Вопреки всему

Не могу вспомнить, когда последний раз просыпался, чувствуя себя столь прекрасно. Ни затекших конечностей, ни головной боли, ни головокружения — ничего, приносящего дискомфорт. Будто заново родился. Так вот что люди называют «здоровый сон». За десять лет я уже и позабыл об этом прекрасном чувстве. Спать с Рейном было тем еще испытанием. Первые месяцы отношений я ходил словно зомби, засыпая прямо на ходу, а все из-за привычки Рейна обжиматься во сне. Сначала мне казалось это милым. До этого я ни с кем не спал просто ради того, чтобы спать, а не после секса. Поэтому невинные объятия в постели казались чем-то особенным. Однако думал я так недолго. Спать оказалось душно, воздуха откровенно не хватало, а пошевелиться я не мог. Сильные руки мешали развернуться или сдвинуться, а сон у Рейна был чуткий, слегка двинься — и он просыпался. Однажды я не выдержал и поставил того перед выбором: или я сплю отдельно, или он убирает свои ручища от меня. Конечно, ни то, ни другое его не устраивало, но спать без меня он категорически отказывался. Поэтому мы сошлись на компромиссе — подушки. Я выстраивал небольшое ограждение между нами, которое он, в теории, должен был сжимать вместе меня. Поначалу это работало. Поначалу. Совсем скоро я снова начал просыпаться по ночам от того, что этот монстр опять обнимал меня. Подушки оказывались разбросанными по комнате, а я с огромным недосыпом пытался не уснуть на учебе. За десять лет я научился уживаться с Рейном, в том числе и в постели. Дело привычки, пускай и на утро затекали все конечности. После ссоры я ушел жить в другую комнату, но даже там выспаться мне никто не дал, ведь со мной начал спать монстр номер два — Эберхард. Он истинный сын своего отца, только вместо объятий он закидывал на меня свои ножища. Казалось бы, он еще совсем ребенок, мне, как взрослому, развитому мужчине, не должно быть сложно. Но пусть Эберхард и был пятилетним малышом, он уже давно обгонял по развитию своих одногодок, как умом, так и телосложением. Держать его на себе всю ночь было просто невыносимо. Как и в ситуации с его отцом, я поставил того перед выбором: или он спит на второй части кровати, или возвращается в детскую. Эберхарду оставалось лишь обиженно хмурить брови и отползать на свою половину. Однако и этого младшего Каттерфельда я каждое утро обнаруживал на себе. Яблочко от яблони, как говорится. Впервые проснувшись в огромной пустой постели, я не почувствовал одиночества. Это была долгожданная свобода. Светлая просторная спальня мало чем напоминала мою. Белые и бежевые цвета мелькали перед глазами, пока я пытался проснуться. Слишком ярко для только что проснувшегося человека. Я никогда не был в этой комнате. Что уж говорить, я никогда не заходил в поместье Тобиаса дальше столовой, залы для приемов и уборной. Подумав о том, каким чудом я здесь оказался, мигом смутился. Надеюсь, я просто не помню и меня никто не нес, словно дитя малое. Говоря о детях… Эберхард. Я не видел его после того, как сбежал с вечеринки. Последнее, что я помню, это как малыш пытался остановить Рейна, цепляясь за его костюм. Я могу только представить, что чувствовал ребенок в тот момент. Его отец целовал человека, который ему не нравился, пока папа позорно сбегал, позабыв о нем. Чувство вины закралось в мое подсознание. Чудесное настроение ото сна мигом омрачилось. Куда мог деться Эберхард? Может, Тобиас забрал его к себе? Тогда почему малыш не спит со мной? Ему выделили отдельную спальню? Столько вопросов и ни одного ответа. Не став долго размышлять, я решил действовать. Но сначала нужно привести себя в порядок. Вероятнее всего, комната, в которой я находился, была не чем иным, как гостевой спальней. Кровать, две прикроватные тумбочки, пару стульев, шкаф и ничего лишнего. Осмотревшись я заметил, что на одном из стульев лежит аккуратно сложенная одежда. Теплый шерстяной свитер под горло и нестрогие брюки — больше ничего и не нужно. Интересно, когда мистер Каттерфельд успел найти мне подходящую одежду? Сняв с себя вчерашний, помятый ото сна костюм, я быстро переоделся и вышел на поиски Тобиаса. Без сомнения, он знает, где сейчас Эберхард. К тому же нужно до конца обсудить дальнейшие планы. Сделка с дьяволом — так бы назвал наш уговор Рейн, но не я. Для меня свобода от мужа была лучшей выгодой, вынесенной с нашего соглашения. Если Тобиасу нужны мои акции, голос на собрании — я предоставлю, лишь бы впоследствии я смог уехать отсюда и больше никогда не возвращаться. Я был уверен в том, что Тобиас меня не обманет. Возможно, с моей стороны слишком наивно верить на слово, но как говорится, враг моего врага — мой друг. Тем более, именно этому мужчине хотелось верить… Зная Тобиаса, было невероятным чудом, что он решил пойти на столь огромную уступку и позволить мне забрать с собой ребенка. Одно дело, если уеду я — Рейн, возможно, и искать меня не станет, разве что только для мести из-за предательства. Но совсем другой случай, если Тобиас заберет еще и Эберхарда. Малыш — родной сын Рейна, его прямой и единственный наследник. Рейн никогда не прекратит поиски ребенка, и от этого возможность спрятаться падала к нулю. Для Тобиаса это большой риск, но мужчина готов на него пойти. Я это очень ценю. Очень. После собрания акционеров, на котором Тобиас планировал прилюдно свергнуть Рейна с поста главы компании, начнется настоящая война. В Мюнхене оставаться будет небезопасно. Я буду считаться предателем, похитившим наследника Каттерфельдов. Десятки ищеек Рейна пустятся на мои поиски. Убежать и, что главное, скрыться будет невероятно сложно. Но у Тобиаса есть план, и мне оставалось лишь покорно слушаться. Я не был силен в побегах. Мой последний, более пяти лет назад, закончился еще не начавшись, а оказаться снова запертым в том поместье… Нет, я не могу позволить Рейну сделать это снова. Только не в этот раз. Заглядывая в будущее, могу с уверенностью предположить, что Рейн не сможет покорно принять поражение. Из компании его заставят уйти, но из нелегального бизнеса — нет. Теневой частью Каттерфельдов распоряжается именно он, в то время как Тобиас является лишь связующим звеном. Из-за того, что я боялся узнавать эту сторону жизни мужа, я не владею всеми деталями. Мне хватило и той малой части информации с компромата, которую подкинул Тобиас, чтобы осознать всю масштабность и опасность этой сферы. Но одно я могу сказать точно: Тобиас отвечает за поддержание связей, и без его поддержки Рейн останется на потопающем корабле, окруженный опасными врагами. У него нет достаточного авторитета в тех кругах, дабы удержать власть. Рейн слишком молод и неопытен для тех акул, с которыми хочет сосуществовать и сотрудничать. Все нелегальные партнеры отвернутся от него при первой же возможности, и этой возможностью станет не что иное, как потеря авторитета после свержения в компании. Несложно предугадать, что все хищники переметнутся на сторону Тобиаса, более опытного и авторитетного партнера. Мистер Каттерфельд заберет у племянника не только легальный бизнес, но и теневой. Рейн потеряет все. Компанию, ребенка, власть и авторитет. И началом этой цепочки станет одно мое действие — голос за Тобиаса на собрании акционеров. Именно я сниму чеку, а Тобиас лишь направит гранату. Взрыв будет на моей совести. Месть ли это? Нет. Конечно, нет. Я никогда никому не мстил и не собираюсь, ведь я знаю одну простую истину: роешь могилу врагу — рой еще одну себе. Мое решение не связано с личной выгодой и удовлетворением эго. Я не получу ничего, кроме свободы. Столь долгожданной и желанной, которой он меня лишил. Больше мне ничего не нужно. Тобиас советовал открыть глаза. Я открыл и больше не хочу закрывать. Рейну нужен другой человек. Тот, который сможет принять ту его часть, что он столь тщательно прятал от меня. Рейн знал, что я никогда не смогу принять то, что он делает, поэтому так долго прятал. Честно, я пытался принять то, что он делает, то, сколько невинных жертв пали от его действий, но до конца так и не смог. Он дал мне ребенка, что помогло на время закрыть глаза на его действия, но тот компромат снова заставил меня вернуться к тому, с чего мы начинали. Пять лет назад я хотел уйти, и сейчас это желание горит еще ярче, чем прежде. Наша любовь закончилась в том домике на горнолыжном курорте. Что-то внутри меня умерло, когда я узнал о нелегальном бизнесе Рейна, и эта пустота жила со мной все годы. Тогда мне было плохо настолько, что хотелось в ту же секунду умереть, дабы никогда его не видеть. Но я простил Рейна. Простил, как прощал всегда. Все его поступки в моей голове находили оправдания. И то, что он почти насильно увез меня из Лондона, вырвав из прошлой жизни. И то, что он обращался со мной, как с вещью, не считаясь с моим мнением. И даже то, как он запер меня при первой же серьезной ссоре, не позволив уйти. Всему этому было одно единственное оправдание — любовь. Никогда не смогу отрицать, что он любил меня, так же сильно, как и я его. С первой встречи между нами зародилась невидимая связь. Но она угасла. Измена Рейна — прямое тому подтверждение. Чтобы простить ему это, у меня не осталось ни одного оправдания. Это был конец. Он не оставил мне выбора, кроме как предать. Разрешить все мирно мы не сможем. Рейн дал осознать, что никогда не считал Эберхарда моим ребенком и при первой же возможности заберет его. Я был не более, чем воспитатель, которого было удобно трахнуть время от времени. Это я видел в его глазах на вечеринке. Отвращение. Он считал меня омерзительным. Меня, который ради него готов был простить и вытерпеть все что угодно. Меня, от которого еще несколько месяцев назад он был без ума. Рейн окончательно лишился чувств ко мне… Тобиас прав. Нужно было уйти еще до рождения Эберхарда. Убежать при первой же возможности. Но время упущено, и единственная возможность закончить наши отношения — это отдать Рейна в руки Тобиаса. Самостоятельно я не смогу разорвать нашу связь. Она засела настолько глубоко, что вырывать нужно вместе с сердцем. Но Тобиас был тем, кто может аккуратно обрубить все в корне, не затронув сердцевину. Этот мужчина единственный, кто сможет спасти меня от собственного мужа… Блуждая по поместью в поисках живой души, я, наконец, вышел к столовой. Второй дом Каттерфельдов был больше и запутанней нашего, поэтому заблудиться здесь проще простого. Спускаясь по лестнице в огромную комнату со столами, я обнаружил молодую девушку лет двадцати. Она занималась сервировкой стола. — Извини, — позвал я ее. — Не подскажешь, где мистер Каттерфельд? — О, мистер Эванс! — вскрикнула она. — Я как раз хотела идти вас будить. Служанка поставила бокал и подошла ко мне. — Мистер Каттерфельд скоро подойдет. Он просил передать, что было бы любезно, если бы вы присоединились к нему за завтраком. Я невольно заметил, что стол сервирован только на двоих. Значит, Тобиас не ожидал отказа, к тому же я и не собирался отказывать. Нужно обсудить все детали еще раз и разложить по полочкам. Соглашаясь, я кивнул девушке, и она побежала искать мистера Каттерфельда. Ожидая Тобиаса, я в который раз рассматривал планировку столовой. Если в поместье Рейна все выполнено в банальных светло-золотых тонах, то Тобиас проделал просто огромную работу, играясь с тенью. Светлую комнату оттеняла мебель, сделанная из темного дуба. Обычно белые комнаты ассоциируются у меня с больницей, но столовая Тобиаса казалась по-домашнему уютной и просто невероятно величественной. У хозяина поместья безупречный вкус. Пока остальные слуги подавали еду, за окном начался дождь. В последнее время он зачастил в Мюнхене. Казалось, осень еще никогда не была столь мокрой и меланхоличной. Кто-то из прислуги незаметно включил огромную люстру, и комната засияла новыми красками, отгоняя внезапно накатившую тоску. — Прости, что заставил ждать. Дела. Я не заметил, как Тобиас подошел сзади. В обычной ситуации я бы по-деловому протянул ему руку или приобнял, но после вчерашнего мне было слишком неловко. Мне все еще стыдно, что я проявил слабость перед мужчиной, да еще и выпив, уснул прямо на его коленях! Это была непозволительная близость для меня! Мужчина кивнул на стул по правую сторону от себя, и я любезно сел. Когда-то Отто сидел на этом месте же в нашем поместье. Занимал мое законное место, как мужа и хозяина дома. Тогда я был слишком наивен, чтобы понять одну вещь: Рейн уже тогда показал мне, что я больше не являюсь хозяином поместья. Мое место заняли, а я, словно глупый мальчишка, потешался мыслями о скором примирении, вовсе не обратив на это внимание. Если бы я тогда не счел это за ошибку, возможно, мне бы не пришлось видеть измену воочию, и все бы не скатилось к этой крайности. Я бы не стал унижать себя мыслями о примирении. — Милый, возвращайся ко мне, — Тобиас помахал рукой пред моими глазами. — Хватит витать в мыслях и накручивать себя. — Я не накручиваю!.. — Правда? Я решил промолчать. Черт возьми, был ли хотя бы один раз, когда мужчина не был прав? Ему не было и шестидесяти, как он мог быть столь умным и дальновидным для своих лет? Может, не в возрасте дело. Я уже ничего не понимаю… — Я хотел спросить, — сказал я, отрезая небольшой кусочек свинины, — где Эберхард? Мне так стыдно, что я… забыл о нем. Это не поступок ответственного отца — убегать от ребенка. — Джером, дорогой, если бы ты тогда взял с собой Эберхарда, то малыш увидел бы своего папу в совсем плачевном состоянии. Ты бы этого хотел? — Я вздохнул, все так же пытаясь разрезать мясо. У меня ничего не получалось, но я упорно продолжал елозить им по тарелке. — Тем более Эберхард оказался тем еще сорванцом. Я даже не думал, что он сумеет такое сделать. Сорванцом? По тону мужчины я осознал, что сын что-то успел учудить. — О, не волнуйся, ничего такого, — сразу же сказал мужчина, видя, как я бледнею, сжимая нож в руках все сильнее и сильнее. — Как только ты ушел, он взял у мимо проходившей прислуги вино и вылил его на любовника Рейнхольда. Скажу тебе, мой племянничек был просто поражен! Как и вся толпа. Думаю, малыш заработал себе статус еще с детства. Теперь никто не посмеет обидеть его любимого папочку! Облить другого человека? Где он мог такое увидеть? Рейн же запретил ему смотреть глупые мультфильмы. Неужели в детском саду нахватался от других маленьких дебоширов? — Где он этому только научился?.. — Где бы он это не увидел, было просто феерично! Давно я не видел Рейнхольда таким растерянным. Очевидно, он не ожидал, что его родной сын встанет на твою сторону, дорогой. Мне повезло увидеть эту сцену воочию прежде, чем уйти из залы. Господи, я надеюсь, Эберхард окончательно не разозлил Рейна. Боюсь представить, какое наказание он может придумать за этот проступок. Нужно проследить, дабы Эберхард удачно избежал его. Малыш ни в чем не виноват, вся вина на его непутевом отце. Но если честно, я был горд сыном. Он единственный, кто хотя бы что-то сделал. Я же сбежал, как трус. Не лучший пример для ребенка. — Так где Эберхард? — Он уехал с Рейнхольдом. Сразу после того, как мой безнадежный племянничек понял, что окончательно опозорился перед всем народом, а костюм его любовничка можно было только выбрасывать на помойку. Рейнхольд ушел, прихватив ребенка и эту свою шлюху. — Его зовут Отто Керн, — сказал я вовсе не для того, чтобы встать на защиту парня. Вульгарное слово резало мой слух. Тем более я не видел, чтобы Рейн давал ему какие-то деньги или дарил подарки. Такое жестокое слово не подходит парню. Он любовник, но никак не охотник за деньгами. Денег у Кернов вполне немало. — Но это не отменяет того факта, что он подстилка твоего мужа. Извини, бывшего мужа. — Мы еще не развелись, — лениво ответил я, отрезая следующий кусок мяса. Он оказался более мягким, чему я обрадовался. — Да и вряд ли когда-нибудь сделаем это. Я не собираюсь встречаться с ним после того, как уеду. А бракоразводный процесс один я произвести не смогу. К тому же у нас общая опека, да и мои акции, которые на самом деле его. Он потребует их назад, ведь владел ими до брака, что вам не на пользу… Было бы хорошо никогда в жизни его не встречать, но увы. Не хочу причинять вам еще больше неудобств. Вы и так согласились сделать столь много для нас. Мужчина промолчал, отпивая только что принесенный напиток. — Посмотрим, что можно с этим сделать. Тобиас продолжил дальше есть, прекратив разговор, и я последовал его примеру. Слишком много произошло за последний день. Еще по пути на вечеринку я ссорился с Рейном, хотел после мероприятия напомнить, что кричать на ребенка нельзя, даже будь он Папой Римским. Еще я искал человека, подсунувшего мне компромат, из-за которого все пошло прахом. Еще мой муж прилюдно меня опозорил, целуясь у всего светского общества на глазах. А еще я нашел человека, который пообещал помочь мне. За последние месяцы произошло столько всего, просто не укладывается в голове! Еще год назад я был примерным семьянином, любящим отцом и мужем, трудолюбивым работником. А сейчас… сейчас я смотрел на руины своей жизни и понимал, что это никогда не было моим местом. С тех самых времен, как я приехал сюда. Германия никогда не была родным домом для меня, и никогда им не станет. Поместье никогда не было моим, а истинным хозяином всегда считался Рейн. Даже на работе меня уважали лишь из-за того, что я являлся мужем генерального директора. Высшее общество, в котором крутился Рейн, смотрело на меня волком, ведь я был молоденьким пареньком, которому удалось заарканить главного холостяка города. Почти никто здесь не воспринимал меня как человека, как личность. А те немногие, которые это делали, не могли помочь мне избавиться от Рейна. Исключением, пожалуй, был мужчина, сидящий сбоку. — Сколько сейчас времени? Тобиас посмотрел на наручные часы. — Половина десятого, дорогой. А что, куда-то спешишь? — В офис. Но я уже опоздал. Так что часом больше, часом меньше, ничто не изменится. Не любил опаздывать. Казалось, будто я предаю чьи-то ожидания. Неприятное чувство. Но сейчас мне было плевать на опоздания, меня волновало лишь то, что делать, когда я выйду за порог этого дома. — Хорошо, потому что нам нужно обговорить все детали. Закончив трапезничать, Тобиас попросил подать десерт и чай. — Как ты уже знаешь, на следующей неделе будет проходить ежегодное собрание, на котором я каждый год пытаюсь сместить Рейна с места гендиректора. Увы, безуспешно. Эти безмозглые старики всегда голосуют за него, но в этот раз все будет по-другому. По-моему. — Я тоже голосовал за него, — улыбнулся я, отпивая чай. Как один из акционеров, я прилежно посещал каждое собрание вместе с Рейном. — Милый, верный муж и должен следовать за своим партнером, если тот не переходит границы. Ты прекрасно выполнял свои обязанности как спутник жизни. Только ты женился на слепце, дорогой. Рейнхольд этого попросту не видел. Только такой идиот, как он, мог упустить свое счастье. «Обязанность мужа — поддерживать партнера. Не ты ли давал клятву, когда выходил за меня?..» В голове пронеслись слова, сказанные Рейном со времен нашей ссоры. Я всегда поддерживал мужа, какое бы решение он ни принимал, но всему были границы терпения. Я готов был закрывать глаза на его теневой бизнес, пока он не касался меня и Эберхарда, готов был поддержать любое его законное начинание, как в случае с компанией, но не убийства людей или, что хуже, связь с террористами. Когда ко мне попал компромат, это коснулось непосредственно меня. О какой поддержке могла идти речь? Поддержать убийства людей? Кем тогда стану я? Таким же как Рейн? Хладнокровным, жестоким и неспособным на выражения чувств человеком? Нет, ни за что. Теперь я начинаю задумываться, а видел ли он во мне когда-либо равного себе? Разве он не должен был слушать мое мнение, как свое собственное? Он никогда не пытался выслушать меня. Рейн был подобен огромной стене, в которую я время от времени бросал камни, но она оставалась по-прежнему непоколебимой. Он считал, что лучше знает в причину возраста и опыта. Но теперь я понимал: он просто предпочитал делать так, как считает нужным, не заботясь о моем мнении. Даже эти подаренные акции были лишь методом пустить пыль глаза. Это вовсе не «высказывание доверия», как говорил он. Возможно, оттого я и ощущал себя использованным, словно вещь. И столько бы Рейн этого ни отрицал, так оно и было. Словно кукла, которую поставили на полку, и лишь сдувают пыль. Мне до сих пор вспоминается, какую истерику он закатил, когда я решил пойти работать. Ему настолько не нравилась идея того, что я не буду сидеть дома, а где-то в чужом, богом забытом офисе, что он специально освободил место у себя в компании для меня. Он пытался привязать меня к себе как мог, и, что таить, у него это прекрасно получилось. Настолько прекрасно, что я даже сейчас, когда мы порознь, не могу ослабить его хватку. Как я мог быть таким глупцом? Столько лет быть с ним и закрывать глаза на так много вещей… — Тебе придется вернуться в поместье, — продолжил Тобиас, отпивая только что принесенный чай. — Рейн не должен заподозрить тебя в связи со мной, поэтому веди себя, как обычно. — Но я ночевал в вашем доме, разве это не будет казаться странным? — Нет. Тогда ты был растерян. В его глазах ты потерял на вечеринке и мужа, и свой авторитет в обществе. Он спишет твое отсутствие на обиду за поцелуй. Да и кто мог предложить тебе пристанище на дом, кроме меня? Я скорее увижу летящих с небес свиней, нежели тебя в утешительных объятиях воображаемого любовника. Логично, не поспоришь. Даже в глазах общественности я просто останусь убитым горем мужем, которому помог дядя его супруга. Ничего противозаконного. Ничего заговорщического. — Хорошо. Я постараюсь вести себя, как всегда, но… — Но? — Тобиас вопросительно поднял брови. — Но вряд ли я смогу вести себя обычно в присутствии Рейна. Между нами пропасть, и теперь я сам хочу сделать ее как можно шире. — Я рад, что ты, наконец, снял розовые очки, дорогой, — улыбнулся мужчина, не скрывая того, как ему нравится мой настрой по отношению к Рейну. — Просто постарайся не сталкиваться с ним. Живи в поместье, воспитывай ребенка и делай вид, что все прекрасно. А потом просто тихо собери вещи, забери Эберхарда и не оборачивайся. Больше ты никогда туда не вернешься. — Звучит так просто. Тобиас улыбнулся и промолчал. Конечно, все не было так просто. Когда вообще так было, если дело касалось самого Рейнхольда Каттерфельда? Поговорив еще немного о будущих планах, я попрощался с Тобиасом и поехал на работу. Опоздать на несколько часов хоть и считалось неприемлемым, но, думаю, меня поймут. Я был уверен, что сейчас вся компания обговаривает то, что случилось на вечеринке. Сплетницы из отдела кадров наверняка уже перемыли мне косточки по несколько раз. Интересно, они уже сделали ставки, как быстро мы разведемся? Хотя, зная их, они делают ставки, как много я отсужу у Рейна. Офис встретил меня тихими перешептываниями. Конечно, никто не ожидал меня здесь. Возможно, они думали, что не увидят меня здесь больше никогда. Одного взгляда было достаточно, чтоб все утихли и дальше продолжили работу. Неужели я успел научиться этому у Рейна? Забавно. Первым, что я сделал в офисе, это подписал заявление об увольнении. По собственному желанию, конечно. Как бы тяжело ни было расставаться с этим постом, я понимал — моя работа здесь окончена. Уже через неделю я буду совсем в другой части мира, скрываясь от Рейна, а проблемы в компании станут далеко не моей заботой. Но прежде чем уйти, нужно привести дела в порядок. Все же компания перейдет в руки Тобиаса, я совсем не хочу оставить ему беспорядок в документации. Не желаю доставлять ему проблем, особенно после того, что он для меня делает. Я не планировал нести увольнительную к Рейну. Как и сказал Тобиас, нельзя привлекать лишнее внимание. Подписать этот документ сможет и Тобиас на будущем посту главы компании. Думаю, он, как и я, поймет, что в компанию я больше никогда не вернусь, собственно, как и в эту страну. Уйти из компании было сложным решением для меня. Я привык к офису, сотрудникам и коллективу. Да и что таить, я просто без ума от своей работы. Мне нравилось с головой уходить в отчеты и цифры. Иногда я делал это намеренно, дабы забыться от проблем и сбежать от реальности. Мир точных расчетов нравился мне намного больше, чем размытая правда реальности. К вечеру я все закончил. Было далеко за восемь, когда я разобрался со всеми отчетами и привел в порядок документацию за отчетный год, который подходил к концу. Остальные года я оставил на следующие дни. Все же у меня осталось еще больше недели здесь. Нужно запомнить все таким, дабы время от времени вспоминать прошлое. С работой, какой бы сложной и тяжелой она ни была, у меня остались лишь положительные впечатления. Пожалуй, мне будет этого не хватать… Питер несколько раз поднимался ко мне в кабинет. Они с Дитером с шести часов ждали меня на парковке. Со слов Питера, они устали, голодны и хотят домой к семьям. Мужчина не забыл напомнить, что и меня дома ждет семья. Видимо, он еще не знал, что у меня ее больше нет. Удивительно, как к нему еще не дошли сплетни, ведь он часто зависает у дамочек из кадрового. Путь домой занял катастрофически мало времени. Возвращаться в поместье совершенно не хотелось, я бы предпочел остаться у Тобиаса. У него тепло, уютно и пахнет домом, как бы безумно это не звучало. Но мне нужно увидеть Эберхарда. Малыш со вчерашнего вечера меня не видел, и я могу только предположить, какое наказание ему придумал Рейн. Обычно, если он того не заслужил, я спасал малыша, пытаясь умаслить его отца. Но теперь вряд ли получится решить все разговором, нужно найти Эберхарда и укрыть в своей комнате. Туда Рейн, если тот не лишился последних частиц совести, не посмеет сунуться. Отпустив Дитера и Питера по домам, я пошел в свой. Осенняя ночь манила остаться с ней, и я невольно засмотрелся, как мелкие капли дождя пролетают мимо фонаря. Хотелось смотреть на него вечно, если бы не холод и отсутствие перчаток. Руки у меня мерзнут быстрее других конечностей. Я ловил себя на мысли, что впервые за столько лет действительно не хочу заходить в поместье так сильно, что это ощущается физически. Ноги уперто стояли на одном месте, не двигаясь вперед. Я больше не считал это место родным. Это не дом — темница. После разговора с Тобиасом я решил, что пора отпустить прошлое. Рейн должен стать лишь пережитком прошлого, давним воспоминанием, а не навязчивой мыслью, что постоянно терзает разум. Новая жизнь ждала меня, и я хотел идти в нее чистым, незапятнанным прошлым. Это был чистый холст, который Тобиас любезно предоставил, и терять его я не хотел. Написать на нем свою новую историю — вот, что мне нужно. Только краски Мюнхена ему не подходили. Еще с прихожей я услышал голоса. Приглушенные, они доносились из столовой. Сняв осеннее пальто, я побрел в сторону северного крыла в надежде, что смогу найти там Эберхарда. Рейн, Эберхард и Отто сидели, словно ни в чем не бывало, и ужинали. Эта семейная идиллия заставила меня застыть. «Всего за месяц он нашел тебе замену, а через два — эта замена заняла твое законное место на этом празднике. Как скоро Рейнхольд предпочтет видеть с сыном любовника, а не тебя?» Как скоро? Уже. Он посадил человека, которого знает всего ничего за мое место, напротив нашего ребенка. Моего ребенка. Да как он посмел?! Я уже хотел войти, как голос Рейна заставил меня остановиться. — Эберхард, ешь. — Я не буду есть без папы. — Он слишком занят, дабы с тобой возиться. — Неправда! — малыш отбросил вилку, сложив руки перед собой. — Ты видишь его здесь? Правильно, нет. — Мистер Каттерфельд, не нужно ругать ребенка. Он все равно ничего не понимает, — я готов был поклялся, что Отто положил свою ладонь на руку Рейна, поглаживая ее. Даже я не позволял себе такой вольности за столом. Трапеза это не время для флирта, особенно при ребенке. — Эберхард, малыш, лучше скажи, почему ты не открываешь мой подарок? — Мне он не нравится. — Эберхард, — предупреждающе прошептал Рейн. — Лучше поблагодарил бы Отто. — Все хорошо, — парень успокоил Рейна и вновь вернулся к ребенку. — Малыш, ты даже не открывал коробку. Вдруг тебе понравится. Просто посмотри. — Не понравится. — Почему? — невинно спросил Отто. — Потому что ты не папа. Только папа может подарить мне то, что понравится. Он всегда дарит то, что мне нравится. Ты — не папа! — Эберхард! — Рейн резко бросил салфетку на стол. — Как ты смеешь говорить это после того, как вчера!.. Он не успел договорить. Я вошел, и дверь предательски скрипнула. Каждый обратил на меня внимание. Я не мог смотреть и дальше, как на ребенка кричат. Ни я, ни тем более Рейн не имеет права поднимать голос, когда все можно объяснить словами. — Папа! Эберхард спрыгнул со стула и бросился ко мне. Я помог ему забраться к себе, и он радостно обнял меня. — Папа, я не хочу ужинать с этим дядей. Он плохой. Мне он не нравится. Отец любит его больше, чем меня! Малыш еще крепче сжал мою шею. Его слова заставили мое сердце дрогнуть. Я перевел взгляд на Рейна. Он молчал с того момента, как я вошел. Мой Рейн любил побурчать на нашего сына время от времени, но он никогда не срывал на нем злость и тем более не кричал. Никогда. Это не мой Рейн. Был ли мой Рейн когда-либо? Может, любящий образ строгого отца я просто придумал? — Я не «вожусь» с ребенком, я его воспитываю, — я смотрел прямо Рейну в глаза. Настолько тошно смотреть в его голубые омуты мне еще никогда не было. — Похоже, единственный в этом доме, кто еще помнит, как это делать. — Как ты смеешь такое говорить?! — Рейн встал из-за стола и начал медленно подходить к нам. Мне стало страшно от этой ситуации. От этого человека. Я заставил себя стоять на месте, хотя тело так и порывалось попятиться назад. — Он мой сын. Я его воспитываю так, как считаю нужным, пока ты неизвестно где и с кем. — Какая тебе разница, где я и с кем? — Ты мой муж. Что подумают люди? Люди? А что они думали вчера, когда ты при всех целовал того парня, сидящего у нас за столом? То есть люди могут осудить меня за нежелание возвращаться в этот дом в положенное время, а тебя за то, что ты привел любовника в дом, — нет?! Вот она, мой дорогой, разница в положениях! Мой хохот разнесся эхом по всей комнате. Эберхард, испугавшись, еще сильнее вжался в меня, но ничего не сказал. Все же, каким глупым я был. Любовь? Чувства? Я ничего не чувствую к человеку, стоящему передо мной, кроме страха и ненависти. Я ненавижу его так же сильно, как боюсь. Мерзко только от того, как близко он стоит ко мне. — Прости, малыш, — я погладил сына по спине. — Просто твой папа не видел такого лицемерия уже давно. Пошли, нам больше нечего здесь делать. Я развернулся и понес Эберхарда на выход. Мой малыш со мной, и Рейн не сможет его наказать из-за выходки на вечеринке. Я об этом позабочусь. Теперь я обо всем позабочусь. Эту последнюю неделю он не посмеет тронуть моего сына даже пальцем, а после он его не увидит. Никогда. — Куда ты идешь? — я почувствовал, как тяжелая рука схватила меня за плечо. Еще минуту назад она сжимала руку другого человека. Как же отвратительно. Мерзко. Грязно. — Не трогай меня своими руками, Каттерфельд! Оттолкнув его ладонь, я быстро проскользнул к выходу. Пока мы с Эберхардом шли наверх, я слышал, как что-то разбилось. Рейн так и не научился сдерживать гнев. Надеюсь, тот паренек не пострадал. Было жаль его смазливую мордашку. Как-никак, Отто будет единственным, кто у Рейна останется, когда он лишится всего. Поберег бы свою последнюю игрушку. Войдя в спальню, я отпустил малыша на пол. Пока мы шли, тот не сказал ни слова, но я видел, что ему невтерпеж. — Говори. Отца здесь нет. — Па-апа, — жалобно протянул тот, и я уже понял по интонации, что сейчас малыш расплачется. Отставив свою сумку с документами, которую принес с работы, я присел на колени и обнял сына. Не прошло и секунды, как теплые слезы потекли прямо на мой свитер. — Ну же, не плачь, — я медленно гладил его по голове, пытаясь успокоить. — М-мне было т-так страшно! — заикаясь от всхлипов, проговорил он. — Отец больше не будет кричать на тебя, не бойся. Он не накажет тебя. Ты ни в чем не виноват. Я позабочусь об этом. Мне хотелось вернуться и собственноручно придушить Рейна. Каким нужно быть идиотом, чтобы испугать ребенка настолько, что тот не может успокоиться от рыданий?! И после этого он считается его отцом? — Н-нет, — малыш отодвинулся от меня и обтер слезы рукавами. В любой другой ситуации я бы отругал Эберхарда за такое, но сейчас его спокойствие было на первом месте. — Нет, я не боюсь отца. М-мне было страшно, когда ты не пришел д-домой вчера. Я думал, ч-что ты больше никогда не в-вернешься! — Ох, малыш… Подняв ребенка с холодного пола, я уложил его на постель. Эберхард сразу же потянулся ко мне, не давая уйти. Мне ничего не оставалось, кроме как лечь рядом. Малыш потянулся и обхватил мою руку, будто проверяя, на месте ли я. Несколько минут мы лежали в тишине. Я слушал, как изредка всхлипывал Эберхард, но медленно успокаивается. Малышу нужно было выплакаться. Он, как и я, держал все в себе. Только я был взрослым и эмоции могли копиться годами до очередного взрыва, а ребенку понадобились считанные минуты. — Эберхард, ты еще не спишь? — прошептал я, когда малыш полностью успокоился. — Нет, — малыш потерся носом об мой свитер. — Не хочу спать. — Хорошо. Мне нужно тебе кое-что сказать. Это очень важно, и ты должен меня выслушать внимательно. Малыш кивнул в ответ. Он поднялся и сел на мои колени спиной ко мне. Эберхард несколько минут искал мои руки, чтобы потянуть их на себя, будто укрываясь. Он часто так делал, когда чувствовал себя плохо или получал плохую оценку и боялся реакции отца. — Недавно один хороший человек сделал мне предложение, от которого я не могу отказаться. Точнее, не хочу. — Что это? — спросил Эберхард, устраивая голову на моей груди. — Он предложил мне уехать отсюда. — Куда? — Еще не знаю. Но это место будет очень-очень далеко. — А когда ты вернешься? — Я не вернусь, малыш. Никогда. Я больше не вернусь сюда. Эберхард, наверное, подумал, что я, подобно его отцу, уезжаю в небольшое рабочее путешествие. Вот только мою ситуацию вряд ли можно было назвать командировкой. Эберхард резко развернулся. Чувствую, от наших обжиманий у меня будут синяки по всему телу. — То есть ты никогда-никогда не вернешься сюда? — Никогда-никогда. — Почему? — я хотел отвернутся от его большущих глаз, смотрящих на меня, но Эберхард не позволил. Взял мое лицо в свои небольшие ладошки и пристально посмотрел в глаза. — Это из-за того, что отец кричал на тебя? Или из-за того, что он вчера целовал того плохого дядю? Или из-за вашей ссоры? Всегда поражался его проницательности. Если я раньше думал, что это досталось ему от меня или от Рейна, то теперь уверен — от Тобиаса. Как пятилетний ребенок может быть постоянно прав? Он ведь еще не понимает стольких вещей. Единственное объяснение — гены. — Нет… Частично. Ладно, да, — честно признался я. Никогда не мог врать, когда человек смотрит прямо в глаза. Такое чувство, что если я совру, он сразу узнает. Даже если это пятилетний ребенок. — Ты хочешь раз-вод? — прочеканил малыш ранее незнакомое слово. Удивительно, как только он запомнил его! Мы с Рейном обещали друг другу, что никогда не будем настраивать ребенка против друг друга. Я никогда не говорил Эберхарду ничего плохого о его отце, но Рейну, очевидно, было плевать на мое мнение. То, что я слышал недавно в столовой, тому подтверждение. Он пытался внушить Эберхарду, что я бросил его. Я не хотел прибегать к этому, но Рейн вынудил меня. — Да, но твой отец не позволит мне уйти. Он пообещал, что не позволит нам больше встретиться. А я не хочу, чтобы это произошло, понимаешь? — Отец хочет забрать тебя у меня? — медленно кивнул малыш, поднося палец к губе. — Скорее, тебя у меня. Но мысль ты уловил, — грустно улыбнулся я. — Ты больше не любишь его, — вынес вердикт Эберхард. Мне оставалось лишь промолчать. — А меня? Меня ты тоже больше не любишь? Это отец виноват в этом? Поэтому ты вчера не вернулся домой, да?! Его глаза снова начали блестеть. — Нет, конечно нет, — я взял того за руку, несильно сжимая. — Послушай. Ты должен внимательно меня выслушать и хорошенько все запомнить. Ты мой сын, и я люблю тебя. И так будет всегда, понимаешь? Даже когда ты вырастешь и станешь жить отдельно, заведешь собственную семью, ты все равно будешь любим мной. Что до твоего отца… Я люблю его. По-своему, но люблю. Однако это чувство приносит мне лишь боль. И я боюсь, что однажды не выдержу. Я выдохнул, переводя дыхание. Еще никогда мне не было так сложно что-то рассказывать Эберхарду. — Я больше не могу его любить, понимаешь? Я хочу от него уйти, получить развод и отпустить. Но если я уйду — я брошу тебя один на один с ним, а я не могу этого допустить. Тот хороший человек предложил мне уехать отсюда, и я согласился. Мне это нужно. Ты еще слишком мал, дабы понять всю ситуацию, но так будет лучше. Уйти сейчас будет лучшим решением. Но главное то, что мне дали возможность забрать тебя с тобой, Эберхард. Хочешь ли ты уехать отсюда? — Хочу, — не раздумывая ответил тот. — Нет, ты должен хорошо обдумать это. Ты больше никогда не сможешь увидеть своих друзей из детского сада, этот дом и отца. Я не смогу вернуть тебя ему, если ты начнешь скучать по нему, понимаешь? Ты больше никогда его не увидишь. Никогда. — Я согласен! Папа, я не хочу жить здесь без тебя! — Ты еще слишком мал, чтобы понять последствия этого решения. Если ты поедешь со мной, ты лишишься очень многого. Очень. — Я не хочу жить без тебя, папа! — малыш обнял меня. — Сейчас тебе легко отказаться от всего. Но я боюсь, что в будущем ты меня возненавидишь за то, что я отнял у тебя. Этого я точно не смогу пережить. — Папа, не уходи без меня! Я услышал, что тот снова начал плакать, и мне стало совестно. Однако это нужно было сделать. У Эберхарда должен был быть выбор. Хотя я и осознавал, что «выбором» назвать это нельзя. Ему только пять, это слишком детский возраст, чтобы понимать такие вещи, даже если это очень умный и сообразительный ребенок, как мой сын. — Хорошо, я тебя понял. Все, тише, — запустив руку в русые пушистые волосы, я потрепал те. — Поедем вместе. — Я буду хорошо себя вести. Честно-честно. Только не оставляй меня здесь! — Не оставлю. Я никогда не желал сыну такой судьбы. Мой ребенок должен был расти в полноценной семье, где оба родителя заботились бы о нем. Я виноват в том, что не смог позаботиться об этом.