Аннигиляция

«Кровь скажет, но часто говорит слишком много.» Дон Маркиз

Раздается неожиданный шум в комнате, хрипло кричат люди, а затем возвращается голос Контроля — в нем безошибочно угадывается улыбка. — Святое дерьмо, как мы рады тебя слышать! Черт! Эрвин ухмыляется, затем тянется к Леви и сжимает его шею сзади. Он чувствует, как его кожа нагревается под пальцами Эрвина так быстро, что он боится, та вспыхнет пламенем, и у него кружится голова, и его тошнит, и он, кажется, умирает, а затем рука снова исчезает. — Честно говоря, Эрвин, мы не можем поверить, что вы добрались туда, — говорит Контроль, его голос намного четче, чем раньше, по маленькому радио. — Я был почти уверен, что он сыграет в ящик, — говорит яркий, упрямый голос, который Леви сразу же идентифицирует как Надежду. Голос диспетчера отрывается от приемника и говорит: — Эрен, теперь это открытый канал передачи, помнишь? Как телефон? Надежда говорит: — А? Эрвин ухмыляется и вырезает цифры новой частоты на верхней части их маленького радиоприемника, чтобы помнить их, когда им снова понадобится уйти. Контроль и Надежда тихо спорят на линии, и в выражении лица Эрвина появляется какая-то надежда, а Леви чувствует что его слегка тошнит. Во всем этом есть что-то странно знакомое, от чего у Леви сводит зубы. Они зря тратят время. Кошмар Леви пронзает его сознание — они идут. Леви стоит рядом с Эрвином и говорит, голосом более резким, чем он хотел: — Что нам теперь делать, Контроль? Шум разговоров стихает, и Контроль возвращается. — Вам двоим нужно добраться до нас. У нас есть кров, припасы. Стены. Эти… люди… они не могут сюда попасть. — Где вы находитесь? — спрашивает Эрвин, не сводя глаз с Леви. Как только он смотрит на него, Леви чувствует его взгляд до кончиков пальцев ног, в солнечном сплетении. Прошедший час возвращается в памяти Леви, и сейчас не время, совсем не время… Но возможно время никогда не наступит, и поэтому Леви на мгновение отпускает себя, позволяя, а затем наблюдает, как глаза Эрвина, кажется, обшаривают все его тело: пальцы ног, колени, талию, грудь, в которой бьется сердце. Они задерживаются на горле Леви, в том месте, где под кожей бьется пульс, а затем на его губах, на его языке, когда тот бессознательно облизывает губы. Контроль говорит, а Леви все еще не может оторвать глаз от Эрвина. — Мы на побережье. Где-то в десяти километрах к северу от границы штата — вы не пропустите стены, наткнетесь прямо на нас, если будете держаться побережья. Леви снова чувствует головокружение, затем вспоминает, насколько они все еще пьяны. Эрвин на мгновение замолкает, потом наконец отводит взгляд — Леви чувствует себя так, словно его выпустили из медвежьего капкана, — и говорит: — Дай нам месяц, чтобы добраться до вас. — Месяц? — это снова Надежда, недоверчиво. — Чувак, этого очень мало — ты пьян что ли или что? Леви фыркает, затем прикусывает губу, чтобы молчать. Он поднимает глаза и видит, что Эрвин снова наблюдает за ним со странным выражением на лице. В подавляющем большинстве моментов он чувствует себя так, словно находится во сне. Всего несколько минут назад он был теплым, сонным, пьяным и в нескольких дюймах от того, чтобы протянуть руку и коснуться лица Эрвина, а теперь… — Ах, черт, — голос Надежды звучит издалека, и на линии раздается какой-то звуковой сигнал. — Твою ж, Арм… Контроль ругается на языке, который Леви не узнает — может быть, на немецком — и говорит: — Эрвин, мы перехватили сообщение с … одной из частот, которая … э-э, дерьмо. — … В этом районе есть разведчики? Твою мать… Надежда все еще говорит на заднем плане, перекрикивая сигналы тревоги. — …Быстро закрывается, может быть, десять километров… — Убирай их к черту оттуда, они идут … Они идут. Леви вспоминает свой сон, видит свою отрубленную голову и голову Эрвина и предупреждающе сжимает предплечье мужчины. Они оба стоят совершенно неподвижно, прислушиваясь, кожа на ладони Леви покалывает там, где она касается руки Эрвина. На Базе тихо. На другой стороне линии, однако, совсем наоборот. Голос Надежды звучит безумно, когда он раздается из глубины комнаты: — Вам лучше убраться к чертовой матери оттуда. Сейчас же. Леви с болью осознает тот факт, что он все еще пьян. Он задается вопросом, как он будет драться в таком состоянии, вспоминает обо всех драках в барах, которые он когда-либо выигрывал, затем мимолетно всплывает картинка, как они стоят спиной к спине с Фарланом — передавая бутылку виски друг другу и нанося удары между глотками. Кажется, будто это было в другой жизни, такой далекой, что едва ли кажется воспоминанием. Если кто-то и способен драться пьяным, так это он. Контроль говорит: — Есть некоторые, э-э… люди. Которые, похоже, отслеживают ваш радиосигнал, и … — он прочищает горло, и Леви подходит ближе к панели. — Они не… — Мы встречались, — коротко говорит Леви. — Сколько у нас времени до их прихода? — Пять минут, — из динамика раздается новый голос, женский, тихий, а затем звучит громче, как будто она только что вошла в комнату, и в ее голосе столько жесткости, что у Леви мурашки бегут по спине. Похоже, она близко знакома со Смертью. Эрвин достает пистолет, проверяет, заряжен ли он, и смотрит на Леви. — Нам нужно добраться до оружейной. — Подожди, — женщина — Смерть, думает Леви, — снова говорит. Ее голос холодный, пугающий, но такой сильный. — Поражайте их шеи. Леви обнажает меч, а в другой руке держит перочинный нож. — Их шеи? Контроль говорит: — Они ведут себя не как нормальные люди, они как будто невосприимчивы к боли. Похоже, у них что-то не в порядке с нервной системой… — Не имеет значения почему, — вмешивается Смерть. — Поражайте заднюю часть их шеи. Леви протягивает руку, и Эрвин ловит ее, в жесте поддержки. Они долго смотрят друг на друга. — Это люди? то, о чем мы говорим, — говорит Леви тихим голосом. — Больше нет, — говорит Смерть. — Я не… Я не понимаю. Голос Смерти суров. — Ты поймёшь. Контроль и Надежда перекрикивают друг друга, и Леви кажется, что его голова вот-вот взорвется. — … Уходите, уходите оттуда … — … У нас все еще есть наша частота … — …В шеи, просто бегите так быстро, как мо… — … Контакт, просто доберитесь сюда… Эрвин снова кладет руку на шею Леви, теплую и знакомую, и это единственное, что кажется разумным. Он тихо говорит: — Леви. Нам нужно добраться до оружейной. Леви бросает взгляд на Эрвина. Он забывает о радио, он забывает о Контроле, он забывает о каннибалах, идущих за ними. Глаза Эрвина — все еще не совсем трезвые — единственное, что он знает. Затем Эрвин говорит: — У меня почти закончились патроны. Что-то похожее на свинцовую тяжесть тошнотворно оседает в животе Леви. Они одни, на заброшенной военной базе, пьяные, с очень небольшим количеством боеприпасов и оружия. Их единственная помощь находится в сотне миль отсюда, и это все реально, так внезапно, ужасно, так неизбежно реально. Входная дверь, которую, как теперь понимает Леви, Эрвин запер и закрыл за ними цепью, дребезжит. Леви смотрит на Эрвина и сжимает свой меч так крепко, что костяшки его пальцев белеют, но руки перестают дрожать. — Нам нужно добраться до оружейной. Леви чувствует, что трезвеет. Верно. Оружейный склад. Словно узел ослабляется в груди Леви. Так было всегда. Угроза насилия, войны, неизбежность приближения смерти — всегда оказывало на Леви своего рода успокаивающее действие. Как будто мир, наконец, возвращается в свое законное состояние. Он всегда вздыхает почти с облегчением, всегда чувствует, как замедляется его сердце. Как будто мир напоминает ему: Конечно. Да. Вот как это всегда и бывает. Ты чуть не забыл. Они добираются до оружейной. В ней почти пусто, но кое-что осталось: пара коробок с боеприпасами для Эрвина, еще несколько пистолетов и взрывчатка. Леви хватает одну единственную мину и бежит, чтобы установить ее в узком коридоре. Эрвин протягивает ему дробовик, и Леви интуитивно вспоминает о старом обрезе Кенни и говорит резче, чем хотел: — Нет. Дверь снова дребезжит. Леви слышит это в дальнем конце длинного коридора. За ней раздаются голоса, кричащие. Значит, они все еще достаточно в сознании, чтобы говорить, — плохой знак. Эрвин говорит: — Возьми его, Леви. — Я ненавижу оружие. Взгляд Эрвина суров. — Не будь… Леви замечает блеск серебра под скамейкой у дальней стены и отталкивается от шкафчиков, направляясь к ней. Он поднимает нож и сжимает его в руке, чувствует вес огромного лезвия и видит свое собственное грязное, измученное отражение в металле. Нож длиной с предплечье Леви, хоть и короче меча. С мечом в одной руке Леви подбрасывает нож в воздух и ловит его наотмашь, обратной хваткой, именно так, как он предпочитает. Он улыбается Эрвину, и улыбка на его лице выглядит как безумие. Тихая близость их мгновения раньше кажется было десятилетия назад. — Для этого не нужны боеприпасы. Эрвин заряжает оба пистолета и кладет их в кобуры под мышками, пристегивает винтовку к спине и сжимает АК обеими руками. Его глаза более сосредоточенны, внимательны и пусты, более, чем когда-либо видел Леви. Как будто Эрвин снова облачился в костюм, который ему идеально подходит и который он больше никогда не хотел надевать. — Ты знаешь, как этим пользоваться? — спрашивает Эрвин, и Леви думает о часах, проведенных в подвале Кенни, тренировках и крови по всему полу. Вспоминает, с какой заботой Кенни развивал в нем именно это, этот единственный аспект. Он снова обнажает зубы, но это уже не похоже на улыбку. Эрвин вздрагивает. — Да, — говорит он, но выражение его лица говорит больше. Эрвин кивает. Они смотрят друг на друга: Леви, с клинком в каждой руке и другим, поменьше, на бедре, а Эрвин с четырьмя пистолетами и двумя гранатами, висящими у него на поясе. Выходя, Леви хватает четыре старые, неустойчивые динамитные шашки, а затем оглядывается на Эрвина. — Готов? Эрвин кивает. Они едва успевают взглянуть друг на друга, как дверь ломается. Каннибалы — а это и есть каннибалы, это совершенно ясно — немедленно заполняют узкое пространство коридора. Мина взрывается, и Леви окутывает ужасно тонкий, теплый туман. Тот момент, когда каннибалы отступают назад — опасаясь взрыва, который уничтожил некоторых из них, — Эрвин использует, чтобы опуститься на одно колено и прицелиться из АК. Леви хочет коснуться его плеча, только сейчас, но не может отпустить лезвия в своих руках, поэтому вместо этого он выходит в коридор, а Эрвин стоит на коленях позади него. — Прикроешь меня? — спрашивает он, и Эрвин поднимает пистолет. Каннибалы ужасны. Их кожа грязная и окровавленная, тонкая и нездоровая, местами покрытая струпьями. Пропорции их тел кажутся неправильными, как будто природа совершила какую-то ошибку, которую не смогла устранить, а их глаза налиты кровью и совершенно лишены рассудка. Похоже, что болезнь распространилась и изменила разум, и Леви, не колеблясь, убивает первого. Она теплая, кровь на его запястьях, и Леви чувствует краткий проблеск тошнотворных полузабытых воспоминаний, прежде чем снова отталкивает их в глубь сознания. Он двигается быстро. Гораздо быстрее, чем они. Он разрезает четырех из них поперек затылка так глубоко, что головы отваливаются, а затем разрезает еще пятерых. Он бросает динамитную шашку над их головами, и получает ответный взрыв-облако из внутренностей, от вида которого у него выворачивает желудок. Он бросает еще одну, используя другую руку, чтобы рубить. Эрвин ворчит у него за спиной, но Леви его не видит. Четвертая динамитная шашка взрывается в коридоре, и обдает ливнем из цемента и изоляции, и Леви пригибается, закинув руки над головой, звук стали его ножей поет у него в ушах. Он теряет счет тому, сколько рук он ломает, сколько плеч хватает, сколько горловин перерезает по ошибке. Они спотыкаются, их глаза закатываются, но они не падают, пока Леви не перережет им спинной мозг. Они продолжают наступать. Это похоже на борьбу с толпой, но так даже проще, потому что большинство из них просто давят, медленно и неуклюже. Один изо всех сил сопротивляется, задерживает Леви на драгоценную полсекунды, когда другой проходит мимо них, обходит Леви, загоняя в угол. Теперь их трое. Они бросаются на него, нанося удары с диким, отчаянным видом животных, борющихся за свою жизнь. Один достаёт лицо Леви, и он чувствует, как трескается его скула, чувствует, как рассекается кожа над бровью. Он отшатывается — он знает, как сильно кровоточат такие раны, и что скоро он ослепнет, — и голос Эрвина разносится по помещению, как удар грома. — Ложись! Леви опускается на одно колено и катится вперед к противоположной стене, в то время как Эрвин осыпает коридор градом пуль. Волна людей — и Леви начинает переосмысливать использование этого слова — замедляется, пули пронзают их тела. Эрвин не останавливается. Он продолжает стрелять и твою мать, автоматическое оружие ужасает, и Леви ничего не может сделать против града выстрелов, кроме как присесть, благодарный за отсрочку, но фактически оказавшийся в ловушке. Один из каннибалов опускается на колени и смотрит Леви в глаза, протягивает руку и… Он не может, он не может двигаться, он не может защитить себя, не рискуя быть застреленным… — Эрвин! — он перекрикивает пули, громко, властно — он не слышал от себя такого тона ни разу за столько лет. Эрвин немедленно останавливается, и Леви отбрасывает того обеими ногами, упираясь локтями в стену. Грудная клетка каннибала сминается под силой удара, и Леви умудряется вонзить свой нож в шею этого уже животного. Он вздыхает, смотрит на Эрвина и делает к нему шаг, по всему его лицу стекает кровь, теплая, тяжелая и липкая. Порез на брови слишком сильно кровоточит, из-за чего его почти невозможно разглядеть. Он пытается стереть кровь. — Мне нужно чтобы ты меня прикрыл, но я не могу пошевелиться, когда ты стреляешь из этой штуки, — говорит он, прищурив глаза от крови. У него возникает странное воспоминание о том, как Кенни предупреждал его об этом, о крови и ослеплении, но ему удается отбросить и его. Он разворачивается и потрошит каннибала в коридоре. Его внутренности вываливаются к ногам Леви, обескураживающе теплые. Эрвин уже достает пистолеты, и Леви на мгновение оборачивается к нему, но его меч уже на полпути к шеи каннибала. — Все в порядке? Эрвин ничего не отвечает, только взводит оба пистолета одновременно, а затем начинает стрелять по затылкам с поразительной точностью. Время проходит в странном тумане, в тумане из конечностей, кулаков, локтей и крови, так много крови. Порез над глазом Леви кровоточит так сильно, что кровь стекает по всей стороне его лица к горлу. Эрвин зовет его по имени, и Леви поворачивается как раз вовремя, чтобы поймать гильзу от дробовика, которую Эрвин бросает ему. Он открывает ее, в то время как Эрвин прикрывает его, дымка из пуль так близко, что он почти чувствует исходящий от них ветер. Порох внутри снаряда темный и пахнет теплом, и Леви заливает им свой порез на брови. Это, конечно, больно и жжет, но останавливает кровотечение. Леви вытирает лицо, и на этот раз оно остается чистым. У него снова в строю оба глаза. Он коротко кивает Эрвину, прежде чем тот стреляет еще в двух каннибалов рядом с ним. Это ошеломляет, скорость и точность, с которыми стреляет Эрвин. Он перезаряжается так быстро, что Леви едва замечает. Он никогда не промахивается. Леви не высовывается, достает тех, кто проходит мимо пуль, и после того, как прошло время, которое с легкостью можно определить и как 10 минут, и как 4 часа, коридор заполнен трупами. Все кончено, вот так просто. Как ни странно, тихо. Леви очень хорошо слышит звук собственного дыхания и чувствует металлический, тёплый, как железо, запах крови, исходящий от него. Эрвин тоже тяжело дышит, на его рубашке и руках кровь, а с одной стороны челюсти синяк. Под ним груда трупов. Леви даже не заметил, как кто-то прошел мимо него. Ему повезло, что Эрвин не умер. Тот встает, кажется, оценивая себя, затем встает поверх трупов и говорит Леви: — Ты в порядке? Он кивает, странно пораженный тем, как волосы Эрвина, все в крови и поту, падают ему на глаза, как темно-фиолетовым мерцает синяк на его челюсти. Синяк притягивает его. Он хочет дотронуться пальцами, хоть и не знает почему. Они направляются к двери, но чьи-то голоса останавливают их обоих на полпути. Леви ныряет за дверной проем и тащит Эрвина за собой. — …Исключительно опасно, я бы сказал. — Да, согласна с тобой. Разговаривают два человека, мужчина и женщина. Ясными, пугающе разумными голосами. — Мы должны быть осторожны. Следуй за мной на расстоянии, — Женщина. У нее четкий, резкий и странно грубый голос. — Имир, ты уверена, что они приведут нас… — Да. Я уверена. Эрвин и Леви смотрят друг на друга. Что-то камнем падает в живот Леви. Кровь на костяшках его пальцев, где он сжимает свои клинки, липкая и густая. Кожа зудит. — …Скорее должны их найти, иначе мы потеряем… Два человека проходят мимо них, небрежно переступая через своих товарищей. Их шаги звучат по-другому. Размеренные. Полностью контролируемые. Леви не чувствует себя готовым сражаться с ними по причинам, которых не понимает. Как только те сворачивают за угол, Леви двигается, надеясь, что Эрвин последует за ним. Он следует. Они выбираются из здания с радио — и чудо — в основном невредимые. Леви в крови с ног до головы. У Эрвина почти кончились боеприпасы. — Нам нужно идти, — говорит Леви, в голосе все еще звучит тот непривычный властный тон, которым он не пользовался годами. — Сейчас. Эрвин кивает в знак согласия, затем говорит: — Мы должны пойти этим путем… — он указывает направление. — Им будет труднее выследить нас. Леви, кивая, говорит: — Давай. Эрвин поворачивается, будто ждал разрешения, и странный, горячий трепет пробегает по телу Леви до самых пяток. Они идут почти час, прежде чем кто-то из них заговорит. Чтобы быть уверенными, что два каннибала с Базы не последовали за ними, они, постоянно оглядываясь через плечо, возвращаются по своим же следам и делают крюки. Они ступают в ручей, поднимаясь по неглубокому руслу, идя ногами в воде. Холодно, но так почти невозможно их отследить. Наконец, они оба расслабляются почти одновременно. Эрвин присаживается на корточки и моет руки в холодной воде, Леви делает то же самое. Кровь снова скользит по его коже, как только корка становится влажной, прежде чем смыться водой. Леви трет лицо мокрыми руками, затем наклоняется и моет лицо и волосы в воде. Порох над его глазом смывается, а холод приносит облегчение. Порез теперь заживёт сам по себе. Леви позволяет себе насладиться кратким ощущением чистоты, холодным ударом воды, а затем воздухом по коже, волосам. Когда он подходит и убирает мокрые волосы с лица, Эрвин наблюдает за ним с выражением такой боли и восхищения, что Леви шокирован до глубины души. — Что? — спрашивает он, хотя они оба знают. Эрвин смотрит, приоткрыв губы, на его рубашке кровь. Его глаза поднимаются к бледной, обнаженной коже лба Леви, над темной прядью его волос, задерживаются на шее, где ему не совсем до конца удалось смыть всю грязь и кровь. Леви чувствует жар этого взгляда на ледяной коже. Эрвин наконец отворачивается, не отвечая, и они продолжают идти несколько минут, прежде чем он говорит: — Я понятия не имел, что ты можешь так драться. — Ты хороший стрелок, — возражает Леви. «Мы оба жестокие животные», — хочет сказать он. Ему становится стыдно от тона голоса Эрвина: в нем благоговейный трепет, почти страх. — Я проходил подготовку, — говорит Эрвин. Шаги цепенеют от воды. Они хорошо продвигаются. Леви задается вопросом, как долго им придется идти по реке. — Ты не говорил, что служил. — Не говорил. — Я думал, ты взломщик сейфов. — Я был. Эрвин поворачивается, продолжая идти. — Ты сражаешься не как один из них. Леви пожимает плечами. — Ты сражаешься как солдат. — Я и был солдатом. — Я знаю. Леви отворачивается и продолжает идти по ледяной воде. Он смотрит, как послеполуденное солнце пробивается сквозь деревья, царапая кровь, все еще оставшуюся у него на горле, и гадает, достаточно ли они запутали следы. Оторвались ли от преследователей или те где-то там, наблюдают за деревьями.