Аннигиляция

Леви долго молча наблюдает, как Эрвин возится с радио; так долго, что тот в конце концов поднимает на него глаза и спрашивает: — Тебе не скучно просто наблюдать? Твои руки… Леви усмехается. — Заснул, — врет он. — У нас достаточно дров для костра? Эрвин не отрывается от своей работы. Его руки покрыты грязью и маслом, и Леви никак не может оторвать от них глаз. Он мимолетом думает о том, чтобы вымыть руки Эрвину самому, и краснеет так сильно, что чувствует как горит даже шея. — Дров много не бывает, — говорит Эрвин, все еще не поднимая глаз от радио. Леви отрывает взгляд от его рук и начинает спускаться с башни. Лес густой и тенистый, пахнет мягкой зеленью и совсем не похож на сон Леви, который тревожно покалывает в глубине его сознания. Это прямо здесь, и Леви почти вспоминает его. Но он не чувствует ничего, кроме странного ощущения в затылке, как будто за ним наблюдают. Он поставил две ловушки на кроликов и набрал сухих дров, когда услышал его: голос Эрвина, безошибочно узнаваемый, кричащий. Он роняет дрова. Он двигается быстрее, чем когда-либо за последние годы. Возможно, он никогда не бегал так быстро. На каком-то уровне даже приятно, вот так бежать, но это чувство душит паника в груди. Он добирается до поляны как раз вовремя, чтобы снова услышать крик Эрвина, только на этот раз, из-за близости, он звучит по-другому: возбужденно. Словно он празднует. Паника Леви улетучивается так быстро, что ему становится физически плохо. — Леви! Голос Эрвина разносится над поляной с вершины башни. Он размахивает руками. Леви качает головой и облегченно смеется. Он направляется обратно к башне, но Эрвин начинает говорить еще до того, как тот оказывается наверху. — Я сделал это, — говорит он, голос звучит ближе, хотя Леви не видит его, пока поднимается. — Я сделал это, я сделал это. Леви добирается до вершины, и выражение экстатической радости на лице Эрвина чуть не сбивает его с ног. — Ты слышишь это? Послушай, послушай это. Иди сюда, — Эрвин жестом приглашает Леви сесть рядом с ним. Он разве что из штанов не выпрыгивает. Леви никогда не видел его таким. Радио подает звуки — легко узнаваемые короткие и длинные звуковые сигналы с интервалами. — Азбука Морзе, — говорит Леви, хотя и не может ее расшифровать. Прилив неопознанных эмоций пронзает его грудь. Эрвин кивает, затем говорит: — Это цифры. Одни и те же цифры, снова и снова. На всех частотах, которые я пробовал. Леви садится, хотя бы для того, чтобы быть немного ближе к магнитному притяжению энергии Эрвина. Он нихрена не разбирается в этом. — Я нихрена не разбираюсь в этом. Эрвин фыркает, продолжая возиться. — Сколько цифр в этом номере? — спрашивает Леви. — Четыре. — Сколько цифр в радиочастоте? Эрвин останавливается. — Это запрос на определенную частоту, — говорит он себе под нос, затем поворачивается к Леви. Его глаза широко раскрыты, лицо так близко, а щеки пылают от возбуждения. — Леви, — выдыхает он, и от него пахнет чистой водой, океаном и деревьями. Он мог бы протянуть руку и коснуться его прямо сейчас. Он мог бы сделать это так легко. Эрвин, вероятно, позволил бы ему. Что-то трескается между ними, как молния, и Леви поправляет свою мысль. Эрвин определенно позволил бы ему. Это было бы так легко. Чтобы просто — протянуть руку и взять. Глаза Эрвина цвета неба, безумные от радости. Безрассудные. Леви поворачивает голову и чешет затылок. — Может быть и нет, — бормочет он. — Возможно, я ошибаюсь. Эрвин качает головой, настраиваясь на частоту, которая транслируется. — Не ошибаешься. Десять минут спустя они наконец получают четкий сигнал на частоте вещания, белый шум сменяется пронзительным писком, а затем. У Леви все переворачивается в желудке. — … услышьте нас, пожалуйста, отзовитесь. Это призыв к выжившим. Это голос. Чей-то голос. У Эрвина трясутся руки. Он смотрит на Леви, они оба сидят на водонапорной башне с выражением удивления на лицах, и голос говорит снова. Что-то по-немецки, потом что-то по-испански, потом что-то по-китайски. Ещё на нескольких языках, которые Леви не понимает, потом по-французски. Его Леви понимает. — Повторяю, это призыв к выжившим. Если кто-нибудь может нас услышать, пожалуйста, ответьте. Это призыв к выжившим. Это ребенок, звучит так по крайней мере. Не старше двадцати. Леви чувствует, что ему нужно присесть, несмотря на то, что он уже сидит. Ребенок переключается на английский и снова повторяет те же слова. Должно быть, это запись. Должна быть. Эрвин снова открывает заднюю часть радиоприемника, и его руки трясутся так сильно, что детали ударяются друг о друга. — Двухсторонний, двухсторонний, двухсторонний, — бормочет он себе снова и снова. В голове у Леви сплошной белый шум. Вид трясущихся рук Эрвина отключил все. Он ничего не говорит. Недоверчивое возбуждение Эрвина в мгновение ока сменяется разочарованием, и хладнокровие, которое Леви всегда наблюдал в нем, дает трещину. Его руки не перестают дрожать, и он не может держать их достаточно ровно, чтобы сдвинуть какие-то крошечные кусочки внутри радиоприемника. — Дерьмо. Он выключает радио и проклинает небо, как будто Земля даст ему ответы. Наконец Леви шевелится. Он забирает инструменты из рук Эрвина, берет радиоприемник и кладет себе на колени. — Говори, — тихо произносит он. Эрвин смотрит на него, выражение его лица резкое и почти сердитое, и Леви чувствует, как краснеет под рубашкой, в районе груди. — У тебя трясутся руки, — говорит Леви, и выражение лица Эрвина проясняется. — Мои — нет. Поясняй, что делать. Эрвин кивает, быстро беря себя в руки. — Нам нужно соединить вот это с этим, — указывает он, — чтобы передать сигнал. — Это не двусторонний радиоприемник. — Нет, — соглашается Эрвин. — Поэтому мы не сможем разговаривать. Но мы можем использовать азбуку Морзе, и мы можем слышать, что они нам отвечают. Леви кивает. — К этому передатчику подключены два провода, — снова указывает он, — они маленькие. Я уже довольно давно не делал ничего столь тонкого. Думаю, этот навык теряется со временем. — В его голосе звучит горькая злость. — Вижу их, — тихо говорит Леви, сосредотачиваясь. — Их нужно снять, а затем соединить вместе, — голос Эрвина внезапно становится намного ближе, звучит прямо в ухе Леви, и если бы не твердость рук, он бы точно все уронил. — Передай мне… Инструмент для зачистки проводов оказывается в руке Леви, прежде чем он заканчивает свое предложение. Он чувствует тепло тела Эрвина позади себя, прямо над плечом, ближе, чем они когда-либо находились раньше, и его сердце бьется как у кролика. — У тебя твёрдые руки, — благодарно бормочет Эрвин. Так близко. От его интонации у Леви волосы на затылке встают дыбом. Леви молчит, пока провода не зачищены. — Обшаривал карманы и замки с шести лет. Эрвин на мгновение замолкает, его радость и разочарование за последние несколько часов были настолько откровенны и открыты, что Леви решает добавить: — Начал заниматься сейфами, когда мне исполнилось двенадцать. Тут не до дрожащих рук. — Нет, — шепчет Эрвин, — думаю, что нет. — Мне нужно что-нибудь, чтобы припаять эти… И снова Эрвин протягивает ему что-то, прежде чем он заканчивает. Это игла, длинная и вишнево-красная, нагретая с одного конца, с резиновой рукояткой. Леви начинает соединять провода до того, как игла остынет, и говорит: — Где ты ее взял? — Только что сделал. Будь осторожен, когда будешь отступать назад, я только что развел огонь у тебя за спиной. Леви не смотрит. Его глаза не отрываются от своей задачи. Все вокруг кажется застыло, приостановилось, позволяя им это делать. Ему удается соединить провода, какими бы маленькими они ни были. — Невероятно, — говорит Эрвин себе под нос. Леви краснеет, надеясь, что Эрвин этого не заметит. Они так близко, что он боится, как бы Эрвин это не почувствовал. — Хорошо, — голос Эрвина слишком близко, слишком близко, Леви чувствует его на шее, на ухе, он слишком близко… Эрвин протягивает ему что-то еще, что-то маленькое и металлическое, он не знает что это. — Положи это прямо сюда, — указывает он. Леви делает, как ему говорят, и Эрвин подходит ещё ближе, придвигается так, что вся его грудь касается спины Леви, и говорит: — Нет, нет, подожди. Леви замирает, и причина далеко не одна. Рука Эрвина на мгновение сжимает запястье Леви, останавливая его, затем отпускает. Леви не уверен, что хуже. — Извини, — говорит Эрвин так тихо и так близко, что тепло его дыхания на раковине уха Леви вызывает мурашки на руках. — Немного левее. Видишь синюю деталь? Прямо под нее. Прямо туда. Да, идеально. Прямо туда, да, идеально… Леви сглатывает. Его сердце бьется так быстро, что ему интересно, слышит ли его Эрвин. — Хорошо, давай попробуем. Леви закрывает заднюю панель приёмника, включает его и возвращает Эрвину. Тот некоторое время возится с ним, снова находит частоту того ребёнка и использует антенну, чтобы что-то напечатать на морзе. Он ждет, затем повторяет. Леви задерживает дыхание. Снова. Эрвин посылает сообщение снова и снова в течение пятнадцати минут, в течение двадцати минут. Почти целый час. Леви все ещё дышит через раз. Он не хочет задавать этот вопрос — что, если он не передается, — но тот все равно угрожает вырваться из его рта. Эрвин смотрит на него снизу вверх. Леви говорит: — Что, если он… На другой стороне раздается громкий треск, и запись передачи ребенка обрывается. Леви пристально смотрит на Эрвина, его сердце колотится. Эрвин снова выстукивает сообщение, не сводя глаз с Леви. Леви видит, как расширяются зрачки Эрвина. Треск уступает место взрыву белого шума, а затем, наконец, — это больше похоже на глоток воздуха, чем Леви когда-либо чувствовал: — Это… черт… дерьмо, мы слышим тебя, мы слышим, как ты передаешь, черт, хм. Где, эм. Где ты? Этот голос отличается от того, что на записи, смущенный и взволнованный, но все же, несомненно… Надежда. Вполне возможно, последняя для человечества. Эрвин отчаянно смеется; один громкий возглас, эхом отражающийся от деревьев, затем кладет радио, притягивает Леви к себе, обеими руками сжимая его рубашку в кулаке, и целует. Леви замирает. Тело Эрвина теплое, и он пахнет травой, и на вкус он как… Он отстраняется прежде, чем Леви может нормально среагировать, с почти застенчивым выражением лица, в руках все еще сжата рубашка Леви. Его глаза дикие, зрачки расширены. Он облизывает губы и отводит взгляд, затем снова смотрит на Леви. Тот чувствует, что легкий ветерок сейчас разорвет его на миллион кусочков. — Извини, — тихо говорит Эрвин. — Это было неуместно. Леви качает головой. Он молчит, боясь, что если откроет рот, то скажет какую-нибудь глупость, например, пожалуйста, пожалуйста, прикоснись ко мне еще раз… Эрвин снова берет приемник, руки его дрожат. Он что-то выстукивает, затем говорит Леви тихим голосом: — Я сказал ему, что мы говорим по-английски и что мы где-то к востоку от города. Вот и все, думает Леви. Мы не собираемся это обсуждать. Это было своего рода экстатическое возбуждение, которое охватывает человека один раз, может быть, дважды в жизни. Он понимает, почему Эрвин сделал это. Но он не может избавиться от его вкуса во рту. Вместо этого он кивает, все еще не в силах говорить. Эрвин передает сообщение еще раз. Второй голос, смущенный, возвращается, потрескивая, как будто он жонглирует микрофоном. — Ладно, извини, эм, мне потребовалось некоторое время, чтобы, ну, понять, что ты сказал, — голос вздыхает, затем тихо говорит, как будто сам себе: — Черт, Армин намного лучше разбирается в этой фигне, почему это произошло сегодня. Ладно, ладно. Мне нужно тебя как-то называть. Как мне тебя называть? Головокружительная радость разливается в груди Леви, когда голос, спотыкаясь, расшифровывает сообщения Эрвина. Есть что-то такое — нормальное — в том, как тот, словно студент колледжа, так эффектно проваливается в попытках обнадежить в подобной ситуации. Леви почти улыбается. Эрвин дважды нажимает на что-то еще, не сводя глаз с радио. Кажется, он старательно избегает смотреть Леви в глаза. Леви думает, что его отчаяние из-за прикосновения, должно быть, отразилось на лице, когда Эрвин поцеловал его, иначе он бы так себя не вел. Голос возвращается и говорит: — Хорошо, у меня тут Э, Р, В, И, Н. Эрвин? Правильно? Тот смотрит на Леви и фыркает от смеха, и Леви не может удержаться, чтобы не сказать: — Этот парень идиот. — Ладно. Верно, эм. Я не… я не уверен, что… Э-э, извини, Эрвин, я не очень хорошо в этом разбираюсь, гм. Дай мне… Я пойду посмотрю… Я сейчас вернусь. Я клянусь, хорошо? Клянусь, я сейчас вернусь. Эрвин вбивает в антенну то, что Леви распознает как «да». Они сидят там, на башне, все еще в ошеломленном неверии. Леви устраивается поудобнее и смотрит на Эрвина, и тот, кажется, понимает, что это способ Леви сказать, что он уже готов забыть, что произошло между ними. Эрвин сидит, скрестив ноги, и говорит: — Думаю, мне следует научить тебя азбуке Морзе, на всякий случай. Леви хмурит брови. — На какой случай? — На случай, если я умру. Леви чувствует себя так, словно падает с башни. Он смотрит вдаль, поверх вершин бесконечных деревьев. — Так не умирай. Эрвин смеется. — Я и не планирую. — Хорошо. — Хорошо, — вторит Эрвин, затем долго смотрит на Леви. Он снова облизывает губы, почти рассеянно, и Леви чувствует, как при виде этого у него в животе поднимается волна тепла. Может быть, это было больше, чем… — Хорошо, э-э, Эрвин? Они снова переключают свое внимание на приемник. Ребенок вернулся, ребенок, которого Леви назвал в своей голове Нашей Последней Идиотской Надеждой. — Я собираюсь, э-э, передать рацию парню, который её сделал, хорошо? Он разбирается в этой фигне. Я просто, эм. Не хотел, чтобы ты думал, что я тебя бросил. Теплая, почти ласковая улыбка появляется в уголках рта Эрвина. Он смотрит на Леви. Леви говорит: — Я быстро учусь. Просто говори, что ты нажимаешь вслух, и я подхвачу. В конце концов. Улыбка Эрвина становится шире, и в ней такая открытая привязанность, что Леви снова отворачивается, заливаясь краской до самого затылка. Эрвин постукивает, затем переводит вслух: Спасибо, подмигивая Леви. Пальцы Леви покалывает. У него пересохло во рту. Он не уверен, связано ли это с тем фактом, что на том же континенте, что и он, есть живые люди, или с тем, что на лице Эрвина никогда раньше не было такого выражения. Он выглядит диким, открытым, окрыленным своим открытием и надеждой. Из радио раздается голос, тот голос из первой передачи, более высокий, чем во второй. — Эрвин, это Контроль, ты меня слышишь? Эрвин кивает, выстукивает «да». Затем, спохватившись, говорит: «Да», — в сторону Леви. Тот фыркает. — Да, я понял, — говорит он. Контроль отвечает гораздо быстрее, чем Надежда. — Вас понял, Эрвин. Черт возьми, приятно хоть кого-то слышать. Ты один? Эрвин выбивает «Нет», и Контроль отвечает почти сразу. — Сколько человек в твоей группе? Эрвин выстукивает что-то, что, по мнению Леви, означает два, затем поднимает два пальца к Леви. Его пальцы такие длинные и ловкие, и хотя сейчас совсем не время для этого, но Леви снова чувствует, как краснеет под рубашкой. — Вас понял, двое в вашей группе. А теперь послушай, Эрвин… — по радио звучит шум, как будто несколько человек двигаются одновременно, и несколько шепотов накладываются друг на друга, так, что у Леви создается впечатление, что пара детей дерутся между собой. — Эрвин, — произносит слегка запыхавшийся голос Контроля, — Ребята, заткнитесь, я говорю… У нас были некоторые, эм… Проблемы с безопасностью в последнее время… Проблемы с безопасностью? Что-то болезненно скручивается в животе Леви, паника и шок одновременно. Он пристально смотрит на Эрвина, наблюдая за тем, как зрачки мужчины сужаются. Эрвин стучит, прерывая трансляцию, и шепчет: «Выжившие?» низким, жужжащим голосом. Леви почти физически ощущает беспокойство Эрвина. Контроль сухо смеется, без капли юмора. Он соображает гораздо быстрее, чем Надежда. — Можно и так сказать, я думаю. Вроде того. Будьте осторожны, вы оба. Эрвин кивает, затем, кажется, одергивается, как будто вспоминая, что Контроль не может его видеть. — Да, — тихо говорит он. Он выстукивает это слово. Сердце Леви бьется слишком быстро. — Итак, поскольку у нас возникли проблемы с безопасностью, я хочу, чтобы вы отправились в место с закрытой частотой. Тогда мы сможем поговорить по защищенной линии. Как вам такой вариант? — Умно, — комментирует Эрвин, бросая взгляд на Леви. Он кивает, снова печатает «Да». — Примерно в 60 милях от города находится военная база. Есть шанс, что ты знаешь где это? Эрвин ухмыляется, широко и почти злобно, в его глазах что-то дикое, чего Леви никогда раньше не видел. Это заставляет руки Леви дрожать, и он чувствует, как горячая волна желания разливается в низу его живота. Эрвин бормочет: «И война, как и жизнь, снова окупается», — с тем же убийственно мрачным выражением на лице. Леви думает, что на него не должно так… так сильно влиять эта жестокость в выражении лица Эрвина, но он ничего не может с собой поделать. Очень внезапно и так сильно, что он едва может дышать, он хочет этой жестокости. Он впивается ногтями в ладонь и снова сосредотачивается на радио. — Он не сказал, в каком направлении, — говорит Эрвин, не обращая внимания на то, как Леви задыхается и краснеет, просто наблюдая за его лицом. — Умный ребенок. Он выстукивает «Да». Контроль вздыхает с облегчением. — Спасибо, черт, спасибо, черт, тебе, Эрвин. Когда доберешься туда, найди защищенную линию и позвони на эту частоту, хорошо? Я расскажу тебе остальное. Эрвин выстукивает что-то длинное, что Леви совсем не понимает. Эрвин вполголоса шепчет Леви: — Я сказал: «Приятно знать, что мозг выжил». Контроль смеется, и его голос такой высокий и мягкий, и звучит так молодо, что Леви не может поверить, что они доверяют человеку, который еще практически ребенок. — Я думаю, по крайней мере минимум два мозга, Эрвин, — говорит Контроль. — Я дам тебе месяц туда добраться и отправить нам сигнал. Идет? Эрвин выстукивает, шепчет в сторону Леви: — Две недели. — Не забегай вперед, — говорит Контроль, и, несмотря на то, как молодо он звучит, Леви не может не верить ему. — Будьте осторожны. Отключаюсь. Эрвин выключает радио, затем смотрит на Леви. Тот не знает, что сказать, поэтому останавливается на: — Блядский ж ты ебанарот. Эрвин смеется, по-настоящему смеется, и Леви, словно хлыстом, ударяет дикими, открытыми эмоциями Эрвина, словно птица, вырвавшаяся из клетки. — Ебанарот, — повторяет Эрвин, вытирая глаза. Он встает и протягивает Леви руку, чтобы помочь подняться. Леви принимает ее не задумываясь, даже не осознавая, что год назад он скорее отрубил бы себе руку, чем согласился бы даже на такой незначительный жест. — База находится к западу от города, — говорит Эрвин, отряхивая штаны и начиная спускаться. — Это примерно в 50 милях отсюда. — Он указывает на толстый покров деревьев. — В ту сторону. Леви спускается вслед за ним, слегка раздраженный тем, как медленно тот движется. Леви всегда все делал слишком быстро. — Сначала я хочу проверить свои ловушки, — говорит Леви, когда их ноги касаются земли. — После можем идти. Эрвин кивает и направляется к их лагерю, чтобы собрать вещи. Леви направляется в лес, и что-то похожее на меланхолию разъедает его грудь. В лесу безопасно, красиво, тихо. Он пахнет зеленью и мягкостью, и Леви иногда ловит себя на том, что шепчет деревьям. Он будет скучать по этим деревьям, думает он, и позволяет беспокойству всколыхнуться внутри, размышляя о рисках безопасности, о которых упоминал Контроль. Другие выжившие. Враждебные. Леви доходит до своей самой дальней ловушки и находит… Его сердце останавливается. Тело кролика исчезло, капкан весь в крови, но его голова свисает с дерева, как украшение. Привязанная к ветке, тщательно. Намеренно. Какой-то первобытный инстинкт кричит в груди Леви: Убирайся из леса. Импульс такой сильный, что он едва чувствует свои ноги, так быстро он бежит по настилу из мертвых листьев и грязи. Что-то не так. Он никогда не бегал так быстро. Он чувствует запах лесной подстилки в своих легких. Убирайся из леса. Он никогда не чувствовал ничего подобного, как будто что-то дремлющее и животное в глубине его мозга внезапно проснулось и кричит. Он перепрыгивает через мертвое дерево, солнечный свет освещает маленьких жучков и пылинки на нем, и оно теплое, когда он кладет на него руку. Несоответствие. Вот подходящее слово, которое он ищет. Вот что такое этот страх. Деревья тихие, красивые и совершенные, мирные — все, о чем когда-либо мечтал Леви, и все же… Уходи, уходи уходи… Все его волосы встают дыбом. Нелепо, но такое чувство, что лес предупреждает его… … уходи, Леви, уходи, уходи… Он никогда в жизни не бегал так быстро и даже почти не запыхался. Он добирается до башни за считанные минуты, находит Эрвина, как раз заканчивающего упаковывать вещи, останавливается прямо перед ним и выхватывает сумку из его рук. Поведение Эрвина мгновенно меняется. — Что такое? — Мы должны идти, — Леви оглядывается вокруг, чувствуя себя загнанным в угол животным, которым, он уверен, он и является. — Сейчас. Эрвин кивает, и они уходят, быстро, но тихо, в направлении Базы. Они добираются до опушки леса, и Леви мешкается. — Что? — спрашивает Эрвин, сдвинув брови. — Ты этого не чувствуешь? Эрвин оглядывается. — Чувствуешь что? Леви смотрит на деревья. Все его тело восстает против идеи снова зайти туда, как будто он ступает на вражескую территорию. — Это… что-то не так, — заканчивает он, все еще глядя на темный лес. Он поднимает руки, слегка удивленный тем, что нож уже у него в руке. Эрвин роется в своем рюкзаке и достает что-то маленькое и металлическое. — Это что, хренов пистолет? — спрашивает Леви, рассеянно и сердито. Эрвин бросает на него извиняющийся взгляд. — Тебе никогда не приходило в голову, что было бы неплохо упомянуть, что ты носишь его с собой? — Лев… Что-то гремит в лесу, словно упавшее дерево. Несколько ветвей ломаются одновременно. Все тело Леви вибрирует. Эрвин взводит курок пистолета и направляет его в темноту. Убирайся из леса, кричат инстинкты Леви, и все же, когда Эрвин делает осторожный шаг в сторону, Леви следует за ним без вопросов. Эрвин наступает на ветку, она ломается, громко, как выстрел, и он морщится. Послеполуденный свет пробивается сквозь деревья, и Леви не может сдержать дрожь, которая пробегает у него по телу, когда он наблюдает за тенями. Шаги Леви совершенно бесшумны. Эрвин даже оборачивается, чтобы убедиться, что тот все еще там, его собственные ноги издают тихий хруст сквозь листья. Он бросает взгляд на Леви, опускает глаза к его ногам, но впереди них обрывается еще одна ветка, и его внимание возвращается к ней. Он кивает Леви, а затем указывает на его ноги и дергает головой. Он имеет в виду — Ты тише и быстрее, обходи вокруг. Когда он научился так хорошо читать Эрвина? Эрвин держит пистолет поднятым, взведенным, устойчиво. Я прикрою тебя. Леви держит нож, теплый и знакомый, в своей ладони, и делает так, как говорит Эрвин. Он делает широкую дугу в сторону, огибая звук сзади. Он видит сквозь деревья пистолет Эрвина, направленный на звук, но тот слишком далеко. Шанса, что пуля достигнет цели, нет. Ломается еще одна ветка. По коже Леви пробегают мурашки от ощущения неправильности, пронизывающего воздух, как запах больного человека. Он чувствует, как он отравляет лес. Он дрожит. Убирайся из… Он стряхивает с себя инстинктивное желание убежать. У них нет выбора. Нож все еще крепко зажат в его руке, но он не может сдержать пот, который стекает по шее сзади. Он делает еще один шаг, и что-то появляется в поле зрения… У Леви леденеет в груди. Это человек. Он никогда не видел ничего подобного. Волос нет, кожа головы местами в крови, как будто ее вырвали. Они примерно одного роста с Леви, и тот в замешательстве вертится кругами, как будто что-то забыл. В его окровавленных руках радиопередатчик. Леви слышит, как Эрвин делает несколько шагов ближе, но, сам он, похоже, не может даже пошевелиться. Эрвин говорит низким голосом: — Леви, ты в порядке? Леви кивает. Рука с ножом поднимается, чтобы указать на человека, просто… просто стоящего посреди леса, как потерянный ребенок. Эрвин прищуривается и спрашивает: — Кто ты? Тот не отвечает. Радиопередатчик подает звуковой сигнал. Взгляд Эрвина падает на него. — Ты выследил нас здесь. Зачем? Он поднимает глаза, останавливает на Эрвине дикий и одновременно растерянный, не совсем ясный, взгляд. Он произносит грубым, резким голосом, как будто говорить - большое усилие: — Я… я не… у меня ноги болят… Он идет к Эрвину шаткими, жуткими шагами, от которых Леви становится плохо. Уголок его рта медленно и густо кровоточит. Затем что-то выкатывается из рюкзака на землю, пинаемое неуклюжей ногой их странного гостя. Рука. Человеческая рука, явно обгрызенная на запястье. Леви едва успевает это заметить, как Эрвин выстреливает каннибалу между глаз. Тот сразу же оседает вниз. Леви смотрит на Эрвина и дышит. — Спасибо. — Всегда пожалуйста, — говорит Эрвин, не сводя глаз с тела. Леви чувствует себя странно запыхавшимся, как будто он пробежал большое расстояние. У него кружится голова. Он поворачивается к Эрвину, и его вид нивелирует панику Леви. Он дышит. — Что… что было не так с этим человеком? Эрвин приседает. — Я не могу сказать наверняка. Но дезориентация, проблемы с памятью, проблемы с ходьбой и речью. Это симптомы прионной болезни. Брови Леви поднимаются. — Типо, как Коровье бешенство? Эрвин смотрит на него и почти улыбается. — Именно. Его улыбка исчезает, и они с Леви смотрят на отрубленную руку, на запястье видны четкие следы зубов. — Прионные болезни довольно часто встречаются у каннибалов, — говорит Эрвин, и у Леви мурашки бегут по спине. Он думает о передатчике, который держал каннибал, все еще крепко зажатый в мертвой руке. Он перестал пищать. — Каннибалы. Множественное число. Эрвин кивает, встает и переступает через тело. — Кто-то послал этого человека сюда. Ты видел передатчик. Нам повезло, что болезнь была настолько прогрессирующей к тому времени, когда он добрался до нас. Леви подходит к телу и роется в его карманах, ищет в рюкзаке все, что они могут использовать. Рука все еще там, холодная и жуткая. Леви ее игнорирует. Он вытаскивает что-то длинное и твердое, с ручкой и чехлом… Меч. Леви чувствует, что злобно улыбается, обнажает меч, чтобы осмотреть его. Он легкий, серебристый, пугающе острый. Его. Эрвин снова идет в направлении Базы, как будто ничего не случилось. Леви следует за ним. В лесу тихо, не обращая внимания на кровопролитие на земле. Солнце лениво просвечивает сквозь деревья, и листья на верхушках становятся ярко-зелеными, когда Леви, прищуриваясь, смотрит на них. Но он не может избавиться от глубокой паники, этого первобытного, инстинктивного страха. Убирайся из... — Каннибалы, — повторяет Леви, потому что из всего, что произошло, это кажется самым странным. — Черт. Эрвин снова кивает. Его пистолет все еще в руке. — База в нескольких неделях пути, — говорит он. Его рука, сжимающая пистолет, дрожит. Как будто он наконец-то отпускает себя и позволяет своему телу бояться. Леви пристраивает меч себе на бедро — там ему самое место. — У нас есть кое-какие новости для Контроля, да? Эрвин вздрагивает. — Да. Что-то взбирается на дерево рядом с Леви, и он сильно вздрагивает, чувствуя что его тело на пределе. Убирайся из леса. — Нам лучше поторопиться.