Milk&Blood

Вечером Бэкхён напросился в соседний номер с предложением посмотреть фильм. Директор охотно согласился, ведь, стоит признать, ему уже недоставало компании юноши. К середине какого-то боевика, случайным образом ими включенного, Бэк уже дремал: сначала откинувшись на спинку дивана, а затем удобно устроив ноги на коленях Чанёля, а голову — на его плече. Вольности, подобные данной: уложить голову директору на плечо в автомобиле, использовать его предплечье в качестве опоры, спускаясь по крутым ступенькам, а теперь, вот, и такое – фактически занять пятьдесят процентов его тела собственным, юноша позволял себе с чистой совестью, ведь чувствовал, что можно, что директор не оттолкнет его, что он совершенно спокойно относится к допущению подопечным такой его прихоти. И он был прав. Чанёлю, поначалу дёргавшемуся каждый раз, как только его касалась хоть какая-то часть Бёна, постепенно начинало прельщать такое внимание, нравилась заинтересованность в нём столь видного, очаровательного юноши и, откровенно говоря, радовало то, что он не противен Бэкхёну из-за трений, возникавших поначалу исключительно по вине старшего. В таком положении Пак абсолютно с радостью досмотрел фильм, а затем еще долго не желал вставать с дивана, щелкая пультом и переключая каналы в случайном порядке. Вопрос о том, где разместить гостя, не выходя за пределы номера, проблемой для него не стал, ведь в этом люксе рядом с одной кроватью стояла вторая, точно такая же. Её должны были унести в один из номеров, в котором она и была предусмотрена (а не здесь второй), но не успели, так как туда сразу же заселился младший господин и никто не посмел нарушать его покой. Это, как оказалось, вышло только на руку. Поэтому он аккуратно перенёс юношу на руках, и уложил на нее, а сам лёг по соседству, и, прежде чем уснуть, еще долго-долго любовался чертами изящного личика и наблюдал за тихим сном хрупкого на вид создания, пока еще не до конца осознавая свою зарождающуюся очарованность им. Утром младший господин проснулся первым, под будильник — в 7:30. Уже с самого начала дня можно было приступать к репетициям и съёмке, так что, подождав 10 минут, он подошел к соседней кровати и стал шепотом будить Бэкхёна. Долго делать этого не пришлось, так как младший всегда спал очень чутко, а поэтому почти сразу открыл глаза и недовольно заговорил: — Что случилось? — Пора уже вставать, — тихонько отозвался старший. — Я еще не хочу вставать, — спросонья неконтролируемо громко воспротивился Бэкхён. — Но пора, — мягко настаивал Ёль. — Не пора, я еще не хочу! — повторившись, младший недовольно махнул ногой, с головой накрылся одеялом и отвернулся от директора. «И, наконец, я понимаю, что именно он имел в виду, когда говорил о том, что порой его приходится хорошенько побудить» — подумал Чан, почесал затылок и вышел в гостиную номера, чтоб заказать по телефону завтрак (и, конечно же, не причинить дискомфорта телефонным разговором вредине в спальне). Пообещались подать через полчаса. В это время директор еще прилёг в постель, так как ему самому не очень-то и хотелось с такого часа сразу браться за дела, к тому же, с остаточными явлениями недуга. Спустя сорок минут Бэкхён проснулся. Пищу уже подали, а Чанёль не ел — сидел на своей кровати, смотрел в окно и ждал его. — Доброе утро, господин Пак. То есть, Чанёль. — Бэкхён почесал голову, шевелюра на которой так по-утреннему растрепалась. — Доброе, — откликается Чан, переводя взгляд на заспанного, и улыбается. Он совсем не сердится на то, что, будучи разбуженным, Хён слегка на него прикрикнул. Бэкхён осмотрелся. — Я уснул у Вас? — Да. Хорошо, что здесь есть эта кровать — не пришлось переносить тебя в твой номер. — Старший старается выглядеть таким же безразличным и как можно более равнодушно подать такой негласно сокровенный жест. — Так Вы меня принесли на эту кровать? — Бён изумляется, чуточку сомневаясь в том, что тот, кто когда-то отказался занести цветок в лифт и тот, кто сейчас перед ним — один и тот же человек. — Принёс, — Паку все же слабо удается скрыть тот трепетный, почти прозрачный, восторг, который плещется на уровне грудины, когда он вспоминает вчерашний вечер. — Спасибо, что не будили вчера. А то знаете, как это, могли бы и велеть отправляться к себе. «Мне только в радость было тебя не будить, ничего не велеть и перенести в соседнюю постель» — тут же думается Чанёлю. — Тебе что-то нужно? — интересуется директор. — Да, стакан воды, если можно. — Хён садится в кровати и потихоньку загружается, а Чанёль в это время ввозит в комнату целый сервировочный столик с завтраком, смешно ссутулившись над ним, низеньким. — Вы на меня не ругайтесь за то, что проспал, — заговорил певец за приёмом пищи. — Я уже отвык рано вставать. — Ничего страшного, — спокойно отзывается Ёль. — Сон никогда не бывает лишним. — Как Ваше здоровье? — Очень неплохо. Я почти окончательно окреп. После неспешного завтрака молодые люди принялись готовиться к съёмкам, которые начались уже скоро, а проходили, нет, казалось, пролетали, быстро и качественно: Бэкхён очень старался, и съёмочная группа проявляла всё своё мастерство. А младший господин… он тайком любовался своим волшебным подопечным, и удивлялся, как можно быть настолько сияющим, и как он сам может так неумолимо таять при виде этого ангела. — Господин Пак. — Вскоре к Ёлю подошел Сехун и, отведя его в сторону, принялся тихо уведомлять. — Из офиса передали, что заходили люди из «Rose Wine». Они хотели… — он запнулся и с лёгким недоумением продолжил, — выкупить у Вас Бэкхёна. — Пусть хотят дальше, — сразу же находится со спокойным ответом Пак. — Ну что вы, ребята? — Вскоре в диалог бесцеремонно вклинивается абсолютно счастливый Минсу. Таковым его делает, несомненно, присутствие здесь Бён Бэкхёна. — Отлично. — Пак приветствует легкой улыбкой — условно. О следует его примеру. — Как твоё здоровье, Пак Ёль? — Иду на поправку, — заверяет директор. — Пройдёмте на площадку, джентльмены. Вечером были посиделки — ужинали все вместе: Чанёль, Минсу, их отцы, Бэкхён, Сехун и съёмочная группа. После же все разошлись — кто куда. Бэкхён взял с собой слабоалкогольный сладкий коктейль и умотал на пляж, на котором, как выяснилось, не было больше ни души, чему он обрадовался, ведь ему совсем не хотелось ни ощущать на себе пристальные взгляды, ни поддерживать малоинтересные беседы. Совсем скоро он вошел в воду, которая оказалась тёплой и очень мягкой. Полежав немного на мели, решил поплавать, хоть и давалось это не очень умело. Океан раскрывался перед ним бирюзовой бесконечностью, которая где-то далеко-далеко брала за руку смутную непроницаемость темного звёздного неба. Волны ласкали его тело, разморенное лёгким алкоголем после продуктивного дня, а звёзды рассказывали очень интересную сказку, пока Бэк лежал на спине, отдавшись крепким рукам воды и смотрел, смотрел, долго смотрел и слушал сказ россыпи небесных тел, растворяясь в неге такой интимной целостности с самим собой. В этот момент за ним наблюдали не только звёзды. Младший господин тоже вышел на пляж и с бутылочкой виски расположился на шезлонге, соседнем с тем, на котором лежали вещи Бёна. — Как тебе вода? — интересуется Чанёль, когда он подходит ближе. — Прекрасная, — слегка улыбается певец, не стесняясь глядя старшему в глаза. Отчего-то очень приятно снова видеть директора. — Только Вам не стоит купаться! — сразу же важно указывает он и располагается на шезлонге рядом. — Болеете ведь. — Я и не собирался, — пожимает плечами Чан. Он одет в просторную белую хлопковую рубашку с длинным рукавом и бежевые шорты. — А как Вам сегодняшние съёмки? — Ты великолепно поработал, — следует честный ответ. — Удивительно, мы сняли это за один день. Завтра всё смонтируют. Нам нужно пробыть здесь еще пару дней, до открытия, а пока исправят недочёты, если таковые возникнут. Но сдаётся мне, что не возникнут. Директор, кажется, пьет уже не первый стакан — на это указывают паузы в речи, лёгкие смешки и бутылка, в которой напитка с высоким градусом уже прилично недостаёт. — Завтра не нужно будет вставать так рано? — засмеялся младший. Он всегда очень (слишком) быстро пьянеет. Для того, чтоб начали блестеть глаза, ему достаточно одного стаканчика чего угодно. — Нет, нет, конечно нет, — мотает головой Ёль. — Когда отель начнёт работать? — Сразу после выхода рекламы. Останутся мелочи — разместить её везде, и еще кое-какие детали. Но с этим справятся в считанные секунды. — Прямо в секунды? — Бэкхён ласково смотрит Паку в глаза и улыбается. — В секунды! — решительно кивает тот и дарит непривычно открытую улыбку в ответ. — Вы влиятельный человек. — Хён допил коктейль. На столике обнаружился еще один — он с собой не брал, следовательно, об этом позаботился Чанёль. — Это мне? — спрашивает, указывая на высокий бокал. — Тебе, — кивает старший как будто между делом. — Знаешь, иногда эта влиятельность та-ак надоедает, — вздыхает он. Бён, обратившись в слух, внимательно уставился на директора. — Ты прекрасно осознаёшь, что всё, абсолютно всё на тебе, ведь ты сам своими силами это завоевал. И так часто хочется отречься, но… ты не можешь. — Пак пожимает плечами, абстрагировано глядя на свои пальцы, в которых зажата сигарета, а затем, уже внимательнее, на Бэкхёна. — Что Вы завоевали? — тихо интересуется младший. — Всё. Абсолютно всё, — он смотрит прямо, без стеснения, в глаза юноши. — Это такое бремя, — делает глоток и затягивается концентрированным дымом горького табака. — Всё — это деньги? — До Бёна все еще не совсем доходит, что именно находится в завоевании у старшего. — Нет, не только. Вообще не в них дело, — встряхивает головой тот. — Я завоевал власть. Оба устремили взгляды на ночное небо над океаном. Строгое, но ласковое, оно заверяет их в том, что всё спокойно, в том, что у них есть ещё много-много времени на какие угодно беседы. Количество выпитого уже дважды охмеляет Бэкхёна сладким дурманом, и побуждает к тому, чтоб подсесть на краешек соседнего шезлонга, положить сидящему на нём руку на колено и успокаивающе произнести: — Всё будет так, как Вы захотите. Быть может, в Вашей жизни появится что-то или кто-то, подарит новый виток, и облегчит, а может быть и разделит многие Ваши эти заботы. Знаете, жизнь так непредсказуема. Директор посмотрел на него мягко и, кажется даже, преданно. Читались эмоции, совершенно новые для Бэка, ведь никогда он еще не ловил на себе такой взгляд угрюмого Пака. Он источает теплоту и благодарность, коих Ёлю не доводилось проявлять ни к кому и никогда. Бэк не отводит, не опускает глаз. Лишь совсем слегка кусает губу от волнения, вуалью прикрывающего его точеное лицо. — Знал бы ты, — наконец отзывается старший, — как я счастлив от того, что ты появился в моей жизни. — Я? — переспрашивает младший. Он почти уверен, что ослышался, ведь в уши запросто могла попасть вода. — Да, ты. — Но ведь есть уже тот человек, от которого Вам хорошо, и каким боком здесь я? Знаете, — фыркает он, убирая руку, — как по мне, человек у человека может быть только один. А если их разводится много, и каждому начинает отводиться своя роль, то это уже совсем не ценно, ведь происходит распыление на всех и каждого понемногу. — Бэкхён-а, Бэкхён-а, погоди, — тихо начинает смеяться Чанёль, пытаясь остановить заблудившегося в догадках юношу. — Что? — с вызовом и еле-еле уловимой досадой в голосе прерывается тот. — То есть, ты действительно считаешь, что я стану распылять своё внимание на кучу народу? — Бён замечает, что, когда директор смеется, он, озаряемый светом исключительно удивительной улыбки, необычайно красив. Он никогда бы не подумал, что Пак может быть таким — неомрачённым, ярким, почти счастливым. Или совсем счастливым в данный момент? — Сейчас все так делают. — Младший, обезоруженный таким открывшимся перед ним человеком, сбавляет напор и приподнимает брови в удивлении. — Я, по-твоему, все? — Нет, Вы — не все… — Он окончательно путается. — Тогда расскажите же мне о том человеке наконец, — сдается и подвигается от края на середину шезлонга, толкая ноги Чанёля. — Хорошо, я расскажу. Закрой глаза. Младший слушается и мягко опускает ресницы. — Что ты видишь? — тихо спрашивает Пак, подбирая под себя ноги и подсаживаясь ближе. — Пока что ничего. — А что ты чувствуешь? — он накидывает плед на плечи Хёна, так как на улице стремительно становится ощутимо холоднее, и теперь располагается за его спиной. — Вы меня прикрыли от ветра. — Бён поправляет предмет, подтягивая, и все еще не открывает глаз, жаждая узнать, к чему же клонит младший господин. — А теперь прислушайся. Что ты слышишь? — Тихие всплески океана и Ваш голос. — Ты должен слышать что-то еще. — Ёль сосредоточенно смотрит младшему в затылок и, если честно, практически теряет голову, когда замечает за его ушком маленькую родинку. — Ветер? — Еще. — Он облизывает подсохшие губы. — Снова Ваш голос? — Нет, еще кое-что, — почти шепчет. — Свой голос? — Правильно, — басит еще тише, наклоняясь к ушку юноши. По телу того коротко проносятся мурашки, он ёжится и шепчет: — И что теперь? — Это голос того самого человека, благодаря которому я стал ощущать себя счастливым. Бэк распахивает глаза и оборачивается, оказываясь слишком близко к лицу старшего. Он глубоко дышит, слова в голове путаются и никак не хотят собраться в приличное предложение. Внимательно смотрит на лицо директора, теребит пальцами край пледа и упорно молчит. Не потому, что расстроен таким откровением, а потому что смущён и растерян. Его щеки розовеют, и отнюдь не от того, что стало жарче, напротив, он замерз. Ёль начинает опасаться: не зря ли открыл душу перед подопечным? Не поднимут ли его на смех? Словно ощущая мысли старшего гуляющими по затылку мурашками, Бён решает, что молчать дальше — неуважительно и некрасиво. — Чанёль, — только и может выдохнуть он, не выпуская из тонких рук ткань и не сводя взгляда с черных, ясных (видимо, Пак уже десять раз успел протрезветь) глаз напротив. Пак, будучи настроенным предельно храбро, твердо решает: либо он позорится до конца, либо срывает самый большой куш в своей жизни. — А тот человек, — хрипло раздаётся густой бас, — о котором говорил ты. Какой он? — Старший старается сконцентрироваться на чем-то более приземленном, чем глаза собеседника, светящиеся в этот момент уютным благоговением, а посему шмыгает носом и проводит рукой по лбу. Все, что угодно, только бы не раствориться с концами в этих маленьких бесконечностях цвета молочного шоколада. — А зачем это Вам? — Бэк, кажется, слегка расслабляется. Об этом свидетельствует хотя бы то, что его спина перестала тянуться струной. Он сводит к переносице брови и кутает руки в плед, слегка склоняя голову на бок. — А вдруг я его хочу найти и, предположим, убить? — Пак отчаянно пытается разрядить обстановку, хотя бы такой идиотской шуткой, только бы младший не убежал от него сейчас, не счёл сумасшедшим, замахнувшимся на недостижимое. Только бы он остался. — Не надо его убивать. Потому что без Вас и мне уже не жить, — тихо отвечает тот так, словно выдает самую сокровенную тайну в его жизни, так, словно делится магическим знанием, на которое охотятся все колдуны мира. Он поправляет ерошимые ветром волосы и отводит взгляд, невольно подрагивая от ветра, чрезмерно прохладного для его остывшей после купания кожи. Чанёль глубоко дышит, ощущая свое ускорившееся сердцебиение. В этот момент ему особенно сильно хочется поцеловать Бэкхёна, почувствовать вкус его однозначно исключительно сладких губ, дотронуться крупными ладонями до его нежной, бархатной кожи, ощутить его дыхание ближе, чем на расстоянии тридцати сантиметров. До чего же безмерно желает он поцеловать эти милые губы. Так, что отключается голова… Но он понимает, что еще не время от слова совсем, даже в теории о таком не может быть и речи. Посему лишь укладывает руку на плед, где-то под которым прикопана вторая рука артиста и, легко сжимая пальцами наугад, изо всех сил старается обуздать мощный порыв. Он без слов даёт Бёну ответ на его признание, таким вот незатейливым жестом. А после тихо предлагает пойти внутрь, ведь Хён замёрз. Не дело вот так оставаться. Молодые люди разошлись по номерам. Бэкхён решил принять горячий душ, чтоб согреться и привести в порядок мысли. Хотя куда уж там приводить: они, ясные и неясные, мигающими разноцветными гирляндами развешивались по всему периметру его уже отрезвевшего разума. Чанёль еще долго пробыл на балконе номера. Курил и пил молоко с мёдом. Жутковатая смесь, если применять вместе. Поэтому он и не применял. К ночи разыгрался ветер, но Паку это было только на руку. "Пусть как следует выдует мне дурь из головы", — думал он, кутаясь в стащенное с кровати одеяло. Бён ворочался, пытаясь уснуть, считал овец и мысли о директоре, сопел в подушку и тёр глаза. Наконец встав с кровати, он подошел к зеркалу и, рассмотрев себя, одетого в голубую клетчатую пижаму, направился к двери, ведущей в коридор. Чанёль сидел в кресле в углу напротив второй кровати и пил уже второй стакан многострадального медового молока, ведь оно должно помочь уснуть. Взъерошенный от валяния в постели он казался двухметровым домовенком. Или капустой. В халате-то поверх тёплой пижамы. Наконец, издав многозначительный, крайне вдумчивый, наверняка пропитанный мудростью вздох, он поднялся и пошаркал тапками к выходу из номера. Удивительно ли то, что артист и руководитель нос к носу столкнулись в коридоре, вышедшие из расположенных по соседству номеров? Совсем не удивительно, конечно же. — Чанёль? — Бён остановился и кичливо отозвался, моментально выравниваясь и делаясь важным. — Да, — Ёль резко тормознул и, попытавшись замять удивленный вид, сделался как можно более представительным, коим являлся обыкновенно. — Я шел, чтоб узнать, всё ли у тебя в порядке. Вижу, не зря пошёл. Чего это ты разгуливаешь среди ночи? — заявил Пак с напускной претензией. — А я шёл к Вам, между прочим! — важно ответил Бэк. — И зачем же? — скрестил руки на груди старший. — Кровать у Вас в номере мне больше нравится! — Бён наигранно горделиво задрал нос и, обойдя директора, бесцеремонно вломился в его комнату. Пак заулыбался, не имея возможности это контролировать, радуясь, что Бён не видит его наивного восхищенного оскала, и чуть не оглох от салютов, разбушевавшихся в области грудины. Расположившись на кроватях по соседству, как и прошлой ночью, оба уснули без задних ног. Даже на Сейшелах случаются ненастные дни, и нынешнее утро служит тому доказательством. Видимо, дождь решил постепенно за этот сезон омыть по крайней мере половину мира, и примерно с трёх часов ночи принялся заниматься этим на островах. Директор ждал, пока певец проснётся (сам встал минут на тридцать раньше), а времени уже было слегка за десять. Бэкхён, неспешно открыв глазёнки, сладко потянулся и перевернувшись на бок, увидел стоящего у окна Чанёля. Тот спокойно вглядывался в спадающие с неба массивные нити из капель воды, формировавшиеся в столбы, если долго на них смотреть. — Доброе утро, — тихо обращается он к директору. — Доброе, — тот поворачивается. — Я ждал, пока ты проснёшься, чтоб спросить, что из напитков хочешь на утро. — Он звучит по-утреннему приглушенно и заботливо мягко, отчего у Бёна моментально светлеет голова. Бэкхён садится в постели, не вылезая из-под одеяла, и находит на прикроватной тумбочке большой стакан с водой. — Я хочу латте. Чанёль позвонил на рецепцию и заказал в номер два латте. Бэк удивился — сегодня директор не пьёт эспрессо? Как только кофе доставили в номер, молодые люди вышли на балкон. — Вот это погодка. — Удивляясь, Бэкхён всматривается в вид на океан сквозь полупрозрачную стену ливня. Они закуривают. — Сам удивлен, — басит Чанёль. — Думал, курорт это обойдет стороной. — Ну ничего. Я пойду купаться под дождем, — мечтательно улыбается певец. — Я тебе пойду! — Чан одаривает подопечного грозным взглядом. — Хочешь заболеть? Холодно вон как. Или еще лучше, чтоб в тебя молния ударила? — Ах, Чанёль! — звонко рассмеявшись, Хён махнул изящной ручкой. — Это маловероятно! — Все равно, я тебя не отпускаю. — Тон старшего твёрд и неоспорим. — Ой, ну и пожалуйста. — Бэк начинает вредничать — шуточно. — Тогда будете меня развлекать, если не отпускаете на саморазвлечение. — Он осматривает серьезного директора чуть игривым взглядом. — Я подумаю над этим, — бубнит тот, уставившись вдаль. — А знаете, хорошо так сейчас. — Бён усаживается в удобное кресло, стоящее в углу, напротив другого, такого же, и, откидываясь на спинку, мечтательно засматривается на статную фигуру Чанёля. — Мы вот так с Вами давно не сидели вместе. Помните, как в Сеуле мы встречались на балконах и разговаривали? — Помню. — Пак предельно честен. Это то, что он помнит ярче и теплее всего. — Вам нравилось? — Почему же нравилось? Мне и сейчас нравится. — Он бегло взглядывает на певца. — Знайте, что мне тоже! — Я хочу тебя поблагодарить. За твою заботу, неравнодушие. — Чанёль садится в кресло напротив и наконец устанавливает полноценный зрительный контакт. — Ты весь такой из себя, если честно, я думал, что мы с тобой разругаемся при первой же возможности. А оказалось, что все совсем не так, как я предполагал. — А каким же я должен быть? — ехидно улыбается Бэк. — Застенчивым простаком или дурашливой пустышкой? Нет, это не для меня. — Но ты ведь лучше, чем сразу кажешься. — Возможно, Вам виднее, но я всё равно привереда. И капризничать люблю. Потому что уже привык получать всё самое лучшее, и могу себе это позволить. — Кто тебя к этому приучил? — Сам себя приучил. Я не родился принцем, я сделал себя им. Flashback: Бён Бэкхён — выходец из вполне обычной семьи. Родители развелись, когда мальчику было 14 лет, и тот остался с мамой. Вдвоем они переехали из Пусана в Сеул, там Бэк и окончил школу, затем поступил в университет искусств. В начале второго курса перешел на заочную форму обучения, а в начале третьего, выступая на масштабном университетском концерте, был замечен одним известным продюсером, получил предложение к сотрудничеству с ним и принялся покорять эстраду. Стоит отдать должное его изначальным амбициям — юноша прекрасно осознавал, чего хочет, и уверенно шел к своей цели. Бэкхён быстро покорил сердца многих, очень многих людей. Его имя стало известно, лицо — узнаваемо. Он гордился этим. Гордился тем, что ему всё же удалось достичь того, что под силу далеко не каждому. Влюблялся ли он в то, что ему удаётся собирать стадионы на своих выступлениях? Или в то, что его имя прочно засело в головах тысяч фанатов? Может быть в то, что его творчество любили и признавали? Вряд ли. В первую очередь он влюблялся в себя: в то, каким он становится, насколько сильно хорошеет, сколько всего добивается и, конечно же, в то, что он может себе позволить. Возможно, слишком прагматично и эгоистично, но ведь у каждого свои предпочтения и желания. Одной из личностных особенностей Бёна являлась быстрая потеря интереса к большинству вещей. И, отведав славы, он постепенно оказался пресыщен жизнью певца. Попробовал, заработал, и к этому делу остыл. Его начинали тяготить выступления, проводить которые он был вынужден, так как к этому обязывал контракт, ему больше не хотелось нести эту ответственность, и его совершенно не пугала идея о том, чтобы по истечении контракта закончить блестящую, но такую еще короткую карьеру, и снова зажить спокойной жизнью, только теперь безбедной, ведь связи у него были, и он всегда смог бы подработать в этой сфере, если бы закончились деньги. Затем же появились такие люди, как господин Пак и его замечательный сын, работа у которых стала для юноши комфортной и нравилась ему, и которые, в чём Бэк почему-то был совершенно уверен (небезосновательно), позаботятся о нём в любом случае. Директор и певец предпочли не спускаться в ресторан, а заказать завтрак в номер. Им пришлось по душе место на балконе, поэтому кушали они там. — А пойдёмте сегодня в спа, Чанёль? — с аппетитом уплетая мясо, предлагает Хён, и его глаза загораются. — Что я там забыл? — изумляется старший. — Как это? Отдохнёте, наконец-то расслабитесь. С Вашим-то напряжённым графиком это необходимо. — Да уж, напряжённый — это точно. — Ну вот. Получите массаж камнями и пилинг пяточек. — Пяточки — это по твоей части, Бён Бэкхён. — Пак усмехается, украдкой глядя на собеседника. — Тогда мы можем попариться в сауне. Вам как раз будет полезно прогреть Ваши лёгкие после болезни. — Не знаю. — Нарочито сухо отговаривается Чанёль. — Если самочувствие позволит, то пойдём. — Ура! — Бэкки широко улыбается и одаривает директора открытым задорным взглядом. Равнодушие того испаряется к чертям, его сердце не то, что теплеет — оно вспыхивает, как вспыхивало с недавних пор очень нередко. — Тогда отдыхайте после завтрака, не покидайте постель. А еще… — он облизывает ложку и закусывает губу, выдерживая паузу. — Я не хочу идти к себе в номер, — словно задав задачу, пытливо смотрит и ожидает ответа. — Тогда можешь оставаться, — живо решает вопрос Ёль. Ему совсем не нужно намекать по нескольку раз. После приёма пищи Бэк принёс свой ноутбук и расположился (засел) в спальне номера директора, а тот, в свою очередь, ненадолго пригласил к себе О Сехуна для обсуждения рабочих вопросов. Ненадолго, потому что, когда младший узнал, что директор будет не в постели, сказал: «Только ваши посиделки будут длиться недолго, ведь Ваш организм должен набираться сил». А, по мнению Бёна, всё, находящееся за пределами кровати, сил отнюдь не придаёт. И он, без сомнения, прав. — Какие новости? — справлялся директор. — Рано утром в приёмную звонил Джек. — Они сидели на балконе и неспешно потягивали сигары. — Он интересовался насчёт Ястреба. Вернее, Вашего согласия или несогласия на его покровительство. — Надеюсь, секретарь сообщил ему, что я отшил Ястреба? — Конечно. — Отлично. Я бы не хотел обижать Джека, он хороший человек. А что насчет «Rose Wine»? — Пока молчат, — пожал плечами ассистент. — И даже ни шагу в нашу сторону. — Очень подозрительно. — Директор затянулся. — Мы должны быть всегда готовы. — Он задумался, блуждая взглядом где-то отдалённо понизу. — Мы не должны допустить ошибок. — Он покрутил в пальцах сигару, затем затушил её в пепельнице. — Мы будем начеку, но давайте сегодня отвлечёмся от проблем, господин Пак? Вы знали, что в здешнем спортивном зале есть баскетбольная площадка? Хотите сегодня побросать мяч? — Знаю. — Пак отвечал отрешённо — видно, что затишье борделя заставило его глубоко задуматься. — Но не могу, я сегодня иду в спа. Сехун издал непроизвольный смешок и покосился на некогда сурового директора, который до сегодня промышлял лишь чистой воды мужским досугом. — Куда-куда? — переспросил ассистент с доброй улыбкой на устах. — Ну что ты смеешься? — Младший господин, кажется, возвернулся в нынешний момент и осознал всю щепетильность ситуации. — Бэкхён предложил пойти. Ты что, не слыхал о пользе массажа камнями и, прости, Господи, пилинга пяточек? — Эх, господин Пак, кажется, Вы становитесь счастливым человеком! — Сехун, умиляясь, смеётся. Абсолютно искренне. Ближе к вечеру директор и певец таки заявились в огромный спа-салон, находящийся на одном из этажей отеля. Они принимали все процедуры вместе, за исключением пилинга пяточек — пока Бэкхён получал удовольствие от сего действа, Чанёль получал удовольствие от того, что сидел и ждал его, имея возможность смотреть на него столько, сколько захочется, и думать, много думать об этом совершенно удивительном человеке. Помещение сауны оказалось очень уютным — небольшое и с царящим внутри полумраком, оно привлекало своей возможностью уединения и полного расслабления. Перед входом Бэкхён снял свой халат, оставаясь в одном только белоснежном белье, которое, Господи, как же бесстыдно подчёркивало всё: и не худые бёдра, и округлые ягодицы, и выступающие тазовые косточки. Чанёль последовал его примеру и оставил халат в предбаннике, а входя следом, взывал к собственной выдержке с просьбой не растаять в душной сауне и не подвести его. Бэкхён располагается на одной из скамей, а Чанёль — на той, что напротив. — Видите, как здесь хорошо. Не жалеете, что пошли? — младший отклоняется назад, опираясь на отведённые руки, и рассматривает свои стопы, сгибая и разгибая пальчики. Видно, что он также неслабо смущён, ведь находится в непосредственной близости к директору, который, к тому же, выглядит соблазнительно, будучи облачённым в то же, во что и он сам. — Не жалею. — Пак нервно сглатывает, так же смотря на вытянутые ножки Хёна. — А еще здесь пахнет лавандовым маслом. — Бэк наконец переводит на него взгляд и легонько улыбается. — Точно. — Старший сидит, ей-богу, как окаменевший. Он ровно держит спину и не двигается, словно бы что-то его сковало. И лицо каменное, а выражение — застыло неловким. — Что с Вами? — мягко произносит младший. — Да ничего, — пожимает плечами Ёль. — Вы кажетесь недовольным. Если Вам не по душе моя компания — можете уйти в любой момент, я не обижусь. — Хён предельно прям, говорит открыто, старается даже без недовольства, и у него получается. — Нет-нет, ты что?! — Чанёль сразу же оживляется, спеша развеять это впечатление. — Я просто привыкал к обстановке. — Он не врет. Ведь действительно еще никогда не оказывался в такой ситуации с человеком, который ему по-настоящему нежно нравился. Он и влюблён-то никогда не был. До Бэкхёна. Будь он здесь сейчас с кем-нибудь другим, к кому не было бы никаких чувств, то всё закончилось бы банальным сексом, в котором Чанёль, как всегда, даже не церемонился бы насчёт прелюдий или ласки. — Знаете, что? — Бён решает подсесть на скамеечку к старшему. — Нужно размять Ваши плечи. — Он почти невесомо касается тонкими руками крепких плеч Пака. — Вы не против? Даже если бы Пак и был против, что маловероятно, он все равно бы не имел воли на то, чтоб отказать в ответ на вопрос, заданный этим бархатным голосом. — Нет, я не против. — Он выдыхает и садится поудобнее, действительно стараясь расслабиться. Бэкхён принимается нежно массировать, начиная от шеи, спускаясь на плечи, затем ниже, к краям лопаток. Снова возвращается к шее и постепенно опускается движениями вниз, до нижних краёв лопаток, пальчиками заодно проходясь по каждому позвонку сильной спины. Ему сейчас хочется сделать больше: дотронуться мягкими губами до шеи, в которой через кожу легко прощупывались продолговатые мышцы. Хочется покрыть поцелуями плечи Пака, на которых, он догадывается, лежит тяжкий груз, и за которыми кроется сложная история. Он чувствует, что вступает в единение со старшим путем контакта их кожи, пусть даже такого, для начала, маленького, невинного. Сидя позади Чанёля, так же, как и тот сидел вчера позади него самого, он ощущает, что они не просто коллеги. Да, они все еще чужие, но не такие "чужие", которые завтра же разойдутся и будут созваниваться только по работе. Если бы к этому были предпосылки, они бы так действовали изначально. Они такие "чужие", которые негласно решили делать всё для того, чтоб через время, неважно, насколько длительное, стать родными. Самыми родными друг для друга. Закончив разминку, Хён аккуратно опирается подбородком на плечо сидящего впереди и тихо-тихо произносит: — Чанёль. — Да? — шумно выдыхает Пак и ведёт головой, стараясь соприкоснуться с головой младшего. Получается. — Расскажите, почему сегодня Вы такой задумчивый? Я бы даже сказал, мрачный. Что угнетает Вас? — Мне предстоит решить некоторые проблемы, — не скрывает Ёль. Ему почему-то хочется делиться с Бэкхёном, он открывается ему всё глубже с каждым днём. — Они очень серьёзные? — почти шепчет младший. С помощью такой интонации он дарит моменту интимность и гарантию того, что это лишь между ними двумя, только их дело. — Серьёзные, Бэкхён-и. — Расскажите мне. Что Вам предстоит? — Мне предстоит разобраться с недоброжелателями. — Как я могу Вам помочь? — Ты очень сильно поможешь, если будешь рядом. — Буду! — охотно соглашается младший. — Но я ведь могу сделать что-то еще. — Он выжидает, что собеседник сейчас возьмет, да расскажет ему о каком-нибудь из своих тайных дел. — Можешь конечно. — Ёль поворачивается лицом и, склоняя голову набок, открыто смотрит в глаза юноши. — Я тебя попрошу пока что не появляться нигде без моего присмотра. Хорошо? — Всё так трудно, да? - Хён хмурится, осознавая, что что-то должно случиться. — Это для дополнительной безопасности. — Чан решает немного смягчить ситуацию, чтобы подопечный не испытывал излишних переживаний. — Тогда буду ходить за Вами хвостиком, — тот нежно засмеялся, и старший понял, что способен решить все на свете проблемы. Чанёль тепло улыбнулся. Отчего-то ему на душе стало так хорошо, как хорошо становится с выходом солнца из-за туч после затяжного ливня. А на Сейшелах ливень, кстати, так и не прекращался. Когда только молодые люди вышли из парилки, младшему господину позвонил отец, сообщил о том, что торжественное открытие отеля состоится уже завтра, и предупредил, что им с подопечным следует готовиться и хорошо отдыхать, а ещё старший Пак остаётся здесь на отдых, значит, младший обязан временно перенять его обязанности, посему почти сразу после церемонии и банкета им предстоит лететь обратно в Сеул. Бэкхён, узнав это, слегка помрачнел. Почему? Потому что он вспомнил о последних проводимых здесь днях и об их с директором, скажем так, весьма тесном соседстве, прекращать которое ему уж очень теперь не хотелось. Но изменить он ничего не мог. А Чанёль, кстати, поник по этой же причине. Поужинали они, конечно же, вместе и в номере, а затем снова решили посмотреть фильм, только по тому телевизору, который в спальне, а не в гостиной. Сначала сидели в постели директора, ели конфеты и пили чай, а уже через какое-то время Ёль выключал телевизор и снова переносил уснувшего юношу в соседнюю кровать.