Вопреки всему

Теплые струйки воды обволакивали тело, смывая остатки прошедшего утра. Я откинул голову, подставившись под воду. Выкрутил самую холодную. Свежесть не чувствовалось. Я думал, что холодная вода отрезвит, но я все еще словно был в том моменте. Загорелые руки с висящими внизу охотничьими перчатками, за которые я каждый раз цеплялся, пытаясь отпихнуть убийцу. Взгляд карих глаз, говорящих мне: «Лучше бы ты не появлялся на свет». Последние мгновения моей жизни, когда я уже распрощался со всем. Осознание того, что я мог в самом деле исчезнуть, свалилось лавиной, стоило увидеть в глазах Рейна подлинный, ничем не скрываемый, страх от моих слов. Я сразу же ринулся в ванную, так ничего ему толком и не объяснив. Не смог заставить себя рассказать ему прямо там, из ног до головы измазанный в крови. Однако, вопреки моим надеждам, душ помог освежить тело, но не мысли. Смыть кровь, не моральное чувство удушья. — Что ты делаешь? — спросил Рейн, приход которого я не заметил. Я сидел прислонившись к одной из стенок в душевой, смотря на кровавые разводы на белой плитке. Он прикрутил горячей воды и тяжело вздохнул, присев возле меня. — Кто это был, Джером? Скажи мне имя, и ты больше никогда не увидишь его. Я поднял голову и посмотрел уставшим взглядом на Рейна. На нем больше не было пижамы, светлый свитер и темные брюки, а значит в постели мы не поваляемся. Смешно, но я тлил эту надежду все то время, пока Мэтью вел меня домой. Хотелось просто зарыться под одеяло и обнять теплое тело мужчины, ни о чем не говоря. Однако мы договорились говорить друг другу все, как бы тяжело не было. А такое нельзя скрывать, да и весомых причин нет, кроме одной — придется заново вспомнить все, что мое подсознание упорно пыталось забыть. — Ты уже ничего не сделаешь, Рейн. Его светлые брови взлетели вверх. Он заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть и вновь попытался объяснить свою точку зрения. Удивительно, но злился он не на меня, а на того, чьи руки сжимали мою шею до хруста позвоночника. — Ты не понимаешь, Джером. Когда ты возвращаешься ко мне в подобном состоянии, я обязан проследить, чтобы этот человек, кто бы он ни был, познал самую незавидную участь… — Он мертв, — заткнул я Рейна, прежде, чем тот закончил описывать смертную казнь моего неудавшегося убийцы. — Мэтью успел вовремя. Его охрана застрелила того человека, когда он… когда он душил меня… Рейн, если бы не Мэтью, меня бы… Мужчина выключил воду и притянул меня к себе. Я впервые видел, чтобы тот стоял на коленях в ванной, при этом не брезгуя вступить в кровавую лужу на полу. Как оказалось, засохшая кровь тяжело отмывается от кожи… Я повис у Рейна на шее, уткнувшись тому в волосы. Он медленно водил ладонью по моей спине, пока я не перестал всхлипывать. Удивительно, но я даже при Мэтью не мог позволить себе расплакаться, но перед Рейном едва ли заметил, как слезы потекли чутьем, стоило его увидеть. Сначала бесшумные, тихие, а вскоре превратившиеся в тяжелые всхлипы, не позволяющее мне дышать. Это совсем иные ощущения. С ним мой дом. Моя крепость. Здесь можно позволить себе показать слабость. Можно укрыть от бушующего снаружи урагана. — Котенок, назови его имя, — попросил Рейн, и в любое другое время я бы услышал в его тоне приказ, но сейчас я ощущал лишь заботу и волнение. — Имя. — Пабло, — тихо прошептал я тому на ухо. — Его звали Пабло Кармона. Он ничего не сказал на этот счет. Я уверен, Рейн точно знает, кем был Пабло, раз уж тот человек был столь близок к мистеру Мартинесу. Уверен, ему не нужно было спрашивать меня о причине поступка Кармона, ведь она была очевидно для каждого. Меня хотели устранить для будущего семьи Мартинес под неоспоримым главенством Мэтью. Подозревал ли Рейн, что мои недоброжелатели решатся на столь отчаянный шаг? Думал ли он, что меня могут убить, позволяя приехать сюда? Ах, я ведь сам напросился на это чертово собрание, хотя он категорически не советовал… — Расскажи мне, что произошло. Мы разберемся со всем вместе, малыш, обещаю. Рейн сел на холодный кафель ванной комнаты и притянул меня к себе на колени, укрывая ближайшим к нам полотенцем. Я только сейчас осознал, что меня трясло не от воспоминаний, а от холода. Все это время мне было безумно холодно. Я ненавидел холод. Мужчина вытягивал из меня слово за словом, пока не сложил все произошедшее в общую картину. Он был до безумия терпелив и не пытался вытянуть из меня то, что я не хотел рассказывать, насильно, как обычно. Возможно, что-то такое Рейн и предвидел, советуя мне не ехать. Но я, упрямец, решил что его волнения связаны с желанием запереть меня, как раньше, в четырех стенах поместья Каттерфельдов. В такие моменты я чувствую, как разительно изменилось его отношения ко мне. Нам нужно научиться доверять другу другу заново. В отличие от меня, Рейн делает первые шаги, а я, увы, так и не смог начать… — Я не ожидал, что он нападет, — объяснил я, как пропустил первый и решающий удар. Одно движение — и я был прижат и обездвижен большим телом мужчины. — Пабло ведь человек мистера Мартинеса. Отец отпустил меня вместе с ним, а значит верил. Он доверял ему, Рейн. Я тоже доверился. Точнее, я даже не задумывался, что может произойти что-то… что-то такое, понимаешь? Рейн продолжал нежно прикасаться к моему телу, опасаясь спугнуть еще больше. Я то и дело постоянно пытался достать из-под ногтей кровь, ломая их и царапая кожу. Мужчина нежно останавливал меня, целуя мои грязные руки. — Джером, я понимаю, как ты испугался, и поверь, я не хочу просить тебя об этом после случившегося сегодня, но ты должен сделать одну вещь. На его лице появились две морщинки между бровей, что значило: он серьезен. — Мне лучше, Рейн, — слабо улыбнулся я, утыкаясь в грудь Рейна. — Это была минутная слабость. Не каждый день меня пытаются убить… Что нужно сделать? Я коснулся своей шеи и почувствовал легкую боль. Должно быть, через несколько часов краснота от удушья превратиться в синюшность. Благо у меня в гардеробе одни лишь водолазки. Рейн любил оставлять засосы и я полюбил эту одежду благодаря возможности скрыть метки любви на теле от постороннего взора. Теперь придется скрывать еще и метки смерти. — Ты должен закончить с Мартинесами. Рейн коснулся моего подбородка и приподнял его, чтобы осмотреть мою шею внимательней. — Ты же знаешь, что не могу. Отец и Мэтью, я просто… — Джером, я не говорю тебе прекратить видеть с мистером Мартинесом или его наследником. Я не собираюсь отнимать у тебя семью, — тот коснулся моей шеи и немного больновато нажал на место, где сомкнулись пальцы Пабло Кармона ранее. — Ты должен покончить с Мартинесами. Покажи всем, что ты не претендуешь на место наследника. Покажи, что ты отдаешь это место с собственного согласия, что тебя никто не принуждал. Заставь их поверить в то, что Мэтью лучше тебя, что ты не жаждешь власти. — Я пообещал Мэтью о том же, — я откинул голову Рейну на плечо и накрыл его ладонь своей. Наши пальцы переплелись. — Я хочу отплатить ему за спасение. Ты прав, пора закончить с Мартинесами. В коем-то веке мы с Рейном сошлись в важном вопросе на одном решении. Верно, с Мартинесами нужно заканчивать. У меня есть семья, мой сын и муж, если оба принадлежат к семье Каттерфельд, значит и я должен. Пришло время определиться со стороной и я точно знаю, какую мне стоит занять во имя счастливого будущего. — Малыш, не хочу, чтобы ты думал, будто стал бы плохим главой. Нет, ты был бы прекрасным главой какой-то небольшой фирмы, но не в преступном мире. Глава Мартинес не может быть мягкосердечным. Он должен уметь идти на большие риски, не боясь потерять все. Он должен уметь принимать хладнокровные решения, которые иногда идут в разрез с мнением твоих любимых. Это сложнее, чем на словах. Рейн погладил меня по волосам и нежно поцеловал в висок. Нужно было быть совсем уж дурачком, чтобы не понять, что он говорит о себе и тому, как ему было тяжело все это время. Бизнес всегда шел по параллельной линии с нашей любовью, и ему не раз приходилось разрываться между ним и мной, делать жестокий выбор. — Я не желаю, чтобы ты ставил себя перед выбором каждый раз, когда благополучие твоих людей будет пересекаться с счастьем нашей семьи. Ты не сможешь это преодолеть, — мужчина подождал, пока я согласно кивну, и добавил: — С этого дня, куда бы ты не пошел, за тобой будет следовать охрана. Ты можешь воспротивиться этому решению, Джером, но я настаиваю на ее присутствии в твоей жизни, раз ты решил быть ближе ко мне. Клаус найдет подходящего человека, раз Дитер больше не может этим заниматься. Возможно, нескольких, в зависимости от того, что нас ждет в будущем. Несколько раз я мельком встречал Дитера в поместье Каттерфельд. Его отношения ко мне, как к человеку, не поменялось после всего произошедшего, но доверие между нами навечно утрачено. Я обманул его и сбежал прямо из-под носа, из-за чего их с Питером было наказано. Это одна из причин, почему ему не стать моим телохранителем, но есть и вторая. Дитер теперь важная шишка в семье Каттерфельд. Он третий после Рейна и Клауса здесь. Работа обычного телохранителя теперь его не касается. Он изредка подменяет Эйзенманна в охране Рейна, но напрямую этим больше не занимается. — Не хмурься, котенок. Это для твоей же безопасности. На самом деле я сомневался не в идее иметь охрану поблизости. Нет, после произошедшего с Пабло и в лондонском поместье, приставить ко мне телохранителей разумное и дальновидное решение, которому я уж точно не воспротивлюсь. К тому же понятно, что дело не только в безопасности. Так Рейну будет спокойнее. Он привык всех контролировать и желает, чтобы я вновь вернулся под его контроль. Чтобы, как раньше, его извещали с кем я, почему и как долго. Ранее подобный чрезмерный контроль напрягал меня, но сейчас… Есть ли смысл злиться? Я виноват в том, что нам предстоит долгий путь к восстановлению доверия. Да и нет ничего плохого в том, что он будет спокоен, зная, что я с ним физически, мысленно и духовно. Я больше не собираюсь убегать и мой долг заверить Рейна в этом любым способом. Однако, как я уже сказал, я не собирался отрицать важность наличия охраны. Но вот какой охраны — совершенно иной вопрос. — Рейн, у меня есть человек, которого я хочу видеть своим телохранителем. Я тебе уже говорил. Я отстранился от Рейна, почувствовал, что мне намного легче. Тот камень, что навалился на меня еще с леса, потрескался и осыпался, стоило мне излить душу мужчине. Я лишь сильнее замотался в полотенце и прижался к теплому полу. Благо, мистер Мартинес продумал все до деталей, даже пол с подогревом в гостевых домах. — Питер, — вынес я свое предложение на рассмотрение, которое вообще-то не должно было оспариваться, ведь речь шла о моей охране, но ведь это Рейн. Он никогда бы не возвратил предателя. Не считая меня, ведь во мне он нуждался настолько, что был готов простить любой промах. — Нет. Что я говорил? Иногда мне кажется, что я слишком хорошо знаю Рейна. — Да, Рейн. Я хочу Питера назад. — Ни за что. Он предал Каттерфельдов, — Рейн сложил руки перед собой, что значило: он не намерен оспаривать свое решение. — Только тем, что помог мне сбежать тогда с квартиры в Лондоне?! — чересчур громко произнес я и сразу же заткнулся. На Рейна повышения голоса действовало с точностью наоборот. — Эйзенманн уже должен был узнать и донести тебе: все время, что Питер служил здесь, он не передавал никакой информации в семью Мартинес. Все, что он делала — выполнял твои приказы. — Он человек Мэтью Мартинеса. Он мог отказать от того, чтобы служить Мэтью, если бы стал верен нам, если бы честно сказал, что он — предатель, но Питер этого не сделал. И это я не упоминаю о том, что однажды ты сумел от него сбежать, что говорит о его безответственности и невозможности качественно исполнять свою работу. Ни за что, Джером. Даже не думай об этом. Выбери кого-то другого. У нас много более опытных и квалифицированных людей, нежели он. Я закатил глаза и встал. Удивительно, всего несколько минут назад он нежно гладил меня по голове, пока я рыдал у него на плече, а сейчас мы ссоримся! Ладно, Джером, не в первый раз что-то доказывать Рейнхольду Каттерфельду. Ты же знаешь, что он, как бетонная стена: ты ничего не сумеешь добиться, бросая в нее мелкие камешки. Действуй и думай, как Рейн, и победа будет за тобой. Затянув коричневый халат потуже я несколько раз глубоко вдохнул и со всей серьезностью посмотрел на Рейна. Точнее на его спину, потому что он не собирался сидеть на полу в ванной без меня. Он мыл руки, стоя ко мне спиной, но по-прежнему наблюдал за мной сквозь отражение в зеркале. — Дай ему испытательный срок. Он докажет, что лоялен тебе. — Нам, — опасно сузил глаза Рейн. — Он должен быть лоялен нам, котенок. Тебе, мне и Эберхарду. Он стряхнул воду с рук и развернулся ко мне. — Только как ты собираешься привести его к нам, если он человек Мартинес? У тебя есть опыт в вербовке людей? Думаешь, он с радостью спрыгнет со сладенькой иголки Мартинес и ринется в логово врага, где его все ненавидят? Сарказм Рейна был обоснован. Я в жизни не занимался никаким рекрутингом. Когда работал в компании, набором персонала для моего отдела занимался отдел кадров, что логично, а я лишь оценивал новых работников. Что уж говорить о вербовке людей из других семей? Я имею в виду, семей криминального мира. — Питер не откажется вернуться в мою охрану. Это уж я точно знаю. Его ничто не держит среди Мартинес, как ничего не держало и в Каттерфельдах. Рейн говорит о сладкой иголке имея в виду деньги? Что ж, я предоставлю ему их вдвойне. К тому же, у нас с Питером вполне неплохой тандем. Мне не скучно с ним, а ему со мной. Что бы не говорил Рейн, Питер достаточно опытен, чтобы руководствоваться моей защитой. — Малыш, а ты учел, что в Каттерфельдах его не примут? Мои люди не забывают предательства. — Но ведь мое предательство забыли, — я приблизился к Рейну и закинул голову, чтобы смотреть тому в лицо, пока мы разговариваем. Пусть знает, что теперь я в силах выдержать его взгляд. Пускай это и выглядит смехотворно, когда мое тело бьет дрожь от пережитых ранее эмоций. — Питер будет моим человеком, но лояльным нашей семье. У тебя ведь есть Клаус, Рейн. Я тоже хочу, чтобы на моей стороне был хотя бы один человек… Если вы его не примете, его приму я. Рейн выдержал время, сверля меня взглядом, но я не сдался. Он вздохнул и притянул меня за талию ближе. — Ладно, но только с испытательным сроком. И ты сам расскажешь Клаусу, что у него появилось на одну проблему больше. Я тихо рассмеялся, довольно улыбаясь своей маленькой победе. Первой победе над Рейнхольдом Каттерфельдом. — Мне уже начинать ревновать? — беззлобно шутя, спросил тот. — Ты так рьяно пытаешь вернуть какого-то там телохранителя. — Да, можешь начинать. — Я легко поцеловал его в губы, задержавшись поближе ненадолго перед тем, как углубить поцелуй. — Тебе уже лучше, котенок? — Лучшая панацея для меня — это ты. Я положил голову тому на плечо, глупо улыбаясь, как подросток. Вот так и должно быть. Чтобы не ждало нас, как бы мы не ссорились, мы должны всегда находить выход, какой бы сложной ситуация не казалась, и возвращаться друг к другу в объятья. Вопреки тому, что ждет нас в будущем. Вопреки тому, что судьба уготовила нам наконец.

***

На первом дне собрания никогда не происходило ничего особенного. Со слов Рейна в этот день ты просто присматриваешься к тем, кто соизволил приехать, и делаешь соответствующие выводы. Например, как сместилась власть в той или иной семье за время с прошлого собрания, а то есть за год. Это легко вычислить, ведь от одной семьи приезжает только один представитель. Если приезжает какой-то другой, то соответственно власть сменила полюса в этой семье. Я спросил у Рейна, а как же я? Не являясь представителем, можно ли мне находиться здесь? — У всех представителей, то есть глав семей, есть свой «плюс один». Или два, как повезет. У кого-то это жена, у кого-то наследник, как Мэтью для твоего отца. Хотя стоит сказать, что нечасто встретишь кого-то из неофициальных любовников. — Поэтому ты не возил меня раньше? Потому что я был просто любовником? — Что за глупости, малыш? Тебе здесь было не место и мое мнение осталось неизменно. В его глазах читалась недосказанность, которую я легко интерпретировал, как: «Особенно после происшествия с Кармона». Однако Рейн смолчал, дабы не бередить свежие раны. — Да и вспомни, как ты относился ко всему этому? Ты ведь начинал истерить, стоило мне лишь упомянуть о теневом бизнесе. Хотел бы ты тогда находиться среди всех этих людей, прекрасно зная, чем они занимаются. С какой стороны ни посмотри, Рейн прав. Тогдашний я не пережил бы, оказавшись здесь. Точнее, не пережили бы наши с Рейном отношения. Они в какой бы раз дали трещину, а Рейн бы напрасно пытался склеить их клеем. К вечеру благодаря Рейну, оставшемуся со мной на весь оставшийся день, я сумел позабыть о случившемся с Пабло Кармона. Я знаю, что днем к нам приходил отец, но Клаус не пустил его, сказав, что я сплю. Да я и на самом деле мирно сопел на груди Рейна, пока тот просматривал какие-то документы на планшете. Рейн помог мне отвлечься, а благодаря принесенным Эйзенманном успокоительных я и вовсе перестал сотрясаться лишь от мысли о произошедшем. Единственным, что подтверждало случившееся — синеватые следы на шее, начавшие проявляться ближе к вечеру. Клаус принес какую-то мазь с отвратительным запахом и заставил намазаться ею. Рейн в этом не участвовал, прикрывшись документами, хотя я-то знаю, что ему просто претила эта вонь. Мне тоже, но я ничего не смог сделать против Клауса, который до последнего не уходил, пока я не намазал! Не знаю, как уживается с ним Отто, но Эйзенманн — настоящий деспот! Я полностью отпустил утреннюю ситуацию, хотя разум и подсказывал, что это неправильно. Когда человека пытаются убить, нельзя просто взять и забыть, что я и сделал. В свое оправдание скажу, что я не совсем забыл. Я помнил просто… предпочел забить голову иными вещами. Во-первых, нужно помочь Мэтью и вместе с тем раз и навсегда покончить с Мартинесами. Во-вторых, переждать завтрашнюю смерть Тобиаса. Звучит ужасно, но все. что я могу сделать, это забиться в угол и пытаться не думать, что мистера Каттерфельда не станет. Это не мое дело и поддерживать Рейна в этом я не стану, но и отрицать не буду: Тобиас Каттерфельд заслужил. И в-третьих, совсем скоро я встречусь со своим малышом! Сразу после того, как это чертово собрание подойдет к концу, мы будем лететь с Эберхардом домой. Что может быть лучше? Если впереди ждало лишь счастливое будущее, почему я должен зацикливаться на плохом, верно? В отличие от первого, второй день всегда ознаменован чем-то важным. Рейн говорит, что именно тогда и заключаются важные сделки или же принимаются соответствующие решения. Однако если все действия первых двух дней происходит в главном доме Мартинес, где проводится прием, то третий день отводился на развлечения. Со слов Рейна большая половина из приезжих уезжает по делам или домой. Рейн не был исключением, так как стремился побыстрее оказаться в Мюнхене со мной. А те, кто оставались, проводят день за охотой, устраивают пикники в лесу или же просто отдыхают, отвлекаясь от суеты городов. Мы с Рейном решили, что нет смысла оставаться здесь на третий день. Вместо этого мы вернемся в Мадрид, дабы забрать Эберхарда и уже оттуда улетим домой. Хороший план, Рейн, вот только что с Тобиасом Каттерфельдом? Я понимаю, что уже завтра он навсегда прекратит тревожить нас своими кознями, но… а как же траур? Как представитель семьи Каттерфельд, Рейн же должен скорбеть? Или мы не будем разводить этот фарс публично? А как же Изабель и Миранда? Тобиас ведь их отец! Изабель очень любит своего папу, а что до Миранды… Честно говоря, я так и не связался с Мартином после той ночи. Клаус сообщил, что с ними обоими все хорошо, поэтому я успокоился, но ведь если так подумать, Тобиас решил подорвать дом, в котором находилась Миранда! В обиде ли она на своего отца? Будет ли она скорбеть? Будет ли она так же на нашей стороне, когда узнает, кто виновен в смерти ее отца?.. На самом деле, говоря о счастливом будущем, я предвидел и подводные камни. Землетрясение под названием «смерть Тобиаса Каттерфельда» всколыхнет наш мир всего на ночь, но с последствия нам придется разбираться еще долго… Однако, как бы то ни было, мы справимся. Всегда справлялись и этот раз не станет исключением. Рейн долго пытался вытащить меня с кровати, дабы мы не опоздали. Лекарства клонили в сон, и мужчина буквально тащил меня под руку в главный дом на собрание. Мы шли в окружении четырех охранников, среди которых был и Клаус. Все они шли позади нас и Эйзенманн давал им наставления на вечер. Место встречи находилось в пяти минут ходьбы от нашего дома, поэтому смысла брать машину не было. Рейн решил пройтись и вместе с тем разогнать мою сонливость. — Происходящее ничем не отличается от обычного приема. Жмешь руки, улыбаешься, когда нужно, и налаживаешь контакты. — Я понял. — Стой возле меня и не отходи. Если завидишь людей Мартинес, ни в коем случае не приближайся к ним и скажи мне заранее. Возможно, кто-то из них обвинит тебя в смерти Пабло Мартинес публично. Возможно, они попытаются исполнить свою вендетту прямо там. А возможно, они только и ждали подобного, дабы сделать первый ход. Будь настороже, Джером. Мы на их территории. — Хорошо, — пожал я плечами и прикрыл рот, глубоко зевая. — Ничего не ешь и не пей. В уборную только с кем-то из охраны. Даже если Мартинес захочет поговорить с тобой, только под охраной, Джером, это понятно? — Безусловно, — улыбнулся я и потерся носом о пальто Рейна, прижавшись немного ближе. — Не переживай, Рейн. Мне не нужна лекция о правилах поведения. Я помню, как вести себя на людях. Ты учил меня всему этому, помнишь? Я прекрасно все помню и в этот раз действительно обещаю выполнять все, что ты скажешь. Рейн тихо хмыкнул, вспоминая прошлое. После четырех лет разлуки те времена казались, будто иной жизнью. Я, совершенно не понимающий, куда себя правильно деть, с кем можно разговаривать, и Рейн не терпящий моих ошибок. Ему понадобилось много нервных клеток, чтобы обучить меня, как правильно вести себя в высшем обществе. Хотя даже спустя десять лет отношений, пять из которых мы прожили в браке, я не слушался некоторых его приказов. Таких как, к примеру, таскать охрану с собой в уборную. Я баловался с собственной охраной, но эра игр прошла. Теперь я действительно осознавал всю важность мер безопасности. Тем временем, мы медленно приближались к месту назначения. Рассмотреть дом детальнее я смог еще вчера днем, но вечером в свете фонарей и огоньков от свеч из окон, он казался еще более величественен. Как и полагается лесному дому, он был полностью выполнен из дерева, но это не мешало ему выглядеть воистину превосходным в своем сочетании с оттеняющим дом зеленым оттенком вьющегося растения, годами оплетавшего поместье. Я удивился, как оно не опало на зиму. В отличие от других домов в охотничьих угодьях, здание было самым большим, поэтому неудивительно, что именно оно принадлежало моему отцу и использовалось, как для приема гостей, так и для его жилья. — Я не могу не волноваться, котенок. Ты любишь ходить по тонкой грани дозволенного и трепать мне нервы, — пробурчал Рейн, сбавив всю свою изначальную серьезность. — Я тоже тебя люблю, — легко поцеловал я того в губы, прежде, чем мы вошли в здание. Сняв пальто, мы отдали его одному из охранников, согласившемуся отнести верхнюю одежду в гардероб, под который оборудовали подсобку. Было немноголюдно. Рейн подсказал, что мы пришли одними из первых, поэтому большинство подойдет позже. Однако мужчина не терял времени и потащил меня к первым же гостям, которые упали ему в глаза. Когда Рейн заговорил по-английски впервые со времен нашей встречи в Венеции, я осознал, что это не люди Мартинеса, да и вообще не испанцы или немцы. Итальянцы, а точнее — неапольцы. Те самые, о которых мне недавно рассказывал Рейн. Его новые «друзья», к которым он вероятнее всего обратился, дабы свергнуть своего дядю и вернуть меня. Стоит ли мне поблагодарить их за поддержку Рейна, ведь по факту благодаря их власти он собрал силы, дабы вернуть меня? Все в группе, к которой мы присоединились, действительно оказались родом из Италии, но в Неаполе жили лишь одна из семей. Три итальянские семьи — новые партнеры Рейна в оружейном бизнесе. Одна из них владеет таким же бизнесом, что и Каттерфельды, а все остальные занимаются наркотиками, как и Мартинесы. С разговора я понял, что Рейн не церемонился и привлек самые сильные мафиозные семьи Италии на свою сторону. Интересно, как отреагировал Тобиас, узнав, что его племянник заручился теми, кто все время были нейтральными к войне Каттерфельдов? Интересно, что предложил Рейн за их помощь и выплатил ли он их долг?.. Как бы то ни было, если он лично представлял их мне, это значило лишь одно: с ними Рейн планирует работать в дальнейшем и дает мне возможность оценить их лично. В целом наши новые друзья мне понравились, насколько вообще могут понравиться люди, которых ты видишь впервые. Все трое мужчин, глав семейств, находились в окружении жен, а одна из семей представила свою наследницу, которую они впервые привели на подобное собрание, чтобы она начинала осваиваться в этом мире. Девочка лет шестнадцати от силы неловко улыбалась мне. Ее явно удивило то, как Рейн недвусмысленно держит меня за талию. Я ухмыльнулся и подмигнул ей, пока никто не видел. Интересно, будет ли мой Эберхард так же стоять через лет семь здесь, подле нас с Рейном, знакомясь со своими будущими деловыми партнерами или он выберет собственный путь? На самом деле я совершенно забыл обговорить с Рейном вопрос наследования Эберхарда. Я понимал, что Рейн спит и видит Эберхарда на своем месте через пятнадцать лет, и ранее я серьезно противился даже мысли о том, что Эберхард будет заведовать кровавым бизнесом семьи Каттерфельд, но теперь… Я размышляю над тем, что это не мне и не Рейну решать, будет ли Эберхард здесь в будущем или нет. Пусть малыш сам решит, желает ли он продолжить дело отца или раскрыть себя в другой стези. Это выбор Эберхарда Каттерфельда и я посодействую, чтобы мой ребенок сделал свой собственный выбор. Не под влиянием Рейна, моим или чьим-либо еще. Это его жизнь и лишь ему решать, с чем ее связать… Хотя, честно признаться, я до последнего надеюсь в то, что он не пойдет этой тропой. После случившегося сегодня или того, что случится с Тобиасом завтра, я боюсь, что однажды Эберхард может оказаться в ситуации, подобно моей, и умереть… С каждой минутой зал заполняло все больше и больше гостей. К моему удивлению, я встретил несколько знакомых лиц из Мюнхена. Если они находились здесь, на собрании, значит были далеко непростыми политиками и бывшими бизнес-партнерами Рейна по легальному бизнесу. Удивительно понимать, масштабы нелегальщины среди европейского континента, когда видишь столь огромное количество криминальных авторитетов в одном месте. Рейн не спешил идти приветствовать кого-то еще, явно заинтересованный разговором с одним из итальянцев о каком-то новом оружие, пользующимся популярностью среди наемников. Честно говоря, мне было не очень интересна тема с оружием, ведь я особо ничего не смыслил в нем, но Клаус с удовольствием присоединился к Рейну и его итальянским друзьям вместо меня. Я же стоял с женами тех мужчин и, как бы иронично не звучало, с удовольствием разговаривал о детях. Это обижало мою мужскую гордость, но к черту! Мне действительно было интересно услышать о воспитании других детей и самому пожаловаться на Эберхарда с его видеоиграми и комиксами. Очевидно, я понравился женщинам, потому что не прошло и пяти минут, как они начали предлагать мне провести вечер с ними. — Oh mio Dio! К черту этих мужиков! Простите, Джером, но из года в год слушать одни и те же разговоры мужа с партнерами скоро приведут меня к гастриту! — пожаловалась старшая из женщин, которая была старше меня лет на пятнадцать. Та самая, дочь которой постоянно бросала в меня с Рейном любопытные взгляды. Очевидно, мы первая гомосексуальная пара на веку девушки. — Пошлите выпьем! — Sì! — согласились с ней остальные женщины, которым явно было уже невтерпеж стоять и слушать собственных мужей. Куда интереснее посплетничать, не так ли? И мне кажется, я знаю, что они никак не решаются спросить у меня напрямую. Пабло Кармона мертв. Уверен, это уже стало главной новостью дня в угодьях и итальянские сплетницы желали горячих подробностей от главной жертвы. — Простите, дамы, но я не могу с вами пойти. — Ох, вы можете взять охрану с собой. Не волнуйтесь, мы понимаем, — произнесла одна из женщин, явно намекая на произошедшее сегодня утром. — Мы даже не думали, что вы явитесь сюда после произошедшего… Эти дамы явно жаждали ответов и готовы были откусить мне головы за них. И, скорее всего, я бы не смог отказать им, если бы вовремя не подоспел мистер Мартинес. — Мальчик мой, вот ты где. — Искренне улыбнулся он мне и повернулся к дамам, слегка склонив голову перед ними. — Простите, можно я отберу Джерома у вас? Нам с сыном нужно кое-что обсудить. — Конечно, signor Мартинес! — немного склонила голову старшая из женщин, сдавшая свои позиции перед организатором события и главой рода Мартинес. Очевидно, ее семья на несколько уровней ниже Мартинесов. Она прекрасно следовала правилам иерархии. Ее примеру последовали дочь и другие более молодые женщины. Нам даже не пришлось уходить с того места, где мы стояли. Итальянки сами ретировались, все время приветливо улыбаясь мистеру Мартинесу. Я бросил быстрый взгляд на Рейна и тот кивнул мне в сторону телохранителей. Да, я помнил, Рейн, даже к отцу только с телохранителями. Я жестом подозвал одного из охраны прежде, чем мистер Мартинес увел меня к дальнему углу стола с фуршетом, где не было никого. Иногда мне казалось, что любой прием, будь то высшего или тайного общества происходит по заведомо одному и тому же сюжету. Вступительная речь организатора события, горячая сплетня, отложенная для обсуждения именно на данный случай, и, естественно, фуршет. Я усмехнулся собственным мыслям. — Джером? — удивился тот моей улыбке. Должно быть, Альваро предполагал, что после провалившейся попытки убийства я снова замкнусь в себе, а может и что хуже, но вот я здесь, перед ним, в прекрасном расположении духа. Он удивлен? Я сам удивлен не меньше, но я действенно чувствую себя хорошо! И это не очередная попытка самовнушения. Честно! — Все хорошо? Ты в порядке? Мэтью рассказал, что случилось с Пабло. Отец выглядел на несколько тонов бледнее, несмотря на загорелое тело. Его руки мелко подрагивали, держа бокал с чем-то неалкогольным. Насколько я мог констатировать: утренняя новость шокировала его больше, чем нужно. Я вдруг осознал, что отца действительно мог схватить инфаркт во второй раз, если бы Пабло довел свой план до конца. Последствия болезни были бы намного хуже, нежели в первый раз. Иронично, что род Мартинес мог бы закончить свое существование в один день. — Отец, — позвал я того, словив взгляд на себе. — Тот человек мертв. Этого достаточно. Я сжал его плечо и ободряюще улыбнулся. Мы словно поменялись ролями. В Мадриде Альваро Мартинес был тем, кто успокаивал меня по поводу и без, но никак не наоборот. — Если бы я знал, на что они решатся, ни за что бы не пригласил тебя на охоту. Я знал, что они могут, но ведь мы с Мэтью приказали им тебя не трогать! Я действительно не думал, что они осмелятся пойти против нашего приказа. Это только показывает, насколько наша власть убывает… — прошептал тот себе под нос, смотря в пол. — Это моя вина. «Они» — все те, кто находились в лесу, и отвлекали внимание Альваро на себя, пока Пабло разбирался со мной. Покушение было подстроено с самого начала и замешено в нем, куда больше людей, нежели можно предположить. Да, благодаря моему появлению отец с Мэтью действительно начали стремительно терять власть. Этому пора положить конец. — Вы много за что несете груз вины, но точно не за решения, принятые другими. — Нет, ты не понимаешь. — Быстро замотал тот головой и приблизился ко мне так, дабы сказанное осталось лишь между нами. — Пабло был моим человеком, а я несу ответственность за решения и деяния каждого из них. Это мои люди, сынок. Мое детище. Он положил руки мне на плечи и заглянул в мои глаза. Точно такого же оттенка, как и его. — Поэтому я прошу прощения от имени своих людей. Я сделаю все, чтобы предотвратить повторение подобного инцидента. Я вздохнул. Даже не знаю, стоит ли отвечать и нужны ли мои слова. Мистер Мартинес будет считать себя виноватым и я ничего с этим не сделаю. Да и не верю я в то, что не найдется еще один Пабло, который не попытается меня убить. Найдется и попытается, к тому же еще не один раз, дабы утвердить власть Мэтью. А может найдется и тот, кто тщетно попытается заставить меня стать главой Мартинес. Есть десятки вариантов развития нежелательных событий и мистер Мартинес с своем состоянии и с ускользающей, словно песок сквозь пальцы, властью, не в силах обещать мне хоть что-то. Единственный, кто может пообещать мне, что больше меня не попытаются убить кто-то из Мартинес, — я сам. Я должен найти в себе силы показаться перед людьми своего отца и публично отказаться от власти и подчеркнуть свою приверженность идеи с передачей власти Мэтью. Только если мои слова смогут достучаться хотя бы до малого большинства, есть шанс на окончании этих трений с наследованием в Мартинес. — Вы выступите с приветственной речью? Отец удивленно вздыбил брови. — Планировал сказать несколько слов. Все же большинство из присутствующих соизволили притащиться сюда из других стран, чтобы проветрить новые костюмы с гардероба, — ухмыльнулся тот. — Зачем отбирать у них шанс на то, чтобы все это выглядело, как прием, а не как сборище последних ублюдков? Я тихо рассмеялся. Все предыдущее напряжение сняло, как рукой. Только мистер Мартинес мог сделать так, что атмосфера в мгновение поменяла полюса. За это я любил его еще больше. — Можно мне сказать несколько слов после вас? Его темные брови с сединой, пробившейся после инфаркта, взлетели еще выше. — Это важно, — подчеркнул я, надеясь, что отец не откажет в небольшой просьбе. — Конечно. Почему нет, — пожал тот плечами и я благодарно улыбнулся. Тем временем ко мне подошел Рейн. Он только-только закончил беседу с итальянцами и забрал меня у Альваро. Отец пошел приветствовать других гостей перед тем, как выйти на импровизированную сцену возле лестницы. Рука Рейна вновь оказалась на своем законном месте у меня на пояснице, словно влитая. Наша разница в росте помогала чувствовать себя максимально комфортно, находясь так все время, пока мы с Рейном общались с другими гостями. Но мне было приятно. До безумия приятно находиться просто так рядом и ловить его взгляд на себе, пока я разговариваю с гостями. Я в тысячный раз задаюсь вопросом: почему мы, черт возьми, не делали так раньше?! Каждый второй взгляд был прикован к нашей паре. Мою спину так и прожигали взгляды, но Рейн лишь отрицательно мотал головой, говоря не обращать внимание. И я понимал, почему те шепчутся, стоит завидеть нас. Дело не только в смерти Пабло Кармона. Стоит лишь вспомнить нашу история с Рейном и воссоединение… Вряд ли кто-то из присутствующих, поставил бы на то, что Рейнхольд Каттерфельд после предательства вернет любовника назад, да еще и притащит сюда. Я стопроцентно уверен не только в том, что каждый из них знает подноготную ситуации в Каттерфельдах, но и то, что они знали все с самого начала! Все они знают то, как Тобиас Каттерфельд пошил меня в дураки! Господи, ведь правда, один лишь я не понимал, что меня разводят! Четыре года жить в незнании, когда каждый был осведомлен об ситуации!.. Я и сам не до конца представляю, как Рейн сумел простить мне все произошедшее, но… должно быть, ему было так же плохо без меня, как и мне без него. Иногда прощения кажется куда легшим, нежели жизнь с мыслью, что ты никогда не увидишь того самого человека. Рейн сделал свой выбор, как и я. Сейчас мы вместе, и мы — самая обсуждаемая пара этого вечера. Честно говоря, я не привык к такому внимание, но широкие плечи мужчины, скрывающие меня за собой, не дают окончательно сойти с ума. Кроме того, теперь я предстаю перед всеми в новом амплуа, что еще больше раззадорило внимание публики. Если ранее кто-то и знал, что у Рейнхольда Каттерфельда есть нелюдимый муж, сторонящийся преступного бизнеса, как огня, то теперь обо мне узнал каждый. Благодаря родственной связи с отцом, конечно же. Семья Мартинес намного больше и сильнее, нежели Каттерфельды, благодаря своей связью с политиками, чего Рейн всегда сторонился, как плесени. Мартинесы намного известнее, чем каждая из присутствующих семей. Здесь все поголовно уважали Альваро Мартинеса и считались с его мнение, даже несмотря на слабеющую с каждым мотком часов властью из-за моего появления. Отец по-прежнему был самым уважаемым человеком, к тому же тем, кому доверили организацию собрания в этом году. Моя связь c ним перевернула видение Джерома Эванса в глазах всех присутствующих. Более я не сторонящийся людей любовник Рейнхольда Каттерфельда, сумевший как-то охмурить немца и заставить жениться на себе, и даже не сбежавший и предавший его муж. Я — сын Альваро Мартинеса и человек, которого Рейнхольда Катерфельд захотел вернуть назад вопреки всему. Это значит многое в глазах каждого. Этим же я собирался воспользоваться, дабы положить конец. Вскоре отец произнес несколько слов. Обращение к гостям было кратко, насколько возможно, потому что отцу стало плохо. Я заметил это еще во время нашего разговора. Он держался со всех сил, дабы не показывать мне, но эта бледность, скрытая за лживой улыбкой и вечной любезностью, была видна невооруженным глазом. — Прежде, чем наслаждаться этим вечером, выслушайте, пожалуйста, моего сына. У него есть несколько слов сегодня. Рейн напоследок сильно сжал мои плечи и поцеловал в затылок. Мой Рейн ни за что бы не сказал слова приободрения. Ранее я отчаянно нуждался услышать от него хоть что-то, ощутить поддержку, но сейчас… то, что он рядом, достаточно. Больше мне не нужны слова, которые могут оказаться лживыми. Лишь его присутствие. Невесомые касание губ к моим волосам. Руки на моих плечах. Его широкая спина, дарящая мне защиту. Все эти вещи Рейн делал и раньше, не так открыто, но мне стоило понять, что он всегда был рядом. Стоило осознать его тихую, сдержанную заботу намного-намного раньше. Он всегда был со мной, но я, глупец, предпочитал не видеть. Обвинял его в том, что он слишком холодный, слишком отстраненный, но единственный, кто не позволял ему приблизиться достаточно близко — я сам. Проблема всегда была во мне. Это не у Рейна в голове был переключатель, который странным образом резко изменял его от хладнокровного чудовища к любящему мужчине. Эта штуковина была у меня. Рейн лишь подстраивался под меня. От одной моей истерики к другой. Думаю, четыре года помогли мне вырасти. Рейн нашел меня слишком юным тогда, в Лондоне. Он растил меня и ждал, когда я, наконец, окрепну, но только ломал. В его понимании воспитание — это строгость, но воспитывать собственного любовника одной лишь строгостью и жестокостью, невозможно без потери отношений. Тобиас Каттерфельд, как бы иронично не звучало, дал мне время вырасти самостоятельно. Он дал мне то, в чем я нуждался. В чем нуждались наши с Рейном отношения. И вот теперь я иду на сцену с полной уверенностью в себе и своих словах, тогда как еще десять лет назад до ужаса боялся публики. Иду, потому что знаю: за спиной у меня Рейн, который будет на моей стороне, что бы не произошло. В огромной толпе лишь несколько знакомых лиц, но по-прежнему волнение не одолевает меня, ведь мой взгляд прикован к одному единственному человеку. — Мое имя Джером Эванс. Некоторые ранее знали меня под именем Джером Эванс-Каттерфельд, а кто-то, как Эвана Мартинеса. Мое имя говорит вам о моей принадлежности к двум известным семьям, но правда состоит в том, что я никогда не определял себя к одной из них. Мне понадобилось много лет, чтобы расставить приоритеты и принять мир, в котором вы живете, за свой собственный. До этого утра я думал, что понимаю, кого могу назвать другом, а кого — врагом, но, как оказалось, нет. Каждый навострил уши, ведь все здесь желали знать детали утреннего убийства в лесу. — Вы осведомлены о ситуации с Пабло Кармона. Спешу удовлетворить ваше желание услышать правду об этом инциденте. Я расскажу вам причину, почему Пабло был найден застреленным сегодня в лесу. — Я перевел дыхание и приветственно улыбнулся толпе, по-прежнему смотря лишь на Рейна, лицо которого не выражало ни толики обеспокоенности в моих словах и действиях. Он доверил мне самостоятельно разобраться с возникшей ситуацией, и я бесконечно благодарен ему. — Все кристально просто — этот человек пытался убить меня, но вместо этого поплатился собственной жизнью. Я новичок среди нас, но одно правило я хорошо понимаю: око за око, жизнь за жизнь, верно? Он хотел забрать мою, поэтому была отнята его. Понятие справедливости всегда было двухсторонним. На него можно смотреть с разных ракурсов, но теперь я, наконец, смотрю со стороны Рейна. Теперь я осознаю, почему всегда нужно за все платить. Когда-то я прощал безнаказанно, слишком легко отдавал себя самого, но ведь это неправильно. Теперь я понимаю, почему Рейн хочет забрать жизнь Тобиаса. Это не просто месть, это — правосудие. За его родителей. Он никогда не говорил о них много, но каждый раз это были исключительно теплые слова любящего сына. Они должны были жить долго и увидеть рождение Эберхарда, а не умереть от действий мистера Каттерфельда. Каждый трактует понятие правосудия по-разному, но в этом мире оно одно. Услуга за услугу. Око за око. Жизнь за жизнь. — Я считаю случившееся справедливым, но истинная причина лежит не в банальной ненависти Пабло Кармона ко мне, как к человеку. Он возненавидел меня за мое рождение. Факт моего существования поставил власть в семье Мартинес на весы, которые сильно провести не в сторону моего брата, истинного наследника — Мэтью Мартинеса. Глаза невольно нашли Мэтью, стоявшего возле мистера Мартинеса. В его глазах сверкала благодарность за то, что я решился. За то, что я действительно исполнял обещание. Вопреки всему, что было между нами. — Я стою перед вами и говорю сейчас не для того, чтобы уважаемые главы других семей выслушивали о внутренних распрях других. Все мы прекрасно понимаем, что какую бы семью здесь не взять, у каждой найдется свой скелет в шкафу. Каттерфельды с Мартинесами не исключение. Однако то, что я сейчас скажу, должно быть засвидетельствовано перед людьми из других семей, дабы никто не сумел поставить существование данной клятвы под вопрос. Те люди Мартинес, которые ранее имели на меня планы и желали сместить Мэтью не посмеют оспорить слова, сказанные публично. Вот в чем заключается моя идея: развеять все их мечты и надежды, дабы в семье Мартинес, наконец, пришел мир и покой. Дать им призрачную надежду на то, чего они все так желают. — Хочу обратиться к представителям семьи Мартинес на этом вечере и семьям, подвластным им. Я, рожденный под именем Эвана Мартинес, клянусь в том, что не имею помыслов о том, чтобы сидеть на месте своего отца. Я отказываюсь от всех привилегий, дарованных мне благодаря моей крови и передаю всю власть Мэтью Мартинес, признанного вашим главой и мной лично, как будущий глава Мартинес. Однако, я понимая, что даже за подобной клятвы всегда найдутся те, кто будет против. Я прекрасно помню слова Дамиана Гонсалеса. Для людей Мартинес важна кровь. Средневековое понятие, но по-прежнему важное для этой семьи. И я готов был дать гарантии. — Многие из вас — приверженцы традиций, что гласят о передачи власти от отца к сыну и от сына к его сыну… Меня не готовили к власти и, думаю, вы все понимаете, что я не буду лучшим главой. Моя связь с Каттерфельдами делает мое мышление субъективным. Я всегда на первое место ставлю своего ребенка и мужа, и лишь после — людей Мартинес. И так будет до моего последнего вздоха. Поэтому я не ваш глава и не претендую на его место. Однако для того, чтобы удовлетворить ваши идеи с чистотой крови, я обещаю, что дитя моей крови, если оно будет того желать, примет это бремя. Но пока этого не случится, Мэтью — ваш наследник. Будущий глава Мартинес. Полноправно и неоспоримо. Люди со всех сторон шумно зашептали, подобно саранче. Никто не ожидал, что кто-то решит отречься от власти публично, да еще и на одном из собраний. Я подождал, пока толпой пронесется первое удивление, и вновь заговорил на этот раз без улыбки, дабы все поняли: я серьезен. — За это я прошу у вас лишь одну вещь: неприкасаемость ко мне и моей семье. Клятва за клятву, верно? Я желаю, чтобы моя семья была в безопасности. Рейн всегда защищал нас с Эберхардом. Как бы я не таил в себе желания тоже защитить нас, у меня попросту не было должной силы. Теперь же она есть, и я хочу обезопасить будущее своего мальчика от хищников с семьи Мартинес. — Я буду ожидать от вас ответа на мое предложение до конца следующего дня. Спасибо, что уделили внимание моей скромной персоне. Как и сказал отец, да начнем же этот вечер! Я поднял бокал, пригубив немножко, и сошел со сцены, направившись прямиком к Рейну, который хитро сузил глаза, едва ли заметно улыбаясь мне. Полупустой бокал умело забрала вовремя подоспевшая прислуга. Я уткнулся Рейну в плечо, сильно прижавшись к мужчине. — Теперь люди Мартинес не посмеют тебя тронуть, котенок. Ты справился. — Он потерся носом у моего виска и поцеловал его. Я видел: он едва ли мог скрыть довольную улыбку. Не хотел рушить имидж хладнокровного Рейнхольда Каттерфельда на публике. — И что за слова о ребенке? Ты правда хочешь завести еще одного? — Это был блеф, — произнес я, мысленно удивившись, как мужчина не понял, что я играюсь с словами. — Я ведь не пообещал им, что у меня будет ребенок. Я сказал, что если он будет, если он захочет, то примет власть. Для того, чтобы обезопасить наше будущее от распрей с Мартинес, я не хочу заводить еще одного малыша, Рейн. У нас есть Эберхард, этого достаточно. — Мы бы смогли защитить его или ее от Мартинес. У меня перехватило дух. Он серьезно задумывался о втором ребенке, раз говорил сейчас с такой уверенностью… Мы не говорили с Рейном на тему того, как он соврал о моем бесплодии. Мы оба знаем, что когда мы задумывались о детях, то изначально желали двоих: одного моей крови, одного его. Я все еще помню, как сильно мне было больно от осознания невозможности исполнить мечту с собственным детьми, но после появления Эберхарда все волнения сошли на нет. Я бы хотел обвинить Рейна во лжи, но… хах, серьезно сложно признавать это, но ложь Рейна была во благо. Правда о моем родстве с Мартинес рано или поздно всплыла бы и тогда этот малыш оказался бы главной целью. Я ничего не сказал Рейну, ведь, честно, даже не представлял, что когда-либо у меня будет ребенок, кроме Эберхарда. Это не тема для разговора на собрании, и я уверен, что мы еще вернемся с Рейном к этому разговору, а сейчас… я просто хотел наслаждаться счастливым моментом долгожданного облегчения, пока мог. Вскоре к нам подошел Мэтью и поблагодарил меня за мои слова. Он заверил, что надавит с мистером Мартинесом на своих людей, дабы те приняли правильное решение. Я не сомневался в этом. Люди Мартинес не откажут столь щедрому предложению. Вдруг я почувствовал, словно за мной кто-то наблюдает. Пока Рейн был занят разговором с Мэтью, я развернулся, дабы найти источник слежения. Я бросал взгляд из одной группы людей во вторую, пока не заметил человека, стоящего вдали ото всех, прислонившись к стене. Его было сложно заметить, находящегося в тени лестницы, но я сумел это сделать, ведь я прекрасно знал, кто это. Знакомые вечно хитро прищуренные глаза, словно знающие все о человеке напротив. До боли знакомые голубые глаза с отливом стали. Мистер Каттерфельд словил мой взгляд на себе и поднял бокал. Ухмыльнувшись, тот выпил содержимое и, клянусь, посмотрел на меня не горделиво, не презрительно и даже не ненавидяще. Тобиас Каттерфельд смотрел на меня с неподдельной гордостью, словно искренне восхищался мной.