— Да. Беатриче, за тобой приехал твой дядя.
Молчание. Два шага назад, бесконтрольно, инстинктивно, как добыча, завидев хищника или услышав его тихую, почти бесшумную поступь, готовится бежать. Мысли на мгновение остановились, образовывая в голове глухую тишину, затем заметались с бешеной скоростью, сталкиваясь, перекрикивая друг друга, ударяясь о стенки черепной коробки. Профессор Стебль продолжала что-то говорить, но Беатриче не слушала. Он смотрела на лицо женщины, но голова её была забита другим. Она пыталась придумать, что ей делать дальше.
Бежать не вариант. Наверняка, придя сюда, отец оставил снаружи Хогвартса кучу своих ищеек — предвидел возможность её побега. Не первый год они играют в прятки, как никак. Значит, нет другого выхода, кроме как добровольно пойти с ним, и уже потом пытаться что-то сделать со своим положением. Но, если так… что делать с магловскими деньгами, которые у неё остались? Она не успела поменять их на галеоны, так что положить их на счёт в Гриннготсе не получится, никто не станет хранить их там. Взять их с собой она тем более не может — будет настоящим чудом, если отец их каким-то образом не найдёт и не заберёт. А Берта? Что ей делать с Бертой? У Беатриче не было и капли сомнений, что если бы отец узнал о существовании Берты, то использовал бы все возможные способы, чтобы заставить дочь страдать с помощью единственного создания, которое любило её и сопровождало все эти годы. Единственное родное существо, скрашивающее её одиночество и помогающее избавиться от боли. О, он бы наигрался с Бертой всласть, Кавалли-Конте даже не рассматривала другие варианты. Но куда деть Берту.? Просто выпустить её на улицу нельзя: да, она смогла научиться жить без задних лапок, но жить в помещении, где нет холода и дождя, нет других животных, часто враждебно настроенных, и есть человек, который ухаживает за ней, лечит, кормит, купает. Предоставь сейчас Берту самой себе — и она погибнет спустя всего неделю, в лучшем случае две. И как же ей быть с лекарством? Она не проживёт без лекарства и пары дней… Просто умрёт от болевого шока. И это было бы вторым чудом, если бы отец позволил ей взять лекарство с собой. А без него она не протянет. Пронести его в бездонной сумке тоже не вариант — отец, каким бы бездушным и отвратительным выродком он ни был, всё ещё оставался могущественным и опытным волшебником, и безусловно отличил бы магический артефакт от обычной сумки, а после просто забрал бы её. Что делать? Что ей теперь делать?
ЧТО ОНА, БЛЯТЬ, ДОЛЖНА ДЕЛАТЬ?!
— Беатриче? Беатриче, ты слышишь меня? Беатриче!
Она вздрогнула, а после бросила все силы на то, чтобы полностью сконцентрироваться на лице и голосе преподавательницы, которая, видимо, уже довольно долго пыталась до неё докричаться. Силуэт её был мутным — глаза застилали слёзы.
— Мне нужно время, чтобы собрать вещи. — тихо сказала Беатриче.
— Да, я об этом тебе и говорю. Иди в свою комнату, собирайся, я подожду тебя возле входа в общежитие.
— Нет. — твёрдо возразила девушка, — Ждите здесь. И не ходите за мной. Мне нужно больше времени, чем Вы думаете.
— Что? — Стебль нахмурилась, — Беатриче, ты…
— Пожалуйста. — голос оставался ровным, лицо — преисполненным решимости, но слеза сорвалась с ресниц, потекла по белоснежной щеке, а за ней вторая, третья, четвёртая, — Мне нужно больше времени. Это всё, что мне нужно. Прошу.
Помона Стебль молчала. Беатриче видела, как борются в её глазах сомнения и желание верить. Она не винила её ни в чём — в конце концов, окажись она на месте педагога, то вела бы себя также. Как ещё можно отреагировать, когда выяснилось, что ученица твоего факультета скрывала серьёзные проблемы со здоровьем, а теперь эта самая ученица сверлит тебя полным злобы взглядом, по её щекам катятся слёзы отчаяния, а с губ слетает мольба дать ей больше времени и не следить? Что она собирается делать? Сбежать? Или учредить акт вандализма напоследок, в отместку за то, что о её проблемах известили семью?
Стебль колебалась около минуты, самую долгую минуту в жизни Беатриче, а после ответила:
— Хорошо. Я жду тебя здесь.
Губы девушки задрожали. Судорожно выдохнув, она стёрла слёзы с лица рукавом и, дрожащим голосом шепнув: «Спасибо», сорвалась с места. Она бежала, не оглядываясь, добралась до пуффендуйского общежития, мигом промчалась по лестнице на нужный этаж, пронеслась по коридору и рывком открыла дверь в свою комнату. Хотелось рыдать, но она сдерживалась, как могла — сначала нужно позаботиться обо всём, а уже после давать волю эмоциям.
Мечась по комнате, подобно хаотичному урагану, Беатриче собрала все вещи в бездонную сумку, кроме нескольких — пары не слишком нужных книг, нескольких комплектов нижнего белья, одного тёплого свитера, брюк, пары затасканных старых потёртых кроссовок, лёгкого летнего спортивного костюма и осеннего вязанного платья. Всё это она положила уже в обычную сумку.
Закончив, она достала из шкафа переноску, а быстро загнала туда нервно мяукающую и ничего не понимающую Берту. Затем из того же шкафа она вынула уже кое-что другое. Новенькая блестящая гитара Gibson ES. Взвалила обе сумки на одно плечо и взяла гитару, во вторую руку — переноску, и, навьюченная, бросилась прочь из общежития.
Кое-как попав в общежитие Гриффиндора, она молнией пролетела по этажу и, остановившись у необходимой двери, стала неистово колотить по ней ногой, так как руки были заняты. Спустя несколько минут изнутри комнаты послышался красочный мат, затем — шаркающие шаги, а после дверь открылась, и в проёме возникла растрёпанная после сна Олли.
— Какого хуя… — начала было она, но тут её лицо смягчилось, а тон голоса сменился с разъярённого на удивлённый, — О, Беатриче… ты чего тут? — она перевела взгляд с лица подруги на гитару в её руке, — П-погоди, это что у тебя за…
— Подарок на Рождество. — Кавалли-Конте всучила инструмент МакЛемур и бесцеремонно прошла в её комнату.
Олли же осталась стоять в проходе, шокировано разглядывая гитару. Пока подруга приходила в себя, Беатриче поставила переноску с Бертой на стол и стала торопливо выкладывать из бездонной сумки её лежанку, миски и корм.
Спустя полминуты МакЛемур всё же пришла в себя и прикрыла дверь комнаты:
— С-спасибо тебе, конечно, но ещё ведь не Рождество… — она обернулась и снова застыла, глядя на образовавшуюся на своём столе гору из кошачьих вещей, — Ты что делаешь.?
Положив бездонную сумку на кровать подруги, Беатриче подошла к ней вплотную и положила руки на её плечи:
— Олли, у меня мало времени. Я уезжаю.
— А? К-куда?
— Домой, Олли. В Италию. У меня большие проблемы, и я вынуждена просить тебя о помощи, потому что сама не справлюсь. Прошу тебя, помоги мне. Ты мне поможешь?
— Что, блять? — тут же враждебно нахмурилась девушка, — Да что происходит?!
Беатриче повысила голос:
— Мало времени. Ты поможешь?
— Я… Да, да, конечно. Но ты объясни мне…
—
Нет у меня времени на объяснения, Олли! — рявкнула Кавалли-Конте, — Мне просто нужно, чтобы ты послушала меня и сделала то, о чём я попрошу. Хорошо?
Олли изумлённо застыла. Хотя их дружба длилась уже полгода, она никогда раньше не видела, как Беатриче злится. Ни разу не слышала, как она повышает голос. И никогда не видела, чтобы Кавалли-Конте нервничала.
— Х-хорошо…
Беатриче кивнула:
— Отлично. Слушай меня внимательно, ладно? Я прошу тебя позаботиться о Берте, пока меня нет. Я обязательно её заберу, честно! Клянусь, что заберу. Не знаю, когда, но я буду очень сильно стараться. — она подошла к столу, постучала пальцем по исписанному листу бумаги, вырванному из блокнота — Здесь подробная инструкция, как за ней ухаживать, купать, кормить, давать лекарства… Ты меня поняла?
— П-поняла…
— Хорошо… Теперь, — она достала из кармана плотно набитый конверт и протянула Олли, — Вот. Сегодня вечером иди к профессору Снейпу и передай ему это. Скажи, что я попросила, и что это очень важно. Ясно?
МакЛемур осторожно взяла конверт из её рук:
— Ясно.
Кавалли-Конте кивнула:
— Хорошо… — пару секунд она молча смотрела на подругу, еле сдерживая слёзы, а после заключила её в объятия, прижимаясь так отчаянно, будто младенец к матери в поиске защиты, — Прости… Я не могу сейчас ничего рассказать. Я не хочу туда снова возвращаться, Олли… Но он снова меня нашёл…
МакЛемур тут же отложила гитару и конверт в сторону, мягко обнимая Беатриче в ответ:
— Кто нашёл?
— О… отец… Он за мной приехал… Снова заберёт туда… — она тут же отстранилась, вытирая слёзы, — Потом объясню. Мне пора. Спасибо тебе за всё.
Она подошла к столу, открыла дверцу переноски, выпуская Берту наружу. Кошка тут же выбежала, громко мяукая, и принялась ластиться к руке хозяйки, явно предчувствуя скорое расставание.
— Прости меня… — прошептала Беатриче, опускаясь на колени перед столом, а после взяла питомицу на руки, — Я вернусь за тобой, обещаю… — череда ласковых поцелуев прошлась от макушки Берты по её пушистой спинке, — Клянусь, я тебя заберу. Слушайся Олли и жди меня, ладно? — кошка жалобно мяукнула, и Беатриче прижала её к себе, щекой потираясь о маленькое тельце, — Я буду по тебе скучать, милая…
Она встала. Поставила Берту на пол, стала рыться в бездонной сумке, и спустя некоторое время достала оттуда шприц, все ампулы с лекарством, какие у неё были, и несколько запечатанных игл. Сунула всё это в обычную сумку и вышла из комнаты. В коридоре застыла, глядя на Олли, не зная, что ещё сказать. Это всё было неправильно. Их прощание не должно было проходить так.
— Н-ну… до встречи.? — первой нарушила тишину МакЛемур.
— До встречи, — выдохнула Беатриче, хотя знала, что никакой новой встречи может и не состояться.
Подавив желание снова наброситься на Олли с объятиями, Кавалли-Конте поправила сумку на плече и бегом бросилась к лестнице. Олли стояла в дверях, наблюдая за ней. Берта прошмыгнула у неё между ног и кинулась было вслед за хозяйкой, но МакЛемур успела поймать её и прижать к себе.
— Не надо, пушистая… — зашептала она, надеясь успокоить этим кошку, — Твоя хозяйка вернётся за тобой, она же пообещала.
Берта не слушала — извивалась, брыкалась и громко мяукала вслед убегающей Беатриче. Била Олли лапками, царапала, и из её больших глаз на шерсть катились слёзы. Олли поняла, что впервые видит, как животное плачет.
Беатриче выбежала на лестничный пролёт, но не стала покидать общежитие. Вместо этого помчалась на второй этаж и полетела по коридору. Нужная ей комната была в самом конце. Остановившись перед дверью, она постучала. Открыли почти сразу.
— Ох… Кавалли-Конте, а ты ко мне какими судьбами?
В дверном проёме стояла высокая девушка в одном халате с длинными чёрными волосами и карими глазами, с острыми чертами лица и лисьим взглядом. Это была Фанетта Морель, семнадцатилетняя маглорождённая из Франции, имевшая в Хогвартсе не очень хорошую репутацию.
Беатриче сразу перешла к делу:
— У тебя есть презервативы?
Фанетта, собиравшаяся что-то сказать, застыла с открытым ртом на несколько секунд, а после усмехнулась:
— Ого. Вот уж от кого, а от тебя не ждала, честно признаться. Ну, как говорится, в тихом омуте чер-…
— Есть или нет? — грубо перебила Беатриче.
— Воу. — Морель в шутку подняла руки, — Полегче. Есть целая пачка.
— Мне нужна вся пачка.
Фанетта присвистнула:
— Нихера. Это кто там у тебя такой активный? Пуффендуйцы, оказывается, все — черти в омуте?
Кавалли-Конте повысила голос:
— Фанетта, пожалуйста, быстрее!
Та вздрогнула:
— Да тише, тише! Сейчас принесу. Не думала, что тебе настолько приспичило потрахаться… — с этими словами она скрылась в комнате, а спустя минуту вышла и протянула небольшую коробочку с презервативами, — Вот, на. Ты только их все сразу не используй, ладно? А то я боюсь за твоего благоверного, как бы он там не окочурился после твоих игрищ…
Забрав коробку и бросив её в сумку, Беатриче молча всучила Фанетте купюру и бросилась к лестнице. Морель проводила её недоумённым взглядом, а после, хмыкнув, пожала плечами и закрыла дверь. На первом этаже Кавалли-Конте забежала в общий туалет, заперлась в одной из кабинок и, опустив крышку, села на унитаз прямо в одежде. Бросив сумку на пол, она вытащила оттуда шприц, иглы и ампулы. Затем вскрыла упаковку презервативов, достала один. Руки тряслись, и она ничего не могла с этим поделать. Дрожа, она надела презерватив на шприц. Затем всунула туда ампулы и иглы. Те торчали бугорками по бокам шприца, и девушка стала открывать и натягивать презервативы один за одним, выравнивая и создавая гладкую поверхность до тех пор, пока пачка не опустела. Это было унизительно, делать то, что она собиралась сделать, но она была не в том положении, чтобы отказаться от этой затеи. Выбора не было. Она стянула с бёдер юбку и колготки. За ними — нижнее бельё. Развела ноги, раздвинула половые губы пальцами одной руки и стала медленно вводить получившийся свёрток внутрь. Было больно. У неё не было никакой смазки, чтобы облегчить вход, так что всё, что ей оставалось делать — морщиться, шипеть сквозь зубы и сдерживать болезненные стоны. У неё ушло около пятнадцати минут, чтобы полностью погрузить свёрток в себя. Ещё пару минут она просто сидела, пытаясь отдышаться, и надеялась, что привыкнет к ощущениям хоть немного, но к этому невозможно было привыкнуть. Внутри всё болело и жгло, и каждый раз, когда она пыталась попробовать пошевелиться, низ живота пронзало такой дикой болью, что на глаза наворачивались слёзы. В конце концов, поняв, что привыкнуть к этому ощущению не выйдет даже за десяток часов, и придётся просто терпеть, Беатриче медленно натянула трусики и одежду.
Рукой опершись на стенку кабинки, она попыталась встать, но от сильного укола боли тут же упала обратно. С четвёртой попытки ей удалось подняться на ноги, и ещё минут пять она просто стояла на месте, привалившись к стене. Затем, закинув сумку на плечо, Беатриче, пошатываясь и дрожа, добралась до выхода из туалета, и там снова остановилась отдохнуть пару минут. Подумав, что таким темпом она не дойдёт до профессора Стебль и до утра, девушка вздохнула и, сжав зубы, ровным быстрым шагом пошла к назначенному месту, терпя дикую боль в промежности.
Помона Стебль ждала её там же, где нашла — у входа в Подземелье. Завидев Беатриче, бледную и заплаканную, издалека, она снова усомнилась в правильности их решения. Может, всё же стоило бы сначала сообщить о произошедшем в органы опеки? Вряд ли бы ребёнок, страдающий серьёзной болезнью, стал бы сбегать из дома и прятаться от родителей, если бы в его семье всё было хорошо. Но теперь было поздно. Её дядя уже тут. Они совершили ошибку. Но, вдруг всё-таки это была не ошибка.? Её дядя был так добр и вежлив с ними… Как может такой человек плохо относиться к племяннице?
Заметив, что из вещей у Беатриче только сумка, профессор спросила:
— Где твоя кошка?
Кавалли-Конте ответила мертвенно-спокойным голосом:
— В хороших руках.
***
Отец держал её за руку, когда они вышли из директорской. Его хватка — стальная, ледяная, грубая, точно такая же, как много лет назад, когда они виделись в последний раз. Там, в кабинете, перед преподавателями, он так убедительно играл, что Беатриче думала, что и сама бы ему поверила на их месте. Пока они шли в гостиную Пуффендуя, оба молчали.
Беатриче думала, кем хотел стать её отец в детстве. Уж не актёром ли? А знал ли он тогда, какая судьба ему уготована? Интересно, он с самого рождения был чудовищем, или его таким сделала жизнь? Она не раз задавала себе эти вопросы раньше, на протяжении тех лет, что они играли в кошки-мышки. Бегая от него по всему земному шару, Беатриче представляла, каким он был малышом. Горели ли его глаза такой же злобой и ненавистью ко всему окружающему, или этот ядовитый огонёк вспыхнул в них недавно?
Они вошли в гостиную. Затем — в камин. Беатриче едва сдержала истеричный смешок. Камин не работал, когда она хотела им воспользоваться, потому она попалась профессору Снейпу, который доложил её родителям о её местонахождении, и в результате через этот же чёртов камин она попадёт в свой личный ад. Иронично. Смешно. Прям до смерти уморительно.
Отец взял горсть летучего пороха в ладонь. Затем бросил его оземь, громко и чётко называя адрес, но это не был адрес родового поместья Кавалли. Беатриче обеспокоенно нахмурилась. Если они переносятся не домой, то куда.?
Их охватило пламя. Беатриче закрыла глаза и прижала руки к телу, а спустя мгновение открыла их в гостиной ранее незнакомого ей палаццо. Она тут же побледнела. Конечно. Конечно, он бы не стал приводить её в родовой палаццо семейства Кавалли, который она знала, как свои пять пальцев и где шансов на побег у неё было значительно больше. Вместо этого легче переехать в новый дом, с которым она незнакома, где коридоры для неё будут сродни лабиринтам, а в каждой комнате может поджидать охранник или домовик, что тут же доложит её отцу о побеге.
Гостиная выглядела роскошно. Справа от камина на стене красовались три больших вертикальных окна, ничем не завешанные. Присмотревшись, Беатриче поняла, что прямо за ними — крыльцо, то есть выход из дома где-то рядом с гостиной. Напротив камина стоял изящный диван на золотых ножках, изображающих лапы зверей, сбоку от него — два небольших, но красивых кресла, и напротив них с другой стороны дивана — ретро кушетка со множеством подушек. Где-то дальше, за диваном, стоял мраморный столик, который, судя по следам от ножек на ковре, обычно стоял перед камином, но теперь был перенесён. У дальней стены Беатриче увидела бильярдный стол, а чуть поодаль — внушительного размера книжный шкаф.
Она обращала внимание на обстановку лишь для того, чтобы не смотреть на диван. Не видеть лиц тех, кто на нём сидит.
Отец вышел из камина, грубо дёргая её за руку, заставляя пойти за ним. От его хватки заболело запястье, но Беатриче не подала виду. Мужчина остановился, затем рывком поставил её перед собой, а после толкнул. И без того дрожащие ноги подкосились, заставляя её упасть на ковёр перед диваном, больно ударяясь коленями. Прямо к ногам тех, из-за кого ей приходится страдать. Омерзительно.
— Посмотрите, милые, — насмешливо протянул Роберто, медленно подходя ближе к девушке, — Ваша сестра дома. Вы рады видеть её?
— Ещё как, отец. — раздался издевающийся юношеский голос, — Мы счастливы.
"Не смотреть на них. Не смотреть. Не смотреть не смотреть не смотреть не смотреть не смотреть не смотреть не смотреть не смотреть несмотретьнесмотретьнесмотретьнесмотретьнесмотретьнесмотретьНЕСМОТРЕТЬНЕСМОТРЕТЬНЕСМОТРЕТЬ
НЕСМОТРЕТЬНЕСМОТРЕТЬНЕСМОТРЕТЬ"
Беатриче сидела на коленях, опираясь руками о пол и не поднимая взгляда. Раздались неторопливые вальяжные шаги, а следом Роберто опустился на корточки рядом с ней. Его длинные холодные пальцы вцепились в её волосы и потянули так, что Беатриче показалось, будто с неё хотят снять скальп. Но он лишь вынудил её поднять голову.
— Посмотри на своего братика и сестрёнку, — проговорил он ей прямо в ухо, — Ты разве по ним не соскучилась? Вы же так давно не виделись…
«И не видеться бы с ними ещё столько же.»
На диване перед ней сидели парень и девушка, её брат и сестра, близнецы Аличе и Микеле Кавалли.
Их абсолютно идентичные лица с бледной кожей, острыми чертами, тонкими носами и изящными пухлыми губами едва не вызвали у Беатриче рвотный рефлекс. Она ненавидела этих людей всей душой, ненавидела столь искренне и сильно, что ей было физически трудно находиться с ними в одном помещении и дышать одним воздухом. А больше всего она ненавидела их глаза, голубые и холодные, совсем не такие как у неё и её отца. В их глазах не было той таинственной, затягивающей внутрь себя бездны, не было водоворота чувств, магнитного притяжения. Это были обыкновенные голубые глаза, ничем не примечательные и совершенно заурядные. Беатриче ничего не желала так сильно, как выдрать их голыми руками.
Длинные, чёрные и блестящие волосы Аличе, ежедневно обласкиваемые всеми возможными маслами, бальзамами и масками, волнами струились по её плечам до самых бёдер, кончиками ложились на диван и казались такими мягкими, что складывалось ощущения, что если их потрогать, то на ощупь они будут как дорогой шёлк. Не то, что секущиеся, ломкие, сухие и криво обрезанные волосы Беатриче, напоминающие солому. Алое платье с короткими рукавами, свободной юбкой до колен и тонким чёрным пояском на талии сидело на ней идеально, яркий оттенок ткани подчёркивал бледность кожи, а ремешок сияющих красных туфель на невысоком тонком каблуке изящно обхватывал её лодыжки. Не то, что старая и износившаяся одежда Беатриче и её облезлые зимние сапоги. Аличе держалась с достоинством аристократки, спина её была ровной и натянутой, как струна, руки чинно покоились на коленях, щиколотка прижата к щиколотке. А Беатриче сидела перед ней на полу, как рабыня перед императрицей.
– Как была помойной крысой, так ей и осталась. – презрительно фыркнул Микеле, брезгливо оглядывая её вид.
– Зато ты переквалифицировался из простого уёбка в профессионального уёбка, братец, – полушёпотом усмехнулась Беатриче.
Раздался громкий шлепок, голова Беатриче мотнулась так, что показалось, будто вот-вот порвётся кожа на шее. На щеке заалел след от большой мужской ладони.
– Сучка... – прорычал Роберто, а после протянул ей руку ладонью вверх, – Палочку.
Беатриче достала волшебную палочку из рукава и протянула отцу. Роберто бросил её на камин, затем схватил дочь за запястье и резко дёрнул вверх, вынуждая подняться на ноги. Затем рявкнул:
– Раздевайся!
Кавалли-Конте бросила затравленный взгляд на Аличе и Микеле, расположившихся на диване. Она знала, что отец будет это делать, но не думала, что ей придётся так унижаться перед братом и сестрой. Выбора не было. Дрожащими руками Беатриче сняла пальто и шарф, за ними скинула сапоги, после – юбку, свитер, колготки, и... нижнее бельё. Она стояла посреди гостиной перед людьми, которые относились к ней, как к домашнему скоту, а то и хуже, абсолютно голая, и старалась не смотреть никуда, кроме пола.
Холодные руки отца сорвали с неё все амулеты, сделанные ей самой. Раздалось тихое шуршание – Роберто осматривал одежду, потрошил карманы, чтобы узнать не пронесла ли дочь что-то с собой тайно. Вытряхнул сумку, и все вещи из неё полетели на пол. Микеле злорадствующе хмыкнул, увидев, в каком они состоянии – потрёпанные, поношенные, старые.
Шуршание стихло, отец ничего не нашёл. Затем Беатриче почувствовала грубый толчок в спину и безвольно, словно кукла, упала на колени. Грубые пальцы отца вцепились в её волосы, едва ли их не вырывая. Последнее, что она почувствовала – удар лбом о твердый пол.
***
Комната, в которой Беатриче открыла глаза, напоминала какой-то сарай или хлев. Бревенчатый потолок, полумрак, жёсткий дощатый пол, на котором она лежала. Всё это нещадно ломило – ей нужна была доза лекарства... Опираясь на руки, она медленно села, сдерживая стон. Промежность горела ужасно.
Беатриче оглядела себя. На ней были свитер и юбка, в которых она пришла с отцом, но под ними не было нижнего белья и колгот. Обувь на неё тоже надевать обратно не стали – много чести. Забрали все её кулоны, браслет и кольца, которые она делала сама. Девушка осмотрелась. В помещении не было окна, слабый солнечный свет пробивался только через крупные щели между досками. Отсутствовала любая мебель, но в углу лежал тонкий матрас с подушкой и одеялом. Отопления тоже не было, а поскольку на дворе стояла середина зимы, в её камере пыток стоял невыносимый мороз. Не было ни еды, ни воды.
Боль нарастала, и Беатриче быстрее пересела на матрас. Задрала юбку, раздвинула ноги и, зажмурившись, осторожно протолкнула пальцы внутрь, пытаясь нащупать свёрток. Почувствовав его, она ухватилась двумя пальцами за узелок, оставленный специально для того, чтобы можно было вытащить лекарство, и медленно за него потянула. Мгновенно за этим действием последовал укол боли, и девушка едва не вскрикнула, но всё-таки смогла себя сдержать. Наконец вынув из себя свёрток, она облегчённо выдохнула и пару минут просто сидела, пытаясь отдышаться. Кое-как придя в себя, Беатриче ногтями разорвала все презервативы до последнего, пока наконец не дошла до шприца с иглами и ампулами.
Быстро сделав укол, она задумалась. Порванные презервативы и лекарство надо было куда-то спрятать. Нельзя допустить, чтобы отец его нашёл. Она огляделась. Спрятать на балке под потолком не выйдет – она не сможет достать до такой высоты. Есть вариант отодрать доску из пола и спрятать под ней. Пол выглядит гнилым и старым, возможно, и получится.
Перебравшись на голый пол, Беатриче свернула матрас и оттащила его в сторону. Внимательно осмотрела пол под ним, изо всех сил стараясь не обращать внимания на холод, пускающий по коже колючие мурашки и заставляющий всё тело мелко дрожать. Доски поела гниль – какие-то сильнее, какие-то вообще ей не поддались, а пара сгнила чуть ли не полностью. Кавалли-Конте глубоко вздохнула. Сосредоточившись на доске, которая казалась самой хрупкой, она прощупала её и попыталась продавить. Та легко поддалась, и Беатриче могла бы сломать её, но тогда это бы сразу бросилось в глаза, если бы
комнату решили обыскать. Потому девушка постаралась пролезть пальцами в щели между ней и другой доской. Просвет был узким и несмотря на то, что древесина сильно испортилась, пробраться под пол было сложно. Беатриче зажмурилась от боли. Чем глубже её пальцы проникали под доски, тем больше заноз она в них вгоняла, тем сильнее раздирала кожу. Спустя минуту ей наконец удалось крепко ухватиться за край доски. Пальцы и костяшки кулаков жутко саднило, а когда она потянула доску на себя, то не смогла сдержать вскрика – острый край соседней доски с силой проехался по её фалангам, едва ли не сдирая кожу полностью.
Глухую тишину сарая разрезал треск – деревянный пласт поддался и вышел из пола, оставляя после себя крупную прямоугольную прореху, из которой в помещение ту стал затекать мороз. Беатриче сунула в брешь окровавленную руку. Пальцы быстро достигли цементного фундамента – совсем неглубоко. Кавалли-Конте торопливо положила на дно пролома всё нужное вместе с грязными резиновыми ошмётками, а затем закрыла его вырванной доской. Встала. Пошатываясь, отошла к двери. Издалека то, что доска прижималась к остальным не так плотно, как было нужно, в глаза не бросалось. Она подошла, склонилась над местом захоронения своей последней надежды на нормальное существование. Вблизи тоже нельзя было заметить, что доска расшатана. Казалось, она просто подгнила с краёв.
Беатриче постелила обратно матрас и села на него, тут же кутая в плед босые коченеющие ступни и лодыжки. Прислонилась спиной к стене, запрокинула голову. Больно ударилась о дерево затылком, но не обратила на это внимания.
Ей больше не хотелось плакать.
Хотелось только согреться.
