Вопреки всему

После поездки к миссис Каррингтон дни продолжали свой шаг с завидной продолжительной. Я бы даже сказал — мучительной продолжительностью. Не будет преувеличением отметить, что осознания правды перевернуло мою жизнь с ног на голову. Буквально каждая моя мысль, решение и планы на будущее совершили поворот на сто восемьдесят градусов и сейчас подлежали трудному эмоционально и морально пересмотру. Господи, только подумать! Четыре, целых четыре года, я жил в Мадриде плечо о плече c человеком, который являлся моим отцом, но не знал правды! Нет-нет… главная проблема состояла даже не в том, что я не знал о том, что Альваро Мартинес является моим биологическим отцом. Даже не в том, что он бросил меня в младенчестве и даже не пытался найти. И, черт возьми, далеко не в том, что, как все судачат, из-за него погибла моя мать. Нет, это не так. Намного больше меня волнует то, что моим отцом среди семи миллиардов людей на планете был именно этот человек. Что я знал об Альваро Мартинесе? В прошлом году он отпраздновал свое шестидесятипятилетие. Жил в небольшом поместье в полном одиночестве при наличии десятков намного красивее и роскошнее построек не только в Испании, но и по всему миру. У него нет семьи. Его двое сыновей и дочка вместе с первой женой умерли в автокатастрофе более семнадцати лет назад. Он очень любил своих детей и хранит память о них до сих пор. Находится в третьем по счету фиктивном браке, который был заключен для того, чтобы свергнуть Рейна и построить удачное партнерство между семьями Мартинес и Фернандес в будущем. Альваро любит шутить и прекрасно скрывает эмоции. В любое мгновение он может перейти от любезности к враждебности, стоит лишь сказать что-то не то. Он всеми силами показывает, как ненавидит работать, но когда дело касается действительно важных встреч или контрактов, ведет себя исключительно профессионально. Любит капризничать пребывая в хорошем расположении духа, но и заставляет подчиненных дрожать, когда утром встает не с той ноги. Мужчина ведет раздельный образ жизни и четко обозначает границы легального и нелегального. Он принципиален до мозга костей и ни за что не поступает вопреки своим заветным правилам. У мужчины есть границы, что не позволяли ему, как человеку у власти, свихнутся от ее переизбытка. Он всегда исполняет обещания. В одночасье я знал столько мелких, казалось бы, общеизвестных фактов, знал даже то, чего не знает большинство, но по сути не знал об Альваро Мартинесе ничего. Я не знал, почему тот не обращал на меня внимание три года, а потом резко встряхнул мою жизнь, словно ураган. Не знал, почему он решил принять меня на работу, совершенно незнакомого ему человека, с которым он встречался лишь единожды во время рождественского ужина. Я не верю, что все дело в рекомендации Тобиаса. Не знал, почему он вдруг начал общаться со мной также близко, как я с Тобиасом. Не знал, почему он отдал свой дом, в котором раньше жила его драгоценная семья мне, совершенно чужому человеку. Не знал, как и где он познакомился с мистером Каттерфельдом и какими причинами руководился, помогая Тобиасу свергнуть племянника… Черт, я ведь даже не знаю, осведомлен ли он в том, что я — его настоящий сын! Я не сомневался в словах Адама ни секунды. После того, как он узнал всю правду о моей личности и, безусловно, был разочарован и зол, мужчина не мог мне соврать о таком. Несмотря на чувство предательства по отношению ко мне, Адам все еще любит меня и, как не печально, хуже всех переживает мою потерю… Он не мог соврать и придумать такую нелепицу. Дэниел и Сильва Эванс, мои «отец» с «матерью», лишь подтвердили то, что никогда не считали меня за сына, и теперь я осознавал, почему те так быстро вышвырнули меня из своей жизни из-за одной ошибки, почему даже не пытались искать после побега… Если бы тогда я позорно не сбежал, а поговорил с ними об моем уходе в самостоятельную жизнь, рассказали бы они правду о моем происхождении? Как бы повернулась моя жизнь, если бы я узнал, что никогда не знал своих биологических родителей? Что бы было, если тогда, семнадцатилетним юношей я нашел Альваро? Он бы принял меня? Но ведь приблизительно в то время он привел Мэтью… Кто вообще такой Мэтью Мартинес? Кто этот человек? Почему он занял мое место?.. Почему мистер Мартинес, зная, что Мэтью не его родной сын, заменил меня им? Почему Альваро не продолжал искать меня?.. Вывод напрашивается сам — я никогда не был нужен своему отцу. Он бросил меня младенцем, привел на место более подходящего по его мнению человека и остался довольным тем, что нашелся достойный приемник для передачи империи Мартинесов. Теперь мне становилось понятным, почему Мэтью никогда не ладил со своим «отцом». Они оба знали, что были чужими людьми друг для друга и между собой сохраняли лишь сугубо деловые отношения, притворяясь перед всем Мадридом. Великие актеры, что смогли обмануть всех! Если судьба решила так разложить карты, почему моим отцом не оказался кто-то другой? Почему я не мог быть сыном обычного человека? Какой прок ей делать меня сыном самого опасного человека Испании? Так забавно смотреть на то, как я сейчас мучаюсь, пытаясь осознать что делать дальше?.. Раньше я хотел вернуться в Мадрид, жить прежней жизнью вместе с Адамом, работать на Мартинеса и выслушивать шутки Гонсалеса по поводу моей стряпни. Я был готов отдать что угодно за эту обычную жизнь, но теперь… Теперь я не смогу вернуться в Мадрид. Рейн четко дал понять, что хочет разыграть меня, как ценную карту. Желает сделать меня приманкой, в которую бы попался мистер Мартинес. Вот только одного я все же не понимал: если я и раньше не нужен был Альваро, то вряд ли он захочет меня забрать, поддавшись на уловки Рейна. У мистера Мартинеса уже есть сын, которого принимает все их преступное общество, как будущего наследника. Если выяснится правда о том, что Альваро всем врал, а его сын на самом деле совершенно другой человек… Начнется война. Хаос. Кровь будет реками литься за смену власти. Такой слабый и неприметный наследник, как я, никому не нужен. От меня захотят избавиться все враги Мартинесов. Убив меня, династию Мартинесов настигнет свой конец, не будет больше лидера, начнутся потасовки между мелкими бандами и Мадрид погрязнет в крови. А может быть все будет менее кровопролитнее и меня просто захотят использовать, как марионетку. Убьют мистера Мартинеса и поставят меня на его место, пока сами будут тягать за ниточки. Несмотря на то, что Мадридом правил Альваро Мартинес, он делал это разумно и властно. Без него баланс нарушится… И Рейну это только на руку. Пока Тобиас будет помогать Альваро наладить власть, у Рейна появится отличная возможность забрать все, что у него отняли, назад. Вот его план — устроить хаос. Беспорядок, в котором он сможет обрести все, чего желал. А я — единственный ключ к хаосу. Без меня ничего не будет… Подумать только, он держал меня при себе столько лет, прекрасно зная, что если власть выскользнет из пальцев, у него все еще останется козырь. Я всегда был его удачной картой. Поэтому он меня так берег и лелеял. Поэтому так испугался, когда я едва ли не сошел с ума от продолжительной депрессивного состояния. Кому понравится сумасшедший наследник, верно? И поэтому, черт возьми, он ворвался в мою жизнь вновь! Рейн просто вернул свой козырь на надлежащее ему место. Я здесь не от большой любви, не от раскаяния, которое должен был чувствовать мужчина по отношению ко мне. А главное, он ведь не соврал. Рейн честно рассказал мне, как обстоят дела. Что я сын Мартинеса, что нужен ему для того, чтобы заключить с ним сделку, что я его преимущество в этой войне. Господи, он ведь сам рассказал мне все в деталях, но я, затменный ненавистью, предпочел слушать собственных демонов. Сколько еще того, что он сказал мне, я предпочел отбросить, как вранье? Что еще я упустил и поэтому не смог собрать картину воедино?.. Теперь путь в Мадрид окончательно и бесповоротно закрыт. Опасно даже приближаться к Испании, чтобы не погрязнуть во всем том дерьме с наследством, новоиспеченным отцом, поддельным наследником Мэтью и Мартинесами. Мне закрыт путь к Адаму. Это конец наших отношений. У него есть своя жизнь, несовершеннолетние дочери, он ни за что не променяет покой и безопасность на игры с огнем. Да и я сам, лучше буду держаться от него подальше. Не хочу, чтобы из-за меня, он потерял Лауру или Мелису. Не желаю причинять ему боль, он не заслуживает всего этого. Он не заслуживает такого отвратительного партнера, как я… Где-то на подсознательном уровне я знал, что наши отношения не будут вечны. Адам вселил в меня надежду, что у нас все получится. Тобиас, Альваро, Дамиан, Мэтью и Изабель — все они заставили меня поверить в то, что моя жизнь началась с нового листа и отношения бы мне не помешали. Они хотели, как лучше, а получилось — как всегда. Я навечно повязан с Рейнхольдом Каттерфельдом. Наши с ним жизни настолько переплелись еще до нашей встречи, что повернуть обратно не получится. Мартинесы, Каттерфельды, наследство, бизнес, власть, обязательства, любовь, ненависть и Эберхард. Все настолько сложно, что я не знаю, как спасти самое драгоценное — моего сына. Единственное место, что мне остается — рядом с Тобиасом. «Как ты можешь после всего, что рассказал тебе я, верить моему дяде?.. Именно мой дядя — корень зла, он разрушил наш мир, малыш…» «Я ни в чем ни виноват. Это все мой дядя, да пойми же ты уже, наконец!..» «Мой дядя умеет искусно промывать мозги… Он — манипулятор. Он манипулирует не только тобой, близкими, но и своим окружением…» Вот — то, во что я никогда не поверю. Это истинная ложь Рейна. Не знаю причин его измены, но точно осознаю, что это не вина мистера Каттерфельда. Мужчина всегда был для меня убежищем от Рейна. Он был тем, кто спас меня от него, кто приютил и дал возможность снова жить. Только Тобиас действительно сопереживал мне и понимал мои чувства. Он помог мне пережить потерю и я ни за что не забуду его вклад в нашу с Эберхардом счастливую жизнь. Тобиас Каттерфельд — вот, кого бы я предпочел видеть своим отцом вместо Альваро Мартинеса. Человек слова, который никогда не бросал меня и всегда выручал из бед. Если судьба все же улыбнется мне и я смогу сбежать, он будет первым, к кому я пойду. Я не стану звонить Адаму и тем более искать встреч с мистером Мартинесом. Мне нужен лишь Тобиас. Я попрошу его в последний раз помочь мне. Заберу сына и скроюсь в такой глуши, где ни Рейн, ни Альваро меня не найдет… А пока я могу лишь тихо ожидать того момента, как мне подвернется шанс. Момента, которого я жду уже не первую неделю, находясь в заточении. Возможность сбежать. — Котенок… Эй, Джером… Джером! Я вздрогнул от прикосновения к своему плечу. Рейн стоял прямо надо мной с взволнованным видом. — Прости, я задумался, — я опустил ноги с дивана, уступая место Рейну. — Ты что-то хотел? Тот сел сбоку и откинул голову назад, прикрыв глаза. — Не нужно было тебя туда возить. Надо было найти иной способ, — произнес он, проводя рукой по своим коротким русым волосам. — Это недосмотр с моей стороны. Недосмотр? Он узнал, что я дозвонился до Адама?.. Нет-нет, тогда бы реакция была совершенно иной. Зная, как тот реагирует лишь на одно упоминание о моем прошлом любовнике, Рейн бы просто взорвался от злости. Ему срывает крышу, как только речь заходит об Адаме Кармона. Это еще одна причина, почему я не вернусь к Адаму. Если Рейн прознает об этом, Адама лишат жизни. Я не могу позволить девочкам расти без отца. — Ты доказал мне, что прав насчет мистера Мартинеса. Поздравляю, Каттерфельд, это твоя победа. — Не такой ценой. — Ценой? — переспросил я не до конца осознав, о чем говорит Рейн. — Ты снова уходишь в себя, малыш. Закрываешься. Прямо, как тогда. Ах, от в чем дело. Он боится, что я снова сломаюсь. Что ж, спешу его разочаровать, не думаю, что это случится в ближайшем будущем. Как не парадоксально, смотря на сложившуюся ситуацию, я не чувствую безысходности, которая ранее по красной дорожке вела меня во тьму. Очевидно, с возрастом я стал сильнее, закалился. А возможно я на подсознательном уровне понимал, что сейчас не время для депрессии. Одна ошибка может все кардинально изменить далеко не в мою пользу. Нужно пребывать в ясном уме, чтобы суметь выбраться. Я рассмеялся. — Ты, Каттерфельд, сейчас противоречишь самому себе. Сначала запер меня в каком-то сыром подвале в Венеции, назвав это достойным наказанием, а сейчас волнуешься за мое душевное состояние? Хах, это смешно! — я встал с дивана и направился в спальню, напоследок произнеся: — Не бойся, твой козырный наследник будет в добром здравии, чтобы перед отцом стать хорошей разменной монетой. По привычке я оказался в спальне Рейна. После того, как я начал спать вместе с мужчиной, гостевую комнату закрыли, а все мои вещи перенесли в общую спальню. Теперь мы делили не просто одну комнату и одну постель, но и шкаф. Прямо, как раньше. Приняв горячий душ и переодевшись в пижаму, я вышел из ванной комнаты, как вдруг заметил Рейна, сидящего на кровати. Он подпирал голову руками, локти которых оперлись на колени. Я бы и хотел уйти из спальни, дабы не видеть мужчину, не продолжать неоконченный разговор, но был уверен, что дверь заперта. Как всегда, когда мы собираемся спать. Бедный боится, что я снова убегу. Что ж, пусть боится, ведь в моей душе еще тлеет надежда. — Ты — не разменная монета. — Ах да, ты же назвал меня козырем. — Джером, — устало протянул тот, закатив глаза. Устал, милый? Я тоже. И ты прекрасно знаешь, как это окончить, вот только упрямишься, как баран. Принял бы мое предложение о сотрудничестве. Каждая из сторон получила бы то, что хотела, и мы разошлись бы. Но нет, ты ведь держишь за глупые эмоции. Кто бы подумать, что Рейнхольд Каттерфельд будет сгорать от безответной любви? — Да, у меня есть корыстные цели на личность Эвана Мартинеса, коей ты, попрошу заметить, не жил ни дня, но только для того, чтобы вернуть назад то, что у меня забрали. Я не вижу в этом ничего предосудительного, ведь ты и сам приложил руку к моей потери. Как обычно, идеально обдуманные предложения. У Рейна всегда было что сказать и, главное, сделать это так, чтобы у меня не было возможности составить противоположный аргумент. Однако я прекрасно научился этому за года. Я был слабым, глупым, наивным двадцатилетним мальчишкой, подобранный опытным, мудрым мужчиной, а сейчас сам стал этим мужчиной, пройдя сквозь множество испытаний. Рейн не прав — я далеко не глупый. — Ты только что сам признался, что используешь меня. Говоришь, что хочешь вернуть наши прошлые отношения, но продолжаешь вторить, что используешь меня и отошлешь к Мартинесу, — как ни в чем не бывало, я сел на свою сторону кровати спиной к Рейну и начал вытирать мокрые волосы полотенцем. — Вот какие ты испытаешь чувства ко мне? Корыстные? Рейн обошел кровать и присел передо мной. — Если бы я испытывал к тебе такие чувства, то тебя не было бы здесь, в Лондоне, в моей квартире и в моей постели. Я не нашел, что ответить. Каждый наш разговор заходил в тупик. Он, как упертый осел, продолжал настаивать на своем, а я, не в силах отступиться, — на своем. Два человека, для которых раньше не было никого ближе, стали чужими. И я видел, что это страшило Рейна. Пускай сейчас я попросту издевался над ним, как делал это сотни раз, играя на его нервах, он продолжал любить меня. Меня, которого уже нет. Этот Джером новый. Более зрелый. Более рассудительный. Он не принимает на веру каждое слово Рейнхольда Каттерфельда и не бежит тому навстречу, лишь завидев. Рейн хочет своего прошлого Джерома, но его нет. Правда в том, что он умер вместе со своей любовью к Рейну, и я не знаю, как донести это до мужчины, пока не стало поздно. Все эти чувства, любовь, страсть… Лучше жить без них. Намного проще, когда все просто. Нет запутанных слов, непонятный действий. Лишь правильные, рациональные поступки, ведомые разумом. — Как ты себя чувствуешь? Я отложил полотенце на постель и Рейн сразу же взял мои руки. Он по-прежнему сидел передо мной. Так странно было наблюдать за ним сверху вниз. Рейну важна власть надо мной, над своим маленьким бедным котенком, но таковым сейчас являлся он в моих глазах. Смешно. — Ты ведь сам знаешь: я выздоровел еще неделю назад. Разве доктор Вагнер не докладывает тебе о моем состоянии ежедневно? — Я не об этом, — Рейн отрицательно покачал головой. — Как ты? Что сейчас чувствуешь? Всего ли тебе хватает? Может стоит вызвать доктора? Так мужчина намекает на терапию. Снова? Спасибо, но мне хватало. С головой хватило. Что в Мюнхене от подосланной доктором Вагнером миссис Шмидт, что в Мадриде от человека, которого поставили на мое законное место. — Мне это ни к чему. — И все же я настаиваю, — мужчина несильно сжал мои руки. Я слишком устал, чтобы сопротивляться и вырывать их. Слишком привык, что постоянно проигрываю в наших играх. — Рейн. Я впервые позвал того по имени. Ладонь потянулась к его гладко выбритой щеке и немного погладила. Мне тяжко видеть мужчину таким, ведь несмотря на то, что произошло между нами, он все еще винит себя в том, что произошло тогда. Он осознает свою вину в том, что запер меня и поспособствовал депрессии. В прошлый раз, как только я более-менее отошел, он вел себя точно также. Ластился и спрашивал о самочувствии. Он боялся рецидива и всячески способствовал тому, чтобы его предотвратить. Несвойственная ему мягкость и нежность. Должны быть, нынешняя ситуация ввела его в заблуждения и тот невольно окунулся в воспоминания. Странно видеть Рейна таковым после того, как еще совсем недавно тот без угрызений совести запер меня в холодном влажном подземелье, не волнуясь о моем состоянии. Иногда я его не понимаю. Пока Рейн, казалось, приспустил защиту, я решил вновь попробовать поговорить с ним. — Со мной все хорошо, — заверил я того, смотря прямо в его холодные голубые глаза, в которых сейчас плескалась далеко не сталь, а сожаления о потерянном прошлом. — Рейн, послушай меня. Между нами все закончилось. Ты причинил мне достаточно боли и я больше не чувствую к тебе… того, что раньше. Давай разойдемся по-хорошему. Не как враги, а друзья. У тебя достаточно средств, чтобы начать новый бизнес. Десятки новых компаний, которые станут намного лучше и прибыльней старой. Ты думаешь, что потерял власть, но настоящую власть дают деньги, Рейн, которых у тебя предостаточно. Мы можем вместе воспитывать Эберхарда. Если так тебе будет удобно, я буду жить в Мюнхене. Сниму квартиру, найду работу, и мы будем, как все разведенные пары трудится во благо общего ребенка… Ты совсем скоро забудешь меня. Тебе просто нужно найти новую… страсть. Я прошу тебя, Рейн, остановись, пока не поздно. Если Рейн закончит все сейчас, пока еще не наворотил дел со своим дядей и моим биологическим отцом, все закончится. Альваро, скорее всего, не знает, что я его сын, а если Рейн об этом умолчит, не будет никаких проблем с наследством, Мэтью и дележкой власти. Я бы, честно, вернулся обратно в Германию, пускай даже в Мюнхен и продолжил бы воспитывать своего ребенка. У Рейна бы не было того нелегального бизнеса, который он мог бы передать Эберхарду, а значит их общение стало бы безопасным. Мы бы двигались дальше, а не погрузли в этой трясине из прошлого. Все наладится, стоит Рейну отказаться от мести… Однако я забыл, что месть — это единственное, что у него осталось. Единственное, что держало его это четыре года. Единственное, что дороже ему, нежели мое возвращение. — Ты себя слышишь? — Рейн выслушал меня до конца и сделал небольшую паузу, обдумывая. Он отпустил мои руки и встал, отряхивая брюки. Он снова смотрел на меня сверху вниз. Снова закрыл передо мной ту щелочку, которую я отчаянно пытался пробить. — Новая страсть? Быть друзьями? Хах, котенок… Меня повалили на кровать. Его колено оказалось прижато к моему паху, а сам мужчина навалился на меня сверху, приколотив мои руки к постели. — Уже слишком поздно поворачивать назад, Джером, да и я не хочу. Его лицо приблизилось к моему и я подумал, что он в моменте от того, дабы накрыть мои губы своими, но вместо этого он наклонился ближе к уху и томно прошептал: — Я никогда не приму тебя в качестве друга, Джером. Не важно, как ты это назовешь, для меня ты всегда остаешься единственным и незаменимым партнером. Единственным, малыш. Его сухие губы коснулись моей шеи, прямо там, где по жилке струилась горячая кровь. Я откинул голову, желая прервать прикосновение, но мужчина не оторвал поцелуй, запечатляя свою метку на долгое время у меня на шее. Его нога сильнее надавила на мой пах от чего я невольно застонал и попытался отодвинуться вверх. — Не верю, что по-прежнему так бурно реагирую на меня, ты ничего не чувствуешь ко мне. — Я ничего не!.. — начал было я, но запнулся, как только его рука без проблем проникла под мои пижамные штаны. — Что ты?.. Его губы накрыли мои также внезапно, как рука оказалась на члене. Он ласкал еще не до конца возбудившийся орган так жестко и требовательно, что в глазах летели искры. Не зная, за что ухватиться, я сжал его рубашку, закинув на горячее тело мужчины ноги. В точности, как делал это раньше. По привычке пытался оказаться ближе, чтобы вдыхать эту чертовую яблочную отдушку. Дыхание сбилось, а каждое его прикосновение отдавалось мурашками по всему телу. Задрав мою рубашку, Рейн коснулся влажными губами ключицы, медленно опускаясь к груди, а после опять вернулся к шеи. К тому моменту я настолько забыл о реальности, о комнате, о человеке и ситуации, в которой нахожусь, что попросту предпочел не замечать, что творится вокруг. Его большой палец скользил вокруг чувствительной головки, не давая мне ни минуты спокойствия. Мужчина не сбавлял ритм. Он мял мое тело в своих руках так, как хотел. Так, как делал это сотни раз, не заботясь о моей мнении, ведь знал: мне нравилось все, что он делал. Быстрый темп, мучения от невозможности закончить, обострение всех эрогенных зон, как только он касался моего нагого тела, боль сливалась в одно понятие с удовольствием… Я кончил в тот же момент, как Рейн едва ли не до крови укусил меня в шею, прекрасно помня, что это мое самое чувствительное место. Наслаждение и боль — два понятия, что являлись равнозначным в уравнении под названием «Рейнхольд Каттерфельд». Я успел позабыть эти ощущения, но Рейн снова пихнул меня в них, как маленького котенка в миску желанного молока, которое тот из гордости отказывался пить. — Понравилось? — спросил довольно Рейн, не отлипая от меня. Ухмылка так и сверкала на его лице — Что ты?.. Что мы?.. — я пытался собраться с мыслями, выровнять дыхание, но увидев собственную сперму в ладони Рейна и этот его удовлетворенный взгляд… — Слезь с меня! Ты ведь говорил, что ничего не сделаешь против моей воли! Рейн рассмеялся, немного привалившись мне на грудь. — Если бы кто-то не хотел, то точно бы так не стонал подо мной, — произнес тот, потираясь своим носом об мой подбородок. — Если бы это было против воли, ты бы не прижал меня меня к себе так, что я не могу слезть даже сейчас. Я уставился на собственные руки, которые предательски впились в рубашку мужчины настолько, что ужасно помяли ее, и ноги, что также сильно облепили тело Рейна. Отпустив мужчину, я смутился и второпях слез с кровати, чтобы уйти в ванную. Как только я захотел захлопнуть за собой дверь, мужчина придержал ее рукой и вошел вместе со мной. Я затаил дыхание, пытаясь не смотреть на его пах и не думать о том, что он пришел за продолжением. — Не бойся, котенок, сегодня ничего не будет. Я слишком устал и уже не в том возрасте, чтобы возбуждаться лишь от этого. Хотя, признаюсь, твои стоны и тело я всегда находил крайне возбуждающими… — Не делай так больше. Это переходит границы. — Между нами нет границ, — Рейн подошел к умывальнику и начал мыть руки, смывая следы моей фатальной ошибки. — То, что произошло, всего лишь напоминание тебе о том, как сильно ты желал меня. Как сильно ты желаешь до сих пор. — Это неправда. — Так ли? — усмехнулся Рейн, показывая руку с остатками неотмытой спермы. — А это тогда что? Плод моего воображения? — Это… Всего лишь реакция тела. — Если ты так реагируешь, малыш, значит испанский жиголо не удовлетворял тебя так, как нужно. Ты возбудился лишь стоило мне коснуться тебя. Как подросток, коим уже давно не являешься. Я прижался к холодному кафелю ванной, дабы остудиться. Жар все еще накатывал на меня волнами лишь от воспоминания о произошедшем. Домыв руки, Рейн подошел ко мне и совершенно спокойно произнес: — Знаешь, что отличает твоего любовника и меня? Ты трахал его, а со мной занимался любовью. — Адам любил меня. — Малыш, занимаются любовью оба человека, которые любят друг друга. Это последствия их чувств, а не только желаний тела. Возможно, тот испанец и занимался с тобой любовью, но ты его лишь использовал для утоления своих нужд. Всем нужен секс, а тебе, Джером, в особенности. Благодаря ему ты чувствуешь себя желанным, получаешь тепло, которого ищешь в каждом встречном. Я давал тебе это в полной мере, не так ли? У нас с тобой все иначе, чем у тебя с тем парнем. Неужели ты не чувствуешь? Он преподнес ладонь к моей щеке, но не коснулся ее. Сотни небольших разрядов между моей и его кожей пробежали вокруг, будто в ванной надвигалась ужасающая буря. Я чувствовал Рейна, а он чувствовал меня. Мы были едины, но в то же время отдельны. Это было настолько восхитительно прекрасно, что хотелось плакать от удовольствия и… боли, ведь спустя столько лет я все же по-прежнему чувствовал эту изнывающую и отчаянную потребность стать ближе. Я думал, что смогу полюбить Адама, но единственное чувство, что одолевало меня при виде его — привязанность. Обычная привычка. Как омлет, который я готовил каждое утро Эберхарду. Запах по-прежнему восхитителен, но надоедает со временем. Чем дальше, тем интерес все более притупляется и, как итог, пропадает, чтобы в конце не осталось ничего кроме скучного омлета, который ты знаешь от и до. С Рейном никогда так не было и, похоже, никогда не будет. То, что я чувствую, когда он вот так стоит в нескольких сантиметрах от меня, далеко не банальная привязанность. Это связь. «Адам Кармона — идеальный парень, но к черту эту идеальность, когда речь заходит о настоящих чувствах. Без них тебе, мой милый, быстро наскучит. Вот увидишь, не пройдет и года, как ты поймешь, что это не твое. После того, что ты чувствовал однажды, ты, мой милый, как наркозависимый, будешь в постоянном поиске того самого вещества, что испытал когда-то.» Изабель, однажды сказав эти слова, оказалась до невозможности правой. Я пытался скрыть в себе отрицание того, что мне скучно и неинтересно. На самом деле я желал иного и это иное всегда мог дать один единственный человек. Человек, от которого я предпочел скрыться за густой пеленой из ненависти, нежели принять ошеломляющую правду. Наконец, я осознал то, чего так боялся. Я все еще любил Рейнхольда Каттерфельда также сильно, как и он меня… Чувства, которые я не в силах убить, не в силах от них избавиться и отречься. Вот она — трагедия всей моей жизни. Все наши ссоры с Рейном заканчивались тем, что я осознавал этот факт. Меня тянет к нему, тянуло с первой встречи и, увы, сила притяжения будет вечна аж до момента, пока один из нас не умрет. Пока этот порочный круг не прервется. — Да. — Что? — переспросил Рейн. — Да, я чувствую. Глаза мужчины на мгновение вспыхнули, но огонь тут же погас, как и всегда. — Джером, ты не представляешь, как я хотел услышать эти слова? Он прижал меня к себе, зарывшись в мои волосы лицом. Мои слова воодушевили его, стали признанием тому, что я, наконец, перестал бороться, и принял Рейна… Так он думал. У меня же было иное мнение. — Теперь все будет так, как было. Тебе никогда не нужен был никто, кроме меня с Эберхардом. Мы — твоя настоящая семья. Забудь о всем остальном. Деньги, власть — я верну все, лишь бы ты был рядом, лишь бы защитить тебя, мой котенок. Я разберусь с Мартинесом и своим дядей, они больше никогда не влезут в наши отношения, ты не станешь марионеткой в их игре во второй раз. Просто подожди еще немного и все закончится. Было безумно больно. Я чувствовал мужчину и его радость всем своим естеством, и от этого мне было в миллионы раз сложнее произнести: — Мы не будем вместе. Рейн на мгновение отпустил меня, будто не веря переспрашивая. — Мы не будем вместе, — повторил я дрожащим от эмоций голосом. — Это неправильно. Все это неправильно, Рейн. Нам нельзя быть вместе. Мы причиняем друг другу лишь боль. Я не хочу ранить тебя и не хочу сам снова страдать. Пора это прекратить. — Малыш, это всего лишь часть нашей истории. Все делают другу другу больно, когда любят. Наши отношения лишь в наших руках. Нужно стараться над ними и стремиться к тому, чтобы не причинять боль вновь. То, что происходит сейчас, лишь сложный период на пути к счастью. Даже в самый темный период есть свет. Ты ведь сам его видел, котенок, помнишь? О да, кто же, как не я помнил. Каждый раз, когда я погружался во тьму, я видел вдалеке яркий пучок света. Просто для того, чтобы увидеть его, а не стоять к нему спиной, мне нужно было слышать голос Рейна, зовущий меня из света… Рейн говорил столь сокровенный вещи, которые, пожалуй, никогда бы не произнес, ведь осознавал, к чему я веду… — У нас разные пути, — я нежно прикоснулся к его щеке, погладил высокие острые скулы. Это было тем, что я хотел сделать все это время, но запрещал себе. Хотел коснуться, но в голове срабатывал предохранителей, который вопил, что я обожгусь. И он был прав. Я обжегся. — Ты стремишься к власти, Рейн. Деньги, уважение, азарт и опасность, ты не в силах жить без этого всего. Я так не могу. Не хочу, чтобы мой ребенок жил в этом мире. Не хочу, чтобы Эберхарда окружали сотни телохранителей. Не хочу, чтобы он унаследовал все то, что ты можешь ему дать. Мой ребенок должен жить обычной жизнью. Такой, как была у него в Мадриде. Школа, друзья, хобби, а не одинокое детство в окружении частных преподавателей и людей, которыми он в будущем должен руководить, как наследник. То, что мог предложить ему ты, губило нашего ребенка. — Я клянусь: наш сын никогда не узнает, чем я занимаюсь. Он никогда не возьмет в руки ту ответственность, что и я. Джером, я обещая, что он унаследует лишь то состояние, что я заработал легальным путем. Я больше не буду давить на него. Все, как ты хочешь. Прошу тебя, котенок… Мужчина вновь заключил меня в объятьях, сжимая настолько сильно, настолько убедительно, что мне хотелось тот же час замолчать и прекратить мучить нас обоих… Однако я не мог. Так было бы правильно. Разрушить недосказанность. Объясниться перед тем, как со всем покончить. — Ты желаешь мести. Это скользкая дорожка. Я не уверен, что в конечном пути ты будешь удовлетворен, даже если победишь. Я не смогу принять то, что ты подразумеваешь под «победой». Ты хочешь уничтожить мистера Каттерфельда, но для меня… для меня он намного больше, чем просто твой дядя. Для меня он — словно отец. Мистер Каттерфельд стал моей семье и видеть, как ты ее уничтожаешь… Я ни за что не прощу тебя, если он умрет. Я вновь уйду от тебя, вновь причиню боль, ты этого хочешь? Это замкнутый круг, Рейн. — Обещаю, я не убью его, — произнес тот со всей серьезностью, по-прежнему не смотря мне в глаза. Мужчина оперся лбом на мое плечо. Я обнял его одной рукой, а второй начал медленно гладить его недлинные русые волосы цвета спелой пшеницы. За года они потускнели и лишь это заставляло мое сердце виновато сжиматься, ведь я все время был главной причиной его волнений. — Никто и не говорил о смерти. Ты просто сотрешь все то, к чему он стремился десятки лет, в прах. Это разобьет его. — Как ты можешь защищать его?! Джером, я устал повторять из раза в раз, что именно мой дядя разрушил наш брак! Как ты не понимаешь?! Он, желая отомстить моему отцу, спал и видел, как разрушить мою жизнь. Он знал, что ты и Эберхард — единственные, чью потерю я не смогу вынести. И он забрал вас у меня наихудшим путем. Дядя показал, что вы можете жить без меня! Ты знаешь, как больно мне было смотреть на те фото, где ты гулял с тем испанцем и нашим сыном?! Вы нашли мне замену, хотя я не заслужил этого! Его объятья превратились в цепи. Он сжимал меня так, словно боялся, что разорвав их, потеряет меня навсегда. Я продолжал нежно касаться его, дабы успокоить. Да, он не был виноват и я понимаю, почему он чувствует несправедливость. Кто-то сыграл против него, подложил под него Отто, опоил. Он ничего ни делал в тот вечер по собственной воле, ведомый наркотическим туманом. Я забрал у него все, буквально все, а он остался у разбитого корыта. Однако Рейн был не прав: все это подстроил не Тобиас. Кто-то еще играл против него и ему нужно было бы направить все свои силы на то, чтобы найти ублюдка, но он словно зациклился на том, что это не мог сделать никто иной, как его дядя. Словно у Рейна до этого никогда не было иных врагов. Слепая вера в то, что виновником является его дядя, погубит Рейна. Она уже погубила наши отношения и прямо сейчас вбивает последний, самый большой гвоздь в их гроб. — Мистер Каттерфельд ни в чем не виноват. — Джером! — сильно встряхнул он меня. — Очнись, я прошу тебя, пока ты не наделал глупостей! — Я все сказал, Рейн. Рейн отпустил меня, но сразу же вцепился обратно в мои запястья, держа те настолько сильно, что казалось, завтра там будет десяток мелких синяков. Его глаза, столь знакомое теплое расплавленное железо, превратилось в холодный металл. Скулы заострились, а на щеках появились жилки. — Я спрошу тебя в последний раз, — хватка мужчины на моем теле стала еще сильнее. Он физически причинял мне боль, пока я душевно терзал его. Мы были в равных условиях. Пожалуй, мы впервые были равны. — Ты действительно хочешь променять жизнь со мной из-за моего дяди? Джером, я не отказываюсь от своих предыдущих слов. Я сдержу все обещания данные тебе. Эберхард будет жить в незнании. Я не убью своего дядю. Думаю, это достаточная цена за то, чтобы получить тебя. Не совершай самую большую ошибку в своей жизни. — Я не могу быть с тобой… — Черт, малыш, да ты ведь ломаешь жизнь нам обоим! Ты ведь любишь меня, ты сам признался! Почему ты не хочешь быть просто счастливым? Я хочу! Он даже не представляет, насколько я желаю обычного человеческого счастья и спокойствия!.. Но Рейн не сможет мне дать его, беспрерывно ведя войны со своим дядей и моим отцом. Мы будем на постоянном поле битвы. Кто-то проиграет, кто-то умрет, и кто бы это ни был, мне будет одинаково больно. Потеря любимого, потеря отца или же потеря благодетеля… Смерть ранит меня сильнее, чем что-либо прежде. Мне нужно сделать выбор. Решение, которое поможет в будущем пережить проигрыш одной из стороны и я… я сделал его, как бы больно и мерзко от самого себя не было. — Я хочу, но… не с тобой. Наконец, мужчина отпустил меня, отшатнувшись. Все внутри сжалось в тугой узел, но я заставил себя смотреть ему в глаза. Нельзя показывать нерешимость. Нельзя оступиться. Это мое решение. Я выбрал не его. Рейн должен это понять и принять. Отныне мы официально по разные стороны баррикад. Таково мое решение. — Мне нужно вернуться в Мюнхен на несколько дней. Подумай еще раз о том, что я сказал. Подумай об этом хорошенько, Джером, и как только вернусь — ответишь. Его голос звучал мертвецки безжизненно. Чтобы не произошло четыре года назад, он изменил мне не по своей воле. Рейн всегда любил меня и это ему причиняло боль так же сильно, как и мне. Любимый человек бросил его, предал, помог злейшему врагу отобрать все, а теперь, когда, казалось он вновь отыскал его, вновь обрел — мужчину снова бросали. Чувства остались прежними, боль так же сильна, как и чувство потери. Мне жалко его, жалко себя, жалко этот мир, в котором мы не может быть с ним вместе, но… мне пришлось выбрать меньшее из двух зол и я сделал свой выбор, какое бы будущее нас не ждало… — Рейн… Я потянулся к его руке, пытаясь успокоить, как раньше, но он отбросил ее. Я видел в его глазах разочарование и презрение. Однажды я только и желал причинить тому боль, но сейчас эта же боль разъедала меня изнутри. Делая больно ему, я делал больно себе. Мучая его, я мучал себя… Нет конца и края этой боли, пока мы вместе. Для всех будет лучше, разорви мы эту связь. В первую очередь для нас самих.