I'm well acquainted with villains that live in my head
They beg me to write them so they'll never die when I'm dead
And I've grown familiar with villains that live in my head
They beg me to write them so I'll never die when I'm dead
Я прекрасно знаком со всеми злодеями, которые живут в моей голове,
Они умоляют меня написать о них — так они никогда не умрут, даже если меня не станет.
Я уже привык к злодеям, которые живут в моей голове,
Они умоляют меня написать о них — так они никогда не умрут, даже если меня не станет.
Control-
Halsey.
Ночной воздух проникал сквозь открытое окно автомобиля, вдохнув запах сырости от мокрого асфальта, Дамиано блаженно улыбнулся. Он несколько раз репетировал свой холодный взгляд, которым собирался одарить светловолосую. Каким же удивлением было то, когда Мишель решила не открывать свой маленький ротик, чтобы съязвить в очередной раз. Что же, Дамиано был заинтригован, все эти дни, дожидаясь встречи, вокалист гадал, в его мозг пробирались сотни теорий о том, почему Мишель де Вьен, заноза в заднице, упёртая до чертиков, костей пошла на такое. Жертвуя своей честью, и даже принимая его дурацкое предложение по поводу правил, которые мужчина придумал явно не в трезвом состоянии. И как он, такой сдержанный, умеющий строить стены вокруг себя, влюбился. Да, именно это он чувствовал, именно к этому пришёл, после нескольких недель размышления. Это было сложно. Очень. И нет, не влюбиться, а признаться самому себе. Теперь это было не резкое чувство, не покалывание по всему телу от прикосновений, а нечто большее. Где-то внутри, глубоко, постепенно вырывающееся наружу, словно маленький зеленый росток пробирающийся сквозь огромный слой цемента. Это поведение Мишель в Париже, оно ведь окончательно сломало его. Вокалист хотел её морально, а не физически, хотел чтобы каждые крупицы их души соединились в единое целое. Или даже вспомнить случай с её то ли братом. Как светловолосая, промокшая до ниточки, сжимала в руках какой-то конверт, стараясь сдерживать горячие слёзы. И хоть из-за дождя их не было видно, Дамиано чувствовал, как тёплая жидкость стекает по его ладоням. В тот момент ему до безумия хотелось воткнуть это рыжее лицо в мокрый асфальт за то, что посмел повысить тон. Он ведь никогда не дрался из-за девушек, никогда не испытывал подобного желания. А потом показ, и она. Словно ебучая прекрасная бабочка искала своими разноцветными глазами вьющуюся макушку. Дамиано мог вообще не приходить, спокойно остаться в своём номере, занимаясь очередной рутиной, просто в Париже. Но нет, он пошёл. Просто не мог по-другому. Ведь она была бы рада его видеть. Запуганные глаза, неуверенные шаги, это было так не похоже на Мишель, девушка ловила воздух губами, пытаясь успокоиться. Сам того не понимания, он произнёс вполголоса, тихое, такое интимное «я с тобой». В тот вечер мужчина так много курил, что ещё одна сигарета вызвала бы у него рвотный рефлекс, заставляя опустошить содержимое желудка. А после послышался стук, тихий, всего три удара. Было понятно, совершенно очевидно, кто стоял за дверью. Вокалист подошёл, обвивая руками холодную ручку. Если ты сейчас откроешь, назад дороги нет. Он повторил себе это около трёх раз, как мантру. Тяжело, до боли в груди, вздохнул, скрипя дверью. И там была Мишель. В красивом бархатном костюме, подчёркивающим её аккуратную фигуру. С полным хаосом на голове, в последнее время волосы девушки стали заметно пушистее. И с чертовски, блять, милым выражением лица. Затуманенная голова, мозг решил отключиться окончательно, скрыться в вакууме. Не придумав ничего лучше, Дамиано пригласил француженку на танец. Простое касание талии, ему обожгло руку, а аромат волос опьянял. Ладони предательски тянулись вниз, вокалист хотел большего, хотел касаться везде, чувствовать всё. Когда тёплые, влажные и такие вкусные губы накрыли его, мужчина окончательно сдался. Он не помнил себя таким очень давно, всё тело пронизывали электрические импульсы. Да фронтмен Италии, вокалист успешной группы и попросту айсберг в проявлении эмоций, сейчас готов был взорваться. Волшебно. Так бы он описал ту ночь. И одна лишь фраза, фраза которая разбила все те проблески, все хорошие моменты. Просто секс, без обязательств в Италии, без чувств. Они нам не нужны, Дамиано. Слова, словно лезвие, разрезали его. Мужчина не спал, не спал ещё несколько суток после всего происходящего. Блять. Блять. Блять. Мишель, что ты надела. Дамиано бил кровать в своём номере в Лос-Анджелесе. Тысячи раз проклиная себя за такую глупость, за слабость, что проявил. Конечно, он не собирался соглашаться. Чтобы его использовали, ещё чего. От одной мысли о том, что в своей идиотской, но такой уютной квартире, Мишель будет трахаться с неудачником-парнем, а после стонать под его телом? Мерзость. Но дни шли, самобичевание и задетая гордость брали своё. Мужчина срывался на всех, включая Викторию, которая сразу заметила изменения в поведении друга. Руки так и чесались написать Мишель, но нет, Дамиано ведь гордый. В конце концов светловолосая сделала первый шаг. Победным смешком вокалист смахнул сообщение, тут же возвращаясь обратно в диалог: «Да, так будет лучше». Сердце сжалось, открывая бутылку дорого виски, он сделал несколько глотков, заглушая боль и обиду внутри, таким типичным, но действенным способом. Близилась середина месяца, это значило, что совсем скоро они увидятся. Надевая все свои маски безразличия, выстраивая вокруг своей персоны замок из самых толстых стен ненависти и холода, мужчина гордо смотрел в глаза девушки, которая ещё две недели назад заставляла его тело биться в конвульсиях от удовольствия. Эта милая резка овощей с Итаном, да ему блевать хотелось. Тупая игра Томаса, в которой он знатно проебался, выкладывая все карты на стол. Конечно, никто не понял, что за ахинею нёс вокалист про спокойствие, ведь речь барабанщика о звёздах была намного поэтичнее, нежели его. На пару мгновений, Дамиано даже засомневался кто главный писатель в их кучке. Но Мишель поняла, это было заметно по её опущенным вниз глазам, и по крепко сжимающим ткань пальцам. Каким-то образом, он вызвался джентльменом, дабы довести её до дома. На самом деле, Дамиано просто не хотел, чтобы светловолосая оставалась в одном помещении с барабанщиком на ночь, он бы не вынес рассказов друга на утреней репетиции о том, как они мило беседовали всю ночь за чашкой горячего шоколада, болтая обо всем, блять, на свете. Гробовая тишина напрягала, вокалист пытался сказать хоть что-то, но кроме уставших вздохов из его рта так ничего и не вырвалось. В конце концов, расценивая это как полное безразличие, он выпалил, ядовито и больно: — Всё, что произошло в Париже, — чуть сбавив мелодия на магнитофоне, Дамиано прикусил губу, — пускай это останется между нами. И возмущение достигло пика, когда на всю его речь, Мишель де Вьен лишь кивнула. Просто кивнула, не издав даже звука. Раздражение. Ненависть. И чертова обида. Дамиано гнал, хотел быстрее избавиться от гнетущей атмосферы. Дороги в центре всегда раздражали мужчину, но сегодня это было вдвойне, костяшки пальцев побелели, сжимая кожаную обделку руля до такой степени, что совсем скоро там появилась бы дырка. Остановившись, вокалист резко посмотрел в зеркало переднего вида, закрывая волосами все дорогу лицо, Мишель на крошечную секунду расслабилась. Мокрые глаза, что отражали блеск луны, тут же захлопнулись, как и дверь, с молниеносной скоростью. Она что, плакала? Дамиано сидел с тупым выражением лица, обдумывая происходящее. Ему было интересно, что могло вызвать у француженки слёзы. Ведь Мишель ясно дала понять, что между ними нет и не может быть никаких чувств, а обидных и язвительных слов вокалист не говорил. Лишь попросил, чтобы те ночи в Париже остались их тайной. Захлопывая дверцу автомобиля, мужчина выкурил. Быстро, одну, две, три… Никотин с молниеносной скоростью пробирался в лёгкие, разлагая реснитчатый эпителий и нанося серьёзный вред организму. Дёргая ручку от парадной двери, музыкант с лёгкостью открыл её. Благо замка в таких домах не было. Зайдя внутрь, Дамиано услышал всхлипы, тихие, доносящиеся с пятого этажа. С каждой ступенькой звук становился чётче, сильнее, пока не превратился в рыдания. Чуть приоткрытая дверь, за которой повисла светлая макушка. От этих звуков на сердце стало невыносимо больно, стиснув зубы и кулаки он подался вперёд, деревяшка почти закрылась, но вокалист успел просунуть ногу, прежде чем со всей силы толкнуть дверь на себя. Мишель не ожидала такого, её застали врасплох. Лицо, залитое слезами, огромные глаза, в ночной тьме цвет которых было не разобрать, смотрели на мужчину с испугом. Дамиано не понимал, он совершенно запутался. Во всём. Все происходящее было похоже на какую-то сопливую драму, участником которых мужчина надеялся никогда не быть. И вот сейчас, он стоит, в холодной квартире и смотрит на неё. На девушку, которая за пару месяцев перевернула его жизнь с ног до головы, на девушку, с помощью которой вокалист вновь смог испытать эмоции, запечатанные глубоко внутри. Всё должно было быть не так, эти слёзы почему-то так сильно ранят его, что грудная клетка начинает предательски болеть, а по собственным щекам горячая жидкость медленно стекать вниз. Дамиано вообще редко плакал, последний раз когда они с группой выиграли Евровидение, но рабочие и личные моменты сложно было сопоставить. Потому что сейчас мужчина плакал от боли, от всей идиотской ситуации, которая происходила в их жизнях. Вцепившись пальцами в хрупкие плечи, вокалист сорвался, его крик был слышен даже в парадной. — Я не хочу влюбляться в тебя. — наглая ложь, он уже влюблен. — Я боюсь тебя, Мишель. Ему всегда нравилось произносить её имя, оно было таким красивым, таким подходящим для неё. Дамиано всегда завидовал тем, кто мог общаться к ней с сокращением. Шель так просто, но так близко. И ему хотелось, хотелось быть ближе, хотелось чтобы это форма имени принадлежала лишь ему. Мужчина хотел шептать девушке это на ухо каждое утро, каждый вечер, наблюдая как вся кожа покрывается мелкими мурашками. Но он не мог. Он, кто в первый же день их знакомства буквально сломал всё хорошее в этом цветочке, он, кто имел кучу моральных травм и триггеров на отношения. Казалось бы, спустя столько лет одиночества, наконец-то появился кто-то, кто бы мог помочь ему, Дамиано был бы не одинок больше. Но нет. Он вёл себя как шестнадцатилетний подросток, и то в свои шестнадцать вокалист был в разы смелее, раз позволил чувствам окатить его с ног до головы, вырывая последнее из крохотного, ещё детского сердца. — Сейчас ты видишь меня таким, — тыкая пальцем в себя, мужчина сморщился, — я не могу держаться подальше от тебя, блять, это выше моего самоконтроля, я ненавижу тебя за то, что так влияешь на меня. Он был готов. Дамиано так хотел сказать, что черт, он без ума от неё. Он бы попробовал, если бы Мишель разрешила, попробовал бы всё исправить, показал бы, каким может быть. Нормальным. Хотя сейчас это слово его совершенно не описывало, но вокалист бы попытался дать ей лучшее, лучшего себя. Но светловолосая француженка сама всё разрушила своим идиотским предложением совокупляться без обязательств. — Не допусти того, чтобы я стал зависим тобой, Мишель. — наконец-то выплюнул он, сквозь стиснутые зубы. — Я согласен на твоё предложение, но не веди себя так, будь лишь посредственностью, каким и я буду для тебя. Хотелось кричать от боли, плакать и забыться. С молниеносной скоростью Дамиано выбежал на улицу, хватая губами воздух, мокрое от слёз лицо обжигало холодом, опускаясь на колени, вокалист зарылся руками в волосы, силой стягивая их вниз.