Грехи наших отцов

Сидя за накрытым столом в ожидании друзей Клаудии, Конни ощутимо волнуется: таинственные незнакомцы, будучи врагами по сути, дико пугают её в первую очередь своей непредсказуемостью. Раздаётся стук в дверь, и Клаудия бежит открывать, на ходу застёгивая вторую серёжку. Конни с восхищением отмечает изгибы её фигуры, подчёркнутые облегающим чёрным платьем, которое вкупе с распущенными волнами волос и жемчужными серьгами делает её чрезвычайно привлекательной. С приходом первых гостей прихожая тут же наполняется смехом и оживлённой болтовнёй, и через некоторое время за стол к Конни подсаживается невысокая девушка в круглых очках на тёмной оправе. По её коротким на мужской манер чёрным волосам Конни понимает: «Должно быть это Энид», - и пожимает протянутую руку под воодушевлённые возгласы Клаудии: — Энид, это Корнелия! Корнелия, это Энид, сестра Виктора, моего университетского друга. А вот и он! Виктор, познакомься, это Корнелия. С некоторым смущением Конни пожимает и его руку, чувствуя себя не в своей тарелке. Виктор, столь же темноволосый, как и его сестра, но в отличие от неё, высокий, смуглый и одетый в форму освободителей, ставит на стол две бутылки вина и коробку конфет. Улыбнувшись Конни из чистой вежливости, он тут же переключается на Клаудию, и, судя по его взгляду, он к ней явно не равнодушен. В дверь снова стучат, и Виктор любезно предлагает встретить гостей. Хозяйка дома с благодарностью чмокает его в щёку, а сама начинает ставить на стол горячее из духовки. — Корнелия, да? Ничего, если сразу «на ты»? — пользуясь случаем, Энид заводит разговор, — Ава никогда о тебе не рассказывала, вы познакомились недавно? Широкая улыбка Энид настраивает на дружелюбный лад, и Конни слегка расслабляется: — Нас познакомил мой брат. Они с Клаудией встречаются. — Вот как? — изумляется сестра Виктора и тут же оглядывается на своего брата, который беседует у двери с новыми гостями. Понизив голос, она просит, — Только не говори об этом Виктору, это его расстроит. — Ох, разумеется. Конечно, я не скажу… Стараясь не думать о том, что может случиться, когда вернётся Рой, Конни мрачнеет. Тем временем в гостиную входят два мужчины, каждый из которых добавляет к винной коллекции на столе по своему экземпляру, и тот из них, что пониже и покоренастей, восклицает: — Ава, бог мой! Что это за очаровательное создание? Неужели высшие силы наконец-то смилостивилась над нами и послали нам богиню с небес? — наклоняясь к Корнелии, он тянется за её рукой для поцелуя, но заметив бинт, ужасается, — Боже, мадемуазель, наши воины вас не уберегли? Такое сокровище как вы нужно было прятать в первую очередь. — Угомонись, Эд, — улыбается его русоволосый приятель, — Ты ей и рта раскрыть не даёшь. Кстати, меня зовут Антуан. Пожимая его руку, Конни осознаёт, что Эд буквально пожирает её глазами и платье лучше бы переодеть, пока не поздно. Но прежде, чем она делает попытку вылезти из-за стола, Эд пригвождает её к месту неожиданным вопросом: — Мадемуазель, вы курите? — Э-э-э, нет. А что?.. — Значит, будем выходить на балкон, да, Энид? Обычно мы курим прямо тут, но ни к чему смущать нашу прекрасную гостью дымом. Поправив очки на переносице, сестра Виктора смеётся в ответ: — Для неё это будет лучший подарок! Стоит тебе выпить, так тебя вообще не заткнуть. В ответ на эти слова Эд корчит такую возмущённую гримасу, что Антуан и Энид начинают помирать от хохота. Для приличия улыбнувшись, Конни пытается выбраться из-за стола. Она не знает, что смущает её сильнее: такое количество веселья посреди творящегося в стране ужаса, или то, что сама она сидит в кругу людей, поддерживающих освободителей и их варварские методы. Встав со стула, Конни начинает искать глазами Клаудию. Та о чём-то беседует с Виктором за полуприкрытой дверью своей спальни, и Леонхарт решительно направляется к ней с целью попросить другую одежду. Безусловно, то, как Эд пожирает глазами её декольте, сбивает со всякого толку и… — внезапно Конни останавливается -… … и может сыграть на руку. Вспомнив, кем он работает, Конни разворачивается на полпути и возвращается за стол, где уже разливают вино: — Ава, Вик, мы начинаем без вас! — дразнит Антуан, а Эд в спешке выдвигает стул Корнелии рядом с собой. — Благодарю, — как можно слаще произносит Конни и самым невинным тоном интересуется, — Эд, скажите, и каково это, быть звукорежиссёром? Я ничегошеньки в этом не понимаю, и мне очень интересно послушать профессионала. Энид и Антуан как по команде переглядываются и закатывают глаза: — Зачем ты его спросила?.. Это рассказ на целый час. — А что? Если мне есть, о чём рассказать! В конце концов именно я послезавтра приложу свою руку к истории, в отличие от тебя, которая и носа не высовывает из своих «минералов»! — Энид у нас геолог, — поясняет усаживающийся рядом с Клаудией Виктор, — А Эда в геологический не приняли, так что… Возмущения звукооператора тонут во всеобщем хохоте, явно смакующем какую-то забавную историю из прошлого Эда. Конни снова неловко улыбается, жестом останавливая Клаудию, накладывающую ей слишком много салата. Дождавшись, пока хохот стихнет, Эд берёт бокал вина и поднимается с места: — Предлагаю поднять тост! Тост во имя революции и нашей свободы от капиталистического гнёта! А также за прекрасных женщин, к числу которых несомненно относятся наши барышни! Очаровательная Клаудия, неподражаемая Энид и… как там бишь, ваше имя, прекрасная незнакомка? — подняв бокал, Эд вглядывается в губы Конни, надеясь услышать ответ. — Корнелия. Её зовут Корнелия. Взоры всех сидящих за столом устремляются к входной двери, где, засунув руки в карманы стоит Браун. Одетый в белую рубашку с закатанными рукавами и столь нетипичные для него классические брюки, он не спешит проходить внутрь. Игнорируя гостей, он неотрывно смотрит на Конни, которая краснеет под стать своему платью от этого тяжёлого взгляда. Браун, ну не смотри на меня так. Ты меня убиваешь. — А вы кто будете, молодой человек? — провожая взглядом подскочившую к Рою Клаудию, хмуро интересуется Виктор. — Его зовут Альдо. Он брат Корнелии и… и мой возлюбленный. Ну тот… о котором я тебе говорила, — обвивая шею Роя, Клаудия посылает многозначительный взгляд Энид, и та кивает так, будто бы до неё дошло. — Ну же, идём, — Клаудия тянет Роя за стол, и тот послушно следует за ней и опускается на соседний стул, оказываясь прямо напротив Конни. Дождавшись, пока в руках у каждого окажется бокал, Эд повторяет тост, и гости выпивают. Сделав пару глотков, Конни замечает, что Рой делает всего один и отставляет бокал. Он абсолютно серьёзен, и его хмурость заметно охлаждает общий градус веселья. Что, впрочем, не мешает невозмутимому Эду перетянуть одеяло внимания на себя. — …вся аппаратура у нас из Хидзуру, а я скажу, что наше марлийское барахло ей и в подмётки не годится! Так вот, я, когда ещё учился в тамошнем университете, сразу понял: надо устанавливать контакт и перенимать, перенимать эти технологии… — Эда несёт и несёт на всё большие подробности о своей профессии, и, изображая видимость интереса, Конни накладывает себе другого салата. Поковырявшись в нём вилкой, она поднимает глаза и… Рой упрямо продолжает сверлить её взглядом, что уже немножечко бесит. Недоумённо пожав плечами, Конни берёт бокал вина и глоток за глотком допивает его, а затем с демонстративно ставит на стол, продолжая якобы заинтересованно кивать Эду и стараясь игнорировать так странно ведущего себя Брауна. — Предлагаю поднять ещё один тост, — говорит уже Антуан, — За нашего ветерана. За того, кто уже пару лет рискует своей жизнью, чтобы навести порядок в нашей стране. За Виктора, нашего главного освободителя! Поднимая второй наполненный бокал, Конни замечает, что Браун хмурится сильнее. Однако вино начинает действовать, и она решает не обращать внимание на его недовольную морду. Да брось, Конни, это же Браун. Он всегда вредничает и всем недоволен. А ты имеешь право расслабиться и послушать этих людей. Это уникальный опыт, общаться за одним столом с теми, кто видит этот мир под другим углом. Успокаивая себя этими мыслями и намереваясь сделать ещё один глоток, Конни замирает на полпути: кажется, вино действует не только на неё, и явно захмелевшая Клаудия с хохотом усаживается к Брауну на колени. Глядя как её рука обхватывает его шею, а губы периодически что-то шепчут ему в ухо, Конни в который раз захлёбывается в волне возмущения. Блин, да что это со мной?.. Почему?.. Ну почему это меня так бесит?! Я же не ревную? Нет, не ревную. Совершенно не ревную. Не ревную ни капель… — Клаудия целует Роя в губы, и Конни стремительно разворачивается к Эду. Отчаянно пытаясь найти в нём хоть что-то привлекательное, она приходит к выводу, что у него вполне себе «интересный» цвет глаз. Что-то среднее между голубым и бирюзовым, с вкраплениями ржавчины. Несомненно, достоинство. Что ещё? Хммм… Он весьма неплохо сложен, да и руки у него красивые и, кажется, весьма умелые. В целом, парень-то, конечно, неплохой, если бы вино не «крыло» его настолько, что сама Конни, та ещё тараторка по жизни, на его фоне кажется просто скромной монашкой. — Эд, — пытаясь заткнуть его нескончаемый поток речи, Конни кладёт левую руку ему на предплечье, — Все технические подробности очень увлекательны, но всё же… Может, расскажешь про субботу? Что там будет?        Осушив бокал одним махом Эд подмигивает ей и заговорщицки шепчет:        — А это тайна за семью печатями. Но если богиня настаивает, то так и быть, отворю пару из них. В более приватной обстановке.        Его намёк более чем понятен и, скользнув взглядом по изо всех жмущейся к Брауну Клаудии, Конни вздыхает и показывает в сторону гостевой спальни.        — Подышим свежим воздухом? — предлагает она, — На балконе?        — Как прикажет мадемуазель, — слегка пошатнувшись, Эд выбирается из-за стола, помогая встать Корнелии. Та цепляет недопитый бокал и, игнорируя ненавистную ей парочку, бредёт на уже знакомый балкон.        — Красивый сегодня закат… — меланхолично протягивает Эд, облокачиваясь на перила, затем разворачивается к Конни и спрашивает, — И что же вас…        — «Тебя». — … тебя интересует? По поводу субботы? — Эд, знаешь… меня интересует всё. Я знаю, что в стеклянном дворце огромный зал, и, стало быть, на казни будет много народу? — Ха-ха, насчёт «стеклянного» ты угадала, а вот насчёт «дворца» не очень. Их казнят не внутри, а на площади. Вот только на казни наши услуги не понадобятся: мы с ребятами запишем их предсмертную речь в нашей студии. Ну той, что на верхнем этаже Стеклянной башни. — Вот как, — допивая вино, Конни как можно безмятежнее интересуется, — Небось и вставать придётся с утра пораньше? — Ещё бы, — явно польщённый вниманием, Эд придвигается к ней поближе, — Уже в шесть мы должны быть там. А какой будет обыск накануне — у-у-у… Для всех работников башню закроют уже завтра. Чувствуя, как рука Эда приобнимает её за талию, Конни напрягается, но продолжает допрос: — Странно, и к чему такие меры безопасности? Как, интересно, враги Марлии смогут сбежать с верхушки башни? — Да не в них дело. Это не точно, но… — придвигаясь к самому уху, Эд начинает шептать, —… говорят, наш вождь боится за свою шкуру. Ему всюду чудятся предатели. Если что, об этом никому ни слова. — Значит, Ханс Ланге тоже будет там, — слегка морщась от перегара, констатирует Конни. — А то ж… Не только он, а ещё пара ребят, ну, из его отряда. Его особняк-то, кажись, погорел, ну и возникла потребность в новобранцах. Но, говорят, теперь он не доверяет почти никому. Немудрено. С таким-то ножом в спине от Брауна. — Корнелия, — вдруг выдыхает Эд, — А знаешь… всего лишь за одно завтрашнее свидание я могу провести тебя с собой. В субботу. Скажу, что ты моя ассистентка, и ты своими глазами увидишь, как творится история! Что скажешь?.. От этого предложения у Конни перехватывает дыхание. Словно в тумане она наблюдает за тем, как Эд убирает прядь волос с её лица и начинает приближаться к губам, в то время как в мыслях Конни вовсе не тут, а на вершине стеклянной башни, где совсем скоро она сможет увидеть глаза своего от… — Эд. Дай мне поговорить с сестрой. Наедине. Резкий голос Брауна заставляет их вздрогнуть, и Эд поднимает руки, словно он ни при чём, а затем с глуповатой улыбкой выскальзывает с балкона. Хмуро проводив Эда глазами, Браун с силой захлопывает дверь и шипит: — Нахуя?! — Что «нахуя»? Я должна читать твои мысли или?.. — Ты знаешь, о чём я. Нахуя ты так вырядилась? — оглядев её с головы до ног, Браун сглатывает и добавляет, — Чтобы соблазнить этого придурка? Ты в своём уме или как?! Тон Брауна выводит Конни из себя, но она всеми силами старается держать себя под контролем, как можно спокойней объясняя: — Я всего лишь использую свои сильные стороны, чтобы выведать информацию. Своим приходом ты всё испортил, а ведь я уже почти… — Что «почти»? Почти ему «дала»? — Господи, о чём ты вообще?! Он всего лишь позвал меня на свидание! Ой, да ты по-любому подслушал, и уж конечно слышал, что тогда он сможет провести меня внутрь, туда, где будут наши родители! И вообще… давай поговорим, когда все разойдутся? Не понимаю, чего ты так взъелся! — Ау, Конни, да тебя в таком виде тебя хочет трахнуть каждый в этом доме! Включая, блять, баб! И это нихуя не нормально. Становиться «шлюхой» из-за какого-то…        Звонкая пощёчина прерывает его тираду, и Леонхарт, дрожащая от гнева, замахивается для новой, но замирает на полпути, решив уничтожить его словами:        — «Каждый в этом доме», говоришь?! Тогда уж «каждый минус один». Или забыл, как опозорился в подвале Ланге, когда Крису пришлось прикрывать твою жопу??? Если у тебя на меня не стоит, это не значит, что нужно ненавидеть остальных, у которых с этим нет проблем!        Ошарашенный, Рой теряет дар речи:        — Ты… ты это сейчас серьёзно? Хочешь сказать, я должен был тебя выебать там? По-твоему, это нормально?..        — Не знаю я, что нормально, — смаргивая слёзы в глазах, Конни отталкивает его и мчится в ванную, где перед зеркалом смывает смазавшуюся от слёз тушь.        Восстановив дыхание и умывшись, она принимает решение выйти обратно за стол, где уже вовсю обсуждается какая-то запланированная новым марлийским правительством реформа.        Не удержавшись от взгляда на помрачневшего Роя, который на этот раз крайне увлечён содержимым своей тарелки, Конни тянется за бутылкой вина, чтобы налить третий бокал, в чём ей с радостью помогает русоволосый Антуан:        — Всё в порядке? — спрашивает он.        — Да, — отвечает Конни, надеясь, что по её голосу не слышно, что всё с точностью наоборот.        Тем временем Клаудия неуклюже тянется в сторону фруктов и разливает бокал на штаны Виктора. Под всеобщий хохот она начинает вытирать салфетками район его ширинки.        Чёрт, как же она напилась… Пора бы ей остановиться.        — Ава, айда на свежий воздух, — словно прочитав мысли Конни, Энид тянет Клаудию за за руку и обращается к остальным, — Объявляю перекур. Желающих прошу проследовать на главный балкон.        Гости немедля покидают гостиную, оставляя Роя и Конни наедине.        Упорно игнорируя Брауна, Конни складывает руки на груди, намереваясь молчать до самого возвращения остальных, но Браун внезапно выпаливает:        — Ты реально считаешь, что я импотент?        В ответ Конни раздражённо вздыхает:        — Мне поебать, кто ты, Браун. И хватит уже об этом.        Да, слово «шлюха» слишком сильно засело в её голове, и она явно не скоро остынет.        — Почему бы тебе не спросить её? — Рой кивает в сторону спальни, — Клаудия с радостью расскажет, как и куда я её ебал.        — Ты омерзителен, — одним залпом Конни осушает полбокала вина и вытирает рот, — И, кстати, раз уж разговор зашёл об этом, то сам расспроси-ка Ронана. Он с радостью расскажет, как сделать так, чтобы на меня стоял член. Слова Конни действуют лучше, чем она думала, и Браун снова теряет дар речи: — О чём ты?.. Вы же не?..        Алкоголь развязывает язык настолько, что Леонхарт не утаивает подробностей:        — Представляешь!.. Не один ты такой пахарь-трахарь! Мы с Ронаном встречались, и, да, с его хуем у него совершенно не было проблем. Я только лишь жалею, что это ты его тогда отмудохал, а не он тебя. Потому что… потому что это ты грёбаный мудак!        — Вот как, — совсем тихо произносит Рой и поднимается из-за стола, — Знаешь, я… я хотел сегодня лечь здесь на диване. Но, пожалуй… пойду на ночь к ней.        Демонстративно поднимая бокал и залпом его опустошая, Браун удаляется в сторону гогочущих голосов. Боже… Что я только что натворила. Проведя остаток вечера в липком оцепенении, Конни только и делает, что пьёт, игнорируя любые попытки общения в свою сторону. В конце концов игнорирующий её Рой выпроваживает гостей, а затем обнимает совсем уже в усмерть пьяную Клаудию, чтобы помочь ей дойти до кровати. Абсурдность конфликта, возникшего совершенно из ничего, доводится до кульминации звуком демонстративно громко хлопнувшей двери хозяйской спальни, в которой Рой сегодня займёт место Рика. И мысль об этом… сводит Конни с ума. Конечно, после всего сегодняшнего он изменится и… Боже, да он же больше не будет мне помогать! Теперь он точно останется с ней, а я… … я останусь совсем одна! Обида на Брауна сменяется паникой и отчаянием, и губы девушки начинают дрожать. Осознание тотального одиночества накрывает Корнелию с головой и, не в силах выносить его как есть, ей ужасно хочется сделать какую-нибудь отчаянную глупость. Блуждая пьяным взглядом по опустошённому столу, Конни ищет глазами недопитый алкоголь и уже тянет к нему руку, как замирает и… … вместо этого берёт оставленную кем-то пачку сигарет. Следом она цепляет спички и, пошатываясь, бредёт на балкон, где скорее всего ей предстоит приложить немало усилий, чтобы с него не сброситься. Оказавшись на свежем воздухе, она жадно вдыхает открытым ртом, и тут же начинает судорожное сражение с пачкой, открыть которую одной рукой, будучи пьяной — задача не из лёгких. Однако дрожащие пальцы всё же справляются, и зубы вытягивают сигарету. Осталось зажечь спичку и, пытаясь открыть как назло неподатливый коробок, Конни — конечно же — роняет его на пол. Проклиная себя за своё увечье, прямо в платье она садится на холодную плитку и, нащупав коробок, всё же открывает его и делает попытку чиркнуть о него спичкой. Как назло, правая рука отзывается болью на любое действие, и, при попытке удержать коробок, нестерпимо дрожит. Но Леонхарт всё равно. В данный момент ей похуй на боль и уж точно похуй на дрожь. И пусть горит оно всё адским пламенем: её сраная рука, этот надменный мудак, а главное — она сама, не сумевшая вовремя закрыть свой рот и в который раз всё испортившая! Эта мысль опаляет девичьи щёки огнём горячих слёз, которые только усиливаются оттого, что спичка ломается пополам. Чёрт, чёрт, чёрт. Сраная рука, как же я, блять, это всё ненавижу!!! Вспотевшие пальцы — конечно же — ломают вторую спичку, а за ней следует третья, которая — слава богам — всё-таки делает своё дело, и Корнелия Леонхарт наконец-то поджигает сигарету. С трудом подтягиваясь рукой за железные перила, Конни помогает себе встать. Мутными от слёз глазами она оглядывает яркую луну и звёздный небосвод, и, собравшись с духом, делает затяжку. Никотин сразу же бьёт по мозгам и так сильно раздражает горло, что Конни закашливается. Её грудь буквально разрывает, а сигарета в пальцах так бешено трясётся, что ещё секунда — и она выпадет и отправится вниз, прямо в огроменную лужу, в которой отражается сраная луна и ебучие звёзды. Блять… своим кашлем… я разбужу пол Либерио, — досадует Конни, прикрывая рот бинтами правой руки. Да уж… вот идиотка: от курева не только не полегчало, а стало гораздо хуже. И если бы только физически! Сама лишь мысль о том, что она даже это не может сделать как следует, сводит её с у… — Конни? Ты как? Я услышал твой кашель и… Боже. … Чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, Конни разворачивается на сто восемьдесят градусов и молниеносно прячет сигарету за спину, от внезапности теряя дар речи. — Постой. Это сигарета? — стоящий в дверях Браун щурится и встаёт на мысочки, чтобы заглянуть ей за спину, — Да ты, блять, гонишь… Нахуя? Вдыхая, чтобы ему ответить, Конни снова закашливается, и её ответ звучит крайне нелепо: — А тебя, Браун… это ебать… не должно. — Принести воды? — Нет… отвали. — Отдай сигарету, — прикрывая дверь за собой, настаивает Рой. — Отстань! — Конни инстинктивно делает шаг назад и упирается поясницей в чугунные перила. Рой делает ещё шаг навстречу, повторяя словно заклинание: — Отдай сигарету. Конни. Просто, блять, отдай её. Не дождавшись ответа, он пытается занырнуть ей за спину, но Конни упрямо уворачивается. Она будет сопротивляться до конца и ни за что не сдастся этому мудаку, которого это просто не должно ебать: что, как и с кем она будет делать! Пресекая пути отступления, Браун ставит руки на перила по бокам от неё и наклоняется, пытаясь вглядеться в её лицо. — И нахуя? Ну вот нахуя ты куришь? Просто объясни. Ты же сама говорила мне… — ДА ПОТОМУ ЧТО ТЫ МЕНЯ БЕСИШЬ!!! Кажется, теперь её отчаянный крик действительно разбудил пол Либерио. Глотая соленые слёзы, Конни заходится в истерике: — В который раз… В который раз я чувствую себя полнейшей дурой! Что тогда из-за дурацкой фотографии, когда я думала, что тебе нравлюсь! Я уже напридумывала всего… И что мы могли бы быть вместе и… и… и я же всегда, я же всегда тебя прощала! А ты… ты и так бесил меня всю жизнь, и сейчас… когда я совсем одна, ты специально заставляешь меня ревновать… и ещё ты всегда… ты... что… что ты делаешь? Истерика Конни срывается в шёпот, потому что её шее… …становится горячо. Горячо от жарких губ Брауна, которые начинают целовать кожу у неё под ухом, с каждым поцелуем неспешно спускаясь всё ниже и заставляя её задрать голову выше. — Отдай сигарету, — настойчиво просит он, а сам опаляет её жарким дыханием и прижимает к себе, переходя от шеи к правому плечу. О господи. Боже-боже-боже. Что ты творишь, Браун, ведь я… — Рой... пожалуйста… — чувствуя, как его руки гладят её везде, где он хочет, и каждое его прикосновение пробирает её до мурашек, всхлипывающая Конни выпускает сигарету из онемевших пальцев. А он… он продолжает покрывать поцелуями её шею, поднимаясь обратно вверх, пока не оказывается у самых губ, где принимает решение остановиться. Раскрасневшаяся, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, Конни блуждает разгорячённым взглядом по его лицу, задерживаясь на губах, которые только что делали ей так приятно. Рой Браун, не отрываясь от её глаз, кладёт свои ладони по обе стороны её лица и подушечками больших пальцев вытирает ранее выступившие слёзы. А потом… потом он заявляет невероятное: — Конни. Я не изнасиловал тебя в особняке Ланге, не потому что у меня на тебя не стоит. Причина в другом. Подумай сама: как… как я могу изнасиловать девушку… которую люблю? ... Которую ты… «что»? Которую ты… Ладони Роя мягко подтягивают её лицо ближе, а горячие губы приоткрывают рот нежным поцелуем. Чувствуя, как с каждой секундой ей становится всё мокрее, приятней и жарче, Конни позволяет ему целовать её так, как он хочет, расслабляясь всем телом и отдаваясь во власть его сильных рук. Только продолжай целовать… только… не останавливайся. Рой словно читает её мысли и, не спеша отлепляться, подсаживает её на перила, из-за чего девушка, покачнувшись, обвивает руками его пылающую шею. Её ладонь ныряет в его волосы, а из груди вырывается стон. Стон, ставший сигналом, который заставляет Брауна отлепиться. Он медлит пару секунд, а затем подхватывает её на руки. — Конни, позволь мне хоть раз в жизни показать тебе то, в чём я действительно хорош, — и с этими словами… … Браун несёт её на кровать.