Ранним утром Грейнджеры везли детей в больницу, потому что волшебная больница — это хорошо, но недостаточно. Герман сидел, обнимая дремлющую Рие, и вспоминал прошедший день. Когда родители пришли к проснувшейся девочке и обратились к ней с серьезными лицами, девочка испугалась. А потом мама спросила ее… мальчик вспоминал, с каким неверием на лице Рие переспросила маму, как это неверие медленно перетекло в счастье, как потом его любимую девочку успокаивали родители. Рие ревела так, как будто хотела выреветь боль двух жизней, боль никому не нужного ребенка. И вот… Как-то так внезапно оказалось, что она нужна. Весь вечер девочка не слезала с рук родителей и рассказывала… Она рассказывала обо всем, что с ней случилось в этой жизни, как ей жилось, как… оказывается, Герман не знал и восьмой части, хотя и старался узнать.
— А зачем нам в больницу? — спросила Рие утром.
— Понимаешь, доченька, — миссис Грейнджер как-то сразу начала звать Гарриет дочкой, на что та реагировала, как ребенок — прижималась к маме. — Ты была тяжело ранена, а Герман ударился головой. Подлатать-то вас подлатали, но кто знает, какие внутренние повреждения пропустили?
— А Дурсли никогда… — начала девочка.
— Дурсли — это прошлое, — сказала мама. — Папа что-нибудь с ними придумает, и они станут совсем прошлым. А теперь ты наша доченька, и мы будем о тебе заботиться так, как считаем правильным.
Девочка за эти сутки очень много плакала, а аврор Гарри не мог с этим ничего поделать, да и, положа руку на сердце, не хотел. Все его детские страхи, боль, желание семьи, обманутые чувства — все внезапно выплыло на поверхность, не давая тренированному разуму взять вверх. Гарри хотел просто побыть ребенком, и Гермиона, узнавшая о том, как он жил, очень хорошо понимала его. Гарри еще в Мунго осознал, что случилось с девочкой, которая теперь он, но не принял. Принятие началось сейчас, и это было очень тяжело, очень. Настолько, что разум не справлялся, уступая эмоциям.
Они доехали до больницы, откуда-то взялось обычное маггловское кресло, в которое Герман очень бережно усадил Рие, и по хрустящему снегу они двинулись туда, куда вел их мистер Грейнджер.
Девочка очень грустно смотрела на снег, который отныне ей наблюдать только так — с кресла, но Герман как-то почувствовал ее желание и, набрав немного снега, положил Рие в руки. Мама погладила девочку по голове, отчего Рие слегка зажмурилась. Маленькая девочка, не получавшая ласки в раннем детстве, тянулась за ней, и взрослые это очень хорошо видели.
Войдя в приемный покой, мистер Грейнджер сразу же повел их куда-то дальше. Встреченные врачи и медсестры с улыбкой здоровались. Они улыбались и детям, расширяя глаза при виде цвета волос Германа и Рие. Седые дети — это ненормально. Поэтому их провожали долгими взглядами.
— Так, дети, — сказал мистер Грейнджер. — Здесь у нас аппарат магнитно-резонансной томографии, он позволит заглянуть в вас, поэтому я прошу не пугаться и не выводить его из строя. Первым пойдет Герман, потому что на Рие нужно больше времени.
— Хорошо, папа, — кивнул Герман и вошел в открывшуюся дверь.
Пока мальчик отсутствовал, Рие держала на руках мама, потому что папа тоже пошел куда-то внутрь. Мама качала девочку на руках, отчего та опять задремала, расслабившись. Мимо проходили сотрудники клиники, и все они бросали короткий взгляд на седую девочку без ног, пытаясь понять, что же произошло с ней.
Вот открылась дверь, и вышел Герман, подав знак маме. Мама передала ему дремлющую девочку и вошла следом. Так как предстояло полное исследование, то девочку следовало переодеть полностью в больничную одежду, которая предназначалась для МРТ. Именно этим и занялась мама, пока Герман осторожными движениями будил Рие.
— Мы сейчас пойдем вон туда, — показал мальчик. — там будет громко и будет такое кольцо. Ничего страшного в нем нет, пугаться не надо.
— А ты… — девочка несмело подняла на него глаза. — А ты побудешь со мной?
— Конечно, любимая, — улыбнулся Герман. — Я всегда буду с тобой.
— Спасибо… — прошептала Рие.
Уложив девочку на кушетку аппарата, Герман пристегнул ее специальным ремешком и остался рядом. Аппарат загудел, защелкал и двинулся на заметно вздрогнувшую девочку. Аврор сумел взять себя в руки и держал все время исследования, хотя рефлексы кричали о том, что нужно бежать, атаковать, защищаться, но он держался. А врачи, наблюдая результаты на экранах мониторов, приходили во все большее недоумение.
***
— Что у нас по сыну? — спросил мистер Грейнджер.
— Смотри сам, — показали ему на монитор. — Тяжелая черепно-мозговая, ушиб мозга, не долеченный, кстати. Ему бы недельку полежать на препаратах, возможно развитие неприятностей, но мозг строит связи в обход пораженного участка, что уже хорошая новость. На энцефалографию своди обязательно, надо судорожную готовность проверить. Седина, в общем-то, намекает.
— Да, где-то так я и предполагал.
— Структура костей нарушена, значит…
— Понял, — вздохнул доктор Грейнджер. — Давай девочку посмотрим.
— А она тебе кто? — спросил коллега.
— Да уже дочь, пожалуй, — ответил мистер Грейнджер. — Очень у нее недобросовестные опекуны, так что заберем к себе, без вариантов.
— Что в той школе случилось, что у тебя сын с такими повреждениями и девочка… Оп-па, а это что?
— На нее напал дикий зверь, — придумал объяснение доктор Грейнджер.
— Марк, но так не бывает, она от шока кончиться должна была!
— А она и кончилась… Что там еще с ее психикой, одному Господу ведомо…
— Да подожди ты с психикой, сердце посмотреть надо, энцефалографию тоже, как и сыну твоему… Ты смотри, в каком состоянии кости! Да этих опекунов на кол нужно сажать!
— Ох… — доктор смотрел на нарушения строения позвоночника, переломы ребер, недостаток кальция в костях, четко видимый на томографии.
— А вот и дикий зверь… — Характерные следы повреждения бедренных костей не оставляли двоякого толкования.
— Анализы надо делать и учесть, что сердце работает с повышенной нагрузкой, так? — спросил коллегу мистер Грейнджер.
— Так, — вздохнул тот. — Ну и к психиатру нашему отведи ребенка, может, поможет чем.
Мама медленно и осторожно одевала Рие, которая почти мурлыкала от мягких рук той, которую уже называла мамой про себя и даже иногда вслух. Желание семьи в обеих жизнях ребенка было настолько велико, что девочка просто доверилась, не отдавая себе отчета. Просто поверила в то, что не предадут, не выкинут, как ненужную вещь.
Германа и Гарриет водили по куче исследований, брали кровь, чего девочка неожиданно испугалась, но ее успокоил мальчик, просто поглаживая по голове. Было много проводов, но она просто доверилась родителям и Герману. А вот результаты и у Германа, и у Рие не радовали. Получалось, что зимние каникулы обоим придется лежать, не нагружать голову и подставлять филейную часть под не самые безболезненные инъекции. Правда, рассказали им об этом только дома. А потом с Рие разговаривал добрый дяденька, на котором не было белого халата. Он расспрашивал девочку о ее жизни у Дурслей, о школе, о Германе и Грейнджерах.
— Знаешь, Марк, я такого очень давно не видел, — сказал потом психиатр доктору Грейнджеру. — Сын твой стал для девочки всем, без него она не выживет, прими, как факт. Вас она считает родителями и полностью доверяет, тоже прими, как факт. А вот опекуны ее… Я дам тебе бумагу для суда графства, отнесешь ее вместе с медицинским заключением, ее вызывать на суд не должны. Я и не представлял, что такое возможно в наше время.
— Ох, Ричард, — вздохнул мистер Грейнджер. — Я тоже многого себе не представлял, особенно то, что ребенок может в школе поседеть. Так и хочется им с собой оружие выдать.
— Не удержат они пока нормальное, а пукалку — сам знаешь, — согласился с коллегой психиатр.
***
Повестка в суд графства стала совершеннейшим сюрпризом для Вернона Дурсля. А учитывая, что вызывали всю семью, то у него возникло неясное предчувствие катастрофы. Хорошо, хоть эта была в своей школе и не могла ничего сказать. Вернон Дурсль спокойно относился к навязанной им девочке, не любил, конечно, но спокойно — специально не калечил и не избивал, ну а наказание раз в неделю — это было нормальным, по его мнению, воспитанием. Правда, девчонка как-то слишком быстро теряла сознание, но это, наверное, «индивидуальные особенности», как говорят врачи. Вот Петунья да, Петунья ненавидела девочку, казалось, всей душой. Иногда Вернону приходилось защищать девочку от непонятно отчего разошедшейся супруги. Видимо, девочка была слишком похожа на ненавидимую Петуньей сестру-покойницу. И вот теперь вызов в суд…
