Аннигиляция

Ты сказал: “Я люблю тебя.” Почему так происходит, что самая неоригинальная вещь на свете, которую мы говорим друг другу все еще остается тем, что мы страстно желаем слышать? “Я люблю тебя” – это всегда цитата. Не ты первый сказал это, и не я, однако ты их произносишь, а я вслед за тобой, и мы говорим, как дикари, что выучили три эти слова и твердим их, словно молитву. Джанетт Уинтерсон // Письма на Теле

Прости, Леви. Леви отмечает три вещи, когда просыпается: во-первых, у него самая сильная головная боль в жизни, во-вторых, он никогда так не хотел пить, и в-третьих, он, твою мать, жив. Голос Ханджи странно отдается эхом в его голове, как полусон, который он не может вспомнить. Прости, Леви. Я не могу позволить тебе умереть. Я нарушила свое обещание. Он медленно, осторожно садится, держась за голову, как будто она разобьется, если он пошевелит ею слишком быстро, и обнаруживает незнакомого человека, спящего в его комнате. Он не может заставить свой мозг работать. Тот крутится медленно и с трудом, как будто в шестеренках застряли песчинки. Тело чувствуется странным. Что с ним про… Понимание обрушивается на него. — Эрвин. Незнакомый человек начинает просыпаться, голубые глаза такие огромные, что делают его похожими на фарфоровую куклу. Леви внезапно перестает дышать. — Что с… Эрвин… что… — Все в порядке, все в порядке, — быстро говорит человек. Леви с ужасом осознает, что узнает этот голос. — Контроль? Контроль улыбается, и Леви не может поверить, что они доверились этому ребенку, каким бы обоснованным это не оказалось сейчас. Он выглядит моложе Эрена. Он выглядит как подросток. — Вообще-то, я Армин, — говорит он мягким голосом. Затем он добавляет: — Эрвин жив. У Леви сразу же перехватывает дыхание, и он снова падает на кровать. Кровать? Он смотрит вниз. Он в постели. Настоящей, мягкой и чистой. Не говоря уже о том, что он тоже чист… Его мозг все еще затуманен, и изо всех сил пытаясь удержать свои мысли в порядке, он говорит: — Контроль, кто-то мыл меня, пока я был без сознания? Контроль вздрагивает, затем говорит: — Я Армин. — Ну? Контроль-Армин кивает. — Прости. Это просто… вы, ребята, были реально отвратительны. Ханджи сказала, что это опасно для медицинской целостности больницы. Мозг Леви все еще не соображает, мысли нечеткие. Ему слишком многое нужно переварить, и все все время ускользает от понимания. Единственное, что он знает, это… — Эрвин жив. Армин кивает. — Да. — Ему лучше? Армин наклоняет голову вправо, а затем снова назад. — Ты спас ему жизнь. И ему дают очень сильные антибиотики. Затем он улыбается так широко, что Леви тоже почти улыбается. — Но да. Намного лучше. Маленькие песчинки в мозгу Леви просачиваются одна за другой, пока он, наконец, не осознает это и не спрашивает сквозь прилив нечеловечески сильного облегчения: — Очнулся? — Периодически. Как и ты. Мы следили за вами по очереди. Леви двигается, чтобы встать, хотя все его тело болит, а голова гудит так сильно, что ему кажется, будто он видит свою головную боль. Он замерзает. Армин с озабоченным выражением лица протягивает обе руки и говорит: — Ого, куда это ты собрался? — Я хочу увидеть его. — Ни за что. Леви бросает взгляд на Армина. Несмотря на то, что он чувствует себя так, словно сделан из мокрой бумаги, он, должно быть, сохранил какую-то часть себя в выражении лица, потому что Армин бледнеет. — Собираешься остановить меня? Армин вздыхает, затем придвигает свой стул ближе к кровати Леви. — Леви, ты чуть не умер. У тебя было бы необратимое повреждение мозга, если бы я не дал тебе кровь. Леви останавливается. Армин слегка улыбается. — Первая положительная. Универсальный донор, как и ты. — Ты… — Ничего похожего на то, что сделал ты для Эрвина, — торопливо говорит Армин. — На самом деле это было невероятно глупо с твоей стороны. Но я дал тебе достаточно, чтобы у тебя не было необратимых повреждений. — Он нервно проводит рукой по волосам. — Просто чтобы помочь тебе, типа, быстрее восстановиться. Леви ошеломлен. Никто никогда раньше не делал для него ничего подобного. Он же даже не знает этого ребенка. — Я… спасибо тебе. Армин пожимает плечами. — В этом правда ничего такого. У нас нет оборудования, чтобы хранить кровь, иначе в этом даже не было бы необходимости. — Парень… — Армин. — Армин. Я благодарен за это. Очень. Но мне нужно увидеть Эрвина, — он чувствует как мрачное выражение появляется на его лице и только слегка сожалеет о нем. — И поверь, ты не хочешь вставать у меня на пути. Армин вздыхает, проводя рукой по лицу. В этот момент Эрен просовывает голову в комнату и говорит: — Эй, Арм, теперь моя очередь… о, черт возьми! Леви поднимает брови, глядя на Эрена, и тот с криком уносится по коридору. — Ханджи! Он очнулся! Хандж… Леви решает, что еще большее количество людей сделает все намного сложнее, и свешивает ноги с края кровати. Он свирепо смотрит на Армина и тихо говорит: — Или отойди, или отведи меня к нему. Армин встает и помогает Леви подняться на ноги. Слабость обрушивается на него таким сильным ударом, что он едва не падает, и рука Армина сжимается на его плече. Он ненавидит это. Это заставляет железный, безумный голос в его голове шептать одно и то же снова и снова. Не прикасайся ко мне… Он отмахивается от Армина тихим: — Я сам. Они уже на полпути по коридору, когда натыкаются на Ханджи. Леви смутно осознает, что ему следует осмотреть где он находится, но единственное, что у него на уме, — это Эрвин Эрвин Эрвин Эрвин… Ханджи смотрит на Леви, замолкает, а затем указывает на дверь в конце коридора. — Он там, но мне все еще нужно провести тесты на тебе, черт возьми. Леви отмахивается от нее и ловит легкую улыбку на ее губах, когда проходит мимо. Армин все еще маячит у него за спиной, как будто ждет, что Леви в любой момент бросится вперед. Ему вдруг хочется, чтобы они все исчезли. Он не хочет видеть Эрвина под чьим-либо наблюдением; он в ужасе от того, что сделает с ним вид Эрвина. Мысль о том, чтобы посмотреть на его лицо, прикоснуться к нему опустошает. Он не сможет скрыть этого на своем лице, и от того, что он так открыто обнажится перед этими незнакомцами, у него выворачивает живот. — Дай мне…пространство. Армин хмурится, а Леви раздраженно говорит: — Парень, я не собираюсь падать. К счастью, все они оставляют его в покое. Он колеблется у двери. Его разум — яркая, гудящая пустота, пальцы рук и ног онемели от внезапной волны необъяснимой паники. Что… что будет… Он качает головой и открывает дверь. Эрвин в сознании. Он поворачивается и смотрит на него, улыбается так широко, что больно смотреть, и говорит как ни в чем не бывало: — Привет, Леви. Внезапно наступил конец света. Колени Леви подкашиваются, и он опирается на дверь, хватаясь за ручку позади себя, чтобы удержаться на ногах. Он не может… даже думать, когда Эрвин так близко к нему… — Леви? Его имя никогда не принадлежало ему так, как сейчас. Это уничтожает его. Он чувствует себя полностью раскрытым, затем разбитым и тщательно, кропотливо собранным воедино. Он задыхается, сам того не осознавая. Он не может заставить свои ноги функционировать. Он не может пошевелиться. Эрвин снова говорит, жестикулируя рукой. Это все еще так странно — видеть там только одну. — Эй. Иди сюда. Ноги Леви двигаются сами по себе, тогда как несколько секунд назад они были совершенно неподвижны. Он идет. Он садится в кресло рядом с кроватью Эрвина — слишком близко, недостаточно близко. Он не может заставить себя прикоснуться к нему. Он знает, что когда он это сделает, это уничтожит их обоих. Поэтому он садится и кладет руки себе на колени, медленно, болезненно обдумывая расстояние между ними, повторяя в голове одну и ту же фразу снова и снова. Больше никогда. Больше никогда. Больше никогда. Он не позволит себя снова так выпотрошить. Если для этого ему придётся держать дистанцию между ними — при одной мысли о которой его сердце сжимается в ужасной пустоте — то так тому и быть. Больше никогда. Он отдал слишком много власти в руки Эрвина, слишком сильно доверился. Это ошибка. Он отчаянно пытается убедить себя в этом, но не может удержаться, глядя на впадину на горле Эрвина, как человек, умирающий от жажды. Эрвин говорит так серьезно, что Леви к этому не готов, и его слова пробивают бульдозером аккуратную стену, которую Леви пытается восстановить. — Ханджи сказала мне, что почти половина крови в моем теле — твоя. Леви чувствует, как стул, на котором он сидит, словно опустился на несколько дюймов, отчего его желудок подскочил к груди, а сердце забилось сильнее. Его руки сжимаются. Пальцы ступней покалывает. У него перехватывает дыхание. Он не может говорить. Он на полсекунды встречается взглядом с Эрвином, и этот взгляд уничтожает его окончательно. Он сможет увидеть бешеное биение сердца Эрвина, если присмотрится повнимательнее. Оно стучит прямо под челюстью. Пульсирует кровью Леви. — Я… да. Эрвин смотрит еще одно долгое мгновение. Кажется, что-то мешает ему протянуть руку вперёд — возможно, выражение лица Леви. Они просто смотрят друг на друга. Руки Леви дрожат. Эрвин подносит руку к лицу, изучает ее. Смотрит на вены, на все крошечные капилляры, удерживающие ее целостность. — Твоя, — тихо говорит он, слишком тихо. Леви не уверен, что ему нужно это слышать. Он и так знает. Есть что-то в том, чтобы видеть Эрвина, наблюдать, как он двигается и говорит, наблюдать за биением его собственной крови в его венах, это замораживает Леви до глубины души. Он чувствует такой ужас, какого никогда раньше не испытывал. Эрвин был мертв. Леви смирился с этим, а потом он смирился с тем, что Эрвин был жив, но он был мертв, а потом он очнулся, и ни один из них не был мертв, и… И он не… Он не мог… Он сидит тихо, руки трясутся на коленях, и он даже не может посмотреть Эрвину в глаза. Он помнит, что в первый раз, когда он прикоснулся к Эрвину, он был так напуган, что не смог взглянуть на него. Он помнит, как во второй раз, когда он прикоснулся к Эрвину — по-настоящему, по-настоящему прикоснулся к нему, Эрвин исчез на следующее утро и забрал с собой всю человечность Леви. — Леви? Сколько раз это будет происходить? Сколько еще раз он должен заставлять себя смотреть, прикасаться, а затем неизбежно терять все, прежде чем это полностью уничтожит его? Эрвин не может понять этого, этого страха. — Леви. Он снова поднимает глаза на лицо Эрвина — но не на его глаза — с ужасающе колоссальным усилием. Выражение лица Эрвина ошеломляет его. Он никогда не видел ничего подобного. Свет слишком ярок для такого выражения — оно существует для звездного света, костров и признаний шепотом, а не для этого. Слишком резко. Слишком открыто. Леви чувствует, как с них обоих заживо сдирают кожу. — Ты думаешь, я не боюсь? — почти сердито шепчет Эрвин. Конечно, он видит его насквозь. Конечно. — Ты думаешь, я не понимаю этого выражения на твоем лице и не чувствую, как оно скручивает мою грудь? Я знаю, что я сделал, — мягко говорит Эрвин. Леви качает головой. Он и понятия не имеет. — Нет… — Я подвел тебя, — жестко перебивает Эрвин. — Я не смог защитить себя. Леви моргает. — Это… Он резко сглатывает, не заканчивая фразу. — Ты… — Эрвин обрывается, и его голос срывается, как будто ломается. — Ты никогда больше не захочешь это чувствовать. Я понимаю. Они сидят слишком долго, желудок Леви скрутило в один ужасный, запутанный клубок корней. — Прости меня, Леви. Его голос… Леви никогда раньше не слышал его таким. Похоже, он полностью уничтожен. Убитый горем. Такой неуверенный, такой тихий. Такой непохожий на самого себя. Леви качает головой, но он имел ввиду… Что он имел в виду… Что он имеет в виду? Он не может собрать свои мысли воедино. Он поражён уязвимостью в выражении лица Эрвина, непоколебимой преданностью. Но он… он не может… Почти половина крови в моем теле — твоя. — Эрвин, — говорит он слишком тихо, как неуверенный молящийся. Он снова смотрит на свои руки. Теперь они наполовину едины. Осознание этого приходит к Леви медленно, коварно, и меняет жизнь, как струйка воды, вытекающая из плотины. Они неумолимо связаны друг с другом. Они разрушены друг другом. — Пожалуйста, прекрати, — просит Эрвин, в его тоне все еще слышится боль. — Просто, пожалуйста, перестань так смотреть. Леви ненавидит выражение лица Эрвина: отчаяние. Он продолжает говорить, убивая Леви каждым словом. Трещина в плотине продолжает увеличиваться. — Пожалуйста, Леви, ты должен знать, как сильно я… — Не надо, — резко перебивает Леви, слишком резко. Как будто он держит нож. — Не говори этого, — он чувствует, что задыхается, произнося следующее слово. — Пожалуйста. Он не сможет убежать от него. Возводить стены бесполезно. Он скорее отрубил бы половину собственного тела. Ручеек в плотине превращается в поток, эмоции поднимаются ужасающими, липкими и горячими в его груди еще до того, как Эрвин заговорил. — Но я это чувствую. Ты знаешь, что чувствую. Леви чувствует, как у него дрожат все кости. Вот что такое любовь? Это агония. Он боится, что кровь в его груди вырвется и утопит его. При одном взгляде на лицо Эрвина он чувствует себя опустошенным. И все же он скорее выколет себе глаза, чем когда-нибудь снова отвернется, и какая странная это вещь… Это оно? Оно? Мысли Леви замирают. Любовь — это аннигиляция; он чувствует, как его внутренности разрываются на части. Теперь он знает правду — он никогда не сможет построить стену против этого. Он не хочет этого делать. Плотина затоплена. Он придвинулся так близко, когда он успел это сделать? Эрвин сейчас так близко. От него пахнет химикатами и лекарствами, но все равно, в корнях его волос и тихих вздохах его дыхания, он пахнет самим собой. Боже, что он с ним делает. Запах Эрвина. Люди сильнее, чем когда-либо считал Леви, если могут жить с этим чувством. Приветствовать его. Любовь. — Леви? Неуверенно. Эрвин звучит неуверенно. Наконец Леви смотрит ему в глаза. Он наблюдает, как Эрвин читает по его лицу, и резко втягивает воздух, как будто в него стреляли. — Ох, — говорит он тихо, как вздох. Затем уголки его губ приподнимаются, и плотина рушится. Он не осознает, что делает, пока не понимает, что уже целует его. Он не может дышать, он не может думать, он понятия не имеет, как оказался так близко, его сердце стучит в ушах, и он чувствует тело Эрвина под своими пальцами, затем они ложатся на шею, и это его кровь бежит в венах Эрвина, и… — Боже мой, — тихо произносит Леви, прижимаясь губами к губам Эрвина. — Это убьет меня. Эрвин продолжает улыбаться одними губами, и это причиняет боль, от этого у него болит в груди, он хочет, чтобы это никогда прекращалось… — Не могу поверить, что ты был так безрассуден, — бормочет Эрвин, проводя пальцами по тому месту на руке Леви, где Ханджи брала его кровь. — Не могу поверить, что ты был так глуп, — выдыхает Леви в ответ. Я почти потерял тебя, я почти потерял тебя. Его руки сами тянутся к лицу Эрвина. Он не может перестать прикасаться к нему. Он садится на кровать, рядом с Эрвином, лицом к нему. Он прижимает их лбы друг к другу, и они оба вздыхают, как будто испытывают какое-то колоссальное облегчение. Леви все еще дрожит, когда снова целует его, слишком возбужденный в ярком свете комнаты с неподвижным воздухом. Губы Эрвина на вкус такие же, как прежде; это убивает его. Он понятия не имеет, как долго они целуются, но что-то застревает у него в горле каждый раз, когда Эрвин прикасается к нему губами. Он чувствует, как колотится его сердце, когда тот проводит губами по шее сбоку, не кусая, только мягкие губы и теплый язык. Это так нежно, что обжигает. Его руки сжимаются в кулаки над сердцем Эрвина, почти как отдают честь. Он дрожит. Эрвин обнимает Леви, а затем замирает, отстраняется и моргает. Его лицо растерянно, затем опустошено. Он смотрит вниз. Леви касается его лица так нежно, что сам от себя шоке. Он не способен на это. — Я забыл, — едва слышно шепчет Эрвин. — Я все еще… чувствую ее. Я забыл, что ее там нет. Что он имеет… О. Осторожно, избегая повязки и ужасной пустоты там, где должна быть его рука, Леви целует Эрвина в плечо. Эрвин всхлипывает, ужасный звук. Маленький, страдающий, разбивающий сердце. Леви снова целует его в плечо, потом в шею, потом в горло, потом в ухо. Он не говорит; он не знает, что сказать. Он, должно быть, принимает обезболивающие, иначе был бы в агонии. Да? Или все же в агонии? Леви — да. Желудок Леви сжимается от стыда, когда он понимает, что никогда не спрашивал Эрвина… — Как ты себя чувствуешь? Эрвин пожимает плечами. — Голова кружится, — говорит он. — Дезориентированным. Измученным. Я думаю, они меня чем-то накачали. Леви кивает, все еще держа руки на нем: прослеживая пульс на шее сбоку, проводя маленькие линии вверх по позвоночнику до линии роста волос. Легко, словно перышко, по его скулам, губам. Он не может остановиться. Это похоже на принуждение. — Я все еще чувствую ее, Леви, — говорит Эрвин. Его голос срывается. — Это так странно — не чувствовать, как она прикасается к тебе. Леви в растерянности целует его за ухом и шепчет: — Да. Он все еще не может оторваться от него. Его руки скользят вниз по руке, где заживает ожог на ладони. Эрвин даже не морщится, когда Леви проводит по нему пальцами. Он ошеломлен. Когда он смотрит на него, он осознает, ясно и испуганно: «Я люблю его». Это похоже на то, как если бы он бросился со скалы. Он снова целует его, в ужасе от отчаяния, сжимающего его грудь изнутри. Эрвин тихо стонет, и все его тело обдает жаром. Он холодный, а Эрвин теплый. Его руки опускаются ниже, к груди, где он может чувствовать тихие тихие удары, затем к животу, затем к поясу брюк. Он останавливается. — Что? — выдыхает Эрвин, забыв на этот единственный миг о руке. — Я не хочу… пользоваться преимуществом, — признается Леви, кивая на капельницу с обезболивающими. Эрвин снова обнимает Леви и притягивает так близко, что тот чувствует, как слова сотрясают все его тело, когда тот говорит. — О, пожалуйста, — говорит он тихо и прямо в ухо Леви, — воспользуйся преимуществом. Мурашки скатываются по затылку Леви, распространяясь прохладой и дрожью по его плечам. Он, не раздумывая, садится сверху на Эрвина. Когда он погружает руки в его волосы и целует, дрожь пробегает по нему до кончиков пальцев ног. Он царапает пальцами кожу головы, и звук, который издает Эрвин, заставляет Леви по-настоящему задыхаться, прижиматься бёдрами, пытаясь быть еще ближе. Все кажется таким же и в то же время совершенно другим, как будто они впервые обнажены друг перед другом. Он не может перестать прикасаться. Ему кажется, что он сгорает заживо. Он подносит обе руки к поясу Эрвина, и тот тихо выдыхает: пожалуйста, — и Леви внезапно чувствует головокружение. Он обхватывает член Эрвина обеими руками — он только наполовину тверд и уже такой толстый, что Леви усмехается ему в шею — и голова Эрвина откидывается назад и с громким стуком ударяется о стену. Руки Леви немедленно ложатся на его затылок, и он говорит, слишком нежно: — Осторожно. Эрвин качает головой и слегка улыбается, наклоняясь вперед, чтобы нежно прикусить нижнюю губу Леви. Он шепчет: — Перестань волноваться и верни руки назад, и так помоги мне, Леви… Леви, ухмыляясь, возвращает руки назад, и голос Эрвина срывается мягким, идеальным стоном, от которого у Леви сводит пальцы на ногах. Все поспешно, беспорядочно и неудобно, и это единственное, чего Леви мог бы желать за всю свою жизнь. Эрвин издает тихие-тихие звуки под ним, когда он двигает запястьем, его член истекает смазкой по рукам Леви. Он чувствует, что разрывается на части от руки Эрвина, прижимающейся к его пояснице, теплой и собственнической, как будто он хочет держать так Леви вечно. Эрвин целует его так, как будто он голодает, как будто он хочет уничтожить его, как будто он точно понимает аннигиляцию, что разрывает грудь Леви, а в следующую минуту целует его так нежно, что больно. Как будто он с трудом справляется с тем, как сильно его любит. Как будто он едва может прикоснуться к губам Леви, не обжигаясь. Теперь все по-другому. Леви отстраняется и смотрит на свои руки на члене Эрвина, наблюдает, как тот дергается, когда он проводит большим пальцем по щели, и ухмыляется, на самом деле ухмыляется и чувствует себя безумным, бредящим, сломанным, а затем раздается стук в дверь. — Я войду ровно через четыре секунды, — говорит голос Ханджи, и Леви отползает назад, чувствуя, как лед пронзает его грудь. — Просто чтобы вы оба знали. Он дышит, раскрасневшийся, в ногах кровати, член все ещё твердый в тонких пижамных штанах, и смотрит на Эрвина. Тот едва успевает засунуть свой член обратно в штаны, как Ханджи открывает дверь. Она переводит взгляд с одного на другого и ухмыляется. У нее в руках планшет, как у настоящего врача. Леви поднимает брови, глядя на это. — Необычно, хм? — спрашивает Ханджи, подмигивая. Затем ее лицо отражает что-то вроде профессионализма. — Так, мне нужно взять кое-какие анализы крови у вас обоих — в основном чтобы узнать, нет ли в вас крови Титанов, но также и для того, чтобы убедиться, что переливание прошло хорошо. Идет? Леви кивает, в ушах все еще звенит. Он смотрит на Эрвина и слегка пожимает плечами, затем позволяет своим глазам только один раз скользнуть по наполовину твердому члену. Эрвин краснеет, и сердце Леви сжимается в груди. — От потери крови медленно восстанавливаются, — говорит Ханджи, глядя на их карту и расхаживая по маленькой комнате, — Так что у вас будет время, чтобы привыкнуть к нашей маленькой системе здесь, пока выздоравливаете. — Вы не беспокоитесь об этих … — Леви машет рукой и делает недовольное лицо, — существах, которые могут попасть внутрь? Я имею в виду, что Контр… Армин практически передал нам ваше местоположение по связи. Они определенно это слышали. Ханджи пренебрежительно машет рукой. — У нас там был разведчик, у стен, о которых говорил Армин, она искала вас. Она собиралась забрать и отвезти вас сюда. Но сейчас мы находимся не там. Мы очень хорошо спрятаны. Умно, думает Леви. Он обменивается взглядом с Эрвином, который выглядит удивленным. Тоже ошеломлен. Тоже все еще раскрасневшийся, и боже, такой великолепный… — Титаны пытались найти эту базу в течение нескольких месяцев, — говорит Ханджи со странной смесью гордости и тревоги. — Они не знают, где мы находимся. Голос Эрвина отдается в груди Леви, когда он говорит, и Леви почти забывает, что Ханджи в комнате: — Значит, мы в безопасности. Ханджи ухмыляется. — Да. Леви и Эрвин обмениваются еще одним взглядом, и Леви отчаянно хочет прикоснуться к своей груди, почувствовать эхо этих слов через нее. Мы в безопасности. — Кстати, — говорит Ханджи, указывая на Леви, — я не могу поверить, что ты вообще сидишь. Ты замечательно справляешься… — Ханджи! Все трое поворачиваются на голос, отчаянный и пронзительно громкий. Эрен. Он врезается в дверной проем плечом, как будто бежал слишком быстро и не смог вовремя остановиться, и выдыхает: — Грузовик… который забрал Эрвина… Выражение лица Ханджи заставляет Леви потянуться к Эрвину, инстинктивно обхватывая его за лодыжку. — Тот, который мы только что брали? Эрен кивает. — Что с ним? — Мы осматривали его… после того, как он подъехал и… — Эрен, что? Лицо Эрена ужасающее, темное, намного темнее, чем Леви видел раньше. — Мы нашли на нем маячок. Под шиной. Должно быть, его положили туда, пока мы были внутри. Леви помнит эти звуки, пока он ждал Ханджи. Как животное, рыщущее снаружи. Ломались ветви. Он не обратил на них никакого внимания. Эрвин умирал. Эти монстры ждали там, снаружи, ждали, чтобы последовать за ними. Они были прямо там, и Леви даже… он даже не заметил… Слабый румянец заливает лицо Ханджи. На лице то же самое странное неуместное волнение, что и раньше, то же самое, которое он слышал по радио. Леви чувствует, как сжимается его грудь, как сжимается хватка вокруг лодыжки. Эрвин опускает руку и молча сжимает плечо Леви. Никто ничего не говорит, кроме Эрена. — Они нашли нас.