С лесной прогулки прошла неделя.
Незаметно подкрался ноябрь, намочив дождевой водой сухую пожелтевшую траву и заслонив небо сизыми тучами. Деревья стыдливо оголились, сбросив старую листву.
Тренировки по квиддичу
прекратились из-за погоды и участившихся гроз, поэтому Снейп больше не видел Беатриче из окна, пролетающую мимо.
Она редко выходила из замка на улицу, поэтому он стал чаще замечать её в школе. Найти её в толпе было несложно – среди хмурых и поддавшихся осенней хандре студентов, стадом плетущихся по своим делам, она была вечно радостным девиантом. Плюс ко всему, она никогда не носила мантию, как остальные ученики. Вместо неё она предпочитала ходить в уютных кардиганах всевозможных форм, цветов и размеров. Сегодня, например, на ней был светло-синий с милыми овечками и большими белыми пуговицами.
За неделю наблюдения за девочкой, Северус отметил, что она может найти собеседника в ком угодно. В прошлую среду, например, он заметил, как она, с ногами забравшись на широкий коридорный подоконник, разговаривала с сидевшей на ветке совой через открытое окно. А сегодня утром дружелюбно беседовала с живыми портретами на лестнице.
А ещё у неё появилась новая привычка: приходить в столовую в обед, улыбаться ему и уходить. И что это должно значить? Какой ей прок заниматься чем-то подобным?
Поговорить ещё раз возможности не было, а ему очень хотелось, как бы он не старался убедить себя в обратном.
О ночном разговоре ему напоминала только сухая связка звездоцветов в банке на верхней полке шкафа и засевшее в голове чудаковатое обещание.
"Я сделаю так, чтобы Вы заговорили."
И что, простите, это значило?
***
Трещины и царапины на обратной стороне верхнего места двухъярусной кровати то расходились, то соединялись в причудливые узловатые узоры. Если смотреть на них достаточно долго, имея при этом хорошее воображение и развитую фантазию, то можно увидеть что-то знакомое. Силуэты животных, контуры тел людей...
Или черты лица человека, перед которым ты бесконечно виноват.
Беатриче устало потерла глаза, уже представляя, какого размера синяки под ними в этот раз. Сегодня ей удалось поспать рекордно большое количество времени – почти четыре часа. Последний рекорд она поставила в прошлом году в Африке, когда ещё училась в Товеркуне. Школе, которая занимала почётное второе место в её рейтинге мест, в которых она пыталась быть счастлива. Первым в этом рейтинге был и остаётся Колдовстворец.
Отведя взгляд от трещин, Беатриче перевела его на ковёр, который притащила сюда в попытках сделать общажную комнату уютней и комфортнее.
Высунув руки из-под милого тёплого одеяла с узором в виде медвежат (казённое и скучное школьное белье она сняла и засунула поглубже в нижний ящик комода ещё в свой первый день в школе), она сладко потянулась. Часы в форме совиной головы показывали 6:30 утра.
Беатриче перевернулась на бок, подложив под голову ладошку. Как и всегда, вставать с кровати не было ни желания, ни сил. Завтрак, скорее всего, уже начался, но она снова его пропустит. Какой смысл есть, если всё равно придётся опустошать желудок в туалете, склонившись над унитазом?
Она облизнула губы. Сухие, шелушащиеся. Скоро зима, значит снова придётся покупать увлажняющую помаду, если не хочет остаться без губ полностью.
Солнечный свет едва пробивался в комнату через узорчатые карамельно-ореховые шторы. Они всегда были закрыты, а за освещение помещения была ответственна развешенная под потолком на аккуратно приколотые к бежевым обоям кнопки, светящаяся тёплым желтовато-белым светом гирлянда с крупными круглыми лампочками.
Шмыгнув заложенным носом, Беатриче прикрыла глаза в надежде снова задремать. Сегодня четверг, значит первыми двумя парами в расписании стояло зельеварение, на которое она не ходила.
Тут о её свисающую на пол руку с громким мурчанием потерлось что-то пушистое. Открыв глаза, Беатриче одной рукой подхватила шерстяной комочек под животик и подняла на кровать, усаживая к себе на грудь.
— Берта... — ласково прошептала она, поглаживая кошечку по спинке, — Пришла меня разбудить, сахарная?
Берта потерлась мордочкой о её впалую щёку, не переставая мурчать.
— Ты моя сладкая булочка...
У Берты была одна особенность: у неё не было задних ног. Их переехала машина, а уже потом, промокшую под дождём и заживо съедаемую блохами и клещами Берту на обочине нашла Беатриче. Берта тогда была совсем маленькая, а Беатриче было 12 и училась она в Уагаду. Сама принесла к школьному врачу, который добродушно дал ей подробную инструкцию об уходе за несчастной кошкой, сама вымыла и вывела паразитов. А потом врач согласился отвезти кошку в город на операцию, потому что ножки уже нельзя было спасти – была нужна ампутация. С тех пор крохотное кошачье тельце ниже грудки полностью окутывали пелёнки, которые служили и подгузниками, потому что ходить на лоток Берта уже не могла. Но Беатриче изо всех сил старалась сделать её самой счастливой кошечкой на свете. Возила с собой в специальной нагрудной переноске во все поездки и окружала заботой.
Череду воспоминаний прервал агрессивный стук в дверь.
Беатриче нервно сглотнула и взглянула на часы.
6:45.
— Заходите, открыто! — отрывисто крикнула она охрипшим после сна голосом.
Дверь толкнули с такой силой, что та чуть не врезалась в стену. В дверном проёме, пылая от гнева, стояла Олли.
— Ты просто не представляешь, что сейчас произошло! — возмущённо прорычала она, прошла в комнату и остановилась перед кроватью, — Ты помнишь Эйприл? — и, не дождавшись ответа, продолжила, — Так вот, эта тварь вздумала со мной подружиться! Понимаешь?! После того происшествия в начале года!
За ней с каменным лицом вошла Коралина, кивнула в знак приветствия и молча присела на край кровати Беатриче.
— Доброе утро, девочки — усмехнулась Кавалли-Конте, садясь на кровати, — А что она сделала-то?
— Кароче, это просто пиздец, рассказываю...
Губы непроизвольно растянулись в улыбке. МакЛемур выглядела донельзя забавно, когда злилась: вся краснела, как варёный рак, изумрудно-зеленые глаза горели, а её длинные, собранные в неаккуратный высокий хвост темно-русые волосы пушились и смешно торчали во все стороны. Она она вообще выглядела забавно, и даже немного... круто, что-ли?
Школьную юбку Олли носить категорически отказывалась. Вместо неё на ней всегда были чёрные широкие мужские брюки, обрезанные выше колен, напоминающие чересчур длинные шорты. Рубашку она тем более никогда не заправляла и носила навыпуск, расстегнув три верхние пуговицы и накинув сверху мантию в расцветке Гриффиндора – своего факультета. Только болтающийся на груди слабо завязанный галстук с гербом Хогвартса указывал на то, что она здесь учится. Дополняли картину удобные чёрные кеды и чуть торчавшие из-под них носки, на каждой ноге разный, потому что ей, чаще всего, было лень искать второй одинаковый носок в своём вечном бардаке. Сама она была похожа на большой живой сгусток хаотической энергии.
Беатриче перевела взгляд на Коралину.
Коралина, в отличие от своей подруги – скопление всей мировой скорби и усталости, ходячая туча из депрессивных мыслей. Точнее, так Беатриче подумала, когда увидела её в первый раз, пока не пообщалась с ней вживую. На самом деле, она кажется таковой на фоне безбашенной Олли. На деле Лина просто очень спокойная, порой даже слишком. Конечно, иногда её чрезмерный флегматизм и строгость к самой себе и к другим отталкивал людей от неё, но не то, чтобы саму Дельфус это беспокоило.
Выглядела Коралина всегда идеально. Длинные кремово-пшеничные волосы до середины спины она каждое утро слегка завивала и перекидывала на боковой пробор, закалывая с одной стороны крупной серебряной заколкой с цветком, сложенным из мелких сапфиров, подчёркивающих синий цвет её глаз. Миндалевидные узковатые глаза она выделяла длинными ровными стрелками, делая их похожими на лисьи или кошачьи. Пухлые губы она красила полупрозрачной розовато-сиреневой помадой. А уж одевалась она всегда с иголочки: если школьная форма – сине-серебристые когтевранские юбка и галстук – не позволяла изменений, она брала другим. Акцентными яркими пиджаками, необычными рубашками или, в конце концов, интересными свитерами, при этом подчёркивая доставшуюся ей от матери фигуру песочные часы.
Когда Беатриче только приехала в Хогвартс, эти двое уже тесно общались друг с другом. Вдвоём они выглядели смешно и нелепо, но с радостью приняли новенькую в свою компанию, о чём никто позже и не пожалел.
— Ты слушаешь вообще?! — громко возмутилась Олли, привлекая внимание Беатриче.
— А? Да... Действительно, было очень грубо с её стороны так ответить.
— Вот! А я о чём! — она гордо улыбнулась и повернулась к Лине, — Я тебе говорила, что она просто ебанутая!
Дельфус закатила глаза и ответила:
— Просто кое-кто не умеет адекватно общаться с людьми. Сначала бы выслушала её, а потом начала орать.
— Да ладно, что ты от неё требуешь? — встряла в диалог Беатриче, — Она скорпион. Ты думаешь, ей нужна причина, чтобы агрессировать на людей?
Коралина хихикнула, а Олли, явно недовольная шуткой в свою сторону, яростно фыркнула:
— Сидят, блять, сборище тельцов. Затравили бедного скорпиона. И кто из нас ещё агрессивный?
Беатриче рассмеялась и взглянула на часы.
— Вы на зельеварение не опоздаете? Без пяти семь уже.
— Да, пора уходить, — Коралина поднялась с кровати и, стуча невысокими каблуками, прошла к двери, — Ты только хорошо позавтракай, ладно? — обеспокоенно сказала она, обернувшись к девушке.
— Да-да, знаю.
Дельфус кивнула и вышла в коридор.
— Сегодня у тебя под глазами круги ещё больше... Ты точно хорошо сп-...— начала Олли, но Беатриче перебила.
— Я же говорила, — вспоминала она легенду, придуманную специально для людей, интересующихся её состоянием, — это из-за проблем с...
— Да-да, я знаю, что это из-за проблем с почками, просто... Ты ведь точно соблюдаешь режим?
Беатриче улыбнулась ей и ответила, стараясь звучать как можно правдоподобнее:
— Милая, я прекрасно и крепко сплю, но мои синяки будут со мной всегда, и это не зависит от моего самочувствия, честное волшебное! Тебе не нужно беспокоится.
— Ну хорошо, — недоверчиво ответила МакЛемур и, пожелав приятного утра, вышла из комнаты.
Как только дверь за ней закрылась, улыбка с лица Беатриче пропала. Поцеловав в лоб Берту, она спустила её на пол. Сбросила с себя теплое одеяло и сползла с кровати. Голые ступни обдало холодом и она поспешила нашарить на полу меховые носки и натянуть их.
Встала и потянулась.
Раздался звонок – зельеварение уже началось. Берта, найдя на полу плюшевую мышь, вцепилась в неё зубами и стала беспощадно драть когтями.
Чуть отодвинув шторку в сторону, Беатриче выглянула в окно. На улице царила промозглая сырость и девушка поспешила спрятать её за приятной тканью занавески. Взяв со стола зеркало, она посмотрела на себя. Синяки и впрямь были немаленькие, не помешало бы их замазать. А ещё не помешало бы голову помыть.
Беатриче никуда не спешила. Два зельеварения подряд – это значит три свободных часа.
Бросив в миску Берты немного говяжьего фарша и мелко покрошив туда половину помидора, девушка сменила воду во втором блюдце и, забрав из комода полотенце, пошла мыться.
Дверь в ванную украшал милый плакат с фотографиями Берты и кадрами из путешествий.
Улыбнувшись радостным воспоминаниям, Беатриче вошла.
Разделась как можно быстрее, стараясь не смотреть на себя в зеркало, и встала под горячую воду, прикрыв от удовольствия глаза. Она любила такие моменты, когда в общежитии кроме тебя никого нет, кругом стоит тишина и ты можешь делать всё что угодно, не боясь, что кто-то услышит. Ей нравилось это ощущение, когда все поспешность собираются на уроки, а ты лежишь в теплой кровати.
Возможно, она бы могла наслаждаться ими по-настоящему, если бы до сих пор хотела жить. Но ей нравилось думать, что через такие мелочи у неё получается почувствовать вкус жизни.
После душа, завернувшись в полотенце, она прошлепала босыми ногами в комнату. Берта уже вовсю завтракала, и Беатриче даже позавидовала тому, с каким аппетитом она ела.
"
Вот бы и ко мне вернулся аппетит."
Высушив волосы заклинанием, Беатриче стала приводить себя в порядок.
К зеркалу, всё же, пришлось подойти.
Оттуда на неё смотрела побитая жизнью, болезненная девушка с тяжёлым взглядом. Иногда она думала, что если будет смотреть на других людей так же, как и на себя, то никто не выдержит зрительного контакта дольше двух секунд. Стальные лазурно-бирюзовые глаза, окружённые длинными темными ресницами, потрескавшиеся губы, поджатые в отвращении, пугающая бледность и эти ужасные, гигантские синяки, окружающие со всех сторон нижнее веко, сине-фиолетовыми разводами растёкшиеся по белоснежной коже.
Её и до этого почти незаметные веснушки, полученные во время долгого ожидания доброго водителя под палящим солнцем на трассе, во время долгих пеших прогулок по полям и дорогам, где не ездят машины, в дикую жару, за два месяца жизни в Хогвартсе совсем исчезли, забрав вместе с собой то, что делало её странное непропорциональное лицо хоть немного миловидным.
Однако, страшной или уродливой Беатриче себя не считала. У неё красивые глаза, изящный нос и... пожалуй, всё. Что-то красивое в ней всё-таки было, не зря же она дочь своей матери
этой мерзкой тупой безжалостной дико красивой суки.
Что же касается тела...
Беатриче предпочитала игнорировать наличие у себя тела, скрывая его за большой одеждой. Оно было у неё когда-то... А теперь легче думать, что его вовсе нет, чем принять таким, каким оно стало.
Почистив зубы, девочка взяла в руки небольшую банку с жемчужно-розовым кремом, по консистенции напоминающим сметану. Этот крем, полностью удаляющий какие-либо недостатки на коже, в том числе и синяки, подарила ей знакомая из Кстелобрушу, и он выручал её и по сей день. Набрав немного на кончики пальцев, Беатриче стала аккуратно распределять крем по коже, и везде, куда он попадал, синяки будто стирали ластиком. Закончив с ними, девочка хотела уйти, но заметила на запястьях и ниже красные следы.
"
Чёрт, опять во сне расцарапала себе все руки..."
Эта странная привычка появилась у неё после того, как она уехала из Уагаду в девяносто втором и преследовала её уже три года, не желая отпускать. Достав из тумбы за зеркалом заживляющую мазь, которая, по сути, являлась просто сгущённым заживляющим зельем, она убрала раны.
Положив тюбик на место, Беатриче посмотрела на себя в зеркало и ослепительно улыбнулась.
И вмиг стала той Беатриче, которую все знали: цветущей, благоухающей, солнечной, улыбчивой и лучезарной.
В комнате Беатриче поставила на переносную плиту большой чугунный чайник. Достала из шкафчика другой, маленький и стеклянный, кинула туда три кружка лимона и сушеные травы. В отдельной ступке потолкла облепиху, добавила мёд. Залила всё кипятком из уже согревшегося чайника и налила в белую кружку с красными сердечками.
Сделала глоток и прикрыла глаза от удовольствия. Ярко-оранжевый чай напомнил сельскую сказку, привел на ум образ бархатистой цветочной поляны. Легкий вкус сочетался с тонкой терпкой кислинкой, вызывающей в памяти бабушкино облепиховое варенье, вызывающее горько-сладкое послевкусие на нёбе.
Беатриче покосилась на лежащие на столе овощи и булку хлеба.
"
Может... ну... Позавтракать?"
Мысль, вообще-то, стоящая, но сказать легче, чем сделать. Каков шанс, что она не выблюет весь свой завтрак сразу после того, как съест? Процентов ноль?
Она взглянула на часы. 8:00. У неё ещё два часа до выхода. Успеет и поесть, и, если что-то пойдет не так, проблеваться.
Вздохнув, Беатриче сделала ещё один глоток. Неожиданно пришла мысль, что профессору Снейпу понравился бы этот чай, и она искренне улыбнулась.
"
Он ведь любит ягоды."
Мысли о профессоре придали сил.
Решив хотя бы попытаться, Беатриче наскоро сообразила бутерброды: намазала масло на хлеб и бросила сверху кружки помидора и огурца.
Собравшись с силами, откусила.
От знакомого до боли вкуса нахлынули воспоминания: красивый, увитый плющом бабушкин дом в Сардинии, большой огород, полный вкусных спелых овощей,
радостный живой Фернандо рядом.
Прожевав, проглотила.
Почувствовала, как кусок быстро прокатывается по горлу вниз. Ничего не происходило. Проделала всё то же самое. Рвотных позывов не было.
"
Это так странно... Так не должно быть." — думала она, уже за обе щеки уплетая бутерброд.
Не успела оглянуться, как от пяти бутербродов ничего не осталось. И ей даже не хотелось блевать.
Она посадила Берту, крутящуюся у ног, на коленки. Та притиснулась к груди хозяйки и улеглась.
Часы показывали 8:32.
До конца опустошив стакан, Беатриче налила ещё. У неё оставалось полно времени, поэтому она взяла с тумбочки первую попавшуюся книгу и стала читать.
***
Когда чай и глава закончились, часы показывали 9:19.
Закрыв книгу, Беатриче согнала Берту с колен и стала собираться.
Надела неизменные гольфы, белую рубашку с коротким рукавом, пуффендуйскую желтую юбку. Скептически взглянула на лежащий на комоде галстук и, проигнорировав его, открыла шкаф. Там её ждали свитера и кардиганы, гнездившиеся на жердочке как маленькие цыплята. Выбрав на сегодня бежевый осенний кардиган с уютным цветочным узором, она прошла к столу. Заклинанием очистила посуду и убрала её.
Из ящика стола она достала крошечную бутылочку и, откупорив крышку, поставила на столешницу. Бросила внутрь пару ягод черники, просунула маленькую веточку папоротника и сухоцвет орхидеи. Капнула эфирного масла лаванды и плотно закрыла. Из резной деревянной шкатулки достала верёвочку и, обвязав ей горлышко бутылёчка, повесила его на шею под рубашку.
"
Для спокойствия."
9:30.
Подхватив и повесив на плечо сумку, Беатриче, поцеловав на прощание Берту и пожелав ей хорошего дня, пошла к выходу, но, уже положив руку на ручку двери, резко замерла в ужасе.
"
Нетнетнетнетнетнетнетнет"
Бросив сумку на пол и прикрывая рот рукой, девушка бросилась в ванную.
Там она упала на колени и склонилась над унитазом.
Завтрак уверенно выходил из организма, заслезились глаза, задрожали руки. Рвота не прекращалась, пошла и через нос, оставляя за собой мерзкую вонь и жжение.
Опустошив желудок, Беатриче обессиленно прислонилась спиной к стене. К глазам поступали слёзы, но уже не от тошноты, а от обиды и досады.
Она ведь... Она ведь всерьез поверила, что у неё получилось нормально поесть за столько времени. Она громко всхлипнула и, обняв свои колени, уткнулась в них.
Беатриче заплакала.
Это был тихий, тоскливый, сдавленный плач.
Она ведь почти почувствовала это! Чувство сытости... Она думала, что всё будет хорошо хотя бы один день.
Один день! Разве она не заслуживает этого? Разве она всё ещё плохая и бесполезная, хотя так старалась быть хорошей и приносить пользу?! Не ждала и не требовала слишком многого, не была лицемерной, не причиняла никому вреда, всегда старалась поднять всем настроение... Смеялась с чужих шуток, даже глупых... Не позволяла себе лишнего... Делала всем искренние комплименты... Училась видеть боль других людей... И что, после этого она недостаточно хороша чтобы
просто, блять, поесть как нормальный человек?!
Она ударила хрупким кулачком по твердому кафелю.
"
За что жизнь так меня ненавидит?"
***
Когда все слезы вышли, Беатриче вытерла мокрое лицо рукавом кардигана и медленно поднялась на ноги. Пошатываясь, подошла к раковине и умылась холодной водой. Прополоскала рот, избавляясь от отвратительного послевкусия.
Взглянула на себя в зеркало.
Улыбнулась.
"
Как новенькая".
Выйдя из ванной, взяла с комода изящный флакончик духов в форме ажурного сердца. Открыла крышку и вдохнула аромат цветочного букета и мёда, с легкой кислинкой, переходящей в терпкость с тонким сладким послевкусием.
Опрыскала себя с ног до головы, силясь заглушить зловоние рвоты. На самом деле, никакого зловония и в помине не было, но самой Беатриче казалось, что от неё несёт блевотнёй за километр.
Закончив, она расчесала спутавшиеся волосы, подобрала с пола сумку и подошла к двери.
Руки всё ещё дрожали, а горло и нос горели.
"
Это ничего. Никто и не заметит. Никогда не замечают."
Глубоко вздохнув, она вышла из комнаты.
Это будет сложный день.
