Вопреки всему

POV Рейнхольд Каттерфельд

Какой будет первая ассоциация в вашей голове, если я назову словосочетание «человеческий потенциал»? Талант? Врожденные способности? Возможно, но я бы интерпретировал его немного в ином русле. Потенциал — это возможность к проявлению повышенных врожденных способностей, которые должным образом можно превратить в настоящую силу, владей ты нужными ресурсами для этого. Возможность, которую легко можно растерять, так и не заметив в себе. Я не имел должных врожденных способностей для развития потенциала, но располагал за спиной семью Каттерфельд и ее ресурсы, поэтому родители с пеленок искусственно взращивали его во мне, лелея будущего наследника. Все детство я провел в окружении частных репетиторов и уже к десяти мог похвастаться тем, что был выше, лучше и умнее всех сверстников. Пускай и находились умники, которым этот потенциал был дан с рождения, я научился пользоваться властью имени Каттерфельд, чтобы ставить этих гениев на место. Хотя, признаюсь, иногда меня одолевал азарт посмотреть, смогу ли я справиться с ними собственными силами. Как бы то ни было, я был самым обычным, ничем не одаренным, ребенком, которому повезло родиться во влиятельной семье. Родители с детства показали мне разницу между мной — членом семьи Каттерфельд — и остальными. Она казалась… поразительной. Никто из родителей моих одноклассников или же сторонников нашей семьи не имел права даже лишний раз посмотреть в глаза моего деда или отца. Их уважали, их боялись и я, беря их поведение в пример, хотел стать таким же. Сказать, что меня заставили принять наследство Каттерфельдов силой, я не могу. Я принял его с гордостью и желанием достичь еще больших высот, нежели мои предшественники, прекрасно осознавая всю кровавую подоплеку нашего статуса. С детства меня воспитали согласно аксиоме: в жестокости и насилии нет ничего ужасного. Эта тьма — часть мира, в котором мы живем. Если хочешь выжить в нем — владей им или умри. К шестнадцати годам я начал представлять, к чему меня готовят. Отец брал меня на деловые собрания, начал знакомить с окружением, плавно погружая в преступный мир. Отец научил меня различать границы легального и нелегально, но также научил, как замыливать их в глазах других. Мне нравилось наблюдать за действиями отца. Как всеми любимый честный политик берет взятку с его рук, погружаясь в преступное болото. Как отец разбирается с теми, кто его ослушался. Как легко ему удается руководить своими людьми и заставлять их колени дрожать от страха и уважения. Он никогда не марал руки, не опускался до кровопролития, приговаривая: «Есть четкие границы. Если ты управляешь, твои руки должны оставаться чисты.» Долгое время я не мог осознать всей сути этих слов. Я не раз видел, как парни ненамного старше меня расправляются с мелкими должниками, сбивают с них деньги, и не видел в этом ничего сложного. Одним из уроков, которые я брал с детства, было фехтование. Я знал слабые точки человека и был уверен в своем поставленном ударе, даже если придется бить кулаком, а не эспадроном. Осознание пришло ближе к восемнадцати годам. К тому времени отец уже поручал мне небольшие задачи связанные с управлением небольшой группой из семи человек. Отец хотел, чтобы перед тем, как управлять семьей, я прошел все стадии поднятия наверх, с самых низов. Поэтому, как не сложно было догадаться, в свои юношеские годы я состоял в банде. Ничего сложно: мы лишь занимались мелким ростовщичеством, не убивали, но могли знатно поколотить, если должник упрямился. Как на зло, вместе с нарастающей ответственностью во мне начали возрастать ростки первой влюбленности. Парень из нашей банды. Самый младший и самый хилый. Сейчас я даже имени вспомнить не могу, не то, как он выглядел. Это не было любовью, скорее экспериментом по осознанию своей сексуальности, однако мы оба хорошо провели время. Поцелуи, секс и, возможно, бы мы дошли до отношений, если бы на одном из заданий его не закололи. Впервые ослепленный горем и ненавистью, я убил человека, который это сделал. Тем же ножом, что торчал из тела моего первого любовника. Это было мое первое и последнее убийство. Тот человек был ублюдком, жалким наркоманом, который за дозу убил не одного человека, но я надолго запомнил его потухающий взгляд. Его лицо, мои окровавленные руки и удивленные взгляды моих парней надолго отпечатались в кошмарах моей молодости. Тогда и пришло осознание, сказанных отцом слов. Когда убили моего любовника, мне нужно было стоять в стороне, отдать приказ об убийстве, но не прикасаться к оружию. Почему? Потому что пока я был занят расправой с тем человеком, четверо из моих парней оказались сильно ранили. Я был ответственным за этих людей, но из-за ослушания совета отца едва ли не потерял еще и их. В дальнейшем я носил оружие только для самообороны и никогда не использовал целенаправленно. Урок отца был выучен жестокой практикой. Годы шли. Мне стукнуло двадцать и родители отправили меня учиться заграницу, однако через несколько лет обучение было прервано трагическим известием: отец с матерью погибли в автокатастрофе. Хотя вернее было бы сказать — были убиты. К тому времени я был готов перенять то, что полагалось мне с рождения. Должное образование, опыт управления, кое-какие связи и, что главное, миллионы наследства, не считая акций. Возможно, в свои двадцать четыре меня не собирались воспринимать всерьез, но я планировал показать всем и каждому, кто так думал, что я могу сделать. Человек без должного потенциала, но с амбициями, воспитанием и состоянием за спиной. Вернувшись в Лондон, я собрал вокруг себя людей, выстроив линию обороны. Не прошло много времени, прежде чем нашли убийцу. Я рассчитывал расправиться с ним и тем самым показать всем, что собираюсь делать с теми, кто идет против меня, пресечь будущие предательства в корне, однако убийцей оказался шестнадцатилетний мальчишка. Клаус Эйзенманн даже не знал, кого именно убил и по какой причине. Он, подобно наемнику, выполнил приказ, а детали его не волновали. Пожалуй, я никогда не смогу забыть нашу первую встречу. — Убьешь своего отца и я пощажу тебя, — бросил я нож в сторону парня, прекрасно зная, что он не использует его против меня. Старший Эйзенманн в то время лежал в другой стороне комнаты, истекая кровью после нескольких часов непрерывных пыток. Бедный после первого отрезанного по вторую фалангу пальца рассказал причину, по которой тот приказал сыну избавиться от моих родителей, и ради кого это сделал. Ради Тобиаса Каттерфельда. Ради моего дяди. Ради моего последнего родственника, который ненавидел меня, сколько я себя помню. Глупый старший Эйзенманн считал, что после того, как он сознался во всем, его отпустят. Он думал, что наивного молодого Рейнхольда Каттерфельда можно убедить, поклявшись в вечной верности и заплатив небольшую цену. К его разочарованию, ему было не избежать того, что я приготовил в отместку за родителей. — Хорошо, — к удивлению всех присутствующих смирно произнес парень и уже через несколько секунд оказался на противоположной стороне комнаты. Его отец не успел даже вскрикнуть, как тупой нож несколько раз вонзился в районе печени. Клаус посмотрел мне в глаза и, не отрывая взгляда, перерезал горло своему отцу, отбросив мертвое тело в сторону. — Этого будет достаточно? — Вполне. Я не мог подавить ужас и восторг одновременно. Впервые мне посчастливилось видеть столь… безумного человека. Вряд ли бы кто столь хладнокровно лишил собственного отца жизни, к тому же по велению незнакомца, который пообещал призрачную свободу. Интересно, Клаус думал в тот момент, что я мог соврать ему, или уже тогда знал, что я никогда не нарушаю свое слово?.. Однако тот малец, по уши в крови собственного родителя, заставил меня удивиться еще больше, когда произнес: — Я хочу служить вам. Не «работать», а «служить». Парень явно не казался глупым, подобно своему отцу, чтобы не различать значение этих двух слов, а значит, он не ошибся. — Думаешь, я приму к себе убийцу собственных родителей? Что подумают мои люди? — Я могу помочь вам. У меня хорошие связи. Тогда я даже представить не мог, насколько хорошие у этого мальца связи. В свои двадцать четыре я даже не думал, что какой-то шестнадцатилетний беспризорник может обладать такой мощью. Благодаря матери-проститутке Клаус располагал тем, в чем я в той ситуации нуждался больше всего — в связях с наитемнейшими из наитемнейших. — У тебя нет должных качеств, которых я требую от своих людей. У тебя нет ни военной выдержки, ни опыта. Между нами не может быть никакого доверия после совершенного. — Подождите несколько лет и я вернусь достойным и достаточно полезным, чтобы служить вам. Обещание, данное Клаусом в ту ночь, было исполнено, как нельзя, идеально. Он отслужил в армии, получив желаемую мной военную выдержку и опыт. За время отсутствия в Мюнхене ему удалось не просто не потерять старые связи, но и приумножить. Эйзенманн стал для меня не просто товарищем, который сумел завоевать доверие, но и верным партнером в бою. Как бы не иронично, первый человек, которого я сумел назвать другом, пускай он и относится ко мне, как верный пес к хозяину, был убийцей моих родителей. Сейчас я почти и не вспоминал об этом факте, ведь Клаус, пожалуй, был и остается самым верным мне человеком. Рассказанного отцом Клауса было достаточно, чтобы объявить войну дяде лично и заявить о себе, как о новом главе Каттерфельд. Отец с детства приговаривал, что рано или поздно его война с братом коснется и меня, мою будущую семью, но я и предположить не мог, что настолько… Если бы знал, что однажды дядя похитит моего любимого человека и сына, убил бы его до того, как Джером появился в моей жизни. Однако тогда я не знал и предпочел играться с дядей. Азарт. Ох, пожалуй, это была моя извечная проблема. Я не играл в азартные игры, ведь знал, что легко подсяду. Вместо этого я играл в игру с более ценными ставками — игру на жизни. В долгосрочной перспективы мои пешки были расставлены так, что дядя никогда бы не осмелился что-то сделать против меня. Из года в год он делал попытку, выдвигая свою кандидатуру на пост генерального директора нашей компании, но у него никогда не хватало количества акций, ведь я владел контрольным пакетом — пятьдесят три процента. В этом была причина моей уверенности — в том, что рано или поздно я выиграю не только очередную партию, но и битву. У меня не было слабостей, дядя не мог ко мне даже подступиться, пускай где-то глубоко внутри я и ожидал его вызова. Азарт от призрачной возможности побороться никуда не делся. Однако, как обычно бывает, в самые спокойные жизненные периоды, появляется фактор, нарушающий затишье. В моей жизни этот фактор, скорее, оказался ураганом, что едва ли не сбил меня с ног впервые со смерти родителей. Буквально — едва ли не сбил. Темноглазый двадцатилетний мальчишка из лондонского закоулка врезался в меня совершенно неожиданно, как для меня, так и для него. Я не верил в судьбу, но после той ночи пришлось поверить. Все было предопределено с первой нашей встречи. Встречу с Джеромом Эвансом я бы не смог назвать ничем иным, как волей небес… Рассказывал ли я о том, как мы встретились? Я вспоминаю этот день время от времени, а если честно, то, пожалуй, немного больше, чем просто время от времени. После ухода Джерома от меня уж слишком часто… В тот день я приехал в Лондон для встречи с Мартинесом на нейтральной территории. В последнее время мы встречались здесь, а не скажем в Цюрихе или Амстердаме, потому что Мартинес что-то отчаянно желал найти в Лондоне. По крайней мере тогда мне так казалось, ведь он буквально проводил там больше времени, чем в Мадриде, где требовалось его ежедневное присутствие. Я приказал своим людям отыскать причину такого поведения, но никто из них не смог нарыть ничего. Почти ничего. Было известно, что мужчина искал кого-то и я невольно спустил это на то, что он хотел найти какого-то информатора или шпиона. Но Мартинес гонялся за призраком уже не первый год и, пока что, безуспешно. Странно, но это не относилось никак ко мне или моему дяде, а значит не было связано с семьей Каттерфельд. Мой интерес к этому вопросу быстро угас, хотя не должен был. Почему? Потому что Мартинес искал своего сына. Мартинес искал Джерома. Было не принципиально, где встречаться, поэтому я с удовольствием приехал в Лондон для того, чтобы параллельно со встречей с Мартинесом разрешить мелкую проблему. Один человек, который решил остаться анонимным, просил помочь взамен на то, что было нужно мне. Его просьба казалась мне весьма странной и если бы Клаус не проверил все заранее, вряд ли бы я согласился. Человек просил разобраться с главой одной из мелких лондонских уличных шаек. Говоря «разобраться», я не имел в виду убить. Нет, предложение было вполне ясно: убрать с дороги Нолана Делана взамен на встречу с человеком, которого я давно пытался завлечь на свою сторону в борьбе с дядей. Как я мог отказаться, когда с моей стороны была поставлена столь легкая задача, а куш от нее столь велик? После встречи с Мартинесом, я вышел из здания филиала компании Мартинес, где проходила встреча, но так и не успел дойти до машины. Мартинес набрал мне и попросил подождать, пока его секретарь, миссис Морено, принесет мне документы, которые я успешно забыл. Клаус предложил подождать в машине, но я отказался, желая подышать свежим осенним воздухом. Впервые за долгое время у меня был свободный вечер, хотя, если быть точнее, почти ночь. Время приближалось к одиннадцати. Стоя у входа в здание я наблюдал за тем, как быстро движутся серые облака. Меня ожидал очередной тихий, спокойный вечер в полном одиночестве. Сказать, что я страдал от этого? Нет. Если бы я искал секс, у меня всегда было забито пару особенных номеров в телефон. Возможно, совершенно немного, мне хотелось бы компанию. Человека, с которым можно было бы поговорить. Который бы понимал меня без слов. Млел от одного взгляда, от одного легкого прикосновения, но не из-за сексуального подтекста. Который бы просто был со мной, и нам обоим этого было бы достаточно. Я не думал о любви. Она уже давным-давно покинула мою жизнь, как излишняя расточительность эмоций. Просто человек… Однако это были лишь мечты, которым я предавался очень и очень редко такими же тихими вечерами, как этот. Осень всегда навеивала мне ненужные размышления. За многочисленными мыслями я совершенно не заметил, как кто-то выбежал из темного угла здания. Там находился небольшой проулок, в который нормальный человек ни за что бы не сунулся ночью, пускай мы и находились, пожалуй, в одном из самых безопасных мест этого города — бизнес-центре. Человек в черном выбежал оттуда и, пока осматривался назад, будто ища там кого-то, не заметил, как врезался в меня. Для меня и для него это стало неожиданностью. Парень бубнил себе под нос извинения, пока я махал рукой Клаусу и своим людям, что я вне опасности. Хах, знал бы этот малыш, что на него в мгновение ока нацелилось с пяти пистолетов в спину, никогда бы не сунулся ко мне. Знал бы мой Джером в тот момент знал мою настоящую личность, убежал бы, стоило увидеть меня. — Простите… И-извините, — шептал он, но его руки вцепились в мое пальто так, словно оно было его последней защитой от чего-то очень и очень страшного. Парня буквально всего трясло. И пускай я видел лишь темную макушку, нутром чуял, как перепуган незнакомец. — Я честно-честно совершенно случайно. Извините, сэр!.. Уголком глаза я заметил, как из переулка выбежало несколько амбалов и понял, чего именно так боялся парень. Я никогда не помогал никому бескорыстно, но тогда… Возможно все дело было в этой дивной ночи, возможно в Лондонском воздухе, а возможно в человеке, который отчаянно цеплялся за меня. Из меня был плохой благодетель, но я решил все же помочь бедняге. Клаус понял мой кивок без слов. Взяв несколько человек, Эйзенманн направились к тем странным парням и загнал их туда, откуда они пришли. А потом парень поднял взгляд на меня… и я утонул. Это чувство лучше описать именно так. Я почувствовал, как воздух выбило из груди, а меня придавило к земле неестественным притяжением. Словно я пошел на дно, не в силах выбраться. Дело было не во внешности. Джером был обладателем весьма посредственной красоты. Карие невзрачные глаза, темные волосы и тонкие губы, но этот взгляд… Клянусь, стоило мне заглянуть в эти глаза, стоило им посмотреть на меня с толикой любопытства, я мгновенно сгорел. В его взгляде было что-то такое цепляющее, осознанное. Я видел сквозь них человека, бегущего от чего-то, но точно знающего, что его поймают и, что страннее всего, он желал быть пойманным. Не своими преследователями, а кем-то иным — тем, кто бы смог его приручить. Как дикий котенок, который еще не осознает, что больше всего на свете желает быть одомашненным. Что в выборе между свободой и теплом, он выберет последнее, даже если его закуют в цепи навечно. И я это сделал. Приковал его к себе. Не мог отказаться, когда он буквально сам упал в мои руки. Вцепился своими маленькими, но острыми коготками прямо в мое сердце. Осознание того, что этот парень — тот, кто мне нужен, а я — тот, кто нужен ему, осенило меня яркой вспышкой. Знание этого пришло так естественно, так закономерно, будто я всю жизнь ждал именно этого момента. Я никогда не верил в любовь и уж тем более с первого взгляда, но этот малыш, этот потерянный мальчишка, этот парень, взгляд которого так и вопил о желании быть любимым, заставил меня пересмотреть все мое отношение. Один взгляд, одна мимолетная встреча перевернула свою мою жизнь. Я впервые ощутил связь с человеком, которого видел впервые. Это было сродни… чувству азарта, который завлек меня с первой же секунды. Необоснованное притяжение, которому я не мог не повиноваться. Так бывает. Я сорок четыре года скитался между деньгами и властью, совершенно позабыв о самом важном — о себе. Все, чего я когда-либо желал, было навязано мне мнением деда и отца, пускай со временем я свыкся с мыслью и мне даже стало нравится то, чем я занимаюсь. Это была их мечта видеть меня у руля запретного корабля. Из-за них я принял эту компанию и из-за них же вступил в войну, изначально не принадлежащую мне. Я никогда не жил для себя. Пытался искать в том, чем занимаюсь, что-то интересное, пленяющее, азартное, но стоило мне заглянуть в эти глаза… Господи, я потерял себя. Я впервые почувствовал, что этого человека не навязали мне, как наследство или компанию. Он был тем, чего я впервые захотел по-настоящему. Как путник в пустыне, который нашел свой оазис. Безумие, не правда ли? — Вам нужна помощь? — я, наконец, нашел, что спросить, чтобы разорвать эту странную связь, которая образовалась между нами из-за пересечения взглядов. Парень смотрел на меня так же внимательно, как и я на него. Мы оба выпали из реальности на несколько мгновений. — Извините… что врезался в вас и за это… — в мгновение отодвинулся парень, заметив, что все это время бесстыдно прижимался к незнакомцу. Я был готов поклясться, что он чувствует стыд, но эта эмоция никак не отобразилась на его лице. Хотя нет, он прикусил изнутри губу, словно заставляя себя молчать. Парень не ответил на мой вопрос и это немного раздосадовало. Я мечтал, чтобы он попросил меня о помощи, чтобы увидел во мне щит, которым мог воспользоваться, однако тогда я еще не ведал, что Джером любит решать проблемы самостоятельно, насколько бы неразрешимыми они ни были. А еще он любил извиняться по делу и без. Это не изменилось в нем даже спустя года. — Извините, — прохрипел парень и откашлялся. Он заболевал? Пришло осознание, что его трясло далеко не от страха оказаться пойманным преследователями. Мальчишка просто замерз, как… как самый настоящий продрогший на улице котенок. Почему-то эта ассоциация стойко поселилась у меня в голове. Черный дикий котенок с большими глазами. Хотелось забрать его с улицы домой, пускай, ты с большой вероятностью окажешься разодранным, пока дойдешь. Парень был одет в толстовку. Совсем не по прохладной октябрьской погоде. Я почувствовал резкое желание тут же снять свое пальто и укрыть его от холода. Словно бессознательный порыв, но вовремя себя остановил. Он был далеко не хрупкой женщиной, а мужчиной, пускай и не совсем взрослым. Я почувствовал себя старым дураком. В голове так и вопила мысль, что мы с ним даже не знакомы. Я даже не знал его возраст! С виду парню было восемнадцать, но в те времена все дети выглядели старше, чем были на самом деле. Мне, тогда тридцатичетырехлетнему мужчине, не пристало думать о ребенке в таком русле… Однако я не мог погасить в себе воспламенившийся огонь. — Ничего, — кинул я и попытался ободряюще улыбнуться, но, как обычно, ничего хорошего не получилось. Я не любил улыбаться, потому что не умел, да и не возникало особого желания, но сейчас… я был готов состроить даже глупую улыбку, лишь бы парень остался подольше. Лишь бы узнать имя, которого я так и не знал. — Я, наверное, пойду. Еще раз извините. Джером был вежлив с первых минут нашей встречи. Чересчур вежливым для дворового кота в потрепанной толстовке, которой явно был не один год. Стоило задуматься об этом еще тогда. До встречи с моим котенком, у него уже были другие хозяева. Мой котенок был домашним, но жизнь занесла его на улицу и привила уличные привычки. — Нет, погоди, — я потянул за рукав парня, сам не понимая, что стоит сказать в такой ситуации. «Скажи мне свое имя, чтобы я смог тебя отыскать.» «Ты мне понравился, не хочу тебя отпускать.» «Не убегай, малыш.» «Пошли я согрею тебя.» Последнее уже явно переходило все границы, однако я действительно этого хотел. Секс, возможно, последнее, чем я мечтал заняться с ним в нашу первую встречу. Хотелось просто узнать его поближе. Кто он такой, от кого бежит, сколько лет, где живет… Вопросы так и роились в голове, но не один из них не мог быть озвучен, пока парень желает уйти, а сказать ему банальное «хочу узнать тебя получше», не могло вырваться из моего рта. Я боялся быть отвергнутым в первые же секунды знакомства, поэтому предпочел идти обходным путем. Я привык, когда потенциальные любовники соблазняют меня. Ни разу со времен юности я не пытался привлечь кого-то, не то что соблазнить. Всегда было достаточно шлюх и сладеньких мальчиков, желающих получить мои деньги и с удовольствием прыгнуть ко мне в постель. А кто бы не захотел сесть мне на шею? Я был относительно молод, как для состоятельного человека, не был глуп и, что важнее, не так уж и некрасив. Я с удовольствием давал им деньги, но кроме секса, они не были годны ни на что больше. А этот парень, пускай я видел его впервые, уверен, был способен выдержать со мной разговор и стать хорошим слушателем. Почему-то я представлял это так ясно, словно мы были знакомы не одно десятилетие. А все потому, что в этих глазах я видел понимание. Понимание чего? Не знаю. Просто казалось, что он смотрит и осязает саму мою суть, хотя был намного моложе меня. Однако прежде, чем я что-либо сказал, пошел дождь. Настолько сильный ливень, что быстро промочил тонкую кофту парня до ниточки. Не спрашивая разрешения, я потянул его к одной из машин охраны и буквально впихнул туда. Да, я понимал, что парень может испугаться, что не поймет, но и я не мог выразиться так, чтобы он понял меня правильно. Никогда не мог озвучить чувства, какие бы они ни были, вслух. Предпочитал пустым словам действия. Благо Джером оказался благоразумнее и сразу понял, что я спрятал нас от ливня. Никакого скандала, лишь скромное «спасибо» и неловкая улыбка. Я говорил, что утонул в его взгляде? Так вот его улыбка заставила меня вынырнуть из дна Марианской впадины и воспарить в небеса. Во всем теле ощущалась легкость. Я почувствовал, как снова начинаю контролировать свое тело, разум и ситуацию. Словно мне снова шестнадцать и я готов совершать необдуманные поступки. Только одна мысль по-прежнему билась в моей голове, как перманента: я желаю, чтобы он остался со мной. — От кого ты бежал? — С чего вы взяли, что я бежал от кого-то? — насупил тот брови, но я учуял его ложь мгновенно. Этот малыш не умел врать. Только не мне. Не когда я слежу за каждым его мимолетным движением так, словно хищник за добычей. — Извините, но это не ваше дело. Я почувствовал, как внутри пробуждается желание разузнать тайну этого парня. Азарт открытия так и захлестнул меня. Джером еще не понимал, но посадив его в машину, я навечно приковал его к себе. Как только парень оказался в машине, мои люди тут же начали искать на него информацию и, я был уверен, нашли много чего. А значит, Джером был в ловушке. Котенок не понимал, что оказался пойманным, а все его трепетания и попытки сбежать было бы расценены мной, как игра в кошки-мышки. Зная, какой я азартный игрок, я бы не успокоился, пока не победил. — Я вижу, что ты едва ли стоишь на ногах. Ты слишком долго бежал в такой холод. Мой долг помочь тебе. — Извините, но… — Дождь не прекратится быстро, — перебил я, прежде чем с его немного посиневших от холода губ слетело очередное извинение. — Я угощу тебя кофе. За это время погода улучшится, а одежда подсохнет. — Но я не могу!.. Малыш еще не понимал, что сопротивляться мне бесполезно. Если я чего-то хотел, я получал это, неважно какими методами. А сейчас я хотел одного — его. — Ты составишь мне компанию и будем считать это твоим извинением. Парень явно был недоволен, все время супил темные брови. Мне показалось это безумно милым. То, как он противится моим словам, дает, пускай пока что только внутренний, но отпор. — Ладно. Только за кофе плачу я! Мне даже не пришлось прикладывать много усилий, чтобы Джером бросился на наживку. Он сам пошел мне навстречу и немного позднее я узнал причину: его тянуло ко мне так же сильно, как меня к нему. С первого взгляда. Поэтому он не отверг приглашение на кофе от подозрительного незнакомца. Искра пробежала между нами так явно, что никто из нас не мог это отрицать. Вот только у меня было достаточно сил признать эту притяжением в первого взгляда, а у Джерома — нет. У него были на это весьма обоснованные причины, от которых я пришел в ярость, стоило мне узнать… По дороге в кафе парень не разговаривал, зато пристально разглядывал меня. Я смотрел в окно, но прекрасно видел его взгляд, направленный в мою сторону, в отображении стекла. Чувствовал, как медленно его любопытные глазки опоясывают каждую часть моего тела, останавливаясь на кистях рук. Там, где у меня виднелось большое золотое кольцо. Фамильная ценность Каттерфельдов, которое я был обязан передать моему ребенку с совершеннолетием — следующему главе моей семьи. Единственное кольцо, которое мне было удобно носить и которое не слетало с моих палец. Думаю, в тот момент ни я, ни Джером не могли представить, что у нас будет общий сын, который в будущем должен получить фамильное украшение в качестве подарка на восемнадцатилетие. Парень, словно поймал себя на чем-то неприличном, на рассматривании, отвернулся, и всю дорогу к кафе продолжал пялиться в окно. В позднее время мало какие достойные заведения работали, куда я мог бы сводить парня. В отеле, где я жил, был приличный ресторан, но вести парня туда… я не хотел вызвать недопонимания. Сегодня я хотел ограничиться знакомством и показать свою симпатию. Я верил в то, что этот далеко не глупый мальчишка поймет разницу между симпатией и желанием затащить в постель, ведь я хотел именно первого. Пока что. Всему свое время. Мне не понравилось место, в котором мы должны были провести наш первый вечер. Странно, но в голове я уже представлял, как буду водить этого мальчика, чье имя я по-прежнему не узнал, в заведения, которые нравятся мне. Кормить его тем, что люблю, и искать те блюда, что понравятся ему. С каждой секунд я рисовал нам общее будущее и решал сложности, которые могут принести наши отношения, совершенно позабыл, что проблемы могут быть не только у меня. Мне лишь предстояло узнать, какие таит парень напротив, ведь совсем скоро я разделю с ним эти невзгоды… Я заказал два эспрессо, и по недовольному выражению лица парня понял, что тот далеко не рад этому. Я по привычке взял обязательства на себя, хотя он явно хотел сделать заказ. Что ж, мне такое не нравилось, и я привык заказывать самостоятельно, прекрасно зная, что может понравиться партнеру. Помогало умение хорошо читать людей. Благодаря ему же, я уже знал, что парень напротив, несмотря на свою с первого взгляда краткость и приличие, обладает исключительной строптивостью. Несмотря на общее смирение, в его глазах плясал ураган недовольства. На этот вечер я планировал показать ему, что не потерплю неповиновения и так званых «заскоков» от партнера. Возможно, для кого-то это чересчур, но я привык все контролировать, а контроль дается проще, если его объект ведет себя приемлемо. Почему-то я даже не представлял, что Джером может отказаться от того, чтобы стать мои любовником. Это был такой же нонсенс, как сказать, что солнце восходит на западе. К тому же, даже если бы мальчишка не захотел самостоятельно прийти в мои руки, у меня было достаточно методов, чтобы заставить его. Он бы даже не заметил, как оказался в моих руках. Джерому повезло, что он не сопротивлялся и сам бросился ко мне. Его желание быть со мной, его чувства и притяжение, спасли нас от ненужной боли, ведь я собирался ее причинить, если бы нужно было. Ради нас и его же блага. — Ты согрелся? — спросил я, отметив, что парень больше не трясется, словно осиновый лист. Темный взгляд устремили из-под стола на меня. — Да, спасибо, сэр. О, это было еще одной привычкой Джерома Эванса. Он благодарил всех без разбора, не важно сделали они хоть что-то заслуживающего его искреннего «спасибо» или нет. Однако тогда, когда я практически ничего не знал о парне рядом, мне оставалось лишь мысленно похвалить того за идеальные манеры. Я ненавидел партнеров, не знающих хотя бы базовые манеры поведения в обществе. Искренне ненавидел, потому что не раз избранники вводили меня в краску в глазах деловых партнеров или, что хуже, дяди. В высшем обществе люди не так осудят половую принадлежность твоего партнера, как его неумение правильно себе поставить и преподнести. Смотря на то, как этот парень ведет себя за столом, аккуратно держит чашку с кофе и даже идеально сидит, я лишь убеждался в правильности своего подсознательного выбора. Этот котенок идеально бы вписался в мое общество. И, как я и предрекал тогда, так и случилось. Джерома любили все мои партнеры и совершенно никто не противодействовал, когда я объявил о желании вступить с ним в брак. Те, кто впервые видел Джерома, всегда спрашивали меня, из какой семьи он происходит. Его голубая кровь, о которой он никогда не знал, помогала ему во многом, пусть он этого и не осознавал. Я скромно улыбался и говорил: «Он из Каттерфельдов», ведь тогда я все еще думал, что никто и никогда не сможет узнать истинное происхождение моего котенка. Однако тогда, в кафешке, я лишь присматривался, как опытный рекрутер в поисках своего неограненного бриллианта. — Можешь не переживать на счет обратной дороги. Я подвезу. — Спасибо, что предложили, но я доберусь своим ходом. Самостоятельный мальчишка. Я бы мог записать это в длинный список достоинств парня, но в нашем случае это точно было недостатком. С детства меня учили, что для достижения лучших результатов, мое управление должно быть безупречно. Если во мне будут видеть достойного руководителя, люди пойдут за мной и склонят головы перед моими решениями. Так оно и было, страх или же уважение — не важно, что заставляло их пресмыкаться, Джером Эванс не входил в обе категории. Он был слишком… своевольным. Отец учил, что такие люди приносят наибольшее количество проблем, не важно враги они тебе или союзники. Они создают хаос из-за непослушания приказам. И я видел это в парне напротив. Своевольность. Непокорность. Словно вызов, брошенный мне. Это то, что так заворожило меня в тот момент, когда парень впервые на меня посмотрел. Признаться честно, мне это даже нравилось. Все это могло превратиться в одну очень интересную игру и я был готов перетерпеть хаос, принесенный в мою жизнь… — Не поймите неправильно, — посмешил добавить парень, почувствовав мое изменившееся настроение. — Ваша машина… как бы это сказать, она не предназначена для того места, где я живу. — Слишком узкая дорога? — спросил я, не совсем понимая. — Нет, — вздохнул он и, кажется, был готов заползти под стол в любой момент, чтобы не объяснять какую-то постыдную ему истину. — Я живу не в самом благополучном районе. Боюсь, если вы заедете туда на машине, выйдете уже пешком… Понимаете, сэр? Я не смог скрыть усмешки, вызванной словами парня. Он волновался, что меня могут ограбить. Меня. Это даже смешно! Однако я не мог винить парня в недальновидности, он не имел ни малейшего понятия, кто я такой. Что ж, возможно, стоит немного намекнуть ему о моем далеко не обычном положении. Малышу нужно привыкнуть к подобному, как говорится, с пеленок. — Об этом можешь не беспокоиться. Я кивнул за свою спину, прямо туда, где сидело двое телохранителей. Клаус был среди них, а значит уже успел справиться с преследователями. По тому, как он осуждающе смотрел на меня, Клаус уже понял, что я собираюсь сделать. Он всегда ставился предвзято к моим любовникам и этот мальчишка, пускай еще не осознавал, попал в этот список, даже не оказавшись у меня в постели. — Они… — Мои телохранители. И, по всей видимости, ты им очень понравился. Джером сглотнул и сильнее обхватил ладонями теплую чашку с эспрессо. Было очевидно: ему не понравились мои люди, а им не понравился он. Меня более волновал первый аспект, нежели второй. Клаус мог думать что-угодно о моем избраннике, ему все равно придется исполнять свой долг передо мной — повиноваться всем моим приказам, в том числе охранять любовника, а вот Джером очень и очень странно отреагировал на охрану. Немного позже я понял причину, которая заключалась в его бывшем парне, что буквально приставил к нему ублюдков в качестве охраны. Джером подсознательно внушил себе, что вся охрана такая, а презрительный взгляд Клауса лишь убедил его в том, что эти парни не отличаются от тех, что гнались за ним. Да, именно так называемые «телохранители», которых приставил бывший парень Джерома, гнались за моим котенком в тот день. Нолан Делан, цель моего приезда в Лондон, знал, что кто-то из его людей желает избавиться от него и как лучше это сделать, если не через его любовника, верно? Так собирался сделать изначально и я. Разузнать побольше о слабости Нолана Делана, похитить этого человека и выставить вполне понятное условие: Делан уходит с банды, а я возвращаю ему парня. Конечно, планы изменились, стоило узнать, что котенок, которого я подобрал той осенней ночью, — мой Джером. Наша встреча с Джеромом была неизбежна. Если бы в ту ночь мы не столкнулись, мои люди похитили бы его и так бы случилась наша первая встреча. А если бы тот аноним не решился на сделку со мной, я бы все равно встретил Джерома, когда Мартинес нашел его. А Мартинес бы наверняка нашел сына, если бы я не стер все следы пребывания Джерома в Лондоне. Мы бы неизбежно встретились, изменилась бы лишь ситуация. Вы все еще не верите в то, что это судьба? Верно, я тоже не верил, пока не увидел картину целиком. Я — рациональный скептик, но проигрываю своей же логике, когда вижу, как вселенная пыталась свести нас с Джеромом Эвансом любыми возможными путями. С первого взгляда было понятно: этот человек создан для меня. В нем было все, о чем я только мог мечтать, а то, что было не идеально, я собирался подстроить под себя. Но способ, которым вселенная сталкивала нас… это было действительно что-то невообразимое. Джером заметил мой внимательный взгляд и в мгновение опустил глаза вниз. Малыш остерегался незнакомцев, и я не знал, с какой стороны лучше подступить, чтобы дать ему возможность раскрыться. Человек передо мной, млеющий от одного лишь взгляда, ни за что бы не сделал шаг первым, однако я никак не ожидал, что парень просто сбежит. Тогда я не знал, что побег — излюбленный способ Джерома Эванса для избегания проблем. — Знаете, мне, пожалуй, пора, — Джером отставил недопитый кофе и привстал. — Еще раз извините за то, что врезался в вас. И за то, что намочил салон мокрой одеждой. Я, правда, не хотел… Вынужден отказаться от вашего предложения подвести. Мне уже пора. Его желание убежать от меня отозвалось резким отрицанием в моем сознании. Этот человек просто не мог… уйти от меня. Уйти, когда я только встретил его. Уйти, как только я понял, что он тот, кто идеального подходит мне. Уйти, когда он даже имени своего не произнес. — И как ты планируешь добраться домой? — спросил я, пока Джером искал официанта, чтобы расплатиться. — Посмотрю в телефоне, где находится ближайшая станция метро. — Оно закрыто. — Значит, поеду автобусом. А вы знаете, где все официанты? Я хочу расплатиться за себя и за вас. Упрямый мальчишка! Раздражение смешалось во мне ураганом с чем-то необъяснимо горячим и желающим вырваться наверх. Хотелось подойти к парню и заставить его сесть обратно. Больно нажать на плечи, но в то же время впиться поцелуем в покрытую мурашками кожу шеи сзади. Хотелось нежить его в своей заботе и одновременно заставлять находиться на гране боли и отчаяния. Впервые я чувствовал столь сильное противоречие внутри себя и не знал, как с ним справляться. Я, Рейнхольд Каттерфельд, не знал, как стоит поступить. Разрывался между чувствами, хотя предпочитал не руководствоваться ими в повседневной жизни. Это было странно. Ново. Я будто открывал неизвестную часть себя — чувственную и ранимую, совершенно незнакомую прежнему мне. Клаус, внимательно слушающий наш разговор, громко рассмеялся со второй стороны зала. Парень обратил на это внимание, и его желание уйти возросло в геометрической прогрессии, и я не понимал почему! Это ужасно злило. — Не нужно, я сам за себя заплачу, — постарался ответить я, как можно спокойнее, но получалось с трудом. — Садись обратно. Я тебя подвезу и сам за себя заплачу. Это не обговаривается. Тон, не терпящий неповиновения, который я использовал лишь в деловых целях, мгновенно подействовал на Джерома. Он сел и сложил руки по швам, виновато опустив голову вниз. Словно мальчишка, отчитанный отцом. Мне не понравилось это сравнение, учитывая нашу явную разницу в возрасте. Лет пятнадцать, если не больше. — Мое имя — Рейнхольд Генрих цу Каттерфельд. Можешь обращаться ко мне неформально, это уместно в данной ситуации. Уместно, потому что в будущем между нами будут куда более близкие отношения. Увы, я так сказать не мог, чтобы не испугать мальчишку еще больше. Тот и так сидел, округлив свои глаза, и только ждал удачного момента, чтобы сбежать. — Джером Эванс, приятно познакомиться. — И мне приятно, Джером. Не хочешь рассказать, что произошло? — Простите, но нет… сэр. Клянусь, он знал, что я ненавижу «сэр» из его уст, но специально поставил его, чтобы позлить меня. Так он мстил за мой грубый тон. Хах! — Я настаиваю. — Я могу лишь сказать, что те ублюдки, которые гнались за мной, не хотели причинить мне вреда. Они просто… хотели отвезти меня домой, если это можно так назвать, а я не хотел. Поэтому вам не стоит волноваться. Забудьте то, что увидели. Тогдашний я совершенно не понял слова парня, но не заметил за Джеромом лжи. Те люди и правда ничего бы не сделали Джерому, ведь он был любовником их босса, Нолана Делана. К тому же Джером владел базовыми умениями в драке, чем однажды поразил меня, когда сознался. Он бы смог дать отпор обычному дворовому бандюге, не знавшему настоящих драк и войны. — Так за тобой кто-то бежал? — ухмыльнулся я. — А вы не видели?.. — парень, отрицающий то, что за ним была погоня, только что лишь подтвердил свою ложь из-за невнимательности в словах. — Хочешь сказать, что ты от кого-то убегал, но они не хотели причинить вред? — спросил я, изогнув бровь. Надеюсь, мой сарказм был понятен за версту. — Ты бежал в одной толстовке поздней осенью, весь вымок и валишься с ног. Если бы они и правда не хотел причинить вред, вряд ли бы ты так быстро бежал. Парень опустил глаза в пол. — Ты плохо врешь, Джером Эванс. Советую в дальнейшем говорить лишь правду, чтобы не остаться в дураках. «Ты слишком мил, когда осознаешь, что попался.» Но я бы никогда не сказал ему то, что озвучил лишь в мыслях. Особенно в первые моменты нашего знакомства. — У меня есть на то причины, — наконец, нашел, что сказать парень, теребя пальцы. Упертый. Очень упертый мальчишка. Хотелось его перевоспитать, но в то же время оставить, чтобы в дальнейшем так веселиться. Не думаю, что он сможет мне когда-либо наскучить, как другие партнеры. Каждое его действие, каждое движение и взгляд ловится всеми моими рецепторами. Я буквально ощущал их, находясь в метре от парня. Читал их, словно открытую книгу. Однако этого было мало. Я хотел узнать больше о Джероме Эвансе. Я бы никогда не удовлетворился знанием одного лишь имени и фамилии. — Расскажи о себе. Мальчишка подавился успевшим поостыть эспрессо. — Простите? Мы ведь не на собеседовании. — Я просто хочу узнать, с кем разделил ночь. Если бы парень в то мгновение пил, он бы явно подавился вновь. Ошибся ли я подобранной фразой? Конечно, нет. Я хотел смутить этого парня еще больше и в то же время намекнуть, что не просто притащил в это кафе из-за дождя. Теперь он должен был понять мою заинтересованность, но, увы, Джером предпочел верить в недопонимание, нежели в мои чувства. Как бы я не пытался, какие бы взгляды не бросал, глупенький малыш не понимал, что именно я от него хочу. — Даже не знаю, что вам сказать. Имени недостаточно? — Нет. — Вы уже знаете, что я живу не в лучшем районе Лондона… Мне двадцать. Работаю официантом в местном кафе. Что еще? Я даже не знаю, что сказать, если честно. Моя жизнь довольно скучна. Работа — дом, дом — работа. Двадцать? Значит, совершеннолетний. Мысль об этом облегчила мою совесть, но заставила напрячься. У меня никогда не было столь юных любовников, хотя я и предпочитал мужчин помладше. — Где-то учишься? — подхватил я, пытаясь вывести парня на разговор. — После шестнадцати я не пошел учиться дальше, так что путь в высшее образовании мне пока закрыт. Но это только пока. Сейчас я хожу на курсы и готовлюсь сдать экзамены в ближайший год. Мне понравилось целеустремленность парня, когда он говорил о планах на будущее. Он точно знал, что хотел и что видел от жизни в будущем. Значит, ему будет тяжело изменить свои планы и переехать в Мюнхен. Наверняка, это будет сложнейшее решение для парня… И как я и думал, так оно и было. Джером до последнего упирался от переезда в Мюнхен и совместной жизни. Пришлось брать все в свои руки. Вывезти Джерома из Лондона, пускай и насильно, стало одним из лучших решений в моей в жизни, ведь я смог разделить целых пять счастливых лет с ним в качестве любовника и еще столько же в браке, если не считать те четыре года, когда Джером считал, будто бракоразводные бумаги правдивы. Чушь, не так ли? Как он только мог предположить, что я позволю нам развестись? — Почему ты не пошел учиться раньше? Не хотел? На лице так и читалось нежелание говорить, но мне было важно узнать, что остановило его от возможности получить образование, пускай и базовое. При том, что он ходит на курсы и пытается поступить в высшее образовательное заведение? Что-то не складывалось. — Нет. — Родители не обеспечили образование? Тогда мне лучше было бы замолчать. Напоминания о родителях сильно задело Джерома и он закрылся. Я наступил на мину, и мы оба на ней подорвались. — Нет! — не выдержал парень. — И вообще, это не та тема, о которой я хочу поговорить. А что вы можете рассказать о себе? Решил перевести тему? Что ж, это не так уж и плохо. Главное, что ты не отрицаешь желание узнать меня. Однако, как только я собирался ответить, раздался звонок. Я достал телефон из пальто и увидел имя Мартинеса. — Мне нужно ответить на звонок. Сиди здесь и никуда не уходи, — приказал я парню, смотря прямо в его темные глаза, наполненные в то же время любопытством и желанием сбежать. — Мне, действительно, интересно узнать о тебе больше, Джером Эванс. Увидев ожидаемое смущение парня, я довольно ухмыльнулся и отошел в сторону. Разговор с Мартинесом оказался недолгим. Мужчина звонил спросить, почему его секретарь не могла найти меня и когда будет удобно передать мне документы. Бумаги о покупке оружия у моей семьи никогда не передавались посторонними. Лишь сторонами, непосредственно заключающими контракт, ведь стоило документам попасть не в те руки, и нас обоих упекли бы за решетку. Никакой почты и третьих лиц. Звонок пришлось закончить, когда ко мне подошел Клаус с известием о побеге моего котенка. Он сбежал, оставив после себя помятую десятифунтовую купюру и безумное желание отыскать, дабы встретиться вновь. Нам пришлось пройти долгий путь в Лондоне, дабы я по праву мог назвать этого парня своим. Я ужасно разочаровался, узнав, что тот встречается с другим парнем, но в то же время облегченно вздохнул. Мне не нужно было лишний раз доказывать ему его ориентацию, а я знал: он по мужчинам. Знал по тем взгляд, которые он бросал в мою сторону. Взглядам, которые были излишне пристальны для обычного любопытства. Пришлось истратить много нервов, чтобы избавиться от Нолана Делана. Меня разрывало от того, что к парню, который мне впервые столь понравился, прикасается кто-то другой. Меня это ужасно бесило, пока… пока Джером не поцеловал меня. Это случилось во вторую нашу встречу. Я попросил Клауса привезти мне мальчишку, даже если тот будет сопротивляться. Джером закатил истерику, подумав, что его похитили, однако я доходчиво объяснил ему, что хочу лишь еще раз поужинать с ним в номере моего отеля. Я не хотел идти в ресторан с ним, появляться на глазах у общественности, пока не смогу убедиться, что Джером полностью подходит мне. С нашей первой встречи меня терзали сомнения, стоит ли поспешно принимать решение о нашем будущем. На мозги капал и Клаус, который вторил не трогать парня мелкого бандита, лишь проблем оберемся. Я начинал думать, что Джером Эванс не так уж подходит мне, а мой восторг был вызван первым впечатлением, однако стоило нам второй раз встретиться и я позабыл о всех сомнениях. Тогда я впервые прикоснулся к нему. На вопрос «почему вы притянули меня сюда, сэр?» я положил руку тому на ладонь и нежно, совершенно ненастойчиво, будто приручая дикого котенка, начал ласкать парня. Никакого сексуального подтекста, лишь желание показать, что он мне нравится. Уже тогда я знал, что парень любит нежность, но он в очередной раз поразил меня. Отбросив мою руку, он встал из-за стола, подошел ко мне и, оплетя мою шею руками, вцепился поцелуем. Наш первый поцелуй был похож на отчаянное желание близости, страсти и жестокости. Джером, как и я, не умел делать все красиво, когда дело касалось выражения чувств. Он прикусывал мои губы так, что я думал из них побежит кровь. Это было безумие. Самое настоящее безумие без возможности выбраться из него. Однако стоило Джерому отойти от порыва, он вновь сбежал. Осознание, что в отношениях с Ноланом он поцеловал другого человека, накрыли его подавляющим чувством вины. Очередной побег, но я был уверен: парень вернется. Точнее, я верну его и он поддастся мне. Так было и в нашем будущем. Джером убегал, а я — возвращал. Не было конца этому кругу. Словно добыча убегающая от хищника. Мы чувствовали себя в такие моменты, что дикими животными, прекрасно зная, что очередной побег — лишь способ выразить накопившиеся эмоции. Дико. Грязно. Ни разу не как в романтических романах. Здесь было мало чего прекрасного и светлого, но погружение во тьму и стало тем, что привлекало нас больше всего. Я быстро разобрался с Ноланом Деланом. Джером не знал и никогда не узнает, что именно я поспособствовал его уходу. Тем анонимом оказался Оливер Грант — человек, который был правой рукой Делана и непосредственно его другом, кузеном. Никто бы не подумал, что именно этот парень захочет избавиться от Нолана, но так оно и случилось. Мне даже не пришлось прикладывать излишних усилий. Нолан Делан был болен, мне лишь оставалось доказать перед его людьми его непригодность в качестве босса в чем помогли наркотики. Мартинес по моей скромной просьбе преподнес мне свой новый разрабатываемый продукт, который еще не поступил в продажу. Я дал его Оливеру и тот подсыпал его Нолану. Надоумив Джерома расстаться со своим парнем и, наконец, поддаться своим чувствам со мной, Нолан Делан не выдержал ухода единственного человека, поддерживающего его. В совокупности с психотропными веществами это создало должный эффект. Парень попытался убить себя и с моей непосредственной помощью его определили в лучшую психбольницу Лондона. Я получил не просто обещанное Оливером Грантом в качестве сделки, но и Джерома, а уже через несколько недель я летел вместе с моим котенком в Мюнхен. До сих пор не могу точно сказать, что именно заставило меня выбрать Джерома из всех людей в этом мире. Возможно, это действительно была любовь с первого взгляда, а возможно я впервые встретил человека, не просто понимающего меня с полувзгляда, но и бросающего мне вызов. Мальчишка не был похож на моего врага в этом смысле. Этот вызов скорее был… эмоционально заострен. Он желал получить от меня любовь, добивался ее любыми методами, а я лишь дожидался очередного пика его желания и давал ему то, что он хотел. Я приучил его к любви, как к наркотику, чтобы привязать ко мне навсегда. За десять лет отношений я боялся лишь одного — этот парень однажды сбежит и не вернется. Побег заставлял мою кровь бурлить, но страх в то же время — оцепенеть. «Вдруг он не вернется?» «Вдруг я потерял его навсегда?» Мысли роились в голове, я пытался держать в их узде, но безуспешно. С каждым днем все больше и больше приковывал парня к себе. Жизнь в незнакомом городе, где лишь я был ему знаком. Дом, в котором лишь я дарил ему любовь. Работа, где работодателем был непосредственно я. Брак. Ребенок. Скажете это ужасно? Признаюсь, да, но я не мог ничего поделать с боязнью, что однажды единственный человек, который вызывает во мне бурю с эмоций, уйдет. Он единственный заставлял меня чувствовать, будто я живу не в серо-кровавом мире. Джером Эванс окрасил мою жизнь в краски. Потерять это и вернуться к серости? Ну уж нет. Я видел в Джероме Эвансе все, что нужно для достижения высот, но он почему-то предпочел находиться на дне. Выстроил стену перед стартом, словно боясь сделать шаг вперед. Я долго не мог понять, почему в двадцать лет он казался столь целеустремленным, желал достичь высот, но сам же запер себя в этих условностях. Джером желал выучиться, взобраться наверх по карьерной лестнице, но, словно боясь чего-то, останавливался за шаг до желаемого. Вы знали, что он завалил тест для поступления в университет, хотя знал математику лучше, чем студенты первого курса бизнес-школ? Или же то, что его соседка предлагала тому устроиться в компанию ее отца, весьма хорошую компанию, но тот отказался? Я был поражен, когда прочел принесенное Клаусом досье на парня. Однако потом узнал об истории Джерома с его «родителями», тогда я еще думал об Эвансах, как о его родных, и все понял. Эвансы повлияли на него сильнее, чем он мог считать. Они дали ему не просто консервативное воспитание, вырастив из него безупречного джентльмена, они дали ему концепт идеального человека, которого он должен был придерживаться для того, чтобы не расстраивать родителей. Концепт «серой мышки». Джером думал, что если будет тихим, не выделяющимся парнем, родители это оценят, а он с детства желал лишь одного — их любви. Детское чутье на подсознательном уровне ощущало, что родители любезны с ним далеко не из-за большой родительской любви, поэтому ему ее и не хватало. Простая психология, которую в упор не замечал парень. Иронично, не так ли? Джером, который на «ты» обращался с цифрами, был совершенно не адаптирован к распознанию чувств. Он видел любовь там, где ее не было, а когда она появилась, он попросту не замечал ее, пока я в упор не намекнул, что он мне небезразличен. Эвансы забили в нем амбиции с детства, приказав быть порядочным мальчиком и не прыгать выше головы. Однако Джером не мог быть таким. В нем природой заложен сильный стержень, который нужно было аккуратно взращивать. Пускай Эвансы и думали, что уничтожили его в корне, они ошиблись и вскоре это поняли. Впервые Джером показал себя, признавшись брату в чувствах. Из ниоткуда появившуюся решительность можно было бы списать на юношеский максимализм, но Эвансы сразу просекли: Джером вышел из-под контроля. Зерно начало прорастать и Эвансы, как беспощадные селекторы, решили избавиться от него на этот раз, истребив с корнем. Они отвергли его. Вся та мнимая любовь, которой довольствовался Джером пятнадцать лет перешла в руки его сводного брата. Они отобрали у парня то, на чем он выживал годами и, логично, он начал искать другой источник питания. В том маленьком городке, где уже начали шептаться об ориентации Джерома и бросать презрительные взгляды, парень не видел того, что могло бы помочь ему, поэтому Джером сбежал. Говорил себе под нос, что желает свободы, но всего, чего он желал — людей, которые одарят его теплом и заботой. Не любовник, а семья. Когда я только встретил Джерома, он был словно котенок. Самый настоящий маленький дикий кот. Ветер и дожди потрепали его шерсть, но взгляд остался столь же остер и в то же время доверчив, ищущий того, чего я могу ему дать. Увы, я не стал первым, кто это заметил. Дело было даже не в девственности, мне претило, что Джером был занят. Какой-то парень висел у него на шее грузом ответственности, хотя чувства моего котенка давно к тому остыли. Это заставило пойти меня на шаг, которым я не горжусь, однако я не считаю, что тогда поступил неправильно. Если бы я не убрал с дороги Нолана Делана, Джером бы никогда от него не ушел, пускай и пора их любви давно прошла. В этом весь Джером. Он отдает всего себя ради других и никогда не живет для себя. Поэтому я дал ему новый стимул — себя. Как бы то ни было, в конечном итоге Джером оказался рядом со мной. Пожалуй, я могу описать нашу жизнь в поместье Каттерфельд несколькими словами — безумная, уютная и увлекательная. Страсть годами не отпускала нас, как и чувства. Я чувствовал притяжение к Джерому, как будто все еще стоял перед филиалом компании Мартинес, встретившись взглядом с темными глазами парня, врезавшегося в меня. Никогда прежде я не пускал никого из любовников в свое родовое поместье, тем более в свою спальню, но Джером с первого дня влился туда уж слишком идеально. Конечно, не все было так гладко. Мы часто ссорились по пустякам и говорили друг другу обидные вещи. По большей части из-за характера Джерома и моего глупого решения воспитать его. Конечно, я не пытался заменить ему отца, естественно, нет! Просто… я увидел в нем что-то такое, что видят отцы в своих сыновьях. Потенциал, прирожденный дар, способности — я хотел развить то, что в Джероме было с рождения, дабы гордиться. Возможно в силу моего возраста я видел это так, однако Джером ненавидел мои поучения. Так было, пожалуй в первых два года отношений, а после Джером смирился и стал проще относиться к моим словам. Он понял, что я не упрекаю его, а даю важные советы. Некоторые из них он принимал и даже следовал. Например, когда мы выходили в свет он научился скрывать свои недостатки. Я показал ему, как сделать так, что окружающие смотрели лишь на преимущества, а не на недостаток знаний в какой-либо сфере. Более на Джерома не пялились, как на провинциального мальчишку. Он знал, как преподнести себя. Знал, что стоит сказать, чтобы поставить человека на место. Я гордился этим, еще не зная, что все это было заложено в него генами, мне лишь посчастливилось раскрыть это в Джероме. Он был Мартинесом. Род, не настолько древний, как мой, но бывший в почете многие десятилетия. Пускай их власть пришла в упадок во время Второй мировой, Альваро Мартинес смог восстановить былое величие и Джером должен был стать его наследником. Его судьба стать наследником так же, как его судьба встретиться со мной. Но я не хотел такого будущего для Джерома, ведь осознай он свое предназначение, наши с ним пути разойдутся. Больше всего я боялся подобного исхода, поэтому решил скрывать принадлежность к Мартинесам от Джерома. Я мог бы, подобно Эвансам, заглушить в Джероме потенциал, дабы Мартинес, даже если бы узнал правду, не захотел видеть Джерома наследника, но… но я не мог так поступить со своим котенком. Я мог быть безжалостным хладнокровным ублюдком, но я не мог быть таким с Джеромом. Я хотел видеть его живым. Чтобы дрался со мной и ссорился, чтобы бил меня по груди, когда я отчаянно прижимал его к себе во время ссоры, чтобы рыдал и мотал мне нервы, но это был бы Джером, настоящий, раскрывший себя во всей красе. Такого Джерома я обожал. В такого Джерома я влюблялся, как мальчишка, каждый раз, стоило завидеть его сверкающие глаза. Однако некоторые советы Джером воспринимал в штыки. Советы, которые шли в разрез с его видением мира. Например, бизнес и человеческих жизней. Отец научил меня смотреть на людей, как на материал, который можно использовать. В зависимости от качества материала, я оценивал его ценность. К примеру, Джером, его характер, умение бороться, принадлежность к Мартинесам оценивалось мной в наивысшей степени. Я не видел в других «людей», как Джером однажды говорил, — душу. И я не могу винить его в том, что он зовет меня бессердечным. Я — эгоист по жизни. Мне важно лишь то, что я и моя семья в целости и сохранности, а на остальных людей мне плевать. Джером категорически не разделял мое мнение. Узнав об оружейном бизнесе Каттерфельдов, он впервые вознамерился уйти от меня. Снова сбежать, на конец оставив лишь короткое письмо с прощаниями и извинениями. Он не смог принять мое отношение к людям и вовлеченность в беззаконие, и мне, увы, пришлось применить власть к Джерому. Я жалею об этом по сей день, потому что в жизни бы не подумал, к чему это приведет. Депрессия. Когда я услышал диагноз, поставленный доктором, во мне будто все оборвалось, ведь виновником был никто иной, как я. Сам, свои собственными руками довел его до срыва. Моего котенка, который никогда ранее не болел душевными болезнями. Я думал, что я вырастил из него достаточно сильного человека, но позабыл, что на самом деле он не такой, как я. Его с детства не учили быть стойким, не закаляли, как меня. Он сам взращивал в себе свои принципы, без чьей-либо помощи и я предал их в его глазах, сделался самым настоящим монстром… В тот год было тяжело не только Джерому, но и мне. Он целый день спал, не проявлял интерес к чему-либо. Отказывался есть, ухаживать за собой, ему были не интересны те вещи, от которых раньше он был без ума. Я терял его стремительно, не мог ухватиться за что-то, чтобы он совершенно не ушел в себя. Я сидел возле него ночами, держал его в своих объятьях, но чувствовал лишь пустую оболочку. Мне впервые было страшно до дрожи в теле. Он не отвечал на мои вопросы, совершенно не говорил. Но что страшнее он не смотрел на меня! Однажды я заставил его, но не увидел во взгляде ничего, кроме полной покорности и безразличия. Это был… не мой Джером. Не тот строптивый котенок, которого я подобрал с лондонского переулка. Это не могло не пугать. Мы чудом выбрались из того ужасного времени и я решился на очередной отчаянный шаг: приковать к себе Джерома благодаря ребенку и браку. Однако с первым были небольшие проблемы. Джерому нельзя было иметь детей. Никаких кровных. Его дитя — потенциальный наследник Мартинес. Если бы Мартинес не принял Джерома, то наличие ребенка, значительно усложнило бы ситуацию. Мартинес бы отобрал своего внука и Джером последовал бы за ребенком. В выборе между мной и дитям он всегда выберет последнее, какие бы отношения между нами не были. Конечно, я не планировал, что Мартинес когда-либо узнает о том, что его сын жив, но решил перестраховаться. Ложь о невозможности иметь детей могла плохо сказаться на состоянии Джерома, но я не видел иных возможностей. Пришлось пойти на риск и, к счастью, Джером выстоял этот удар. Эберхард привязал его к себе и, что логично, ко мне. Мы вновь стали одним целым, как и до болезни, но Джером долго отходил. В психологическом плане он стал уязвимее. Джером пытался снова стать тем, кем был до депрессии, но у него не получалось. Я старался поддержать его, но в этот раз не давил так же сильно, как и тогда. Единственное, что осталось неизбежным — Джером все еще не принял мой бизнес. Он принял, как должное, мое участие в нем, но не более. Я никогда не слышал, чтобы он интересовался моими незаконными делами. Более того, он не упускал ни единого момента, чтобы упрекнуть меня в этом. Однако на этот раз Джером не собирался убегать. Мы вели молчаливые битвы, не в силах определиться, кто прав. Я считал, что бизнес есть бизнесом, неважно какие жертвы, Джером же — никакие деньги не важны по сравнению с человеческими жизнями. Ради поддержания брака и воспитания Эберхарда мы сошлись на том, что эта тема не будет подниматься в разговоре и станет запретной. Джером знал, чем я занимаюсь, но не расспрашивал, а я не пытался начать разговор и продолжал отмалчиваться. Между нами установилась хрупкая гармония. Дядя задумал план по привлечению Джерома очень давно. Иногда мне кажется, что стоило ему лишь узнать о моем любовнике, он начал приглядываться к Джерому, как к потенциальному союзнику. Я всеми силами пытался не дать им общаться, но дядя умело находил бреши в моей охране. Дошло до того, что мне пришлось повесить на Джерома прослушивающий жучок в запонку. Конечно, я не использовал его чрезмерно. Я был уверен в Джероме и не хотел нарушать его личные границы, поэтому прослушивал только тогда, когда Клаус сообщал, что дядя разговаривал с Джеромом. План по моему уничтожению дядя готовил очень и очень давно. Единственное, что я не предвидел, — его союз с Мартинесом. Это выбило меня с колеи очень и очень сильно. Я был готов к предательству от своих союзников в Мюнхене, но не от Мартинеса. Нас с ним разделяли хорошие деловые отношения и я не думал, что он поддержит моего дядю в войне со мной. Мартинес своей силой и властью перевесил победу на сторону Тобиаса Каттерфельда. Однако я проиграл не из-за их неожиданного союза. Дело в Джероме. Я не ожидал предательства с его стороны. Совершенно. Это мог быть кто-угодно, тот же Клаус, но только не Джером. Не мой Джером. Да, мы были в ссоре. Очередной из-за моего второго бизнеса, но, как никогда раньше, затяжной. Она переходила все границы и я решил немного ускорить наше воссоединение ревностью. Отто Керн был выбран случайно из всех парней, крутящихся вокруг меня. Он был миловиден, чем-то похож на Джерома, не совсем уж глуп со стороны. Идеальный, как для постельной игрушки, и я желал, чтобы это понял и Джером, увидев его. В ту роковую ночь я привел Отто в наш дом впервые. Я хотел, чтобы Джером заревновав, увидев, как парень сел справа от меня, на место, где обычно сидел он. Я желал вывести моего котенка на эмоции, чтобы он вспылил, выпустил коготки, как делал раньше и расцарапал меня… однако я забылся. Снова. Болезнь Джерома что-то изменила в нем. Он стал мягче, спокойнее и менее вспыльчивым. Он совершенно не обратил внимание на Отто, не говоря уже о том, чтобы заревновать. Это… задело меня. Я не понимал, на кого злился больше: на Джерома за его безразличие или на себя, кто был виновником этого его состояния. Рука потянулась к бокалу. Потом, кажется, еще к одному… В обычной ситуации я почти никогда не напиваюсь. Я устойчив к алкоголю сколько себя помню, но в тот вечер что-то пошло не так. Сначала я почувствовал легкое головокружение, будто при алкогольном опьянении, а вскоре совершенно забылся. Дальнейшее словно происходило не со мной. Я помнил нашу комнату, помнил Джерома, помнил его поцелуи, касания… а после — ничего. Я проснулся в постели один с совершенно ужасной головной болью. Смутные воспоминания о прошлой ночи заставили мое сердце биться быстрее. Джером сам пришел ко мне, хотел помириться и я принял его без лишних слов, ведь так искренне желал нашего воссоединения. Однако на второй стороне кровати было пусто. Простыни помяты, будто там кто-то был, но Джерома не оказалось. Это показалось мне странным. Я спросил у Генриха, когда Джером ушел из нашей комнаты и старый дворецкий ответил, что он вообще не ночевал в этом крыле. Мне пришлось списать те странные ощущения близости на сон. Я забыл об этом. Однако, к моему удивлению, расстояние между мной и Джеромом с каждым днем только увеличивалось и увеличивалось, превращаясь в непреодолимую пропасть. Если во время ссоры он просто не желал меня видеть, то теперь буквально избегал. Я решил продолжить следовать тактике по вызову ревности и изредка приглашал Отто в дом, дабы позлить Джерома. Но ни через день, ни через неделю — никакой реакции, пока однажды Эберхард не заболел и я, наконец, сумел встретиться с Джеромом и поговорить. — Ты ревнуешь? К Отто. — А почему я должен к нему ревновать? Любой благопристойный замужний мужчина не позволит себе запятнаться изменой, ведь так, Рейн? Эти слова прозвучали так, будто Джером хранил глубоко внутри ревность, пусть и не признавался в этом самому себе. Я чувствовал, как нарастает его гнев, когда мы говорим об Отто и подумал, что придерживаюсь правильной тактики относительно вызова ревности. Это начинало давать плоды и я решил довести дело до конца на праздновании юбилея благотворительного фонда. Поцеловать Отто на глазах у всех не было чем-то сложным для меня. Я не считал это за измену, тем более когда моей целью было возвращение Джерома, а не желание завести любовника. Я не желал унизить Джерома на глазах у всех, но я также хотел наказать его за пренебрежение, показанное мне весь прошлый месяц. За слова о разводе и мое разбитое сердце. Да, это было жестокое, но наказание. Реакция последовала мгновенно. Джером сбежал. В тот раз я не стал догонять его и это стало моей фатальной ошибкой. Если бы я только побежал за ним, объяснился, мы бы решили все дела и снова были счастливы. Однако Джером, не получив моей поддержки, пошел к тому, кто готов был ее дать. К тому, кто только и ждал, когда мой малыш попадется в его хорошо заранее расставленную паутину. После того вечера я ждал, когда гнев Джерома найдет свой пик. Не побоюсь сказать: я ожидал взрыва. Я уже представлял истерику Джерома и наше бурное воссоединение, но… но настал день перевыборов главы компании. Меня лишили места генерального директора, которое я неизменно занимал более двадцати лет, благодаря моим же акциям, подаренных однажды Джерому. В тот момент, когда я понял это, было уже поздно. Эйзенманн не мог отследить Джерома. Его уже не было в стране. До сих пор помню слова, сказанные дядей в тот день. — Знаешь, Рейнхольд, когда к вещам относятся пренебрежительно, они имеют свойство ломаться. В то мгновение меня ослепила злость от предательства любимого человека, его связь с моим злейшим врагом, поэтому смысл сказанных дядей слов пришел не сразу. А потом Отто пришел к Клаусу и выложил всю правду о том вечере, когда мне приснился странный сон. Я не знаю из-за чего мальчишка решил так поступить, но его слова буквально спасли меня от разъедающего чувства предательства со стороны Джерома. Я долго не мог поверить в то, что изменил Джерому. Все записи из камер той ночи были удалены и проверить эту теорию не было ни шанса, но факты говорили сами за себя: Джером никогда бы не разделил своего ребенка с отцом без веской причины. Вот она — измена, отравившая не только наши отношения, но и все его существование. Я действительно мало что помнил о той ночи. Со временем и так малые воспоминания начали стираться и единственное, что я помнил, это ощущение от правильности нахождение Джерома рядом со мной. Не секс, не близость, а лишь это. Я бы не поверил в слова Отто Керна, если бы доктор Вагнер не подтвердил их. Взамен на освобождения от наказания, уготовленного его семьи за сговор с моим дядей, он отдал мне запись последнего дня Джерома в Мюнхене, где он четко заявил о том, что видел, как я спал с Отто. Видеть, как Джером рассказывает постороннему человеку о своей боли, о том, как я предал его, хотя никогда этого не делал… Мое глупое желание вызвать ревность разрушило все, что мы построили за десять лет. А еще после просмотра видео я осознал: Джером не предал меня. Этого было достаточно, чтобы простить его за то, что он бросил меня и забрал сына. Мой дядя прекрасно сыграл на его чувствах. Джером стал пешкой в его игре. Пешкой, которая в любой момент могла стать королем… Первое время без Джерома далось сложно. Очень сложно. Пускай за время ссоры я немного привык спать без него, но я хотя бы знал, что он где-то в поместье, засиживается допоздна над бумагами, но все еще находится в зоне моей досягаемости. Стоило же Джерому уйти и я… ощутил поглощающую весь свет пустоту. Ту самую, которую чувствовал до появления Джерома в моей жизни, только на этот раз она казалась более глубокой, более темной, более ужасающей. Я справлялся с ней так же, как делал это раньше, полностью зарывшись в работу. С каждым днем я терял все больше и больше. Сначала был руководящий пост в компании, потом меня радостно сместили в оружейном бизнесе, позволив оставить лишь свою долю в нем, а вскоре меня начали покидать один за одним союзники. Я никогда не был столь бессилен, даже будучи еще совсем зеленым, утратившим родителей парнем, получившим наследство. Уход Джерома оставил свой след на мне. Я целый год не мог прийти в себя. Это было воистину самое ужасное время в моей жизни. Я совершенно ничего не делал, лишь проклинал своего дядю. Неожиданно, но мне помог Клаус. Он вбил в мне в голову идею мести, заставил подняться и идти дальше. Но тем, что окончило мое временное бездействие окончательно стали фотографии. Неизвестный отправитель начал присылать мне фото Джерома и Эберхарда. Каждый месяц по одной фотографии. Первая фотография, которую я получил, была сделана сразу же после побега Джерома, на вилле Мартинесов в Мельбурне. Мой Джером с совершенно потухшим взглядом и Эберхард, который пусть и улыбается, но с волнением смотрит на отца. Я не мог смотреть на это без злости. Джерому было плохо из-за Тобиаса. Он заставил его думать, будто я изменяю ему! Пускай раньше меня и можно было назвать загульным, но я ни разу за десять лет даже не посмотрел на кого-то другого. Меня все устраивало в Джероме. Я любил его душу так же, как и тело. От россыпи небольших родинок по всей спине до растяжек на коленках. От заостренных ключиц до сексуально выпирающего адамового яблока. Как я мог изменить своему котенку? Но Джерома заставили поверить в мою измену и он поверил. Не стал разбираться, не пришел ко мне, не поговорил, поступил точно противоположно тому, как должен был. Тогда я еще не знал, что кроме ненависти ко мне за измену, Тобиас вселил в Джерома страх. Он заставил его видеть во мне чудовище, коего Джером видел лишь однажды, во время болезни. Дядя всецело настроил Джерома против меня. Настолько сильно, что я даже предположить не мог, что мой малыш когда-либо сможет поверить мне вновь. Однако дни шли. Я нашел новых союзников. По-тихому начал набирать силу, чтобы дядя не заметил. Те люди, к которым я обратился за помощью, были опасны. Я не собирался возвращать Джерома в Мюнхен, пока не разберусь с ними и не дам им то, чего они желали за свою помощь. Для этого понадобилось время, не один год, за который я ни дня не переставал думать о Джероме. Я просыпался и не находил его в кровати. Я принимал пищу, а он не сидел по правую руку от меня, недовольно ворча по утрам о проблемах на работе. Я заходил в детскую и не слышал радостное «отец». Я садился в кабинете, плескал на дно бокала алкоголь, но никто не отчитывал, что мне нужно меньше пить. Никто не обнимал меня сзади и не садился мне на колени. Больше никто не касался меня так же нежно, но в то же время властно, будто я принадлежу только ему. Я ложился спать и не находил, кого обнять. Было пусто. Джерома нигде не было. А в то время он успел меня позабыть. Пока я боролся за наше будущее, за месть, он нашел себе какого-то испанца. Это говорили наши испанские источники, это же было на фотографиях, где мой Джером стоял в обществе незнакомого человека, держась за руки. Было ли мне больно? Безумно. Мое сердце разрывалось от предательства, но я заставлял себя повторять: Джером не забыл тебя. Он просто не мог забыть. Шли дни. Мюнхен под властью Тобиаса перевернулся с ног на голову и мало чем походил на то месте, где мы с Джеромом растили сына. Теперь это самое настоящее место боевых действий. Я поднакопил достаточно силы и влияния, чтобы вновь вступить в бой. Последний бой. Похитить Джерома оказалось не сложно. Намного сложнее оказалось вернуть его доверие, ведь мой малыш… мой котенок разрывался от ненависти и страха ко мне. Он боялся меня, боялся моих прикосновений и присутствия, совершенно не хотел разговаривать и выслушивать меня. Я удивился тому, как мой дядя поработал над ним. Но было еще одно, что заставило меня удивиться, пожалуй, пуще всего остального. Джером изменился. Он вырос в эмоциональном плане. Пусть его взор был затуманен ложью дяди, он стал мыслить более рациональней, более грубее. Я видел, что в его глазах больше не осталось юношеских безделушек. Теперь он по праву мог называться взрослым мужчиной. Мадрид изменил его в лучшую сторону. Побывав на свободе, Джером окреп и стал уверенней в себе. Он словно вернулся в двадцатилетнюю версию себя только без бушующих гормонов и постоянных детских истерик. Я был… восхищен. Будто снова влюбился в него, в этот его гордый самодостаточный взгляд. За четыре года разлуки я успел подзабыть, как это смотреть в его глаза не с фотографии, но мой малыш более не принимал меня, не смотрел на меня так, как раньше, и это не могло не ранить, но я продолжал бороться, ведь знал, что где-то там внутри он ни за что бы не позабыл меня. Так и было. Джером врал самому себе. Он мог ненавидеть меня за измену, которая фактически все же произошла, но ни за что не мог разлюбить. Наша связь была не придумана моим воображением. Джером ощущал ее так же ясно, как и я. Я набрался терпения и дождался, когда Джером вновь окажется в моих руках, но вера в моего дядю оказалась сильнее логики. Я не мог винить в этом Джерома. В определенный жизненный момент именно Тобиас Каттерфельд подставил свое плечо, тогда как я не смог. Джером доверился дяде также, как и мне когда-то. Мой котенок всегда был излишне доверчив к людям, которые проявляют к нему толику доброты. Когда он смог сбежать с нашей лондонской квартиры, я прекрасно знал, куда тот пойдет. Связавшись с Оливером Грантом, я напомнил ему о нашей бывшей связи и приказал следить за Джеромом, чтобы ни единая волосинка с его головы не слетела. Я не собирался идти за ним и насильно снова возвращать. Мне было слишком больно после его слов. — Я не могу быть с тобой… Я хочу, но… не с тобой. И хоть я понимал, что это ложь, что этот чертов мальчишка делал больно нам обоим, я не смог уклониться от удара, сбежав в Мюнхен залечивать раны. Джером недолго пробыл в доме Оливера Гранта. Хозяин доложил мне, что за гости посетили его дом. Я был осведомлен в том, что Джером увиделся с Мартинесом и дядей, но даже представить не мог, что мой котенок вернется. Я думал, что яд, пущенный дядей, засел намного глубже, но Джером, что удивительно, как-то смог выбраться из-под его влияния. Может, он, наконец, начал не слепо верить всех словам дяди, а может просто обдумал все, что узнал от меня, и сложил картинку воедино. Мой малыш вернулся ко мне. В ту рождественскую ночь, когда он отчаянно цеплялся за меня, когда отдавался, не требуя ничего взамен, когда стонал слова любви, не ожидая ответа, я осознал: он вернулся навсегда. Я впервые так хорошо выспался за четыре года. По утру не мог поверить в то, что Джером лежит рядом. Настоящий, не плод моей фантазии. Живой, дышащий, искреннее улыбающийся и доверяющий мне. Прием был организован в первую очередь не для нашего разговора с дядей. Я немного приврал Джерому, но только для того, чтобы он не волновался. Мы с Клаусом знали, что дядя что-то готовит на этот вечер, а паранойя Джерома лишь подтвердила догадки, но моему котенку не обязательно было переживать. Главной причиной привести в один дом сразу и моих людей, и людей Тобиаса Каттерфельда, была возможность поговорить с Альваро Мартинесом, не вызывая лишних подозрений. Этот разговор должен был так или иначе состояться, как перестраховка, если наши подозрения насчет приема окажутся правдой. — Я знаю, чего вы желаете больше всего, Мартинес. Я обещаю отпустить Джерома, если вы выполните мою небольшую просьбу. Я видел, что Мартинес сомневается, но после случившегося с его тремя детьми, он не мог упустить еще и Джерома. Он бы неизбежно согласился, ведь находиться с сыном — единственное желание старого человека. Мартинес изменился за время проведенное с Джеромом в Мадриде. Знание о том, что мой котенок — его сын, смягчило мужчину достаточно, чтобы я смог пробить брешь в его былой абсолютной обороне. — Ты обещаешь вернуть его? Ты клянешься? — Я обещаю отпустить его. Клянусь. — Я согласен. Что ты хочешь? Мартинес заглотнул наживку уж слишком хорошо. Он не видел разницу в моих словах между «вернуть» и «отпустить». Даже если я дам Джерому свободу, он останется со мной. После предыдущей ночи я был уверен в этом без единого сомнения. Мой малыш выберет меня, а не своего отца. — Человек семьи Мартинес должен убить моего дядю. Взамен на это я отпущу Джерома. — Ты хочешь, чтобы я пошел на предательство? — Ради сына. Мартинес был хорошим деловым партнером, да и как человек он мне нравился. Стойкий, закаленный, знающий чего хочет. Мне было просто вести с ним дела, поэтому я не ожидал, что именно он в прошлом готовил заговор против меня. Однако это не опустило планку мужчины в моих глазах. Несмотря на то, что он враг, я уважал его. Как человека. Как партнера. Как отца моего супруга. Неизбежно — Мартинес согласился. Решение оказалось для него сложным, но его сын, последний член его семьи, стоял на первом месте. В этом мы с ним похожи — в своих стремлениях к защите родных. Почему я решил пойти на убийство? Мне надоело вести эту войну. После четырех лет нахождение в эпицентре битв, я устал и больше всего хотел обрести покой вместе с сыном и Джеромом в нашем доме. Единственный способ это прекратить — покончить с дядей раз и навсегда. Джером взял с меня слово об прекращении лжи между нами, поэтому я умолчал, что планирую сделать с дядей. Вряд ли он поймет, пускай он и отбросил большинство из своих принципов по поводу ценности человеческой жизни. Он просто… не поймет. Поэтому я принял решение умолчать, как и о многом, о чем Джером не догадывается и никогда не догадается. Однако я не ожидал, что дядя решится на этот шаг раньше, чем я. Я думал, он планирует что-то… что-то менее смертоносное. Дядя сошел с ума, раз решился на такой шаг. Я не ожидал, что он буквально взорвет целый дом с его врагами и союзниками. Это выходило за всякие грани. Когда я очнулся после взрыва, первая мысль, что пронеслась у меня в голове: «Джером умер». Взрыв доносился с первого этажа, где я оставил своего котенка. Осознание потери приходило с каждой секундой, не позволяя мыслить здраво, пытаться выбраться. Мир словно остановился. Не было криков, пожара, подозрительного треска со стороны крыши. Я не ощущал ничего, кроме чувства, что земля валится из-под ног. Еще прошлой ночью я держал его в своих объятиях, а теперь его тело… Вряд ли бы оно уцелело от взрыва. Хоронить любимого в закрытом гробу, сообщать сыну о смерти папы… Рука потянулась к телефону. На заставке была одна из наших общих фотографий. Фотография, которую Эберхард забрал, когда уезжал в Мадрид. Фотография с пасхального вечера шестилетней давности. Я обнимал Джерома за талию сзади, а он держал мои руки, смущенно улыбаясь. Эберхард стоял снизу и тянул папу посмотреть, сколько яиц он смог найти. Несмотря на ссоры, разногласия, мы были счастливы. Траур вывернул мое сердце наизнанку и я буквально ощущал, как дрожат мои руки. Однако стоило мне услышать, как кто-то выбивает дверь, увидеть Клауса, а после и Джерома. Потрепанного, в саже, но живого. Все внутри оборвалось. Я словно увидел призрака, которого успел похоронить. Но вот он стоял живой и уже бежал в мои объятья. Я снова держал его в своих руках, снова был вместе с ним, я не мог поверить в то, что он вернулся, а после… я услышал треск. Тело отреагировало быстрее, чем разум. Я схватил Джерома и толкнул нас ближе к Клаусу, но… я почувствовал, как что-то пронзило меня. Ошеломляющая боль выбила из меня весь дух настолько, что я не смог даже закричать. Напуганные глаза Джерома. Боль. Кровь. Причитающий Клаус. Снова боль. Много перманентной боли. Я не понимал, почему мне так больно, но побледневшее лицо Джерома, когда он смотрел вниз моего живота говорило само за себя. Клаус ушел. Я чувствовал, как Джером сильно надавливает там, где болит, как он что-то говорит, но я слышал все через слово. Я умирал. Это ощущение было непередаваемое, но я не чувствовал ту же душевную боль как тогда, когда представил, что умер Джером. Физическую боль проще стерпеть, чем ту, что разъедает сердце. Хотелось сказать последние слова. Хотелось дать последние советы, наставления. Хотелось сказать, как я люблю его, но прежде чем я осознал, что так и не сказал самое важное, мое сознание отключилось. Не было никаких сновидений, как говорят фильмы. Когда я открыл глаза, чувство было такое, словно я все еще был в горящем поместье. Но вот я здесь — в светлой, режущей глаза палате с едким, стерильным запахом. Сильные обезболивающие не позволяли чувствовать боль, но огромного бинта на поверхности всего живота было достаточно, чтобы понять сложность всей ситуации. За время пребывания в преступном мире я не раз получал ранения. Несколько ножевых, несколько пулевых, но все — до того, как я встретил Джерома. После нашей встречи я старался больше не вылазить на рожон, а шрамы на теле объяснил, как ошибки молодости… Я собирался потянуться к хорошо знакомой кнопки возле постели для вызова медсестры, но остановился когда мой взгляд заметил кое-кого. Мой Джером. Я узнал его сразу, стоило посмотреть на темную макушку со светлыми концами. Он сидел в коридоре под внутренними окнами моей палаты. Очевидно, его не пустили. Правила в обычных больницах всегда были строже, чем у частных. «Как брошенный котенок, которому запретили входить в комнату хозяина, пока тот спит», — промелькнула в голове мысль и я не смог подавить улыбку. Джером спал. Положил голову на руки, прислонившись к коленям бродил царством Морфея. Ему снился очередной кошмар. Тело мелко вздрагивало, будто корабль выброшенный на волны в шторм. Хотелось выйти к нему и разбудить, заверить, что кошмар закончился, но я был не в состоянии. Я нажал на кнопку, продолжая смотреть сквозь окно реанимационной на спящего Джерома. Беготня вокруг разбудила его и он бросил сонный взгляд на меня. Я улыбнулся ему и помахал рукой, к которой было прикреплено около десятка мелких датчиков. Последнее, что я увидел перед тем, как врачи заняли все мое внимание, — вымученная улыбка и два ручейка слез на бледном лице моего котенка.