Грехи наших отцов

После недолгих поисков они находят кусок поляны, со всех сторон окружённый кустами, и Рой стелет более ненужную униформу освободителей на траву. Усевшись в любимой позе прямо в центр ненавистного кителя, Конни ждёт, пока Рой разместится напротив неё. Не успевает он сделать и глотка из фляги, как в его сторону летит вопрос: — Расскажи, что ты делал вчера и сегодня. Как ты добыл машину? — С помощью денег отца. На службе освободителей я кое с кем законтачился и… скажем так: на чёрном рынке у меня есть надёжный человек. Он вчера и подогнал эту тачку. За ночь её перекрасили и сменили номера. Да, с краской вышло хуевато, но изнутри она вполне годится. — А фотоальбом? Это за ним ты вчера ходил к нам в квартиру? — И да, и нет. Помнишь, ночью я говорил, что с твоими родителями вышло тяжко? Был только один способ добыть фотографии для их новых документов: найти уже готовые. Пришлось порыться в остатках вещей, и повезло, что альбом уцелел. Там в конверте были старые фотокарточки для удостоверений, вот их я и… — Подожди! — пальцы Конни впиваются в его колено, — То есть наши новые документы… они уже готовы?! — Угу. Сегодня утром я их забрал. И снова спасибо деньгам отца и моим связям освобо… Не намереваясь слушать ни слова больше, Конни неистово трясёт его за предплечье: — Так покажи!!! Рой! Сейчас же покажи, я хочу их видеть! Ну пожалуйста… — Ладно-ладно… — Рой снова лезет в сумку и копошится там откровенно долго. Наконец, спустя целую вечность всё-таки вытаскивает четыре книжечки песчаного цвета. Дрожащие пальцы Корнелии в нетерпении раскладывают их перед собой, и, раскрывая первую, вторую, затем третью, она обнаруживает, что… — Крюгеры? — в изумлении шепчет она, — Мы теперь Крюгеры?.. Не может быть… — Ну у меня плохо с фантазией… — смущённо оправдывается Рой. Эпопея с паспортами далась ему совсем непросто, и лучше бы ей не знать, сколько усилий и денег всё это стоило. — Ой, да к чёрту фамилию, ведь ты… ты вернул им их имена!!! Поочередно глядя на «Армин Крюгер» / «Энни Крюгер» / «Корнелия Крюгер» и — главное — «Рой Крюгер», Конни просто не верит своим уже мокрым глазам. — Уверена… они будут рады, — подавляя всхлип, она утирает выступившие слёзы и вглядывается в новый паспорт Роя. В десятый раз перескальзывая с его лица на фамилию, до неё вдруг доходит: — Рой… А ты… Ты же теперь снова наш! Ты теперь тоже Крюгер, а мы… мы теперь снова твои, — не выдержав дрожания собственных губ, Конни прячет в ладони лицо. Ей неловко и стыдно, разреветься вот так ни с чего, но сцена в кабинете Ланге, когда Рой безжалостно размазал словами ненависти, стала слишком страшным эпизодом её жизни. — Я всегда и был ваш, — шепчет Рой, — Только ваш. Разве что сам не свой. Он сползает на траву и притягивает Конни к себе. Вместе они лежат как ночью: щека Корнелии прижимается к его груди, а он обхватывает стройный стан руками. Чувствуя, как от её слёз мокнет футболка, он лишь теснее сжимает девушку в объятьях, предпочитая не говорить ничего. Я знаю, Конни, я знаю. Я принёс вам всем так много боли. Но что бы я ни сказал — решают только поступки. Обещаю: паспорта — это лишь первый из них. Со временем всхлипы затихают и, разместившись на нём чуть удобней, Конни просит: — Рой. Расскажи что-нибудь. — Рассказать тебе про Шена? Конни молча кивает, обнимает брауновский живот и покорно ожидает рассказа. Сейчас она послушает что угодно, лишь бы не прокручивать в памяти страшные эпизоды прошлого. Вздохнув, Рой смотрит в синее небо, а затем начинает рассказ: — Ты же знаешь: я всегда ненавидел Либерио. Грёбаный серый могильник. Но это не помешало мне изучить его вдоль и поперёк. Каждый раз когда я съёбывал со школы, я где-нибудь бродил. Само собой, шляться просто так мне было скучно — вот я и стал искать приключения на свою задницу. И с зашкаливающим количеством мудаков на этих улицах с лёгкостью их находил. Может, Клаудия рассказывала тебе, как мы познакомились? — Угу. Ты за неё заступился. — Вот и с Шеном вышло примерно так же. Помнишь тот день, когда я принёс четыре билета в парк аттракционов? — Ага. А сам ещё и не пошёл. — Так это Шен мне их и подогнал. Отблагодарил за то, что я ему помог. Ты не смотри, что он старше меня: внешне ему и сейчас хрен дашь шестнадцать. Бывают такие… «хилые» люди, к которым липнут мудаки. А дело было так: примерно в полночь он возвращался из парка с получкой, ну и какой-то обмудок до него доебался с целью обчистить. Я как раз проходил мимо и влез в это дело… а потом его проводил. Денег, видать, там было порядком, раз в благодарность он раскошелился на билеты. Мы разговорились, и Шен показался мне… ненапряжным. Да, именно так. Не задаёт лишних вопросов, держит язык за зубами и всегда готов проставиться лишним мороженым или сетом в тире. И вот вместо школы я частенько захаживал к нему в парк. Не для того, чтоб покататься: сама знаешь, я не любитель — а скорее просто потому что… ну, парк казался мне отдельным миром. Такой зелёный и отгороженный… он напоминал мне Андрематт. К тому же утром в будни тут почти никого не бывало, и можно было укрыться от ненужного внимания. Ну и вот… вот поэтому я так хорошо всё здесь знаю. Слившись с брауновским размеренным дыханием и биением сердца, Конни отдала бы всё, чтобы задержаться в этом моменте навсегда: Просто лежать на нём вот так, ощущать его тепло и слушать-слушать-слушать-слушать… Но Рой замолчал, и, побуждая его продолжить, Конни задаёт вопрос: — Значит, Шен стал тебе другом? Не удержавшись, она легонько проводит пальцем по корочке подсохшей царапины, которую оставила на его бицепсе минувшей ночью. Но будто не замечая этого, Рой отвечает на поставленный вопрос: — Можно сказать и так. Вообще я привык считать, что у меня нет друзей. Точнее я сознательно не хотел их иметь. — Но почему? — чуть отстранившись, Конни вглядывается в его лицо. Он встречает её взгляд лёгкой улыбкой: — Фиг знает. Кто же знал, что играть в команде гораздо интереснее. — Понятненько, — вздыхает Конни и устраивается на нём обратно, — Получается этот парк — твоё любимое место в городе? — Ну… Наверное, да. — Рой. А вот ты говоришь, что исходил здесь всё. А расскажи мне больше про Либерио… Где ты бродил? Может, были и другие особые места? Или что-то, что ты особенно ненавидишь? Эти вопросы заставляют Брауна задуматься. До Конни никто о таком не спрашивал, да и ни о чём другом особо тоже. С лёгким страхом, что это она из вежливости, а на деле ей не так уж и интересно, Рой Браун всё же решает рискнуть и начинает рассказ: — Больше всего я ненавижу катакомбы. Там низкие потолки, а ещё нет окон. И трубы-трубы-трубы. Всё воняет стариной, а лампочки такие тусклые, что то и дело спотыкаешься, пока дойдёшь до нужного места. Нормальным людям туда противно соваться, вот и немудрено, что всё кишит освободителями. — Я там ни разу не была, но, видно, это и к лучшему. — Да, тусить под открытом небом в сто раз приятней. Я даже помню, как однажды так и заночевал, когда поссорился с Арло… И, полностью расслабившись, Рой рассказывает ей про всё: про первую ночь, проведённую под открытым небом на площади, про ювелирную лавку с «запретным» прилавком, на котором ничего нельзя купить, про набережную, где он часто изводил рыбаков подколами о рыбах-мутантах, про самую высокую многоэтажку, в которой на верхнем этаже всегда горел розовый свет, и Рой провёл много бессмысленных часов в раздумьях, кто же там живёт. Ещё он рассказал про стадион, где интересное происходило только по ночам, про пустырь, на котором остались следы титанов, и даже про пруд, в котором кроме кучи ящериц одно время жил маленький крокодил. Не замечая, как проплывает время, Рой говорит-говорит-говорит-говорит, а Конни слушает-слушает-слушает-слушает… И чем больше подробностей всплывает из омута памяти, тем сильнее Рой не понимает, почему… Ну почему же ему так грустно??? Да, я всей душой ненавижу этот грёбанный могильник, но разве это означает… …что Либерио заслуживает смерти? Стиснув зубы, Рой замолкает и отворачивается в сторону. Он научился сдерживать слёзы, считая плач уделом слабаков, и мог бы сделать это и сейчас, но… … сейчас он слишком устал. И он сдаётся слезам, потому что с ней можно, она не засмеёт его и не застыдит: она же Конни, его Конни, а он… …а он такой дурак. Сердце Роя рвётся на части, а слёзы обжигают глаза, как в тот самый день, когда он ушёл от Леонхартов, думая, что бросает их, а бросил-то самого себя… — Рой… ты плачешь? Что случилось… что? — встревоженно бормочет Конни, выползая из его объятий. Вытирая его влажные щёки, она утешает как может, — Всё будет хорошо, Рой, правда. Ты обещал, что мы спасёмся, и так оно и будет, обязательно будет… — Я ненавижу… своё бессилие… — сквозь слёзы выдавливает Браун, — Ты говорила… что я не слабак… Но я же ничего не могу сделать… чтобы остановить пиздец. Я… я, блять, не хочу! …чтобы Либерио исчез… но хоть убей не знаю, как… как этого не допустить… Выпрямившись, Конни прислоняется спиной к сосне. Со словами «Иди ко мне» она притягивает Роя, чтобы прижать его голову к уже своей груди. Гладя его по волосам, она мягко говорит: — Рой… Есть вещи, которые сильнее нас. Ядерный взрыв — одна из таких. И каким бы бесстрашным и сильным не был мой берсерк… эту силу не остановить даже ему. — Ка… какой ещё берсерк? — его нарочито сердитый тон только умиляет Корнелию. — Так тебя называла Мисс Пик, — объясняет она, — И, если уж верить в лучшее, мы наверняка сможем её спасти. Вместе с родителями. Вот они с нашим отцом пусть и ломают голову, что делать с этим грёбаным взрывом. — Нашим отцом… — протягивает Рой. — Нашим, а чьим же ещё? Видишь тут ещё кого-то? — улыбается Конни, затем чмокает Роя в висок и помогает усесться рядом. Они долго сидят плечом к плечу, пока осознание того, что вовсю вечереет, не заставляет Конни спросить: — Где вы договорились встретиться с Шеном? Может, пора выдвигаться? — Угу, — соглашается Браун и ведёт её к месту встречи. Шен приходит раньше положенного и, пожимая руку этому худощавому темноволосому пареньку, Конни поражается достоверности брауновского описания: ему действительно не дашь и шестнадцати, и если б не низкий бархатный голос, Конни приняла бы его за школьника. По уговору с Роем Шен принёс еды, и, дождавшись, пока они прикончат порции добытой для них лапши, парень уточняет: — Значит, ровно час? И сразу вниз? — Да. Ровно шестьдесят минут, — подтверждает Браун. — Шестьдесят минут чего? — спрашивает Конни. — Увидишь. Сгорая от нетерпения, она послушно бредёт за парнями, пока они не упираются в… — Колесо обозрения… — осознав, что он задумал, Конни разворачивается на все сто восемьдесят, — Но ты же боишься высоты?! — Ага. Но что поделать, если это лучшая точка обзора. Шен, — Рой обращается к другу, вставшему у панели управления, — Отдам тебе вторую часть оплаты, как только спустишь нас вниз. Ровно час. Запускай. Дождавшись кивка, Рой ступает на железную панель, ведущую к ближайшей кабинке, а Конни… Конни просто не верит в происходящее. Чтобы Рой Браун, да сам полез в это чёртово колесо?! Да уж, этот мир, пожалуй, совсем слетел с катушек… — Ты со мной? — тянет руку Рой. Игнорируя его ладонь, Конни прыгает в кабинку и сама затаскивает его внутрь. Скрежет металла и шальной ветер заставляют того вцепиться в металлический поручень, в то время как колесо уносит их всё выше и выше, пока, наконец, они не замирают на самом верху, а весь город не оказывается перед ними как на ладони. — Вау, — открывшийся вид заставляет Конни встать с места. Опираясь на бортик кабинки, она позволяет ветру гладить лицо и трепать белокурые волосы. — Либерио так сильно выгорел… — грустно заявляет она, — но отсюда он по-прежнему красив. Я даже вижу наш дом. Да, внутренне Рой с ней согласен: отсюда Либерио очень неплох, но они забрались сюда по делу, и не стоит терять ни минуты. — Значит так, по поводу завтра… — сухо начинает он, ни жив ни мёртв от набранной высоты, — Завтра нам надо будет забраться повыше. — Эй… — улыбается Конни, — Расслабься же, ну. Я тысячу раз каталась на этом колесе, и ни одна кабинка не упала. — Угу. Ты тысячу, а я первый. Ладно, — несмотря на липкий страх, Рой старается звучать как можно уверенней, — В общем, посмотри мне за спину. Видишь Стеклянную башню, вон там? — Да. Как красиво она блестит в угасающем солнце… — Эд бормотал, что её обыщут и запрут перед прибытием Ланге. А нам того и надо: ночью, когда там никого уже не будет, мы проберёмся внутрь с помощью УПМ. — А если окна будут закрыты? — Нам не нужны окна. Мы заберёмся через крышу. Там точно есть люк, ведущий вниз. А уж вскрыть его найдётся способ. — А потом? — Потом затаимся внутри, дождёмся нужного момента и… я всё сделаю сам. Пары пистолетов мне хватит. Тебе, я надеюсь, придётся только смотреть. — Понятно. А обратно как? Тоже с помощью УПМ? — Вот это не факт. Это может быть долго, так как при лучшем раскладе нас будет пятеро, и всего лишь один комплект. Я бы рассмотрел спуск по лестнице, но разберёмся по ситуации. Он говорит так буднично, а Конни бледнеет: — А тебе не кажется… что это попахивает самоубийством? — Не кажется… я в этом уверен. От улыбки на его губах Конни хочется пнуть его по колену. — Но ты можешь и не ходить, — выпаливает он, — Правда. Мне такое не впервой, и в конце-то концов именно я заварил эту кашу. Да как ты… Как ты смеешь такое предлагать! — Предложишь ещё раз, — шипит Корнелия, — и я скину тебя отсюда прямо сейчас! Ты всерьёз считаешь, что я отпущу тебя одного?! И так легко откажусь от возможности увидеть мать и отца? Хоть он и убийца… заслуживающий смерти. — Кстати, об этом… — Рой делает глубокий вдох и опирается на перекладину кабины, чтобы встать, — Обернись. И скажи мне, что видишь. — Море. И гавань… — Ага. Именно то место, где рванул колоссальный, когда уничтожил наш флот. Сейчас я кое-что покажу. Давай поменяемся местами. Кабинка наклоняется от их перемещений, и, хоть это заметно напрягает, Рой держится молодцом и всё же усаживается туда, где сидела Конни. — Я покажу тебе масштаб. Наглядно. Повернувшись к морю, Рой сводит указательные пальцы, а затем разводит их в стороны, отмеряя расстояние от одного конца гавани до другого на глаз. — Вот столько, — с пальцами, застывшими друг от друга сантимерах в тридцати, он разворачивается к озадаченной Конни, — Зону вот такого масштаба разнёс к чертям собачьим твой отец. Если смотреть с нашей позиции. — Рой… Это как-то не очень… облегчает ситуацию. — Погоди. Я ещё не всё сказал. Теперь посмотри налево. Видишь во-о-он тот маяк? — Если честно, то с трудом. То есть, я конечно, знаю, что он там есть, но… — Запомни эту точку. А теперь глянь направо в са-а-амый конец береговой линии. Видишь складскую зону с кучей контейнеров? — Вижу. Самый кусочек. — А теперь представь. Двадцать три года назад вся эта линия до самого горизонта была заполнена колоссальными титанами. Вдумайся: вся линия горизонта, от маяка до складов, была заполнена армией Йегера, и тысячи этих бескожих уродов превратили нашу землю в ад! Да мне не хватит рук, чтобы измерить это расстояние отсюда! — Охренеть… Это просто кошмар, — Конни даже не нужно закрывать глаза: она и так всё видит словно наяву. — А теперь осознай, насколько ничтожен был тот припортовый взрыв, которым бахнул твой отец, в сравнении с тотальным пиздецом в лице колоссов, которые уничтожили большую часть человечества. И напомни-ка мне: кто не зассал выступить против Йегера? — Наши родители. — Вот именно. Наши отцы и твоя мать — вот кто встретил лицом к лицу этих ебучих выродков и остановил апокалипсис. Их подвиг перекрывает всё то дерьмо, что они натворили раньше. А прошлые грехи — просто капля в море. — Ты прав, — соглашается Конни, хмуро оглядывая бескрайнюю линию горизонта. Резко стихший ветер превратил некогда буйное море в ровную гладь, и десятки военных кораблей, скопившихся в гавани, отсюда кажутся вовсе игрушечными. Сейчас и не поверишь, что когда-то произошло такое… — Надеюсь, в этом я тебя убедил. И пока не стемнело, перейду к главному, — вобрав в лёгкие побольше воздуха, Рой начинает заготовленную речь, — Слушай меня внимательно: если я вдруг буду в отключке, или вам придётся уйти без меня… Ну не смотри на меня так: я обязан продумать и такой вариант! Так как я не могу нарисовать на карте — она может попасть не в те руки — просто запоминай. Машину мы оставим примерно вон там, запомни эту кирпичную громадину. Вашей задачей будет до неё добраться. Потом вы поедете к восточному выезду, тамошний блокпост вывезет вас кратчайшим путём. Вот посмотри, видишь во-о-он тот длинный забор к востоку от вышки? Вам надо будет ехать вдоль него, и дальше на юг по прямой. Главное — свалить из Либерио, а потом сориентируетесь и сами. — К востоку от вышки вдоль забора… а потом на юг по прямой… — на автомате шепчет Конни, — Я запомнила. Это всё? — Не всё, — бормочет Рой. Молясь, чтобы стемнело поскорее, и не стало видно его горящего лица, он смущённо добавляет, — Сегодня я забирал не только документы, но ещё и… кое-что тебе купил. — Мне?! — парни никогда не дарили ей подарки, и сердце Конни замирает в предвкушении. — Я рассказывал тебе про ювелирную лавку. С прилавком, на котором ничего нельзя было купить. А ведь я давным-давно выяснил почему. Дело в том, что товары на этой витрине прямиком с Парадиза. Хозяин лавки сам элдиец по происхождению и ни в какую не продаёт их марлийцам. Но так как я тоже отчасти элдиец, то вот… Повозившись, Рой достаёт из кармана мешочек. — Может, на вид оно самое обычное, но, если посмотреть внутрь, то… в общем, на, глянь сама. Красный как рак, Рой Браун протягивает Конни подрагивающую ладонь, на которой лежит… серебряное кольцо. Леонхарт, едва дыша от напряжения, берёт его двумя пальцами, заглядывает внутрь и видит вырезанный символ, скрытый от прочих глаз. — Это Крылья Свободы, — не без дрожи в голосе поясняет Рой, — Символ отряда, который возглавлял твой отец. Он и другие элдийцы были заперты внутри стен Парадиза и стремились к свободе. Хоть сейчас и принято считать по-другому, но я уверен: именно они и освободили всех нас. А ещё, крылья ассоциируются с небом, а ты же у нас будущая лётчица и… в общем, ладно… Может, когда-нибудь ты его наденешь. Если оно тебе нравится. Его сердце громко стучит, а утихший ветер предательски выдаёт этот звук. Совсем уже бурый и даже истекающий потом, Рой Браун не верит своим ушам: — Оно идеальное. Надень мне его. Пожалуйста. От этих слов Рой будто падает вниз. Затаив дыхание, он аккуратно водружает кольцо на её левый безымянный палец. А Конни поднимает ладонь вверх и откровенно любуется кольцом на фоне вновь расцветающего розовыми красками заката: — Ты так хорошо всё придумал, — улыбается она, — Так я буду помнить о нём и тебе. А ещё и о маме, она же носит очень похожее, по привычке. Мне очень нравится, правда, — стоит ей потянуться к нему для объятий, как Рой тормозит: — Это ещё не всё. Он достаёт бумажный свёрток и кладёт его рядом с ней на сиденье. — Тогда на балконе я был довольно резок, ну, с твоей сигаретой. Мне не стоило тебе запрещать. У тебя же есть выбор. В общем, раз уж у нас выдался вот такой вечер, то у меня есть пара косяков от Куно и… Если хочешь, можем вместе выкурить их вместе. Это отменная дурь, и скорее всего нас неплохо накроет, на фоне такого-то неба и… блять. Я долбоёб, да? Ну скажи, что я долбоёб. Конни так странно смотрит на него, что он готов провалиться сквозь землю. А её вопрос ни хрена не облегчает ситуацию: — Я могу отказаться? — Разумеется. — А ты хочешь? Их выкурить? — Если честно, то мне… как-то по барабану. Я взял их ради тебя и… — Отправим их твоему другу, — лёгким движением Конни бросает свёрток вниз, — Ибо мне нужно другое. — Что «другое»? — мямлит Рой, а Конни пересаживается к нему. Подумать только: это не он, а она начинает обцеловывать его всего — от горящих ушей до пересохших губ. Его-его, Роя Брауна, оцепеневшего не только от крена кабинки под их общим весом, а ещё и от мгновенного стояка, стоило её губам докоснуться его. Когда, полностью обнаглев, Конни залазит на него сверху, Рой понимает, что его обещание сдерживаться висит на тонюсеньком волоске. — Конни… ты же сама сказала… забыть про любовь… — в промежутках между поцелуями только и может вымолвить он. — Да знаю я, знаю… Но… в отличие от тебя, я… не бронированная, — выдыхает Конни ему в рот, а потом целует так глубоко и сочно, что буквально рвёт волосок воздержания, не оставляя от него и следа. Не справляясь с собой, Рой уже гладит Конни под футболкой, а в голове его сражаются похоть и здравый смысл. Да будь она хоть тысячу раз права, предложив оставить любовь на потом, здравый смысл сильно сдаёт, а потом и вовсе угасает, растворившись после мысли: Она снова сказала, что я Бронированный. А раз так, то и похуй на принципы: Кто, как не Бронированный, может их с лёгкостью перешагнуть? И, целуя её в ответ, Браун молится только о двух вещах: Вот бы остаток часа длился подольше… … и вот бы их поцелуй стал не последним.