Вопреки всему

Время продолжило свой ход вне зависимости от моего желания. От Рейна ни малейших вестей. В пылу ссоры заверив, что отъезжает на несколько дней, а на деле пропал на целую неделю. Сегодня ровно седьмой день его отсутствия. Неприятное чувство ожидания и губительной неизбежности нависло надо мной, заставляя чувствовать себя не в безопасности, даже находясь в квартире один на один с собой в полной окружении камер и охраны. Тревога поселилась внутри и я не знал, как с ней бороться, продолжал дальше ждать приезда Рейна, подолгу смотря в окно. Однако мужчины все не было и не было. Тишина, как и одиночество, сводила с ума. В доме не было того, чем бы можно заняться, дабы скоротать ожидание. Телефон, ноутбук или еще какую-либо технику пленнику не предоставляли. Здесь не было ни единой книжки, никакого телевизора или даже старого радио. Совершенно ничего. Не почитать, не посмотреть. Единственное, что оставалось, — спать, есть и смотреть в окно. Делать все то, что я делал и раньше с одним небольшим различием. Я просыпался, смотря на противоположную часть кровати и никого не находил. Я ел в полной тишине и одиночестве, смотря на соседний стул, из-за которого часто доносились ласковые приказы и иногда короткие упреки в мою сторону, но никогда ничего чрезмерно обидного. Я сидел в гостиной, апатично смотря на входные двери в надежде, что вот-вот и они отворятся. Я залезал на огромный подоконник с ногами и утыкался лбом в холодное стекло, часами смотря на проезжающие мимо машины… Я делал, казалось бы, обыденные вещи, но понимал, что во всем этом нет смысла. Ни в чем не было Рейнхольда Каттерфельда, который вновь успел привязать меня к себе за месяц плена. Наказание — вот, что Рейн имел ввиду этим заточением в одиночестве. И, пожалуй, в этот раз я действительно заслужил. Мои слова сильно задели его, однако, поверни время вспять, я бы повторил их снова и снова, снова и снова… Нам нужно отпустить друг друга. Все закончится, как только мы попрощаемся раз и навсегда. Вот только сейчас я осознавал, что не все так просто. Мне легко сказать «отпусти». У меня есть человек к которому можно вернуться, есть сын, ради которого я буду продолжать жить и бороться, а у Рейна, отпусти он меня, не останется ничего. Он потеряет не только меня, но и единственного ребенка, возможность мести. Рейн никогда не откажется от этих вещей лишь из-за моей прихоти. Рейн приказал мне подумать, запер и надеется, что по приезду я передумаю. Заберу свои слова обратно, крепко обниму и скажу, что буду с ним, несмотря ни на что. Однако это лишь его неисполнимая фантазия. Где-то глубоко, на подсознательном уровне, Рейн понимает это и боится возвращаться, чтобы не услышать мое отрицание еще раз лично. Даже спустя неделю разлуки у меня остался лишь один ответ для него: «Нам не быть вместе». Я был глуп, решив, что он откажется от всего лишь из-за моих слов. Когда Рейнхольд Каттерфельд вообще слушал меня?.. «Я хочу, но… не с тобой.» Я виню себя за то, что в тот момент не подобрал иных слов. Мой словарный запас, ограниченный не одним лишь английским, но и немецким, испанским, в этот раз подвел. Я не смог придумать что-то помягче, более успокаивающее, чем прямолинейные слова о том, что я не вижу будущего вместе с ним в нынешней ситуации… Но это является правдой. Жестокой, но правдой. В наших жизнях, переплетенных до невозможности чувствами, деньгами, местью и родственными связями, нет места любви. Я мог быть с Рейнхольдом Каттерфельдом, будучи Джеромом Эвансом, но являясь Эваном Мартинесом — никогда. Моя кровная принадлежность к Мартинесам… Господи, признаюсь, но впервые я был согласен с решением Рейна умолчать о ней. Пока никто, кроме Рейна и его цепного пса, не знал об этой детали, я мог жить, пускай, и не очень-то спокойной жизнью, но с любимым, а сейчас… Моя чертова кровь ни за что не позволит мне быть с врагом семьи. Альваро Мартинес, мой отец, безусловно, считает Рейна своим врагом, а значит и мне нужно… но я не могу представить Рейна врагом. Более — не могу. Сейчас дела обстоят следующим образом: Рейну не остается ничего, кроме как рассказать мистеру Мартинесу о моей настоящей личности. Конечно, если Альваро все еще не знает о ней, ведь я до сих пор не уверен. Дальнейшее развитие событий более-менее ясно. Альваро согласится на что угодно, лишь бы вернуть сына, дабы сохранить репутацию, предаст Тобиаса, чем воспользуется Рейн. Лишь одно я не понимаю — как, черт возьми, Рейн планирует отдать меня мистеру Мартинесу, при этом прямым текстом заявляя, что ни за что не отпустит вновь? Как он отпустит меня, когда так отчаянно цепляется?.. Просто не могу. Все настолько сложно, запутанно и непонятно, что голова взрывается лишь от одной попытки предположить развитие событий. Слишком много нюансов, которых я не знаю. К примеру, я так и не ведаю, что же случилось между Тобиасом и его братом — отцом Рейна. Что могло повлечь такую ненависть, что не утихла даже со смертью старшего брата мистера Каттерфельда? Или же, что больше меня интересует, почему мистер Альваро, который говорил о ценностях семьи и так горевал о своих почивших детях, выбросил за борт меня? Что такого случилось в прошлом Альваро Мартинеса, что заставило его отказаться от меня, поставить на мое законное место наследника Мэтью и забыть о моем существовании? Почему он так поступил? Почему не пытался найти? У него достаточно возможностей, чтобы найти любого человека в мире, но он не смог найти меня, своего последнего живого ребенка? Или же у него просто не было желания находить? Из-за того, что я внебрачный? Из-за того, что моя биологическая мать шантажировала его мною?.. Прошлое. Оно всегда стояло стеной, но сейчас, зная малую долю правды, она выросла стократно. Сколько еще незначительных нюансов скрыли от меня остальные? Что еще мне предстоит узнать о самом себе, об окружающих людях?.. Целую неделю без единой живой души. Кажется, в квартиру запретили заходить буквально всем. Даже охране. Мне заносили еду в холодильник раз в день и то, когда я спал. Я знал, что они наблюдают за мной из камер. Знал, что за каждым моим действием внимательно следят. Я бы мог назвать это причиной моего отвратительного чувства тревоги, но нет… здесь было что-то другое. Намного глубже, намного неприятнее. В один из таких дней пошел снег. Пушистый и белоснежный, совсем как в детстве. Не выходя на улицу уже столько дней кряду, я не смог подавить желание подышать свежим воздухом и насладиться зимней сказкой. Укутавшись поглубже в теплый плед, я открыл окно и комнату за столько дней впервые наполнил чистый воздух. Я вдыхал его глубоко, пытаясь задержать этот неуловимый запах зимы, но он ускользал от меня с каждым вдохом. Немного высунув голову за окно, я посмотрел вниз. Высоко. Чертовски высоко для того, чтобы попытаться слезть, да еще и по скользким подоконникам. Поэтому охрана сейчас не рвалась ко мне, пытаясь остановить: они прекрасно знали, что я в здравом уме не попытаюсь убежать таким образом. До того времени, как я слезу, снизу меня уже будет поджидать группа охраны с полученным приказом вернуть обратно в целости и сохранности. Однако никто не запрещал мне открывать это окно, ведь от него до пожарной лестницы было очень далеко. Я закрыл глаза и поднял голову вверх. Об лицо мгновенно разбились десятки снежинок, пока миллионы их сестер продолжали кружиться вокруг меня, стремясь упасть на обледенелый асфальт. Вспомнилось детство. В Уэльсе редко когда снег задерживался подолгу. Так же редко, когда вообще зимой шел снег, а не дождь. В той части страны температурные условия не способствовали появлению облаков со снегом. Однако в особенные дни жителям моего родного городка удавалось стать свидетелями этого явления. Будучи ребенком я радовался каждому появлению снежных фей в небе. В особенно холодную погоду, когда снег не рассыпался, подобно белому песку, а лепился, мы с братом покидали теплый и уютный дом, чтобы играть в снежки. На его темных кудрях снег всегда контрастировали ярким белым цветом. Почему-то я не мог вспомнить лицо Сэма, моего сводного брата и первого друга, но именно эти кудряшки цвета вороньего крыла в снегу я отчетливо помню до сих пор. Родители часто ругали Сэма за то, что тот не носил шапки, а я лишь, как завороженный, продолжал смотреть на его волосы, пытаясь не задумываться о том, что же за чувство поселилось в моем сердце… Первая влюбленность. Тогда мне было одиннадцать, сейчас — тридцать четыре. С того момента произошло так много всего. В голове до сих пор не укладывается мысль, что я, подобно Сэму, оказался приемным ребенком семьи Эванс! Стоило задуматься раньше, почему мои мать с отцом так легко приняли Сэма в семью, как легко дарили лживую любовь неродному ребенку, будто у них уже был опыт в этом… Как же я был глуп, думая, что они бросили меня лишь из-за своих консервативных взглядов. Они просто нашли способ избавиться от нерадивого, неправильного ребенка. У них был мой старший брат — прекрасная, почти что идеальная замена. Джером Эванс стал не нужен, как только потерял свою ценность в их глазах… Как я мог быть настолько слеп? Их любовь ко мне никогда не была ничем иным, как любовью к деньгам от усыновления. Я поддался немного дальше в окно, держась за подоконник руками, чтобы не выпасть. Ветер и снег усиливались. Должно быть, рейс отложили. Поэтому Рейн еще не приехал. Или же… нет, он не настолько иррационален, чтобы совершить перелет во время метели. Мое чувство тревоги не связано с этим, нет. Вдохнув чистый воздух поглубже, я вдруг учуял специфический едкий запах. Сигаретный дым. — Смотрите, не выпадите. Услышав голос сверху я поднял голову и заметил темноволосого молодого мужчину моего возраста. В руках он держал обуглившуюся сигарету. Незнакомец лишь мельком посмотрел на меня и продолжил курить, смотря на оживленную улицу, пытающихся спрятаться от непогоды людей. — Извините? — переспросил я, не понимая, о чем он. Голос был непривычно хриплым от того, что не использовался так долго. Я впервые говорил и видел человека за целую неделю! Снег, дым, мужчина — все казалось словно во сне. — Говорю: подоконник скользкий от слоя льда, да и не особо надежный, как и все в этом старом доме. Вы можете запросто поскользнуться и улететь вниз. Не думаю, что вы переживете падение с четвертого этажа, — мужчина сделал затяжку, выпуская дым наружу. На фоне падающего снега он казался практически волшебным. — Хотя, может вы и выживите, но жизнью это будет назвать сложно. Исключительное безрассудство. В следующее мгновение мужчина скрылся. Наперекор его предупреждению я поддался вперед и выглянул еще дальше за окно, но незнакомца там уже не было. Окно сверху оказалось наглухо закрытым. Мужчина докурил и лишь остатки сигареты внизу на бордюре стали доказательством тому, что произошедшее было явью. Не галлюцинацией, ведомой одиночеством и сводящей с ума тишиной квартиры, а реальностью. Я нервно обернулся и посмотрел на входную дверь, но никто не рвался внутрь. Не было охраны, что в мгновенье запретила бы мне общаться с посторонними людьми и быстро избавилась от ненужного свидетеля. Не было Дитера, который бы снова начал причитать о том, что я начал опасную игру. Не было Питер с его шуточками о том, что я успел найти себе ухажера с верхнего этажа. Не было Эйзенманна, который в мгновенье заколотил бы окна, чтобы я даже не дал повод его боссу для ревности. Не было никого, а значит… значит я нашел слепую зону. Если предположить, что никто не видел мой разговор с соседом с пятого этажа, тогда камеры не засекали тот угол, с которого было бы хорошо видно, что я делаю на подоконнике. Вектор, с которого не видно моего лица. Камеры показывали лишь красивую картинку меня со спины, который немного высунулся на улицу, чтобы словить лицом снег. Пускай думают, как это по-детски, какой я все еще глупый ребенок, но они не знают, что я разговаривал с другим человеком! Вот он — шанс на побег. Сосед сверху. Как я не додумался до этого раньше? Рейн не мог выселить целый дом, есть и другие жители! Однако, как мне попасть в другую квартиру? Проблема состоит даже не в том, чтобы туда забраться, а как объяснить человеку, почему ты не можешь выйти через парадную дверь своего дома. «Меня держат в заложниках.» Нет. Никто не должен знать, что меня тут держат против воли. Эта информация будет уничтожена до того, как дойдет по прессы. Эйзенманн подчистит углы за своим любимым босом, что иными словами значит — постороннего свидетеля устранят. Нельзя вывалить на незнакомца все свои проблемы, уж лучше пусть думает… что я потерял ключи. Да! Поэтому не могу открыть квартиру и выйти. Все предельно просто и понятно. Целый день я провел у окна в ожидании соседа. Было чертовски холодно держать окно открытым, но лишь так я мог услышать, когда он появится. Надев все самое теплое, я укутался в плед и наблюдал за проносящимися мимо машинами, надеясь на то, что в одной из них сейчас не едет Рейн. Если он заявится сейчас, весь план пойдет прахом. Мужчина, как и до своей поездки, не оставит меня не на секунду одним. А я так нуждаюсь в этих десяти минутах, чтобы, наконец, сбежать отсюда! Снова уйти от Рейна и верить в то, что нам не предначертана встреча вновь. Все наши отношения сводятся к одному: я пытаюсь убежать, он — удержать. Эта замкнутая цепочка событий, коей нет конца, пока мы оба желаем наслаждаться любовью друг другом. Черт, даже убегая, я всегда мысленно возвращаюсь к тому теплу, что дарил Рейн. Даже сейчас, когда я все еще состою в отношения с другим мужчиной, мои мысли лишь об одном — где, черт возьми, Рейн и все ли с ним хорошо. Не нужно было даже пытаться построить что-то новое на не до конца разрушенных руинах старого. Адам заслуживает лучшего, чем я. Как только у меня появится возможность, нужно будет извиниться за все причиненные неудобства и проститься. Пока моя личность, этот неизвестный мне Эван Мартинес, будет задействована в войне между Рейном, Тобиасом и Альваро, Адаму опасно находиться подле меня, в особенности его девочкам. Мужчине нужно осознать простую истину: его чувства ничтожны в сравнении с безопасностью дочерей. Адаму придется сделать выбор и я помогу сделать его не в мою пользу. Смотря на снег, я невольно поддался воспоминаниям об Адаме. Он любил рассказать мне о погодных явлениях. Иногда это было чертовски скучно, когда он вдавался в детали, но зачастую весьма увлекательно. Я попытался заставить себя вспомнить, сколько раз я вот так, совершенно неожиданно, вспоминал об Адаме за время своего заключения и пришел к выводу, что единожды. Лишь сейчас. Как бы сказал Рейн, это послужило прекрасным доказательством тому, что кроме привязанности и симпатии, как к человеку, Адам у меня ничего не вызывал. Я не смог развить в себе новую любовь, ведь… ведь прошлая еще не увяла. Она таилась под слоем ненависти, ожидая, когда кто-то сдует с нее пыль и Рейн это сделал. Мужчина напомнил мне, почему я возвращался к нему из разу в раз. Наша связь. Чувство, что вы едины, даже находясь порознь. Словно когда вы рядом мир сужается до размеров помещения, в котором находитесь, а все остальные — посторонние и незнакомцы. Когда ты касаешься этого человека, твое тело пропускает сотни разрядов, что заставляют сердце биться быстрее. В такие моменты разум уступает чувствам. Я забываю о том, что случилось между нами, о всех проблемах и нюансах, желая лишь быть рядом с ним. Обонять его яблочный запах, смотреть в эти светлые глаза, неразрывно касаться его везде, наносить тому шрамы и также бережно залечивать их. То, что происходит, то, что происходило, и то, что будет происходить, между мной и Рейнхольдом Каттерфельдом всегда на грани фантастики. Мы оба знали, что с первой встречи мир для нас перевернулся. Словно уже тогда, дождливым осенним лондонским вечером, встретив совершенно незнакомого безэмоционального офисного сноба, я понял, что лишь для меня он будет показывать свое тепло. Будто предвидение. Наваждение. Неправильное иррациональное чувство наподобие интуиции. Словно нас свела сама судьба. Зимой темнело рано. Когда я уже растерял всю надежду и решил уйти, вдруг послышался отдаленный скрип окна, а после — запах дыма. Я открыл окно и уставился на мужчину. Он тоже посмотрел на меня, держа сигарету в зубах. — Извините, сэр, не могли бы вы мне помочь? Мужчина придерживая сигарету в пальцах, сделал долгую затяжку. Он выпустил дым изо рта и лишь после соизволил ответить хмурым кивком головы. — Мой сосед случайно забрал последнюю пару ключей и нечаянно запер меня. Он не сможет прийти в ближайшие несколько дней. Я был рад тому, что незнакомец сейчас был этажом выше, а на улице уже стемнело. Мужчина не мог видеть моего лица, а значит и распознать ложь. Рейн всегда говорил, что я не умею врать. Поведение и выражение лица выдают. — И чем же я могу помочь? — спросил мужчина настолько расслабленно, что, казалось, он совершенно не заинтересован ни в помощи, ни в чем-либо ином, кроме сигареты. — У меня тоже нет ваших ключей. — Могу ли я прийти к вам? — Вы ведь заперты. — Через окно… Сосед удивленно поднял брови и нагнулся, чтобы заглянуть ближе ко мне. — Вы хотите перелезть через этаж? Слишком высоко и опасно. Подождите этого вашего соседа. — Но мне!.. Мне срочно нужно кое-что сделать за пределами дома! Я буду очень-очень осторожен! Мужчина затянулся, еще раз посмотрел на меня, на расстояние к асфальту и снова на меня. — Если что-то случится — я не несу ответственности, — сказал сосед, туша сигарету. Он убрал пепельницу из подоконника и широко открыл окно. — Конечно! Я еще раз обернулся назад, смотря на квартиру. Никого не было. Никто не видел моего разговора. Что бы кто не говорил, но прослушки нет. По крайней мере в этой комнате. Только глухие камеры. Сев спиной к окну я потянулся руками к шторам и резко закрыл те. Так охрана не сможет увидеть, куда именно я делся. Счет пошел на секунды. Я взялся за окно и вылез спиной к улице. Ощутив, как холодный зимний ветер раздувает мои пижамные штаны, я поежился. Оказавшись снаружи, я поднял руки вверх, пытаясь дотянуться до водоотлива окна пятого этажа, однако все было тщетно. Мне не хватало буквально нескольких сантиметров. Внезапно взгляд упал на оживленную улицу снизу. Высота ощущалась буквально физически. Мне казалось, что чем дольше я вот так смотрю, тем быстрее крутится мир передо мной. Я сглотнул и еще сильнее вцепился в выступ, за который все время держался, руками. Каких-то пару сантиметров разделяли меня с обетованным краешком водоотлива. Набравшись смелости я подпрыгнул, пытаясь ухватиться за него. Мне удалось коснуться его и даже не подскользнуться, но я не смог удержаться. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом. Я не прыгал высоко, потому что слишком сильно боялся упасть и разбиться, но если не сделать этого, я попросту не смогу взобраться выше. Вдохнув поглубже, я собрался с мыслями, и прыгнул так высоко, как мог, несмотря на то, что от адреналина и холода тело мелко подрагивало. Наконец, я смог ухватиться за водоотлив. Он выглядел хрупким, ненадежным куском алюминия, но я ухватился за него, как за спасательный круг, ведь ногами я уже не чувствовал ничего. Напряг руки, я начал медленно поднимать тело вверх. Было чертовски сложно, и я пожалел, что никогда не был в зале. Дряблые руки никак не помогали в побеге. Однако воля к жизни была сильнее. Вскоре я нашел на что упереться правой ногой. Небольшой выступ, который я не мог рассмотреть, смотря лишь вверх. Дела пошли проще. Уже через пару мгновений, я увидел само окно, а вскоре и интерьер квартиры. Незнакомец протянул мне руку и я сразу же схватил ее. Мужчина оказался достаточно силен, чтобы втащить мою тушу внутрь без особых усилий. Секунда — и я сидел на подоконнике пятого этажа, пытаясь отойти от случившегося. Мои мышцы мелко подрагивали, не привык к такой нагрузке. За окном виднелась пустая улица. Никто не видел, что я сделал. — Спасибо. — Меня еще никогда не благодари за то, что я помог странному незнакомцу пробраться к себе в дом. Я неловко улыбнулся от сарказма мужчины. Он впустил меня в свой дом, совершенно ничего не зная. А вдруг я бы был каким-то маньяком?.. — Мне нужно идти. Я спрыгнул с подоконника и начал искать дверь взглядом. — В пижаме? — сосед скептически осмотрел меня с ног до головы. — Я дам вам свою одежду. Проходите на кухню. Я как раз заварил чай. Хоть согреетесь. — У меня мало времени, простите но… — Выпьете и пойдете, — заткнул меня сосед и пошел на кухню. Я последовал за мужчиной, разглядывая квартиру. Планировкой она была полностью идентичной квартире Рейна. Что естественно, раз она находится прямо над нами. Однако помещение было почти пустым. Голые серые стены, один единственный диван и столик, два стула за барной стойкой и ничего более. Словно здесь никто не жил. Пока мужчина разливал чай я мельком пробежался глазами по кухне. Здесь ситуация обстояла не лучше. Всего две чашки, две вилки и две тарелки. Это сильно смутило меня. Мужчина передо мной с виду был обычным, ничем не отличающимся от других. Небольшая бородка, зеленые глаза, что скрывались за тонкими линзами очков и темный короткий ежик. Хмурое лицо. Своей колючестью и сарказмом едва ли не в каждом предложении, он напомнил мне Мартина. — Впервые вижу, чтобы кто-то в здравом уме перелез с четвертого на пятый этаж. В пижаме. Зимой. Сосед поставил передо мной чашку черного чая, не спрашивая нужен ли сахар или молоко. Похоже, ни первого, ни второго у соседа в наличии не было. Он точно англичанин? — Как я уже сказал, мне нужно сделать одну вещь. Я не мог просто просиживать штаны. — И что же такое важное заставило вас, дорогой сосед, совершить столь безрассудный поступок? Мужчина сделал глоток, не отрывая от меня свои зеленые глаза. Несмотря на хмурое лицо соседа, в них плескался неподдельный интерес. Я попытался поставить себя на его место. Как бы я отреагировал, стоило моему соседу снизу вежливо попросить забраться к нему в квартиру по совершенно глупой причине? Тоже предложил бы чай?.. «Желание убежать», — хотелось бы ответить правду, но я не мог. — Неужели дама сердца? Ох, Рейн под определение «дамы сердца» точно не подходил! — Нет, я не… — Тогда что же? Простите мое любопытство, но мне действительно интересно. Всегда было любопытно, что же толкает людей на такие поступки. Я залпом допил остаток далеко не горячего чая и вежливо улыбнулся. — Спасибо за гостеприимство, но мне действительно пора. На самом деле, еще как пора. Охрана, скорее всего, уже вовсю обыскивает дом и с каждой секундой, проведенной здесь, я терял возможность убежать. Как скоро они поймут, что я полез, к примеру не вниз, на третий этаж, или не на пожарную лестницу, а сюда, на пятый? Клаус уехал вместе с Рейном, но Дитер по-прежнему оставался главой моей охраны. Моим главным тюремщиком. Язык не поднимется назвать Дитера тупым. Он невероятно находчивый и смекалистый, когда дело касается охраны. Единожды упустив меня в Мюнхене четыре года назад, он больше не повторит ту же ошибку вновь. — Я отплачу вам при следующей встрече. Как вас зовут? Мужчина ухмыльнулся, делая глоток несладкой травяной жидкости. — Итан Фернандес. Я кивнул соседу и направился к двери. Она располагалась там же, где и наша, поэтому я быстро нашел ее. Тихо, чтобы не было слышно снаружи, я нажал на ручку и пихнул дверь вперед… Однако ничего не произошло. Дверь оказалась запертой. Я попробовал еще раз и еще, тщетно думая, что ее просто заело, но правда была в том, что она была заперта с самого начала. Итан Фернандес. Дрожь в мгновение пробрала мое тело. Осознание нахлынуло так внезапно, что я не знал, что стоит сделать первым — попытаться выломать эту чертовую дверь или выпрыгнуть обратно в окно. Лишь одно было понятно, как ясный день — я попал в ловушку. Кем был Итан Фернандес? Он являлся не просто шурином мистера Мартинеса. Не просто бывшим Изабель. Не просто бизнес-партнером Альваро… Господи, он был тем ради кого мы прилетели в Лондон! Вот, с кем Рейн хотел встретиться! Человек Альваро, которого было просто перетащить на свою сторону. Предатель в рядах мистера Мартинеса. Тот, кто помогает Рейну вернуться… Осознав, что дверь не откроется, я глубоко вдохнул, сжал кулаки и направился обратно к мужчине. Как ни в чем не бывало, я сел обратно. Мужчина ждал. — Думаю, мне не стоит представляться, — максимально спокойно произнес я, сложив руки на столе. Мужчина, не говоря ни слова, налил в чашку еще чаю и подсунул в мою сторону. — Вы предали Мартинесов. — Я никого не предавал, — мотнул головой мужчина. — То, что вы сейчас сидите здесь, над временным месторасположением Рейна и закрыли дверь, чтобы я никуда не ушел, говорит об обратном. Вы на стороне Рейна. — Я никого не предавал, ведь никогда никому не клялся в верности. Я порывался встать, но руки вцепились в столешницу, заставляя сидеть. Чего и научил меня бывший муж своим поведением, так это держать эмоции в узде, если действительно желаешь разобраться в ситуации. Зачастую это бывает слишком сложно, но сейчас… Сейчас на кону стояла дальнейшая жизнь моего ребенка. Если я не попытаюсь предотвратить союз Рейна и этого человека все придет к еще более печальному концу, чем все могли представить. — Ваша сестра находится в браке с мистером Мартинесом. Как вы можете вести дела за ее спиной? Вы хоть представляете к чему может привести ваши действия на стороне? Вы погубите не только свою семью Фернандес, но Каттерфельдов и Мартинесов! — Хах, а Рейнхольд оказался прав. Да вы, Джером, еще наивное дитя с амбициями хищника, но с дальновидностью слепого новорожденного, — мужчина усмехнулся чему-то своему. Итан элегантно сделал глоток и отставил чашку в сторону, руководствуясь всеми существующими критериями манер. — Кто сказал, что я иду против воли сестры? Мы с Дианой всегда поступаем и решаем вопросы вместе. — То есть?.. — мои руки невольно разжались. — Моя сестра прекрасно осведомлена, где я сейчас и с кем. Проще говоря, Диана сама послала меня еще раз переговорить с вашим мужем, Джером. Сначала был доктор Вагнер. Семья, которая десятилетиями оставалась нейтральной, дабы не нарушить хрупкое равновесие в совете директоров Каттерфельдов. Я думал, что это первое и последнее предательство, которое ожидает нас. Однако, как я был глуп! Рейн никогда не довольствовался малым. Кроме крысы в людях Тобиаса, ему нужен был человек и у Альваро. Кто же подойдет, как нельзя лучше, чем семья жены Мартинеса? Фернандесы. — Погодите-погодите, но вы ведь участвовали в том, что произошло четыре года назад, — я потер рукой лоб, пытаясь ухватиться за тонкую нить происходящего. — Вы принесли в жертву компанию «Эймос», принадлежащую Фернандесам. Вы разорвали контракт, на который крупно влетели и наша сторона, и ваша, чтобы подорвать авторитет Рейна, как руководителя. А теперь вы хотите сказать, что на стороне Рейна? Те, кто приложил руку к его падению?.. Итан аккуратно поставил чашку на стол без единого звука. Мужчина не смотрел мне в глаза, предпочитая пилить взглядом столешницу. Дробь его пальцев по столу знаменовала размышление над тем, стоит ли поведать мне его мысли. Достоин ли я их услышать. Не вызовет ли откровенность последующей негативной реакции Рейнхольда Каттерфельда. — Ваш муж, Джером, к удивлению разумный человек, который умеет расставлять приоритеты. Он сделал нам с Дианой предложение, от которого, как не прозаично, мы не смогли отказаться. Покровительство Мартинеса по сравнению с тем, что мы получим — ничто. — Но вы ведь… вы погубите семью Изабель! Вы ведь прекрасно осознаете, что Рейн желаете смерти ее отцу, так почему вы?.. — я попытался донести мужчине мысль, но тот словно не слышал меня. Я бился о стену. Такую хорошо знакомую. Прямо, как у Рейна. — Этого я и добиваюсь. Смерть этого человека — последний подарок, который я могу сделать Изабель. — Подарок?! Это ее отец! — я подавился воздухом. — Отец, который заведет ее в могилу. Я делаю ей одолжение в память о былых чувствах… Джером, вы знаете, сколько врагов нажил Тобиас Каттерфельд за время своей войны с братом, а после и племянником? Все, кто как-либо переходили ему дорогу были либо использованы и выкинуты за борт, либо мертвы. Конечно, все те люди сейчас, не столь могущественны, но присоединившись к вашему мужу, они стали его подавляющей силой. Рейнхольд проделал исключительно хорошую работу за эти четыре года. Я не могу не восхититься тем, как ловко он расставил фигуры на столе. «Почему ты думаешь, что я проиграю?» «Кто сказал, что у меня ничего нет?» Рейн прямо говорил мне о том, что его могущество далеко не утеряно. Он вернул все это за годы моего отсутствия… Наоборот, ему было даже выгодно, чтобы я и Эберхард находились вдали от происходящего в Мюнхене. Рейн поднимал былые, опасные связи и, если бы что-то пошло не так, те люди не смогли бы добраться до меня с ребенком. Рейн не приезжал ко мне не потому, что не мог ступить на территорию Мартинеса, как все думали, ему попросту было выгодно от того, что нас с его сыном содержат в безопасных условиях, подальше от места проведения настоящей битвы. Рейн спрятал свою слабость в самом центре сосредоточении врагов, это ли не показывает его превосходство?.. Рейнхольд Каттерфельд продумал все до последней детали. Мое возвращение было лишь вопросом времени. Он никогда и не собирался забывать меня. Какой же я глупец… — Даже вы, Джером. Сколько бы не думал об этом, до сих пор не верится, что супруг Рейнхольда — сын Мартинеса! Вы даже не представляете, как могущественны. Вам стоит лишь взять все в свои руки, воспользоваться положением, несколько ваших слов — и все закончится. Ох, я понимал о чем говорит мужчина с неподдельным энтузиазмом. Он хотел, чтобы я вернулся в Мадрид и принял уготованную судьбу. В его фантазиях, назвавшись истинным сыном Мартинеса, я сразу же получу всю власть и расположение семьи, и что главное, расположение отца. Мистер Фернандес наивно предполагает, что люди Мартинеса будут слушаться меня. Однако, что самое глупое, мужчина серьезно думает, что я ради окончания войны прикажу убить своего благодетеля. Руками людей Мартинес оборву жизнь Тобиаса. Если это сделаю я, никто не станет противиться. Рейн и его люди придут в восторг от такого исхода. Семья Мартинес будет лояльна приемнику босса. Мартинесы и Каттерфельды вновь не будут задействованы в войне, так как все они глупо предполагают, что я вернусь к Рейну. Наследник Мартинес будет рядом с действующим главой Каттерфельдов. Это ли не лучший исход? Вот только стоит ли он понесенной цены?.. — Я ни за что не позволю Тобиасу умереть, — мгновенно ответил я. — Что бы вы все о нем не думали, он — хороший человек. — И что же хорошего он сделал? — спросил мужчина с неподдельной ухмылкой, едва ли пробивающейся сквозь маску строгости. — Он спас меня от… — Я не говорю о вас, — перебил меня Итан. — Забудьте о себе и вашей семье. Забудьте о людях, которые как-либо могут быть использованы. Вы говорите, что Тобиас Каттерфельд хороший человек, так что же хорошего он сделал для этих людей? Что он сделал для обычных людей, без власти и денег, которых можно было бы использовать? И не говорите мне о благотворительном фонде. Мы в вами прекрасно осведомлены, что он был создан для отвода глаз. Мужчина снова постучал пальцами по столу. Молчание стало ему моим ответом. — Вот видите? Ничего. Вас тоже использовали, Джером. Вы ничем не отличаетесь от всех тех, кого бросили и оставили ни с чем. — Не говорите, если ничего не знаете! — рявкнул я, все же вставая из-за стола. — Мистер Каттерфельд был подле меня все время! Он не оставил меня ни с чем! Он исполнил все, что я его просил, все просьбы и соглашения! — А что он сделал? Предоставил дом, который и вовсе не принадлежал ему? Привел человека, который помог вам излечить вашу психологическую травму, который, ой как неожиданно, тоже вовсе не принадлежал ему? Позволил вам работать на работе, которая опять же оказалась никак не связана с ним? Все, что дали вам в Мадриде, исключительная заслуга вашего отца. Вот кто истинный человек слова. Я уважаю Мартинеса и если бы не его связь с этим скользким алчным человеком, мы с Дианой так и остались бы с ним. Человек передо мной во многом схож с Рейном. В голове так и пролетают параллели, вот только одно не сходится. У Рейна есть своя причина ненавидеть дядю. Отец с детства привил ему родственную неприязнь, как что-то, передающееся по наследству. Но что заставило Итана Фернандеса, этого человека из совсем другого мира, испытывать столь противоречивые чувства к Тобиасу?.. — Скользкий? Алчный? Почему вы так говорите о нем? Должна быть причина, почему вы так хотите его смерти! — Изабель разве не рассказала, в каких отношениях мы с ней состояли? — хмыкнул мужчина, прекрасно осознавая, что я был осведомлен в их истории. — Мы с Изабель поссорились, но я мог бы вернуть ее, как всегда, если бы не вмешался ее отец. В то время мы с сестрой только начинали свой бизнес. Диана всю жизнь мечтала о нем и вот Тобиас Каттерфельд пригрозил мне тем, что зарубит наш бизнес в корне. Мне пришлось отказаться от Изабель из-за того, что так дорого сестре — моей единственной семье. «На восьмой год жизни с Итаном, я не выдержала. Очередная ссора стала последней в наших отношениях. Я просто собрала вещи и уехала к папе в Мюнхен… Итан не отпустил меня так просто. Сначала тот не понимал, почему я резко обрубила все концы. Не отвечала на звонки, сообщения, не возвращалась в Испанию даже спустя несколько недель. Однажды он приехал в Мюнхен, где закатил истерику прямо у входных дверей. Благо, папа был дома и сразу предотвратил скандал…» Предотвратил скандал, Изабель? Похоже, женщина не знала о том, что именно отец положил конец ее большой любви… И я понимаю Тобиаса. Да, как бы банально это не звучало, но он пытался защитить дочь. Изабель сама сказала, что несмотря на все ее чувства к Итану, больше всего она испытывала чувство боли. Вместе с удовольствием, Итан причинял ей столь боли, что однажды она просто не выдержала и ушла. Прямо, как я. Я тоже терпел всю эту боль, но чаша терпения переполнилась и хрустнула. Я ушел, заручившись поддержкой Тобиаса, точно также как это невольно сделала Изабель. — Смерть — недостойное наказание для человека, чьей вины нет. — Недостойное? Он забрал у меня самое драгоценное! Он отобрал у меня шанс на будущее с любимой женщиной! — Она страдала, будучи подле вас. Изабель сама захотела уйти от вас и Тобиас, как отец, лишь желал защитить ее от вашего настырного внимание. Любой отец сделал также для своей дочери, видя как та страдает. — Изабель не!.. «Изабель не страдала»? «Изабель не было больно»? Так хотел сказать мужчина, но оказался не в силах закончить предложение, ведь понимал, что это ложь? Изабель было плохо рядом с ним, а Итан не видел ее страданий до последнего. Только потеряв ее, он осознал всю глубину ее чувств и боли. Мужчина на минуту умолк, допивая успевший остыть чай. Я снова сел на стул, продолжая наблюдать за его реакцией. В голове так и мелькали мысли, как бы предотвратить сотрудничество Фернандес с Рейном, вот только… я бессилен. Что я мог сделать, чтобы предотвратить очередную опасность для Тобиаса? Ничего. Совершенно ничего. Я не столь силен, как говорит мистер Фернандес. На самом деле, слабее меня никого нет. «Когда мы разговорились с Итаном о наших жизнях после друг друга, меня успокоил тот факт, что он продолжает жить без меня, пока я все еще цепляюсь за него, находясь в браке с другим человеком…» — Изабель сказала, что вы стали совсем иным человеком, чужим для нее, но сейчас вы, а не она, почему-то пытаетесь что-то сделать во имя былых чувств. Неужели вы до сих пор ее любите? — Нет. Нет, и в этом этом и состоит причина моей ненависти к тому человеку. Джером, вы спрашивали почему я испытываю ненависть? Вот настоящая причина. Я ненавижу Тобиаса Каттерфельда потому, что он не просто отобрал у меня Изабель, он отобрал у меня ту единственную, к которой я смог что-то ощутить… Вы знаете, как это жить и не испытывать чувства, о котором кричат на каждом переулке? Я погрузился в работу, чтобы не чувствовать себя неполноценным, но после появилась Изабель. Она, как ураган, знаете? Снесла мою жизнь под фундамент и выстроила новую. Я прежде никогда этого не чувствовал и не был способен почувствовать после. Без нее я снова стал неполноценным. Как только моя любовь к ней перегорела, я упустил свою последнюю возможность кого-то полюбить. — Это не причина лишать жизни. — Людей в нашем мире убивают и за меньшее. Когда вы примете смерть, как часть этого мира, сможете, наконец, двигаться дальше. — Если ценой будет жизнь человека, я не хочу становиться частью этого мира. — Но вы уже его часть, Джером. Мужчина натянуто улыбнулся и, как ни в чем не бывало, забрал свою чашку со стола и пошел мыть. Мне не оставалось ничего, кроме как допить то, что приготовил мне Итан, и ждать того, что будет происходить дальше. Очевидно, охрана была прекрасно осведомлена о моем разговоре с Фернандесом. Они прекрасно знали, что я попытаюсь воспользоваться возможностью и сбежать с помощью соседа. Вот почему я не слышу погоню. Ее нет. Охрана Каттерфельдов знает, где я нахожусь в данный момент… Но почему я до сих пор тут? Почему меня не возвращают в квартиру?.. Ответ на вопросы напрашивается единственный — они чего-то ждут. Не понадобилось много времени, чтобы осознать, что именно. В дверь громко постучались и хозяин пошел открывать. В дверях стоял Рейн с Эйзенманном и еще несколькими людьми позади. Рейн лишь на секунду задержал на мне хмурый взгляд, а после кивнул Клаусу. Рейн пошел поздороваться с Итаном, пока Эйзенманн больно схватил меня под руку, потащил по ступенькам вниз. Клаус швырнул меня в квартиру, не церемонясь. Дверь захлопнулась. Я снова остался один в ожидании прихода Рейна. Пройдя в гостиную, я сел на большой диван, обняв колени руками. Что ж, все к этому и шло. Вот оно плохое предчувствие. Меня снова обыграли. Рейн долго не заставил себя ждать. Десять минут и он уже сидел напротив меня, пиля взглядом. Он поставил локти на колени, сведя ладони в замок. Мы молчали. Никто из нас не знал, как правильно начать разговор. У нас обоих накопилось много вопросов, много обидных слов, но больше всего нам сейчас хотелось броситься друг другу в объятья и забыться. Я видел это в глазах Рейн и больше не отрицал своих чувств. Время отрицаний прошло. Я любил его, он — меня. Мы оба хотели быть вместе, но не могли. Мир, в котором мы живем, никогда не позволит нам быть вместе. Месть Рейна, без которой он не сможет чувствовать себя удовлетворенным. Мои жизненные принципы, которые стеной вставали между нами. И эта чертовая любовь. Столько противоречий и лишь она единственная заставляет нас желать друг друга, находясь по разные стороны баррикад. — Я устал, Джером. Впервые за столько лет я услышал эти искренние слова от мужчины. Темные тени, залегшие под глазами, и обострившиеся за неделю скулы стали тому доказательством. — Устал от твоих вечных попыток убежать. Чем я это заслужил? Внутри все сковало от резкой боли. Ныло сердце. Я невольно поддался вперед. Мгновенье — и я сидел у его ног положив голову тому на колени. Его рука зарылась в мои волосы, нежно их поглаживая. Мне хотелось утешить его. Собственная вина за состояние мужчины легла тяжелым грузом на мои плечи. — Ты ни в чем не виноват, Рейн. — Тогда почему ты постоянно от меня убегаешь? Пожалуйста, я прошу тебя, котенок, прекрати мучить и себя, и меня. Остановись. Он наклонился ко мне, целуя волосы. От несвойственной ему излишней нежности наворачивались слезы. — Я люблю тебя, Рейн. Я сильнее обнял его колени, зарывшись в них лицом. — Как бы я хотел услышать эти слова, не зная, что творится у тебя в голове. Пожалуйста, Джером, прекращай. Все можно решить. — Я люблю тебя. — Джером… Он резко схватил меня за лицо, впившись в губы поцелуем. Уже в следующую секунду я оказался у него на коленях. Он покрывал мое лицо и шею отчаянными поцелуями, пока по моим щекам катались столь же отчаянные слезы. Его рука скользит у меня по спине, пока вторая сильно оттягивала волосы назад, контролирую движения головой. — Мой котенок, я умоляю тебя, не убегай… — Я не могу, Рейн. Прости, но я не могу… Этот мир изначально был против нас. Судьба свела нас вместе, чтобы причинять боль. Покуда мы вместе, она не прекратится. Это безумие пора прекращать. — Я не остановлюсь, Джером, — буквально прорычал Рейн, спускаясь влажной дорожкой по моей шее вниз. Я хныкал от удовольствия, обливаясь в этот момент непрошенными слезами. — Мы будем вместе. Я закончу дела с дядей и все станет так, как было. Я лишь надеюсь, что осознание правды не причинит тебе непоправимой боли. Я откинул голову назад, подставлять под его умелые ласки. Его прикосновения сводили меня с ума. Я таял в его объятьях, тело окутывал жар. Разум оставался единственным, кто еще пытался дать какой-нибудь отпор. — Ничего не будет, как было, — прошептал я, тянясь за поцелуем. — Я никогда не откажусь от тебя.