Десять лет назад. Мюнхен
Идеальных людей не существует также, как чистого добра или зла. Все мы — примесь того и другого, вне зависимости от желаний. Единственное, что отличает нас между друг другом, дифференциация этой примеси внутри. Я знал об этом факте, кажется, всю жизнь, но когда на горизонте замаячили чувства, сразу же забыл о нем. Они затмили разум сильными эмоциями, которые я не испытывал ранее никогда и ни к кому так ярко и так беспамятно. Рациональный подход ушел на второй план, а человек перед тобой начал казаться идеалом. Рейнхольд Каттерфельд был моим идеалом. Рядом с ним я чувствовал себя особенным, впервые с того момента, как родители отвернулись от меня. Этот мужчина заботился обо мне ежедневно, пусть и не делал этого на показ. Он защищал меня от порицающих взглядом и молча поддерживал, когда становилось тяжело в учебе или работе. Он был превосходным любовником и столь же прекрасным, скромным человеком, что лишь со мной раскрывался, как эмоциональная личность… Стоило задуматься еще тогда, что так не бывает. Его святость всегда поражала меня. Рейн, несмотря на высокое положение в обществе, не ставил себя выше других. Он был добр с детьми и стариками, которые нуждались в его помощи. Мне было столь лестно общаться с людьми, которым он помог благодаря благотворительному фонду. Все они, словно живые доказательства того, что мужчина не впустую эгоистично тратит заработанные деньги лишь на себя. Он был чуток ко всем и это, безусловно, окончательно поразило меня. Я осознал, что сделал правильный выбор, оставшись с Рейном, и на долгие четыре года окунулся в то чувство, что другие зовут истинным счастьем. Душа в душу. Мелкие конфликты интересов, которые скрашивались на общем фоне. Мы жили словно не существовало никого, помимо нас. Он — столь одинок в своем мире азарта и бизнеса, и я — отвергнутый родными, в поисках того, кто бы меня согрел. Мы идеально подходили друг другу. Настолько идеально, что иногда казалось, что все это дивный сон. Такого не могло быть в жестокой реальности. Не могло так везти. Не мог быть в мире человек настолько идеально подходящий мне по всем параметрам… Однако сказке пришел конец. Я приспустил розовые очки и увидел то, от чего меня искусно отгородили. Благотворительный фонд оказался лишь прикрытием, а компания, принадлежащая Рейну — отвлекающим маневром. Свое состояние он сколотил далеко не будучи заурядным бизнесменом и акционером. Все четыре года он удачно маневрировал между правдой, огораживая меня от его незаконного бизнеса. Наша четвертая годовщина стала концом всему. Подслушав разговор, который не должен был, я узнал все то, что так долго скрывал Рейн. В то, что он незаконный продавец оружия, мне не хотелось верить до сих пор… Однако все еще оставалась небольшая возможность, что все это — ложь. Что я просто не правильно понял. Что он вовсе не снабжает террористов оружием. Что не из-за его чертового желания сколотить больше, умирает так много невинных душ… Я хотел верить в это до самого конца. Только эта надежда держала меня в этом поместье, что за четыре года стало мне домом. Приехав с нашей праздничной поездки в честь годовщины, которую прервали срочные дела Рейна, я собрал вещи и лишь сильнее убедился в желании уйти. Соглашусь, я совершил глупость. Я действовал на эмоциях и охранники, которых значительно прибавилось в последнее время, вовремя меня остановили. Генрих прав: нужно дождаться Рейна и лишь потом решать, что делать. Нужно выслушать его. Вдруг… Вдруг я ошибся? Я готов признать вину и молить о прощении, что допустил о нем столь гнусные мысли, лишь бы все оказалось ложью. Я так не хочу уходить… Чувства, они не умерли, и от этого так больно. Однако я бы никогда не смог примириться с тем фактом, что мой любимый человек — убийца. Это корило бы меня всю жизнь. Если все так… Я уеду обратно в Лондон. Брошу все и уйду. Мне не место в Мюнхене без Рейна. Сколько прошло? Семь дней? Десять? Охрана поместья заперла меня в нашей с Рейном комнате и не выпускала вот уже столько времени. Я потерял счет дней. Эти громилы заперли меня одного со всеми этими мыслями наедине. Кажется, еще немного, совсем чуть-чуть и я не выдержу. Никогда прежде не думал, что одиночество это тоже своего рода пытка. Все эти мысли… они давят. Три раза в день приходил Генрих. Он приносил еду. Дитер, мой тюремщик, как я его в шутку прозвал, не разрешал общаться с дворецким дольше пяти минут. Эти считанные минуты разговора с старым дворецким спасали меня от того, что случалось, когда Генрих закрывал за собой дверь… Вдруг в дверь постучались. Я дернулся, обрадовавшись тому, что Генрих пришел сегодня так рано утром, ведь только рассвело. Я уже которую ночь не мог нормально уснуть, ворочаясь на кровати, поэтому почти не спал. Одна лишь мысль, что на этой же кровати я спал с человеком, что погубил столько жизней… Меня убивала мысль, что пока он мирно спал, столько людей умирали по его вине… И я чувствовал себя виноватым, ведь я спал так же сладко рядом с ним. Охранял его сон, нежился в его объятьях, приносил в его жизнь любовь и радость, как говорил Рейн. Я делал его жизнь красочнее, в то время, как из-за Рейна, кто-то этой жизни лишался… Как быть дальше, когда от мыслей об уходе сердце разрывает на тысячи мелких частиц, но это единственный выход, чтобы успокоить совесть?.. — Джером, ты спишь? Дворецкий вошел и приветливо улыбнулся мне. — Спал, но проснулся от стука, — соврал я, потирая глаза, лишь бы Генрих не волновался. — Господин Каттерфельд вернулся. Сердце пропустило удар. Я сглотнул. Вот и пришло время. — Он попросил меня посмотреть, спишь ли ты. Джером, он хочет поговорить. Ты готов? — осторожно спросил дворецкий. — Я могу сказать, что ты спишь и у тебя будет время приготовиться. — Нет-нет, я готов. Нам нужно поговорить, как можно скорее. Если все действительно окажется правдой, к обеду, что позднее, к вечеру меня здесь уже не будет. К ужину можете не готовить на меня, не переживайте. — Что ты такое говоришь?! — мужчина подошел ближе и взял меня за руки. — Я не знаю, почему ты хочешь уйти, не знаю всей причины ссоры, но не руби с плеча. Вы, молодые, любите поступать нерассудительно. Десять раз обдумай и только на одиннадцатый — решай. Понимаешь, о чем тебе талдычит старик? — Генрих, мне дали достаточно времени, чтобы все обдумать. Я не смогу здесь оставаться, если Рейн подтвердит, что он… он… Я просто уйду, это будет тихо. Не хочу громких ссор и скандалов. Я не знал, стоит ли говорить старому мужчине плохо о его воспитаннике. Лучше не нужно. Пусть думает о нем так же хорошо, как и я до недавнего времени. Генрих воспитал идеального мужчину, а каковым тот является на самом деле, пусть остается скрытым от старого сердца. — Джером, я не хочу больше слышать, будто ты говоришь о себе, как о госте в этом доме. Рейнхольд выбрал тебя, как своего партнера, а значит ты имеешь определенный статус. Тебя никто не прогоняет. Оставайся здесь столько, сколько нужно. Пожалуйста, обдумай все еще раз. Ты ведь знаешь, какой нрав у нашего Рейнхольда. Прошу, какой бы ни была ситуация, взгляни под его углом. Я отпустил взгляд в пол. — Прости, Генрих, но я не смогу оставаться здесь… с ним. Дворецкий хотел еще что-то сказать, но умолк на полуслове. Он лишь кивнул и пошел за Рейном. Долгих десять минут Рейна не было. Я начал беспокоиться еще сильнее, хотел выйти и начать его искать, позабыв о телохранителе перед дверью. Однако Рейн пришел. Без стука и лишних движений, просто вошел и тихо прикрыл за собой дверь. Я сглотнул, сравнивая это с тем, что он закрыл все пути отхода. Несколько слипшихся от растаявшего снега прядей волос и тени под глазами. Мужчина устал и был вымотан. Я не в первый раз видел его таким уставшим, но чтобы тот выглядел настолько измученным — впервые. Сердце кольнуло. Не хотелось видеть его таким. Даже если я уйду, если мы больше не сможем быть вместе, я желаю ему лишь счастья… — Рейн. Я хотел подойти, обнять, как делал раньше, как привык, но вовремя остановился, стоило заметить в его руках листок бумаги. Это было письмо. Мое письмо. — «Дорогой Рейн, Если ты это читаешь, значит, меня уже нет в Мюнхене. Ты, наверное, сильно опечалишься, не найдя меня, но… Я сильно расстроен и не смогу сказать тебе это в глаза, поэтому решил написать, дабы не уйти, совсем ничего не сказав… Я узнал то, что ты так отчаянно пытался скрыть от меня, и принял решения, что больше не могу оставаться с тобой. Прости, что не оправдал твоих ожиданий. Я не тот человек, который примет это. Для меня это… слишком. Спасибо за четыре года. Они были самыми счастливыми в моей жизни. Я уволюсь, как только будет возможность. Все свои сбережения я оставил тебе, как компенсация за проживание и оплаченную учебу. Ты никогда ничего не просил и я всегда чувствовал себя виноватым. Еще раз прости. Прощай. С уважением, Джером Эванс» Рейн неспешно читал письмо, написанное мной в тот день, когда я решил покинуть поместье. Я видел, как вздулись его вены на руках и понимал, что несмотря на общую усталость, тот до невозможности раздражен. Сейчас он был подобен воздушному шару, который готов взорваться, стоит лишь подуть сильному ветру. — Котенок, что это такое? — Письмо. — Не вынуждай меня спрашивать во второй раз. Я вздрогнул от столь непривычного холода в его голосе, но быстро собрался. Это я должен быть тем, кто задает вопросы. Джером, не ты здесь виновник. Успокойся и действуй так, как планировал. Спокойно и рассудительно. — Оно — последствие того, что я узнал. Скажи мне, Рейн, это правда? То, что ты занимаешься нелегальным оборотом оружия… Ты бы не стал скрывать от меня такое, да? Однако Рейн молчал. Он смотрел в мои глаза, будто ожидая чего-то от меня, в то время, как я был тем, кто ждал ответа. — Ответь хоть что-нибудь! — не выдержал я нарастающей тишины. Руки била мелкая дрожь от волнения и я сцепил их в замок. — Что ты хочешь от меня услышать, Джером? Изменится ли что-либо, если скажу, что да? — Изменится! — Что именно? Между нами все остается по-прежнему. Мои дела никак не касаются нас. — Касается, ведь… — Это всего лишь бизнес, — перебил он меня. — Считай, что это, как вторая компания. Бизнес, малыш, всего лишь бизнес. Рейн не повышал голоса. Как всегда, его агрессия выражалась в тихом, но активном наступлении. Он атаковал разумно, руководствуясь рациональным подходом, не ссылался на эмоции, но я знал его лучше кого-либо: своей хладнокровностью он выражал их лучше любого другого. В этот момент он был уязвим больше обычного, а агрессия — лишь ответный защитный механизм. — Как это может быть «всего лишь бизнесом»? Ты зарабатываешь на чужой крови! Это кровавые деньги, Рейн, как ты не понимаешь?! Я хотел без ссор, без скандалов, но смотря на то, как Рейн безразлично относится к этому… Я просто хотел ему донести, что его дела аморальны, однако продолжал биться о стену. Так было всегда, когда мы ссорились, я не мог преодолеть ее, предпочитая поддаться мужчине и плыть по течению. Однако сейчас… я не прощу самому себе, если поступлю по заранее известному ходу событий. Принять его действия, что возложить всех тех жертв за четыре года, что я был подле него, тяжелым грузом на собственные плечи. — Кровавые деньги? — закатил тот глаза. На его лице появилась неприятная ухмылка. — Оружие — тот же товар. Малыш, ты же не можешь обвинять аптекаря в том, что он продал человеку наркотическое средство, допустим, для больной матери, а в итоге тот умер от передозировки ими же? Я — всего лишь продавец, люди сами решают. как использовать покупаемый ими товар. Могут убить, а могут — защитить. Я всего лишь даю им шанс. Выбор. — Ты слышишь себя? Шанс? Выбор?.. — у меня просто дыхание перехватывало от его безразличия. Он, действительно, воспринимал это, как бизнес. Всего лишь способ заработать больше денег. — Ты… ты врал мне все эти года. Рейн, как ты мог скрывать от меня такое?! — Повторю вопрос: что бы это изменило? Ты жил счастливо в незнании и можешь жить также и дальше, позабыв. Разве какой-то бизнес может стать между тем, что у нас с тобой? Давай оставим это. Я безумно устал и соскучился, котенок, не хочу ссориться. Ну же, иди ко мне, Джером. Он протянул руку. Еще бы мгновенье и я, как раньше, бросился в его объятья, но… — Ты… ты… Я попятился к кровати и невольно присел. Рейн не видит проблему. Он совершенно не понимает, почему я сейчас закатил ссору. Для него это бизнес, а для меня — человеческие жизни. Прости, Генрих, но я не могу смотреть под его углом на ситуацию, если у меня совершенно иная плоскость восприятия. — Я не смогу быть с тобой, зная это… Как я об этом не думаю, не смогу принять. Прости, Рейн, но мне, правда, придется уйти. Это, все… Да, пожалуй, это — конец. Собравшись с мыслями и встряхнув головой, я ринулся к выходу, но Рейн все также стоял у дверей, преграждая путь. Он не двинулся ни на йоту с того момента, как вошел. Он знал, что я не приму и захочу сбежать. — Я никому не расскажу о твоей связи с продажей оружия, обещаю. Могу подписать бумаги о неразглашении, если ты того желаешь. — Думаешь, меня волнует, скажешь ты кому или нет? — Я буду молчать. Он потянулся ко мне. Его рука так привычно легла на мою шею. Однако в этот раз я не чувствовал того же тепла и трепета, да и Рейн не собирался нежничать. Его пальцы впились в волосы на затылке, заставляя приподнять голову вверх. Столь знакомый властный поцелуй накрыл мои губы. Это вовсе не то, что я хотел… Однако я не был в силах вырваться. Он всегда имел дивную власть надо мной, несмотря на то, что на физическом уровне мы могли сравняться. — Думаешь, сможешь уйти от меня? Ты не сможешь, котенок. Не потому, что этого хочу я. Потому что этого не хочешь ты сам. Я выпрямил руки перед нами, пытаясь отдышаться. Он легко опустил меня, больше не пытаясь держать, прекрасно понимая, что снова победил. Черт возьми, он всегда знал, как сделать так, чтобы подавить мою волю! Он знает меня настолько хорошо, как не знаю я сам! — Это ничего не значит, — произнес я, имея в виду поцелуй. — Это ничего не доказывает. — На самом деле? — Я… ненавижу тебя. Мне хотелось ударить его побольнее. Задеть так, чтобы ему было также ненавистно от одной лишь мысли, как и мне. Однако мои слова ни на йоту не ранили его. Он уже чувствовал себя обладателем главного куша. Мои слабые истеричные попытки что-то изменить не имели никакого влияния на победителя. — Я тебя ненавижу! — повторил я более уверенно, до побледневших костяшек сжимая кулаки. — Я не останусь с таким монстром, как ты. Я не буду жить с человеком, который ни во что не ставит человеческую жизнь! Я ринулся к выходу, но его рука преградила мне путь. — И куда же ты пойдешь? Вся твоя жизнь — здесь, со мной. Малыш, вся твоя жизнь — я. — Я вернусь назад в Лондон. Ты виноват в том, что насильно забрал меня оттуда. Если бы не ты, вся моя жизнь все еще была бы там! Рейн лишь устало вздохнул, потирая переносицу. Да, мы давным-давно закрыли тему с тем, что из-за него я кинул свою прежнюю жизнь. Я закрыл глаза на это, но сейчас, когда я решил покончить со всем, просто не мог не вспомнить все обиды. Все, что накопилось за эти четыре года отношений. Когда их высказать, как не под финал? — Джером, мне всегда нравилась твоя наивность. Она придает тебе такой себя шлейф из поддельной невинности, от которого просто невозможно устоять. Но сейчас ты настолько наивен, что переступил предел глупости, — он устало приподнял уголки губ. Вся его злость испарилась так же быстро, как и появилась. По его лицу, скованным движением, я замечал лишь то, как он чертовски устал. Мое сердце рвалось дать ему долгожданный покой, но совесть и разум заставляли оставаться на расстоянии. — Ты не знаешь, что делаешь с собственной жизнью, малыш. Ты слишком молод и не осознаешь, что сейчас стоишь в шаге от того, чтобы разрушить все, чего так хотел, о чем так мечтал. Я обещал тебе, что возьму ответственность за тебя, и я это сделаю. Ответственность? Какую к черту ответственность?! — Дитер, — позвал тот телохранителя, легко постучав по двери. Мужчина все время стоял под нашей комнатой, продолжая охранять меня даже когда Рейн был рядом. Дверь распахнулась и Рейн направился к выходу. — Давай. — Вы уверены, босс? Рейн кивнул, в последний раз, посмотрев на меня. Я, все еще ничего не понимая, уставился на мужчин, пытаясь уловить суть их разговора. Плохое предчувствие поселилось в груди. — Ты куда? — потянулся я к Рейну, но Дитер преградил мне путь. — Что это значит?! — Прости, Джером, но тебе лучше подумать над тем, что я сказал, в одиночестве. — Что?.. — казалось, будто я подавился воздухом. — Не волнуйся о работе, я предупрежу, что ты не выйдешь в ближайшие несколько недель. — Ты в самом деле собираешься?.. Рейн не улыбался. Черт возьми, он снова надел ту маску безразличия, что была на нем при нашей первой встрече! Я не мог прочесть его эмоции, узнать причину его действий. Казалось, он снова стал тем незнакомцем, которого я впервые встретил в дождливом Лондоне. Он закрылся так же, как захлопнулись двери моей свободы. — Я приду через несколько дней. Надеюсь, к этому времени ты образумишься. — Босс, это не слишком? В последний дни он… — попытался вмешаться Дитер, чего раньше никогда не делал, предпочитая отмалчиваться в сторонке. Суровый взгляд Рейна заткнул его и телохранитель опустил глаза в пол, пропуская босса на выход. — Рейн! Дверь захлопнулась. Щелчок замка. Не знаю, сколько часов я пробыл под дверью в тот день, пытаясь выбить ее. Темный дуб не поддавался ни мне, ни тяжелым предметам, которыми я периодически пытался сломать его. Дверь закрылась также наглухо, как и Рейн, не желая меня слушать. Как и обещал, он вернулся спустя три дня. Потом еще через три, еще и еще… Через четыре-пять таких встреч я потерял счет времени. Я разбил часы из-за сводящего с ума звука, поэтому не мог следить за временем. Телефон и ноутбук у меня отобрали еще в первый день заключения. Я оказался полностью изолированным от внешнего мира и никто, совершенно никто в целом мире не мог помочь мне. «Тебе лучше подумать над тем, что я сказал, в одиночестве…» Я думал. После того, как все попытки сбежать провалились, я только-то и делал, что думал. Думал, думал, думал… В какой-то момент, я начал думать постоянно. Когда Генрих приносил еду, когда Дитрих приходил спросить, не нужно ли мне чего, когда Рейн выделял время проведать меня. Я зациклился, постоянно размышлял и то, что я так долго не мог найти ответ, сломало меня. Когда Рейн заметил это, я забыл и вопрос над которым так долго и мучительно размышлял. Я не мог вспомнить, что же за несколько слов заставили меня настолько глубоко уйти в себя, что я перестал замечать людей вокруг. Рейн… Думаю, он понял, что осознал свою ошибку слишком поздно. Он думал, что я сильный, что преподанный им жизненный урок пойдет мне на пользу, лишь укрепит меня, но в результате все вышло с точностью наоборот. Я сломался. Он переоценил меня. Хотел научить чему-то, а в итоге едва ли не погубил. В то время он почти потерял меня. Рейн никогда не был так близок, чтобы расстаться со мной навсегда, как тогда. Если бы он отпустил меня — я бы ушел навсегда, но остался прежним жизнерадостным, свободолюбивым Джеромом, однако он решил оставить меня насильно. Иногда я размышляю над тем, что если бы тогда он не остановил меня? Если бы я не погрузился в ту тьму, бесконечное одиночество и отвержение? Возможно, я бы никогда не смог принять тот факт, что мой любимый хладнокровный монстр. Однако если бы Рейн отпустил меня, это бы стало нашим бесповоротным концом. Болезнь стала чудом, которое спасло наши отношения. Однако вместе со спасением, она оставила глубокие шрамы, которые не была в силе заживить даже бесконечная любовь Рейна.***
Я проснулся от холода, который пронзал не только кости, но, казалось, и душу. Кромешная тьма вокруг. Ничего не видно. Со звуков — собственное неровное дыхание, которое, казалось, прерывалось на хрипы. В голове промелькнула мысль, что я заболел. Мне крайне трудно простудиться, так от чего же я мог заболеть?.. Путешествие. Венеция. Кондитерская. Дамиан. Двое мужчин, что гнались за мной. Леденящая вода Гранд-канала. Дитер и Питер. Шприц с незнакомым веществом… Рейн. Нет, нет, нет. Этого просто не могло произойти. Не сейчас. Не спустя четыре года. Не когда все, наконец, осталось в прошлом. Нет, это просто невозможно. Только не Рейн, только не он!.. Меня повело в бок. Я оперся за что-то твердое перед собой. Стена. До мерзости влажная и скользкая стена. Казалось, даже темнота кружится перед глазами. Почему так мутит? Чем они меня накачали? Я ощупал руки, шею, но не нащупал ничего: ни следов укола, ни ранений — совершенно ничего. Сколько бы не прошло времени, все зажило. Странное головокружения от того вещества? Что это было? Транквилизатор? Было бы логично, если бы это был он, но мне слишком плохо для обычного усыпляющего вещества. Словно слепой, я протянул руки перед собой и начал ощупывать местность. Вдруг на полу я нашел что-то мягкое. Я осознал, что все время сидел не на голой земле. Это был матрас. Старый, ветхий, но все еще сохраняющий упругость и мягкость. «Рейн нашел меня.» Мысль о том, что свершилось то, чего я так боялся все эти года, все еще не находила должного отклика внутри подсознания. Странный туман в голове мешал мыслить. Казалось, что все это сон. Глупый, обидный и совершенно нелогичный сон. Я был уверен, что за столь долгое время, Рейн перебесится. Отбросит эту чертовски глупую мысль найти меня… Не меня. Он искал Эберхарда, а по пути ему попался я. Эберхард… Мой малыш, с ним был Адам и два телохранителя. Они пошли в отель, когда еще на улицах было полным полно людей. В отеле и того подавно. Эберхарда не похитили бы при стольких свидетелях. Рейн всегда действует чисто. Адам… он позаботится о моем сыне, как только поймет, что случилось что-то неладное. Я полностью вверяю ему жизнь самого драгоценного для меня. Мужчина должен позаботиться об Эберхарде. Только Адам сможет это сделать вместо меня… Рейн хочет вернуть своего наследника назад. Я не могу ему позволить. Ребенок должен остаться с Тобиасом, с Альваро, с Адамом, даже с Дамианом или Изабель, но только не с Рейном! Они ничего не выбьют из меня. Я ничего не знаю. Последний раз я видел сына ночью перед тем, как меня схватили. Если они следили за мной, значит, знают, где Эберхард лучше меня. Я бесполезен… «Почему они не убили меня? Почему погнались за мной, а не за Эберхардом? Неправильно. Нелогично. Я что-то упускаю…» В темноте и глуши все чувства обострились, поэтому я еще издали услышал чьи-то шаги. Чем громче, они становились, тем медленнее начинал идти человек. Будто специально оттягивал время, чтобы помучить меня. Будто знал, что я все слышу. Будто знал, как мне безумно страшно лишь одной возможности того, кем он может являться. «Это Рейн. Это он. Он пришел получить то, что я у него отнял. Месть. Он будет мстить. Он…» Я услышал звук, похожий на скрип двери, а после щелчок. Загорелся яркий свет сверху. Я моментально закрыл глаза, которые отвыкли от столь яркого света. Лампочка светила отвратительным желтым светом, иногда помигивая. — Давно не виделись. Дрожь пронеслась по телу от знакомого голоса, но в то же время и успокоение. Это был не Рейн, а его верный цепной пес. Эйзенманн. — Даже не поздороваешься? — спросил тот, медленно подходя ко мне. Перед глазами пронеслась рука Мартина. Десятки шрамов от ножа и пуль. Это был он — Клаус Эйзенманн — тот, кто без лишних душевных терзаний совершил ужасающее с моим другом. Цепной пес моего бывшего мужа. Я открыл слезящиеся от света глаза и посмотрел на него. За несколько лет его улыбка, пугающая меня до ужаса, так и не исчезла. Он все еще широко улыбался, смотря безумными светлыми глазами, лишенными рассудка, прямо на меня. Он как всегда улыбался мне и не скрывал, как сильно презирает. Клаус Эйзенманн сотворил столь страшное с Мартином, к которому чувствовал лишь безразличие, но что же он собирается сделать со мной — с тем, кого так ненавидит? Мужчина присел возле меня. Он наклонил голову, смотря прямо в мои глаза. Я в тот час отвернулся. Никогда не мог выносить его взгляд. Ни тогда, ни сейчас. Эйзенманн потянулся рукой ко мне и я, как ошпаренный, отскочил в другой угол комнаты. — Мне лестно, что ты все еще боишься меня. Правильно делаешь. Он встал и снова подошел ко мне. На этот раз я оказался у его ног. Клаус ухмыльнулся, смотря на меня сверху вниз. — Ты всегда был таким тихим, послушным. Я уж подумал, что босс прав на счет тебя, что ты ему подходишь. Но смотри, как только вырвался из своего поводка, ты стал невоспитанным диким кошаком. Клаус снова присел и на этот раз, не медля, схватил меня за лицо. — Ты сделал больно одному дорогому мне человеку, кошак. Как только босс прикажет, я с удовольствием выполню его приказ… Ты будешь страдать сильнее своего дружка. Как его там? Хоффман, что ли? Как он там поживает? Надеюсь, руку ему все же отрезали? Понимаешь, я хотел сделать все сам, как люблю, медленно и болезненно, но нас прервали. Я был та-ак расстроен. Я нервно сглотнул. Я бы и хотел что-то ответить, заступиться за Мартина, но помня, что за человек Клаус Эйзенманн, боялся даже открыть рот в его присутствии. Он всегда был таким двуличным. Послушным верным псом, виляющим хвостиком перед хозяином и настоящим Цербером перед остальными. — Не хочешь со мной говорить? — смех Клауса пронесся по комнате. — Что ж, я с тобой разговаривать и не хотел, а вот кое-кто другой — с радостью. — Нет… Я не узнал собственный голос. Он был до неприличия хриплым и низким. Кажется, купание осенью все же возымели должный эффект. Перед глазами все плыло. — О, смотри, кто-то начал мяукать! Клаус резко отбросил мое лицо в сторону, поднимаясь и собираясь уйти. Кажется, он сделал это слишком резко, ведь даже схватившись за пол, я все еще не чувствовал равновесия. Что-то не так. В голове странное ощущение. — Эй-эй-эй, ты чего это? Опять в обморок что ли? Смотри куда захотел! Пока не встретишься со своим хозяином, ты не откинешься. Эй ты там! Да-да, ты! Неси нашатырь! Со стороны дверей вошел еще один человек, незнакомый мне. Резкий запах нашатыря ударил прямо в нос. Сознание немного прояснилось, но звон в ушах никуда не делся. — Молодец, кошак, — Эйзенманн похлопал меня по щеке. — Ты не должен откинуться, пока я с тобой не наиграюсь. Ужас, у меня аж руки чешутся! Жду не дождусь, когда босс даст поиграться! Жуть, смотри-смотри, это мурашки от предвкушения! Таким, как ты, породистым, нужно особое воспитание. Кошак… Рейн любил называть меня котенок. Не помню, когда это началось, я не был против, тем более, что это казалось столь милым прозвищем. Однажды его услышав, Клаус просто не мог не вставить свои пять копеек. Он прилепил ко мне это «кошак», которое я слушал все года, находясь подле Рейна. Иногда мне казалось, что он просто называет меня так, не помня настоящего имени. Второй человек подошел к Клаусу и тихо прошептал что-то на ухо. Эйзенманн потер руки и его безумная улыбка стала еще шире. — А вот и босс пришел. Он устал ожидать, пока ты очухаешься. Ах, я уж в своих самых смелых мечтах представил, что ты уже не проснешься. Увы! Он состроил на своем лице высочайшей степени сожаление и тут же рассмеялся. Никогда не видел его в столь прекрасном настроении. Страшно… Мгновение и дверь скрипнула вновь впуская внутрь человека, которого я не желал бы видеть до конца своей жизни… Я опустил взгляд в пол, обняв колени руками. Все тело трясло. Только сейчас я заметил, что моя одежда все еще была влажной и грязной. Если бы не едкий запах нашатыря, который все еще стоял в носу, я бы мог унюхать даже неприятный запашок от одежды. — Клаус, будь добр. Столько бы не прошло, эти стальные нотки в голосе остались по-прежнему столь же холодными и властными. — Да, босс. Когда дверь скрипнула еще раз, а вокруг воцарилась тишина, я понял, что мы остались одни. Я и тот, от кого я бежал все эти четыре года. Я и человек, которого я предал самым жестоким способом. Я и человек, у которого я отнял единственного сына. Я и человек, что хочет моей смерти. Я и человек, столь ненавистный мне. Я и мой бывший муж… Я и Рейн. Я продолжал смотреть в пол. Краем глаза я видел его, как всегда, до блеска отполированные темные ботинки, что так разились на фоне этого тюремного пола. Рейну было несвойственно появляться в таких местах. Хотя, что я мог судить о нем, если не знал почти ничего о той незаконной части его жизни, которой по стечению событий сейчас являлся. — Здравствуй, Джером. Молчи. Просто молчи. Ему нужен Эберхард. Ты должен молчать, какие бы сильные чувства тебя не одолевали. Насколько бы сильная ненависть не пыталась вырваться из глубин. Ты должен молчать. — Джером, посмотри на меня. Не смотри. Не говори. Не проявляй интерес. Рано или поздно он сдастся и уйдет. Лучше Эйзенманн, чем он. Лучше физические пытки, чем моральные. Лучше… Я услышал шорох и шаги, приближающиеся ко мне. Он идет ко мне. Осознание этого сильно встряхнуло меня от наваждения и шока от встречи. — Не подходи ко мне! — едва ли не прошипел я, когда мужчина находился в нескольких метрах. Пара шагов и он бы коснулся меня. Коснулся… От одной лишь мысли начинало воротить. Однако я поднял взгляд. Я увидел его. Я сделал так, как он того хотел. Он по-прежнему прекрасно знает, как добиться желаемого, как манипулировать мной. Его взгляд. Я сразу заметил эти чертовые глаза, в которые никогда не мог смотреть дольше нужного. Они пронзали меня, распинали и пожирали одним своим взглядом. Я мгновенно отвернулся. Не мог смотреть в них. Они читали меня, знали о мне все. Знали даже то, чего я сам не знал… У Рейна всегда был тяжелый взгляд. Взгляд, от которого у меня подгибались коленки и отнимался дар речи. — Нам нужно поговорить, — произнес тот, оставаясь на прежнем безопасном расстоянии. — Я не хочу с тобой разговаривать. — Хорошо, значит, будешь слушать.