Вопреки всему

Дверь за нами захлопнулась, оставляя охрану в недоумении от происходящего. Я ни на секунду не отлипал от мужчины. Мы не могли разорвать объятья, заново исследуя тела друг друга. Рейн небрежно пихнул меня к стенке и я несильно ударился головой об нее. Он тут же вновь накрыл мое тело своим и, будто извиняясь, начал покрывать шею поцелуями. Я подставлялся под дарящие давно позабытые ощущения прикосновения, желая ощутить их вновь еще раз, еще и еще, до конца своей жизни вдыхая этот манящий аромат зеленых яблок. Одна рука Рейна безжалостно оттягивала мои волосы назад, заставляя еще больше прогнуть шею, пока вторая прижимала мою поясницу к нему. Трения мужчины пахом об мой создавали требуемый Рейном эффект. Я возбудился, как школьник, настолько сильно, что был готов кончить, как только он запустит руку мне в трусы. — Ты мокрый, — прорычал тот над ухом, нежно прикусывая мочку. Я вспыхнул от того, как Рейн вульгарно указал на мою излишнюю возбужденность, но после осознал, что мужчина намекал на состояние моей одежды. Снег растаял, как только я оказался в помещение, и моя кофта, как и штаны с обувью, оказались насквозь промокшими. Я не обращал на это внимание, так как был слишком занят мужчиной перед собой. — Тебе нужно в душ. Нельзя, чтобы ты заболел, котенок. Казалось, тот и сам понимал эту потребность, но ни на мгновение не отступая от меня, прижимаясь к моей мокрой одежде. Его горячее дыхание на моей успевшей остыть после бега коже, сводило с ума. — Пошли со мной, — попросил я того, цепляясь руками за мощную шею. Мне было плевать, что по виду он только-только вышел из душа. Мне не на миг не хотелось разрывать наш контакт. Слова Тобиаса о скорой смерти Рейна заставили меня заново переосмыслить важность наших отношений. Если что-то пойдет не так и Рейн покинет меня, я хочу чтобы именно эту ночь я запомнил, будучи с ним так близко, как мы не были, пожалуй, никогда. Рейн, наконец отступился от меня, чтобы направиться в душ, но я в тот же момент прижался к нему сзади. Тот лишь хмыкнул и позволил мне залезть ему под руку, снова в его объятья. Вдруг из коридора послышался грохот и я оцепенел, еще сильнее вжавшись в мужчину. Нет, Альваро и Тобиас не успели бы меня нагнать. Они бы не послали своих людей прямо в жилой район. Потасовка в стране, неподвластной ни Каттерфельдам, ни Мартинесам в людном месте вызвала бы ненужный для обеих сторон ажиотаж. Само присутствие таких особ в стране не сулит ничего хорошего для местных. Заметив мое замешательство, Рейн кивнул, будто спрашивая, почему я остановился. — Нам нужно поговорить, — произнес я, превозмогая желание. Возбуждение возбуждением, но логика вопила сообщить Рейну об услышанном от мистера Каттерфельда до того, как все не стало поздно. — Этот разговор можно отложить, когда мы закончим то, что начали. Мужчина вновь прижал меня к себе спереди и потерся носом о мою макушку. Я таял от невиданной ранее нежности и готов был в любой момент отказаться от лишних разговоров, однако… это не было лишним разговором. Если я вернулся, если я решил дать второй шанс этим отношениям, мы должны научиться разговаривать друг с другом. Оба. Сколько бы проблем мы избежали, если бы Рейн не умалчивал о важном, а я не скрывал все в себе?.. Будь так, мы бы не стояли сейчас здесь, истерзанные тем, что уготовила нам судьба. — Нельзя, — мотнул я головой. Рейн спустил одну руку мне на пах, от чего я крупно вздрогнул всем телом. Волна немного поутихшего жара вновь накатила. Я не узнавал реакций собственного тела. В руках Рейна оно становилось что тряпичной игрушкой, с которой мужчина мог делать, чего только изволит фантазия. Я успел позабыть, как это, когда над тобой берут власть в постельных делах. С Адамом зачастую я брал инициативную роль… — М-мне есть, что сказать, Рейн. Пожалуйста… — простонал я тому на ухо, когда вторая его рука сильно сжала мою ягодицу. Это безумие какое-то! — Говори, я тебя слушаю. Вторая рука мужчину тоже переместилась назад. Оливер выделил мне свои штаны, которые оказались немного велики, поэтому Рейн с легкостью мог играться моими ягодицами, без усилий разводя их. От такого жеста мне становилось настолько неловко, что и слово из горла не лезло. Я вытянул руки перед собой, заставляя мужчину отступить. Тот уставился на меня недовольным взглядом. В его глазах плескались искры разгорающегося пожара, желающего сжечь нас вместе, а я будто забирал у него горючее. Рейн хотел меня так же сильно, как и я его. Мы оба желали воссоединиться спустя долгое время, но у меня перед глазами стоял образ Тобиаса. Возможно, я уже опоздал и Рейн понесет непоправимые потери из-за моего молчания… — Я знаю о завтрашней встрече. Не ходи туда. Я тебя прошу, нет, умоляю, не иди! Мистер Каттерфельд планирует сделать что-то ужасное! — Ты был с моим дядей? — удивился тот, явно не ожидая такого. После моих слов Рейн поубавил пыл. — Да, но это не важно! Прошу, Рейн, не ходи туда… Я вновь приблизился к мужчине, намертво вцепившись в его халат. — Не волнуйся, малыш, ничего не случится. Мой дядя с Мартинесом тоже будут там. Он не посмеет что-то сделать, когда там будут их люди. — Он сказал, что убьет вас всех за один раз! Всех твоих союзников! — Ты что-то неправильно понял, Джером, — Рейн снова прильнул ко мне, нежно взяв мое лицо в руки. В его глазах не было ни доли беспокойства после моих слов. — Завтра будет встреча, которую организовал для всех нас я. Мой дядя, Мартинес, Керны, Вагнеры, Фернандесы и еще множество знатных семей нашего круга прибудут в Лондон, на нейтральную территорию, для этого. Мой дядя не настолько выжил из ума, чтобы устроить потасовку прямо там. Охрана будет серьезнее, чем обычно. — Но!.. — Рейн не дал мне договорить, затыкая поцелуем. — Все будет хорошо. Хочешь, пойдешь со мной? — Пойду! Даже если бы ты не спросил, пошел бы… Давай возьмем побольше охраны? Скажи Эйзенманну, чтобы приготовился получше. — Вау, малыш, когда ты научился командовать? Мне нравится, — усмехнулся тот и снова прилип к моей шее, на которой уже начали проявляться алые пятна. — Рейн! — Ладно, — вздохнул тот, сдаваясь. Мужчина поправил халат, который немного вздыбился в причинном месте, и пошел прямиком к дверям. Клаус стоял за ней, не сойдя с места, где мы его оставили. Я не слышал, о чем те перешептывались, но на душе стало легче от осознания того, что хотя бы Клаус будет знать о возможной опасности. Меня искренне поразило то, что Рейн никак не отреагировал на мои слова, но Эйзенманн напрямую отвечает за безопасность, он не может не принять во внимание вероятную угрозу. Вскоре мужчина вернулся и я решился спросить. — Ты не веришь мне? Тобиас сказал, что завтра все закончится. Я не хочу, чтобы… чтобы ты пострадал. Рейн прижал мою голову к своей груди и погладил, успокаивая. Меня убивало его безразличие к опасности. Я бежал сюда так отчаянно не для того, чтобы быть проигнорированным человеком, чью жизнь я пытался спасти. — Я верю тебе, Джером, но в действительности нет никаких причин для волнений. Хотя, признаюсь, мне лестны твои переживания. В следующее мгновение, Рейн подхватил меня к себе на руки и я тут же обхватил его ногами, чтобы не упасть. — Мне казалось ты немного отъелся в Мадриде, но сейчас вижу, что нет. — Рейн! — простонал я, умоляя не говорить такие вещи, но тот лишь шлепнул меня по ягодице и потащил прямиком в ванную комнату. Впервые я чувствовал такую легкость за долгое время. Нет, это не было возвращение к былому. Я и Рейн слишком изменились, чтобы прийти к прежнему финалу. Сейчас мы оба понимали, что начинаем новую главу. Новая во всех смыслах. Без лжи. Без утаек. С ярким выражением всех неудовлетворенностей и проблем. С прежней страстью, но новым заложенным смыслом. Как только мои ноги коснулась пола, Рейн тут же принялся снимать с меня вещи. Он боролся с ними, мокрыми, прилипшими к телу, иногда рыча, словно настоящий зверь. Я пытался помочь ему, но тот лишь отбрасывал мои руки, приказывая ничего не делать. Я был не в силах остановить моего зверя от безумного желания прикоснуться к моему телу, да и не хотел. Когда последняя часть одежды отлетела на пол, а я был запихнут в узкое помещение душевой кабинки, Рейн медленно, словно соблазняя, начал снимать с себя халат. Белая пушистая ткань была единственным барьером, разделяющим нас. Халат коснулся пола. Дверь кабинки закрылась. Мы оказались запертым в одном квадратном метре наедине. Безумная близость, которую никто из нас не мог первый нарушить. Оба не могли поверить в действительность происходящего. В то, что человек перед тобой, настоящий, не очередная явь или сон. Моя рука, раздельно с разумом, коснулась к груди мужчины и медленно, растягивая каждый миг, начала спускаться ниже. Я чувствовал, как под ладонью напряглись мышцы торса. Рука продолжила скольжение, пока вторая рисовала незамысловатые узоры на спине. Тяжелое дыхание мужчины надо мной заставляло дышать через раз. Я не мог разорвать зрительного контакта с Рейном. Он не трогал меня, но в его синих омутах я видел, как истончается нить терпения. Он был на грани. Я развернулся, дабы, наконец, включить воду. Мы ведь здесь для того, чтобы согреться, верно? Стоило воде политься и я чувствовал, как меня вжали в стену. Терпение испарились, не оставив и следа. Его член уперся мне в ягодицы, дразняще скользя между ними. Холодный кафель спереди и горячая спина мужчины сзади. Я не смог подавить стон контрастного удовольствия. — Рейн… — простонал я, опершись лбом о плитку. Холод помогал не сходить с ума. — Сейчас. Мужчина прекрасно знал, что я желал больше, чем просто прелюдия. Я хотел, чтобы он, в конце концов, коснулся меня снизу, в самых желанных местах, но тот лишь продолжал дразнить, настойчиво обходя их. Найдя где-то гель для душа, тот вспенил его на моем теле и начала медленно растирать мое тело, согревая после обморожения. Я стал податлив в его руках, словно пластилин. Рейн лепил из меня незамысловатые фигуры, пока я отвечал на каждое его маломальское касание. Он был моим искусным скульптором, а я — его податливой глиной. Ничто не могло разлучить нас, ведь мы оба знали, что идеальнее друг друга никого не найдем. Когда тот нечаянно коснулся головки моего вставшего члена, я не выдержал, и закинув руку назад, начал самостоятельно растягивать себя. Благо, на полочке в ванной стояло множество гелей на любой цвет и вкус. Я знал, как выглядит тот, которым пользуется Рейн. Тот самый, который сводит меня с ума один лишь запахом. Не сложно догадаться, к которому неосознанно потянулась моя рука. — Малыш, — прорычал Рейн, прикусывая мою шею. Мои действия завели его до предела. Он не смог долго смотреть на то, что я творил прямо перед ним. Моя маленькая шалость заставляла его желать меня до черноты в глазах, собственно, как и меня его. Он шлепнул мою руку и я без слов понял его жест. К черту, что давно не было, к черту, что без должной подготовки, все к черту! Мы нуждались в физическом контакте больше, чем когда-либо. Казалось, что если еще немного подождать и мы оба умрем в этой тесной душевой кабинке от переизбытка чувств. Переизбытка контакта, который никак не мог перейти к предсказуемому финалу. Рейн выключил воду. Я почувствовал руки на бедрах и невольно прогнулся, подставляясь. Пару мгновений и я был прижат огромным телом к стене, пока внутри все разрывалось от боли. Рейн никогда не церемонился в такие моменты, ведь знал, что удовольствия в итоге я получу куда больше, нежели боли. Да, и кто сказал, что такая боль неприятна? Рейн знал, что я обожаю ее поначалу, ведь, казалось, стоит немного испытать ее и нервы истончаются. Эффект в последствии становится еще более ощущаемым. Удовольствие перерастает во что-то новое, более приземленное и порочное. Я прикрыл глаза, пытаясь привыкнуть к ощущениям. Мужчина не двигался, даря мне момент передышки перед началом основного акта. Он накрыл мои руки своими, не давая тем сбежать в иное место, а ногами развел мои немного шире. Из глаз покатились искры, когда тот полностью вышел и вновь засадил по самое не хочу. Да, эти ощущения были ни с чем не сравнимы. Простой секс с Адамом без чувств в никакие подметки не годился тому, что я чувствовал сейчас. Всю глубину важности этого нельзя впихнуть в обычное слово «секс». Еще пару глубоких движений и я приспособился. Нашел правильную позу, тот самый угол и начал получать куда больше удовольствия, чем прежде. Я дернул правую руку, чтобы запустить ту вниз, но Рейн лишь еще сильнее пригвоздил меня к плитке. Я был не в силах пошевелиться. Обездвижен, обесточен, полностью под властью движений мужчины. Власть, которой мне так не хватало в постели. Вот оно — то, что я бы никогда не получил, будучи с другим мужчиной! Я никому не доверял настолько сильно, чтобы безвозвратно отдаться так, как Рейну, чтобы позволить небрежно вжать себя в холодный кафель, полностью передав контроль в иные руки. — Пожалуйста, дай мне… — просил я, захлебываясь стонами между резкими и жесткими рывками. — Нет. Я еще раз дернул рукой, но на этот раз мужчина вышел из меня и развернул мое тело. Перед глазами все закружилось, но Рейн вовремя подхватил меня и прижал спиной к стене. Еще пару мгновений и я понял, что смотрю сверху вниз на мужчину. Он подхватил меня руками, опер на стену и зафиксировав сверху. Мои ноги моментально оплели его бедра, а руки — шею. В такой позе я чувствовал Рейна еще глубже, от чего мне казалось, что я задыхаюсь с каждым очередным мощным толчком. Это не было похоже на обычный секс двух возлюбленных. В нас накопилось столько страсти, что казалось, мы отдувались за все года, которые потеряли из-за Тобиаса. Словно животные в течке. Грязно, развратно, похотливо. Никакой святости в этом нет, лишь крышесносное безумие. Мир сузился до размеров душевой кабинки. До одного единственного человека, который в отчаянности вбивался в мое тело, не в силах поверить в то, что держит меня в своих объятьях. Что я самовольно отдался. Что я снова принадлежу ему. Устав бесконечно просить Рейна дать мне прикоснуться к себе спереди, я удивился, когда тот вдруг сильно сжал мой член. Я вжался ногтями в его спину от внезапности. Темп движений ускорился, стал жестче. Мы приближались к финалу, и я невольно сам начал насаживаться, желая ощутить давно позабытое удовольствие. Несколько сильных толчков — и я почувствовал, как мужчина прижался ко мне. Пару фрикций — и я излился ему в руку. Рейн ничего не говорил, лишь продолжал тяжело дышать мне над ухом. Я был не в лучшем состоянии: чувствовал, словно из меня выжали все соки. Он еще некоторое время подержал мое тело на себе, не выходя из него, а потом аккуратно поставил на пол. Все закончилось также быстро, как и началось. Мы никогда прежде не занимались сексом так спонтанно и без подготовки. Обычно Рейн заблаговременно намекал на бурную ночь и я самостоятельно подготавливался, пока он приходил на все готовое. Кажется, теперь его это не волновало. Рейн больше не казался помешан на контроле так, как это было раньше. Не считая постели, конечно, где этот контроль был тем, в чем я нуждался. Больше он не пытался контролировать каждый мой шаг. С годами он становится мягче и я не могу не отметить, что мне безумно это нравится. Рейн смотрел на меня совершенно растерянно, словно не знал что стоит сказать после секса. Словно это был наш первый раз, когда никто также не мог подобрать слов, чтобы выразить все восхищение моментом. Я не сдержал улыбки, которая переросла в тихий смех. — Что смешного? — спросил тот, нахмурив брови. — Ничего, иди сюда. Я потянул того за затылок обратно к себе и поцеловал. Только сейчас я понял, что за все время, что мы занимались сексом, мы ни разу не соприкоснулись губами. Насколько же нужно было думать нижней частью тела? Ужас! После секса я еще раз затащил Рейна в душ, заставляя того вымыть все из себя. Раньше тот постоянно отказывался помогать вымыть его же сперму, но в этот раз он не сопротивлялся. Напротив, с удовольствием еще раз поплескался со мной в воде, не отлипая от меня ни на миг. Не помню, как мы оказались в постели. Сна не было ни в одном глазу, но так как Рейна буквально валило с ног, я прилег рядом с ним, перебирая пряди его волос. Больше он не стригся под ежик. Отросшие волосы ему шли, а челка молодила на несколько лет, скрывая мелкие морщинки на лбу. Рассматривая Рейна так близко, я заметил несколько складочек, которых не было раньше. Пока я все еще был молод, полон сил и был готов идти хоть на второй заход, Рейн устало валялся на постели. И хоть я понимал, что все дело в его режиме сна, но не мог не винить себя. Я не мог представить, как он пережил эти четыре года. Я страдал от кошмаров целых три года после расставания, тоска и скорбь о нашем прошлом мучила меня еще больше. Лишь на четвертый год, уйдя с головой в работу и новые отношения, я смог отвлечься. Не забыть, а именно отвлечься, ведь в пылу новой активной жизни сложнее осознать, с чем связаны твои постоянные волнения. А как Рейн? Вряд ли у него был любовник, да и в общем человек, готовый поддержать. Рейнхольд Каттерфельд был одиночкой. Ему сложно довериться кому-либо, а после моего предательства — подавно. Он носил всю злость, обиду, разочарование и тоску в себе, накапливая годами. И после того, как он столько лет планировал мое возвращение, я лишь снова причинил ему боль. Пытался надавить побольнее, хотя подсознательно чувствовал, как ему уже и так чертовски тяжело. Рейнхольд Каттерфельд, безусловно, был сильным человеком, но и крепчавший в мире камень подвластно расколоть. Мне повезло, что Рейн не сломался за это время. Возможно, еще немного — и я бы никогда более не ощутил счастья находиться рядом с ним. Кто виноват в его душевных ранах, как не я? Кто виноват в том, что его взгляд стал глубже и тяжелее? Кто виноват в его новых морщинах? Кто виноват в том, что ранее никогда не ластившийся после секса мужчина, отчаянно держит меня за талию, охотно подставляясь под мои поглаживания? Кто, как не я, своими поступками сотворил это с ним?.. Хотя нет. Не нужно взваливать вину лишь на свои плечи. Тобиас Каттерфельд виноват в этом не меньше моего. Я был лишь пешкой в его большой игре. Пешкой, которой отныне не собираюсь быть. — Расскажи мне, почему ты так ненавидишь своего дядю. Не лучшая тема разговора после секса, но мне нужно узнать правду о прошлом. То, что творит Тобиас… должна быть причина его ужасным поступкам. Он разрушил жизнь не только своего брата, племянника, а, возможно, и сына племянника в скором будущем. С трудом верится в то, что этому нет внятной причины. Я слишком долго не хотел влезать в их отношения, но когда они непосредственно коснулись меня… Я должен знать. Ради себя. Чтобы переступить через это противоречивое желание оправдать мистера Каттерфельда и больше никогда не видеть в нем благодетеля. — Малыш, я хочу спать. — Я не отстану от тебя, пока ты не расскажешь. Давай. Я пихнул мужчину ногой и Рейн наигранно широко зевнул, но нехотя соизволил начать рассказ. Мне было известно, что ненависть Рейна возникла из-за натянутых отношений его отца с Тобиасом. Братья Каттерфельды осознали ненависть друг к другу, как только достигли разумного возраста. Проблема заключалась даже не в наследстве, нет, оно стало лишь одной из причин, которая раскалила борьбу… Бабушка и дедушка Рейна, отец и мать Тобиаса, долго не могли зачать второго ребенка. Спустя тринадцать лет у них это получилось и, что естественно, столь долгожданному ребенку отдали все внимание уже не молодые родители. Старший, в общем-то, никогда и не желал чрезмерного внимания к своей персоне. Его заботило лишь будущее и наследство семьи, которое по праву должно было достаться ему. — Отец рассказывал, что мой дядя с детства завидовал тому, что имел он. Их родители слишком разбаловали младшего ребенка, из-за чего тот считал, что может получить все, что желает. Любовь и внимание родителей, компания, акции, деньги — он хотел все лишь потому, что считал своим по праву рождения. Он был жаден и не собирался делиться с братом, вот только мой дед, как ты уже должно быть знаешь, был человеком консервативных взглядов. По его мнению именно старший сын, мой отец, должен был получить в наследство кресло руководителя и, что логично, большую часть акций. Когда дядя понял, что его отец не даст ему ничего, кроме обещанных тридцати двух процентов, тогда как Каттерфельды в то время владели контрольным пакетом в восемьдесят пять, это вывело его из себя. Дядя объявил войну моему отцу. — А что их родители? Твои бабушка с дедушкой никак не отреагировали на грызню детей? — Ты правильно назвал это «грызней». Они считали их конфликт не более, чем детской потасовкой. Здравой конкуренцией, которая должна была закалить дух моего отца, как наследника, и дяди — как будущего предпринимателя. Вот только они и не догадывались, что их конкуренция была далека от здравой. После поздних родов бабушка ослабла и умерла, когда моему дяде было пятнадцать. Она не застала момент, когда оба переросли из драк с синяками в более опасные игры с деньгами и властью. Дедушка умер через пять лет, полностью передав все в руки моего отца. После похорон отец стал официальным главой семьи, а я признан его наследником. Дядю не устраивало то, что вся власть досталась нам из-за того, что отец был старшим ребенком. Именно тогда и началась их война в открытую. Рейн неспешно вел рассказ, временами зевая. Было видно, что сон заботил его больше, чем история семьи. В каком-то смысле я понимал его. Это была не его история. Просто из-за эгоистичного желания Тобиаса Каттерфельда иметь все, чем руководствовался брат, война затронула Рейна, передалась тому по наследству. Это была не его война, но она стала его, когда рассказ подошел к тому моменту, как Тобиас начал ошиваться возле меня. Интонация Рейна приобрела стальные нотки и, что главное, тот более не зевал. — Помнишь первый раз, когда ты ужинал в доме дяди? Ты тогда сильно обиделся на то, что я ворвался туда со своими людьми. — Да, тогда я впервые познакомился с Изабель, — кивнул я, припоминая тот момент. Мы с Рейном поссорились по прибытии домой. Тогдашний Рейн не умел показывать эмоции, как обычный человек — ярко и открыто. Он знал лишь чувство раздражения и злости, которую и выплеснул на меня, не объяснив за что. На тот момент я знал, что у Рейна остался только дядя и хотел наладить с ним связь, как с последним родственником, который, к тому же, весьма искренне интересовался нашими отношениями. Рейн знал, что у интереса Тобиаса есть скрытая подоплека, но я впритык не видел ее, ведь мой малословный любовник не соизволил открыть рот, чтобы сообщить мне причину! Оборачиваясь на прошлое, я понимал, что Рейн за десять лет совместной жизни едва ли что сказал о своем прошлом, а еще меньше — о семье. На это была причина, а я, дурак, предпочел не замечать и злиться по пустякам. — Котенок, в те времена ты был таким глупеньким, что вряд ли бы поверил мне, скажи, что я просто переживал. Ты скорее бы надумал обо мне образ страшного монстра, который не хотел позволять тебе общаться с другими, чем поверил бы в правду. «Глупенький»? Это задело меня, но не настолько сильно, как должно было, ведь Рейн был прав. В те времена я не был сильно уверен в том, что мужчина волнуется обо мне. Скорее, я бы поверил в его чрезмерное желание опекать меня, которое доходило до того, что он попросту запер меня в поместье, отрезав от связи со внешним миром. По сути, это он и сделал, ведь в незнакомой стране, где каждый разговаривал на незнакомом мне языке, даже прислуга, я боялся и носа высунуть за порог каменного замка Каттерфельд. Однако он не запер двери поместья, они всегда были открыты, и я всегда мог выйти. Это я был тем, кто запер себя там на долгие года, пока не набрался достаточно сил, чтобы начать социализироваться. — Ты волновался? — улыбка расплылась на моем лице. Да, я оказался прав, в тот день злость Рейна не возникла на пустом месте. — Конечно. А ты бы не волновался, если бы твой любимый пошел без охраны в дом убийцы твоих родителей? Улыбка стремительно исчезла с моего лица. — Убийцы?.. — удивление было настолько сильным, что я не мог сложить воедино предложение. — Он… мистер Каттерфельд… твоих родителей?.. Рейн потянул меня вниз и уложил на подушку возле него. Мужчина приподнялся и подпер рукой руку, внимательно всматриваясь в мое лицо. Его рассказ стал сумбурным и временами обрывался. Я чувствовал на физическом уровне, как тому неприятно вспоминать события той роковой для Каттерфельдов ночи… Ранее я никогда не слышал, что в высшем обществе существовала семья Эйзенманнов. Как оказалось, они находились наравне с Кернами, которые, как и Эйзенманны, изначально стояли на стороне Тобиаса. Главным антагонистом в рассказе Рейна выступил его дядя, но тем, кто приказал совершить убийство родителей Рейна дабы угодить Тобиасу, являлся никто иной, как тогдашний глава семейства Эйзенманнов, отец Клауса. Однако больше всего меня поразило то, что именно Клаус был тем, кто убил их своими руками. Да, он был всего лишь исполнителем, но кровь отца и матери Рейна на его руках. — И ты держишь его при себе, несмотря на то, что он виновен в смерти твоих родителей?! — моему возмущению не было предела. Я рванул, чтобы встать, но мужчина нажал мне на грудь, заставляя улечься обратно. Его ладонь так и осталась лежать у меня на груди, успокаивая. — Он искупил долю своей вины, — непоколебимо произнес Рейн, не вдаваясь в детали. — Отец Клауса понес соответствующее наказание, тогда как главный виновник до сих пор не раскаялся. Смерти моего отца для него мало. Покуда мой род будет жив, покуда сам Тобиас будет жить, мы никогда не обретем покоя. Поэтому он забрал моего наследника. Его планом изначально был Эберхард, а не ты, Джером. Как только мой дядя закончит со мной, он перейдет к нашему сыну. Смерть или полная нищета в сиротстве — вот какое будущее у Эберхарда, если я ничего не предприму. — Мы, — поправил я того, касаясь ладонью его щеки. К вечеру щетина начала пробиваться и я ощущал жесткие волоски ладонью. — Я помогу тебе. Рейн на мгновение потерял дар речи. Каким же я был глупым, перейдя на сторону Тобиаса Каттерфельда! В этом мире Рейнхольд Каттерфельд — единственный человек, которому я по-настоящему дорог, который ценит меня так же, как делал это с первого дня нашей встречи… Да, Рейн не идеален. Но кто не без изъянов? Все мы совершаем ошибки и лишь в наших силах их исправить. Я совершил свою, связавшись с Тобиасом, и вернулся для того, чтобы все исправить. — Ты, наконец, перестал отрицать правду? — Да. Я взял его лицо обеими руками и потянулся, чтобы подкрепить свои слова поцелуем. — Я на твоей стороне, Рейн. Мужчина уснул сразу же, стоило его голове коснуться подушки. Ко мне сон так и не пришел. Я все размышлял и размышлял о словах Рейна, не в силах выкинуть из головы. Тобиас никогда не стремился помочь мне. Та ночь в Мюнхене на благотворительном вечере, когда я заключил договор с ним была ничем иным, как контрактом с дьяволом… Тобиас сказал мне, что я могу не брать Эберхарда с собой в новую жизнь. Он так сказал, но в действительности тот знал, что я никогда не смогу отказаться от ребенка. Стоило лишь Эберхарду отказаться от побега со мной, и я бы точно не решился уехать один, бросить своего сына с Рейном и строить новую жизнь без него. Однако малыш согласился, а я, глупый, поверил в желания Тобиаса спасти лишь меня одного. Наивно посчитал себя особенным, увидел между нами связь, коей изначально не было. Тобиасу Каттерфельду нужен был мой сын и я преподнес его на блюдечке с золотой каемочкой. Ему нужен был наследник, чтобы избавившись от Рейна, тот смог стать опекуном. Регентом империи Каттерфельд. Думаете меня бы оставили в живых? Нет. Я являюсь вторым опекуном после Рейна, кровного отца, и от меня избавились бы сразу же после него. Возможно, ситуация немного осложнилась из-за моей связи с Мартинесами, но мистер Каттерфельд нашел бы способ лишить меня отцовства так или иначе. А может, как и сказал Рейн, Тобиас бы просто убил Эберхарда. Нет наследника Рейна — нет проблем. Наследство Рейна перешло бы к Тобиасу, как к прямому кровному родственнику, а я бы не получил ничего, потому что, о как удачно, мы с Рейном официально разведены! Господи, Тобиас продумал даже развод! Он был подстроен далеко не из-за желания помочь мне справиться с чувствами к Рейну, поставить точку, а чтобы навсегда разделить меня с ним. Бумажка, которая не имела значения для нас с Рейном, но решала все, когда дело доходило до закона. Рейн подписал бракоразводные бумаги лишь потому, что чертовски скучал за сыном. Взамен на развод он получил письмо от Эберхарда. Для Рейна мы с Эберхардом были единственной семьей. Мы всегда могли вновь вступить в брак, а вот общения с ребенком не так просто получить. Эта война и так забрала у него возможность наблюдать, как растет его единственный безмерно любимый сын. Тобиас Каттерфельд прекрасно сыграл на наших с Рейном чувствах. Браво, Тобиас! Вы, действительно, самый искусный манипулятор из всех людей, которых мне довелось повидать за тридцать четыре года жизни! Всегда чуткий сон Рейна сейчас оказался настолько крепок, что тот не заметил, как я вылез из постели. Вернувшись в ванную я обрадовался, обнаружив телефон целым. Все это время он находился в кармане и я не был уверен, что он смог пережить падения, когда Рейна зашвырнул с огромным усилием снятые брюки прямо в кафель. Однако тот был жив и практически полностью заряжен. На цыпочках я прошел комнату Рейна и направился в гостиную. Сев на тот же огромный подоконник, на котором до сих сохранилось свитое мною гнездо из подушек и пледов, я набрал последний номер. Я не был уверен в том, что Эберхард ответит. Время близилось к полуночи и ребенок мог уже видеть десятый сон. А, может, Тобиас уже предпринял меры и приказал охране отобрать у Эберхарда телефон, дабы я не имел возможности связаться… Однако гудки пошли, а вскоре я услышал довольно бодрый голосок. — Привет, малыш. Не разбудил? Эберхард пропищал что-то невнятное. На той стороне трубки что-то с грохотом упало. — Это ты, пап?! — кажется, ребенок был не в силах поверить своему счастью. Папа, от которого было ни слуху ни духу практически два месяца, звонил второй раз за день. — Кто же еще, малыш? — я был бесконечно рад тому, что звонил не по видеосвязи. На глаза наворачивались слезы радости. Я все еще мог слышать и говорить с моим ребенком. Кто знает, может это наш последний разговор? Может, уже завтра он потеряет обоих родителей… — Почему ты звонишь так поздно? — спросил мой прозорливый малыш. Несмотря на свои юные года, он прекрасно понимал, что я бы не стал звонить ночью при нормальных обстоятельствах. — Мне есть, что тебе сказать. Хотя, пожалуй, лучше показать. Только тихо. Я включил видео и приставил палец к губам. Эберхард прошептал что-то невнятно согласное. Пройдя несколько поворотов, я тихо открыл дверь, ведущую в спальню. Из ванной до сих пор горел свет, освещая лицо спящего на кровати Рейна. Я на цыпочках подкрался к тому и показал его лицо Эберхарду. Не прошло и секунды, как малыш тоже включил камеру и показал, насколько он рад. Ему не нужны были слова, чтобы понять, почему я здесь. Я простил его отца, раз находился вместе с ним. Этого было достаточно для малыша. Это было то, чего желал мой ребенок вот уже который год кряду. Эберхард оказался единственным, кто не переставал верить в своего отца, несмотря ни на что. Так же тихо, как вошел, я покинул комнату. Эберхард молча ждал, пока я подам сигнал, чтобы тот вновь мог говорить. Я кивнул. — Мы вернемся к отцу? Мы снова будем жить вместе? Ты правда-правда-правда простил его, пап?! — засыпал вопросами Эберхард. Неловкая улыбка появилась на моем лице. Очевидно, мой малыш жаждал нашего с Рейном воссоединения больше, чем кто-либо в мире. Больше, чем я сам. — Все не так просто, Эберхард. Да, мы с твоим отцом вновь решили быть вместе, но сейчас мы не сможем забрать тебя. — Но почему?! Я хочу увидеть отца! — насупил тот свои маленькие светлые брови и стал настолько похож на Рейна, что мое сердце пропустило несколько ударов. — Нам с твоим отцом нужно кое-что решить перед тем, как ты вернешься. Это серьезно, Эберхард. Ты должен понять и ждать нас, хорошо? Ребенок выражал явное недовольство, но мои слова всегда были неоспоримы для него. Эберхард никогда не любил ждать и сидеть на месте. Мой активный маленький мальчик жаждал развлечений, приключений и детского азарта. Увы, мы с его отцом собирались далеко не веселиться. — Я могу помочь! — Хах, малыш, давай без этого, пожалуйста. Сиди тихо и делай все, что скажет мистер Каттерфельд. Не возникай и не сопротивляйся. Эберхард, я повторюсь: не смей ослушаться Тобиаса Каттерфельда, ты меня понял? Делай все, что он хочет. Все, Эберхард. Первое правило заложников: делай так, как велит тюремщик. Ребенку не нужно было знать, что по факту он в плену, но хотя бы не раздражать мистера Каттерфельда он должен был. Ради его же безопасности. Малыш скрестил руки перед собой, обиженно сложив губы. — Да, папа. Так-то лучше. Рейн убьет меня, когда узнает, что я приспустил Эберхарда с поводка. В последнее время тот становится все несдержаннее и несдержаннее. Стоит ли уже рыть себе могилу на тот случай, если Рейн узнает о видеоиграх и комиксах Эберхарда? Пожалуй, да. Рейн даже мультфильмы Эберхарду в детстве подбирал с тщательным отбором, а здесь эти чертовы компьютерные игры и супергерои… Даже смешно от того, что я всерьез переживаю об этом, когда не знаю, что грядет уже завтра. — Послушай, я не хочу, чтобы ты пострадал, малыш. Ты ведь знаешь, что папа работает с серьезными людьми. Нам нужно обезопаситься, прежде чем возвращать тебя. Не обижайся. — Ладно, — протянул Эберхард, смиряясь с тем, что ему придется еще на некоторое время застрять в Мадриде. — Пап, а когда я смогу поговорить с отцом? — Сейчас его лучше не будить. Он устал… — я прокашлялся, пытаясь скрыть неловкость. — Завтра утром?.. — У тебя уроки. — Но праздники!.. — Никаких «но», Эберхард. Тебе нужно доходить хотя бы этот семестр, прежде чем мы вернемся в Мюнхен. Я ничего не хочу слышать. Если вернемся. Завтрашний день все решит… — Тебе пора спать, малыш. Я люблю тебя. Спокойной ночи. — Я тоже тебя люблю. И, пап, выпей что-то от горла. Не болей! Повезло, что к тому времени я уже выключил камеру и Эберхард не заметил моего смущения. Мы с Рейном немного перестарались в душе. Зная тонкие стены дома, я надеюсь, что никто этого не услышал. Какой стыд! Еще раз пожелав сладких снов своему малышу, я отбросил телефон в сторону и зевнул, смотря сквозь окно. Метель окончательно прекратилась и переросла в мелкий редкий снежок. На улицах совершенно никого не было. Все праздновали Рождество дома, в окружении семьи. Прошлое Рождество мы отмечали у мистера Мартинеса. Тогда еще ни он, ни я не знали, кто мы друг другу… но это была не настоящая семья, не настоящий семейный праздник. Фикция. Настоящая — вот она. Пускай даже разделенная сотнями километров, но все такая же любящая семья. Я, Рейн и Эберхард. Когда я нуждался в ком-то еще?.. Посидев еще немного, я направился в спальню, однако так и застыл перед ее дверью. Было еще одно дело, которое я хотел бы сделать, прежде чем спокойно уснуть. Я открыл входную дверь квартиры и уставился на Эйзенманна. Он верно исполнял свой долг, защищая дверь хозяйского жилища всю ночь. Ни йоты удивления не проскользнуло на его лице, стоило увидеть меня. — Снова сбегаешь? — издевательским тоном спросил Клаус. — На этот раз тебя никто держать не будет. Мои парни устали вечно искать тебя. Я аккуратно прикрыл дверь, чтобы Рейн не услышал, и обратился к Клаусу настолько серьезно, как только умел. Не время для ехидства и шуточек. — Я был у мистера Каттерфельда. Он планирует что-то сделать завтра на приеме. — Босс уже попросил о дополнительной охране. Не переживай, кошак, — отмахнулся Эйзенманн, смотря на меня, как на истеричку. — Тобиас всегда готовит что-то против твоего мужа. Мы привыкли. — Эйзенманн, я прошу тебя еще раз, это моя личная просьба: перепроверьте все еще раз. Клаус, сидевший все это время на корточках, встал и приблизился ко мне. Инстинктивно отступая от него, я наткнулся на стенку. Эйзенманн поставил руки напротив моей головы, заблокировав пути отступления. — Если ты пытаешься вселить в меня паранойю, у тебя не получилось. Я не верю ни единому твоему слову. Единственное, в чем я могу быть точно уверен: это в твоем скором предательстве. Предав раз, предашь и второй. А может ты прямо сейчас работаешь на Тобиаса, пытаясь отвлечься меня от чего-то?.. Знаешь, котам нельзя доверять: они предают тебя, как только видят миску побольше. — А таким псам, как ты, значит, можно? Светлые брови Эйзенманна взлетели к потолку. Лицо вмиг переменилось. Угрожающий оскал превратился в ухмылку. — Это что-то новенькой! Раньше ты и слова боялся сказать мне. Клаус отошел и поправил рубашку. — Ладно, так уж и быть, я проверю все. Только, Джером, если я узнаю, что ты планируешь в очередной раз сбежать или обмануть босса, я своими же руками сдеру с тебя шкуру и повешу, как трофей. Я кивнул и направился обратно в квартиру, пока в голове крутилась мысль: «Эйзенманн впервые за четырнадцать лет назвал меня по имени». Что-то меняется, я это чувствую. Я потерял доверие после стольких бессмысленных побегов и готов заслужить его вновь, сколько бы времени не понадобилось. Вернувшись в постель, я приобнял Рейна за спину. Он пробурчал что-то невнятно недовольно во сне и я не смог не умилиться. Мой грозный зверь сейчас походил на котенка больше, нежели я. Я прижался к нему еще сильнее, оплетя его торс руками. Нос уткнулся в волосы мужчины вдыхая дурманящий разум запах. Сон, наконец, начал смаривать и меня. Это был сумасшедший день. Просыпаясь в одной комнате с неразговаривающим со мной раненым Дамианом и вечно отсутствующим где-то Питером, я и не представлял, что закончу этот день в постели с Рейном. Пока вокруг творится полная неразбериха, он единственный, кто уверен в лучшем исходе. С нашей встречи в Венеции тот излучал уверенность, словно у него есть план, вероятность провала которого равняется нулю. Мне нравилась его уверенность, она действовала на меня с нужной долей успокоения, но… но я не знал его план. Возможно, если надавлю, он посвятит меня в него, но почему-то я уверен, что он, как обычно, будет держать все в себе до последнего. В опасных делах, касающихся своего дяди, Рейн никогда меня не посвящал и я понимал почему: это их война. Рейн пытался абстрагировать меня от нее, но не получилось. Мне оставалось лишь донести к нему мысль, что их война стала моею в тот момент, когда я связался с Тобиасом. Теперь я — часть этого мира. Рейну придется смириться и принять мое участие, а не пытаться и дальше прятать меня под куполом. Мужчина перевернулся и вопросительно сонно уставился на меня. — Почему не спишь? — Звонил Эберхарду, — ответил я, пытаясь залезть тому под руку. — А меня почему не разбудил? — спросил мужчина и подмял меня под себя, не в силах смотреть на мои попытки. — Ты спал. Завтра наберем ему. — Хорошо. Мужчина прикрыл глаза и кивнул. Не понадобилось долго, чтобы тот вновь уснул. Я усмехнулся от мысли, что Рейн и не вспомнит об этом ночном разговоре поутру. Не видя перед собой лица мужчины из-за темноты, я взял его ладонь, переплетя наши пальцы между собой. Да, сколько бы я не жаловался на то, что Рейн не давал мне нормально высыпаться постоянно закидывая на меня ноги или руки, мне бесконечно нравилось быть подмятым им. Приятно осознавать, что даже спустя четыре года раздельной жизни, он все еще ищет меня в постели, чтобы накрыть рукой, дабы я не замерз… Это настолько умиляет, настолько же причиняет боль от осознания, что я лишил нас четырех лет друг с другом. Я пойду на все, чтобы искупить вину за боль, причиненную этому мужчине. Сделаю так, что он больше никогда не усомнится во мне. Помогу вернуть нашего сына и восстановлю семью. Защищу своего любимого мужчину ото всех его врагов. Чего бы не это не стоило.