным кольцом, Рой снова ощущает волну знакомых мурашек. Помни, он поехавший. — А ещё… я поставил прочерк в графе «отец». Потому что, несмотря на кровное родство и прочую шелуху, я считаю, что у меня нет отца. Я сказал вам об этом в самый первый день, — тут же добавляет Рой. Он знает, что ему нужно играть свою роль до конца и сделать всё, чтобы откреститься от прошлой жизни целиком и полностью. Хоть сам он не до конца верит в то, что говорит. Но Ланге должен поверить ему. Пожалуйста. — Нам известно, кто твой отец, Альдо. Твоя бывшая фамилия говорит за себя. Да и пробить твою мать не проблема. Но, честно говоря, выяснить, где ты ошивался вне отцовского дома, оказалось чуть труднее, чем определить твоё кровное родство. Пришлось потянуть за ниточки. Доверяй, но проверяй, как говорится. Да, мы не скрываем: это была инициатива Ланзо. Он додумался заглянуть в твою школу и узнал много интересного, скажу я тебе. Полковник звучит миролюбивее, но терять бдительность нельзя. Рой всё ещё в шаге от пропасти. — Допустим, я тебе верю. Верю, что ты из своей глупой гордости не указал в досье никого, кроме матери. Которая — как я помню — чистокровная марлийка. Вспоминая себя в твоём возрасте, могу представить такое. И, скажем, я могу допустить, что до сегодняшнего дня ты искренне не знал, что твой опекун — бывший Колоссальный титан. Однако, поясни-ка вот что. Что ты имел в виду, когда сказал, что у человека на фотографии железные яйца? А вот здесь нужно сказать правду. Для этого даже не нужно себя принуждать. — Я слышал об этом. На уроках истории в школе. В тексте под фотографией сказано, что она сделана на церемонии в честь павших разведчиков. Я точно помню: наши власти хотели использовать эту церемонию как повод для формирования альянса с Парадизом. Джо Спенсер, мой школьный учитель, рассказывал, что именно Армин Арлерт сорвал правительственные планы. Что-то напортачил с речью, не знаю подробностей. Вроде как сделал это умышленно. А потом его грохнули. Так что — да. Перейти дорогу двум правительствам? Для этого яйца стопудово должны быть железобетонными. Сэр. Рой не уверен, что дышал, рассказывая это. Всё, чего он безумно боялся — это упомянуть, что именно его отец впервые произнёс имя Армина Арлерта в контексте Леонхартов, а сам Рой догадался обо всём ещё на первой встрече с Ланге, гораздо раньше сегодняшнего дня. Выслушав Роя, полковник Ланге кивает. Затем внезапно хлопает себя по колену и выдаёт то, что Рой Браун надеялся услышать с самого начала: — Хорошо, Альдо! Не скажу, что ты убедил меня на сто процентов, но!        Потянувшись к стеллажу со стеклянными дверцами, Ханс Ланге ставит на стол бутылку марлийского виски и два бокала. Наполняя каждый из них ровно до половины, полковник улыбается:        — Но ты нам нужен, Альдо! Ты прекрасно справился с обучением, и твоя роль в будущей революции огромна! Думаю, годика два — и дам тебе свой отряд. Будешь, как Ланзо. Неплохо звучит, а? — полковник поднимает свой бокал, указывая Рою взглядом сделать то же самое.        — Правда, есть-таки один нюанс.        От этих слов Браун холодеет. Нет, он буквально становится льдом и вмерзает в стул в ожидании того, что Ланге скажет дальше.        — Я… не могу гарантировать безопасность, как его там, говоришь?.. Арло Леонхарта? Нет, буду звать его Армин Арлерт, мне так привычнее. Вот его… я обязательно сцапаю, — усмехаясь полным рядом зубов, полковник делает глоток. — Мы поговорим с ним по-мужски. А вот Эмма и, кажется, Корнелия? Их я, так и быть, убивать не стану. Я же не зверь какой-то. Конечно, я говорю так вовсе не из-за того, что они дороги тебе. Я запомнил, Альдо, что ты их ненавидишь. Это хорошо. Тем легче будет исполнить то, что я прикажу. И, позволь открыть один секрет… Вы встретитесь довольно скоро. Армин Арлерт станет гвоздём программы, его публичная казнь откроет революцию на ура! Выпьем же за этот великий день, Альдо!        — Альдо?.. — обращается к нему полковник, не осознавая…        … что в эту секунду парня больше нет.        Весь мир для него сжался в стакан виски в руке полковника, который Рой больше всего на свете хочет запихать в глотку этому «изящному» скалящемуся мудаку.        Или самому себе.        Потому что сам во всём виноват.        Да чего же ты ждёшь, долбоёб???        Дверь закрыта! Рыжего нет рядом!        СЕЙЧАС!        СЕЙЧАС!!!        Вот он, твой идеальный момент — собственными руками свернуть Ланге шею!        И пускай рыжий сразу убьёт его после этого.        Похуй.        И, чуть ли не плавя стакан в своей руке, Рой Браун собирается с силами, чтобы сделать то, что задумал. Он уже почти готов к тому, чтобы разнести полковнику пол лица этим стаканом. Затем придушить. Порезать. Уничтожить. Порвать на мелкие кусочки.        Но почему?.. ПОЧЕМУ… …вместо того, чтобы исполнить задуманное… … Рой поднимает стакан и…        … делает глоток?        Неужели…        …он просто слабак?..        Ханс Ланге, по всей видимости, довольный результатом проверки, встаёт, поправляет свой тёмно-серый китель, затем подходит к замысловатой двери и отпирает её. Впуская Ланзо, он отдаёт приказ:        — Пожмите руки, мои сыны. Совсем скоро настанет великий день. Вам уготованы главные роли. Пути назад нет. Позади — только смерть.        Ланзо мгновенно подносит скрещенные кулаки к груди и резко опускает голову, вынуждая Роя сделать то же самое, а потом первым тянет ему руку. Приказ Ланге для него — закон. Да, теперь Рой знает гораздо больше. Знает, что те немногие ночи, что остались до революции, отныне будут бессонными.        Знает, что внимание к нему будет утроенным.        И не знает он только одного.        Не имеет ни малейшего понятия, как… Как не впутывать в этот ад тех, кто, честно говоря, совершенно его не заслуживает? Или… заслуживает? Вспоминая, что сделал Колоссальный, запутаться, кто прав, кто виноват, раз плюнуть.        И почему ты не послушал отца?! Почему не пополз обратно на коленях, тупорылый ты мудак?!        Тогда сейчас ты был бы рядом с ними.        Рядом с ней.        Ни одна мразь не узнала бы про то, кто они на самом деле.        Хоть бы… хоть бы они прислушались к слухам и уже успели сбежать.        Жаль, это никак не проверить. Ведь, если Рой будет о них вынюхивать, Ланзо это сразу заметит. И все отговорки про ненависть отправятся вслед за Роем — прямо на речное дно.        Остаётся только стиснуть зубы и ждать.        И искать слабое место у рыжего. Рой знает: оно у него есть, и он до него обязательно доберётся.