Аннигиляция

"Имя Аполлон родственно греческому глаголу apollesthai , “полностью разрушать, убивать, уничтожать, опустошать”…. “Apollon emos” обозначает бога как “мой Аполлон” и “мой разрушитель” одними и теми же словами." Энн Карсон // Cassandra Float Can

Леви ждет. Он ждет и ненавидит себя. Он ничего не может сделать. Он меряет шагами маленькую комнату, прислушивается к неглубокому дыханию Эрвина и ждет. Наконец он садится на край кровати и просто смотрит; изучает слишком бледное, слишком красивое лицо Эрвина. — Эрвин? Все еще, все еще, словно ток пронзает его, вызывает дрожь от груди до самых ног, каждый раз, когда он произносит имя Эрвина. Даже сейчас. Это больно. Всегда больно, когда он произносит его имя, когда смотрит на его лицо, но сейчас… с вероятностью… Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. — Эрвин. Он мазохист. Он хочет почувствовать эту ужасную боль, пронзающую его ребра при звуке этого имени, как будто кости его груди являются проводниками. Пустыми, звенящими. — Эрвин, пожалуйста. Он никогда так не умолял. Никогда так, одной ногой уже в пустоте. Голос дрожит от страха, отчаяния и чего-то еще. Он вспоминает, как в последний раз умолял Эрвина о чем-то в этой самой комнате, и чувствует, как что-то твердое рванулось вперед в его груди. Эрвин не шевелится, но дышать не перестает. Прошло всего шесть минут. Леви кладет дрожащую руку на лодыжку Эрвина, и все его тело разжимается, раскрывается как устрица с приливом. Тепло кожи Эрвина под его ладонью меняет всю его физиологию. Он чувствует неглубокое, похожее на кроличье, биение сердца Эрвина. Его собственное замедляется, совсем немного. — Ты должен выжить, — говорит он мягким голосом. Воздух неподвижен и пахнет влажными зелеными листьями и корой. Здесь удивительно тихо, хотя Леви этого не замечает. Над дырой в крыше сияет тысяча тысяча звезд. — Не умирай, — говорит он внезапно настойчивым тоном. — Я… Он знает, что это правда, но не может произнести, поэтому вместо этого он говорит: — Ты нужен мне. Он немного крепче сжимает пальцы вокруг лодыжки Эрвина. Ночь становится холодной, но он почти не чувствует этого. Кожа Эрвина теплая под холодными пальцами Леви, но на ощупь она недостаточно теплая. Так всегда было? Леви слышит, как снаружи трескается ветка, и весь воздух в комнате, кажется, превращается в туннель перед ним, сосредоточенный, настойчиво шепчущий, как это было месяцы назад: Убирайся, они… Он встряхивает головой, чтобы прояснить ее. Это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме того, что он не должен отрывать руку от кожи Эрвина. Он чувствует себя совершенно выжатым, измученным, обнаженным, как будто его кожа вывернута наизнанку. Тихое, неглубокое дыхание Эрвина впивается в него, как кирка. — Пожалуйста, — шепчет он в воздух так тихо, что Эрвин не смог бы услышать, даже если бы был в сознании. — Пожалуйста, Эрвин. Снаружи раздается еще какой-то звук, резкий и неестественный, но Леви даже не вздрагивает. Проходит много времени, или же оно стоит на месте — невозможно сказать наверняка. Ночь становится гуще, холоднее, сверчки, лягушки и совы становятся громче, но Леви чувствует себя так, словно он подвешен между реальностями — наблюдает, как проходит время, не касаясь его. Внезапно что-то пробивается сквозь деревья с грохочущим, отчетливо механическим звуком. Леви подпрыгивает, сам того не желая, сжимая ногу Эрвина. Громкий, звонкий голос раздается снаружи дома. Слышится безошибочный звук работающего двигателя. — Леви! Сердце Леви подпрыгивает, и он встает, рука все еще крепко держит успокаивающе теплую лодыжку Эрвина. — Здесь, — он не двигается. Он не может пошевелиться. Он не может оставить его. Дверь распахивается, и в доме раздается несколько пар шагов. Три человека, если Леви сосредоточится и посчитает. В спальню заглядывает голова, и широко раскрытые, напряженные зеленые глаза смотрят на Леви, затем на Эрвина. Парню не больше 24 или 25 лет. — Ханджи, сюда! Тогда Леви узнает его голос. Надежда. Это Надежда. Леви собирается заговорить, но каким-то образом вид другого живого, дышащего, здорового человека спирает всю его грудь. Он чувствует себя запутавшимся в своей панике, неспособным справиться с таким количеством чувств сразу. Появляется еще одна голова, на этот раз со значительно более длинными, гораздо более грязными волосами, любопытным лицом и совершенно неопределенного пола. Он инстинктивно понимает, что это Истерия. Надежда назвал её имя. — Ханджи? — заставляет себя сказать Леви. Его голос хрипит. Раньше он этого почти не замечал. Он уже много лет не разговаривал с человеком, не считая Эрвина. Ханджи кивает, не сводя глаз с Эрвина. Она подходит к кровати, обходя Леви, не прося его отодвинуться. Она проверяет пальцами его пульс, прикасается к лицу, внимательно всматривается в ужасный, прижженный обрубок его руки. — Нам нужно перенести его. Сейчас же. Рука Леви напрягается. Он встречается взглядом с Ханджи, но не знает, что сказать. — Я помогу, — говорит Надежда, его голос внезапно становится намного мягче. К его спине пристегнут пистолет, другой у бедра. Нож на поясе и еще один в ботинке. Несмотря на молодое, открытое лицо, при взгляде на него Леви чувствует укол дурного предчувствия. Что-то инстинктивное. Опасный, говорит его разум. Поэтому, когда Надежда тянется к Эрвину, Леви почти рычит на него, как бешеная собака. Тот колеблется, глядя на выражение лица Леви. — Мы должны забрать его отсюда, Леви. Он долго смотрит на лицо Эрвина, пытаясь вдохнуть, но в груди так тяжело, что это почти невозможно. Наконец он кивает, и Надежда вздыхает с облегчением. — Кстати, я Эрен, — говорит Надежда. Его голос тихий, как будто Эрвин спит и тот не хочет его разбудить. У Ханджи нет таких сомнений. Она смотрит на входную дверь и кричит: — Все чисто, Микс? Леви слышит отчетливый звук двух взведенных курков, а затем низкий, ровный голос Смерти: — Чисто. Ханджи поворачивается к ним. — Постарайтесь как можно аккуратнее нести его, нам нужно двигаться. Они втроем поднимают Эрвина: Надежда-Эрен — за ноги, Ханджи держит за живот, а Леви под мышкой одной руки, придерживая его голову, как драгоценную вещь. Смерть выглядит странно знакомой; у нее жесткое, плоское выражение лица, которое Леви узнает по своему отражению в зеркале, ее руки ловко сжимают оружие. То, как она стоит, сразу же заставляет Леви стиснуть зубы, а инстинкты кричать об опасности. Он кивает ей, и она кивает в ответ, прикрывая их, пока они несут Эрвина к машине. Это не столько автомобиль, сколько какая-то странная помесь квадроцикла и грузовика. Он выглядит так, как будто его собрали из кучи разных деталей, и пахнет — странно. Как будто он работает на чем-то другом, а не на бензине. Эрен садится за руль, и Смерть, не выпуская оружия, садится рядом с ним на пассажирское сиденье. Ее глаза не отрываются от леса. Леви и Ханджи кладут Эрвина в кузов грузовика, и та поворачивается и кричит вперед: — Все чисто, малыши. Они трогаются, и первая кочка бьет голову Эрвина о деревянную скамью. Леви хватает его слишком поздно, и Ханджи морщится и говорит: — Эрен, можно немного помягче, хорошо? Ханджи возится с несколькими бутылочками и инструментами, с которыми Леви совершенно не знаком, делает Эрвину несколько инъекций, а затем перевязывает ужасную культю его руки. Она тихо бормочет, как будто разговаривает с Эрвином. Леви не может разобрать большую часть кроме последней фразы: — Ты потерял слишком много крови, мой друг. Ханджи измеряет его пульс и кровяное давление, качая головой. Небрежная оценка заставляет сердце Леви замереть в груди. — Нам нужно что-то сделать прямо сейчас. Затем она поворачивается к Леви. — Ты случайно не знаешь его группу крови? Леви на мгновение закрывает глаза. — Нет. Но я универсальный донор. Ты можешь взять мою. Ханджи качает своей грязной головой. Леви с облегчением отмечает, что её руки очень чистые. — Он потерял слишком много, чтобы забрать ее у одного человека. Это небезопасно для тебя. Леви пожимает плечами. Ханджи хмурит брови. — Ты потеряешь около 40% своей крови. Он снова пожимает плечами, глядя на Эрвина и чувствуя, как его грудь выворачивается наизнанку. Странное выражение появляется на лице Ханджи, и очень тихо она шепчет: — Понятно. Леви смотрит ей в глаза. Ханджи говорит: — Ты готов это сделать? Ты понимаешь, какой это риск? Ты намного меньше, чем н… — Если это не сделать, он умрет? — Возможно. Есть риск гиперволемического шока. Но это также может у… — Просто сделай это. Ханджи долго смотрит на него. — Послушай меня, Леви. Он смотрит на нее, но почти невозможно отвести надолго взгляд от Эрвина. Его рука скользит по его лбу, и он мягко откидывает его волосы назад. Голос Ханджи мягкий, но уверенный. — С учетом разницы ваших комплекций, количество крови, которую мне придётся взять у тебя, чтобы стабилизировать Эрвина, чрезвычайно опасна. Леви кивает. В ушах у него перестало звенеть. Он может ему помочь. Он может спасти его. — Это не больница. Все может пойти не так, как надо, ты понимаешь? Это может убить тебя. Он вспоминает разговор, который они вели на Базе целую жизнь назад. Что-то о любви к чему-то, способному тебя уничтожить. Леви снова кивает. — Сделай это. — Леви… — Твою мать, сделай уже, — затем, тише, чтобы двое впереди не могли услышать: — Пожалуйста. Ханджи стискивает челюсти и кивает. — Ложись и сними эту рубашку — сколько на тебе твоей крови? Леви опускает взгляд. — Ни капли. — Ты уверен? Не ранен? Леви задумывается, затем кивает. — Если зараженная кровь попала в порез на твоей коже, даже небольшой, даже в глаза… — Не попала. Он помнит все не так хорошо, как следовало бы. Все — в красной дымке страха и жестокости. Но в этом он уверен. Они его не достали. Ханджи не выглядит убежденной. — Ханджи, — говорит Леви мягким голосом, все еще нежно поглаживая Эрвина по волосам. — Если бы я знал, что моя кровь заражена, я бы никогда не отдал ее ему. Никогда. — И все же я хотела бы это проверить, — говорит Ханджи, когда отворачивается за спиртом и иглами. — Даже с твоей группой крови все еще есть вероятность отторжения. Делать это без тестов невероятно рискованно. — Она не выглядит расстроенной. Она выглядит… любопытной. Почти восхищенной. Что обескураживающе расходится с ее словами. — К сожалению, у нас нет на это времени. Она наклоняется вперед, в то время как Леви снимает рубашку, держа в руках несколько ужасно пахнущих губок. — Мне придется поверить тебе на слово, что ты не заражен, пока я не смогу проверить тебя сама. Если ты ошибаешься, — она бросают на Леви мрачный взгляд. — Нам придется убить тебя. Леви кивает, снимает рубашку, и Ханджи останавливается, уставившись на него. Леви ощетинился. — Что? — Хм? — Ханджи несколько раз моргает, затем снова принимается за иглы. — Просто заметила на тебе много крови. И шрамы. — Они старые. — Я вижу. — И, очевидно, не от этих…существ. — Титанов. — Так что они, черт, не имеют отношения к этому. Ханджи поднимает брови. — Хорошо, хорошо, — она указывает на место рядом с Эрвином и надевает пару нитриловых перчаток. — Устраивайся поудобнее И откинься назад. Сожми кулак. Леви делает, как ему говорят, тихо, пока Ханджи протирает всю руку — и тело тоже. Он кивает в знак одобрения, не задумываясь об этом, и Ханджи кривит губы. Веки Эрвина даже не дергаются, когда Ханджи вводит иглу, и что-то во всем этом заставляет Леви чувствовать тошноту в животе. — Ты ел сегодня? Леви смотрит на нее с недоверчивым выражением лица. — А, ну да, — говорит Ханджи. — Ты все ещё уверен? Леви смотрит на Эрвина, и его переполняет странное желание прижать свои губы к его. Что, если что-то случится? Что, если Эрвину нужно больше крови, чем может дать Леви? Ответ прост: Леви отдаст все, и умрет. Но Эрвин будет жить. — Я бы сказал, если бы не был уверен. Ханджи кивает и прижимает другую иглу к коже Леви. Над его головой установка, где его кровь сливается в какой-то мешок, а затем вливается в Эрвина. Он смотрит, как это происходит, желая, чтобы это помогло. Леви откидывается на спинку сиденья, прислоняется головой к борту грузовика и закрывает глаза. Он не знает, сколько проходит времени. Дорога ухабистая, хотя и не такая плохая, как вначале. Он внезапно чувствует себя измотанным, весь день словно обрушивается на него. Он приоткрывает один глаз и видит, что Ханджи с любопытством наблюдает за Эрвином, прищурив глаза. — Что? Ханджи поднимает глаза, затем машет рукой. — Мне просто интересно, почему у него такая сильная потеря крови. Обычно такие вещи требуются только при постоянной потере крови, например, при внутреннем кровотечении. Леви тяжело сглатывает. Он даже не подумал об этом. Ханджи продолжает. — Странно, что требуется прямое переливание крови от человека к человеку, но оно точно требуется. — Она рассеянно чешет голову, ругается, когда понимает, что у неё теперь грязные руки, а затем надевают другую чистую пару перчаток. — Либо у Эрвина внутреннее кровотечение, либо его рука довольно долго кровоточила, прежде чем он смог ее прижечь. Леви морщится при упоминании о прижигании. Он не может думать об этом. На другой руке Эрвина на ладони длинный яркий ожог, который Ханджи осматривает, пока они разговаривают. — Я предполагаю, — говорит Ханджи, рассеянно очищая и перевязывая ожог, — что Титаны отрезали ему руку, а затем Эрвин был либо вырублен, либо потерял сознание. Он истекал кровью некоторое время, прежде чем очнулся и сам остановил кровотечение. Леви снова смотрит на лицо Эрвина. — Боже, Эрвин. Ханджи кивает, сосредоточившись на осмотре Эрвина на предмет других травм и признаков внутреннего кровотечения. — Честно говоря, удивительно, что он выдержал так долго. Упрямый, да? Леви чувствует, как у него подергиваются губы. Он кивает. — Как ты себя чувствуешь сейчас Леви? Он чувствует… головокружение. Легкое, как будто он очень голоден. — Хорошо, — говорит он, его веки слегка подрагивают. Ханджи тычет в него пальцем. — Выпей это, — строго говорит она, пихая ему в руки что-то в пластиковом пакете. — Я сомневаюсь, что это сильно поможет, но хоть что-то. Леви пьет. Отвратительно сладко. — У меня нет капельниц, — говорит Ханджи разочарованно, — Иначе я сомневаюсь, что это было бы необходимо. Так что, если ты упадешь в обморок… Что ж, я надеюсь, мы будем недалеко от дома. В противном случае… Леви машет свободной рукой, обрывая её. — Я понял. У него… сейчас так кружится голова. Его мозг работает медленно и нечетко. Как это случилось так быстро? Сколько времени прошло? Сколько его крови уже перетекло в Эрвина? Он улыбается. Эрвину она нужнее. — Ты любишь его, — говорит Ханджи так тихо, что никто другой не может услышать. Леви никогда раньше не слышал, как это говорят вслух. Он вздыхает. — Как давно вы вместе? Леви пожимает плечами. У него невероятно кружится голова. Он ударяется головой о стену позади себя и закрывает глаза. — Я нашел его. В лесу. Ханджи, похоже, удовлетворяет этот ответ. Леви чувствует что-то странное в груди, похожее на всхлип или икоту. Требуется мгновение, чтобы понять, что это хихиканье. Сколько у него ушло крови? — Имеет смысл, — бормочет он, поворачивая голову к Эрвину. — Имеет смысл, что ты такой. — Он протягивает свободную руку, чтобы коснуться лица Эрвина. — Высасываешь из меня жизнь. Спасибо, черт. Ханджи молчит, с любопытством наблюдая за ними обоими. — Бог чумы, — говорит Леви уже невнятным голосом. — Бог исцеления. Бог медицины. — Аполлон, — тихо говорит Ханджи, переводя взгляд на Эрвина. Уголки ее губ слегка приподнимаются. — Мой Аполлон, — бормочет Леви, перед его закрытыми глазами маленькие световые узоры. Он открывает веки, но видит не четко. Все окрашено в яркий, глубокий синий цвет. — Леви? Леви чувствует, как его голова мотается из стороны в сторону, но это очень трудно контролировать. Она такая тяжелая. Ханджи тянется к его лицу и сжимает челюсть. Ее руки удивительно сильные. — Леви! Леви открывает глаза. Ханджи — странный, расплывчатый голубой контур. — Мы еще недостаточно близко, — говорит Ханджи, хотя в ушах Леви звенит так громко, что он едва слышит. Такое чувство, будто кто-то набил их ватой. — Тебе пока нельзя отключаться. Очнись. Леви хмурит брови и машет рукой, словно отгоняя насекомое. Уйди, я хочу спать. — Леви. Оставь меня в покое. — Открой глаза, Леви. Я так устал… — Ты нужен Эрвину, Леви, пожалуйста… Глаза Леви распахиваются. — Эрвин? — он хрипло произносит имя, прежде чем его измученный мозг успевает осмыслить его. Это просто Ханджи. Эрвин все еще ужасно тих и лежит рядом с ним. Он тянется к нему, но его руки цепенеют. Они почти не двигаются. Его мозг такой расплывчатый, мысли медленные и бессвязные. Эрвин. Ему нужен Эрвин. Он хочет быть ближе к нему. Он двигается, и Ханджи бросается вперед, чтобы остановить его. — Пожалуйста — тихо говорит он. — Только на минутку. Я так устал. Глаза Ханджи пристально смотрят на его лицо, обеспокоенно. Он задается вопросом, как он должно быть выглядит. Он опускается рядом с Эрвином на скамейку, стараясь не тревожить иглы в их руках, и смотрит ему в лицо. Его разум, кажется, заполнен мягким, густым туманом. Все кажется…меньше. Ближе. Почти плоским. Как будто он смотрит на мир, слышит его, видит его на листе бумаги. Он касается лица Эрвина, и его кожа такая теплая по сравнению с пальцами Леви. Определенно, теплее, чем раньше. Леви чувствует, что улыбается. Он давно так не улыбался за все то время, что может вспомнить, и это от бреда. Он целует Эрвина в макушку, не обращая внимания на то, что Ханджи наблюдает за ними, и шепчет: — Не умирай. Затем он шепчет Ханджи, едва повышая голос — внезапно ему кажется, что требуется огромное усилие, чтобы говорить нормально, — все еще прижимаясь ртом к волосам Эрвина: — Спасибо, что спасаешь его. Ханджи качает головой. — Он еще не выбрался из леса. Леви смеется. — Из леса, — затем его накрывает один короткий, ослепляющий прилив страха, и он смотрит на Ханджи и говорит: — Нам нужно выбраться из леса. — Да, Леви. — Что-то не так… — Я знаю. Мысли Леви невозможно выстроить в связную линию. Все это требует столько усилий. Он никогда в жизни так не уставал. Он целует Эрвина в висок и тихо говорит: — Пообещай мне кое-что, Ханджи. — Хм? — Если я потеряю сознание, а Эрвину все еще будет требоваться кровь, пообещай мне, что будешь продолжать давать ее ему. Ханджи выглядит встревоженной. — Я не могу этого обещать. Это, скорее всего, убьет тебя. — Пожалуйста, — говорит Леви, онемевшими пальцами свободной руки обхватывая здоровое плечо Эрвина. Каким-то образом тот все еще пахнет самим собой. Под всей этой кровью, химикатами и смертью. Все еще пахнет тем же золотом, что нагретая солнцем кожа. Голос Леви звучит невнятно, когда он говорит. — Если он… я не могу… я не хочу… Просто. Пожалуйста, пообещай мне это. Ханджи касается лица Леви, изучая его, со странной смесью беспокойства, привязанности и медицинского любопытства. — Хорошо. Леви вздыхает с облегчением, а затем падает. Смутно, он все еще может слышать, как будто через мягкий тканевый фильтр. — Эрен, — говорит Ханджи, в голосе которой впервые слышится резкость и паника. — Как далеко мы? Голос Эрена слишком трудно расслышать, и у Леви звенит в ушах, и Ханджи снова проверяет Эрвина, и все слишком тяжелое, чтобы держать — его голова, его руки, его глаза, звуки и запахи, его собственное сердце. Голос Ханджи звучит очень отстраненно, когда говорит: — Прости, Леви. Затем Леви падает обратно в никуда.