Milk&Blood

У упомянутого ранее пресловутого элитного жилого здания останавливается весьма себе представительного класса автомобиль, и из него показывается талантливый артист, любимец публики и просто очаровательный джентльмен — Бён Бэкхён. Он весь сияет: костюм с блёстками, на веках подводка, приправленная тенями, лакированные новенькие туфли с блестящими пряжечками. На самом деле он просто пожелал остаться в концертном наряде — видите ли, сегодня ему хочется выделяться. Как велите, хозяин-барин, — будь по-вашему. — Господин Бэкхён, Вас проводить? — навязчивый менеджер семенит за ним, попутно подавая какие-то бумаги в ответ на протянутую руку. Он смотрит на певца учтиво, даже с каким-то благоговением. — Я, по-твоему, свою квартиру не найду, что ли? Бэк отвечает раздраженно — ему никогда не нравился его менеджер До Квансу, и он уже давно просит поменять его. Но в агентстве упорно твердят: «Позже, господин Бён, позже». «Пока настанет ваше позже, я уже расторгну с вами контракт», — в последний раз ответил им певец. Кажется, тех эти слова слабо затронули — директор агентства просто проводил Бёна непонимающим взглядом. — Найдете, просто… — До тушуется. — Может быть, Вам будет нужна помощь. — Он бубнит себе под нос, мимолетом заглядываясь на филейную часть исполнителя. — Вали домой, Квансу. Вы тоже свободны, — крикнул он водителю, помахав ему ручкой. Он, в отличие от «прихвостня», как называл его сам Бён, адекватный. Пока Бэкхён отмахивался у подъезда от навязчивого помощника, который, почему-то, не помогал, а только мешал, ко спуску в паркинг подъехал солидный черный внедорожник — огромный, с грубо звучащим двигателем и звуками довольно тяжелого рока из салона. — Тогда сообщите, в какой день мне ожидать Вас здесь? — Квансу благоговейно смотрит на Бёна, что повыше его самого даже со своим средним ростом. — Я отправлю тебе смс, — рычит Бэк. — Все, уходи. Юноше наконец удается скрыться за массивной серой металлической дверью подъезда. Тем временем мужчина из загадочной черной машины поднимается на лифте с подземной парковки и заходит через специальный вход, ведущий оттуда в подъезд. Бэкхён в это время как раз дожидается лифта. Ожидание лифтов в высотках — дело томительно долгое, поэтому Бэк, поздоровавшись в ответ на короткое «Добрый день» от мужчины, успевает тайком разглядеть его: в пальто шоколадного цвета поверх чёрного делового костюма, в дорогих ботинках со слегка заострёнными строгими носками и с тонким кожаным кейсом, изящную серебристую ручку которого цепко обхватывает венистая кисть руки. Наконец дождавшись лифта, молодые люди вошли вдвоем — мужчина пропустил юношу вперед. Бён нажал кнопку с цифрой «29», а незнакомец после — не нажал ничего. «Интересно, кто он такой? Выглядит загадочно. И почему ничего не нажимает? Боится, что ли?» — подумал Бэк и издал тихий смешок. Ему стало интересно, что же будет делать незнакомец, когда попадет на двадцать девятый этаж. Узнает это Бэк достаточно быстро — минуты через четыре, когда только лифт доберется так высоко. Тихо отворив для них свои створки, первым машина выпустит мужчину в пальто, а уже потом — юношу в костюме. Мужчина введет код в замок двери напротив бёновой квартиры и скроется за ней — массивной, такого же приятного цвета капучино, как и у него самого, металлической. Это непременно озадачит Хёна — это, оказывается, его сосед. И он такой… таинственный? Уже примерно с две недели Бэк с удовольствием обживается на новом месте: в просторной светлой квартире с дорогой мебелью и замечательным, слишком пришедшимся ему по душе, видом из окна. Вот только с соседом все никак не удается подружиться — сколько бы ни встречал его Бэк на лестничной клетке, сколько бы ни заговаривал с ним в лифте — бесполезно. Мужчина был холоден и закрыт, казалось, как в капсулу, от любого внешнего воздействия. И даже воздействие яркого, харизматичного, невероятно обворожительного юноши не оказывало на незнакомца ни малейшего влияния. Бэкхёну, по правде говоря, даже и не было бы дела до мужчины, если бы однажды он мельком не увидал в его глазах до боли знакомого следа — следа тоски от глубоко одиночества. Подобный он встречал очень-очень редко у других и постоянно — в собственном зеркале. Это и пробудило в нем интерес — узнать, что же такое одиночество еще для кого-нибудь, кроме него самого? И если Бён в своем одиночестве — берёза в чистом поле — такой же волнующийся при каждом порыве ветра (временами он довольно тяжело переживал беспросветное уединение), то сосед ему показался надежным крепким дубом — его, казалось, ничего не способно задеть и даже затронуть, он, как мощное дерево, уже совсем укоренился в образовавшихся вокруг него условиях. Да, Бэк, мы поняли, что ты видишь людей практически насквозь, ведь при анализе обстоятельств мужчины ты почти не допустил ошибок, вот только пока что в условия таинственного соседа тебе вход воспрещен. Потому что ты поселился по соседству с главным мафиози города — Пак Чанёлем. В один из дней, когда Бёну должны были доставить огромный куст в горшке, чуть ли не дерево (иметь такое растение дома — мечта исполнителя и, как только он увидел его в наличии в одном интернет-магазине, то сразу же поспешил заказать, ведь этот экземпляр — невиданная редкость), он, конечно же, проспал визит курьера, и ни консьерж, ни курьер, не смогли до него дозвониться. Посему ими двоими было приятно решение оставить посылку на первом этаже, у консьержа, который ответственно обязался передать ее юноше в целости и полной сохранности. И когда хваленая звезда проснулась, привела себя в надлежащий для обеда (время ведь уже далеко не утреннее) в ресторане вид, и спустилась со своего двадцать девятого этажа, консьерж, учтиво поклонившись, предложил ему забрать доставленное растение. Бён, будучи совсем не в настроении подниматься обратно, пообещался унести его прочь, как только вернется, заверив, что произойдет это совсем уже скоро. Его отсутствие и в самом деле продлилось не более двух часов — после обеда он зашел в супермаркет, дабы пополнить запас продуктов в доме, и вышел оттуда с двумя солидными пакетами. Подъезжая к дому на такси, он мельком увидал, что на паркинг сворачивает уже знакомый ему черный автомобиль. Этому значения он не придал, больше сконцентрировавшись на том, что консьерж только-только вышел из подъезда и закурил сигарету, а значит, попросить его о помощи с растением Бэк не сможет. Всерьез задумавшись, он сам не заметил, как заплыл со своими пакетами в подъезд, в который поднимался с паркинга и уже примелькавшийся ему сосед. «Вот и идея», — подумал Бэкхён и, постаравшись установить зрительный контакт, заговорил максимально приветливо, хоть и слегка фальшиво: — Добрый день, сосед. — Добрый, — буркнул в ответ мужчина. — А я, вот, растение заказал, — Бэк указывает подбородком на куст в громоздком горшке, завязанный сверху пакетами. — Это хорошо. Растения в доме — всегда уют, — отговаривается мужчина, подходя к лифту и мельком, даже как-то робко, взглядывая на стоящего рядом с кустом соседа. Не сказать, что ему неинтересно — наоборот, молодой человек сразу привлек его внимание, еще тогда, когда они впервые оказались вдвоем в лифте. Первое, что запомнилось Паку в новом соседе — его парфюм. Расползшись тогда по лифту, запах, будучи совершенно особенным, таким, коих Пак не встречал никогда, навсегда остался в его памяти. Второе, что его тронуло — бархатный голос. Удивительный и, признаться, чарующий тембр, заставил его даже задуматься о соседе на пару минут. Но все мысли о каких-то новых знакомствах Чанёль отгонял от себя с усиленной интенсивностью, ведь он знает, что далеко не всем по зубам, а посему уверен, что даже пытаться не стоит. Быть может, в каких-то местах его подход слегка жёсток, что выливается в нежелание подпускать к себе кого-либо и чересчур холодное отношение к людям. Например, к ни в чем неповинному новому соседу. — Не поможете? С растением. — Бэк удивленно ведет бровью и показывает на горшок свободным от ручек пакета пальчиком. Чанёль никогда не находится рядом с чьей-нибудь проблемой и двух минут. Поэтому и сейчас он, даже не вникая в просьбу, на автомате отказывает. — Я спешу, — он отворачивается к лифту, на экранчике над которым уже светится цифра «2», и, когда наконец створки отворяются, входит. Ему не совсем повезло, потому что от соседа так просто сбежать не удалось — Бён ринулся за ним, намереваясь, коль сложилась такая ситуация, отвезти домой для начала хотя бы пакеты. — Знаете, — начал Бэкхён где-то на четырнадцатом этаже, — ужасные манеры. Вам не стыдно сейчас ехать со мной в одном лифте? Мы живем в цивилизованном обществе, и то, что вы с кем-то не знакомы, не мешает вам оказать помощь. Тем более, когда вас просят. Я ведь только въехал в квартиру по соседству, нам еще предстоит пересекаться. Неужели вы думаете, что можно так просто ото всех отмахиваться? — То, что я не занес ваш горшок, — ворчит Пак под нос, — еще не делает меня плохим человеком. — А, по-моему, как раз это — первое, что делает вас таким. — Вы слишком самоуверенны, — бросает Чанёль, когда отговариваться уже нечем. — Быть может, вы не знали, но в этом мире лучше полагаться только на себя. — Я-то уж как раз знаю. Но вы после этого, — Бён щурит глаза и готовится выплюнуть что-то однозначно едкое, — я даже не могу подобрать… Он задумывается, а когда лифт сигнализирует о прибытии на нужный этаж, небрежно бросает: — Чурбан, вот вы кто! — и с гордо поднятой головой направляется к своей двери. — Тоже мне, садовод нашелся, — Ёль все так же ворчит и, слегка ссутулившись, на автомате просачивается в собственную квартиру. Бэкхён еще раз спускается на первый этаж, куда уже вернулся консьерж, который теперь имел возможность оказать певцу помощь с растением, ставшим камнем преткновения между двумя соседями, живущими в квартирах напротив, которые располагаются на одном этаже. Из-за премиум-класса и размеров квартир, их, кстати, на этаже всего две. Почему Пак не помог соседу с растением? Ведь, казалось бы, такое простое дело, совсем легкое для сильного благородного мужчины. Все очень незамысловато: позади была тяжелая ночь на «работе» — разборки с немалой группой бандитов-отшельников; ему хотелось залечь в ванну минут на сорок, а потом включить передачу о рыбалке или добыче полезных ископаемых, расслабиться перед телевизором за сигарой и закрыться от всего мира примерно до завтрашнего утра. А от ангельски красивого вкусно пахнущего соседа отгородиться хотелось почему-то еще больше. Сейчас он еще вряд ли понимает, что плохое можно уравновесить хорошим, и удрученность от тяжелых событий можно разогнать улыбкой, подаренной тебе за твою помощь и отзывчивость. Ничего, Пак Чанёль, ты еще обязательно не раз в этом убедишься. А пока попытки юноши развить дружеские отношения с мужчиной закончились. Когда они пересекались в доме, Бён даже не взглядывал в сторону Ёля, не говоря уже о приветствии или попытках завязать разговор; иногда даже фыркал, стоило только Паку появиться на горизонте, что ему, несомненно, не прельщало. Flashback: Когда-то, будучи еще в довольно юном возрасте, Пак Чанёль убил главу самой почитаемой преступной группировки в Сеуле. Застрелил, после того как Рен (так его называли) принизил достоинство Пака, обозвав лопоухим переростком (сам Рен был низким — всего 160 сантиметров). Это случилось тогда, когда Чанёль и его друг Ким Минсу возвращались с мото-заезда и наведались на заправку. В то же время там оказался и Рен, заглянувший для того, чтоб заправить свой спорткар. Чанёль тогда носил при себе оружие по поручению отца, ведь конкуренты в то время хотели отравить жизнь старшему Паку любым способом, поэтому кругом могли подстерегать нежелательные люди, а от телохранителей сын отказывался. После того заезда Ёль был горько разгневан: что-то пошло не так, его кроссовый мотоцикл вышел из строя, и поэтому он остался на одном из последних мест, в то время как привык занимать только первые. Это был удар по его решительности. А тут еще и какой-то коротышка начал набрасываться из-за того, что «понаставили тут этой груды железа». — Мы же на заправке, — отвечал Чан. В тот вечер ему очень хотелось выплеснуть накопившиеся негативные эмоции. — Что ты там гавкаешь? — Рен подошел к нему и достал пистолет — пригрозить детям, шокировать их. — Лопоухий переросток. Да, по-детски, да, глупо, но Ёль тоже достал револьвер. И опередил Рена с выстрелом. Это было первое его убийство. И последние слова импульсивного мафиози. После этого случая прежняя группировка очень быстро распалась, а убийство такой важной шишки сыну очень богатого человека, конечно же, сошло с рук. С одним-единственным последствием… О нем немногим позже. — Невероятно… — тихо произносит О Сехун, уставившись в одну точку, сидя рядом с Пак Чанёлем в его кабинете и попивая вместе с ним виски. — Известие о четырёх жесточайших убийствах в Сеуле пронеслось по всей стране. Все они произошли вчера ночью. Такого не происходило три года, босс! — он обеспокоенно взглянул на Пака. Тот усмехается, раскачивая стакан в воздухе по кругу так, что льдинки в нём приятно постукивают о стенки. — Эрнест вернулся, — отвечает он тихим голосом. — Интересно, что же привело его сюда спустя такое долгое время? — Мы же не сунемся узнавать, босс? — Сехун волнуется, и не напрасно. Но Чанёлю бояться нечего. — Встреча уже назначена. Сегодня вечером в клубе «Night King». — Как? — ассистент округляет глаза от удивления. — Вы сами назначили? — Я не мог не назначить, — пожимает плечами директор. Он спокоен. Flashback: С Эрнестом Чанёль был знаком со старшей школы. Они даже состояли в романтических отношениях, если, конечно, это можно было так назвать. Между ними порой вспыхивали приступы страсти, когда Пак брал Гиммлера везде: в пустом спортзале школы после уроков, на кухне у кого-то из них дома после занятий математикой, в туалете офиса отца Чанёля и в других самых необычных местах. А вот после того, как Пак почти случайно грохнул главу сеульской мафии, всё изменилось: Эрнест принялся настаивать на том, чтоб и самим им сделаться бандитами, занять приличные места в преступном мире, а со временем и до авторитетов вырасти. И он действительно стал делать для этого всё: вливался в разные тусовки мелких бандитов, общался с наркоторговцами и пытался завоевать расположение людей «по ту сторону закона». Но у него не получалось, ведь все то и дело говорили о «каком-то подростке Пак Чанёле, который убил самогó Рена», и раздумывали, что же теперь со всеми ими будет, ведь Рен всех их покрывал. И однажды, когда Эрнест сидел с не самыми последними по значимости бандитами в их месте сходки — кабаке в тёмном дворе на окраине города (удивительно, как его вообще туда пустили?), и внимательно слушал их разговор, один из них сказал: «нужно что-то решать с главой. Ведь если пустим всё на самотёк — станет худо, дела в руки возьмёт какой-то внезапно вскочивший поди знай откуда ноунейм, и всё испортит. — А этот Пак Чанёль? — вступил в беседу главарь местной компашки. — Что за тип? Пока все думали над этим вопросом, Эрнест охотно заговорил: — Я знаю Пак Чанёля. Мы учились в одной школе. — Все присутствующие перевели на него заинтересованные взгляды. И даже бармен кабака, тихий юноша, О Сехун, кажется. — Я его очень близкий друг. — Ассистенты Рена говорили нам, что он суровый — и на вид, да и так… Слушай, а ты сможешь его сюда привести? — Хотите с ним разобраться за смерть Рена? — спросил Эрнест. Без сомнений, даже в таком случае он бы привёл Чанёля, только бы ему досталось какое-нибудь местечко в банде. — Нет, мелкий, — сурово отвечал главарь, приподнимая бровь со шрамом. — Мы хотим с ним достойно перетереть и объяснить, что, по понятиям и без различных нюансов, убийца головы занимает место головы. — Наверняка он откажется от этого! — Эрнест махнул рукой и противно рассмеялся. — Давайте я, как приближенный к нему человек, так уж и быть, займу это место. — В субботу в такое же время мы снова будем здесь. И ты знаешь, что делать. — Бандиты его даже не восприняли всерьез, лишь повторившись в требовании. Вот так со временем, можно считать, что отчасти с эрнестовой подачи, Чанёль и взошел на престол «головы». Хотя, наверное, и так бы взошел, даже без содействия «товарища» бандиты бы всё равно его нашли и предложили законно полагающуюся должность. Только вот Эрнеста своей правой рукой он почему-то не назначил — это место занял бармен из кабака, в который Ёль тогда явился. Отличный парень, с которым они хорошенько разобщались и сладились. Оба были интроверты, любители джаза, дорогих сигарет, и имели еще немало общих черт. Пак увидел в нём надёжного человека и решил, что не стоит О Сехуну томиться в этом тёмном прокуренном помещении с низкими потолками. Эрнеста сей поворот, естественно, привел в ярость, он, собрав вокруг себя компашку из мелких бандюганов, намерился конкретно портить Чанёлю жизнь. Но к тому времени глава уже привык к своему новому месту в обществе и знал, что делать в подобных ситуациях, а посему вся вражеская шайка очень скоро была мертва — всех расстреляли в присутствии «главаря». Тот, в свою очередь, постарался ранить Пака в плечо (не вышло — оружие он может и прикупил самое навороченное, только вот пользоваться так и не научился) и сбежал с прострелянной ногой. Больше его никто не видел, как стало теперь известно, на протяжении трёх лет. С тех пор Пак Чанёль так и живёт, он привык, втянулся. Вошел ли он во вкус? Нет. Он никогда не хотел для себя такой жизни, и если бы он тогда был умнее, то всеми силами пытался бы отказаться от данной «должности», и жил бы себе спокойно, трудясь в бизнесе отца. Возможно, когда-нибудь он прекратит тратить свою жизнь и свои нервы на эти дела, «отречётся от престола», назначив на него кого-нибудь более бойкого, а сам заживёт спокойно. Но это потом. А сейчас имеем то, что имеем. Вот и то самое последствие — издавна существующее в преступном мире законоположение: «убийца головы занимает место головы». В Сеуле 11 РМ. Ночной город оживлён, а самый престижный ночной клуб города «Night King» — тем более. Богачи и знаменитости обожают проводить здесь уйму времени: кто-то хочет просто выпить, потанцевать и покурить дорогие сигары в компании друзей элитного круга или гордом одиночестве, наблюдая за людьми, кто-то — познакомиться возможно со своим будущим спутником жизни, а кто-то — снять дорогую девочку (или мальчика) на ночь. Да, здесь, как и в любом ночном месте, проституция занимала не самое последнее место, единственным отличием был наивысший её уровень.   Чанёль и Сехун сидят в VIP-ложе и ждут некоего Эрнеста Гиммлера, наблюдая за тем, как в соседнюю справа ложу то и дело мотается официант. — Кто же там засел? — интересуется ассистент скорее риторически, дабы разбавить томительное и, откровенно говоря, не предвещающее ничего доброго ожидание. — Наверное, какой-нибудь привередливый богач, — доносится глухой ответ из уст директора, а вслед за ним — скептичное пожатие плечами.   Вскоре в уютной ложе с приглушённым синим светом появляется молодой человек по имени Эрнест: невысокого роста и умеренного телосложения, со светло-русыми волосами, но тёмно-коричневыми азиатского разреза глазами. Одет спокойно и не вычурно: в рубашку цвета тёмный беж, чёрные брюки и каштанового цвета пальто. В общем, то сын немца и кореянки — молодой человек привлекательной наружности, но совершенно гнилого нутра.   — Здравствуй, Чанни. — Глаза Эрнеста злобно сверкают, а на губах красуется двуличная усмешка. Чанёль кивнул, бросив на вошедшего мимолётный взгляд и скупо улыбнувшись уголком губ, будто не с ним они не виделись три года, и будто не они вдвоём провели немалое количество времени в студенчестве. — Как видишь, я пришел один, — Гиммлер пожимает плечами и подбородком указывает на Сехуна. Он желает остаться наедине с Чанёлем. — Жди в соседней. Только не пей больше, тебе еще домой меня везти, — директор взглянул на ассистента. Тот кивнул, молча удалился и расположился в соседней слева ложе.   А в соседнюю ложу справа тем временем снова побежал официант, бережно удерживая в руках какое-то однозначно изысканное блюдо.   — Как жизнь? — Эрнест сел напротив Чанёля, откидываясь на спинку кожаного дивана. Он посмотрел на стол, на котором стояла бутылка рома. — Это для нас? — усмехаясь и не дожидаясь ответа, гость разливает напиток по двум стаканам. — Почему ты снова здесь? — Чан удостоил наконец собеседника взглядом, который до сих пор был устремлён в печатку на собственном пальце. — А я тебе помешаю? — наигранно удивляется Гиммлер. — Почему ты здесь? Назови мне причину, — недовольно цедит Пак сквозь зубы. — А разве я не могу просто навестить страну, родом из которой моя мать, да и в которой сам я очень долго жил? — Ты никогда ничего не делаешь просто так. — Почему это не делаю? Я, вот…   Гнев совершил маленький шажок за пределы контроля, и Пак с силой ударил кулаком по столу. Эрнест не шевельнулся — он привыкал к выходкам этого человека годами.   — Не стоит на меня злиться. Я прилетел к тебе, — парень степенно кивает куда-то в сторону, держась еще пока чинно. — Не ври. Ты не вспоминал обо мне три года. — Нет, все это время я помнил о тебе. Честно, Чанни. — Ты вернулся не из-за меня. Что тебе нужно в Сеуле? — Не что, а кто. — Гиммлер уже, кажется, наигрался в отмазки, поэтому решает ввести давнего товарища в курс дела. — Кто? — Чанёль посмотрел Эрнесту в глаза. — Тебе нужен явно не рядовой человек. Кто же? — басит он. — Бён Бэкхён. — Эрнест отпивает из стакана. — Звезда высокого уровня. Я прилетел, чтоб его присвоить.   Пак Чанёль на мгновение задумался. Тем временем из соседней ложи выплыл юноша. Он был непомерно пьян. Возле места Пака и Гиммлера он, встретившись с официантом, пробормотал: «Я позабыл, в какой стороне у вас тут уборная». Язык его заплетался, а лица не было видно из-за царящего повсеместно полумрака. Официант указал ему направление и поспешил удалиться, потому что именно этот гость небывало измучил его за сегодняшний вечер. — Голос знакомый. — Эрнест пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить. — Слишком знакомый. Но ладно. Выпьем? — предвкушающей искрой врезается он во взгляд давнего товарища. — Только потому, что здесь делать больше нечего, — ведёт головой тот. Он, в отличие от бывшего товарища-чудака, сразу узнал голос — тот самый, бархатный, который есть только у его соседа, несносного садовника.   С тостом Эрнеста «За встречу» оба осушили стаканы. А потом еще, и еще, и еще. Так и забросили тему о причине визита молодого человека.   Уже совсем скоро Чанёль с Эрнестом торчали у писсуаров, кое-как удерживая равновесие, но в разы лучше удерживая достоинство. В этот момент из кабинки выполз юноша, чье лицо было узнаваемо почти по всей Южной Корее — очаровательный певец Бён Бэкхён. Он подошел, шатаясь, к зеркалу, висящему над раковинами, посмотрел на себя, а заодно и сполоснул ручки. Парни покосились на него, но их затуманенные алкоголем глаза донельзя поздно по крайней мере приблизительно распознали в госте того, кем он является. Когда тот вышел, шаркая по полу дорогими ботинками, каждый из них, зажмуриваясь и следом несколько раз моргая, сделал выводы:   — Он похож на Бён Бэкхёна, — подметил Эрнест, важно подняв кверху указательный палец. — Он похож на моего соседа, — пробасил Чанёль.   Вечер этот подходил к концу сумбурно и безобразно: Эрнест напрашивался к Чанёлю на ночёвку, лез к нему, то и дело пытался поцеловать и расположить к чему-то большему; в ответ его только лишь отталкивали, всячески матеря, и уже не скрывая ненавидели; Бэкхёна в это время выворачивало наизнанку в той самой кабинке той самой уборной, затем он лил слёзы у того самого зеркала, враждебно глядя на отражающегося человека и испытывая к нему отвращение за то, что сегодня он так напился. Все трое покинули ночной клуб одновременно, но никто никого не заметил: Чанёля дождался ассистент, Эрнест отправился в свой любимый бордель, находящийся совсем неподалёку, а Бэкхён сел в свою машину, в коей его уже ждал водитель, и аккурат по маршруту следования которой поехал внедорожник Пака. А совсем скоро Бён и Пак встретились на лестничной площадке: Бэк шатался и пытался открыть дверь, что никак не хотела поддаваться, а Ёль в это время выходил из лифта. Он покосился на певца, а тот как смог, так и сфокусировал взгляд, которым окинул с ног до головы, затем скривился и, пробормотав что-то вроде «Снова этот невежа меня преследует», продолжил возиться с дверью. Чан не хотел предлагать помощь, совсем-совсем, а поэтому молча скрылся за дверью своей квартиры, после с минуту из дверного глазка зачем-то следя за тем, чтоб несносный сосед благополучно попал к себе домой.