Вопреки всему

Людей Мартинес встречали, как королей. Как только я сообщил Оливеру о скором прибытии испанских гостей, тот освободил целый этаж и, начиная с обеда, дергано спрашивал у подчиненных, все ли готово. Он не ожидал, что сам глава и наследник Мартинес заявятся прямо к нему, в этот убогий дом с небольшим секретом в подвале. Хотя, честно, я не удивлюсь, узнав, что мистер Мартинес имеет точно такой же секрет у себя в погребе. Все же, он был наркобароном уже не первый десяток лет. Весь день я провел с Питером. Он сводил меня вниз и показал плантацию. Из того, что он рассказал, я понял, что тот был хорошо осведомлен в выращивании незаконных растений. Дошло до того, что тот знал, какой должна быть оптимальная влажность! Я в шутку спросил, работал ли тот когда-то на плантациях, он не оценил мою шутку. Мне было хорошо с Питером. Легко. Он любил говорить по делу и без, под его гнетом из слов я забывал о всем, что гложило. О Дамиане, о Рейне, о Мартинесах, о сыне… Питер помогал мне отвлечься и я был благодарен тому, что он не задавал встречных вопросов и не пытался разговорить. Я был хорошим слушателем, а он искусным рассказчиком — этого было достаточно для нас обоих. После того, как Питер открылся мне с новой стороны, я не заметил, как начал вслушиваться в каждое, сказанное им слово. Он, и правда, не притворялся, находясь в Мюнхене под прикрытием. Тот Питер, которого я знал раньше, являлся тем же Питером, что и сегодня. Питер все также весело рассказывал многочисленные истории из жизни, на этот раз не боясь сказать мне имена своих бывших работодателей. Они были испанцами, как и сам Питер. Как оказалось, отец мужчины жил в Испании, а мать была немкой. После развода женщина забрала маленького Питера и тот всю жизнь прожил в Мюнхене. Это объясняло его незнание испанского. Питер без утайки ответил на мой вопрос, как он начал работать на Мартинеса. После смерти матери он прилетел в Испанию на поиски отца, вот только деньги на путешествия в другую страну закончились быстро и пришлось работать. Без знания языка его не принимали никуда, кроме охраны. Благо, тот изучал некоторые боевые искусства в молодости и поэтому его взяли в охранное бюро Мадрида. Он работал на много частных лиц, пока однажды на его клиента не совершили покушение бандиты. Они убили его, а Питера взяли в плен. Мужчине сразу предложили сделать выбор: умереть или работать на них. Питер согласился на второе, ведь умереть, так и не найдя отца, он не хотел. Так и получилось, что Питер стал работать на Мэтью. Он никогда не видел себя в одной из испанских незаконных группировок, но жизнь сложилась так, что он присоединился к Мартинесам. Однако все пошло наперекосяк с самого начала. Проблемой стало незнание языка. Питер знал базовый испанский, но заключить сделку или уловить истинную суть сказанного противником тот не мог, ведь не был носителем. Мэтью долго думал, как применить Питера и не нашел лучшего способа, чем сослать к Каттерфельдам. Да, Питер назвал это именно «ссылкой». В Мадриде он не нужен был, поэтому его отправили быть не то шпионом, не то запасной картой на случай кризиса. Питер не сопротивлялся, все же отца он успел найти и понял, что этот мужчина для него чужой: отец Питера построил иную семью с детьми от второго брака, тогда как Питера и его мать оставил позади. Говоря об этом, Питер не проронил в голосе ни капли сожаления о своем возвращении в Мюнхен. Как сказал Питер, ему не нужно было предоставлять информацию о Каттерфельдах и подставлять голову, потому что у Мартинесов были свои информаторы в рядах Каттерфельдов. Питеру повезло, что того сразу приставили ко мне. Он добросовестно выполнял работу, позабыв о том, что остался в долгу у Мэтью за сохраненную жизнь. Вот только его мирные деньки нарушились, когда я сбежал. Зная всю подноготную Питера, мне стало проще довериться тому. Мы провели прекрасные дни вместе, смеясь и развлекаясь, как я давно не делал, пока на порог дома не явились они — люди Мартинеса. Восемь человек из охраны Мартинес во главе которых стоял Мэтью. Я стоял позади Питера, поэтому Мэтью не сразу меня заметил. Невольно я пригляделся к нему. Темные глаза, которые пленили меня, стоило мне их увидеть еще ребенком. Кудрявые волосы, что жили отдельной от Мэтью жизнью, постоянно выбиваясь и загораживая взгляд. Смутно знакомые очертания лица из юности. Как я мог не заметить сразу? Ладно, я был болен, но ведь потом, когда начал мыслить здраво, как я мог пропустить то, что этот человек мне кого-то напоминает? Хах, дело ведь явно было не в сходстве с Луи Гаррелем, этим французским актером! Я вышел вперед. Оливер сразу оказался у меня. — Мэтью, — кивнул я тому в знак приветствия. — Рад видеть тебя, Джером. Мужчина приподнял уголок губ, но завидев мое выражение лица, осознал, что радостного воссоединения в мой план не входит. Оливер легко пихнул меня в бок, желая, чтобы я официально представил его. Конечно, кто же не хочет познакомиться с наследником Мартинес лично? — Это Оливер Грант — владелец дома и мой давний знакомый. Оливер помог нам оторваться от людей Рейна и залечь на дно. Оливер, это Мэтью Мартинес — сын и наследник нынешнего босса Мартинесов, — я сделал акцент на определенных словах, внимательно следя за реакцией Мэтью. Тот растерялся настолько, что даже не заметил протянутую в знак приветствия руку Оливера. — Прости, Оливер, Мэтью устал после перелета. Поговорите после того, как он отдохнет. Я кивнул Мэтью идти за мной, а Питера попросил помочь расположить охрану и показать им дом. Питер с радостью согласился помочь. Только он среди встречавших знал, что нам с Мэтью нужно поговорить с глазу на глаз. Мэтью молча брел позади меня, не проронив ни слова. Я ничего не спрашивал и не говорил, учтиво дав ему время собраться с мыслями. Мне интересно выслушать его вариант истории прежде, чем принимать дальнейшие решения. Картина все еще не цельна. Я это чувствую. Некоторых деталей не хватает. Так как в комнату к отдыхающему Дамиану мы не могли заявиться, я повел Мэтью в кабинет Оливера. Уверен, тот не будет против, если сам наследник Мартинес воспользуется его помещением. Я сел там, где в прошлый раз сидел Оливер, а Мэтью кивнул садиться напротив. Тот неловко осмотрелся, на мгновение остановив взгляд на стеллажах с книгами. Да, они не очень-то вписывались в общую атмосферу наркопритона. Если так можно назвать место, где незаконно культивируют травку… — Так ты все знаешь, — констатировал мужчина таким тоном, будто кто-то умер. — Я желаю узнать твою версию. Мы тут немного поговорили с Дамианом, но мне мало верится во все это… Так что, Мэтью, как мне теперь к тебе обращаться? Мэтью? Сэм? Брат? — Джером… — жалобно простонал тот, умоляя прекратить. — Нет, Мэтью. Говори. Я внимательно слушаю. Мужчина тяжело вздохнул, скрестил руки перед собой. Опустив взгляд, он начал рассказ, который в целом не особо отличался от версии Дамиана. Мэтью с самого детства таскался по приемным семьям. Люди, которым он искренне нравился в самом начале, отказывались от опекунства, не прожив и месяца с ним. Парень был в целом молчалив, но когда открывал рот, говорил вещи непонятные обычным среднестатическим мужчинам и женщинам. Приемные родители, испугавшись не по годам развитого ума ребенка, отказывались от него. И ладно бы это был единичный случай, но так происходило из раза в раз, из приемной семьи в другую, из года в год. Никто из так называемых родителей не хотел воспитывать ребенка, излишне отличающегося от других. — Городок, в котором мы жили, был излишне консервативен, как и все маленькие места, ты и сам прочувствовал это на себе, Джером. Стоит тебе лишь на йоту выделиться из толпы и тебя уже считают чудаком. Проблема в том, что я даже особо умным не был! Просто за время пребывания в приюте я проводил много времени в библиотеке. Единственное тихое место, куда никто не ходил, даже воспитатели, — Мэтью сложил руки в замок, опершись локтями на колени. Он выглядел озадаченным. — У меня хорошая память. Настолько хорошая, что я прямо сейчас могу запросто зацитировать Свифта или Шекспира, хотя последний раз держал в руках их книги еще в университете. Мужчина, наконец, поднял взгляд и откинулся на спинку дивана. Рассказ давался ему тяжело. Из глубины поднимались давно позабытые воспоминания. Я знаю, как это терзает сердце, но сейчас мне не было жалко Мэтью. Честно говоря, я совершенно ничего не чувствовал к нему. Словно всю злость за ложь, агрессию, печаль, обман и потерянные годы стерли в пепел. Мы с ним чужие друг для друга. Теперь я хорошо это вижу. Не братья и уж точно не друзья. Никто. — Люди ненавидят тех, кто отличается. Я понял это еще в приюте. Одного из ребят, из старших, стоило приемной семье узнать, что тот любит мальчиков, и его тут же вернули. И так было четырнадцать раз. Никто не хотел иметь с ним дело, даже другие дети. Еще одну девочку со шрамом на пол лица, полученный в результате аварии, в которой погибли ее родители, вообще ни разу никто не усыновил… Понимаешь к чему я веду? Люди в маленьких городках боятся осуждения. Чтобы быть хорошим ребенком в их глазах, нужно быть не изгоем, но в то же время не прыгать выше головы. Стоило постичь эту простую истину для выживания, как я попал в семью Эванс. Мэтью искоса посмотрел на меня, наблюдая за моей реакцией на упоминания об отце с матерью, но я снова ничего не ощущал даже к ним. Это сложно объяснить, но все мои обиды ушли, как только я узнал, что они чужие для меня люди. Они имели полное право выставить меня за порог в любой момент, но не сделали этого. Взамен они с детства заботились обо мне, кормили и одевали, воспитывали… Возможно, они не лучшие родители, но смогли дать должное воспитание и полное обеспечение, как опекуны. Они дали мне понять, какой может быть семья и дом. За это я благодарен этим людям. — Мама с папой с виду показались весьма адекватными, они любили меня, насколько это можно было назвать родительской любовью. Будучи ребенком ты видишь проявление любви даже в побоях, лишь бы на тебя обратили внимание, понимаешь? Они хорошо относились ко мне и ко второму приемному ребенку, к тебе, Джером, хотя я совершенно не понимал, почему те скрывают от тебя факт, что ты был взят из приюта. Что ж, я предпочел не разбираться, ведь они действительно боготворили тебя. Ты был серым не выделяющимся мальчиком, который идеально подходил им, да еще и деньги за тебя изрядно капали на счет. Возможно, причина состояла в том, что они взяли тебя младенцем, воспитали под себя, а со мной постоянно были какие-то проблемы. Мэтью взял кувшин из водой на столике между диванами и налил себе воды. Промочив горло, тот продолжил. — Когда ты поцеловал меня… Тебе было пятнадцать, я был старше, умнее, мне нужно было понять, что не стоит рассказывать об этом кому-либо, родителям в частности, но… но я пошел к ним. Пошел к матери и отцу, которых за столько лет ошибочно принял за адекватных, и рассказал о произошедшем, чтобы защитить тебя! Я хотел, чтобы они поговорили с тобой. Как нормальные люди объяснили, что в этом нет ничего такого, но они… — мужчина потупил взгляд, смотря в сцепленные перед собой руки. — Прости меня, Джером, я виноват в том, что произошло. Я никогда не бывал в семьях дольше года, а тут вдруг меня приняли и не собирались выбрасывать, как мусор. Я действительно хотел верить, что Эвансы нормальные, а не как большинство. Я не знал, что они… Прости за твое детство. Это полностью моя вина. Как твой брат, мне нужно было обсудить с тобой этот вопрос, извиниться, но я не мог смотреть тебе в глаза, видя в них обиду. Прости… Он столь раз произнес слова о прощении себе под носом, что мне начало казаться, будто Мэтью зациклился на них. — Эй, Мэтью, все в прошлом, — махнул я рукой и Мэтью поднял наполненный сожалением взгляд. — Я давно отпустил ту историю. Мне интересно лишь то, что произошло в Мадриде. Почему ты умолчал о том, кто ты? Почему ты не сказал, что ты — Сэм? — Я… я не мог тебе сказать! Стоило бы мне рассказать, что я твой брат, отец бы сразу сложив два плюс два и понял, что ты его настоящий сын! — Отец?.. — Прости, это привычка, — извинился Мэтью. — Если тебе не нравится, я больше не буду. Да, ты прав, этот человек мне не отец… Впервые видел Мэтью таким безынициативным. Ранее тому сложно давались раскаяния или извинения. Статус, к которому его воздвиг мой отец, не позволял преклоняться перед другими. Даже передо мной. Однако сейчас ситуация была совершенно иной. Мэтью, похоже, было решительно плевать на свое положение наследника. Он искренне сожалел. — Мне все равно. Называй его хоть матерью родной, мне плевать. Для меня он посторонний человек, — пожалуй, излишне резко отмахнулся я. — Просто непривычно, когда ты зовешь его так, хотя это ложь. — Не говори так! Отец… Мартинес очень любит тебя. Ты — его единственный живой ребенок! — И все равно он с легкостью поставил на мое место тебя. Так просто заменить сына на постороннего человека, да? Очевидно, это была безмерная отцовская любовь! Я долго и безуспешно размышлял об этом наедине: почему Мартинес, так чтящий институт семьи, бросил своего годовалого ребенка? Я помню, как он с любовью рассказывал о своей дочери и с гордостью о старших сыновьях. Он ни за что бы не выбросил свое дитя. Однако он это сделал. Почему? Из-за того, что я был незаконнорожденным? Чистота крови, подпитана браком, так важна для людей в его мире? Почему меня оставили? Отец ведь знал, что я останусь один. Моя мать погибла, мои бабушка с дедушкой оказались трусливыми стариками, а он, единственный близкий родственник, просто отмахнулся от меня! Я допуская, что это терзающие где-то под коркой чувство, ничто иное, как обида в совокупностью с ревностью. Обида за то, что от меня отказались, и ревность за то, что так просто заменили другим человеком. Я понимаю, что глупо злиться на то, о чем ты не ведал еще какой-то месяц назад, но когда все, наконец, вставало в одну полноценную картину, чувства тоже обретали четкое место. Обида и ревность, злость и отчаяние, любовь и ненависть. — Все было не так! — Мэтью аж привстал, вспылив, но сразу же сел обратно. — Ты даже не представляешь сколько лет он искал тебя. У него так много связей в Британии, но никто не мог найти одного единственного человека! Все упоминания о тебе заканчивались тем, что ты сел на прямой автобус к Лондону, а дальше — ничего! Если человека не могут найти столько лет, как думаешь, что остается думать? — Что он умер. Мэтью кивнул. Прекрасно. Насколько же хорошо Рейн подчистил информацию обо мне, когда я переехал к нему в Мюнхен? Раньше он списывал все на то, что не хочет, чтобы мое прошлое официанта из захолустьях, который встречался с психом, всплыло в газетах рядом с его именем, но теперь все приобретало краски. На то время Рейн уже знал, чей я сын, и подчистил хвосты, чтобы ни один человек Мартинеса меня не нашел. Мэтью говорит правду. У них не было ни шанса найти меня. После всего произошедшего я стал лучше понимать Рейна. Он не врал, говоря что не хочет скандала в прессе и пятно на свою репутацию из-за моего прошлого. Он говорил правду, как и в большинстве случаев. Просто помимо этой правды, была еще одна — он хотел скрыть меня. Хах, как я столько лет не замечал двуплановость действий Рейна? Даже то, что он не отпустил меня после того, как я впервые узнал правду, было не только из-за его большой любви, он не мог лишиться своего козыря в виде тайного наследника! Любовью любовью, но за ней всегда скрывался бизнес. Его одержимость мною таила в себе не только желание обладать любимым человеком, но и желание руководствовать отпрыском Мартинеса. — И почему ты так боялся, что мистер Мартинес узнает обо мне? Думаешь, он бы сразу отдал мне титул наследника? Он мне не нужен. — Нет! Нет, конечно, не из-за этого, — мужчина сильно сжал обивку дивана. — Ты был слишком слаб, Джером. Так настрадался от мира, в которого жил с мужем, чтобы снова окунуться в него? С тебя достаточно тайн. Я не мог тебе этого позволить. Ни как лечащий врач, ни как друг, и точно ни как брат… И возможно немного, совершенно чуть-чуть, мне было страшно, что Мартинес сделает тебя наследником. Не из-за того, что я лишусь всего, просто… тогда бы у меня бы не было возможности искупить вину. Будучи при власти, я смог остаться рядом с тобой, помочь тебе выбраться из депрессии, защитить, сделать хоть что-то, понимаешь? Мэтью смотрел мне в глаза, отчаянно желая ответа. — Понимаю, — смиренно кивнул я тому. Удивительно, но даже сейчас мне не разрывала злость за его ложь. Странно, как каждое действие человека перед тобой, покрытое тайной в прошлом, начинает приобретать рациональную осмысленность. — Я все понимаю, Мэтью, поэтому у меня последний вопрос: ты хочешь быть наследником Мартинес? — Если ты не… — Я спрашиваю твое мнение, Мэтью. Забудь обо мне. Представь, что ты не знаешь, кто я. Представь, что я все еще мертв для вас… Ты хочешь руководствоваться этой властью? Мэтью скосил глаза в сторону. Хотел. Он желал ее так, как не желал никогда я. Решения проблемы с наследованием оказалось проще, чем казалось. Кто как не он станет идеальным наследником? Нет, я ошибаюсь. Мэтью уже идеальный наследник. Ничего не нужно менять. Я с Эберхардом скоро уеду, а Мэтью, как был, так и останется единственным законным наследником. Оставим все на своих местах. Лишь бы никто не проболтался о том, что я — настоящий сын Альваро. — Тогда я не вижу смысла в дальнейших разбирательства. Когда придет мистер Мартинес, мы проясним с ним этот вопрос, — произнес я и немного подумав, без прежней уверенности спросил: — Он ведь приедет? — Отец… Альваро прилетел со мной. Сейчас он занят. Встреча в Лондоне. Встреча в Лондоне? Нехорошее предчувствие поселилось внутри. Неужели он встречается с Итаном Фернандесом? Но ведь Альваро не знает, что Фернандесы предали его! — Мэтью, ты должен выслушать меня внимательно. Фернандесы больше не на вашей стороне. Когда я был у Рейна, встретился с Итаном Фернандесом, он… Мэтью поднял руку вверх, останавливая меня. — Мы знаем, — совершенно спокойно объявил тот. В его взгляде вновь появилась прежняя уверенность в действиях, которую я видел в Мадриде. Мэтью снова вел себя так, как наследник, а не провинившийся старший брат. Вот он — тот человек, которого я знал, как Мэтью Мартинес. И мне он нравился больше, чем зашуганный и истерзанный виной Сэмюэль Эванс. — Но как?! Как, черт возьми, они могли узнать о Фернандесах?! — Диана подала на развод на следующий день после твоего похищения. Диана — старшая сестра Итана и по совместительству третья жена Альваро. Человек, приближенных к мистеру Мартинесу, одна из главных частей его подавляющей силы власти. Фернандесы — могущественная семья, которую все уважают. Если Альваро лишится их, как сторонников, боюсь представить, как быстро они пойдут ко дну. Я волнуюсь не потому, что пострадает Альваро, нет, просто тогда у Тобиаса практически нулевые шанс выиграть войну. Без Мартинеса, с людьми, которые в любой момент могут предать его, и кучей врагов за спиной, Тобиаса Каттерфельда быстро устранят. Единственный его козырь сейчас — мой сын. Наследник Рейна. Если он лишится его — весь карточный домик падет. Тобиас потеряет все. Даже свою жизнь. — Они играют в открытую, Джером. Твой муж повысил ставки до невозможности. Теперь дело не только в деньгах, больше мы не меряемся количеством власти и влияния. Это настоящая война. — Мы всегда были на поле битвы, просто нам удавалось не наступить не на одну из мин, — слабо улыбнулся я. Мэтью долго не мог произнести ни слова. Возможно, тот обдумывал наш разговор. Возможно, размышлял, получил ли полноценное прощение. А возможно тот думал над будущей стратегией в их с Рейном войне. Я не знал до того момента, как мужчина внезапно не произнес: — Мне более не кажется идея передачи власти в твои руки безумной. Ты изменился. Я подавился воздухом. Как только Мэтью мог додуматься до такого абсурда?! — Я ненавидел то, чем занимается Рейн. Весь этот скользкий опасный кровавый бизнес просто ужасен! Я пытался молча свыкнуться с ним ради нашего брака и ребенка, но получалось с трудом. Когда я приехал в Мадрид, предпочел не влезать в дела Мартинесов, ведь я являлся всего лишь гостем на вашей территории, посторонним. Теперь же зная, что Мартинесы мне ближе, чем кто-либо, я стал ненавидеть то, чем вы занимаетесь, пуще прежнего. Мне отвратительно даже представлять, что я буду заниматься продажей наркотиков. Да и кому? Детям ненамного старше Эберхарда? Заключать сделки с ублюдками, которых я столь не переношу? Приказывать убивать тех, кто задолжал Мартинесам за дозу? Нет уж нет, увольте! Пусть этим занимаются другие, но не я. — Подумай об этом! Поговори с отцом! Это твое наследство, я не хочу отнимать его у тебя. — Ты уже отнял! — вспылил я, понимая, что донести до Мэтью мою позицию на счет этого вопроса будет сложно, используя свою обычную безобидную стратегию рациональных доводов. — И я доволен нынешним результатом! — Если не хочешь нести ответственность за нелегальщину, отец всегда с удовольствием отдаст тебе компанию! Ты ведь знаешь, она у нас полностью разделена. Все законно. — Да не хочу я, что тут непонятного?! — Но ведь это твое наследство! — К черту наследство! Я даже не считаю себя одним из Мартинесов! — окончательно психанул я. Своим наследством Мэтью вывел меня окончательно. — Тогда кто ты?! Эванс? Каттерфельд? Кто ты, Джером?! Я? Раньше я считал себя Эвансов только потому, что мои родители носили эту фамилию. Вскоре в моей жизни появился Рейн, брак, ребенок, я автоматически стал думать о себе, как о части семьи Каттерфельд, будто это было естественной закономерностью. Теперь же, когда я осознал, что у меня все это время была настоящая семья, Мартинесы, можно ли мне считаться одними из них? А хочу ли я? Вот главный вопрос… — Человек должен иметь за собой имя семьи, чтобы иметь значение? — отмахнулся я, быстро поднимаясь. Пора уходить. Мне не нравится, куда зашел разговор. Слишком личный даже для сводного бывшего брата. — Перелет, должно быть, был тяжелый. Ты устал. Оливер приготовил вам комнаты. Отдыхай.

***

К вечеру Альваро не явился. Я вздохнул с облегчением. Не имею ни малейшего понятия почему, но я переживал о нашей встрече сильнее, чем о разговоре с Мэтью. И без слов стало понятно, что Мартинес знает, кем я прихожусь ему. Возможно, узнал только недавно, а, возможно, тот знал изначально, скрывая истину. Не уверен… В любом случае волнение было столь же сильным, как при первой встрече с Рейном в Венеции. Тогда меня одолевала ненависть, злость вперемешку с нежеланием слушать мужчину. Глупые и бесполезные действия без результата. Сейчас же я чувствую преимущественно безмятежность с толикой нервозного ожидания. Я желал выслушать мистера Мартинеса. Хотел узнать о нем больше. Хотел узнать о произошедшем с матерью из его уст. Хотел узнать о своих почивших братьях и сестрах. Хотел узнать, как тот познакомился с Тобиасом и что за отношения их связывают. Хотел посмотреть в глаза и спросить, почему он бросил меня… Мне предстоит много чего узнать у Альваро. Нам требовалось расставить все точки над «i», чтобы продолжить параллельное движение. Именно параллельное, потому что его и мой пути не должны более пересечься. Дело не в моей обиде или других гнусных чувствах. Даже если подтвердит, что он бросил меня, конечно, первое время я буду ощущать боль, но она быстро пройдет, ведь мистер Мартинес, как был для меня посторонним, так и остается. За время пребывания в Мадриде Альваро подарил мне много чего. Дом, стабильную работу, несколько непозволительно, как для подчиненного, личных разговоров, в которых я нуждался. Когда Тобиаса не было рядом, Альваро всегда приходил на помощь. Он был рад оказать услугу, чтобы в дальнейшем стребовать что-то. Например, отгул на целый день, пока я делал за него всю работу. Глаз за глаз, как говорится. Чисто деловые отношения. Стыдно признаться, но работа на мистера Мартинеса стала моей любимой, и все благодаря начальнику. Меня устраивало то, что было в первые месяцы моей работы, но после ухода миссис Морено, ситуация начала меняться. Альваро проявлял ко мне излишнее внимание. Не сказать, чтобы это раздражало. Просто это казалось необычно, ведь раньше я был словно прозрачным для него. Мистер Мартинес не замечал меня более трех лет. Резкая перемена после нескольких диалогов поразила меня, но я предпочел закрыть глаза на явные факты — любопытство не могло возникнуть лишь из-за моей близости с Тобиасом или связи с Рейном. После моего упоминания о Эвансах и Сэме в одном из разговоров, мистер Мартинес переменился в лице. Его поведение выходило за рамки обычных отношений. Я позволял такое только Тобиасу, но никак не ему. Возможно тогда Альваро и понял, что он — мой отец, потому что его реакция впервые с нашего знакомства была излишне резкой. Чем бы не закончилась эта война, в конце мы пойдем разными путями. Я не хочу никак соприкасаться с Мартинесами. Это важно для моего сына. Я принял решения растить его вдали от распрей, от дел его отца, такое решение будет справедливо по отношению и к его дедушке — наркобарону. Господи, подумать только, я говорю «дедушке»! Нет, это звучит странно, с какой стороны ни посмотри! Несмотря на все произошедшее, Эберхард — единственная причина моих попыток разрулить сложившуюся ситуацию. Несмотря на обиды, я должен уверенно идти дальше, чтобы прийти к удовлетворительному концу. Несмотря на чувства, продолжать бороться ради сына. К черту любовь, ненависть, семейные узы! Первопричиной всегда был мой малыш. Я делал, делаю и буду делать все ради его светлого будущего. Чего бы мне это не стоило. Приближалась полночь. В доме все спали. Доктор вколол Дамиану антибиотики перед сном, а Питер остался наблюдать за ним. Мне не спалось. Может, дело в трех чашках эспрессо, которые я влил себя во время ожидания мистера Мартинеса, а, может, я просто не желал идти в одну комнату к Гонсалесу и Питеру. Было бы хорошо попросить у Оливера еще одну, отдельную спальню, но он давным-давно крепко спал с Джес под впечатлением от встречи с наследником Мартинес. Не хотелось их тревожить. Я сидел на кухне и смотрел сквозь окно, подпирая голову рукой. Сна не было ни в одном глазу. Шел мелкий снег, который сразу же исчезал, касаясь теплого асфальта. Никого не было — ни людей, ни машин. Фонари освещали лишь пустую дорогу и соседние дома. Прошло еще полчаса, прежде чем я предположил, что ожидание бесполезно. Альваро сегодня не придет. Возможно завтра, послезавтра, через неделю, а может и вовсе никогда. Не могу предсказать его действий сейчас, когда знаю о нем то, чего ранее даже предположить не мог. Я словно взглянул со второй, незнакомой мне стороны на мужчину. Появилась переменная, которая кардинально изменила исходное функции. Незнание тревожило. Я решил заварить чай и пойти в кабинет Нолана. Возьму одну из тех книг на полке. Помнится, Нолан часто делал заметки в тексте. Увидеть их, словно переместить в совершенно иную реальность, далекую от нынешних проблем, когда единственное, что меня заботило, это получение вовремя зарплаты… Засыпав в заварник байховые листья, я вздрогнул из-за неожиданного света от приближающихся фар нескольких машин. Я вынырнул из размышлений о выборе чтива на ночь и подошел к окну. Мне не показалось. Все три машины остановились в проулке напротив. Из них вышло с дюжины бравых мужчин в черных костюмах. Бросив друг другу несколько слов, большая половина расселась назад по тачках и лишь трое последовали к дому. Дому Оливера. Дому, где сейчас находился я. Сидя в одиночестве на кухне уже который час к ряду, я не раз представлял встречу с отцом. С Рейном все было немного иначе. Подсознательно я знал, что рано или поздно мы с ним встретимся, но отрицал очевидное. Можно сказать, я был готов к нашей встрече спустя года, но вот с мистером Мартинесом… Я не знал, как себя вести, какое выражение лица должен принять, что сказать, ведь даже представить не мог, что мы когда-либо окажемся в такой ситуации. Сын, брошенный отцом в младенческом возрасте, обретает единственного кровного родственника спустя почти что тридцать четыре года. И отец, который, какие бы ни были причины, все же бросил свое дитя на произвол судьбы, явно не ожидая встретить его спустя столько времени. Может, мне стоит улыбнуться, как раньше на работе? Приветливая деловая улыбка всегда сглаживала плохое настроение мистера Мартинеса. А может стоит и вовсе отложить разговор до завтра? Ночь на дворе, о каких разговорах по душам может идти речь, верно?.. Я впервые чувствовал себя неуверенным со времен прихода сюда. С Оливером, Дамианом, Питером и даже Мэтью я действовал по наитию. Я более не желал, чтобы со мной нянчились, и прилагал все силы, дабы во мне видели равного партнера, напарника, но никак не прежнего слабого беззащитного Джерома, которого нужно опекать. Только став равным им, подобным, они будут считаться с моим мнением. Если для этого нужно убить в себе прежнюю мягкость — я это сделаю… Но сейчас я волновался, как мальчишка, который принес неуд домой и не знает, как отреагируют родители. Я не понимал, почему чувствую эту иррациональную неуверенность, хотя должен быть хозяином положения! Оливер никогда не запирал двери, поэтому мне не нужно было идти открывать. Альваро вместе с двумя другими мужчинами вошел внутрь и сразу же заметил меня взглядом. Я, как ни в чем не бывало, продолжил делать чай, заливая горячую воду к листьям. Отставив чайник в сторону, я выглянул из-под отросшей за время пребывания с Рейном челки на мистера Мартинеса. Тот шел прямиком ко мне. — Доброй ночи, — поприветствовал я того, протягивая руку для рукопожатия, но лишь его крепкие объятья встретили меня. Его рука бережно прижала мою голову к своему плечу. Я оцепенел. Стало неловко и я отвел взгляд, не уверен, стоит ли мне обнять в ответ. — Мальчик мой… Ранее обычное прозвище, как к младшему, теперь рассматривалось мною под иным вектором. Я пуще прежнего смутился, но благо быстро взял себя в руки. Мужчина почувствовал, как я несильно давил тому на грудь, и отпустил меня. Кажется, тот выглядел растерянным. Так же, как и я. Мы оба не знали, как начать то, что должно было состояться уже давно — разговор о болезненном прошлом. Я кивнул в сторону телохранителей и Альваро понял без пояснения. Мистер Мартинес освободил тех и они удалились наверх, будто знали, где размещены их комнаты. Должно быть, Мэтью позаботился не только о своих парнях но и об людях отца. Как только охрана ушла, мистер Мартинес мельком осмотрелся и сел за барную стойку напротив меня. За несколько минут я проронил лишь вежливый вопрос, будет ли тот чай, и получив согласный ответ, потянулся к заварке. Я все еще помнил, что мистер Мартинес пьет крепкий черный чай без сахара. Не сказать, чтобы прошло много времени с нашей разлуки. Всего месяц назад я все еще был в Мадриде и ходил на работу, не зная об истинном взаимоотношениях с начальником, вот только появилось стойкое чувство, что прошел уже, как минимум, год. После встречи с Рейном я стал ощущать себя иначе. Чувство продолжительности времени замедлилось. Каждую секунду наедине с ним я начал ощущать, как вечность… и не скажу, что мне это претило. Наоборот, дало время по-новому взглянуть на Рейна и осознать его позицию. Поставив перед мужчиной чашку, я уселся напротив, буравя его взглядом. Пора начинать. — Как давно вам известно, кто я? Вы знали об этом с самого начала? — спросил я, колотая сахар в чашке. — Как бы я мог это знать, если даже не знал, как ты выглядишь? Ни одной фотографии, кроме той, что мы сделали с Эстер после твоего рождения. Я лишь представлял, как бы ты мог выглядеть, когда вырастешь, но… — мужчина перевел дыхание после того, как произнес все предыдущее буквально на одном вздохе. — Но ты превзошел все мои ожидания. Ты очень похож на Эстер, Джером. Я удивился, увидев тебя впервые на рождественском ужине. Подумал, не призрак ли передо мной. Глупо, не правда ли? Мужчина грустно улыбнулся, заглядывая мне в глаза. Я видел, как тот рассматривает меня излишне пристально. Ранее я воспринимал это, как оценивания, но Альваро далеко не проводил анализ моих способностей. Он всего лишь пытался рассмотреть во мне то, что досталось от матери. Девушки, которую я видел только на фотографиях миссис Каррингтон. — Почему вы пригласили меня на тот рождественский ужин? Была причина? Мы три года жили, друг друга не зная, а потом вы внезапно проявили интерес… Поймите, мистер Мартинес, это странно. — Тобиас попросил меня, — честно ответил мужчина без единой запинки. — Ему не нравилось твое затворничество. Он хотел, чтобы ты начал жить, а не выживать в четырех стенах, понимаешь? Он настоял на том, чтобы я дал тебе работу и на твоих отношениях с Адамом. В этом смысле он для тебя больше отец, чем я: у него получилось дать тебе спокойную жизнь, которую ты заслуживал после того, что приключилось с тобой и младшим Каттерфельдом. — До недавнего времени я мечтал видеть Тобиаса своим отцом… Я сделал глоток успевшего подостыть чая, наблюдая, как десятки различных эмоций сменяются на лице мужчины. Однако тот не проронил ни слова, учтиво ожидая продолжения моей мысли. — Но после Рейн рассказал, кем вы являетесь мне, и я больше не мог думать о мистере Каттерфельде в таком ключе при живом-то отце. Это неправильно по отношению к вам… — я положил ладони на теплую чашку, желая согреть холодные руки. — Рейн свозил меня к Каррингтонам. Пожилая женщина в красках описала, как она ненавидит и боится вас за то, что вы сделали с ее дочкой. Хотя, признаю, она и о моей матери не лучшего мнения… Миссис Каррингтон и о мне сложила не лучшее впечатление. Она, как и мистер Мартинес, видели во мне лишь отражение давно почившей Эстер. Отношение сложилось соответствующее. Презрение со стороны бабушки и поиски былой любви от отца. Во мне не видели меня. Лишь девушку, которую я никогда не знал. Я перескакивал с темы на темы, не зная, о чем сперва спросить Альваро. Вопросы роились в моей голове и я не мог найти в них наиболее приоритетные. Те, которые бы я желал спросить больше всего… — Меня весьма потрясло то, что я был бок о бок с вами столько времени, но не знал правды, — решил я начать, пожалуй, с самого простого. — Так что, мистер Мартинес, когда вы узнали о том, кто я? — Во время одного из наших разговоров ты невольно проронил имена родителей. Знаешь, я знал о сыне лишь то, что его фамилия Эванс и то, что последний раз его видели в Лондоне. В мире тысячи однофамильцев! Я принял все за совпадение, несмотря на твою схожесть с Эстер. Я похоронил своего сына столько лет назад. Было бы слишком представлять, что мертвец воскреснет и появится передо мной, к тому же с ног до головы запятнанный связью с Каттерфельдами… Запятнанный… Это словно лучше, чем что-угодно подходит к этой ситуации. Я запятнан их войной. Противостоянием, которое никогда не должно было коснуться меня. — Но ты четко произнес имена супругов Эванс, я переспросил о твоем брате и когда услышал прошлое имя Мэтью, Сэмюель Эванс, закрались сомнения. Чтобы точно убедиться в своих догадках, я решился на ДНК-тест. Ты скорее всего не заметил, но в один день моя помощница принесла тебе выпить чай, а после, забирая чашку назад, взяла слюну на анализ. Тест развеял все сомнения. Я смутно помню тот разговор, но он точно был более полугода назад, если не больше. Значит, тогда Альваро и узнал обо мне. Прошло столько времени, а он и словом не обронился за все время. Ни намека на то, что он мой отец! Не хотел признаваться? Боялся признаться, что мой настоящий отец бросил меня, а на мое место поставил моего же сводного брата? Неужели ему было настолько стыдно за свои поступки, что он решил до самого конца молчать о нашем родстве? — Я хочу услышать об матери. Не желаю обвинять вас в ее смерти до того, как не услышу все из ваших уст, мистер Мартинес. «Ты знаешь, что твоя мать умерла по его вине? Да, именно враги Мартинеса убили ее…» Рейн говорит лишь то, в чем сам уверен, но тогда его не было там. Не присутствуя лично при тех событиях, он не имел права говорить мне такие вещи, что накрепко осели у меня в подсознании и породили неоправданное чувство отвержение к мистеру Мартинесу! В действительности Рейн знал лишь то, что Эстер Каррингтон убили враги Мартинеса и этого оказалось достаточно, чтобы свалить всю вину на Альваро и опустить мое мнение об отце ниже плинтуса. У Рейна была понятная цель: рассорить меня с Тобиасом и Альваро — его заклятыми врагами. Увы, у него не получилось. Я хотел услышать о случившемся более тридцати лет назад и принять собственное решение. Вынести вердикт без помощи Рейнхольда Каттерфельда. — Нет, ты прав, Джером, единственный, кто виноват в ее смерти — я. Я удивился, что Альваро так честно и просто произнес это, но меня не убедили его слова, и я кивнул продолжать. — Моя вина в том, что я позволил ей войти в этот мир. Твоя мать была весьма, как бы это назвать… восприимчива к окружению. Если она находилась в одном обществе, она с легкостью принимала его правила. Если попадала в другое, подстраивалась под других, в корне разрушая предыдущие правила. Понимаешь о чем я? Она умела выживать, но была слишком наивна. Парадоксально, да? Но Эстер была такой, — с улыбкой на лице произнес мужчина, вспоминая прошлое. — Она верила всему, что ей говорят. Буквально всему. Она не признавала, что люди могут ей врать. Хотела угодить каждому. Не говорила грубых слов, почти всегда молчала или неловко улыбалась, никогда не вступала в битву, если знала, что проиграет. Она была самым умным, добрым и невинным человеком, которого мне удалось повстречать за жизнь. Поэтому я и влюбился, как последний мальчишка. «Стыдно признаться, что моя дочь оказалась той еще… той еще распутницей. Моя Эстер… не знаю, какими мыслями она руководствовалась… Она соблазнила женатого мужчину. Не просто соблазнила и поддалась греху, но и забеременела.» Удивительно, как расходиться мнения Эстер Каррингтон и Альваро Мартинеса об одном и том же человеке — моей матери. Одна видит в ней, едва ли не дьяволицу во плоти, которая соблазнила мужчину в браке, а второй — ангела, спустившегося с небес. Исходя из услышанного, как мне относиться к матери, которую я совершенно не помню?.. — Эстер приняла меня, хотя я совершенно не подходил ей. Мужчина намного старше, с опасной работой, опасным бизнесом и тремя детьми в браке. Однако она захотела быть со мной, несмотря на то, что никто и никогда не должен был узнать о наших отношениях. Она согласилась скрывать их до самого конца, лишь бы быть со мной. По тому, как Альваро не прекращая стучал пальцами по столу, я понял, что тот предельно напряжен. Ему было неприятно вспоминать что-то, пускай рассказ и не пришел к главной кульминация. Похоже, в их отношениях не все было так гладко. Боготворить человека недостаточно для того, чтобы быть вместе. Я также боготворил Рейна, пока не узнал о его преступном бизнесе. Это у нас семейное с Альваро. — Ты знаешь, как мне удалось стать из обычного ростовщика, считай, уличного бандита, тем, кем я есть сейчас? Все эти деньги, компании, связи не могли взяться на ровном месте у сына простого рабочего. Даже с прошлым нашей семьи я ничего не смог бы добиться, потому что после Второй мировой, когда твой прадед был главой семьи, мы обанкротились. — Это имеет какое-то отношение к рассказу о смерти моей матери? — я выразительно приподнял бровь, не понимая, к чему тут вообще это. Я не желал слушать о тяжелом прошлом своего отца и семьи, в которой не рос ни дня. У меня оно тоже было тяжелым. Пусть не пытается вызвать во мне жалость. Бесполезно. — Это имеет прямое отношение, мальчик мой, — поучительно произнес мистер Мартинес, придвигаясь на край дивана, поближе ко мне. Он внимательно посмотрел на меня и поднял вверх три пальца. — Есть несколько способов подняться наверх: стать постельной игрушкой, убить или же сделать предложение от которого нельзя отказаться. Я остановился на последнем варианте и сделал одно такое своей первой жене — Инме. Мистер Мартинес вновь внимательно смотрел за моей реакцией, но ее не последовало. Я в душе не чаял не то, кто такая эта Инма, даже имени первой жены не знал! — Инма всегда знала, что отец выдаст ее замуж не по любви, вот только право выбора среди предложенных мужчин оставил за ней. Все представленные ее отцом женихи не отличались качествами, которые Инма видела в своем будущем муже. Я пообещал ей быть идеальным партнером взамен на предоставление мне возможностей и средств ее отца. Тесть изначально не одобрил наш брак, так как я был самой худшей кандидатурой, однако я прыгнул выше головы, чтобы задобрить его. Он благословил нас и я женился на Инме, стал тем мужем, которого она всегда желала. Я никогда не любил ее, но и не ненавидел. Инма стала хорошей подругой и я был верен ей. Но потом появилась твоя мать, Джером, и перевернула мою жизнь. Инма узнала об Эстер и напомнила мне об уговоре: или я избавлюсь от Эстер и та останется жива, или же Инма избавиться от моей возлюбленной своим способом и подаст на развод, что бы значило потерю опоры для всего моего только начавшего давать прибыль бизнеса. Кажется, я начинаю понимать Альваро. Его поставили перед выбором. Любовница или дело всей жизни. Сложный выбор для таких людей, как мистер Мартинес. Тяжело отказаться от собственных амбиций ради человека, к которому чувства могут перегореть в любой момент. — Я решил отослать Эстер из Мадрида. Она была умной девочкой и я объяснял ей все прямо: она умрет, если останется здесь, и вдобавок потопит меня вместе с ней. Я не верил в то, что с помощью любви можно преодолеть все сложности, Эстер тоже не страдала излишней мечтательностью относительно нашего будущего. Все было понятно с нашей первой встречи… Молоденькая иностранная студентка, которой к ее счастью или к горю, повезло встретиться со старшим состоятельным мужчиной. Не иронично ли? Пускай я и не был студентом, но тоже встретил такого же мужчину, как и мать, в свое время. То, что возникло между нами с Рейном, однажды вспыхнуло и между моими родителями. Что это как не проделки судьбы? Чертовски жестокой и коварной. — Она уехала? — осторожно спросил я, после затянувшейся паузы. — Да-да, — спохватился ответить мужчина, выныривая из воспоминаний. За время разговора тот так и не прикоснулся к кружке возле него. — Эстер вернулась в родную глубинку. Мы окончили наши недолгие отношения, попрощавшись навсегда, однако… Эстер вернулась ко мне через год. На руках шестимесячный кричащий комок. Я сразу сложил, что к чему… Эстер никогда бы не смогла избавиться от нашего ребенка, да и я бы никогда не попросил ее уйти, если бы знал, что она уезжала из Мадрида в положении. Не знаю, что сказала тебе мать Эстер, та старая карга, но мы с Эстер любили тебя. Просто мир, в котором ты родился, всегда претил любви, не важно родительской или романтической. Все говорили мне, что Мартинес приказал бедной девушке сделать аборт. Все говорили, что та девушка была меркантильной сукой, что жаждала от Альваро лишь денег за ребенка, поэтому специально родила, чтобы получить больше денег. Однако все было не так. Альваро любил мою мать и, если бы не угроза его законной жены, он бы ни за что не отказался от нее. Он даже не знал обо мне, пока мать не принесла меня к нему! Я никогда не был нежеланным ребенком… Такая мысль вселяла в мое сердце глупую предательскую надежду. — В городе слухи расползаются быстро. Кто-то из моих парней, верный семье Инмы, прознал о ребенке и доложил моей жене. Она приказала убить мать и ребенка. Я не знал о заговоре за спиной, был слишком молод и неразумен. Для того, чтобы защитить вас, отправил Эстер обратно в Британию, обещал позаботиться о вас, снять жилье и оплачивать все расходы, однако своими же руками погубил вас… Мужчина сильно сжал сложенные в замок руки до покрасневших костяшек. — По пути назад Эстер и тебя похитили. Мне сказали, что ее убили сразу же. Ее тело уже остыло, когда я ее нашел… Тебя похитили. Я знал, кто стоит за всем этим. Ты был ребенком, совсем еще маленьким, это и стало причиной почему Инма поддалась на мои мольбы и отпустила тебя. Она тоже была матерью и не могла просто так лишить невинное дитя жизни, пускай что бы она там не говорила. В обмен на твою жизнь я пообещал ей никогда не встречаться с тобой, не говоря уже о том, чтобы делать наследником. Ты должен был стать никем ради твоего же блага. Никакого выкупа не было и в помине. Никто не пытался похитить меня ради денег. Мою мать также убили не из-за каких-то зеленых бумажек. Миссис Каррингтон сообщили, что за меня просили деньги, ведь похищения с целью подзаработать намного прозаичнее для старушки, чем похищение с целью мести. Мести за измену. Иронично, что в этом мире все всегда скатывается к ней. Только в тот раз моя мать оказалась разлучницей, а теперь я почувствовал на собственной шкуре, как это пережить измену. Это ли не мое наказание за деяния родителей? — Мне сказали, что вы отомстили за мою мать. Это правда? — Все, кто приложил руку — умерли в муках. Я провел чистку в своих рядах после случившегося. — А как же ваша жена? Это она приказала убить мою мать. Вы отомстили ей? — Инма… — замялся мужчина, не в силах найти нужное оправдание перед сыном за смерть его матери. — Можете не пытаться что-то придумать. Я все понимаю. Без нее, вы бы стали никем. Вы выбрали жену, несмотря на то, что вашу возлюбленную убили по ее приказу, — я сделал глоток и раздраженно вздохнул. — Хах, любовь! От Альваро не остались скрыты нотки моего сарказма. — После смерти Эстер наши отношения с Инмой пошли ко дну, — поспешил тот ответить, устрашенный моей реакцией. — Она избавилась от настоящей соперницы и даже если я заводил связи на стороне, никогда не пресекала их. Инма понимала, что второй Эстер я не заведу. Не посмею рискнуть жизнью девушки и своим состоянием. Несмотря на возрастающий с каждым годом авторитет и бизнес, я все еще помнил, кому был обязан. Второй ошибки я не допустил… Я никого в жизни не любил так, как твою мать. Никого и никогда. Это была одна единственная настоящая любовь на всю жизнь, мальчик мой. Так же, как и у меня с Рейном. Очевидно, моногамность у меня от отца. — Рейн прав: вы виноваты в ее смерти, потому что не остановили, когда должны были. Дважды. Вы позволили ей войти в этот мир, прекрасно зная, что здесь небезопасно и также не остановили, когда она возвращалась домой со мной, хотя наверняка знали, что ваша жена никогда не оставит мою мать в покое. Моя мать стала врагом опасных людей лишь потому, что выбрала вас. Моей матери нужно было быть умнее и не возвращаться к вам после моего рождения. Любовь сделала ее глупой и слабой. Любовь к вам ее погубила. Хах, меня разочаровывает, что в последнее время я только и думаю, что о правоте Рейна в каждой мысли и решении… Возможно, я выбрал неправильную сторону?.. Нет, что за глупые мысли? Конечно, правильную. Рейн ошибся в одном — Тобиас не виноват в том, что Рейну подсыпали наркотики в тот роковой вечер. Возможно, у Рейна есть еще один враг на стороне, но это точно был не Тобиас. Мистер Каттерфельд знал, как я люблю Рейна и не посмел бы специально очернить его перед моим взором изменой. Я буквально выпал из мира, когда узнал об измене. Рейн, Клаус и Отто ошибаются. Возможно, не врут, но ошибаются, потому что и сами не ведают правды. — Ладно, я узнал все, что хотел, — я больше не желал слушать о своей матери и отце, которых не знал более тридцати лет. Время воссоединений давным-давно прошло. — Давайте поговорим о делах. Вы правда хотите передать мне компанию? Мистер Мартинес несколько раз быстро моргнул, приходя в себя от резкой смены темы, но живо собрался. — Если ты того желаешь. Да, они с Мэтью прямо заладили. «Как хочешь», «что хочешь». Раздражает! — Я хочу, чтобы вы кое-что уяснили: мне не нужна компания. Не нужно ничего, что касается вашего бизнеса или наследства Мартинес. Мое желание — встретиться в сыном и найти безопасное место. Вы с мистером Каттерфельдом сможете это организовать? Более я вас ни о чем не попрошу. — Но это твое наследство! Единственное, что я могу дать! — вскрикнул тот, проигнорировав мой вопрос. Его лицо отражало явное недовольство. Прямо, как у Мэтью. — А вы спросили, хочу ли я его? Вы подумали, что будет, когда ваши люди узнают, что вы столько лет врали о наследнике? Думаете, они поверят, что компанию вы отдали обычному секретарю? А если и поверят, представляете, что произойдет? Я не желаю быть втянутым. Я против. Вновь тяжело вздохнув, я откинул челку назад и посмотрел на мужчину. Мистер Мартинес никогда не решится на то, что уже решился я. — Вы не расскажите о том, что я ваш сын, и оставите Мэтью там, где ему и место. Он подойдет на эту роль куда лучше меня и вы сами хорошо это знаете. Он столько лет учился и был рядом с вами, чтобы однажды перенять от вас управление. Мэтью заслуживает все то, что вы можете ему предложить. Не хочу отбирать у него это только из-за кровного права. Не хочу ни власти, ни денег, лишь спокойствия и безопасности для сына. Никаких «но», мистер Мартинес, я все решил. Никто из присутствующих людей в моей жизни никогда не ставил мое мнение в расчет. Я не говорю о Рейне, тот совершенно с ним не считался, считая себя старше и мудрее. Тобиас прислушивался, но все равно делал так, как задумывал изначально. Дамиан видел во мне мальчишку, не способного сделать и шаг не под его строгим надзором, как и Дитер, который видел во мне ходячую проблему. Питер считал общение со мной всего лишь работой, ему и не нужно было внимать моим словам. Один лишь Эберхард внимал моим словам, как воспитанный мальчик, но как долго то будет продолжаться? Еще лет десять и Эберхард выйдет из-под моего контроля. Слабые попытки упросить прислушаться к моему мнению рано или поздно будут отброшены на задворок. Чтобы этого не случилось, пора брать дела в свои руки. Риторика должна стать жестче. Я должен прямо говорить о том, что хочу и ненавижу. Скрывать свои мысли, эмоции — бесполезная трата усилий. Проще показать всем то, что я думаю на самом деле. Проще доказать, что ко мне лучше прислушаться, чем отвергнуть. Все они должны понять, что я более не буду воспринимать их отказы или умалчивания, как что-то должное. Прошло время, когда Джером Эванс свято верил каждому слову. Возможно, излишняя доверчивость у меня в крови от Эстер Каррингтон. Глупая и бесполезная черта, которая принесла столько боли в ее и мою жизнь… Со слов мистера Мартинеса моя мать пыталась подстроиться под общество, в котором та находилась. Я так не могу. Уж проще поставить это общество перед фактом: я с ними лишь из-за того, что нуждаюсь в чем-то, и жду взамен то, чего желаю сам. Им нужен мой сын, я готов предоставить им его, как козырь для победы в разумных границах, а мне — место, где меня с ребенком никто не найдет. Я уже не прошу о новой жизни вдали от Рейна. Мужчина найдет меня даже на краю света. Сейчас я желаю лишь спокойного детства для Эберхарда. Если Альваро и Тобиас готовы мне это пообещать, я останусь рядом с ними так долго, как нужно. А если нет… Что ж, придется обдумать второй план, вплоть до того, чтобы вернуться к Рейну. Все было бы проще, не будь между Рейном и Тобиасом смертельной обиды прошлого, из-за которой те грызутся подобно беспризорным псам. Если бы я знал причину, вероятно, мне бы удалось помирить их. Я бы вернулся обратно к Рейну. Эберхард бы встретился со столь обожаемым им отцом. Я бы уговорил Рейна отказаться от незаконной торговли оружием, вернуться к прежнему законному бизнесу. Все бы сложилось идеально. Думаете Рейнхольд Каттерфельд не прислушается ко мне? Не примет мои условия? Нет. Теперь власть у меня в руках. Именно сейчас он заткнется и выслушает меня. Возможно впервые в жизни, но ему придется это сделать, чтобы вернуть меня и Эберхарда назад. «Пока ты рядом со мной, можешь получить что угодно, только попроси. Как раньше. Одно твое слово — и все будет у тебя.» У меня всегда был карт-бланш, лишь я глупый не пользовался им. Общество вбило в голову, что плохо пользоваться чувствами другого человека, но кто сказал, что я не могу? К черту общественное мнение! К черту правила и бессмысленные моральные законы! Когда дело касается любви, ты должен использовать все по полному. Выжать из этого все, что в силах. Почему я вообще боялся принимать что-то от Рейна? Если бы я был более зрел, возможно, ничего бы не случилось. Каким же я был неразумным глупым мальчишкой! Хочет того Альваро Мартинес или нет, но я не желаю его наследия. Относительно этого вопроса мой ответ — однозначное и непереубедимое «нет». — Отлично, — я хлопнул в ладоши после того, как Альваро так ничего и не ответил. Похоже, тот не нашел внятный ответ. — Никто не должен узнать о том, что я ваш сын. Так будет лучше для всех. — Ты забываешься, Джером, — устало вздохнул мужчина. — Младший Каттерфельд даже без тебя сможет обыграть ситуацию в свою пользу с помощью этой информации. Стоит лишь ему сказать об этом, пустить слух, и, как ты сам сказал, начнется кровопролитие. Единственное, что его сдерживает — ребенок. Он не решится сказать что-то, пока Эберхард у нас… Как бы то ни было, все тайное рано или поздно становится явным. Что-что только что я услышал? Он серьезно собирается угрожать жизнью ребенка перед Рейном, дабы тот признал поражение? Жизнью моего ребенка?! — Вы ничего не сделает с моим сыном, — я встал и отошел к окну, подальше от мистера Мартинеса. После этих слов мне претило его присутствие. — Даже не думайте, что я подставлю его под риск ради вашей победы. Забудьте. Внутри разрасталась ненависть к самому себе за то, что я мысленно выгораживал мужчину ранее. Альваро Мартинес — хороший человек? Нет, похоже я забывался из-за подсознательной радости от обретения отца. Также, как и с Рейном в начале отношений, я начал идеализировать мистера Мартинеса, забывая, кто он такой на самом деле. Сначала он жестокий наркобарон, который без проблем лишает жизни людей за небольшие оплошности или невовремя оплаченные деньги за дозу, и лишь потом, в самую последнюю очередь, мой отец. Как я вообще мысленно могу называть его отцом после того, как он буквально угрожал жизнью моего ребенка? Это отвратительно! — Он ведь даже не твой сын! Мальчик мой, у тебя будут еще родные дети! «Все же свой ребенок — роднее чужого. Ты почувствуешь разницу, как только возьмешь сына или дочку на руки.» Ах, так вот почему мистер Мартинес настойчиво советовал мне завести собственного ребенка! Он уже тогда заботился о продолжении своего рода. Как же мерзко осознавать, что единственное, что он во мне видит, это лишь свою кровь. То, что будет передаваться из поколения в поколение благодаря ему. Отвратительно! Как хорошо, что я больше не собираюсь заводить детей. Возможно, раньше я и мечтал о большой семье, вот только сейчас я осознавал, что эта мысль — блажь, когда вокруг меня постоянно война. Эберхард растет во время того, как его семья убивает друг друга. С какой стороны не посмотри, этот мир, не место для еще одного ребенка. — Я говорил вам ранее и повторюсь вновь: кровь — последнее, о чем я забочусь, — произнес я, опираясь на старый подоконник. Пальцы сжались на нем, силясь сломать. — Я считаю Эберхарда своим сыном, раньше считал мистера Каттерфельда своим отцом и мне плевать, что они никак не связаны со мной кровно. Вы не имеет права говорить мне о крови после стольких лет отсутствия! Только не вы! — Твой отец — я! Мистер Мартинес резко встал и направился ко мне, но я остановил того, подняв руку. — Лишь биологически. Для меня вы, мистер Мартинес, всего лишь начальник и человек, который приютил во время слабости. Я благодарен вам, но не более. Ни о каких родственных связях и речи быть не может после того, как я столько лет рос без вас. — Ты все еще обижаешься из-за того, что мне пришлось тебя спрятать? Моя вина в том, что я хотел уберечь тебя от Инмы?! Я защитил тебя! — Вы хотели поступить, как лучше, я понимаю и ценю этот поступок, но, увы, вы провалились, как мой отец. Вы за столько лет ни разу не поинтересовались обо мне, а вспомнили только, когда я стал нужен. Это ли не говорит о вашем безразличии? — я внимательно посмотрел в столь же темные, как и мои, глаза мистера Мартинеса. — Сейчас и впредь я не желаю быть с вами связан. То, чем вы занимаетесь, мистер Мартинес, опасно для моей семьи. — Но я — твоя семья! — Нет, моя семья — это я и Эберхард. Я помогаю вам сейчас из-за чувства долга перед мистером Каттерфельдом и будущего своего сына, а не ради нашей с вами родственной связи. Я вернулся не для воссоединения с отцом, которого никогда не знал, а покончить с войной и забрать Эберхарда. Это правда. Я чувствую себя обязанным перед Тобиасом Каттерфельдом. Изначально мы соглашались на взаимовыгодную помощь. Я предоставляю ему акции, с помощью которых он побеждает над Рейном, а он — помогает мне начать новую жизнь. Однако Тобиас остался в ней даже спустя столько лет. Он никогда не забывал обо мне и Эберхарде после того, как использовал впервые. Мистер Каттерфельд заботился о нас, хотя был не обязан. Перед тем, как навсегда распрощаться с этим преступным миром, я должен расплатиться с ним за доброту. — Пожалуй, на этом все. Когда созреете поговорить о делах, вы знаете, где меня найти. Я направился к выходу, миновав мужчину, так и не посмотрев на него напоследок. Такой должен был стать конец той части моей жизни наследника, которая никогда не должна была начаться. Я использовал имя семьи Мартинес лишь единожды для того, чтобы остаться в доме Оливера. Более такого не произойдет. — Эван! Я вздрогнул, услышав знакомое имя. Никогда не любил его. На подсознательном уровне оно ассоциировалось у меня лишь с чем-то темным, неприятным и теперь я понимал причину. Я никогда не был Эваном Мартинесом. Эта часть затерялась где-то в трагичном прошлом. Остался лишь Джером. Я не принадлежу ни Мартинесам, ни Каттерфельдам. Просто Джером. Сам по себе, не отяжелен родственными обязательствами. — Никогда не зовите меня так вновь. Дверь за мной захлопнулась, навсегда разделяя нас с Альваро Мартинесом, как отца с сыном.