Лягушка-путешественница

      Беатриче пожалела о том, что сказала профессору, почти сразу после того, как покинула его кабинет. Кто только её за язык тянул? Он ведь ничего плохого ей не сделал и не сказал. К чему этот выпад про идиотов-взрослых? Чем она думала, как вообще пришла к мысли, что её идиотские бредни будут к месту в этом диалоге? Зачем испортила ему настроение? Он ведь был так рад письму, когда она пришла… Беатриче никогда не видела его таким расслабленным. Почему вообще его недоверие вдруг так обидело её? Они знакомы несколько недель, нормально разговаривали раза три от силы… С какой стати он должен безоговорочно ей доверять? Она и сама не лучше…       Беатриче почувствовала, как что-то стекает по её руке и опустила взгляд вниз. Левое запястье было расцарапано. Красная капелька лениво катилась по тыльной стороне её ладони к пальцам, кровь забилась под ногти правой руки, которой она снова неосознанно себя ранила. Она нахмурилась, и, не отрывая взгляда от кровоточащих царапин, прибавила шагу. Нужно быстрее перемотать чем-то, чтобы кто-нибудь не увидел.       Вдруг раздался странный горохот откуда-то снизу, и следом за ним пришла тупая быстрая боль в лодыжке. Беатриче почувствовала, что теряет равновесие, но вовремя выставила вперёд вторую ногу. Выпрямилась и обернулась. В двух шагах от неё на полу лежало перевёрнутое ведро. Под ним жёлто-зелёной лужей растекалась выплеснувшаяся изнутри вода, перемешанная с моющим средством. Послышались стремительные шаркающие шаги. Чёрт.       Беатриче резко повернулась навстречу звуку, натягивая самую светлую и добрую улыбку, и вежливо заговорила прежде, чем разъяренный завхоз успел открыть рот: — Доброго полудня, мистер Филч! Прошу, простите мне мою оплошность. Я была невнимательна. Я сама всё здесь уберу, сэр, — она подошла к ведру и поставила его подальше от лужи, — Могу попросить чистую губку и швабру? Кстати, как поживает миссис Норрис?       Филч застыл в шоке. Он ожидал, что девчонка, проигнорировав его, сбежит, а ему только и останется, что кричать ей вслед. Так делали все ученики. Но она… заговорила с ним? — Нормально она поживает, — хрипло отозвался он, — Швабра с губкой в подсобке. — Спасибо! — Кавалли-Конте, перепрыгнув лужу, открыла дверь подсобки и вбежала внутрь, захватив пустое ведро с собой. Некоторое время она копалась там, затем вышла со всем необходимым. Губкой впитывая пролитую на пол жидкость, спросила, — Кстати, видела её на днях. Ну, миссис Норрис. У меня тоже есть кошка, Берта. Я однажды вышла в коридор из комнаты ненадолго, дверь оставила открытой. Возвращаюсь, а миссис Норрис с моей Бертой стоят, обнюхиваются, — она выжала губку, отложила в сторону и стала вымачивать тряпку в чистой воде, — Потом меня заметили и в комнату забежали. Я захожу, они там общаются. Я не стала выгонять, — девушка надела тряпку на швабру и быстрыми движениями стала мыть тот участок, на который пролила мыльную воду, — Кстати, ничего, что я угостила миссис Норрис рыбкой? Она ела с удовольствием, ей понравилось!       Филч молчал. Это был первый раз, когда студент вдруг решил ни с того, ни с сего завести с ним дружескую беседу. В голову уже закралась мысль, что это какой-то розыгрыш, и она, когда закончит, просто наденет ему это ведро на голову или что-то в этом роде. Поэтому отвечать он не спешил.       Беатриче тем временем закончила. Бросила тряпку в ведро, швабру поставила к стенке. Взглянула на Аргуса и улыбнулась, но не так ослепляюще-ярко, как в начале их разговора, а скорее по-домашнему тепло. Будто говорила не с хмурым вечно недовольным завхозом, а с родным дедушкой. — Я так рада, что наши кошки подружились! Ведь им тоже одиноко, и они нуждаются в общении... В общем, я не против, если они будут иногда видиться. Миссис Норрис всегда желанная гостья у нас! Ну ладно, что это я... Мне пора идти. До свидания, сэр. Хорошего Вам дня!       С этими словами она быстрым шагом направилась к лестнице, натягивая левый рукав кардигана до середины ладони.

***

      Наконец-то оказавшись в комнате, Беатриче первым делом нашла бинт. Обрабатывать раны на руках она не стала, только перебинтовала запястье на несколько слоев. Потом поменяла кардиган на шоколадный свитер с V-образным вырезом – у того были очень длинные рукава, из которых были видны лишь кончики пальцев. Берта в волнении ходила кругами вокруг ног хозяйки и громко мяукала, как бы спрашивая: "Что случилось?" — Всё в порядке, маленькая, — шепнула девушка, пряча бинт обратно в стол, — Всё хорошо...       Она оперлась обеими руками на стол, сжимая его края с такой силой, что из ран под повязкой пошла кровь, пропитав нижние слои бинта. Не покидало ощущение, словно в её виски воткнули два шприца с раскаленным железом и медленно вводили его под кожу. Жгучая боль охватила весь лоб. Потом она почувствовала, будто кто-то запустил в её ухо мерзкое насекомое, которое теперь острыми зубами прогрызало себе путь прямиком к мозгу, извиваясь и шкребча крошечными ножками по черепу изнутри. Добавилась тяжёлая боль в затылке – будто голову положили под гидравлический пресс и скоро она просто лопнет. Беатриче запустила пальцы в волосы, сжала голову руками. Заслезились глаза. Опять приступ.       Шатаясь и теряясь в пространстве, она добрела до унитаза. "Я не ела... Я же ничего не ела. Почему опять тошнит..?"       Беатриче едва успела откинуть крышку, когда волна острой боли пошла по рукам от плеч до кончиков пальцев. Вцепившись ладонями в сиденье, она зажмурилась. Судорога пробрала всё её тело, сковала горло и живот. Её вырвало желчью вперемешку с кровью. Девушка попыталась отстраниться от унитаза. Адская боль пронзила поясницу, с губ сорвался болезненный хрип, но Беатриче проигнорировала это, упрямо продолжая разгибаться. С каждым движением под рёбра всё глубже и глубже входил фантомный нож. Сжав зубы до скрипа, она поднялась на ноги и маленькими шажками добралась до брошенной на полу сумки. Упала на пол рядом с ней и, привалившись спиной к закрытой двери, стала судорожно перебирать всё, что там есть. Пара секунд поисков показались ей вечностью, пока она не вытянула наружу многоразовый шприц и ампулу обезболивающего. Дрожащими руками вставила иглу и набрала лекарство. Кое-как стянула свитер через голову и бросила куда-то в сторону кровати. Накатила новая волна боли и Беатриче застыла, ожидая, пока она хотя бы немного схлынет. Боль не проходила. Девушка попыталась сделать глубокий вдох, но в тот же момент в грудь вонзились тысячи маленьких острых иголок, поэтому она, задержав дыхание, ослабевшей рукой стала расстёгивать верхнюю пуговицу белой рубашки с длинным рукавом – нужно было оголить плечо. Пальцы совсем не слушались. Тогда Беатриче аккуратно отложила шприц в сторону. Сжала полы рубашки обеими руками и резко потянула в разные стороны. Пуговицы разлетелись по комнате. Когда Беатриче попыталась стянуть рубашку, судорога стиснула плечи. "Лучше б у этой мрази случился выкидыш. Лучше б она сделала аборт. Почему я должна страдать за то, что она натворила?"       Спустя пять минут рубашка наконец отлетела и упала на пол около свитера. Оставшись в одном бюстгальтере и юбке с гольфами, Беатриче подняла с пола шприц и приставила его к плечу. Руки тряслись слишком сильно: игла расцарапала кожу перед тем, как войти в мышцу. Девушка медленно ввела дозу обезболивающего и вынула шприц. "Станет лучше. Скоро станет лучше. Сейчас."              Беатриче постаралась расслабиться. Скоро боль должна уйти.       Но она не ушла. Не ушла через пять минут, через десять, через двадцать. Продолжала накрывать волнами, пытать и мучить, до искр из глаз, до жалких стонов, до беззвучных рыданий. Такого у Беатриче ещё не было. Приступы случались всегда, были с ней с самого рождения, но быстро отступали после первого укола. А сейчас...       Беатриче сделала ещё один укол. Когда спустя полчаса после него боль всё ещё держала её – третий. Она бы сделала и четыре, и пять, и шесть, сколько угодно, лишь бы стало спокойно... но трёх порций обезболивающего оказалось достаточно.       Беатриче легла на пол, тяжело дыша. Судорога, минуту назад сковавшая ноги, растворилась в воздухе. Боль медленно проходила. Она прикрыла глаза. Хотелось есть. Есть по-настоящему, много, как едят нормальные люди. Полноценный ужин. А потом десерт с чаем. Нужно что-то приготовить, в столовую Хогвартса она не пойдёт. Мало ли, что может опять случится... Повезло, что приступ начался в комнате, а не где-нибудь на людях. Никто хотя бы не видел.       Почувствов прикосновения шершавого влажного язычка на коже, Беатриче открыла глаза. Обеспокоенная Берта вылизывала её руку. Ту самую, которую она расцарапала ногтями. Девушка погладила кошку по мягкой шёрстке. — Что будем на ужин, моя нежная? — осипшим голосом прошептала она, — Персики любишь?       Берта легла рядом, положив голову на сгиб локтя Кавалли-Конте, и громко замурчала. — Схожу в Хогсмид и куплю...

***

      Отодвинув все свитки, которые уже проверены или нужно будет проверить, на самый край, Снейп разложил на столе всё, что ему удалось найти. Он был прав, когда сделал ставку на маггловский газетный архив. Благодаря ему он смог собрать столько информации про Доминику. Огромное множество газетных заголовков, куча фотографий и статей. "Ангел Доминика блистает в главной роли в новом фильме Антонио Армандо!" "Доминика Кавалли открывает показ осень-зима Клода Монтаны!" "Бесподобная дьяволица из Рима сыграет харизматичную и соблазнительную вампирессу в постановке "Бал нечисти"!"       Похоже, она действительно была популярной актрисой. Но, судя по всему, прессу не менее интересовала и её личная жизнь. "Ангел Доминика любит женщин?! Роман блистательной актрисы с Франческой Дюпон!" "Союзу Кавалли-Аморе быть? Роман итальянской дьяволицы с режиссером: короткая интрижка или истинная любовь?" "Беременность Доминики Кавалли! Кто отец?!"       Последний заголовок особенно привлёк внимание Северуса. В статье говорилось, что Доминика забеременела якобы от простого водителя по имени Фабио Конте. В досье Беатриче в графе отца действительно было указано это имя, значит газетчики не врали. Молодым родителям на момент рождения дочери было всего лишь по семнадцать лет. Скорее всего, ошибка молодости. Снейп предполагал, что совсем юная Доминика не особо жаловала свою дочь. Неужели, из-за этого такое отношение? Вспоминая, как Беатриче реагирует даже на упоминание своей матери, напрашивается мысль, что родитель из неё никудышный. Тем более, если сверить даты всех статей, то выходит, что все эти бесчисленные короткие романы на стороне Доминика крутила уже после рождения дочери. Из-за вечных съёмок и гастролей почти не бывала дома. Но неужели это всё? Не может человек с таким отвращением вспоминать кого-то без особой причины. Что могла сделать Беатриче Доминика? Как могла так ранить?       Другая статья гласила о том, что муж Доминики – тот самый Фабио Конте – без вести пропал. Вполне вероятно, что сбежал из семьи, потому что не выдержал ответственности. Взглянув на дату, Северус мысленно подсчитал – Беатриче было девять лет на тот момент. В девять лет она покинула дом и стала путешествовать по миру в одиночку. Опять же, почему? Вряд ли уход отца послужил единственной причиной.       Северус устало опустился в кресло. Слишком мало информации. Слишком много вопросов. Слишком скрытная лягушка.