Грехи наших отцов

«Ты проиграл». Всю свою сознательную жизнь Рой Браун боялся этих слов до усрачки. Проигрывать приходилось — куда ж без этого — но всякий раз это было терпимо. Рой только злился на всех подряд: на Криса, на Конни, на слабаков Леонхартов, а ещё на идиотские правила и вездесущие требования играть по-честному. Чаще всех Брауна злил именно Гиммлер. Чёртов ботан словно родился с волшебной пилюлей в заднице: он с такой лёгкостью расправлялся с учёбой, что заставлял Брауна чувствовать себя идиотом на своём фоне. Умудрившись вдобавок унаследовать высокий рост и смазливую внешность, Крис долгое время цеплял влажные взгляды девчонок, в чьих рядах, к досаде Роя, была и Конни. Пришлось приложить немало усилий, чтобы перегнать своего старшего даже-не-брата в популярности. Но даже этого долгое время было недостаточно. С ненавистью к Крису покончил лишь тот самый злополучный день с фотографией. Что до Леонхартов, они бесили Брауна немного по-иному. Арло, вечно двусмысленный или недоговаривающий, после каждого провала Роя знатно подбешивал незаслуженными подбадриваниями и оправданиями его слабости, вместо того чтобы подстегнуть боевым словцом или дельным советом. Эмма, ледяная и отстранённая, злила тем, что уж она-то знала, как исправить каждый его косяк. Но чаще просто не обращала на провалы внимания. По своей натуре она давала советы очень редко, и по большей части её помощи приходилось настойчиво просить, что для надменного Брауна было едва ли не труднее, чем проигрывать. Если с Крисом и Леонхартами всё понятно, то Конни… Конни — другое дело. Нет, прошлая Конни, конечно, частенько бесила его своим не по-девичьи упрямым характером. А ещё носом, вечно лезущим не в своё дело, неуместными нравоучениями и — что уж там скрывать — тем, что ни во что его не ставила. А вот новая Конни, кажется, вовсе не бесит. Не только не бесит, а вроде как даже… …восхищает. Несмотря на шторм войны, бушующей снаружи и едва не разразившейся внутри, она отчаянно пытается заштопать дырявые паруса их хлипкого корабля, продолжающего неумолимо нести их прямо в ад. Удивительно, но, кажется, впервые в жизни Конни приняла его (!) сторону, открыто выступив против Брауна старшего. Вот ведь ирония: оказывается, упрямство Леонхарт способно не только бесить, а может стать вполне себе действенным союзником. Прямо сейчас, сидя с Конни бок о бок на ступени крыльца и отвечая на хаотичные порой вопросы, Рой Браун чувствует, как его нутро переполняет чувство благодарности. Благодарности за то, что, несмотря на всё дерьмо, Конни стала его защитницей в противостоянии с отцом. За то, что снова ему доверяет. А также за то, что после того позора, который довелось перенести на её глазах, Рой так и не стал для неё посмешищем. Как ни крути, а меньше всего на свете Рой хотел стоять тогда в подвале с опущенными штанами и безвольно-висящим членом под звериный гогот «сынов Ланге», высмеивающий его бессилие. Меньше всего на свете хотел он бездействовать, когда той, кого он внутренне стремился защитить, безжалостно отрезали палец по прихоти старого извращенца. И уж меньше всего на свете Рой Браун хотел быть безоружным, когда убивали Криса. Надо признать, Ланзо мастерски сделал своё дело: Гиммлер умер быстро и без ощутимых мучений, но его отобранная жизнь навсегда останется камнем на совести Роя, тяжесть которого он пока ещё не вполне осознал. Но самой последней каплей, переполнившей чашу брауновской устойчивости, стало финальное унижение: слова о собственной никчёмности из уст родного отца, на которого он всю жизнь хотел быть похожим. Рой отдал бы всё, чтобы Конни этого не слышала. Когда она вступилась за него, Браун и сам был всецело согласен с отцом: ну вот чем он заслужил её заступничество? Тем, что подставил её родителей и Криса? Тем, что опозорился и не смог воплотить план спасения? Или тем, что всю жизнь её изводил, проверяя границы на прочность? Оглядывая её светлые, завивающиеся от сырости волосы, солидно выбившиеся из кос, по-отцовски вздёрнутый нос и время от времени хмурящиеся брови, Рой Браун понимает, что и сам почти не знает Корнелию. И когда только эта избалованная принцесса успела превратиться в Драконни?.. Мысль о том, что не пристань она к нему в тот сраный день полтора месяца назад, он не испортил бы сраную помаду, и даже после неудачной попытки вступить в ряды освободителей уж точно бы не поднял на неё руку, и тогда… … она не сидела бы сейчас так близко к нему, размышляя вслух над событиями их общего прошлого: — … Подумать только, Крюгер — это сам Эрен Йегер! А я-то уж начала думать, что отец просто выдумал его, чтобы нам было на кого равняться. В реальной жизни таких отчаянных просто не бывает. Оглядывая свои свежие повязки, окольцовывающие предплечья, Браун обдумывает эти слова. А затем, к удивлению Конни, заявляет: — Ну не скажи. Ещё как бывают. — Теперь-то, выходит, да. Хоть и сложновато поверить… — Не знаю. Как по мне, так проще простого. Заметив заинтересованный взгляд в свою сторону, Браун поворачивается к Конни. Облизав пересохшие губы, он изрекает:  — Такие, как Крюгер, бывают. Например, ты. От него не ускользает румянец, тут же заливший бледные щёки, на которых ещё остались тёмные следы от липкой изоленты. Конни откладывает рисунок, который держала вплоть до этого момента, а после ни с того ни с сего начинает увлечённо поправлять бинт на правой кисти руки, видимо ожидая, что он пояснит свои слова сам. Ну давай, спроси меня. Я же знаю: тебе любопытно. В конце концов девушка не выдерживает: — Я?.. И почему?.. Довольный тем, что дождался вопроса, Браун начинает пояснять: — Во-первых, у тебя шило в заднице. Также как и Крюгер, а точнее мелкий Эрен, ты не можешь обойтись без приключений. Во-вторых, у тебя бзик на справедливости. Взять хотя бы тот день, когда малолетками мы играли в снежки. Ты, наверно, уже и не помнишь, а я вот знатно охуел, когда ты с какого-то хрена решила за меня вступиться и заставить Гимллера играть по-честному. Продолжая ковыряться в бинтах, девушка некоторое время анализирует услышанное, а потом глубоко вздыхает: — Может, ты и прав. Крюгер, то есть Эрен, всегда казался мне… слишком крутым. Он ничего не боялся, заступался за слабых, а ещё мечтал о свободе. Каждый раз, когда отец о нём рассказывал, я хотела быть таким, как он. И злилась, что у меня нифига не выходит. Ещё и угораздило родиться девчонкой, как будто, блин, лишь для одной роли: быть пожизненной «прелестью» для какого-то мужика. — Ты не хочешь?.. — вырывается у Роя, — То есть, я думал, все девчонки хотят замуж… ну и детей там… Да и вообще «прелесть» — это вроде как комплимент? Понимая, что его заносит куда-то не туда, Браун замолкает и встаёт в надежде закурить очередную сигарету. Они проболтали довольно долго: на улице уже посветлело, а дождь прекратился, позволяя без опасений встать под открытым небом. Глядя ему вслед, Конни начинает хмуриться и, впервые с самого утра в её ответе слышен яд: — Ага, ну как же. И давно тебе делали такой «комплимент»? Или любому другому мужику? А вот я такое слышу постоянно. Кстати, ты говорил про бордель. Мне интересно: много «прелестей» ты там насмотрелся? Позвал кого-нибудь замуж? Когда свадьба?.. Ещё не зажжённая сигарета замирает на полпути ко рту, и Браун застывает в недоумении. Прищурившись, он вглядывается в девушку, обхватившую свои колени и хмуро уставившуюся куда-то вдаль, демонстративно игнорируя его. — Чего-то я не догоняю… Ты сейчас издеваешься или реально не знаешь, для чего ходят в бордели? Блять. Зря он это сказал, ведь сейчас её понесёт, и тогда все усилия общаться сойдут на нет, отправляя их глубоко назад во времена взаимной неприязни. И тут, словно в подтверждение его опасений, Конни выдаёт целую тираду: — Для таких как ты, женщина всегда будет вещью! Воспользоваться и выбросить на помойку? Запросто! Ты и пошёл небось в эти освободители, потому что они дают тебе право трахнуть любую. И что, много таких, как я, побывало в вашем подвале?.. — гневно втягивая ноздрями воздух, Корнелия и не думает останавливаться: мало того, что она встаёт на ноги, так ещё и под стать ему посылает мощный плевок в сторону, демонстрируя всё своё презрение и приправляя его одной из самых жестоких фраз, на которую только способна, — Вот в чём Крис был лучше тебя: он всегда относился к женщинам с уважением. Жаль, по твоей милости его не вернуть… Желание курить совершенно пропало, и, словно в опьянении, Браун убирает сигарету обратно в пачку. Глухая ярость начинает бурлить в его груди, ведь этот выпад глубоко его задевает. Те обвинения, что вылила на него Конни, явно копились годами, и, какими бы заслуженными они ни были, прямо сейчас ему хочется послать её ко всем чертям. Но вместо этого, сам не веря в реальность происходящего, он делает самый глубокий вдох в своей жизни, чтобы выдохнуть: — Согласен. Кажется, Конни шокирована не меньше: — Серьёзно?.. — Угу. Ты права. Раньше я был мудаком и делал всё, что ты только что сказала. Но знаешь, кто на самом деле «вещь»? Я. «Инструмент», «трофей» — зови как хочешь… мне поебать, ведь это правда, — досада и усталость сливаются воедино, и на последнем слове голос Брауна сходит на нет. В страхе услышать ответную реплику, Браун засовывает руки в карманы и со словами «Я отлить» скрывается за углом дома, оставляя Леонхарт наедине с её мыслями. Пару минут спустя он возвращается обратно и с удивлением обнаруживает отца, сидящего с Конни на заднем крыльце. Мешки под его глазами свидетельствуют о том, что поспал он мало и весьма херово, и, словно в подтверждение догадок, Райнер Браун подавляет зевок кулаком, лениво обращаясь к Конни: — Иди приляг ненадолго. Времени на отдых совсем не осталось, и скоро отправимся в путь. А я пока переговорю с Роем. Обменявшись недоуменными взглядами с Брауном младшим, Конни послушно встаёт и скрывается за дверью. Райнер приглашает сына сесть на её место, хлопая по ступени: — Окна херовые. Мало того, что душно, так ещё и слышимость отличная, хотя я бы предпочёл наоборот. В общем, поспать особо не удалось, зато я кое-чего подслушал. От этих слов усевшемуся рядом с отцом Рою становится стыдно. Неужели отец слышал всё?.. И ладно про бордель и Крюгера, но слышал ли он, что сказал Рой про собственную мать?.. Без всяких предисловий Райнер Браун протягивает сыну совсем небольшую чёрно-белую фотокарточку: — На. — Это «она»?.. — вглядываясь в серьёзное лицо белокурой женщины, Рой пытается разглядеть в ней знакомые черты. Безусловно, это фото его матери. Ей немного за двадцать, не больше, и длинные светлые волосы, ниспадающие из-под чёрного берета и обрывающиеся нижним краем фото, совсем такие, какими он их и запомнил. Райнер Браун опирается подбородком на пальцы переплетённых рук, перемещая центр тяжести на колени, и подтверждает: — Угу. Маргарет. Была портретисткой. Знающие люди говорили: одной из лучших в своём деле. Ей поручили писать наши портреты. Моя физиономия висит где-то в зале защитников Марлии наряду с Бертом, Марселем, Энни, Пик и Гальярдом. А может, уже и нет. Хрен знает, я так ни разу и не проверял. — Так вот откуда я умею рисовать. Ясно. — Н-да… Лучше б и занимался своими писюльками, чем лез в эту революционную дичь, — тяжело вздохнув, Райнер Браун выпрямляется и тянется за сигаретой, — Ладно, со знакомством разобрались, теперь дальше. Так уж вышло, что Марго залетела. Скажу сразу: у меня были десятки женщин, но не было детей. После спинномозговой дряни в моём организме, я был уверен, что бесплоден. Само собой я ей не поверил, и по итогу мы сильно повздорили. Когда она родила, мы почти не общались: я был в командировках и занимался служебными делами. Но спустя пару лет она ни с того ни с сего притаскивает тебя ко мне, требует денег и причитает, что из-за меня теперь никому не нужна, ну, кхм, «с прицепом». А я… на тот момент я очень устал. Скандалы — это последнее, чего я хотел, и потому согласился. Снял вам комнату здесь, в Либерио, отправлял денег и изредка виделся с тобой. Ты рано стал похож на меня, и сомнения по поводу отцовства отпали. Но реку… реку вспять не повернёшь. Райнер Браун поджигает сигарету и поднимается на ноги. На каких-то несколько секунд их с сыном накрывает тишина, пока Браун старший, неторопливо затянувшись, не решается негромко продолжить: — Я с самого начала знал, что она была неустойчива. Обаятельна, да, но слишком уж порывиста. Этим страдают многие творческие личности, и, как дурак, я всё равно попался на её крючок. Отношения были ошибкой, но под влиянием гормонов мы часто не думаем о последствиях. В общем, в тот час, когда она повесилась, ты должен был быть у меня. Мы условились, что я верну тебя к закату. А у меня на фоне маячила другая женщина, и в общем я… так уж вышло, вернул тебя домой на пару часов раньше. Закрыл за тобой дверь, уверенный, что Марго дома, а дальше… случилось то, что случилось. Так что не думаю, что она хотела. Чтобы ты это видел. Слушая рассказ отца, Рой начинает вспоминать. Кажется, перед тем, как увидеть самоубийство матери, он действительно был у отца. — Почему она себя убила? — сухо спрашивает он. Райнер Браун пожимает плечами: — Не знаю. Но это не такая уж редкость среди тех, кто застал Гул земли. Колоссы пропустили этот мир через мясорубку, и лишь богу известно, как Марго удалось выжить. С травмами такого рода херово живётся. Уж поверь. Рою становится понятно, почему его мать так серьёзна на фотографии. Она прошла через ад. Проводя пальцами по её чёрно-белому лицу, Рой не сдерживается и начинает шептать: — Я помню, как она посмотрела мне в глаза и… стала царапать шею, пытаясь разорвать петлю. Может, увидев меня, она… … передумала. Чувствуя, как жар внутри растапливает лёд ненависти к матери и превращает его в подступающие слёзы, Рой поднимается на ноги: — Я могу её себе оставить?.. Браун старший кивает. И, тяжело вздохнув, закуривает сигарету, окутывая себя клубами плотного дыма, даже не глядя, как уходит обратно в дом его единственный сын. Рой же, стиснув зубы, бредёт в спальню. Перед самой дверью он останавливается и ещё раз смотрит на лицо своей матери. Когда-нибудь я её нарисую. Если выживу. И, убрав фотокарточку в карман, он заходит в комнату, чтобы, минуя сидящую на кровати Конни, цепануть бутылку виски и сделать обжигающий глоток. Потом ещё один. И ещё. — Я всё слышала. Мне очень жаль. Хочешь сесть?.. — отодвигаясь в сторону, девушка указывает глазами на место рядом с собой. — Нет. Я хочу действовать. И, звонко поставив бутылку на стол, Рой Браун направляется на кухню, намереваясь дождаться отца и его дальнейших указаний. Спустя некоторое время Браун старший действительно вваливается на кухню, с огромной армейской сумкой в руках. По пути он окликает: — Конни, айда сюда! Дождавшись, пока она придёт, он с оглушительным грохотом вытряхивает содержимое прямо на стол и начинает сортировать магазины с патронами, попутно разъясняя, что к чему: — Значит так. У нас есть только два пути. Первый — обратно через город, но это под стать самоубийству. Второй — проехать по объездной дороге. Безопасность пути гарантировать не могу, но точно знаю, что в пяти часах езды отсюда будет реальный шанс перебраться на безопасную территорию. Правда, для этого нам кое-что понадобится. — А как же родители? Мы что, оставим их здесь?.. — хмурится Конни. — Да, — Райнер ставит его на предохранитель свежезаряженный пистолет и откладывает его в сторону, — У нас нет другого выхода. От этих слов Конни приходит в самый настоящий ужас: — Но ещё есть время что-то придумать! Мистер Браун, вы выходили и не из таких переделок, не можем же мы оставить их здесь умирать! — Конни, твои родители — солдаты, — не отвлекаясь от дела, Браун старший начинает заполнять патронами очередной магазин, — Солдаты всегда готовы идти на смерть. Армин был готов умереть ещё тогда, на Парадизе. И умер бы, если б не инъекция и Берт. Поверь мне, он с радостью примет любую судьбу при условии, что ты будешь в безопасности. Армин и Энни — сильные люди, и они уже давно готовы к любому исходу. — Какая разница, к чему они готовы?! Это же трусливо с нашей стороны! Убежать, так и не попытавшись?.. Даже Ник не побоялся прийти в логово своего врага, а мы возьмём и струсим?.. Рой, пожалуйста, скажи ему! Две пары таких разных глаз упираются в Роя. Ему становится дико некомфортно, и он ляпает первое и единственное, что приходит ему в голову: — Я не знаю. — Чего не знаешь? — Не знаю, как лучше. Решайте сами, — бурчит он, и, не спрашивая разрешения, тянется за первым попавшимся под руку оружием и начинает проверять его готовность. Скрестив руки на груди, Конни гордо усаживается на стул: — Раз так, то я никуда не поеду! Езжайте сами, а я останусь тут и что-нибудь придумаю. Был бы тут Ник, он бы меня поддержал, а от вас — никакого толку. Тоже мне, бойцы. Не в силах сдерживать негодование из-за её воинственного настроя, Браун старший отшвыривает наполовину заправленный магазин и бьёт кулаком по столу: — Вот же упёртая ослица!.. Ты точно дочь Арлерта, а не Йегера???.. — сделав над собой огромное усилие, он всё же немного успокаивается, — Ладно. Поступим так. Доедем до безопасной территории, переберёмся на ту сторону, а затем я сразу же свяжусь со своими людьми, что остались в Либерио. Предупрежу их о бомбе и прикажу вызволить твоих родителей, да и Пик заодно. Поверь, так шанс спасти их будет гораздо выше, нежели если туда сунемся мы. Ну сама подумай: меня тут же арестуют и казнят, а вас отправят на допрос, и ничем хорошим это снова не кончится. Конни размышляет над этим предложением, а затем уже более миролюбиво интересуется: — Эти люди… Почему они не могут спасти родителей сейчас?..        — У меня нет способа с ними связаться. Но чем скорее мы закончим с пустыми спорами, тем скорее я это сделаю.        — У нас хватит бензина, чтобы доехать до того места, о котором вы говорите?        — Да. Проблема в том, что в определённый момент машину придётся оставить. Там, куда мы едем, для передвижения нам понадобится кое-что другое, — и, недолго думая, Райнер Браун идёт в гостиную, заставляя Конни и Роя проследовать за ним. Без особого труда Райнер сдвигает кресло в сторону и, отодвинув захудалый половик, усеянный обрывками рисунков, обнажает крышку люка.         — Люк?.. Как я не заметил, — досадует Рой.        — Хреново искал, — рычит мистер Браун, а затем ныряет в зияющую чернотой дыру, чтобы достать оттуда…        — УПМ!.. — вырывается у Конни, и, в возбуждении хватая Роя за плечо, она восклицает, — Неужели вы научите нас пользоваться устройством пространственного маневрирования?! Охренеть!..        Совершенно позабыв о том, что только что сильно злилась, Конни едва ли не подпрыгивает от восторга, всем видом показывая, что ей просто не терпится опробовать устройство на деле.        Вот только Рой её восторгов не разделяет. Даже напротив, при виде ремней и металлических конструкций, извлекаемых отцом из темноты люка, его тело покрывается мурашками. Всё дело в том, что Рой до усрачки боится не только проигрывать. Больше всего на свете он боится… высоты.