Грехи наших отцов

Воспалённые брауновские глаза излучают такую решимость, что вызывают у Конни мурашки по коже. На её памяти Рой смотрел так всего лишь раз: перед тем, как бежать за подмогой в тот злополучный день на озере, когда оба они чуть не… — Держись. Вжимая педаль газа в пол и отпуская сцепление, сын Бронированного вдыхает полной грудью. Собравшись с духом, он, наконец, трогается с места и… …стремительно разворачивает автомобиль. Выкручивает руль так резко, что девушку отбрасывает в сторону сумок, вынуждая опереться на израненную руку и вскрикнуть от боли. Крик тут же тонет в рёве двигателя армейского джипа, на всех парах уносящего их прочь… Прочь от то ли живого, то ли мёртвого героя Марлии и последнего носителя Бронированного титана. Прочь от того, кто всю свою жизнь положил на алтарь победы и ничего не требовал взамен. Райнер Браун только и делал, что бежал напролом, готовый к любому исходу. В отчаянных попытках достичь заветной цели, он пробивал бесчисленные стены, ломая других и себя самого. Но, увы, бывают стены и поопаснее, чем Мария, Роза и Сина. Они частенько застают врасплох, возникая буквально из ниоткуда, аккурат в тот момент, когда не осталось сил. Одна из таких и выросла сегодня на пути Бронированного, приняв обличье блокпоста, который — подумать только! — всего каких-то двадцать пять лет назад он бы с лёгкостью… перешагнул. Мотор ревёт всё сильнее, и мчатся они так быстро, что Конни начинает душить тревога: Рой мёртвой хваткой вцепился в руль и даже не думает сбавлять скорость, а значит есть все шансы вылететь в кювет. И это ещё в лучшем случае. О, Конни хорошо понимает, почему Рой так отчаянно стремится уехать как можно дальше: только так он сможет победить соблазн вернуться к отцу. Но эта типичная брауновская опрометчивость может дорого им стоить, и, в попытке умерить его бешеный пыл, Конни умоляет: — Притормози хоть немного! Давай обсудим, что нам делать! — Рано, — рычит Браун. Зыркнув в зеркало заднего вида, он будто назло вжимает педаль газа сильнее, вынуждая девушку вмяться в жёсткую спинку кресла и схватиться за ручку над окном, чтобы быть готовой к очередному виражу. Изо всех сил стараясь не паниковать, Конни пытается придумать, как же, чёрт возьми, заставить этого упрямца прийти в себя. Хаос, овладевший Роем Брауном, ярче всего проявляется на поворотах: на каждой развилке он сворачивает не глядя, безо всяких раздумий. Тут — влево, там — вправо, потом снова вправо и снова вперёд в темноту — и так по-новой, безо всякого плана. Хочешь нас запутать. Чтобы при всём желании мы не смогли вернуться назад. Ох, Браун, только бы это не привело к беде!.. … которая с каждой минутой всё ближе: стрелка спидометра упрямо дрожит на пределе, а значит слишком много бензина тратится вхолостую. Не хватало ещё встрять чёрт знает где да с опустевшим баком в придачу — надо что-то делать! Набрав в лёгкие побольше воздуха, Конни делает ещё одну попытку перекричать ревущий мотор и достучаться до Брауна: — Рой, остановись! Бензин не бесконечен, а нам ещё ехать в город! Просто притормози на обочине! ПОЖАЛУЙСТА! Рой снова зыркает в зеркало заднего вида и… сдаётся под натиском распахнутых голубых глаз. Всё-таки сбавив скорость, он выруливает на обочину и, наконец, глушит мотор. В отличие от затихшего автомобиля сам Браун остывает медленно: он по-прежнему напряжённо стискивает руль и так шумно пыхтит, что из его ноздрей разве что не валит пар. — Ты как?.. — тихо спрашивает Конни. Не дождавшись ответа, она добавляет: — Уверен, что нам стоило уехать? — Да. Отпустив руль, Браун в бессилии откидывается затылком на спинку сиденья. Не в силах смотреть на него такого, Конни предлагает: — Мы всё ещё можем верну… — Не можем, — грубо отрезает тот, — И хорош об этом. Пытаясь взять себя в руки, он шумно втягивает воздух носом и выдыхает через рот. Затем утирает влажные глаза забинтованным предплечьем, достаёт из бардачка фонарик и дорожный атлас и молча вылезает из машины. Конни незамедлительно следует за ним. Оказавшись снаружи, девушка оглядывается вокруг. Безоблачный лунный вечер позволяет различить просторы полей, наполненных стрекотом насекомых. И то ли вечерняя прохлада, то ли мысль о том, что они сбились с пути именно здесь, посреди бескрайних равнин и вдали от всяких укрытий, заставляет Конни поёжиться. Браун тем временем следует к капоту и раскладывает на нём дорожный атлас отца. Дождавшись приближения девушки, он начинает его листать: — Хуй знает, но… скорее всего мы где-то тут, — Рой тычет трясущимся пальцем в пятно фонарного света, — Или тут. Хотя нет, это не то… а вот это уже похоже… только стоп — мы должны были проехать бензозаправку, а её я не помню. Блять… Потея прямо на глазах, он безуспешно перелистывает страницы атласа, пытаясь найти хотя бы примерное место, куда их занесло. При этом пятно фонарного света начинает дрожать так сильно, что Конни больно на это смотреть. Искренне тревожась, она мягко предлагает: — Может, сперва обсудим, то, что случилось? Мы же только что оста… — ДА ЗНАЮ Я, БЛЯТЬ, ЗНАЮ!!! Вспыхнув, Рой швыряет фонарик на карту, а затем нервно хлопает себя по карманам в поисках курева: — То, что ты об этом талдычишь, нихрена не облегчает дело! Двигаем дальше, ясно?! Осталось понять, куда… Вытащив ещё не начатую пачку сигарет, Браун разрывает её зубами и вытягивает свою спасительницу. Затем чиркает спичкой о коробок, но спичка тут же ломается, и это становится последней каплей. — Сука-а-а! — в сердцах он швыряет коробок на землю и бьёт кулаками по капоту. Затем разворачивается и опускается на корточки, обессиленно прислонившись спиной к переднему бамперу. Встревожившись, Конни несколько неуклюже опускается на колени рядом с ним, а затем начинает тщательно подбирать слова: — Рой… Я правда ни капли тебя не осуждаю. Ведь это я виновата. Не будь у вас обузы в виде меня, ты бы пошёл вместе с ним. Твоя злость справедлива, и я тебя понимаю. Конечно: любой бы злился, если бы ему пришлось оставить родного отца из-за какой-то слабой девки, которая даже не может… — Ну не неси херню, а, — пресекает Браун, — На тебя я не злюсь. — Злишься… — шепчет Корнелия, и, поколебавшись, кладёт левую ладонь на чёрный рукав напряжённого бицепса. Удивляясь тому, насколько он горячий, она вполголоса добавляет, — Я сама на себя злюсь, потому и предложила вернуться за ним. Так было бы справедливо. — Ты уймёшься, нет? — поведя плечом, огрызается Рой. Он словно уворачивается от её касания, и это задевает. — Прости, — виновато шепчет Конни и, жалея о своём порыве, хочет убрать с него руку. Но стоит девичьей руке отпрянуть на миллиметр, как ладонь Брауна тут же впечатывает её обратно. Словно опомнившись, он прижимает её пальцы к своему плечу, а сам с некоторым страхом вглядывается ей в глаза: — Я не злюсь на тебя, Конни. Правда. Клянусь. Он заверяет так искренне, что Конни понимает: не врёт. — А на него? — На него?.. Не знаю… Похоже на то. А может, скорее я злюсь на себя. И на безысходность. То, что Рой начал говорить, успокаивает. Устав стоять на коленях, Конни плюхается на задницу подле него, а сама не сводит глаз с так и не зажжённой сигареты, которую он начинает нервно крутить в пальцах, продолжая изливать душу: — Как же я заебался плыть против течения… Всю свою сраную жизнь я шёл всем наперекор. И каждый, каждый ебучий раз всё шло по пизде! Я бы поступил наперекор отцу и сегодня, но сейчас… всё по-другому. — Что именно по-другому? — Во-первых, я ему пообещал. И сейчас я вырос достаточно, чтобы держать слово. Во-вторых, выбрал он, а не я. И я должен уважать его выбор. Даже если этот выбор — смерть. А что касается злости, то… хуй знает, но во мне как будто… как будто злится тот упёртый сопляк из прошлого. Ну тот самый, который думал, что единственный способ завоевать отца — стать таким же, как он. Горько усмехнувшись, Рой снова зажимает сигарету в зубах, а сам тянется за коробком, чтобы вытянуть вторую спичку и наконец-то затянуться. Однако его рука замирает на полпути, потому что Конни внезапно делает что-то очень странное. Она отнимает ладонь от его плеча и прижимает её к брауновской щеке, проскользив от скулы вниз и застывая на подбородке. — Надо же. У тебя уже щетина, — безмятежно удивляется Конни, игнорируя недоумение оцепеневшего парня, который, кажется, забыл как дышать. И словно бы невзначай Леонхарт бросает очевидный уже вопрос: — Давно брился?.. Даже не дав Брауну открыть рот, она резко выхватывает его сигарету и, ликуя, поднимается на ноги. — Конни?.. Какого хуя?.. — обескураженный и сбитый с толку, Рой хмурит брови, пытаясь понять, зачем она это сделала. А Конни крутит сигарету в собственных пальцах, пытаясь досверлиться взглядом до причины привлекательности курева, и, когда она говорит снова, её голос становится крайне серьёзным: — Это тоже чтобы быть как отец, да? Раз ты вырос достаточно, то может пора вырасти и из этой привычки? — В смысле?.. — Тебе хоть раз легчало после курения? Ради чего ты куришь? Пара окурков в раковине сам знаешь когда дали мне понять, что эта привычка нихрена не работает. И, дай угадаю, потом на улице тоже дымил как паровоз? Какой в этом смысл, если ни одной, ни двух, ни даже трёх никогда недостаточно?.. Опешивший от её наглости, парень может разве что устало возразить: — Не начинай… Только не сейчас. В данный момент мне нужно снять напряжение. Брошу потом… Если захочу. — Когда «потом»? — хмыкает Конни, — Нам и жить-то осталась неделю плюс-минус, помнишь? Может, самое время умереть самим собой, а не чьей-то копией?..        Подавив искушение выкинуть сигарету куда подальше, Конни кладёт её на капот, а сама протягивает Брауну руку:        — Давай поднимайся. Нам всего-то нужно найти какой-нибудь дорожный указатель, а там сориентируемся. Не пропадём. Во всяком случае, к ядерному взрыву мы точно успеем, и уж он-то будет выглядеть покруче сегодняшнего заката.        — Я тебе говорил, что ты ебанутая? — беззлобно и очень устало вздыхает Рой, хватая протянутую ладонь и не без труда поднимаясь на ноги.        А Леонхарт как ни в чём не бывало пожимает плечами:        — По крайней мере я такая от природы. Хотя, если подумать хорошенько, то у меня перед глазами всегда был достойный пример. В виде тебя.        — Пфф, пиздец как «смешно», — ворчит Рой, забирая с капота карту и фонарь.        Он колеблется только насчёт сигареты, и, почесав белобрысый затылок, к радости Конни всё же оставляет её на капоте и возвращается в водительское кресло.        Проследив его путь, Корнелия с облегчением усаживается на место переднего пассажира. Её задор сходит на нет, и она грустно заявляет:        — Шутки-шутками, а мне очень жаль. Очень жаль, что так вышло с мистером Брауном. Но, может, есть хотя бы малюсенький шанс, что он воспользуется стимулятором, ну и… «восстанет»… как обычно.        — Всё может быть, — сухо отвечает Рой, а затем поворачивается к Корнелии, — Горевать можно долго, а времени у нас в обрез. У меня осталось мало сил, и мне тяжко даже стоять… Помнишь о побочках после стимулятора? В общем, меня «отпускает», и надо решить, где мы заночуем, ибо я скоро… «всё».        Лампочка салона действительно позволяет различить огромные синяки под глазами Брауна и капли пота, одна за одной стекающие в воротник футболки. В таком контексте дрожь его рук теперь можно объяснить по-другому.        — Давай доедем до леса? — предлагает Конни, — Правда, у нас лишь один спальник, но я могу поспать и в машине.        — Угу. Давай так. Мне развернуться?..        — Лучше да. А то я буквально с каждым метром чувствую, как всё меньше воняет этими «изящными освободителями». Значит, надо обратно.        — Ладно, доверимся твоему чутью, — подавляя зевок, ухмыляется Рой, а сам заводит мотор.        Обратная дорога проходит до странного гладко, насколько это вообще возможно с таким автомобилем и самочувствием водителя: на этот раз Браун управляет джипом предельно аккуратно, умудряется объезжать ямы и советуется с Конни на каждом повороте.        Спустя некоторое время, когда по обеим сторонам дороги снова начинают густеть ряды кустов и деревьев, Рой сбавляет скорость, пытаясь найти хоть какой-нибудь въезд в лесную чащу. И дураку понятно, что бросить машину на проезжей части было бы опасно, и лучше заехать вглубь, чтобы никто не застал врасплох.        Минут десять-пятнадцать, и им улыбается удача: они натыкаются на подходящий въезд в лес, так похожий на тот, что вёл к водонапорной башне. Но путь вглубь оказывается сложнее и медленнее, чем хотелось бы: и дело не только в густой растительности, но и том, что Браун, кажется, стал терять последние силы. То и дело утирая бинтами потеющий лоб, он никак не может напиться водой из фляги, а пару раз его даже вырубает, отчего Конни начинает нести любую чушь, лишь бы он не заснул. И вот, пропуская мимо ушей увлечённый рассказ Корнелии о том, почему она всегда ненавидела литературу и какую роль в этом сыграл Крис, Браун внезапно тормозит и прохрипев «Конни, я «всё», он открывает дверь и… вываливается из машины, припадая животом прямо к лесной земле.        Ну вот… Час от часу не легче.        Да, они, конечно, заехали достаточно глубоко, и можно бы оставить машину прямо тут: с проезжей части их точно не видно.        Но вот только она не может оставить Роя на ночь вот так, лежащим на прохладной лесной поверхности в одной лишь футболке.        Вздохнув, девушка ковыляет к багажнику, и, проклиная свою израненную руку, неимоверными усилиями вытаскивает спальный мешок мистера Брауна.        Временно бросив его на землю, Конни с помощью фонаря осматривает местность, убеждаясь, что рядом нет змей или не дай бог муравейника, а затем со спокойной совестью сооружает Рою спальное место.        Да, работать одной рукой — задачка не из лёгких, но Корнелии Леонхарт приходится учиться жить в новой реальности, и вообще она не из тех, кто опускает руки. В конце концов у неё осталось целых девять пальцев.        Ровно столько же, сколько уникальных титанов. Ха!        Подтащив расправленный спальник к Брауну, Конни трясёт его за плечо:        — Рой… Ты можешь перекатиться?.. Последний рывочек, ну!..        Браун хмыкает нечто нечленораздельное, и, поддаваясь её толканиям, всё же перекатывается в спальник, плюхаясь сверху и даже не думая накрываться одеялом.        Хотя бы так. Ночью накроешься сам.        Довольная своей работой, Конни утирает пот, выступивший на её лбу, и уже собирается идти на своё место, как слышит то, что заставляет её не верить своим ушам.        — Конни… ?        — …Увидимся завтра.        …        Быть того не может: неужели хриплый голос того самого Брауна произносит те самые волшебные слова, которые из ночи в ночь говорил ей отец?        И эти слова действительно творят чудеса, ведь утро, ещё недавно такое жуткое и пугающее, больше таковым не кажется. Несмотря на то, что их жизнь висит на волоске, а привычный мир вокруг разрушен, Конни всё-таки снова хочется проснуться в завтрашний день…        …чтобы посмотреть, что ещё такого эдакого он отчебучит в попытках проверить их на прочность.        — Доброй ночи, — грустно улыбаясь, желает Конни уже дрыхнущему Рою и самой себе. Потом она лезет на заднее сиденье джипа, сооружает из сумок что-то вроде подушек и укладывается горизонтально. Закрывая глаза, Конни видит лица родителей. Ровно таких, какими их нарисовал Рой. Ах, если бы они были тут… пусть не они, но хотя бы Крис… Всё могло бы быть бы по-другому. Но то, как могло бы быть, стремительно тает под натиском темноты, заставляющей девушку провалиться в долгожданный сон. *** Чёрт, как же душно. Утро, как всегда, приходит слишком быстро, и, потирая заспанные глаза, Конни сонно тянется к рукоятке стеклоподъёмника, чтобы впустить в машину свежего воздуха. Однако то, что она видит сквозь стекло, заставляет её в ужасе выпрямиться и позабыть о своём намерении. До боли знакомый тёмно-серый китель заставляет её кровь застыть в жилах. Чувствуя, как подскочил пульс, полусонная Конни поддаётся какой-то первобытной панике и замирает, не зная, бежать ли наружу или же ей безопасней внутри. Тёмно-серый китель открывает заднюю дверцу (вот дура, забыла запереться!) и в ней показывается… …посвежевшее лицо Брауна. — Ты проснулась?.. — как-то слишком бодро спрашивает он, — Это хорошо, а то я думал тебя будить. Вот же чёрт! В облегчении выдохнув, Конни открывает противоположную дверцу, стремительно выбирается наружу и начинает разносить его в пух и прах: — Ничего получше не мог придумать, чем подкрадываться в таком виде?! Я спросонья чуть копыта не отбросила от страха… — Да ладно? А я думал, у драконов не бывает копыт, — ухмыляется Браун, застёгивая пуговицу на рукаве столь не любимой ими обоими униформы. — Ха-ха, пиздец как «смешно», — передразнивает его Конни и оглядывается вокруг. Надо же, а Браун постарался. Уже успел развести костёр и согреть еды, а вот тут на ветке даже повесил… — Я постирал твой шарф, — проследив её взгляд, немного смущённо объясняет он, — Я же его запачкал, ну и… И да, тут рядом есть пруд, вода показалось мне чистой, и я окунулся. Ты не хочешь? Оглядывая Роя, Конни замечает, что он действительно посвежел и как будто бы хорошо выспался. Ничто в его облике не напоминает о вчерашних муках бессилия, но вот зачем он так старательно застёгивает китель марлийских освободителей, вызывает много вопросов. И, игнорируя предложение искупаться, Конни спрашивает напрямую: — Зачем ты снова надел форму? Готовый к её вопросу, Браун закачивает с последней нарукавной пуговицей, берёт Корнелию за плечи и настойчиво усаживает на бревно около костра. Затем подвигает ей открытую ещё тёплую консервную банку, а сам начинает свой рассказ, попутно убирая в багажник более не нужные спальные принадлежности: — Вот уж не думал, что так охуенно высплюсь, но мне полегчало. Я встал очень рано и понял, что нам нужно делать. Пока ты спала, я продумал всё, — свернув спальник в рулон, Браун убирает его в багажник, а сам продолжает: — Во-первых, нам нужно как-то проникнуть в город. С помощью УПМ и моей униформы мы легко это сделаем. Я более-менее представляю, как там обстоят дела после пожара и смогу сориентироваться. — Погоди, — Конни быстро глотает ложку риса с тушёнкой и уточняет слишком уж очевидное, — Разве ты не дезертир? Разве тебя не арестуют свои же? — Сама подумай, откуда им знать, что я предатель? Все сыны Ланге сгорели в пожаре. И по-хорошему, Альдо сгорел где-то с ними. По крайне мере, уверен, так думает полковник. — А Франко? — Он ушёл из отряда. Какой прок на меня доносить? Нет, вообще я понимаю, о чём ты. Но я уверен, мой пропуск освободителей никто не аннулировал, и для рядовых мундиров я вполне сойду за своего. — Ладно-ладно. Мы проникаем, в город, а потом?.. — А потом нам надо где-то заночевать, пока ищём другой транспорт. Наша квартира не вариант: её по-любому перерыли в поисках компромата на Арло, обнесли, а, может, даже сожгли. Не веришь, можем убедиться вместе. Но мне ни к чему тебе врать. И, с учётом этого, у нас остаётся другой вариант. — Ого, есть ещё варианты? Это какой-то друг, у которого мы сможем остановиться? — Не друг, а… — отчего-то Рой запинается, — Знакомая. Она нам поможет. Ох и не нравится же это Конни. Её брови хмурятся, а руки, откладывающие уже пустую консервную банку, скрещиваются на груди сами собой. — Знакомая, говоришь?.. И как же её зовут? — Клаудия, — просто отвечает Рой, и это имя тут же бросает Конни в жар. Неужели та самая… — Я встречался с ней до вступления в отряд Ланге, — подтверждает Рой её догадки. — А потом?..        — А потом… я перешёл на проституток.        Если это шутка, кретин, то крайне неудачная!        — Пойду умоюсь, — выдавливает из себя Конни, — И где, говоришь, этот чёртов пруд?!        — Я покажу, пошли.        — Обойдёшься. Я хочу умыться как следует, а подглядывать ты будешь за своими проститутками. Просто покажи, куда идти.        — Да чего ты взъелась? Я же хочу как лучше, вдруг тебе неудобно умываться одной рукой.        — Справлюсь сама, спасибо, — шипит Конни, а внутри едва ли не плачет.        Ведь относительно скоро ей придётся встретиться с той самой причиной, побудившей её купить ту самую розовую помаду (будь она проклята!).        И этой причиной является фантастически красивая марлийка по имени Клаудия. К которой у Роя, возможно, остались чувства…