Вопреки всему

POV Тобиас Каттерфельд

Мне всегда было трудно говорить о сыне и Изабель, поэтому я предпочитал молчать. Никто не знал о случившемся, кроме Альваро, Инмы, Райлана и тех трех исполнителей приговора. Трагедия осталась закрытой за семью замками, поэтому я не был удивлен, что Рейнхольд не знал об истинных причинах нашей с его отцом борьбы. Уверен, Райлан сказал сыну, что я просто разбалованный ребенок, который только спит и видит отобрать все у брата. Уверен, что он бы ни за что не рассказал, что убил беременную женщину. Уверен, ему было проще сбросить всю вину на мое непослушание, чем на собственную бесчеловечность. Уверен, Райлан не раскаялся… Однако вернемся к прошлому. Я покинул Испанию, как только похоронил Изабель с ребенком. Ее родители обвинили в смерти своей девочки меня, и я сказал им, что они не ошибаются. Во всем виноват я. Пускай, это был выбор Изабель сохранить ребенка. Пускай. Это я был тем, кто привел ее в этот опасный мир. Это я позволил ей стать мишенью брата. Изначально не нужно было давать ходу нашему сближению. В двадцать я был глупым ребенком, не сумевшим защитить себя и самое драгоценное, поэтому во все последующие годы я наращивал власть, дабы суметь отомстить. Вся моя жизнь превратилась в бесконечный круг гоньбы за отмщением. Месть — с ней я просыпался, с ней я засыпал. С ней я начинал день и заканчивал. С ней я заводил знакомства и совершал сделки. С ней я общался с отвратительными мне людьми и с ней же уговаривал их присоединиться ко мне. Так было с семьей моей супруги. До боли продажные люди, зарабатывающие на борделях. Так же ужасно они поступили и со своей младшей дочерью, буквально продав ее мне. Девушку звали Софи. Мой выбор пал на нее, так как она была… до боли похожа на мою Изи этими темными кудряшками, пускай я и знал, что это химическая завивка. Кроме того, когда я просил девушку, хочет ли она за меня замуж, и понимает ли, что от нее мне нужно лишь ребенок и поддержка ее семьи, она согласилась. Честно говоря, мне кажется, Софи было плевать, что бы я не попросил. Девушка была готова на что-угодно лишь бы выбраться из удушающих клешней ее семьи. Мы не любили друг друга. Всю нашу супружескую жизнь можно было назвать идеальным сотрудничеством. Она получила долгожданную свободу, а я — поддержку ее семьи. Ох, я до сих пор вспоминаю тот момент, когда брат узнал, что я отхватил в тести одного из акционеров, который владел целыми пятью процентами в компании! Но главное, что Райлан не мог пойти против моего брака с Софи, как и против наших детей, ведь они были, как он однажды сказал, чистокровными Каттерфельдами благодаря голубой крови Софи и моей. Брат наступил на собственные же грабли. К тому времени я уже начал вести конфронтацию с братом в компании, наращивая силы. Брак с Софи припал на мое двадцатисемилетие, и к тому моменту, кроме своих тридцати двух процентов, я мог рассчитывать на голос в пять процентов от ее семьи в мою пользу. Я знал, чего желал: устранить брата из компании, но это было непросто, если не сказать — невозможно! Для того, чтобы стать главой компании нужно большинство голосов или же больше пятидесяти процентов акций. Райлану от отца досталось пятьдесят три, что буквально делало его власть абсолютной в компании. Однако я никуда не спешил, год за годом привлекая на свою сторону людей и надеясь на то, что каждый следующий экономический кризис заставит его власть пошатнуться, и продать хотя бы пять процентов тех акций. Увы, мой старший брат продолжал стоять, несмотря на шквальные ветры. Уже через год после свадьбы Софи родила дочку. Софи не воспротивилась моему желанию назвать ее Изабель, хотя была прекрасно осведомлена, почему я выбрал это имя. Как я уже сказал, у нас с женой были исключительно хорошие отношения. Она стала мне больше, чем подругой, поэтому я не скрывал от нее причину своего желания мести. Софи знала об моей Изи и сыне, поэтому поддерживала мое стремление заставить брата страдать. Софи понимала, что я не сумею полюбить ее. Просто не смогу. Однако взамен я предложил свою супружескую верность и хранил ее до самого последнего вздоха женщины. К счастью и большому горю жизнь Софи отняла не война с Райланом, а болезнь. Моя жена скончалась спустя три года после рождения нашей младшей дочери, и больше я не имел серьезных отношений. После Софи у меня были интрижки, но все те женщины… никто из них не смог зажечь моего сгоревшее сердце. Вернемся к тем людям, которых мне пришлось завлечь на мою сторону, пускай они и были последними отбросами. Семья Эйзенманнов была одной из них. Будь жива Изабель, я бы ни за то не стал якшаться со столь отвратительными людьми, но… Моей Изи больше не было. Старший Эйзенманн мне не нравился, но был необходим. Мне легко удалось завлечь его на мою сторону, но, мягко говоря, его приверженность ко мне пугала. Подобная преданность выходила за всякие грани. Сначала я думал, что старик клеится ко мне. Мне было от силы двадцать пять, когда мы познакомились, и мне уже не раз делали предложение по… кхем, спонсированию. Естественно, я отказывался, у меня вырвали сердце и спалили до углей душу, но не гордость. Однако, как оказалось вскоре, аномальная преданность у Эйзенманнов в крови. Они словно верные псы, будут выполнять любые приказы, стоит лишь признать в тебе хозяина. Вот только я забыл, что Эйзенманн не просто домашний песик, а цепной цербер. Если не посадить на короткий поводок, он сорвется и наделает дел… Больше семнадцати лет со смерти Изабель я скитался по миру, ища партнеров и силу. В двадцать я думал, что однажды объезжу весь мир с Изи, но… не срослось. Мне пришлось отведать все места, которые она столь желала увидеть, в одиночестве. Боль от этого заставляла меня еще сильнее желать отомстить Райлану. Заставить стать передо мной на колени, застрелить его жену и сына у него на глазах… Да, я не был невинным. Мне хотелось не только мести. Я хотел крови. Любая женщина за любимую женщину. Сын за сына. И жизнь полная страдания и отчаяния в придачу. Я собирался сначала растоптать Райлана перед глазами его партнеров. Хотел публично унизить его. Отобрать компанию. Забрать оружейный бизнес. И лишь потом поставить его на колени и собственноручно застрелить его близких. Было ли мне жалко ребенка? Невинный Рейнхольд? Ох, нет. Мне не было жалко моего племянника, так как моему брату не было жалко моего сына. Я знал: если Рейнхольд умрет на глазах Райлана, я почувствую облегчение и, наконец, сумею отпустить Изабель и сына покоиться с миром. Брата бы я оставил живым. Я желал, чтобы он до конца жизни так же, как и я, жил со знанием, что по его вине была убита его семья. Нет, смерть для Райлана — слишком легкая расплата, и я ни за чтобы не позволил ему избежать настоящего ада, на который он заслуживал. Однако, как я сказал, не все идет так, как планировалось изначально. Мой пес сорвался с цепи. Итак, мне тридцать семь. Я богатый вдовец. Есть две прелестных дочери, в которых я души ни чаю. Веду закрытую войну с братом, изредка меряясь силами. Моя месть тлеет уже больше семнадцати лет, ожидая удачного шанса. Одна лишь месть подпитывает мое стремление к жизни. Я сделал улыбку и сарказм своим оружием, дабы никто не знал, что за маской добродушного веселого Тобиаса Каттерфельда пустота. Чтобы никто не догадался, что Тобиас мертв, а это тело живет лишь для того, чтобы осуществить последнее желание — отомстить. В то время я по-прежнему пытаюсь ослабить Райлана, всячески убрать того из поста исполнительного директора, но пока что — безрезультатно. Люди остаются преданными тому, кого выбрал мой отец, считая выбор предыдущего главы лучшим решением. Однако я не теряю надежды. У меня очень-очень-очень много времени, и я был готов ждать еще столько же, чтобы Райлан, наконец, сделал ошибку. В общем, я выжидал момента. В тот момент моей правой рукой являлся старший Эйзенманн. Старик помог завоевать значительное доверие среди преступных авторитетов. Благодаря ему мои попытки пошатнуть власть брата в оружейном бизнесе Каттерфельдов время от времени заканчивались небольшой победой. Брат терял авторитет, а его постоянные клиенты начинали бунтовать. Я ликовал. Мои отношения с Альваро я решил не афишировать. Мало кто знал о нашем совместном прошлом, да и это к лучшему. Не для меня, конечно. Без Альваро я фактически терял своего главного партнера. Подобная скрытность нужна была для моего друга. Альваро лишился поддержки своей жены по глупости. Чертовски банальной глупости! О да, иногда мне казалось, что подобную глупость может совершить любой мужчина, но точно не мой достопочтенный друг. Он завел любовницу, и не просто завел, а еще и заделал ей ребенка. Эстер Каррингтон, так звали ту женщину, родила мальчика, о чем узнала Инма. Официальная жена Альваро была вне себя от злости. Пускай между Инмой и Альваро так же, как и между мной и Софи, не было никаких чувств, какое-то уважение к своей жене должно было быть. Я знал об редких интрижках Альваро на стороне, но эта Эстер… Честно говоря, мне было отвратительно думать, что Альваро изменяет. Я слишком сильно симпатизировал Инме после того, как она единственная пыталась спасти моего сына, когда я и Альваро погрузились в шок от произошедшего. Мое уважение к Инме Мартинес посодействовало моему отвращению к юной любовнице Альваро, пускай, я никогда ту и не видел. В год рождения внебрачного сына моего друга я был занят тем, что помогал Софи с нашей только родившейся старшей дочерью, поэтому лишь с рассказала Альваро узнал, что случилось. Инма взбесилась и послала головорезов за ребенком и любовницей. Эстер убили, а дитя пощадили, но навсегда изгнали с Испании. Альваро скудно сказал, что отправил его в другую страну, но в тот момент он больше переживал по поводу своей умершей любовницы. Он горевал. Как оказалось, он действительно любил ее. Их любовь была столь же пылкой и скоротечной, как и моя с Изабель. Такой же сильной и такой же трагичной. После случившего Альваро утратил доверие Инмы и их отношения мало чем походили на то, что было до Эстер. Вместе с Инмой, он потерял и поддержку ее семьи. Точнее, так как они были в браке и имели уже троих детей, тесть Альваро не отказался от поддержки, но их отношения стали ужасно напряженными. Поэтому Альваро не хотел еще больше разочаровать тестя, влезая в разборки других семей. Альваро сожалел, что не может мне помочь. Мой друг постоянно сожалел в те года по многим причинам. Об Эстер, об изгнанном внебрачном сыне и о том, как не сумел защитить моего нерожденного сына. Он дал обещание, но не сумел его сдержать. Дошло до того, что он под воздействием спиртного просил меня избавить его от чувства вины. Просил попросить что-то взамен, дабы он отпустил события тех дней, но я… я не знал, что просить. Вернее, не считал себя вправе что-либо просить, тогда как смерть моей любимой была частично и моей собственной виной. Рассудив логично, я ответил: «Исполнишь одно мою просьбу, когда придет время». Я был не уверен, что мы когда-либо дойдем до подобной крайности, но… Как оказалось, мы дошли. Более чем через тридцать лет, но дошли. Однако вернемся к прошлому. Эйзенманн. Он был тем, кто полностью разрушил мои планы на Райлана и его семью. Не знаю, что взбрело ему в голову, раз он решил послать своего психованного сына подрезать тормоза в машине Райлана и Марии. Не знаю, почему он решил, будто вправе решать, как и когда должен умереть мой брат. Не знаю, почему он вообще возомнил, будто моя месть — его дело! Машина разбилась о бетонную плиту, забрав жизнь моего старшего брата, его супруги и водителя. Они умерли мгновенно, словно по щелчку пальца. Райлан даже не успел осознать свой конец. Не прочувствовал ни физической, ни эмоциональной боли. Брат просто умер, оставляя меня один на один с неосуществленной местью. Смерть забрала его слишком легко. Райлан Каттерфельд не заслужил подобной милости. Кто-угодно, но не он… Я не знал, что делать. Я настолько желал отомстить брату, что… Чем я вообще был без своей мести? Кто я такой? Как продолжать жить дальше без нее? Сотни мыслей роились в голове, стоило мне узнать о смерти брата, однако все они затихли, стоило моему племяннику вернуться из Лондона. Все это время он учился в бизнес школе, готовясь в будущем перенять роль семьи Каттерфельд. И вот время пришло. Первым, что он сделал на своем новом месте — убил старшего Эйзенманна и пощадил младшего. Клаус Эйзенманн — мальчишка, на которого я строил планы — был отнят у меня, а главный партнер, моя правая рука, приговорен на смерть. Не знаю, сказал ли что-либо Эйзенманн перед смертью, но одно я знал точно: Рейнхольд посчитал главным виновником смерти своих родителей меня. Он поклялся на памяти своего отца ни за что не отдать мне пост главы Каттерфельд, драгоценную компанию и статус в криминальном мире. Этот двадцатичетырехлетний мальчишка огласил войну мне, своему дяде, совершенно не понимая, что я не желаю ее. Черт возьми, я не хотел сражаться с ребенком, неважно насколько он напоминал внешне своего отца! Моя месть предназначалась его отцу, но не ему!.. Я метался, стоит ли отвечать на вызов мальчишки и продолжать сражаться. Меня образумил Альваро. Как всегда, он помог мне выбраться из темной дыры, напоминая, что жизнь не закончилась. У Райлана Каттерфельда осталось то, чем он дорожил и я мог посвятить свою жизнь, как не мести ему живому, так хотя бы тому, чтобы уничтожить все то, что он так любил, — компанию, оружейный бизнес, авторитет и, конечно же, его любимого наследника. Альваро помог установить новые жизненные ориентиры и я начал прокладывать новый маршрут своей жизни. Борьба с Рейнхольдом оказалась в разы сложнее, чем с его отцом. Во мне сражались разные чувства: от того, что я не желал, дабы этот ребенок пострадал, до того, что он такой же, как и его отец. Я разрывался между тем, что Рейнхольд не должен был вступить в эту войну, и тем, что он — последняя преграда к моей цели. Несмотря на наши напряженные отношения с племянником, было еще много причин, почему мне понадобились годы, дабы захватить власть. Во-первых, Рейнхольд убил моего главного партнера, от чего пришлось искать другие источники поддержки. С этим мне, между прочим, помог Альваро. Мы все так же держали наши отношения в тайне, но он стремился помочь мне сесть на трон Каттерфельд, ведь кроме моей мести, это подразумевало и бонусы для его семьи. Кто не хочет иметь в качестве главного партнера своего давнего товарища, верно? Это бы объединило семьи Мартинес и Каттерфельд, как никогда прежде. Во-вторых, у племянника на руках было пятьдесят три процента акций его отца. Вопреки слабой поддержки в компании в силу своей молодости и неопытности, он по-прежнему был ее фактическим владельцем. Мои тридцать два процента не шли ни в какие подметки даже со всей той поддержкой, которой я пытался заручиться почти два десятилетия. Фактически — эта разница, и была главной причиной всех моих бед. Вся власть моего брата и теперь его сына строилась на этой компании. Здесь же отмывалось большинство денежных средств. Если отобрать компанию, если уничтожить ее, то все падет, подобно эффекту домино. Сначала рухнет авторитет, вскоре уйдут важные партнеры криминального сообщества и, как финальная нота, оружейный бизнес, строящийся на старых связях, рассыпется. Идеальный план, который пришел бы в исполнение, если бы у Рейнхольда было хотя бы на четыре-пять процентов меньше. Увы, тот не собирался их отдавать… Но отдал. Пока в Мюнхене между мной и племянником шла ожесточенная борьба, в Мадриде произошла очередная трагедия. Глава одного из разрастающихся наркокартелей Мадрида, которые Альваро тщетно пытался искоренить, решил, что властвованию Мартинес в Испании пора положить конец. Возомнив себя первым человеком в криминальном мире, он взорвал машину с детьми Альваро и Инмой. Всех четырех в мгновение не стало. Я никогда не видел своего друга в подобном состоянии. Когда Альваро потерял любовницу, он еще как-то держался ради детей, да и ради целой семьи Мартинес, стоящей за его спиной, но узнав о гибели самого драгоценного, он… Тот период стал самым кровавым в Испании за все время, что я помнил. Никто из других семей не совался в страну, пока Альваро совершал свою месть. Он не просто убил того наркобарона, не просто пытал или заставлял страдать, пока тот не умрет. Нет. Он убил его жену, детей, старых родителей, сестер, братьев и их семьи подчистую. Никто, кроме детей не получил быструю смерть. А в это время того человека заставляли смотреть, как его родных медленно убивают. Отчаяние Альваро было сравнимо с ночным океаном во время шторма. Столь же непроглядный, темный и вязкий. Я впервые почувствовал страх, смотря на Альваро, и задался вопросом: вселяю ли я подобный страх собственной местью?.. В дальнейшие события в Испании я не вмешивался, решив, что Альваро нужно справиться со всем самостоятельно, а если что — я с удовольствием представлю свою помощь. Я знал лишь то, что в семье Мартинес начались волнения по поводу нового наследника, и Альваро решил вернуть в Мадрид изгнанного ребенка любовницы. Увы, Альваро так и не нашел мальчика, однако нашел ему прекрасную замену. Сэмюель Эванс, ставший Мэтью Мартинесом. Смышленый парень, а главное — с подходящим характером. Своим людям Альваро соврал, сказав, что Мэтью — его родной сын. Ложь была необходимостью, ведь скажи Альваро, что у него нет кровного наследника, авторитет семьи Мартинес, которую он буквально поднял с нуля, развеялся бы по ветру. Таким образом мы все жилы, пока мой племянник не привел Джерома Эванса в наш мир. Темноволосый кареглазый парень. Двадцать лет. Среднестатическая внешность, без ярко выраженных отличий. Работал официантом. Образования нет. Про родителей информация отсутствовало, поэтому я предположил, что сирота. Совершенно обычный, ничем не выделяющийся. Вот, что гласило составленное за короткое время досье от моего шпиона в рядах племянника. Из всего этого я предположил: личность парня подставная. Мой племянник хорошо поработал над тем, чтобы замести следы. На тот момент я был осведомлен о предпочтениях Рейнхольда. Мой племянник не скрывался: ему всегда нравились мужчины, поэтому я не удивлялся очередному любовнику, и даже пытался некоторых из них завербовать. Вот только один нюанс — все те мальчишки были не больше, чем одноразовыми. Рейнхольд никогда не приводил никогда в дом своих родителей и тем более не позволял там жить. Из всего напрашивался вывод: мой племянник, наконец, влюбился. Как бы мне не казалось это невероятным, зная, что отец Рейнхольда никогда никого не любил. И все же его сын сумел, доказав, что у них отцом есть существенные различия, которые мой племянник усердно скрывает за семью замками, считая их слабостью. Я видел в Джероме Эвансе не просто очередного любовника Рейнхольда. Нет, этот парень был словно послан мне с неба! Слабость моего племянника, которая так и просилась: возьми меня и используй! Тот самый момент, которого я ждал столько лет! Для того, чтобы понять, как использовать, катастрофически нужна была личная встреча, общение. В таких ситуациях важно найти подход к человеку, а я специализировался на том, чтобы находить общий язык. Проблема была не в том, чтобы раскусить парня, найти его слабые места и заставить перейти на мою сторону. Нет-нет-нет. Главной преградой стала охрана. Рейнхольд выстроил вокруг любовника барьер и прошел не один месяц, прежде, чем я сумел встретиться с парнем. Впервые наша встреча с Джеромом произошла после спустя год его жизни под одной крышей с моим племянником. К тому моменту я уже понимал, что Рейнхольд решил остепениться с этим парнем, а значит мой ход мыслей верный: Джером — мой шанс на победу. Мой победный билет к окончанию затянувшейся мести. В тот день парень возвращался с университета, куда его пристроил Рейнхольд, и заехал в компанию к моему племяннику. Это не был его первый раз здесь. Охрана, как всегда. осталась стоять у входа в офис, а Джером направился прямиком к лифту, дабы поехать на последний этаж — в кабинет Рейнхольда. Его оставили одного, и я не мог не воспользоваться подвернувшимся шансом познакомиться и забросить удочку. Джером вошел в лифт, и я проскользнул в него, быстро нажав кнопку отправления, дабы никто больше не зашел к нам. Парень бросил на меня взгляд из-под густых бровей, на мгновение задержал его, и так же быстро отвернулся. Должно быть, его зацепила моя внешность. Да, мальчик, все Каттерфельды сделаны под копирку. К его несчастью, парень не знал об этом факте в то время. — Джером Эванс? — спросил я так, будто впервые видел парня. Будто десятки раз не вглядывался в его фото в досье. — Да?.. — несмело ответил тот, явно не понимая, кто я такой и что мне нужно. — Приятно, наконец, познакомиться, — улыбнулся я и протянул руку. Парень свел брови на лбу, но ответил на рукопожатие несильной хваткой. — Меня зовут Тобиас. Тобиас Каттерфельд. Мгновенное осознание и паника так и читалась в его глазах. Он знал, кто я такой. Уверен, Рейнхольд провел инструкцию и привел список тех, к кому мальчику нельзя приближаться. Без сомнений, я там на первом месте, выделенный красным цветом с отметкой особо опасный. Однако, парень удивил меня. Стоило пройти первой паники, Джером неловко улыбнулся и сжал мою руку сильнее, немного потрусив ее в ответ. Не попытался остановить лифт. Не потянулся к телефону, дабы сообщить Рейнхольду обо мне. Казалось, будто он не чувствует себя загнанной в угол мышью! А ведь должен был! — Вы — дядя Рейна, — тихо прошептал парень скорее для себя, нежели для меня. — Нас еще не представляли. Приятно познакомиться. Парень не боялся меня, пускай и знал от Рейнхольда, кто я такой. Это наводило на мысль, что не все так гладко в любовном царстве. Значит, наша встреча произошла не зря! — Мой племянник прятал такое сокровище. Нам нужно было встретиться раньше, — ухмыльнулся я, пытаясь считывать любые эмоции, отображающиеся на лице парня. Сейчас там играла яркая смущенность. Мои слова заставили парня покраснеть, пускай на лице не отображалось ни капли румянца. — Рейн… не высокого мнение о вас, простите… — извинился он за то, что не было его виной. Джером скрестил пальцы перед собой и начал их нервно теребить. — Он не думает, что встреча с вами пойдет мне на пользу… но это не значит, что вы плохой. Нет… Простите, я говорю какую-то чушь. Извините. Признаюсь честно, я не видел ранее человека, который в нескольких предложениях сумеет извиниться столько раз. Казалось, что парень извиняется не только за себя и моего племянника, а вообще за то, что вошел в лифт вместе со мной, хотя он был первым здесь! Неудивительно, что моим первым выводом от первого впечатления стало то, что мой племянник привез в Мюнхен ребенка. Джером Эванс в свои двадцать один знал меньше, чем я в свои шестнадцать! И тут я задумался: неужели Рейнхольд специально держит того настолько… приземленным? Знает ли вообще этот малыш о том, кто такой мой племянник и семья Каттерфельд в общем? Интересно. — Не принимай близко к сердцу. Рейнхольд помешан на контроле, и я уверен, что ты уже об этом прекрасно знаешь. Парень не ответил, продолжая ковырять ботинком пол лифта. Ему явно не было приятно говорить об этом. Конечно, кто захочет говорить о том, как твой любимый человек ущемляет тебя? Что ж, в этом Рейнхольд и Райлан похожи. Они просто катастрофически лишены понятия доверия. Термин «доверие» для них, это когда партнер посажен на цепи, второй конец которых он держит в своих руках. Конечно, вряд ли Рейнхольд таким родился. Это все воспитание… Но не важно его ли это вина или его родителей, если в итоге он стал вторым воплощением Райлана, и портит жизнь парню передо мной. Мне искренне стало жаль этого ребенка, ведь он, очередная жертва Каттерфельдов. Такая жертва, как и я в его возрасте… — Продержаться с моим племянником целый год… Дорогой, да у тебя стойкие нервы! — пытался я похвалить парня, но его настроение не стало лучше. Ему явно было неприятно слышать мое рассуждение об их отношениях. Я сделал мысленную пометку не говорить об их отношениях, не подготовив парня заранее. Тем временем мы миновали пятнадцатый этаж и нам оставалось еще столько же, прежде чем парень убежит навстречу моему племяннику. Повезло, что компания занимала четыре верхних этажа многоэтажного здания, и чтобы добраться туда, требуется время. У меня было предостаточно времени, чтобы еще немного узнать, кто такой Джером Эванс и с чем мне предстоит работать, дабы завоевать его доверие. — Ты где-то учишься? — снова спросил я прекрасно зная ответ на вопрос. Джером Эванс поступил этой осенью в мюнхенский университет на факультет учета и аудита. Честно, Джером был первым со всех любовников племянника с тягой к точным наукам. В постели Рейнхольда побывали художники, начинающие певцы, модели и даже танцоры, но математики, экономисты, ученые? Никогда. Встретив Джерома, мой племянник категорически отказался от прошлых стандартов. Нестандартный выбор внешности, рода занятий и склада ума. Я откровенно не понимал, почему выбор Рейнхольда пал на Джерома Эванса, и подобное незнание еще больше подогревало мое любопытство. — Да, изучаю учет и аудит. Каждый ответ этого ребенка был таким честным и искренним, что я задавался вопросом: умеет ли он врать? Или его невозможность соврать это та черта, которую и заметил Рейнхольд? Восхитительно! — Значит, планируешь работать в нашей компании после получения диплома? Еще бы Рейнхольд не пристроил своего любовника поближе к себе. Чтобы мой племянник позволил своему мальчишке работать в других компаниях? С конкурентами? Или еще хуже — с другими мужчинами? Хах, да ни в жизни! — Нет-нет! — поспешил ответить парень. — Здесь же работает Рейн. Не хочу, чтобы говорили, будто я прошел сюда через… «Через постель». Парень заткнулся, так и не озвучив вертевшееся на языке, но мы оба поняли, о чем он. Впервые встречаю любовника Рейнхольда, которому присуще понятие стыда! — Ты можешь пройти здесь практику и посмотреть, подойдет ли тебе компания. Дело не в том, пустят ли слухи о тебе и ваших отношениях. Посмотри, понравится ли тебе здесь, потянешь ли ты весь тот груз ответственности работы в столь большой компании. Эта компания — прекрасная возможность для карьеры. Не слушай других, дорогой. Лживые рты могут мусолить что-угодно, ведь за них говорит их жадность, алчность и зависть. Живи для себя, и не обращай внимания на других, дорогой. А еще приди сюда работать, пожалуйста. Мне будет сложнее достаться к тебе, работай ты в другой компании, дорогуша. — Вы… вы даете весьма дельные советы. Спасибо. На лице парня пролетела едва заметная улыбка, а в глазах блеснуло чем-то таким, от чего я потерял дар речи. Нет, парень не был красив. Господи, да он вообще был ничтожеством по сравнению с теми, кого я видел за свою жизнь, но… Эти темные глаза. Эти тонкие губы. Эта улыбка. Эта скромность. Эта искренность. Эта неподдельная благодарность… Мальчишка напоминал мне кого-то. Кого-то, чье лицо я смутно вспоминал во сне и забывал после пробуждения. Может, дело в его глазах. Темные, разум подсказывал — черные, хотя я знал, что те были карими. Глаза, которые мне снились. Глаза человека, которого я позабыл… — Спасибо, — сказала однажды мне темноглазая девушка с веснушками, когда я сидел у ее ног и пытался застирать в конец испорченное благодаря мне платье. Впервые за очень-очень долгое время я вспомнил об Изабель не с жаждой отмщение. Я вспомнил о той ласковой, доброй, скромной девушке, искренняя благодарность которой заставляла мое сердце биться в разы чаще. Единственной девушке, перед которой я становился на колени и опускал голову, целуя россыпь веснушек на ее коленях. Приведение любимой слилось с образом парня передо мной. Я видел схожесть в двух совершенно разных людях. Изабель умерла двадцать семь лет назад, а этому парнишке едва ли исполнилось двадцать один. Меня проняла дрожь от того, что я… А что я? Я действительно посчитал разницу в их возрасте, дабы убедить, что это не ее ребенок. Не наш ребенок. Глупо. Банально. Невозможно. Я потерял голову от одной улыбки. Неужели я начинал сходить с ума?.. — А вас… — обратился парень ко мне и запнулся, — не смущают отношения такого рода? То есть мои и Рейна. Секунда, вторая, третья, пока я пытался овладеть эмоциями, возвращенными из прошлого, и еще несколько, пока до меня дошла суть вопроса. Весьма очень-очень-очень глупого вопроса, который показывал всю низкую самооценку парня. — Почему должны? — ухмыльнулся я и посмотрел на счетчик этажей. Еще пять. У нас не осталось времени. Я потерял его, вспоминая об Изи. — Думаешь, если я старый, то наверняка буду консервативно относиться к однополым отношениям? — Просто ваше поколение… Я не хочу сказать, что оно плохое, извините, — мгновенно заверил меня, будто так не считает, — просто оно относится к нам, как к… Неважно. Это глупый вопрос. Простите. Мои брови взлетели вверх от удивления. Очевидно, за год нахождения в наших кругах парень так и не осознал: члены высшего общества смотрят не на то, кто греет твою постель, а на то достоин ли ты этого места. Мы будем презирать охотников за деньгами, но никогда плохо не выскажемся о хорошем партнере, не важно какого пола. Естественно, существует множество нюансов, таких как чистота крови партнера, его семья, что было немаловажно для моего брата, и из-за чего он лишил жизни Изабель и моего сына. Однако для меня и, уверен, для доброй половины представителей высшего общества подобное действительно не важно. Рейнхольд что, совершенно не говорит с парнем об этом? Или этот мальчишка сам не спрашивает о вещах, что его беспокоят? Как они вообще уживаются вместе?! — Не уверен, должен ли я говорить тебе это, но… — Я откинул челку назад, в самом деле не зная, стоит ли читать нравоучения парню. Вдруг он действительно прислушается к совету и тогда их с Рейнхольдом отношения пойду под откос? Столько мне еще придется ждать, пока мой племянник приведет еще одного такого же парня, которого я смогу использовать?.. И все же, я наплевал на все свои сомнение, посмотрел в эти широко распахнутые глаза столь похожие на глаза Изабель, и произнес: — Тебе не стоит бояться таких, как я. Ты верно подметил, что наше поколение консервативно, но, поверь, каждый второй из нас имел свой грешок за душой в свое время. Возможно, обычный мужчина среднего класса, который ходит в церковь по воскресеньям, и засудил бы тебя публично, но в высшем обществе — никогда. Лифт остановился. Я чувствовал: наш разговор с парнем еще не окончен. Джером, кажись, тоже не хотел его заканчивать, но сам понимал, что мой племянник ему не позволит. Даже этим разговором он уже нарывался на неприятности. — Насколько я убедился, ты добрый и искренний мальчик, Джером Эванс, поэтому тебе будет сложно обосноваться в нашем обществе, пока ты не заостришь углы. Послушай меня напоследок: осуждение за ориентацию — это не то, что тебе нужно бояться. Это не болезнь и не слабость. Ты такой, какой есть, и пока не примешь самого себя, подобные высказывания будут ранить тебя с каждым разом сильнее и сильнее. Прими и начни работать над действительно важными вещами, например, над своей неуверенностью. Ты ведь умный парень, верно? Начни шевелить шестеренками и спрячь настоящего себя, пока кто-то из врагов твоего любовника не добрался до тебя и не воспользовался ею. Выстрой стену, которая сможет защитить твою душу от того, что тебе предстоит, потому что если у тебя не получится… Что ж, ты познаешь, что такое погружение в девять кругов боли и отчаяния. В девять кругов, которые познал двадцатилетний Тобиас Каттерфельд однажды… Слова, которые я не должен был говорить в своей ситуации, все же сорвались с моих губ. За столько лет я впервые действовал в порыве эмоций и говорил. не задумываясь о последствиях. Стоило лишь гадать, вызвано ли подобное откровение приведением из прошлого или же встречей с Джеромом Эвансом. Двери лифта были открыты уже несколько мгновений, но парень, словно завороженный, продолжал смотреть на меня, не в силах ответить. Моя небольшая речь произвела на него впечатление. Намного больше, нежели мне изначально хотелось. — Иди, мой племянник тебя ждет, — выдавил я улыбку, пытаясь не выдать, насколько сам удивлен произошедшему. — И не рассказывай Рейнхольду о нашей встрече. Как ты сказал, дорогой, он не слишком высокого мнения обо мне. — Хорошо, — быстро закивал тот, словно очнувшись от транса. — Да, мне нужно идти… Спасибо за совет. — Я готов дать тебе еще один в любое время. Мы еще увидимся. Я помахал тому рукой, пока дверь лифта не захлопнулась, заканчивая мою первую встречу с Джеромом Эвансом. К большому сожалению, встречаться с Джеромом было сложно. Иногда это происходило раз в пару недель, а иногда — раз в несколько месяцев. Зачастую наши «случайные» встречи происходили в компании, куда Джером зачастил после второго курса благодаря моего совету. Иногда же мы виделись на приемах, но я не решался подходить, как и Джером. Мы оба знали, что цепной пес Рейнхольда стережет Джерома, будто сокровище. Нам бы не позволили встретиться. Поэтому у нас был небольшой секрет, который этот мальчишка верно хранил. Я все еще не понимаю, как ему удалось скрыть это от Рейна, несмотря на то, что он не умеет врать. Как бы то ни было, я действительно с нетерпением ожидал каждую встречу с парнем. Открывая его черты, характер и слабости, я пришел в выводу, что они с Изабель имеют несколько сходств, но остаются совершенно разными. Кроме глаз. Эти искренние благодарные глаза… Черт возьми, я понимал, почему мой племянник повелся на них. Несмотря на неуверенность, в парне сверкал огонек, который нужно было помочь ему разжечь. Увы, Рейнхольд это сделать не мог. Однажды племянник все же узнал о наших встречах с Джеромом. Точнее, он узнал, ведь я позволил. Потому что я решил, что пора. До этого момента Джером уже больше трех лет жил в Мюнхене. Кого не спроси, все исключительно хорошо отзывались о парне. Добрый, искренний, любящий, умный и воспитанный. Мальчик, что создан для этого мира. И не скажешь, что однажды боялся войти в него. Естественно, подобное впечатление общественности не только его заслуга. И даже не Рейна. Я приложил руку к тому, чтобы его здесь уважали и относились, как к своему. Не только из-за того, что этот ребенок пришелся мне по душе, но и ради своей же мести. Мой план состоял в том, что когда Джером Эванс уйдет от моего племянника, общественность осудит Рейнхольда и останется на стороне Джерома. Спросите, какое же прок от этого? Неужели разрушение отношений Рейнхольда и Джерома поможет мне осуществить план с разрушением всего, чем дорожил мой брат? Ох, конечно! Во-первых, это морально уничтожит Рейнхольда. Даже слепому понятно, что его привязанность к этому мальчишке переходит все границы нормальности. Он держится за него такой сильной хваткой, что мне иногда кажется, что Джером задохнется… Во-вторых, когда Рейнхольда ослабнет морально, будет пытаться вернуть Джерома если не уговорами, то с помощью силы, я вовремя подоспею и заберу у него оружейный бизнес. Это не сложно. В отличие от мертвой хватки Рейнхольда за компанию, в чем ему помогают акции Райлана, в преступном мире мой племянник, что младенец. Тридцать семь лет — не возраст для того, чтобы управлять подобным кораблем. У него нет достаточно влиятельных связей, как у меня. Он цепляется за Клауса Эйзенманна, своего цепного пса, будто детеныш кита за мать, от которой зависит его жизнь. А после того, как он лишится Джерома, нелегального заработка и авторитета, как он сможет удержать компанию? Как он будет продолжать держать ее на плаву, если она живет буквально за счет инвесторов, которые вкладывают в нее только из-за авторитета семьи Каттерфельд? Все эти люди уйдут. Компания рухнет. Рейнхольд останется ни с чем, а я… А я наконец-то обрету долгожданный покой. Однако для всего этого мне нужно было как-то рассоединить эту парочку. Поссорить. Вбить клин между ними. А это было тяжелой задачей. Я закидал удочку три года и Джерома каждый раз соскальзывал, съедая наживку, но не попадаясь. Черт возьми, этот парень сводил меня с ума: он соглашался с тем, что отношение Рейнхольда к нему ненормальны, что они выходят за грани здоровых отношений, но каждый раз в ответ я слышал лишь одно: «Я его люблю. Я тоже не идеальный.» Господи, этот парень нес полную чушь! Джером Эванс был настолько идеальным для Рейнхольда, что никто из этой чертовой семейки не заслуживает его. Даже я! Он — сокровище, а Рейнхольда позволяет своей драгоценности пылиться и, что хуже, не позволяет ей засверкать новым светом. Как старый дракон прячет свое сокровище в пещере! И что вообще за любовь такая? Как можно любить человека, когда он не позволяет тебе раскрыть истинного себя? Не позволяет вырасти морально? Как?! Однако я все же нашел ту ниточку выбивающуюся из клубка, которая поможет размотать их союз. Рейнхольд не сказал Джерому о своем участии в нелегальном бизнесе. Я понял это, когда парень назвал себя недостойным такого великодушного человека, как мой племянник. Хах, великодушный! И все потому, что Рейнхольд не позволял парню видеть дальше собственного носа. Рейнхольд не был святым. Даже этот благотворительный фонд ни что иное, как отмывание денег. Да все благотворительные фонды, созданные моим братом ни что иное, как фикция добра! Я собирался открыть малышу глаза на правду. Возможно, слишком болезненную для него, но столь необходимую. Ему нужно бросить Рейнхольда. Уйти раз и навсегда, обрубив связь. Для его блага и, конечно же, для моего собственного. Пригласив Джерома к себе домой, я ожидал отказа. И получил его, ведь мы оба понимали это безумие: Рейнхольд наверняка узнает. За парнем постоянно ходит охранник и не позволяет тому ступить дальше маршрута университет-компания-дом. Однако я настоял. Мне нужно было, чтобы Рейнхольд узнал о моих намерениях на счет Джерома. Я хотел увидеть, как тот ужаснется, узнав, что я был так близко к его драгоценному любовнику столь долгое время. Я нуждался в том, чтобы Рейнхольд Каттерфельд перед крахом осознал одну вещь: я был тем айсбергом, заставившим его пойти ко дну. Я подсказал парню, как ускользнуть от охраны, и вскоре его забрал мой человек, отвезя ко мне домой. Спросите, как мне удалось его уговорить? Что же, на то время у нас сложились доверительные отношения, пускай Джером и знал о моей вражде с Рейнхольдом, воспринимал меня не как своего личного врага, а как дядю любимого. Семья. Он не видел во мне угрозы. Поэтому я спросил его: «И что Рейнхольд сделает, если узнает о нашем невинном ужине, дорогой? Убьет меня и посадит тебя под вечный домашний арест?» Джером ответа не нашел, поэтому без вопросов сел в машину моего человека и приехал прямиком в мое логово. Может, Джером хотел доказать мне и самому себе, что я ошибаюсь. Может, хотел видеть в Рейне лучшее. В любом случае, именно на его неуверенности в их отношениях я разыграл эту партию. Моя старшая дочь, Изабель, как раз прилетела из очередной командировки домой. Она знала, что я замышляю что-то против ее дальнего кузена, но как и ее младшая сестра, не вмешивалась в нашу войну. Это я их попросил о невмешательстве в мои планы, обезопасив девочек, если что-то пойдет не по плану. Изабель давно хотела познакомиться с тем, кто украл ледяное сердце самого Рейнхольда Каттерфельда, поэтому согласилась отужинать с нами. Моя девочка смогла разговорить Джерома и немного напоить. Парню хватило двух бокалов, чтобы начать заговариваться и запинаться больше обычного. Когда я подал знак, Изабель ушла, оставив нас один на один с парнем. Телохранитель Джерома уже должен был сообщить Рейнхольду о пропаже парня из университета, и послать на поиски. Без лишних сомнений я был уверен, что на парне есть жучок, по которому его легко отследят. До приезда Рейнхольда оставалось немного времени, чтобы сделать свой ход. — Ты никогда не задумывался, куда ездит Рейнхольд? — В каком смысле? — парень попытался сфокусировать на мне нечеткий взгляд. Он начинал приходить в норму после того, как немного проветрился, но все еще был таким… таким, из которого можно лепить, что угодно. Таким, каким он мне нужен был сейчас. Восприимчивым к каждому моему слову и мимолетному движению. — Его постоянные разъезды, дорогой, — намекнул я, забрасывая крючок. — Уверен, он не говорит о том, куда ездит, верно? Тебе не интересно знать? — Вы намекаете на то, что у него кто-то есть? Что Рейн ходит налево? — спросил тот и снова соскочил с крючка. — Точно нет, мистер Каттерфельд. Я бы знал, если бы у него кто-то появился. Мимо, Джером. Давай, ты же умный парень. Не сложно догадаться: если бы это были поездки по работе, то он хотя бы сообщал тебе место прибытия! Неужели тебе действительно никогда не было интересно узнать с кем и почему мой племянник проводит столько времени?! — Я не об этом, — ласково улыбнулся я, решив не спешить с тем, чтобы огорошивать парня напрямую. Джерому нужно самому дойти к соответствующим выводам. Лишь когда он разберется в этой ситуацию самостоятельно, лишь когда откроет весь тот ящик Пандоры в одиночку, лишь тогда парень сможет покинуть Рейна без сожалений, что кто-то подстроил их расставание. — Как много ты знаешь о нашей семье? — Эм, ну, только то, что удалось узнать от Рейна. Знаете, о вас нет информации в Интернете, — неловко улыбнулся тот, стыдясь того, что находясь в нашей семье, знает о ней крупицы. Но это не его вина, а Рейнхольда. Он бы никогда не позволил узнать этому ребенку правду. А я могу поведать, верно? Кто-то же должен помочь парню снять розовые очки. — Семья Каттерфельд очень древняя. Наверняка ты догадываешься, что наши предки относились к аристократии. Пускай Рейнхольд отказался от титула, это не меняет сути: Каттерфельды существовали с давних времен, и за это время успели понести множество взлетов и падений. То же можно сказать и о могуществе семьи. Оно приходило в упадок и мы были, что простолюдинами, а иногда взлетало настолько высоко, что нас приравнивали к королям. А, как знаешь, могущество напрямую зависит от одно фактора. — Деньги? — Молодец, Джером, — похвалил я парня и тот смутился. Кажется, мой племянник не часто его хвалит. Или же парень просто не часто слышал похвалу. — А знаешь, какой период наша семья переживает в данный момент? Взлет или падение? Заведя темную челку за ухо, парень на несколько мгновений задумался. — Взлет?.. — неуверенно ответил тот, смотря на меня сквозь пустой бокал. — У Рейна, кажется, все хорошо в денежном плане. То есть, я не хочу сказать, что считаю его деньги. Я не такой. Просто… в компании все хорошо, верно же? А если с ней все в порядке, то она приносит стабильный доход, и я не говорю уже о дивидендах. Если не ошибаюсь у него около пятидесяти процентов ото всех акций. Этот ребенок совершенно ничего не смысл о настоящих делах Каттерфельд. Он не понимал даже половины из того, что позволил ему знать Рейнхольд. Как можно прожить с человеком четыре года, но не знать о его доли в компании? Это же базовые знания. О подобном знают все акционеры, их дети и внуки! — Пятьдесят три, но ты прав, Каттерфельды в этом десятилетии на высоте, — кивнул я, мечтая о том, как через десять лет ситуация изменится и эта семья, наконец, падет. — Тогда, что насчет состояния? Знаешь, какое состояние у твоего любимого? Мальчишка отрицательно мотнул головой. Конечно же это дитя не знало ничего. Ему плевать на деньги. Плевать на власть. Плевать на богатство и возможность поживиться за счет Каттерфельдов. Джером Эванс единственный знакомый мне человек, который не считает, сколько в кармане у моего племянника. В который раз я не мог скрыть восхищения этим человеком, незапятнанным завистью, эгоизмом, алчностью, лицемерием и лживостью. — Около семи миллиардов евро, — сказал я на вскидку. Оценить все имущество семьи Каттерфельд просто невозможно. Рейнхольд распределил активы во многих своих проектах и сказать точно, сколько всего он получает невозможно. Ни одна отчетность не покажет его настоящего нелегального заработка. Излишне округленные глаза Джерома говорили сами за себя. Он ожидал намного, намного меньшее число. — Хотя если считать не только дивиденды и прибыль с компании за все года, а еще и наследство, может так где-то и будет… — пробубнил себе под нос Джером, начав мгновенно оправдывать Рейнхольда. Эту черту я ненавидел в Джероме больше всегда. Он всегда, всегда пытается оправдать действие каждого. Моего племянника, меня, своих одногруппников, других людей. Всегда. Будто не верил в испорченность человеческой души. — Послушай, дорогой. Неужели ты думаешь, что все эти семь миллиардов Рейнхольд мог бы заработать только с помощью компании? Она не настолько огромна, дабы приносить подобную прибыль. Наследство? Уволь, оно не так уж велико, чтобы тягаться с подобными цифрами, — произнес я, отпивая коньяк из бокала. Джером внимательно слушал меня, но продолжать молчать. Словно действительно не понимал, к чему я клоню. Словно его вера в святость Рейнхольда Каттерфельда настолько сильна, что рушит все доказательства его греховности. — Просто подумай, Джером. Предположи, откуда эти деньги, куда он постоянно ездит. Подумай… Фразу оборвали, не дав мне закончить. В мой дом вломился Рейнхольд со своим цепным псом Эйзенманном. Мой племянник посмотрел на Джерома так, что тот без слов понял. Он выдрессировал этого мальчишку так, что тот незамедлительно повиновался, не силясь противостоять. Тихо извинившись передо мной, Джером побежал к Клаусу, который увел его прочь из дома. Рейнхольд остался один на один со мной. Лишь я и он. То мгновение, которые я ждал с самого начала этого вечера. — Если вы еще хоть раз подойдете к Джерому, я не ручаюсь за свои действия. Это была ваша первая и последняя встреча. — А кто сказал, что первая? — усмехнулся я, скользя глазами по своему племяннику. На виске вспухла вена от злости. Губы сомкнуты настолько, что стали едва ли заметными. Скулы, казалось, стремились порезать меня. Ах, этот взгляд. Безумный. Неконтролируемый. Холодный. Рейнхольд предоставлял мне удовольствие видеть на его лице то, что я никогда не мог добиться от его отца. То, что никогда не мог дать мне Райлан. Эмоции. — Джером не говорил? Мы часто встречались с ним внутри компании. Знаешь, племянничек, тебе бы поработать над своей охраной. У тебя слишком много дыр в ней. Ликование увенчалось несмываемой ухмылкой на моем лице. Я привстал и обошел стол, за которым еще минуту назад мы мирно сидели с Джеромом. Остановившись возле Рейнхольда, я заглянул тому в глаза. Оттенок металла, который тот показывал своим врагам. Как же мне это напоминало о Райлане. Тот же оттенок голубого. Тот же стеклянный взгляд. — Интересно, а что будет, если твой драгоценный Джером узнает о том, чем ты занимаешься? Знаешь, Рейнхольд, он такой хрупкий. Сумеет ли он пережить ложь, которую ты хранил годами? Думаешь, он не бросит тебя, когда узнает, как много крови на твоих руках? Думаешь, он останется, когда узнает, какой ты на самом деле? Рейнхольд сжал кулаки, на что я хмыкнул. Он никогда не ударит меня. Он выше этого. Это Райлан научил его этому высокомерию. Будто он выше всех и каждого. Будто он выше меня! Отвратительно. — Ты такой же, как твой отец. Иногда мне кажется, что это ваша семейная черта — рушить чужие жизни. — Нет, дядя, это ваша черта — рушить чужие жизни. Моего отца и матери вы уже уничтожили, а теперь собираетесь мою и Джерома. Когда-то вы погубите и самого себя. Вот увидите, вы сами себя уничтожите. Дверь за Рейнхольдом громко захлопнулась, а я остался один на один с собой. Один на один с человеком, у которого внутри ничего больше, чем пустота и исчезающие отголоски прошлого.

***

Шпион из дома Рейнхольда сообщил, что в ночь после возвращения из моего поместья Джером сильно поссорился с Рейнхольдом. Лично разговор двух влюбленных голубков мой человек не слышал, поэтому причину ссоры не знал. Оставалось лишь гадать, дошло ли до Джерома то, что я хотел ему донести. Увы, уже совсем скоро я узнал, что нет. Причина их ссоры состояла в том, что Рейнхольд запретил парню видеться со мной, а Джером, под влиянием сказанных однажды мною слов, заявил, что имеет право общаться с кем захочет. Удивительно, что парень набрался храбрости и высказался в лицо моему племяннику! Однако не одного слова про оружие и деньги, полученные незаконным путем. Джером не понял мой посыл. Нужен был новый план, как поссорить этих двоих. Тем временем я продолжал работать над постепенным ослаблением Рейна. Проще всего это было сделать в криминальном мире, где я располагался большей властью, чем у него. Я собирался шаг за шагом подрывать его авторитет, как главы семьи Каттерфельд и одного из крупнейших европейских сбытчиков оружия. В этот раз Альваро наконец-то смог помочь мне. Прошло много лет, прежде чем он пришел в себя после смерти детей, однако он преодолел трагедию. Альваро Мартинес всегда был сильнейших человеком, которого мне посчастливилось встретить на своем веку, и эта черта была одной из многих, которую я в нем уважал. Он не боялся идти на большой риск и с удовольствием поддавался азарту от предвкушения очередной авантюры. То, что мы решили сделать, дабы подорвать авторитет Рейнхольда, было ничто иным, как авантюрой. Или я бы даже сказал — детской шалостью, которая, к удивлению, принесла мне больше, чем я когда-либо желал до этого. Все данные по поставкам оружия и сделкам находились на сервере компании в кабинете Рейнхольда. Племянник думал, что хранить важные вещи на самом очевидном месте — лучшее решение. Хах, наивный! Обычно такие места проверяют первыми. В наш с Альваро план входило подменить цифры в контракте, подписанном Рейнхольдом и Альваро. Получалось так, что в контракте было написано одно, а Альваро на руки получил партию почти что в два разы меньшую за предоставленную полную предоплату. Рейнхольд ведь не лично занимался сортировкой товара перед отправкой клиенту, эта ответственность лежала на обычных рабочих, которые изначально смотрят на количество черном по белому написанном на бумаге. Подобная ошибка должна была бы взволновать остальных клиентов Рейнхольда. Его авторитет должен был значительно пошатнуться. Однако был один нюанс: мне нужно было добраться до этого контракта. Увы, я не мог поручить это дело своим подчиненным. Из-за того, что в кабинет племянника пропускали лишь нескольких персон без его присутствия — секретаря и Джерома. У последнего я помощи с подобным явно бы не просил, поэтому оставался секретарь. Подкупить его оказалось проще пареной репы. Он пустил меня в кабинет, пока Рейнхольд был на собрании, и я быстро сумел исполнить все, о чем мы договаривались с Альваро. Вот только я попался. Джером пришел к Рейнхольду, дабы занести недельную отчетность своего отдела, где он только-только начал проходить практику. Парень был прекрасно осведомлен: мне нельзя здесь находиться, но я мило соврал, что пришел занести важные документы. Не уверен, повелся ли Джером, но он спустил на тормоза ситуацию, явно не собираясь рассказывать Рейнхольду об нашей небольшой встречи. Ему хватило прошлой ссоры и бедный парень все еще отходил от нее. Прошло несколько недель, прежде чем неполная партия попала в руки к Альваро. Четко по сценарию, Альваро закатил сцену, как его обманул такой многоуважаемый бизнесмен, как Рейнхольд Каттерфельд. Сплетни разлетелись быстро, и авторитет племянника подкосило. Мое настроение улучшилось после того, как я ошибся с Джеромом не так давно, и я наслаждался небольшой победой вместе с Альваро. Работа выполнена чисто, если не считать нюансов, а главное, Рейнхольд не знал о моей причастности. Он не подозревал, что мои отношения с Альваро настолько тесные. Вскоре судьба преподнесла мне еще один подарок. Джером подслушал разговор Рейнхольда с Эйзенманном о сорванной поставке оружия и наконец-то сложил пазл. Случилось то, на что я так надеялся: Джером захотел уйти от Рейна. Вот только Рейнхольд поступил точно так же, как бы поступил его отец — запер парня в доме и держал его там, пока Джером не превратился в тень от прежнего себя. Все вышло не так, как я хотел. В моих представлениях, их ожидала пылкая ссора после которой Джером бы посидел запертым какое-то время, а вскоре Рейнхольд осознал бы: Джером никогда не простит его и отпустил бы. Я бы воспользовался шансом и нанес еще один сильный удар, уничтожив власть Рейнхольд в незаконном бизнесе. Увы, мои мечты быстро развеялись и я пожалел, что вообще хотел рассказать парню о лжи моего племянника. Пожалел, что я вообще решил использовать Джерома в своих планах против Рейнхольда… Этот ребенок закрылся. Не понаслышке я знал, что такое депрессия. Сам в ней побывал после смерти Изабель, но впервые видел, чтобы человек настолько сильно закрылся от мира. А все из-за Рейнхольда. Он загнал парня настолько, что тот в конец задохнулся в собственной беспомощности и одиночестве. Джером Эванс, этот светлый мальчик, угас, больше не излучая свет. Я потерял его из виду на целый год, пока не услышал известие: Рейнхольд решил узаконить отношения с Джеромом. Подобное заявление произвело фурор. Это не первый однополый брак в нашей среде, но больше сыграл эффект неожиданности: все знали о ссоре и молча осуждали Рейнхольда за принятое решение умолчать и запереть парня в поместье, однако никто не ожидал, что заключение окончится браком! И ведь это не все. Пышную свадьбу никто не играл. Людей пригласили самый минимум. Меня позвали, чему я был несказанно удивлен. Я пытался подойти поговорить с Джеромом, но он не обращал на меня внимание. Все время хвостиком ходил за моим племянником и не отходил ни на шаг от него. Другие гости пытались заговорить с парнем, поздравить, но тот лишь молча кивал, держа за руки Рейнхольда и трясясь, как осиновый лист. Былого мальчика, которого я знал, не было. В брак с Рейнхольдом вступал испуганный, загнанный в угол, котенок. Сомневаюсь, что у парня был шанс отказаться. Сомневаюсь, что у него смогли остаться хоть какие-то чувства к Рейнхольду после заключения. Однако я не так уж и ошибался: Джером согласился на брак не потому, что хотел выйти за Рейнхольда. О, нет, Рейнхольд понял, что не сможет удержать мальчишку без якоря, поэтому и придумал идею с ребенком. Он пообещал Джерому то, что у него никогда не было — семью. А для того, чтобы узаконить права Джерома на ребенка от Рейнхоььда, и был придуман этот брак. В те годы я не знал точно, что делать дальше. Меня настигали откровенный сомнение в том, чтобы использовать Джерома против Рейнхольда. Парень слишком слаб, и даже родившийся ребенок не помог ему окрепнуть достаточно. Он не вряд ли бы смог выдержать очередной удар… И тут я ловил себя на мысли, что за пять лет привязался к Джерому Эвансу. Настолько, что не желал делать ему больно. Возможно, дело в глазах моей Изабель. Возможно, в его приятном характере. Возможно, я просто нашел человека, с которым мог искренне улыбнуться, не выдавливая из себя эмоции. Столь добрый и невинный ребенок не заслужил подобное наказание в виде Рейнхольда. Рано или поздно мой племянник погубит Джерома, как однажды его отец погубил мою семью… В трудные времена меня вновь прибило, словно во время шторма, к безопасной гавани по имени Альваро Мартинес. Только Альваро умел сделать так, что я находил новый стимул. И в этот раз он помог мне его обрести его, благодаря информации, раздобытой его шпионами. Официально было известно мало кругу людей, но Рейнхольд отдал десять процентов своих акций Джерому. Целых десять! Столь глупый, не подкрепленный никакой логикой, поступок племянника переворачивал все мои планы! С Рейнхольдом, не имевшим при себе должного большинства голосов, на руках всего с сорока тремя процентами, я мог потягаться с ним за возможность владеть компанией. Конечно же, при условии двух факторов: другие акционеры не станут на сторону Рейнхольда и Джером отдаст свои десять процентов мне. Всю печаль, как рукой сняло. Я снова оказался в строю и был готов работать, но при этом пообещав себе одну вещь: в этот раз Джером не должен был страдать. Я должен был найти способ, при которому причинив мальчику наименьшую боль, он продолжил бы жить счастливо без Рейнхольда. Почему? Почему меня вообще заботит жизнь этого парня? Потому что я видел в нем себя. Очередная жертва семьи Каттерфельдов. Я хотел, чтобы этот ребенок никогда не познал той же участи, что и я. История не должна была повториться. В который раз я перестроил маршрут своей жизни. В этот раз план приводился в исполнение в разы сложнее и затратнее. Однако ко мне присоединился Альваро, а значит, все трудности не пришлось преодолевать в одиночку. Мы планировали осуществить все в два этапа: сначала пошатнем авторитет Рейна настолько, что его союзники начнут сомневаться стоит ли поддерживать его дальше, а после нанесем критический удар — Джером предаст Рейнхольда, отдав мне акции, и компания окажется у меня. Самым сложным в плане была последняя часть, ведь как заставить Джерома отдать добровольно те десять процентов, я не знал. Однозначно для этого нужно было как-то поссорить этих двоих, но как это сделать, когда Джером теперь привязан к Рейнхольду не просто клятвой умереть в один день, но и ребенком? Эберхард. Как оторвать Джерома от малыша, я не представлял. Насколько я знал из доноса, парень слишком сильно привязался к ребенку, не отходя от него ни на шаг. Мой племянник нашел действительно хорошую причину для Джерома раз из раза выбирать его, прощая все грехи. Да и я не был настолько глуп, дабы не заметить: Джером любил Рейнхольда вопреки всему, что мой племянник делал с ним. Несмотря на всю ложь. Альваро предложил подложить под моего племянник своего человека. Любовник. Не сказать, что мне на ум не приходила подобная мысль, но я слишком боялся, что поведись Рейнхольд на иного мальчишку, укатившаяся ниже плинтуса после болезни самооценка Джерома безвозвратно канет в пропасть. Поэтому я отложил этот план на крайний случай, если иных вариантов не останется. К тому же шестое чувство вопило, что Рейнхольду не нужны шлюхи, когда у него есть Джером. Интуиция подсказывала, что тот ни разу не задумывался пойти налево, пока Джером был подле него. Поэтому мы с Альваро сосредоточились на первой части плана, а именно — на сокрушения авторитета Рейнхольда Каттерфельда. Снова же, это было не так сложно, ведь мы постоянно занимались этим с Альваро. Одна проблема, как бы сильно мы не старались, союзники племянника оставались с ним, несмотря ни на что. Поэтому мы решили повысить ставки и напасть на самое важное для Рейна — на компанию, вокруг которой он сосредоточил всю власть. Чтобы достичь цели, нам нужны были союзники, и Альваро нашел их. Диана и Итан. Сестра и брат Фернандесы. Испанские предприниматели, владеющие транспортной компанией «Эймос». Альваро признался, что познакомил меня с ними не только потому, что они радо протянули руку помощи, а еще и потому, что мой друг подписал с Дианой контракт. Брачный контракт. После смерти своей жены Альваро вступал в брак не единожды. Во второй с юной девушкой в надежде завести наследника, но та умерла при родах. Ребенок погиб вместе с матерью и Альваро больше не пытался. Вселенная дала ему знак: он потерял всех детей и не заслуживает на еще одного. Поэтому его третий брак с Дианой Фернандес был ничем иным, как фикцией, созданной для благополучного соединения двух семей, а точнее их денег, могущества и власти. Это же и стало причиной, почему Диана с братом помогали нам. Они согласились поддерживать Альваро, а помогая мне, они помогают и ему. В умной и властной женщине я не сомневался, а вот в ее брате… Что ж, так случилось, что судьба уже сводила нас с Итаном Фернандесом. Раньше я даже помогал ему начать бизнес, когда тот был на мели. Причиной моей щедрости была далеко не благотворительность и желание помочь юному бизнесмену. О, нет, просто моя старшая дочь была по уши влюблена в этот парня, и я делал все, чтобы они жили счастливо, ни в чем не нуждаясь. Пока однажды спустя столько лет отношений Изабель не приехала ко мне, полностью разбитой и в слезах, говоря, что хочет прекратить отношения с Итаном Фернандесом. Моя дочь была немногословной, но мне и не нужны были причины. Итан обидел ее и я собирался помочь ей покончить с ним, вот только… Изабель остановила меня. Умоляла ничего не делать ему и просто прогнать. И я прогнал. Пригрозил и прогнал. После этого Итан Фернандес не появлялся на моих глазах до того момента. Однако он заверил меня, что его отношения с Изабель в прошлом, и он готов вести дела вместе. Я не поверил, но Альваро уверил, что все в порядке, и я принял наш союз, который, между прочим, заключался в том, что именно компания «Эймос» должна понести убыток. Нет-нет, не прибыль, а большой убыток, который я гарантировал покрыть со своего кармана. Итак, «Эймос» должна была начать сотрудничество с Рейнхольдом, подписать контракт, потратиться на покупку оборудования и начать поставки продукции Рейнхольда. Вот только в тот момент, когда Рейнхольд потратит миллионы на производство продукции, «Эймос» расторгнет контракт, тоже понесет убыток от неустойки, но не такие большие, как Рейнхольд. Дело ведь никогда не было в деньгах. Дело в репутации. И Рейнхольд должен был потерять свой статус идеального руководителя, не сумев удержать другую компанию и потратившись на неудачное производство. Для того, чтобы Рейнхольд принял сотрудничество с Фернандесами, нужно было отмыть их связь со мной и Альваро. Именно поэтому Диана и Альваро приняли решение не вступать в брак до того момента, как Рейнхольд потеряет компанию. Тем временем, пока Фернандесы и Альваро работали над налаживанием первого контакта с Рейнхольдом, на меня возложили самую ответственную часть: сбор голосов среди акционеров. У Рейнхольда на руках было лишь сорок три процента и я должен был сделать так, чтобы он не достал столь нужные ему семь процентов для половины голосов. Это значит две вещи. Союзники должны были отвернуться от него. Джером должен был предать его. Чтобы переманить, а иногда и подкупить акционеров, ушли годы. За пять лет я сумел собрать людей, который в суммарном количестве пообещали отдать за меня десять процентов акций. Итак, у меня был сорок один, тогда как у племянника сорок три плюс шесть процентов от оставшихся союзников. Решающим становился голос последнего акционера — Джерома Эванса. Года шли, а я по-прежнему ломал голову: как получить эти акции от Джерома. Тут-то ко мне и подоспел Бен Керн — один из моих союзников в Мюнхене. До ужаса мерзкий бизнесмен, напоминавший мне об умершем старшем Эйзенманне. Он предложил попробовать подложить своего сына под Рейнхольда. Я долго сомневался, не решаясь на подобный поступок, пока Альваро не посоветовал прислушаться к Керну. Время шло и Диана, как могла, оттягивала время перед подписанием контракта для того, чтобы я, наконец, получил те десять процентов от Джерома. Я согласился. Бен Керн отправил своего сынка, бывшего наркомана с очаровательный, почти что кукольным личиком, к Рейнхольду. Он крутился у него, работая в компании стажером юридического отдела, но никакого эффекта не произвел. Это было ожидаемо. Мы нуждались в каком-то стимуле. В чем-то таком, чтобы поссорило Джерома с Рейнхольдом и тот бы, наконец, посмотрел на Отто Керна. Хотя бы просто заметил, а там парень бы уже сумел соблазнить моего племянника. Все знали, что Джером пускай и принял нелегальный заработок своего мужа, ненавидит эту часть жизни и терпит лишь ради ребенка. Я решил, что лучше надавить на этот больной мозоль еще раз, отправив ему анонимно сведение о последнем контракте Рейна с опасной организацией. Джером воспринял все, как нельзя лучше для меня, посчитав, что те люди были террористами. Ожидаемо, голубки поссорились. Да так сильно, что целый месяц не разговаривали. Тем временем Отто Керн не терял возможности и подбивал клинья к Рейнхольду. Откровенно говоря, я не представлял, как Рейнхольд может повестись на это худощавое тело анорексичного человека, на которое неприятно смотреть без костюма. А это лицо? Оно было красиво, лишь когда парень маскировал синяки под глазами слоем макияжа. Однако Бен Керн заверил меня, что его сын сумеет добиться моего племянника. И я поверил, ведь иных вариантов у меня не было. Провались Отто Керн, все, что мне оставалось, похитить Джерома и насильно забрать у него акции. Видит Бог, я не хотел доходить до подобного, но если бы пришлось… Что ж, не знаю, была ли это идея Отто или Бена подсыпать Рейну наркотики, но все сработало идеально. Рейнхольд переспал с Отто под наркотическим воздействием, и Джером застал их прямо во время процесса. Я представляю, как невыносимо тяжело было этому ребенку, но… но это нужно было сделать, и я пообещал мысленно и ему, и самому себе, что позабочусь о парне, как только он отдаст мне акции. Времени было недостаточно. Через неделю должно было состояться собрание акционеров, Диана уже разорвала контракт, сильно ослабив Рейнхольда. Сцена для представления была готова, а я так и не получил долгожданные акции. Действовать нужно было быстро и я решил надавить на Джерома снова, начав вести с ним анонимную переписку. Все мои слова в ней были искренними и я правда считал, что Рейнхольд не достоин Джерома. Я правда был другом Джерома, а не врагом, и хотел показать ему это. Я никогда не желал Джерому Эвансу зла. Никогда. Не знаю, какую игру вел Рейнхольд, но он сам шаг за шагом совершал ошибки, из-за которых Джером ненавидел его еще больше. Кульминацией всему стал званый вечер в честь юбилея благотворительной организации Каттерфельд. Сложно сказать, о чем думал Рейнхольд, целуя при всех Отто, но это довело Джерома. Окончательно и бесповоротно заставило отказаться от Рейнхольда. Рейнхольд словно играл по заранее написанному мною сценарию. Он словно искусный актер подыгрывал мне, собственными руками разрушая свою жизнь. Джером приполз ко мне, полностью разбитый. Я с радостью предложил руку помощи взамен на акции. Его согласие стало усладой для моих ушей, тогда как его рыдания заставили мое испепеленное сердце пропустить несколько ударов. Тяжело было осознавать, что этот ребенок привязывается ко мне, несмотря на то, что именно моя жажда мести довела его до подобного состояния. Но я… Я не имел то, что могло бы заставить чувствовать себя виноватым. Сердце стерли в прах. Душа умерла, осыпавшись, как увядшие лепестки цветка. Совесть стала подобна на маленький почернелый сгоревший уголек. Мое существование было подобно на конвульсии после смерти. Ты уже мертв, но тело все еще делает вид, будто ты жив. Таким был Тобиас Каттерфельд. И он не чувствовал ничего, когда Джером Эванс рыдал у него на коленях, спрашивая судьбу, чем он заслужил подобную боль. Тобиас Каттерфельд ничего не чувствовал. Почти ничего. Волнение перед победой не одолевало меня ни на йоту. Все уже было решено, стоило Джерому подписать бумаги, отдающие его голос в мою пользу. Я позаботился о выполнении своей части уговора с парнем, предоставив ему убежище и шанс на новую жизнь в Мадриде. Забавно ловить себя на мысли, что если бы парень не попросил меня помочь ему после ухода от Рейна, я бы сам вызвался. Нашел бы его, где бы он ни был, и предоставил все возможное в благодарность и… и потому, что я просто хотел. Впервые Рейнхольд опоздал на ежегодное собрание акционеров. Я, как и все двадцать лет подряд, поднял вопрос с перевыборами главы компании. Рейнхольд не сомневался в своей победе. Думал, что держит все под контролем. Как бы не так! Акционеры один за другим поднимали руки, голосуя сначала за Рейнхольда, потом за меня. Сорок девять против сорока одного. Мой племянник поглядывал на тех людей, что предали его, но оставался спокойным. Все еще думал, что нет ничего катастрофического. Все еще думал, что все под его обожаемым контролем. — Так как мой супруг сегодня отсутствует, будем считать, что голосование окончено без его голоса, — произнес Рейнхольд, складывая руки на столе. — На этом мы завершим с перевыборами и перейдем к… — Подождите, уважаемые акционеры, — приподнял я руку с листом бумаги в ней. — Как правильно отметил мой племянник, мистер Эванс сегодня не присутствует по важным сложившимся обстоятельствам. Однако это не значит, что он забыл про свой долг перед компанией. Прошу мистера Керна прочитать вслух. Бен Керн встал, улыбаясь во все тридцать два. Документ оказался в его руках и он начал торжественно читать то, что полностью и бесповоротно оглашает мою победу. — Итак, с учетом голоса мистера Эванса мы имеем сорок девять процентов против пятидесяти одного в мою пользу, — ухмыльнулся я, откидываясь на спинку. — С этого момента мистер Каттерфельд становится новым главой компании. Попрошу поприветствовать нашего нового исполнительного директора! — воскликнул Керн, начиная хлопать. На лицах акционеров, уверен, мелькало искреннее недоумение от результата. Кто-то радовался моей победе, а кто-то с недопониманием ситуации смотрел на моего племянника, будто спрашивая, какого черта он допустил подобное. Но я в этот момент не смотрел ни на кого из них, ведь мой взгляд был прикован к Рейнхольду. Рейнхольду, который стоило Бену Керну закончить фразу, потянулся к Эйзенманну, чтобы спросить, где сейчас находиться Джером. Рейнхольду, которому Клаус ответил, что только что связалась с ними охрана парня и та никого не обнаружила в больнице. Рейнхольду, который с отчаянием смотрел в пол, понемногу осознавая произошедшее и последствия. Рейнхольду, которому передали лист с ровным почерком его возлюбленного, что предал его. Рейнхольду, который, наконец, поднял на меня ненавидящий взгляд. Рейнхольду, который впервые за сорок четыре года жизни потерял контроль. Рейнхольду, который осознал свое поражение. Рейнхольду, который осознал мою победу. Собрание подошло к концу. Все разошлись, а я остался на месте, как и Рейнхольд. — Что вы наделали? — спросил тот, когда за последним акционером закрылась дверь. — Лишь то, что хотел уже очень и очень давно. Ты даже не представляешь насколько давняя моя мечта сегодня осуществилась. Я отомстил. Забрал компанию. Уверен, уже завтра в моих руках будет оружейный бизнес, когда от Рейнхольда уйдут все его драгоценные клиенты и примкнут ко мне. Но самое главное, я лишил драгоценного ребенка Райлана того, чего лишил однажды он меня. Любовь всей жизни и сына. Королеву за королеву. Ферзя за ферзя. Правосудие свершилось. — Где Джером? — последовал следующий вопрос и я мысленно усмехнулся: племянник еще не заметил пропажу своего сына. Хотелось бы мне увидеть его лицо, когда тот узнает, что я забрал у него еще и единственного наследника. Увы, не смогу. Буду занят празднованием победы. — В лучшем месте. Думаю, это любое место, где нет тебя, дорогой племянник. Рейнхольд громко ударил по столу, но я даже не вздрогнул. Мне не было присуще понятия страха, а вот гнев и злость от отчаянности вечно холодного Рейнхольда позабавил меня. В отличие от Райлана, у Рейнхольда были эмоции, и я обожал когда он показывает их. Такие же нелепые и глупые. Они ничем ему не помогали в тот момент, хотя прояви он больше любви и понимания к Джерому, возможно, парень не сделал бы выбор в мою пользу. Сейчас все его эмоции бесполезны, ведь не помогут вернуть время вспять. Хотя нет, они полезны для меня, ведь медленно, кусочек за кусочком убивают Рейнхольда, разъедая до костей. И так будет не день или два, не месяц за месяцем и даже не год за годом. Так будет вечно, пока он не умрет, захлебнувшись в отчаянии от потери. Как однажды я. — Знаешь, Рейнхольд, когда к вещам относятся пренебрежительно, они имеют свойство ломаться. Ты и твой отец не понимаете, как это заботиться о ком-то по-настоящему. Даже ваше подобие любви… омерзительно. Вы душите ею людей. Они задыхаются. Трепыхаются в ваших объятьях предсмертными конвульсиями. А потерю вы замечаете лишь тогда, когда уже потеряли. Я сделал шаг к племяннику и остановился меньше, чем в нескольких сантиметров. — Я позабочусь о Джероме, обещаю. Он отречется от тебя. Возненавидит. Станет дрожать от страха лишь от твоего имени, — мои губы наклонились к его ушам и прошептали: — А потом забудет. Он забудет тебя, Рейнхольд. Забудет. Победно улыбнувшись, я направился к выходу, не оглядываясь. — Почему? — остановил меня внезапный вопрос Рейнхольда. Он смотрел мне вслед. На спину. — За что? Что я сделал, дядя, раз вы настолько возненавидели меня? Это ведь вы убили моих родителей, это я должен быть тем, кто ненавидит вас! Так почему?! «Дядя». Он впервые за все сорок четыре года жизни назвал меня так. Защита Рейнхольда дала трещину. Вскоре дамбу с эмоциями прорвет, и все те чувства, которые он, подобно своему отцу, держал годами, заставят его утонуть. Я ждал этого момента, как никогда. Увидеть его падение. Увидеть падение Райла-… Рейнхольда. — Скажи спасибо своему отцу. Я надеюсь его сгнившее тело уже съели черви, а его черствая душа оказалась на девятом кругу ада, — сплюнул я, не решаясь посмотреть на Рейнхольда. — Хотя и этого Райлану было бы мало.

***

Первый год я упивался победой, посвятив его себе и коньяку. Все свершилось точь в точь согласно моего плану, и у меня осталось лишь одно желание напоследок: бесследно уничтожить компанию и низвергнуть авторитет Каттерфельдов, что окончательно положит конец этой семье. Однако я решил отложить финал напоследок, ведь обещал Альваро хотя бы пять лет ничего не делать со своим бизнесом. Ему нужен был надежный партнер, пока он ищет мне замену. Я готов был подождать. Да, Альваро не отговаривал меня от совершенного и бесповоротного разрушения своей же семьи. Он прекрасно знал: что бы он не сказал, я уничтожу все, что любил Райлан. Все до последнего. Поэтому я вел бизнес и пил, путешествовал из Мюнхена в Мадрид и снова пил, смотрел на то, как Рейнхольд отчаянно ищет Джерома и снова, и снова пил. Пил, пил, пил… Я утолял свое нежелание жить в коньяке и это помогало. Действительно, помогало. Я отомстил за Изабель. Отомстил за нерожденного сына. Отомстил, пускай и не Райлану, но его ребенку. Сделай я последний шаг и уничтожь компанию и оружейный бизнес, что заставило бы меня не уйти из этой жизни? Что? Дочери? Изабель и Миранда обе взрослые женщины, одна из которых, между прочим, вышла замуж без моего на то ведома. У нее появилась своя семья. Они больше во мне не нуждались. Никто во мне больше не нуждался. С каждым днем я чувствовал, что вот еще немного, через день или два, и я не смогу заставить себя встать с кровати. Не смогу выдавить из себя улыбку. Не смогу… Нет, лучше вспомнить, что я уже не смог. А не смог я вспомнить Изабель. То ли коньяк, то ли победа стерли из моей памяти ее лицо. Естественно, с годами ее лицо размывалось в моей памяти, но тогда я буквально не мог вспомнить ее улыбку. Каждый день — непроглядная тьма с редкими проблесками темно-янтарного цвета коньяка. Все меркло. Я терял себя. Не сказать, что я не пытался подавить в себе эти позывы окончить эту ужасно тяжелую жизнь. Пытался, но все было напрасно, пока однажды я не проснулся с мыслью, что когда-то давным-давно сравнивал глаза Джерома и Изабель. Для того, чтобы вспомнить свою любимую, я в тот же день бросал все и летел в Мадрид увидеться с парнем. А тем временем, пока угасал я сам, угасал и Джером. Расставание с Рейнхольдом тяжело ему далось. Снова депрессия. Не такая, как в прошлый раз, но не без последствий. Я попросил Альваро о помощи, ведь боялся, что однажды Джером закроет глаза навсегда и тогда я точно не смогу удержаться на плаву. Боялся предать собственное обещание помогать ему. Боялся однажды забыть свою клятву. Боялся утратить последнюю связь с Изабель… Альваро прислал своего фиктивного сына, Мэтью, со словами, что тот проходил курсы психотерапии. Что ж, я согласился с условием, что если этот подставной наследник не сумеет помочь, то мы пригласим профессионала. Однако любительские способности Мэтью возымели эффект. Джером вернулся в строй. Прошло несколько лет, прежде чем Альваро изъявил желание увидеть человека, к кому зачастил его «сын». Тогда-то мы оба не понимали причины привязанности Мэтью к Джерому. Она выходила за рамки отношений доктор-пациент. А стоило обратить на это внимание, ведь Мэтью был первым, кто узнал настоящую личность Джерома. Он первым понес весь груз правды, приняв решение скрыть ее. Джером понравился Альваро так же, как понравился и мне в свое время. Вскоре я предложил Альваро взять его на работу, дабы тот не закрывался дома и не уходил в себя время от времени. Мой друг, к удивлению, быстро согласился. В то время мне казалось, что первое впечатления от Джерома Эванса у Альваро должно было быть настолько большим, чтобы мой друг, долго не раздумывая, взял его к себе. Но правда была в том, что Джером напоминал моему другу об его убитой любовнице. И не зря, ведь, как оказалось, Джером был его сыном, который выглядел, как мужская копия Эстер Каррингтон. Однако о настоящей личности Джерома я узнал намного позже, а тогда я был обеспокоен кое-чем другим. Точнее кем. Адамом Кармоной. Ох, это была моя идея свести Джерома с Адамом. Я начал действовать сразу, как только увидел легкую заинтересованность Кармона в Джероме. Альваро, кажись, был не очень доволен моим сводничеством, но в итоге сдался. Чем быстрее я пристрою Джерома, тем быстрее у меня появится возможность сделать Рейнхольду еще один подарочек. А делал я их периодически. Точнее, раз в месяц. Рейнхольд получал по фотографии Джерома с Эберхардом. Я анонимно отправлял ему те, чтобы Рейнхольд смотрел и знал: Джером уже забыл о нем. Забыл и даже начал новые отношения. Даже твой ребенок полюбил другого мужчину, признав отцом. Ты стал ненужным, дорогой племянничек. Нет незаменимых людей. На то время Рейнхольд уже узнал о моем союзе с Альваро, а также о том, что Джером живет на его территории под защитой семьи Мартинес. Рейнхольд не мог просто взять и вторгнуться на территорию семьи Мартинес беспоследственно. И он это знал, поэтому продолжал молча сидеть в Мюнхене, лишенный былого могущества и бесконечно одинокий. Время от времени я наблюдал за тем, насколько Рейнхольду плохо после ухода Джерома. В те редкие моменты его отчаяния и попыток найти выход из тьмы, далеко внутри меня ликовал двадцатилетний ребенок, потерявший все. Тот юный Тобиас был вне себя от счастья видеть, что хотя бы кто-то страдает так же, как и он сам. Рейнхольд Каттерфельд днями напролет сидел дома, оплакивая потерянное, пока я сидел на его месте и руководил его людьми. По крайней мере я так думал, ведь мне пустили пыль в глаза. Пока я был слеп, мой племянник собирал свою армию, дабы вернуть утраченное. Занимаясь сводничеством, я не заметил изменения в поведении Альваро к Джерому. Во время своего сотрудничества они сблизились достаточно, дабы Джером сообщил ему историю своей жизни. Этого оказалось достаточно, дабы Альваро сложил два плюс два и узнал, кем является Джером. Однако даже зная правду, он умолчал ее от меня. Альваро жил почти год с мыслью, что Джером Эванс, парень, которого он сделал своим секретарем и которому дал убежище, на самом деле его сын. А я не знал. Я ничего не знал, пока мой племянник не сделал свой первый ход спустя четыре года после падения. Это случилось во время той роковой поездки в Венецию. Альваро до последнего параноил и сопротивлялся отпускать парня в его первый заслуженный отпуск. Стоило понять уже тогда, что Альваро вел себя совершенно не как тот глава семьи Мартинес, которого я знал, а как отец. Как отец, который боялся потерять свое дитя, едва ли обретя его. Как отец, который потерял уже троих детей, и не желал потерять последнего. Стоило прислушаться к Альваро и не отпускать Джерома. Увы, я отпустил. Отпустил, потому что не знал о его истинных связях с Мартинес. Отпустил, потому что не подозревал какой-либо активности со стороны моего племянника. Отпустил, потому что искренне надеялся, что парень насладится первым путешествием со своим новым любовником, и окунется в понятия счастья после долго бури. Я отпустил Джерома, и Рейнхольд забрал его. Узнав о пропаже, ко мне заявился Альваро и рассказал все от и до о Джероме Эвансе, которого не знал ни он, ни я. Об Эване Мартинесе, рожденного от испанского наркобарона и его любовницы. О младенце, которого Альваро был вынужден отдать на воспитание в детский дом, навсегда попрощавшись. О сыне, которого мой друг искал и которого записал в мертвые, когда не нашел спустя годы поисков. Мы потеряли не просто Джерома — любовника Рейнхольда Каттерфельда, что не грозило нам совершенно ничем, ведь у нас оставался Эберхард, наследник Рейнхольда. Мы потеряли Джерома — сына Альваро Мартинеса и его единственного законного наследника, и это грозило нам не просто поражением в новой битве с Рейнхольдом, это грозило нам концом. Чем дольше Джером оставался у Рейнхольда, тем больше я понимал, что существует единственный верный выход из ситуации, который позволит вернуть Альваро его сына, а мне, наконец, закончить то, на что я так и не решился. Пришло время покончить с Рейнхольдом. Его смерть мы с Мартинесом запланировали на рождественский прием в лондонском поместье. Мне было забавно от мысли, что Рейнхольд умрет на приеме, который он сам же организовал. Все было готово. Мои люди на изготовке, и мы все ждали приема, после которого все бы жили мирно и счастливо. Кроме меня. Я, пожалуй, никогда уже так не смогу. Однако за несколько дней до приема я узнал, что Джером сумел сбежать от Рейнхольда и я с Альваро сразу же вылетели к нему в Лондон. Альваро предлагал отменить наши планы. Джером ведь был у нас. Больше нет смысла в смерти Рейнхольда, но я… Ох, сложно сказать, что тогда мной руководствовало. Я плыл по течению своих остаточных эмоций и все они шептали одно и тоже: «Пора закончить с этим.» «Ты знаешь, что есть только один вариант, как все окончить.» «Отомсти, не жалея, Тобиас. Отомсти так, как ты хотел изначально. » «Уничтожь все, что дорого твоему старшему брату. Убей его драгоценного наследника.» И я поддался. Мне стало так плевать на мир вокруг, на людей, на самого себя, что я жил и видел только то, чем руководствовалось мое желание отомстить. Я стал воплощением своей мести, не различая границы добра и зла. Тем временем Джером выбрал сторону. Он выбрал человек, которого так и не сумел позабыть, как бы я не пытался ему в этом помочь. Они снова вместе, и печальнее всего Джером знал правду. Знал, что я подложил Отто Керна под его мужа. Знал, что я был тем, кто разрушил его жизнь, и тем, кто этим воспользовался. Джером узнал обо всем и возненавидел меня. Однако в тот момент мне было плевать, что я потерял то единственное, что помогало мне держаться на плаву. Потерял его искренние благодарные глаза, смотрящие на меня с благоговением. В тот момент я был слишком погружен в желание поставить точку. Точка. Конец этому бесконечному сожалению, боли и попыток найти хоть что-то, что сумеет удержать меня в этом мире. Начался прием. Я перебросился несколькими словами с Рейнхольдом, но ни одно его слово о моей гнилой алчной личности не достигло моего сердца. Сердца, которого не существовало, благодаря его же отцу. Разговор не задался, но я успел сказать свое «прощай» племяннику перед финалом. Все шло по плану, кроме одного. Рейнхольд привел Джерома, хотя я был уверен и заверил в этом Альваро, что мой племянник не привезет его сюда. Увы, я ошибся. Альваро заметил присутствие сына и попытался увести Джерома вне его согласия. Что ж, у него не получилось. Мы встретились с Джеромом на лестничной площадке. Он бежал к Рейнхольду. Глаза, никогда не смотрящие на меня с ненавистью, излучали именно ее. Холодные темные омуты больше не напоминавшие мне об Изабель. Моя любимая никогда не злилась. Я не видел, чтобы она вообще ругалась или испытывала злость или ненависть к кому-либо. Изабель была не такой. И Джером был не таким. Но он изменился. Время и мое влияние закалили его и, о Господи, я только тогда понял, что его глаза показались мне знакомыми не из-за Изабель. У Джерома были глаза его отца. Непоколебимые в своем желании кого-то защитить или убить. Я ошибся, перепутав глаза любимой и друга. Перепутав, потому что на самом деле позабыл Изабель спустя года. В глазах Джерома никогда не было моей Изабель Фосс. Я видел в них лишь то, что желал. Фикция. Самовнушение. Ничего более. «Не иди туда, Джером. Остановись. Не возвращайся к нему. Он всегда причинял тебе боль и будет дальше. Это его гены. Он не сможет измениться», — хотел сказать я перед тем, как отпустить Джерома на верную смерть, но не смог. Не смог ни сказать, ни удержать, словно я стал немым и безруким. Что-то не так. Что-то не так со мной. Я отпустил человека, которого однажды поклялся защищать от боли, на верную смерть, и при этом ничего не почувствовал. Словно аутист без доли эмоций, пытался выдушить из себя хоть что-то ложное, но не получалось. Я был пуст. Исчерпал все силы. Потерял самого себя. Поступил неправильно. Принял неверное решение. Отпустил Джерома. Захотел смерти своему племяннику. Хотела бы Изабель подобного во имя своего отмщения?.. Нет. Она никогда не хотела. Изабель не была злопамятной. Она не была даже на йоту мстительной. Она ведь… «Не вини себя, Тоби. Живи дальше.» Она сказал мне жить, а я предпочел похоронить себя заживо вместе с ней. Она хотела, чтобы я, черт возьми, жил, а не выживал, посвятив всего себя мести, которая не оставила от меня ничего… Мне стало плохо. Воздуха не хватало. Я выбежал на улицу, где меня тут же схватил Альваро. Он тряс мое тело, спрашивая, где Джером. Ни слова не слетело с моих уст. А потом прозвучал взрыв, снесший половину поместья с земли. Было поздно для того, чтобы что-то предотвратить, и также поздно, дабы осознать, что я совершил ошибку. Фатальную ошибку. Та ночь была подобна кошмару. Я видел, как один за один выходят из объятого пламенем поместья люди. Кто-то рыдал. Кто-то молчал от потрясения. Кто-то искал родных. Сначала я увидел Клауса Эйзенманна. Его неестественно бледное лицо говорило за себя. Он вновь вернулся в поместье вместе со спасательной группой и уже совсем скоро я лицезрел моего племянника, лицо и тело которого было измазано кровью. «Ты же этого хотел?» — спрашивало подсознание. — «Он умер, а если нет — подохнет уже совсем скоро. Все так, как ты этого желал. Компания уже на грани банкротства. Помнишь, как ты сам радовался, когда Рейнхольд начал прикладывать усилия для уничтожения его же компании, чтобы насолить тебе? Осталось разобраться лишь с оружейным бизнесом. Ты у финиша, Тобиас.» Окутанный дымом, Клаус выбежал сразу сразу же после спасательной группы. На руках он держал еще одного человека. Я не сразу осознал, что то бессознательное тело принадлежит Джерому. Я видел, как Альваро подошедшего к Клаусу, а после то, как мой друг медленно оседает на колени, держась за сердце. Это действительно оказался Джером. «Сопутствующий ущерб», — тихо прошептало подсознание. Я присел на тротуар, схватившись за голову. Тело трясло. Я чувствовал исходящей изнутри себя холод, который разрывал меня на части. — «Альваро знал на какие риски шел, помогая тебе. Подумай только: если Джером и Рейнхольд умрут, то их ребенок останется один. Ты сможешь воспитать из их наследника человека, который станет полной противоположностью Рейнхольду и Райлану. Ты воспитаешь его так, что гены не сделают из него подобного его родственникам хладнокровного монстра.» Нет. Нет. Нет!.. Я ведь никогда не хотел этого. Откуда все эти мысли в голове? Почему? Я ведь никогда не желал оставить Эберхарда без родителей. Я ведь… Я ведь только что поступил так же, как и мой брат. Я лишил этого маленького мальчика всего: родителей, дома, наследства. У него не осталось ничего… Я не хотел. Почему я не остановился? Как я посмотрю в глаза этому ребенку? Я так старался уничтожить то, что осталось после моего брата, так пытался осуществить свою месть, что… что потерял себя. Я превратился в того, кого всегда ненавидел. Превратился в то, чье наследство я искоренял столько лет. Я… «Нет, дядя, это ваша черта — рушить чужие жизни. Моего отца и матери вы уже уничтожили, а теперь собираетесь мою и Джерома. Когда-то вы погубите и самого себя. Вот увидите, вы сами себя уничтожите.» «Вот увидите, вы сами себя уничтожите…» «Вы сами себя уничтожите…» — Ты же этого хотел, папа? — голос Миранды, моей младшей дочери, вырвал меня из себя. Его крашенные блондинистые волосы запачканы в саже. Ярко-красное платье порвано в нескольких местах. Туфли на высоком каблуке она держала в руках. Несмотря на лежащий вокруг снег ее маленькие плечи оставались голые, но она не тряслась от холода. Наоборот, Миранда смотрела на меня светлыми, незамутненными страхом или отчаянием голубыми глазами с темным ореолом, доставшимся ей от матери. И тут ко мне пришло осознание: Миранда была в поместье, которое взлетело в воздух по моему приказу. Моя любимая младшая дочурка все время была в доме. Я взорвал здание с собственной дочерью внутри. — Это то, что ты ждал? — повторила Миранда вопрос. На ее миловидном личике редко когда можно было увидеть улыбку. По своей натуре она во многом походила на Райлана и Рейнхольда, поэтому у нас не сложились с ней дружеские отношения, как с Изабель. Но это не значит, что я ее не любил. — Ты удовлетворен? — Откуда ты знаешь, что это я? — Все знают, что только ты способен на подобное. Я… Неужели я выгляжу таким монстром в глазах других? Таким же монстром, как мой старший брат когда-то для меня? В глазах собственного ребенка?.. — А знаешь, папа, мой кузен ведь убьет тебя. — Слова дочери вонзились заостренным колом прямо в мое черное сердце. На долю секунды я почувствовал облегчение. Эту легкость от мысли, что все закончится. Неважно, даже если моим поражением. — Если выживет, конечно. Она надула свои губы, смотря на поместье, которое безуспешно пытались потушить пожарники. Красная помада Миранды — единственное, что осталось идеальным на ней после взрыва. — Уверена, Альваро отвернется от тебя, когда узнает о смерти своего драгоценного чада. Джером ведь его последний ребенок, помнишь? Кроме того, один маленький ребенок останется сиротой… Ты знал, что моя старшая наивная сестренка была единственной, кто не верил в то, что говорит большинство? Она верила, что ее добрый и ласковый папочка никогда не дойдет до того, чтобы убивать невинных людей. После этого вечера ее мнение изменится. И ведь я не говорю о тех людях, которые погибли сегодня, или ты считаешь их сопутствующим ущербом, папа? Слова дочери резали без ножа. Миранда будто знала, что мой разум тихо шептал мне, когда я наблюдал за тем, как все крушится. — Папа, — позвала она меня. — Ты так и не ответил на вопрос. Месть стоила того, чтобы потерять себя? — Откуда ты… — Знаешь, наша с Изабель мама была исключительно умной женщиной, которая, к сожалению, слишком сильно любила тебя. Пускай, не как любовника, но как друга и отца своих детей, — пожала плечами девушка, нет, уже женщина. — Она умерла, когда мы с сестрой были еще детьми, но знаешь, она оставила нам послание в одной из банковских ячеек вместе с наследством, доставшимся нам на совершеннолетие. Тогда мы с Изабель и узнали, почему мама никогда не звала Изабель по имени. Почему вообще Изабель получила это имя. Миранда посмотрела на меня. — Мы узнали правду очень давно, отец, и приняли твое желание отомстить брату, но нашему кузену? В чем виноват Рейнхольд, папа? В чем был виноват его любовник и его ребенок? Ты удовлетворен тем, что оставил дитя сиротой, а Рейнхольд и Джером, вероятно, умрут? Или тебе мало? Ты ведь хочешь уничтожить полностью всю линию своего брата. Забрал жизнь его сына, а теперь что, внука? Убьешь Эберхарда? Убьешь девятилетнего ребенка? Я бы… никогда не убил дитя. Нет… — Скажи мне, я хочу знать, как сильно ты готов опуститься ради мести. — Миранда, я бы никогда… Никогда бы не убил ребенка? Но ведь я убил его. Рейнхольд, ведь тоже ребенок. Все мы чьи-то дети. Я убил ребенка. Боже, я убил ребенка!.. — Я люблю тебя, папа. Ты был хорошим отцом. Мы с Изабель не чувствовали себя ограниченными любовью и вниманием. Даже без материнской заботы, ты вырастил нас достойными людьми. Ты хороший отец, и уверен стал бы хорошим отцом и для своего нерожденного сына. — Миранда взяла мою ладонь и несильно сжала. — Но человек ты просто омерзительный. Миранда встала и обтрусила свое платье от пыли и сажи, будто бы это помогло ей привести его в нормальный вид. Она махнула рукой кому-то в толпе и развернулась ко мне, чтобы сказать свои последние слова. — Изабель, пускай, и не поймет сразу, но после примет твою смерть. Примет, как приняла сегодня я, осознав, что ты ее заслужил… Я лишь надеюсь, что Альваро или Рейнхольд принесут тебе быструю и безболезненную смерть. Прощай, папа. Дочка присела и крепко обняла меня, будто действительно прощалась раз и навсегда. Я смотрел ей вслед, видя, как Мартин Хоффман, ее любимый, подбежал к ней и схватил ее тело, начав плакать. Вероятно, он думал, что она умерла. Вероятно, пока искал ее в толпе, успел похоронить. Миранда думала, что своими словами напугает меня. Будто смерть это не то, чего я ждал годами. Будто не смерти я желал, просыпаясь по утрам и засыпая ночами. Возможно, она надеялась, что своим предупреждением заставит меня сбежать, дабы сохранить эту никчемную жизнь, но я… «Месть стоила того, чтобы потерять себя?» Я не мог найти ответа по сей день. Разум подсказывал, что все мои действия являются правильными, что я победил и отомстил. Что все это было ради Изабель, сына, наше разрушенное счастье и будущее!.. Однако я действительно задумался: стоило ли это того, чтобы потерять себя? Я забыл Изабель. Начинал забывать ту мысли, с которыми пошел против Райлана и Рейнхольда. Я забывал те эмоции. Черт возьми, я не чувствовал ничего! Я не мог вспомнить, как это чувствовать!.. Однако одно я знал точно, сидя на голой земле возле пылающего лондонского поместья: даже если Рейнхольд умер, я не победил. В этой войне, созданной жаждой моей мести, полностью опустошившей меня, нет победителей. Есть лишь проигравшие. Я проиграл, признаю поражение и готов все закончить.

***

— Я заключил сделку с Рейнхольдом, — вынес вердикт Альваро спустя неделю после лондонского происшествия. У моего друга случился инфаркт, и он лежал в больнице все то время, пока оттуда не улетели Джером и Рейнхольд. Да, они оба выжили. Оба ранены, но живы. Совру, сказав, что не почувствовал облегчение. Безумное облегчение от мысли, что я не превратился в собственного брата. — Не пойми неправильно, Тобиас, но ты перешел черту. Альваро ходил кругами по комнате так быстро, словно не он еще несколько дней безвылазно лежал в больничной палате, притворяясь перед своим сыном умирающим лебедем. Давить на жалость мой друг умел профессионально. — Господи, как ты мог отпустить Джерома туда, Тобиас? Как ты мог не остановить моего сына?! Что, если бы это не окончилось одной лишь травмой головы? Что, если он погиб?! — кричал Альваро на меня, пока я пытался потопить свое осознание безысходности в бутылке коньяка. — Что с тобой происходит? Я не узнаю тебя! — Я сам себя не узнаю, Альваро. Мой друг вздохнул и оперся на деревянный стол своего кабинета. — Рейнхольд хочет, чтобы мой человек убил тебя. Так он покажет новым союзникам, что держит ситуацию под контролем и с семьей Мартинес на короткой ноге благодаря моему сыну. Они загнали меня в угол. Фернандесы нас предали, Вагнеры тоже. Если хочешь, можешь злиться на меня, но… — И что ты просил взамен? — поинтересовался я, перебив мужчину. — Тобиас! Ты не услышал, что я только что сказал?! Он хочет, чтобы я убил тебя! И, черт возьми, я согласился! — снова орал Альваро, дыша через раз. Досчитав до десяти, мужчина потер переносицу и устремил взгляд в новую бутылку коньяка, которую я откупориваю. — Он даст Джерому свободу. — Ты ведь знаешь, что он не вернется к тебе, — сказал я, откладывая пробку в сторону и наливая себе по самые венца. Альваро не предлагал. Ему нельзя. — Джером любит этого мальчишку. У них семья, Альваро. — Мне придется поставить ультиматум, — безысходно произнес Альваро. — Ты ведь знаешь: все ради Мартинес. Мэтью согласился. Нам всем нужен ребенок от Джерома, который продолжит род. На иное мои люди не пристанут. Я и так едва ли уговорил их смириться с тем, что Джером не хочет перенимать бразды правления. Ты сам знаешь: один за одним они начали отказываться от верности Мэтью, когда узнали правду. Нам нужен мир, и это единственный способ. — Если ты заставишь его, он возненавидит тебя. Он возненавидит всех вас. Всех Мартинес. — Плевать. Я найду способ, как вернуть его расположение, даже если на это пойдет все мое оставшееся время… — Альваро отбросил взгляд в окно. — Сначала мне нужен следующий наследник, дабы стабилизировать ситуации. Я планирую отдать власть Мэтью сразу же после рождения внука. Я скривился от запаха коньяка. На вкус такой же отвратительный, но иного не было. Альваро сказал, что с собой у него только эти бутылки. — Я дам тебе полгода, чтобы попрощаться с дочками и привести в порядок дела, Тобиас. Это случиться на охотничьих угодьях, когда ты будешь готов. Я постараюсь оттянуть время, как смогу, но гарантирую всего лишь полгода. Угодья… Альваро подарил мне возможность умереть в том же месте, где умерла Изабель. Я ценю это больше за все, что он делал для меня. Я упокоюсь там, где Изабель и мой сын. Что может быть лучше, чем конец рядом с родными? — Не нужны мне эти полгода, друг. Я уже распрощался с дочерями, а завещания у меня готово. Давай сделаем это настолько быстро, насколько возможно. — Тобиас… — Альваро присел напротив меня. На его лице появилось сожаление. — Не нужно, Альваро, все хорошо. За последние года я совершал ошибку за ошибку и пришло время платить. Ты и сам знаешь, что я держался лишь потому, что за твою помощь с Рейнхольдом пообещал тебе те пять лет спокойствия и сотрудничества. Я был готов уйти, как только ты скажешь, что больше не нуждаешься во мне. И вот этот момент пришел. Альваро внимательно смотрел на меня, пытаясь найти хоть каплю сопротивления, воли к к жизни. Увы, там не было ничего. — Ладно, Тобиас. Хорошо, — вздохнул мой друг и я видел, как его рука на миг потянулась к бокалу, но остановилась. — Все случится быстро и безболезненно. Я обещаю: никаких страданий. Ты закроешься глаза и все закончится. У старшего Гонсалеса набита рука. Это сделает он. — Я хочу, чтобы это сделал Джером. — Что? — округлил глаза мужчина. Его черные брови с проблесками седины взлетели вверх. — Нет, Тобиас, ты что? Джером? Хах, нет, выбирай кого-угодно из моих людей, но не его. Он не сможет нажать на курок! — Но я хочу, чтобы это сделал он. — Нет, Тобиас, — снова возразил Альваро, не намерен спорить со мной на этот счет. — Помнишь, однажды очень-очень давно ты пообещал мне, что выполнишь любую мою просьбу? Это она. Я избавлю тебя от груза вины перед своей смертью. Это будет честно. Альваро хотел что-то сказать, но заткнулся, ведь все его мысли, как и мои, перенесли нас в тот момент. Весь сад вокруг небольшого лесного дома в крови его людей. Я держу в дрожащих руках тело беременной Изабель с пулей в голове. Повсюду кровь. Много крови и отчаяния, а в воздухе витает обещание Альваро Мартинеса защитить нашу семью, которое он не сумел воплотить в жизнь. Обещание защитить, во что бы то не стало. Обещание, которое не смог выполнить и дал мне новое — сделать что угодно ради меня, когда придет время. Мужчина сжал губы. Как бы ему не хотелось, вина передо мной время от время накатывала на него, от чего он столь преданно дружил со мной столько лет. Вина — вот что по-настоящему держало Альваро Мартинеса подле меня столько лет. Она же заставляла его выбирать мою сторону из раза в раза после всех моих ошибок и поражений. И раз уж мне суждено умереть, почему не позволить Альваро вздохнуть с облегчением? Это меньшее, что я могу сделать для него напоследок. — Боже, Тобиас… — Альваро прикрыл рукой рот, дабы не показать весь ужас минувших дней, который нахлынул на нас обоих. Альваро Мартинес намного сильнее меня. Когда враги взорвали его троих детей с женой, он нашел их и отомстил, но остался собой. Он нашел ради чего жить дальше. Ради Мартинес. А я… а я не мог найти ничего из того, что бы позволило мне зацепиться за этот мир. За собственную жизнь. Пока Альваро сумел выжить после отмщения, я умер, погряз в отмщении, как в зыбучих песках. — Хорошо, — согласился Альваро, пристав на мою просьбу. — Скажи мне лишь, почему это должен сделать Джерому? Почему мой сын, Тобиас? — Я… слишком сильно завинил перед ним. Уверен, Джером хочет убить меня и я дам ему этот шанс. Пусть выпустит всю злость и обиду. Это поможет ему двигаться дальше. Альваро неверяще прищурил глаза. — Не ври мне, Тобиас. Мы оба знаем: убийство оставит на нем несмываемый отпечаток. Я ухмыльнулся. Альваро понимал меня лучше любого в этом мире. Лучше меня самого. — Я оставлю подарок Рейнхольду перед смертью. Это будет его наследство от меня. — О чем ты говоришь? — не понял Альваро. — Какое наследство, Тобиас?! — Ты ведь знаешь, что я плохой человек, друг мой. Я хочу остаться им до конца. — Никто не рождается плохим, их такими делают. И ты не исключение, Тобиас. Время моей смерти подкралось незаметно. Я приготовился. Нашел официальный костюм. Выделил деньги на похороны и взял с Альваро обещание, что мое тело не отправят в Мюнхен в склеп Каттерфельдов. Моя последняя воля была ясна: я хотел умиротвориться рядом со своей семьей. На обычном городском кладбище рядом с Изабель и маленькой безымянной могилкой нашего сына. Также я запряг Альваро принести одну бутылку моего любимого коньяка из запасов семьи Мартинес напоследок. Все было готово. Оставалось меньше дня. Первый день собрания на охотничьих угодьях Мартинес. Я не хотел идти ко всем, предпочтя провести последние дни наедине с собой в доме, где кроме ужасной трагедии мы с Изабель прожили самые счастливые дни нашей жизни. Однако я не смог скрыть свою заинтересованность: я желал увидеть Джерома после того, как узнал о покушении на его жизнь. Мне хотелось посмотреть, все ли с ним в порядке. Хотя бы одним глазком. Я пришел как раз к его небольшому выступлению. На сцене стоял взрослый мужчина, совершенно не похож на того ребенка, которого я встретил почти что четырнадцать лет назад. Он вырос, возмужал и поумнел, но увы, недостаточно. Каждое его слово, каждое предложение, каждая мысль была заранее вложена в его голову Альваро, дабы загнать Джерома в угол. Тот самый ультиматум, о котором говорил мой друг. Джером еще не знал, к чему его склонят уже совсем скоро. Не знал, что Альваро заставит его дать ему внука. Не знал, что должен будет спустить курок приставленный к моей голове. Я собирался уйти сразу, как увидел, что Джером вернулся в объятья Рейнхольда. Их союз на данный момент был сильнейшим из тех, что находились сейчас в банкетном зале. Их союз был могущественней любой из присутствующих семей. И дело было не в деньгах или власти. Нет. Они были сильны, ведь их любовь и привязанность делала их непобедимыми. Если бы Изабель была жива, она бы стояла так же возле меня, как Джером возле Рейна. Мы бы выглядели юными возлюбленными, хотя обоим бы было за шестьдесят. Если бы Изабель была со мной, мы бы не докатились к подобному финалу… Если бы Изабель была жива… Взяв из подноса последний бокал, я нашел взглядом Альваро, идущего к Рейнхольду и Джерому. Они тихо переговаривались между собой, обговаривая дальнейшее сотрудничество Каттерфельдов и Мартинес, оставив меня за бортом. А после… я заметил взгляд парня на себе. Джером заметил меня, хотя я не желал быть увиденным. Я поднял бокал в его честь и залпом выпил его, прежде чем покинуть вечер. Я пил за Джерома Эванса. Пил за того человека, которым он стал. Пил за человека, которым ему предстоит стать. Мне не спалось. Несмотря на стойкий минус за окном, мне было невыносимо жарко. Душно. Я мучался от собственных воспоминаний, вгрызающихся мне в сознание. Я перебирал кусочек за кусочком собственную жизнь, пытаясь найти тот момент, когда потерял себя. Когда перестал чувствовать. Когда улыбка из искренней превратилась в вынужденной. Когда я забыл лицо Изабель. Когда я забыл ее смех. Ее касания. Ее последнюю волю… Ночь перед концом оказалась мучительной, а впереди еще был целый день. Утро я провел в одиночестве. Сходил к озеру, поохотился, приготовил себе последний завтрак. Время тянулось медленно. Я был готов отдать что угодно, лишь бы конец пришел быстрее. К обеду пришел Альваро и поставил обещанную на стол бутылку. — Не сейчас, — сказал мне друг, ударив по руке, когда я потянулся, чтобы открыть ее. Мы приготовили с ним обед из бутербродов, как делали в молодости после бурных вечеров. После обеда Альваро преподнес мне подарок. Сигареты. Те самые, из-за которых началась наша дружба. Мы выкурили всю пачку за раз. Точнее курил в основном я, покашливая от непривычки, а Тобиас взял у меня лишь одну. — Врач и так убьет меня за это ребячество, но я обещаю, что осилю сегодня еще один бокал твоей гадости, — скривился Альваро, показывая его отношение к моему любимому коньяку. С Альваро время потекло быстрее. Мы играли в карты, покер, несколько карточных игр, придуманных нами в молодости. Я выиграл несколько партий в шахматы, но проиграл последнюю. Иронично. Альваро не поднимал тему смерти. Он вообще не говорил о том, что должно было неизбежно случиться. И я понимал, что он молчит не только из-за меня. Он молчит, чтобы не расстраиваться самому. Моя смерть никогда не была легким выбором для него. Альваро попросил у меня некоторое время, чтобы поговорить с Джеромом перед тем, как все закончить. Ему нужно было поговорить с сыном о внуке и я прекрасно знал, что Альваро специально делает это именно сегодня, чтобы мое убийства запомнилось Джерому больше, чем предательство его отца. Чтобы одно событие померкло в другом. Я слушал их разговор, находясь за стеной. Джером сопротивлялся. Ему было противно от осознания, что его заставляют идти на этот шаг. Вряд ли он хотел детей после всего ужаса, который я принес в его жизнь, однако… у него нет иных вариантов. Если Альваро что-то хотел, он это получал. Добровольно или насильственно решать Джерому. Разговор сына и отца зашел в тупик. На сцене появился я и сразу же побрел к коньяку. Последней бутылку в моей жизни. Пока Джером отходил от шока, я пил. Пил и пил, пил и пил. Альваро снова ругался с Джеромом, пока я не остановил его. Все мои слова, казалось, летели мимо Джерома, даже когда я сказал, что он должен убить меня сегодня. Он не желал моей смерти. По крайней мере, не от своей руки. А потом Альваро поставил его перед выбором. Убить меня и получить подобие счастливой жизни с Рейнхольдом и детьми или же не спускать курок и никогда больше не увидеть Рейнхольда. Джером сомневался, но в итоге принял правильное решение. Он взял у Альваро дрожащими руками пистолет и направился ко мне. Я в последний раз кивнул Альваро, попрощавшись. В помещении не осталось никого, кроме нас двоих. Джерома трясло. Зрачки расширены. Нижняя губа предательски трясется. Парень находился в шоковом состоянии. Не всегда тебя заставляют убить человека, который желает этого. Не всегда твое первое убийство — это человек, которого ты ненавидишь, но в котором раньше видел отца. Да, я знаю, какие чувства гложат Джерома. Я тоже его люблю, как своего потерянного сына… По крайней мере, пытаюсь себя заверить, что это любовь. Что я все еще чувствую хоть что-то. — Почему я?.. — спросил у меня Джером в который раз. Его вопрос остался без ответа. Альваро я сказал, что это подарок для Рейнхольда и не соврал. Я действительно плохой человек, родился или сделали меня таким — не важно. У меня нет сердца. Нет души. Нет совести. Я не подвластен любви. Состраданию. Сопереживанию. Прощению. Я — сгусток пепла, разносящийся ветром после трагедии, произошедшей десятки лет тому. Я — опалые листья, сгнивающее в грунте, пока от них не останется ни следа. Я — черная дыра, умеющая поглощать свет и возвращать лишь разрушения. Я — руины, которые подлежат сноске в скором времени, дабы на них взросло что-то новое, живое и настоящее. Я — отзвучие трагедии, в которой умерли трое: молодая девушка, ребенок в утробе и юный, наивный парень, пытавшийся сберечь их, пойдя против силы, которая не была подвластна ему. Я — волна от взрыва, несущая разрушения и смерть на сотни километров… Я — много чего, но не живой человек. Я существовал ради памяти тех, кто не требовал, чтобы их помнили. Тех, кто желали мне счастья, а не саморазрушения. И если мне суждено сегодня завершить свою жизнь, я желаю сделать это так, как считаю нужным. Так, чтобы моя месть продолжала жить. Чтобы то, на что я потратил остатки своих лет, не было просто забыто и закопано вместе с моим телом. Я хотел, чтобы встреть Райлана на той стороне, я бы посмотрел ему в глаза с гордо поднятой головой: перед концом мне все же удалось уничтожить все его наследия и его драгоценного сына. Не убить, чего бы не желала Изабель, а забрать у него то драгоценное, что я мог. Счастье с Джеромом. Моя месть, мой последний ход в этой бесконечной шахматной игре, мой последний подарок Рейнхольду — это Джером после того, как выпустит пулю. Человеку, который всю жизнь пытался отстраниться от преступного мира, будет невозможно забыть кровь на своих руках. Джером не сломается, я уверен. Он станет кем-то другим. Сильнее, старше и мудрее. Рейнхольд не сможет не заметить это. Каждый раз, когда Джером будет уходить в мысли, когда он будет засыпать в его объятьях, когда будет с их детьми и даже с ним самым, он будет вспоминать меня. Это мой последний подарок для Рейнхольда. Он никогда впредь не будет счастлив настолько, как был в те дни, когда вернул себе Джерома после Венеции. Те два месяца с его ласковым и невинным Джеромом он будет до конца жизни вспоминать, как лучшие, ведь более его маленький мальчик, которого он полюбил за эти невинные глаза, не будет невинным. Ему придется свыкнуться с мыслью, что того Джерома не вернуть. Холодный металл пистолета уткнулся мне в лоб. Справедлив ли подобный конец для Джерома? Нет, но иных способов повлиять на Рейнхольда напоследок у меня нет. Джером — любовь всей его жизни. Джером — его наибольшая сила, но и равноценная слабость. Так, как я не могу уничтожить Джерома из-за Альваро и своей собственной привязанности, остается лишь посеять в нем зерно, которое после того, как прорастет, не позволит сыну человека, забравшего у меня все, чувствовать непомерное счастья. — Finita la commedia? — последнее, что спросил у меня Джером. Его темные теплые глаза цвета горячего шоколада начали приобретать холодные нотки. Рука больше не тряслась, а ровно держала пистолет. Джером был готов. — Finita la commedia, — ответил я, в последний раз выдавив из себя улыбку. Тело расслабилось. Бесконечный поток мыслей прекратился. Я смотрел в глаза Джерому, и не видел в них ничего из того, что было там четырнадцать лет назад. Он ломался, превращаясь в то, чем я желал его видеть, — в вечное напоминание моему племяннику обо мне. Последним, что я услышал, был звук вылетевшей пули, пронзающей мое тело, смешанный с тихим смехом Изабель. Ее светлый, тихий голос, рисующий в моей памяти давно позабытые образы, прежде чем мои глаза закрылись навсегда. Вопреки всему, моя месть свершилась.