Вопреки всему

Прием происходил в частном загородном доме. По пути внутрь Рейн рассказал мне, что часто снимает это поместье для проведения званых ужинов в Лондоне. Не нужно было расспрашивать, что это за вечера такие, если меня на них никогда не приглашали. Вечеринки для партнеров Рейна в бизнесе, о котором не говорят. Важные события в жизни моего бывшего мужа, о которых я был осведомлен, как о «рабочих поездках». Я там был незваным гостем. Был до недавнего времени, ведь как оказалось, этот мир у меня в крови. Дом состоял из двух этажей, с которых, что очевидно, использовали только первый для приемов. Взгляд Рейна зацепился за этот дом не просто так. Большую часть первого этажа занимал просторный светлый зал для проведения званых мероприятий. Достаточно велик, чтобы поместить туда около ста человек, фуршет и место для небольшого оркестра. Поместье было исполнено в современном английском стиле в сочетании с неотюдором, что, как мне кажется, и подкупило мужчину. Рейн обожал изюминку истории в современности, пусть и топил за идею идти в ногу со временем. Мы подошли достаточно близко, чтобы я успел заметить, сколько там народа. Сглотнув, я направился вперед, ведомый Рейном внутрь. Десятки людей, обратили внимание в нашу сторону. Кто-то удивленно, кто-то задумчиво, а кто-то с презрением. Столь бурное внимание заставило меня вспомнить последний прием, на котором я побывал… Четыре года назад. Торжество в честь двадцатилетия благотворительного фонда Каттерфельдов. Рейн при всех поцеловал Отто. Наш сын пытался вмешаться, закатил истерику, бил отца руками, а я лишь и мог, что сбежать. Внимание гостей было приковано к моей персоне. Меня публично унизили. Смешали с грязью… Я мотнул головой, пытаясь стереть воспоминания. В данный момент все прояснилось. Рейн хотел вызвать во мне ревность. Да, он последний дурак, раз сделал это именно таким образом, соглашусь, но он… Иногда Рейн говорит, что ему сносит крышу, когда дело касается меня, и я стремлюсь верить в это. Рейнхольд Каттерфельд, руководствующийся зовом разума и логики, творил непостижимые вещи, когда дело касалось меня. Все вспышки гнева, разбитые вазы и бокалы, всегда ассоциировались не с проблемами на работе, не с жизненными трудностями, а со мной. В глубине души я уже и не вспоминал тот юбилей, давно простив Рейна за поцелуй. Простил так же, как Рейн простил мое предательство. Мы приняли ошибки друг друга, извинились и идем дальше. Я сильнее вцепился в руку мужчины и вздернул подбородок кверху. Мне больше незачем поддаваться влиянию чужих мнений. Мы прошли период, когда я пытался подстроиться под каждого. Они — никто для меня. Единственный человек, чье мнение действительно важно мне на этом приеме, — Рейнхольд Каттерфельд. Рейн кивнул, будто спрашивая, готов ли я, и после моего убедительного кивка, мы начали обход гостей — действие, которое исполнялось в обязательном порядке, когда мы проводили званые ужины у нас в поместье. Будучи организаторами, мы пытались подойти к каждому, чтобы переброситься несколькими приветственными словами перед началом. Это выстраивало некую иерархию: семьи, к которым мы подходили одними из первых, были ближе всего к нам. В этот раз всех-всех обходить не пришлось. Рейн водил нас от семьи к семье, но только к тем, кто прямо выступал на его стороне, тем самым одаривая своим драгоценным вниманием лишь достойных. Их оказалось около двух десятков и половина из них ранее являлись приспешниками Тобиаса. Рейн и правда проделал большую работу, пока я самобичевался в Мадриде. Мужчина собрал небольшую армию и лишь ждал подходящего момента, чтобы нанести удар. Пока я отчаянно пытался выбросить его из головы, он никогда не забывал обо мне, желая вернуть домой… С многими я был знаком лишь косвенно. Естественно, меня знал каждый, ведь я был тем самым скандальным мужем Рейнхольда Каттерфельда, который спустя десять лет брака, предал его, еще и ребенка отобрал в довесок. Должно быть, за спинами они шептались, какой я ублюдок. Что ж, они были недалеко от правды. Я просто глупый человек, которым оказалось слишком легко воспользоваться к моему несчастью. Тобиас знал эту истину и идеально использовал в свое время. С теми, кто был новичком в нашем круге или же мы не были представлены ранее, Рейн любезно знакомил меня. Я, казалось, на весь вечер прилепил к лицу несмываемую приветственную улыбку, пока спину прожигали любопытные взгляды. Очередь дошла до семьи Вагнер. Естественно, доктора Вагнера не было. Как и говорил, он не участвовал в делах бизнеса, да и возраст не позволял. Зато его дочь и сын явились на вечер тут как тут. Из нашего разговора мне вспомнилось, что сын доктора ранее был одним из людей Тобиаса, однако сейчас этот блондин моих лет радостно жал мне руку, не переставая говорить, как он рад видеть меня вновь с мистером Каттерфельдом. Ужасный подлиза. Буквально каждый из приветствуемых нами гостей не упустил возможности сообщить, как они рады видеть нас с Рейном вместе. Я смущался, пока Рейн лишь озорно ухмылялся, притягивая меня к себе прямо на людях. Ничего более, чем обычные объятья за талию, но это так чертовски сильно разнилось с прошлым! Ранее Рейн скорее бы руку отрубил, чем позволил себе касаться меня перед десятками людей. Воспитание не позволяло, но сейчас мужчине было плевать и я был этому несказанно рад. Теплая ладонь Рейна значительно облегчала волнение. Я даже смог переброситься несколькими словами с ранее знакомыми людьми. Хотя все же предпочитал молчать, давая проводить агитацию мужу. Слушая разговоры, кажется, я начинал понимать, что помимо основной цели вечера — прикрытия для тайного разговора с Тобиасом, у Рейна была еще одна миссия. Даже не совсем у Рейна, как у его людей. С помощью общения они должны были попытаться привлечь, как можно больше семей на свою сторону. Даже сейчас, на нейтральной территории, нейтральном мероприятии, продолжалась война. Информационная война. Вот, почему организовывался праздник. Пока Рейн вел переговоры за закрытыми дверями со своим дядей, его люди тайно сеяли семя раздора. Возможно, это и было первоначальной идеей всего вечера… Но что гадать, осталось дождаться его конца и я услышу настоящую причину из уст Рейна. Он обещал рассказать план и я был готов ждать столько, сколько потребуется. — Это объединение семей? — спросил сын доктора Вагнера с любопытным огоньком в карих глазах. Он оторвал меня от размышлений о том, что творится в голове Рейна. — Извините? — вопросительно поднял я бровь, не понимая о чем тот. — Наследник Мартинес теперь с нами? — спросил мужчина у Рейна. Тот даже не изменился в лице, тогда как я выглядел до крайности пораженным. Этот человек, кем бы он ни был, знал о том, что хранилось под семью замками. Никто… никто, кроме приближенных не знал об моей принадлежности к Мартинесам. Неужели, очередная крыса?.. — Как вы узнали? Никто не знает об этом, — я начал говорить тише, немного подойдя к мужчине. Его сестра, как и Рейн, за все время даже бровью не повели. Они казались спокойными и держали ситуацию под контролем. — Отец рассказал нам. Господи, какую глупость я совершил! Когда доктор Вагнер приезжал к нам в лондонскую квартиру, чтобы провести осмотр, я поинтересовался у него о вероятности оказаться сыном Альваро Мартинеса. Тогда еще я даже на йоту не верил в правдивость слов Рейна, но мистер Вагнер, скорее всего, поверил. Я самостоятельно вверил такую информацию в руки старого болтливого доктора! — Кто еще знает об этом? — сглотнул я, надеясь услышать в ответ «никто». — Лучше спросите, кто не знает. Я сжал кулаки. Конечно, доктор Вагнер не удержал язык за зубами. Зная, сколько людей из нашего круга ходит к нему, скольким он рассказал по секрету… Что я натворил?.. Дочь доктора заметила мое замешательство и, учтиво пожелав удачного вечера, ретировалась с младшим братом под руку. Рейн обошел и встал прямо передо мной, протягивая бокал шампанского, только что взятого от официанта. Я с опаской посмотрел на жидкость, но Рейн настойчиво протянул мне ее, выразительным взглядом заверяя, что там ничего нет. Скоро он станет оправданно называть меня «паникером». — Я совершил такую глупость, Рейн… Влив в себя за раз половину бокала, я посмотрел на Рейна, желая найти там презрение или разочарование. Я снова совершил ошибку. Снова. — Рано или поздно все об этом узнали бы, малыш. — Ты не понимаешь… Если узнают люди Мартинеса, они заходят видеть меня у руля, воспользоваться моей наивностью и глупостью, манипулировать мной, когда мистер Мартинес уйдет. Я не хочу снова быть чьей-то марионеткой, Рейн. — Котенок, я понимаю твои опасения. — Рейн забрал у меня бокал и отставил тот в сторону. Он никогда не позволял мне пить больше бокала на вечерах. — Но уверяю, тебе нечего бояться. Как уже сказал, я не заинтересован в том, чтобы возвращать тебя в Мадрид. Я не позволю снова забрать тебя у меня. Ты останешься со мной в Мюнхене. Точка. — Ты какой-то слишком спокойный… Это часть твоего плана? Чтобы все узнали обо мне? Тебе ведь это на руку, верно?.. Рейн удивленно вздернул бровь, а после ухмыльнулся, подходя ко мне на неприличное для таким мероприятий расстояние. — Ты прав. Его руки оплели мою талию и прижали поближе к себе, не заботясь о том, чтобы помять костюм. — Это часть моего плана, малыш, — прошептал тот мне на ухо томным голос, заставляя меня крупно вздрогнуть. Что он делает?! — Все это — часть моего плана. Если люди твоего отца узнают об истинном наследнике, начнется смута. Колокола переворота зазвонят над Мартинесом. — Для чего ты пытаешься ослабить мистера Мартинеса? Твой главный враг — мистер Каттерфельд. Рейн не стер ни на мгновение хитрую улыбку с лица, но промолчал. — Это то, о чем ты мне расскажешь после? — догадался я, даже не нуждаясь в ответе. Все так и было. — Не хочу гадать наперед, Джером. Все станет ясно после сегодняшнего вечера. Тебе незачем излишне волноваться, если все пойдет не так. Просто… наслаждайся вечером, котенок. Расслабься и получай удовольствие. Рейн по-прежнему не отпускал меня, и я сдался. Склонив голову и положив ту на его плечо, я укрылся в его объятьях прямо перед всеми, хотя в тот миг для меня перестали существовать все окружающие люди. — Как здесь расслабиться? Руки Рейна оплели меня еще крепче, пытаясь унять мою дрожь. Он говорил о расслаблении, но единственное, что я ощущал — панику и страх. Чертово предчувствие! — Открой глаза, малыш, и посмотри на людей перед тобой, — тихо прошептал Рейн мне на ухо. — Все они устремили свои взгляды на тебя. Все те, кто тебя недооценивал, считал моей подстилкой, безродным мальцом, смотри, какими пораженными выглядят их лица. Все они оказались на голову ниже тебя, Джером. — Они видят во мне кровь отца, а не меня. — Знаешь, что отличает хорошего бизнесмена от плохого? Он умеет видеть настоящих людей. Могу уверить, малыш, что большинство из них хорошие бизнесмены, и все они видят именно тебя. Принадлежность к Мартинесам лишь придает тебе некий шарм в их глазах. Как бесподобный драгоценный камень, вставленный в золотое кольцо. В кольцах всегда важен не материал оправы, а камень. Ты — этот драгоценный камень. — Раньше они не видели меня. — Раньше ты не показывал себя. Я считал, что с нас двоих именно Рейн скрывается под маской. Однако мужчина никогда не носил ее. Он все время был собой, и лишь я глупец предпочитал видеть в нем худшее из-за того, чем он занимался. Единственным, кто носил маску, был я. За годы скитаний по миру она срослась со мной. Я закрывался от людей, говорил, что предпочитаю одиночество, но сам же желал, чтобы хотя бы кто-то обратил на меня внимание, и стоило такому произойти, тянулся к нему со всей силы. Маска стала моим щитом после того, как я был отвержен родителями, Эвансами. Я позабыл, что ее нужно снимать. Рейн видел меня настоящего. Он рассмотрел где-то там в глубине и лишь ждал, когда я преодолею себя и вылезу со скорлупы. Как оказалось, чтобы это сделать, маску нужно было не отдирать с кожей, как однажды сделал мужчина, заперев меня и лишив воли. Ее нужно было сломать. Разломить пополам, что сделала измена. Моя личность, которая никогда раньше не видела света, в мгновение сгорела. Я столкнулся с очередной депрессией в Мадриде и лишь спустя столько лет смог выйти из дома, не боясь солнца. С каждым днем в Мадриде я закалялся, становился сильнее и раскрывал себя настоящего. Если бы не купол из лжи, который накинул Тобиас, возможно, я смог бы раскрыть настоящего себя еще раньше. Я смог переродиться лишь благодаря тому, что случилось. Лишь благодаря тому, что однажды я позволил себе полностью сгореть, я воспрял из пепла, подобно сказочному фениксу. Более сильным, более уверенным и решительным. Рейн был прав, я чувствую что-то в себе, смотря на этих людей. Они слабы. Они мелочны. Они черны и полны алчности. Я, как и четыре года назад, будучи частью их общества, чувствую отвращение к ним. Тогда я думал, что никогда не стану одним из них, но правда была в том, что я всегда был ими. Лишь дело времени, когда бы я пришел к этому обществу. Меня бы нашел или Рейн, или отец — исход бы остался одним и тем же. Я бы вошел в этот порочный мир, встреть я четырнадцать лет назад Рейна или нет. Разница лишь в том, что теперь я чувствую, как низки эти люди. Они — не ровня мне или Рейну. Именно мужчина показал мне разницу между нами, именно он напомнил мне, что я — не как они. Я что-то выше, что-то более глубже и разумнее. Я никогда не смогу уподобиться им, и именно поэтому мне нет нужды бояться их взглядов. Пусть смотрят. Пусть шепчутся. Пусть восторгаются. Пусть знают свое место. В этом мире нет равности, и я был глупцом, считая иначе. Я был глупцом. Я был чертовски глупым наивным мальчишкой с запудренными мозгами! Теперь я хочу мести. Я почувствовал силу и более не в силах остановиться, чтобы не показать ее всем. В особенности Тобиасу Каттерфельду. Я мечтаю, чтобы его тело содрогалось от мысли обо мне, от одного лишь взгляда. Хочу, чтобы он пережил всю ту боль, которую однажды пришлось испытать мне и Рейну. Я мщу не только за себя, я мщу за дорогих себе людей. Думаю, это достаточная причина, чтобы сражаться до последнего. Сражаться на стороне Рейнхольда Каттерфельда. — Мне нужно отойти, малыш. Рейн поцеловал меня в лоб и отпустил, но я вцепился в рукав его пиджака, не позволяя сделать и шагу. — Будь осторожен. Возьми Клауса или Дитера. — Джером, — устало простонал тот. — Рейн. Мужчина вздохнул, но кивнул. Я отпустил того, наблюдая, как мужчина поднимается наверх, в неизвестное мне место и с одним лишь Эйзенманном под руку. Неприятное предчувствие заиграло новыми красками. Что-то происходило на этом вечере. Я буквально кожей ощущал опасность. Дуновение смерти у меня за шеей. Мы медленно близились к началу конца… Решив на всякий случай не напиваться, я простоял у фуршета минут пятнадцать. Ужасно проголодавшись от нервов, я таскал рыбные канапе со стола в перерывах между разговорами. А их было много. Ко мне постоянно подходили поздороваться люди. Знакомые и нет. Все они хотели одного — подлизаться, чтобы в последствии я рассказал о таких «замечательных» союзниках своему мужу, как они. Меня это бесило, но я мило улыбался им, все время посматривая в сторону того последнего канапе на тарелке, которое я еще не успел попробовать. Прошло еще минут десять. Неожиданно для себя, я заметил, что на расстоянии моей протянутой руки еды почти не осталось. Вздохнув, я достал из кармана телефон и принялся листать ленту. Я не пользовался социальными сетями. Однажды Рейн запретил из-за его известности и настойчивого желания прессы побольше разузнать о семье Каттерфельд, в том числе о наших с ним отношениях. В двадцать лет мне было сложно расстаться с ними, но в тридцать я уже понимал, что они — бесполезная трата внимания и времени. Но иногда, когда Рейн не знал, я листал какие-то новостные форумы, чтобы отвлечься. Я как раз нашел новости Мюнхена четырехлетней давности, желая узнать, осветили ли в новостях пропажу наследника Каттерфельдов, как вдруг кто-то в радиусе моего восприятия громко вскрикнул. — Джером! Не привычное «мистер Эванс», не давно позабытое «мистер Каттерфельд» и даже не новое «мистер Мартинес», а «Джером». Знакомый голос заставил расцвести улыбке на моем лице. — Мартин, — радостно позвал я темноволосого мужчину, который оказался, что непривычно, в костюме. Меня, как плюшевого мишку, сжали в объятьях, не заботясь о посторонних взглядах. — Большой брат уже и не надеялся встретить тебя. — А я не думал, что смогу увидеть тебя здесь, да еще и в костюме. Признавайся, кто заставил тебя надеть его? Я тихо рассмеялся, а Мартин тем временем отпрянул. — Ты не поверишь, Джером, но ты прав. Меня заставили! Ты представляешь? Этот ужасно тесный костюм, который жмет во всех нужных и ненужных местах! — Мои соболезнования, Мартин. Ты познакомишь меня с этим ужасным человеком? — Конечно! Кто думаешь притянул меня сюда?! Мужчина развернулся и приподнялся на носочках, чтобы оглянуться вокруг себя. Заметив кого-то взглядом, он замахал рукой. — Ты только сильно не удивляйся, хорошо? — Да чему я могу?.. — не успел я договорить, как вперед вышла высокая блондинка в ярко-красном платье в пол. Красавица с до боли знакомым ледяным взглядом. Женщина, которая за все года так и не стала ничьей пешкой в войне Каттерфельдов. Фигура, которая решила занять нейтральную позицию, не вмешиваясь, но сейчас явила свое лицо. Кузина Рейна. Младшая дочь Тобиаса Каттерфельда и сестра Изабель. Миранда Каттерфельд. — Подними челюсть, Джером, сейчас отпадет, — усмехнулся Мартин, подойдя к Миранде. Его рука обвила ее талию, а губы нежно коснулись щеки. — Вас нужно представлять? — Пожалуй, нет, дорогой. Миранда снисходительно взглянула на меня, оценивая. На ее лице, наконец, появилось подобие легкой приветливой улыбки. Меня передернуло от схожести ее обращение «дорогой» к Мартину и излюбленного словечка Тобиаса. «Дорогой», «дорогой», «дорогой»… — Я наслышана о вас, Джером. Мартин не умеет держать рот на замке, когда ему кто-то или что-то нравится. — Миранда! — вскрикнул тот и его лицо вспыхнуло алым оттенком. — Вы вместе? — спросил я, наконец, интересующий меня вопрос. Мартин довольно закивал. — Как давно? Не помню, чтобы Мартин Хоффман хоть раз покидал свою берлогу в Мюнхене. Он неделями сидел в своем умном доме, не вылезая за его пределы. Они не могли встретиться в Мюнхене. Миранда была заядлой карьеристкой, которая подобно Мартину, сидела запертой в своем кабинете… Кажется, я начинал понимать, почему они вместе. В них много общего, хотя на первый взгляд они даже не подходят друг другу. Слишком… разные ауры. — Когда я приехал повидать тебя в Мадрид, мы уже были вместе. На самом деле, Джером, если бы тогда я не помог тебе с побегом, вряд ли бы с Мирандой встретились. Нас свела сама судьба! — радостно вскрикнул Мартин. Миранда вышла вперед Мартина и немного наклонилась ко мне, желая оставить свой вопрос в тайне ото всех. — Позвольте спросить, Джером, вы с моим кузеном снова вместе? Я кивнул. — Можно ли считать, что вы не покинете его в этот раз? — Миранда! — снова вскрикнул Мартин — единственный, кто мог расслышать наш разговор. Прямолинейностью женщина очень напоминала Рейна, да и этим взглядом тоже. У нее были в точности такие же глаза, как у Рейна. Даже оттенок тот же. Это схожесть даже немного пугала. — Вы, должно быть, осведомлены, благодаря кому я покинул Рейна в прошлый раз, не так ли? В этот раз такого не произойдет. Думаю, я ответил достаточно понятно, чтобы Миранда поняла мой посыл: более я не с ее отцом. К удивлению, женщина лишь довольно улыбнулась. — Значит, я приняла правильное решение. Приятно было увидеть вас, Джером. В будущем мы будем встречаться чаще. Миранда кивнула мне, шепнула что-то на ухо Мартину, коснулась алыми губами лба мужчины, прямо как совсем недавно сделал Рейн, и ушла, учтиво оставив нас с Мартином наедине. — У тебя… — я показал пальцем на свой лоб, намекая, что след от помады хорошо отпечатался на Мартине. — Черт возьми, Миранда! Снова! Мужчина начал тереть лоб, но сделал все только хуже. Помада размазалась по всему лбу. Я предложил сходить в уборную, чтобы разрешить проблему, и Мартин охотно согласился. Сквозь толпу из людей, мы просовывались все далее и далее, наконец, найдя взглядом нужное место. Внутри было пусто. Мартин побежал сразу к умывальнику и выругался, посмотрев на себя в зеркало. Я не мог не умилиться. Отношения Мартина с Мирандой напоминали мне первый год жизни с Рейном, когда мы притирали все углы между собой. Это было мило, но иногда слишком жестоко и больно. Благо мы прошли через это. Рейн, подобно Миранде, делал то, что хотел и пытался подстроить меня под себя, а я, как и Мартин, упирался напору мужчины, злился, но в душе становилось тепло после каждых таких мелких столкновений. — Вы хорошо смотритесь вместе, — улыбнулся я, Желая этим двоим счастья. После всего, что произошло с Мартином, он это заслуживает. — Я рад за тебя. — Мы б смотрелись еще лучше, не пытайся она меня замарать своей помадой каждый раз. Это уже даже не смешно, Джером! Каждый гребаный раз! Мне начинается казаться, что у нее в косметичке в последнее время только эти красные помады! — Это паранойя, — рассмеялся я. На душе стало тепло. У Мартина все хорошо сложилось. — Это о ней ты говорил, когда был у меня последний раз? — В каком смысле? — не понял Мартин, пытаясь оттереть водой помаду со лба. — Ты сказал, что мистер Каттерфельд тебя не тронет. Из-за того, что ты уже тогда встречался с его дочерью? Мартин посмотрел на меня с помощью зеркала и на мгновение замолчал. — Я знаю, что надумал себе, Джером, но это не так. То, что мы с Мирандой вместе, не значит, что я с Тобиасом. Этот этап закончился, как только я ступил на порог твоего мадридского дома. Мартин имел прекрасную интуицию. Я и правда хотел спросить об этом. — Но ведь он — ее отец. — А твой отец — Альваро Мартинес, но ты на совершенно противоположной стороне, со своим мужем, — верно подметил Мартин и вернулся к оттиранию лба. — Миранда не просто сногсшибательная красотка, Джером, она у меня еще очень умная и рассудительная. Если ты думаешь, что она выберет сторону отца только из-за кровной связи, то очень ошибаешься. Стоило ей учуять запах победы со стороны твоего мужа, она тут же переметнулась к нему. В Мюнхене все разделились на два лагеря. Нейтральной стороны давным-давно нет. «Теперь семья Вагнеров не нейтральна и принадлежит мне, как и должно было быть с самого начала. Больше нет тех, кто бы не выбрал сторону.» Внезапно вспомнились слова Рейна. Мартин только что их подтвердил. Мюнхен оказался разделен на две стороны — Рейна и Тобиаса. Все определились и лишь я до последнего метался, не в силах понять, кто говорит правду. — А ты?.. — сглотнул я, не зная, как спросить то, что тревожило меня с момента встречи с Мартином здесь. То, из-за чего Мартин пытался отмыть помаду лишь одной рукой, тогда как вторая бесполезно болталась сбоку. — Как ты можешь быть на нашей стороне, когда… Я потянулся к его руке, но тут же отдернулся. Стало неловко. Вина за то, что сделал Рейн, придавила меня бетонной плитой. Плевать, что над Мартином издевался Эйзенманн. Приказ отдал Рейн. Состояние Мартина — одно из последних неправильных решений мужчины, связанных со мной. Если бы я тогда не убежал, если бы не втянул Мартина, Рейн бы не принял решение пытать его, пытаясь выведать мое месторасположение. Все взаимосвязано, а первопричиной стал никто иной, как я сам… Нет. Это был не я. Это был Тобиас Каттерфельд. Если бы не его манипуляции… Черт возьми! Мартин ведь сказал, что именно Тобиас спас его от Клауса. Именно он оплатил операцию, принял Мартина под свое крыло, ссылаясь на мою просьбу… Это ужасно!.. Мартин отмыл след, оставленный Мирандой, встряхнул руки от воды и развернулся ко мне. На его лице больше не сияла улыбка. Мартин казался спокойным и не выглядел измученным, как тогда в Мадриде. — Ты хоть раз вспоминал обо мне, будучи со своим мужем? — спросил тот, не ожидая от меня ответа. — Нет? Это и стоило доказать, Джером. Посторонние мысли отходят на задний план, когда ты рядом с ним, верно? Так и должно быть. Я не в обиде ни на него, ни на тебя. Ты вернулся к тому, чего всегда желал, и я искренне рад, что ты счастлив. Ты ведь счастлив, Джером? Счастлив ли я? Да я не был так счастлив за четыре года, когда жил в мире и спокойствии, как сейчас, когда вокруг воют ураганы. Один его взгляд, призрачное прикосновение — и волна радости разносится по всему моему бытию. Счастлив ли я? Мартину можно было не спрашивать. Достаточно посмотреть на нас с Рейном. Как два влюбленных мальчишки, хотя нам обоим уже было далеко за двадцать и даже за тридцать. — Я больше не хочу от него уходить, Мартин. Я останусь с ним до конца. — Что и нужно было доказать, Джером. Ты любишь его и любил всегда, хотя и пытался отрицать. Ты бы никогда не смог почувствовать себя по-настоящему счастливым, будучи с тем испанцем. Да, он, безусловно, горяч! Я понимаю, почему ты поддался, но… Мартин взял меня за руки, несильно их сжал. — Но он не Рейнхольд Каттерфельд. Что верно, то верно. Мартин сообщил, что мельком видел здесь Отто и хотел бы пойти с ним повидаться. По секрету Мартин сказал, что они иногда списываются, когда Отто нужна помощь. Весьма рискованная помощь, ведь Отто просит Мартина помочь убежать от Клауса на несколько дней, а для этого нужно перенаправить сигнал встроенного в телефон жучка. Мартин признался, что понятия не имеет, куда там ходит Отто, но Эйзенманн еще ни разу их не поймал. Клаус слишком занят войной. Это напоминает Мартину о прошлых временах. Как когда мы, скрываясь от Рейна, пытались нарыть какую-то опасную информацию на деятельность семьи Каттерфельд. Только теперь Рейн не скрывает от меня ничего. Мы играем с ним в открытую и более в услугах Мартина я не нуждаюсь. Другое дело Отто Керн… Мне стало интересно, куда же убегает парень, скрываясь от своего любовника? Зная, как сильно Отто зависим от Клауса, от их отношений, которые вытянули его из наркотической зависимости, вряд ли он бегает к другим любовникам, да и это совсем не в духе мальчишки. Интересно… Мы вышли с уборной и решили с Мартином начать поиск с фуршета, как вдруг чья-то рука сильно вцепилась меня. Это был Мэтью. Осознание того, что не только союзники Рейна были приглашены окатило меня, как внезапно сильный тропический ливень среди лета. Пока возле меня был Рейн никто из них не осмеливался подойти ко мне, но как только я оказался сам… Будучи слишком взволнованным словами Тобиаса об окончании жизни Рейна и моим желанием пойти на прием, чтобы предотвратить это, я совершенно забыл, что сюда придет мой сводный брат и отец. — Отпусти меня! — резко выдернул я руку, взглядом ища кого-то из нашей с Рейном охраны. Поблизости стоял знакомый телохранитель, но он даже не шелохнулся, увидев меня вместе с Мэтью. — Я хочу поговорить, Джером. — Я не хочу говорить ни с тобой, мой дорогой сводный братишка, ни с моим чертовым отцом. Или лучше сказать твоим? Отстаньте уже от меня! — Джером… Мартин взглядом спросил все ли нормально и я кивнул. Глубоко вздохнув, я посмотрел на Мэтью. В его глазах виднелась явная решимость. Он не отстанет от меня так просто. Его желание сообщить мне о чем-то было сильно, как никогда. Шепнув Мартину подождать меня у фуршета, я пошел за Мэтью. Он хотел поговорить без лишних глаз. Однако, как оказалось, лишние глаза были. Мэтью привел меня в небольшой закоулок под ступеньками, загороженный огромными листьями монстеры. Здесь нас ждал Альваро Мартинес. Ну конечно, с чего я взял, что Мэтью желал поговорить наедине? Это уже переходит все границы. — Мальчик мой… — потянулся ко мне Альваро, но я высунул между нами руку. — Нет, мистер Мартинес. Что вы хотели? Я уверен, что Рейн уже возвращается назад. У вас мало времени. — Прошу, зови меня отцом. Не говори так, будто… — Будто вы для меня никто? — я усмехнулся. — Мистер Мартинес, кажется, вы забылись. У вас есть сын. Вот он! Мэтью, подойди же! Пораженный взгляд Мэтью, направленный в мою сторону, было несложно заметить. Возможно в его голове мелькала мысль, куда делся тот Джером, который не мог и слова связать, постоянно зацикленный на своей трагедии. Его уже нет. Альваро, Мэтью и Тобиас убили его своей ложью, добили то единственное хрупкое, доброе и невинное, что в нем было. Из пепла лжи восстал новый я. Перерожденный. — Джером… — повторил Альваро попытку начать разговор. На него было больно смотреть. Больно потому, что мужчина выглядел жалко. Более не презентабельный, не сильный и далеко не властный — больше я не видел этого в Альваро Мартинесе. Теперь я видел разбитого горем мужчину, вот только, я ничем не мог помочь ему с горем. Он сам виноват. Так же, как и Мэтью. Все они виноваты в моей нетерпимости к Мартинесами. Я ненавижу их и свою принадлежность к ним, желая однажды разорвать эту связь навечно. Яд сочился из меня и я желал выплеснуть его побольше на тех, из-за кого я чувствовал удушье. — Джером? — еще шире усмехнулся я. — Почему вы не зовете меня Эваном, как раньше?! Я причинял боль ему, причиняя боль себе, однако сейчас я не чувствовал угрызений совести по этому поводу и уж тем более не сожалел. Хотелось ужалить побольнее, пускай даже собственного отца — единственного оставшегося кровного родственника, не считая той старушки Каррингтон. — Ох, мистер Мартинес, мой милый сводный братишка, вы понятия не имеет, как сильно я разочарован. Вы были прекрасно осведомлены о плане мистера Каттерфельда, прекрасно знали то, что он подложил под Рейна другого парня, и также вы прекрасно видели, как я страдаю от этого, однако ни слова. Ни от тебя, Мэтью, за четыре года знакомства. Ни от вас, мистер Мартинес. Ничего! — Джером… — на этот раз услышал я от Мэтью. — Замолчи, Мэтью, — прошипел я, до боли в ладонях сжав кулаки. — Не смей говорить, что эта правда могла бы меня добить. Я знаю, как ты любишь спихивать свою ложь на мою болезнь! «Джером, ты был слаб, я не хотел тебе говорить!» Или «Джером, ты даже с дома выйти не мог, как я мог тебе рассказать?!» Я метнул взгляд на мистера Мартинеса. — А вы… вы… вы постоянно, черт возьми, выгораживали передо мной мистера Каттерфельда! Постоянно! «Тобиас привез тебя в Мадрид, потому что хотел позаботиться». «Тобиас попросил отдать тебе одно из моих поместий, чтобы ты обрел дом». «Тобиас попросил найти тебе психотерапевта». «Тобиас попросил найти тебе работу». Тобиас, Тобиас, Тобиас… Всегда он, черт возьми, и никогда… никогда не вы. Моя нижняя губа затряслась. Я прикусил ее, чтобы прекратить дрожь. Я не мог расплакаться прямо перед ними, да и не хотел. Это все эти бесполезные чувства. Желание обрести семью, с которой я прямо сейчас решил обрубить все связи. Бесполезное желания, если знать, кто именно эта моя семья. Здравый разум велит развернуться и уйти, найти Рейна, свою настоящую семью, и навсегда забыть о Мартинесах, но… яд требовал вырваться наружу до последней капли и я не был в силах его остановить. — Вы ничего не сделали для меня, отец. Ничего. Вы не присутствовали в моей жизни, не важно, какие были причины! Вы мне не нужны! — вскрикнул я, пожалуй, излишне громко. Некоторый гости оглянулись на нас и я поубавил пыл. — Хотя я вижу, что сейчас вы это не понимаете так же, как не понимали и раньше. Я, пожалуй, пойду. Однако не успел я развернуться, как рука мистера Мартинес схватила меня за плечо. — Пожалуйста, выслушай нас. — Я не хочу не слушать, не иметь с вами никаких дел. Рука на плече сжалась сильнее. На грани боли и отчаяния. — Мальчик мой, я еще после нашего первого разговора понял, что ты не желаешь ничего брать от меня, — произнес тот с явной долей разочарования. — Хорошо, пусть будет так. Я не буду силовать тебя принять что-либо. Мэтью позаботиться обо всем до того времени, как ты или твои дети не захотят взять принадлежащее им по праву. Так или иначе род Мартинесов продолжится, пока будешь ты… Я могу спокойно уйти на покой, когда все это закончится… От его слов мне стало не по себе. Что-то внутри оборвалось после его слов об окончании, я надеялся, карьеры испанского мафиози, но что-то мне подсказывало, что не только этого. Слова о моих детях… он явно не имел в виду Эберхарда, он никогда не считал его моим сыном в полном смысле этого слова. Мистер Мартинес говорил так, будто был уверен, что после всего произошедшего я когда-то я захочу собственных детей. Интересно, он учел мысль, что это будет не только мои дети, но и Рейна? Понравится ли ему, если его внуки будут носить фамилию Каттерфельд, ведь я в жизни никогда не дам им носить эту проклятую фамилию Мартинесов? — Я стар. У меня больше не может быть другого ребенка, да я и не хочу. Мальчик мой, ты — единственной, что у меня осталось, поэтому я желаю сберечь тебя. — К чему вы клоните? Мне категорически не нравились те ощущения, которые возникли после последнего предложения мистера Мартинеса. Приглушенное с помощью шампанского и разговора с Мартином предчувствие вновь завопила во всеуслышание. — Можешь ненавидеть нас за это потом сколько хочешь, но мы лишь хотим таким способом извиниться за ранее причиненную боль и сохранить твою жизнь, — произнес Альваро, с каждым словом стихая. В концу я едва ли что сумел расслышать. Мистер Мартинес похлопал меня по плечу и грустно улыбнулся. В его темных глазах я сумел рассмотреть блеск вины. — О чем вы говорите? Я не мог понять, о чем говорят эти двое, пока не почувствовал что-то твердое упирающееся у меня со спины. — Привет, Джером, давно не виделись, — прошептал Дамиан. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять: он упирает мне в спину пистолет. — Что вы задумали?! — вскрикнул я вслед Альваро и Мэтью, но те слишком быстро отдалялись от меня, чтобы расслышать. Я попытался развернуться к Гонсалесу, но тот лишь выкрутил мою руку назад, заставляя стоять к нему спиной. — Что, черт возьми, происходит, Дамиан?! — Никто из нас не ожидал встретить тебя здесь. Ты едва ли не испоганил план. Твой бывший муженек оказался слишком глуп, дабы отпустить тебя бродить одному. Ему стоило запереть тебя под семью замками и усыпить, чтобы не рыпался сбежать. — Какой план?.. Кровь в жилах застыла. Я прекрасно знал, что это за планы. Планы по избавлению от Рейна. — Скоро все увидишь. Но лучше смотреть издали. Будет более… зрелищно. Гонсалес снова пихнул меня пистолетом и я последовал направлению, которое он задал. Мы шли к выходу — это было понятно. Я попытался взглядом найти кого-то из людей Рейна, но, как назло, никого не было. Совершенно никого. Даже того парня у ступенек, что созерцал мой разговор с Мэтью и Альваро. Куда он подевался, когда меня буквально силой вытаскивают? Когда ко мне приставили пистолет?! Нужно что-то делать. Я чувствовал, что что-то не так. Вокруг все так же оживленно, как и ранее, но то, как сильно подгонял меня Дамиан, заставляло понять: времени мало. Вот-вот должно случиться что-то страшное, и в это время в доме будет опасно находиться. Я не знал причину, но… Рейн здесь. Он на втором этаже разговаривает с Тобиасом. Если все это задумал мистер Каттерфельд, то он или уже ушел, или же Рейна вырубили, или и вовсе… Думать не хотелось, что может сделать Тобиас с Рейном. Там был Эйзенманн, он бы ни за что не позволил хозяину умереть. Я скорее поверю, что он бросился под пули, нежели позволил Рейну погибнуть. Однако, если вдруг их разделили и Рейн остался один на один с надвигающейся опасностью, он не догадывается о ней. Поэтому мне нужно спешить. Плевать на явную исходящую от всего и всех опасность. Тело стремилось вернуться в объятьях к единственному родному человеку и рассказать, что весь день меня мучала далеко не паранойя. Опасность оказалась реальной. Тобиас не отказался от своей идеи даже после моего ухода. Он желал смерти своему племяннику и собирался осуществить ее прямо здесь и сейчас. Поэтому отец пытается вывести меня силой из здания. Он знал, что я побегу к Рейну, как только учую опасность. Вот почему ко мне приставили Дамиана. Вот почему в мою спину упирался пистолет. Таким образом они пытались сохранить жизнь своего наследника и одержать победу, убив Рейна. Сама мысль о жизни без Рейна приводила меня в шок. Каждый раз, стоило мне дернуться в сторону, Гонсалес лишь сильнее вжимал оружие в мою спину. «Изначально я был против тебя. Если бы не желание Мэтью, я бы убил тебя после слов, что ты настоящий сын Мартинеса.» Однажды Дамиан уже сказал, что был бы рад, не будь меня в живых, и, кажется, держать меня на мушке приносило ему извращенное удовольствие. Однако я не был глуп, чтобы не понимать: он не убьет меня. Все его угрозы — пустышка, пока Мэтью и мистер Мартинес желают сохранить мне жизнь. Он ни за что не выстрелит. Я был готов поспорить, что пистолет даже не снят с предохранителя. Мне не нужно бояться Гонсалеса. А вот того, что затеял Тобиас, — вполне. С ранения Дамиана прошло не более недели, а значит то, что он сейчас стоял на ногах — чудо. Мэтью поручил ему довести меня до безопасного места лишь из-за того, что как таковой я опасности не представлял. Они с отцом считали меня глупым ребенком, который испугается пистолета и тихо проследует на выход, однако они ошибались. Ох, как же они ошибались! Со всех сил я пихнув Гонсалеса в рану от пулевого ранения и тот согнулся пополам. Дамиан явно не ожидал от меня такого подлого трюка. Однако мне не было жаль его. Это был его выбор направить на меня оружие после того, как я спас ему жизнь, притащив к Оливеру Гранту. И этот выбор кардинально менял все отношения, выстроенные между нами ранее. Он мне не телохранитель, не сосед и уж тем более не друг с тех пор, как я почувствовал пистолет у себя за спиной. — Черт, стой! Не ходи! Это опасно!.. — крикнул тот мне вслед, но я не обратил внимание, ринув вперед. Распихивая гостей так, словно те не были живыми существами, я устремился к лестнице на второй этаж — прямо туда, где был Рейн. Я никого не видел и никого не замечал. В голове крутилась мысль: «Лишь бы Рейн был жив». «Лишь бы Рейн был жив». «Лишь бы жив…» Как только я добрался до лестницы, услышал голос Мартин позади. — Постой! Что случилось? Куда ты так бежишь? — огорошил тот меня своими вопросами. — Уходи отсюда, Мартин. Здесь опасно находиться. — Что? Почему?! — протянул тот, но я лишь ухватился за перила и начал бежать наверх. — Найди Миранду и уходи, Мартин! — крикнул я напоследок. Однако пробежал я недолго, врезавшись в кого-то. Я буркнул что-то в качестве извинений, даже не смотря на лицо, и побежал дальше, однако мгновенно остановился, стоило лишь услышать голос. Знакомый голос. До боли знакомый. До ненависти знакомый и ласковый. — Здравствуй, дорогой. Я поднял голову вверх и увидел там ухмылку. Яркую ухмылку, которую нельзя было спутать ни с чем другим. Тобиас уже что-то сделал. Он стоял передо мной, на несколько ступенек ниже, но чувствовал себя властителем ситуации. — Что вы сделали? — прошипел я, с неподдельной ненавистью смотря в его голубые глаза. Точно такие же, как у Рейна, Эберхарда и дочерей Тобиаса. Семейная черта Каттерфельдов. — Что вы, черт возьми, сделали?! — Ох, Джером, не думал, что все когда-либо скатится к этой драме. Я думал, мы говорим на одном языке. Я думал, что ты понимаешь меня. — Вы предали меня. Я видел в вас отца, а вы… вы… вы оказались пустышкой! Все то, что я в нем так уважал было лишь иллюзией. Он не обладал ни одним из тех качеств, что я мечтал видеть в отце. Тобиас просто подстроился под мои запросы и ожидания. Прямо, как хамелеон, слился с окружением, чтобы жертва угодила в ловушки, не осознавая смертельной опасности. — Где Рейн? — Он-то? — удивился Тобиас, будто не он только что разговаривал с Рейном. Будто сейчас не спускался со второго этажа, где был Рейн. Неужели они не разговаривали?.. Тогда где Рейн? Почему он поднялся наверх? Что, черт возьми, происходит?! — Главное, что мой нерадивый племянник находится в здании. Этого достаточно. Но вот ты… ты — сын Альваро. Тебе нельзя здесь находиться, дорогой. — Боитесь, что если из-за желания избавиться от Рейна я стану невинной жертвой, мистер Мартинес отвернется от вас или, хуже того, перейдет на сторону Рейна? — усмехнулся я, еще сильнее вцепившись в деревянные перила. По спавшей на мгновение маске с мистера Каттерфельда я понял, что попал в самую точку. Под маской мужчина был пуст. Совершенно и безгранично. Опустошенный местью, длящейся на протяжении всей его жизни. Она выпалила его изнутри, оставив лишь кости да пепел. — Я рад, что ты повзрослел, дорогой. Жаль лишь, что эти глупые чувства все также не позволяют тебе достичь своего истинного величия, — на его лице более не было ухмылки, которая казалась его вечной чертой. — Дам тебе последний совет, как человеку, который идет на верную смерть. Тобиас шагнул на ступеньку выше, ближе ко мне. Его холодный взгляд прожигал мое нутро. — Поспеши, если хочешь попрощаться. «Поспеши, если хочешь попрощаться.» Не просто совет, а предупреждение и пояснения на мой предыдущий вопрос о том, что сделал мужчина. Он все-таки воплотил свой план в жизнь. Каждая секунда промедления может стоит жизни Рейну. О своей я не думал. Мне было плевать. Заслуживал ли я ее после того, как поступил с Рейном, пускай и не по своей вине? Если нам было суждено сегодня умереть, я желал сделать это вместе. Рядом с ним закрыть глаза и навсегда уйти в лучший мир. Однако, пока сохранялась призрачная надежда на жизнь, я буду бороться до конца. За нас обоих, если понадобится. На середине огромной лестницы меня догнал Мартин. Он чертыхнулся на еще одну мою настойчивую просьбу уйти и сказал, что, пока не разберется в ситуации, никуда бежать не собирается. Я лишь махнул рукой и предупредил, чтобы тот не мешался под ногами. Наконец, мы добежали до второго этажа. Один длинный коридор и десятки дверей по обе стороны. Глаза разбегались. Я даже малейшего предположения сделать не мог, где именно находится Рейн. Меня сбил с ног удар невиданной ранее паники. Ноги подкашивались. Голова кружилась, а взгляд не мог сфокусироваться на чем-либо. Руки дрожали, как и ноги… как и весь я. Мысли отказывались идти ровным рядом. Логическая цепочка действий прерывалась и я совершенно не знал, что стоит сделать, дабы найти Рейна. Дабы спасти его. Дабы оказаться рядом, когда придет конец… Вдруг Мартин схватил меня за рукав. Его левая рука настолько сильно ухватилась, что меня невольно повело назад. И никто из нас не мог понять: Мартин внезапно стал настолько сильным или это я настолько ослаб. — Ты ощущаешь это? — Что? — спросил я, не имея ни малейшего понятия, о чем тот говорит. Мартин сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь что-то унюхать. Я повторил действие за ним и прежде, чем высказать предположение, Мартин сделал это первым: — Газ. За миг до взрыва, поднявшего все поместье в небеса, я запомнил лишь одну мысль, крутящуюся в голове, как заевшая старая пластинка. «Лишь бы Рейн был жив…»