Milk&Blood

— Ну ты даёшь, Сехун! Это можно расценивать, как предательство? — Чанёль в праведном гневе — на мониторе его компьютера воспроизводится видеозапись, на которой О Сехун встаёт на журнальный столик и наматывает тряпку на камеру видеонаблюдения. — По-Вашему, господин Бэкхён это вражеская сторона? — Сехун защищается, как может, ведь не хочет оказаться в «блэклисте» господина Пака за свои проделки. — Господь с тобой! — Чанёль смотрит на него, округлив глаза. — Но и твой поступок смахивает на диверсию, знаешь ли. Они ссорятся, как обычно — без гнева. Всегда только покричат, как те птицы, да перьев немного разбросают. А потом снова усядутся на одну жёрдочку и будут смотреть в одном направлении. — Господин Пак, в этом случае Вы просто обязаны меня понять. Я не мог отказать господину Бэкхёну. Как бы я это сделал? — Да, тут ты, без сомнений, прав. Откажи — такое бы началось… — Чанёль вздыхает и грустно усмехается, вспоминая разномастные выходки любимого «капризули». — Ладно, Сехун, прощаю. И не соизволишь ли поделиться досье на Хан Мирэ и со мной? — Конечно, господин Пак, пару минут — и оно уже у Вас на почте! — О подрывается и направляется к выходу из кабинета Пака, чтоб сесть за свой рабочий компьютер. — Да, и еще… — Чанёль хмурый, без настроения. — Слушаю. — Сехун мгновенно поворачивается к директору. — Поручаю тебе обязанности ассистента Бён Бэкхёна. Будешь везде с ним ходить, всё слушать, записывать и организовывать. — А как же Вы? Я же Ваш ассистент, — растерялся Хун. — Я пока поработаю один. И еще. По утрам иногда приходится его хорошенько побудить. Если не будет брать трубку (а он не будет) — приезжай домой и звони в дверь. Понял? — Понял, господин Пак! Тогда пришлёте мне расписание господина Бэкхёна на ближайшую неделю, чтоб я вошел в курс дела? — Да, конечно… — Пак вздыхает, откидывается на спинку своего большого кожаного кресла на колёсиках и пальцами трёт виски. Бэкхён позаботился о том, чтоб Чанёлю в офис доставили точно такую вазу, коей недавно не стало по его же милости. В молчаливой неизвестности прошли две с половиной недели. Чанёль в это время налаживал безопасность в офисе, формировал дресс-код и укреплял систему в тюрьмах. В одной из них, кстати говоря, находится Бернхард Гиммлер. Почему Пак всё еще его не убил? Никто не знает, даже он сам. Что-то не даёт ему этого сделать. Он всё обдумывает слова Бэкхёна о том, что таким делом, как мафия, нужно заниматься группе людей, а он один. Когда-то он перенял это дело, но все время был убежден, что это не навсегда. Только когда же оно закончится — это «не навсегда»? Свои обязанности директора Бён Бэкхёна Пак передал О Сехуну, ведь видеть Его не представлялось возможным, а встречаться в этот период нужно было регулярно — у Бэкхёна активно проходили съёмки, фотосессии, он даже являлся в качестве гостя на одно известное телешоу. Так что все рабочие вопросы решал О Сехун. Конечно же, избегать встреч на лестничной клетке было нереально. В этом случае события разворачивались двумя путями: либо упорно делали вид, что друг друга абсолютно не замечают, либо щедро одаривали друг друга взглядами: Бэкхён едким, прищуренным, Чанёль удручённым, открытым. А вечерами Бён садился за свой рояль и играл самые красивые мелодии своими волшебными пальцами. А если он ещё и пел, то Чанёлю совсем сносило крышу, ведь во всё то время, когда младший занимался творчеством, он сидел на балконе и слушал, слушал, слушал… Бён узнал об этом на третий вечер, когда вышел на перекур и застал директора, сидящего вплотную к перегородке между их балконами. Поэтому после он всё время слегка приоткрывал дверь из гостиной, в которой и находился инструмент, ведущую на балкон. В городе стало помалу теплеть. Наступает весна. В один из таких вечеров, к середине третьей недели взаимного бойкота, Бэкхён, ощущая себя очень подавленно и одиноко, решает снова сесть за рояль. Сегодня он настроен серьёзно, возможно даже на сочинение какой-нибудь новой мелодии, а в перспективе и песни. Творчество облегчает бытность. Только вот перед этим он решает кое-что. Сполоснув в раковине пару тарелок после ужина, Бён направляется в свою спальню. Там он, ослабив пояс на халате, несколько минут прямо стоит перед зеркалом, рассматривая себя. Потом открывает маленький ящичек комода с бельём, самый верхний. Перебирает какие-то вещи, которых там немного, среди которых виднеются чёрный, белый, голубой и бордовый цвета. Достаёт что-то белоснежное. Садится на кровать и изящно вытягивает ножку. Левую. Надевает на неё длинный чулок из качественного капрона с кружевной окантовкой, затем делает то же самое с правой. Бэкхён недавно вышел из душа, так что он без белья. Пока что. Поднявшись, возвращается к ящику и достаёт маленький кусочек такого же белого кружева (до жути дорогого, кстати говоря). Надевает на себя это бельё, которое его ни капельки не стесняет ни в физическом, ни в моральном контексте. Совсем развязывает пояс на халате, еще несколько минут смотрит на себя в огромное зеркало, глубоко вздыхает и, вернув одежде прежнее положение, уходит в гостиную. Просто нравится. Выглядит красиво. Вызывает особенное, экстравагантное, вычурное самоощущение. Нужно размять пальцы. Бэкхён играет что-то из Шопена, даже не глядя в нотную тетрадь — знает много произведений наизусть. Усердно наигрывает мотивы Листа, ведь очень его любит. Потом какую-то свою мелодию, под которую поёт романтичную песню. Только после этого чувствует себя готовым начать сочинять что-нибудь новое. Так увлекается, что не сразу слышит лёгкий стук в стекло двери, по обычаю уже оставленной открытой. Да, холодом по ногам сквозит, но что поделать? Оборачивается. Смотрит. Чанёль. Стоит за дверью, осунувшись, и печально смотрит в его глаза, взглядом вопрошая: «Можно я буду присутствовать на Вашем концерте?» «Можно», — мысленно отвечает Бэкхён, а Чанёлю лишь кивает, мол, заходи, раз уж здесь. Чанёль проходит почти через всю ярко освещённую комнату и садится на большой упругий диван. Он не говорит ни слова — готов слушать, знает, что Бэкхён его и так поймёт. Не сводит с него глаз, склонив голову набок и ощущая собственное ускорившееся сердцебиение. Волнуется. Бэкхён теперь тоже. Он старается играть, как ни в чем не бывало, но от осознания того, что Чанёль ради него, как мальчишка, перелез через перегородку и, как мужчина, переступил через свою гордость — пришёл сдаваться, просто земля из-под ног уходит. Но возвращается во мгновение ока, когда Бён вспоминает, что он сейчас в чулках. Мысли у них со старшим сходятся, а посему и тот замечает на красивых ножках подопечного что-то из лёгкой ткани, что-то выше и нежнее мужских носков. Ещё и халат, обыкновенно достающий ниже колен, в сидячем положении его обладателя раскинулся краями пол по обе стороны от ног, открыв коленки. Чанёль теперь думает лишь о том, что младший никогда не перестанет его удивлять. Он совершенно точно понимает, что на Бёне сейчас чулки. Чулки, твою мать. «Он кого-то ждёт? Нет, бред, если бы ждал — не пустил бы меня. Так ведь? Или нет?», — задумывается Чан, бесстыдно пялясь на ноги Бэкхёна, который, конечно же, замечает это и мгновенно розовеет лицом. Когда младший заканчивает играть одну из композиций, то не начинает новую. Он смотрит на Пака, сдвинув коленки вместе. — Бэкхён… — Ёль сглатывает и переводит взгляд на лицо, хотя тот слушаться не хочет — снова мимолётом падает на эти коленки. — Ты кого-то ждёшь? Бэк понимает, что вопрос задан только из-за наличия на ногах этих чулок. Он понимает, что директор всё понимает. И так сладко на душе от этого осознания, что пальчиками ноги он оглаживает педаль рояля. Чанёль облизывает губы. У него, в свою очередь, от происходящего на душе остро, как от соуса с перцем чили. Он верит, что Бэк всё же никого не ждёт. Но он ждёт. Точнее, ждал и наконец дождался. Поэтому честно отвечает: — Только тебя. Его голос тихий и мягкий, как свежий персиковый зефир. Слова юноши отбиваются в висках Чанёля подскочившим кровяным давлением. Он ведёт головой, не отрывая взгляда от лица младшего, снова облизывает губы. Бэк следует его примеру, только ещё и от себя добавляет — слегка вытягивает ножку вперёд и призывно рукой по коленке проводит. Ёль воспринимает этот жест, как сигнал к действию. Встаёт с места и медленно подходит к Бэкхёну. Тот грациозно закрывает крышку рояля, не отводя глаз от глаз Пака. Смотрит на него снизу вверх. Поворачивается спиной к инструменту, чтоб директору было удобно встать между его разведшихся ног. Тот наклоняется и, напряженно, глубоко дыша, припадает к его губам собственными. Бён приоткрывает рот, облизывает директорские губы и встречается с его языком своим. Напряжения внутри накоплено достаточно, ведь в эти почти три недели они его никак не снимали: ничего не хотелось, да и забот было навалом — после работы возвращались домой уставшие и сразу отправлялись в постель. Чанёль помогает Бёну переместиться на крышку рояля, а тот обнимает его за шею. Старший укладывает большие ладони на аппетитные бёдра, пока что просто поверх халата. Он поглаживает вверх и вниз и иногда несильно сжимает пальцы; а когда в голову уже нехило так даёт, а чуть ниже — почти неприлично встаёт, подцепляет полы предмета одежды. Отодвигает табурет и подходит совсем близко — тесно прижимается к юноше; оставив бёдра в покое, сначала крепко обвивает руками его талию, а затем, выпустив его язык из своего рта, отступает. Смотрит в глаза, такие же сверкающие от неизведанных ранее ощущений и зарождающегося желания, как у него самого. Смотрит и опускается на колени. Бэкхён рвано выдыхает, опуская голову вслед за старшим. «Что ты собрался делать?», — пульсирует в его голове. Ёль касается губами коленки, почти невесомо, словно пробуя, «прощупывая почву» — можно или нет? Попутно оглаживает икры, обтянутые упругим капроном, и ниже. Бэкхён глубоко задышал. Ноги — одна из его самых чувствительных эрогенных зон. Он теряет рассудок, когда его ногам уделяют внимание. Он обожает свои ноги, и невероятно воодушевляется, когда акт обожания с ними совершает кто-то другой. Чанёль это понимает, когда слышит углубляющееся дыхание в ответ на одно маленькое прикосновение. Значит, можно. Пак целует колени — по очереди, руками в это время блуждая от ступней до бёдер. Нежными, лёгкими, как взбитые сливки, поцелуями опускается чуть ниже — от икры до лодыжки. Мимолётом лижет ткань на косточке, а потом вразброску целует маленькие пальцы. Бэк приподнимает ту ножку, которую ласкает Чан (чтоб удобнее было целовать), а вторую ставит ему на плечо. Он смотрит сверху вниз и покусывает губы. Чанёль поднимает на него взгляд и, честно говоря, он готов кончить уже сейчас — такой Бэкхён перед ним открытый, знойный… Открытый. Совсем открытый — Пак замечает обтянутый полупрозрачным женским кружевным бельём истинный мужской половой орган и беззвучно давится воздухом. Этого вообще-то вполне себе следовало ожидать от мужчины в чулках, Чанёль. Член младшего имеет тонкий и аккуратный силуэт, такой же, как пальцы его рук, которые он сей же час запускает в волосы Пака. Тот понимает, что нужно продолжать, и уже по другой ноге (как же оставить без внимания?) губами поднимается от пяточки до бедра, внутреннюю сторону которого старательно выцеловывает, от чего кружевное бельё начинает бесстыже намокать. Бэкхён ведёт ногой от низа грудной клетки старшего по животу и до паха. Там касается большого, твердеющего, упрятанного в спортивные штаны. Чанёль подкатывает глаза. Он никогда не был щедр на ласки и прелюдии, но почему-то уверен, что с Бэкхёном так нельзя. По крайней мере в первый раз. Дальше может быть что угодно — дикая страсть и мало времени на секс, желание грубого акта и так далее. А в первый раз у них всё должно быть ласково и размеренно — Пак в этом убеждён. Бэк перемещает на его пах и вторую ногу. Гладит. Кверху и книзу по обеим сторонам наливающегося кровью органа. От возбуждения в том месте всегда повышается температура, младший чувствует это сквозь тонкую ткань чулок. Он без стеснения раздвигает ноги шире, давая старшему возможность смотреть. И тот смотрит. Смотрит некоторое время, напряженно дыша, а потом наклоняется и припадает губами к мокрому кружеву. Бэкхён издаёт слабый стон, ведь совсем не ожидал такого. Пак целует его член через ткань, которая быстро начнёт мешать. Бэк не отстаёт — массирует ступнями эрекцию внизу, локтями опёршись об инструмент. Пак выцеловывает каждый сантиметр влажной тонкой ткани и глухо рычит, обдавая член горячим дыханием; а Бэк только сильнее заводится — шумно дышит, откинув голову назад и прикрыв глаза трепещущими ресницами. Чанёль, уже с трудом выдерживая нарастающее возбуждение, совершает движения тазом вверх, навстречу ступням младшего, с удовольствием потираясь между ними органом. Спустя миг старший, поднявшись, подхватывает Бёна на руки под бёдра и направляется в спальню. «Ты такой потрясающий, Бэкхён…», — хрипло нашёптывает ему в губы, а тот в ответ лишь тихо смеётся, крепче хватаясь за паковскую шею. Бережно кладёт младшего на кровать. А тому жарко — щёки разрумянились, появилась лёгкая испарина, отчего несколько прядок из чёлки так красиво прилипли ко лбу. Чанёль смотрит в его шоколадные глаза и не может сдержать порыва поцеловать: глубоко, мокро и бесстыдно (как ни крути, а голову Бён ему вскружил конкретно); младший, в свою очередь, отставать не думает — охотно отвечает на поцелуй, широко открывая рот и давая волю ловкому, жутко иногда едкому на слова языку; потирается эрекцией в кружевных трусах о бедро старшего. Но рук не распускает — в штаны Паку не лезет. Только интеллигентно, даже почти сдержанно, водит нежными ладонями по сильной спине, просунув их под футболку. А Чанёлю и не надо — он сам, отрываясь на секунду от сладкого рта, стягивает с себя штаны (почему-то, не церемонясь, сразу с бельём — видать, совсем бак свистит от Бёна), а заодно и помогает певцу избавиться от тёплого халата, внутренняя сторона которого уже стала влажной от испарины. Хён тихо ахает, ведь впервые видит половой член своего директора — большой, налитый кровью. Теперь он тянет свою ручку именно туда, дотрагивается до разгоряченного органа, машинально, на секунду обхватывает его колечком из пальцев и глотает собравшуюся во рту слюну. — Чанёль, я не готов… — сбивчиво шепчет он, слегка отодвигая таз от старшего. Глаза бегают. Чанёль понимает. — Я понял. Раздвинь ножки, — утробно шепчет, так, что у Бэкхёна все волосы на теле дыбом встают. Он послушно выполняет просьбу и разводит ноги по обе стороны от Чанёля, пока тот снимает с себя футболку. Только вот незадача — эти дурацкие кружевные трусы! Но для Чанёля это совсем не проблема — он только рад бережно стянуть их по стройным ножкам вниз и отложить ко всей одежде, собранной на краю кровати. — Там, в верхнем ящике, смазка, — хрипло шепчет Бэк и указывает рукой в сторону прикроватной тумбочки. Пак кивает, тянется к тумбе и достаёт флакончик с лубрикантом без запаха (ароматизированные Бэк не любит — ему воняют). Поддевает пару крупных капель указательным пальцем и приставляет его к бёновскому заднепроходному отверстию. Кожа у него там очень нежная. Впрочем, как и везде. «Как шёлк», — мимолетом думает Пак, проходясь по ней шершавыми пальцами. Бэк подаётся тазом вперёд, давая знать, что хочет. Чанёль долго ждать себя не заставляет — осторожно вводит палец в тугое колечко, а младшего в этот момент пробирают мурашки. Проталкивает глубже, принимаясь изучать, а Бэк только отворачивает голову в сторону и закусывает палец руки. Прощупывает стеночки и совершает несколько движений. Ёль сейчас не слишком терпелив, посему почти сразу прибавляет второй. Бэк издаёт глубокий «ах», ощущая бросок тела в холодный пот, как при горячке, и машинально отстраняется. Чан отчего-то мысленно слегка себя корит, ведь он должен быть максимально деликатен — это их первая, самая первая, вообще первая и такая желанная серьёзная близость. Раньше он никогда никого не растягивал — просто брал то, что нужно, а остальное не заботило. Теперь же он не слишком умело двигает узловатыми пальцами, второй ладонью нежно гладит младшему возбуждение, мошонку и целует, целует, целует… Бэкхён постепенно привыкает и начинает испытывать удовольствие, ведь любит того, кто его доставляет. Раньше его никто не растягивал кроме него самого. Он никого туда не пускал. Зачем ему нужны были чьи-то пальцы, которые непонятно где могли задеть и причинить дискомфорт? Он растягивал себя сам, а потом лишь принимал член внутрь. Но сейчас подаётся вперед, навстречу мощной венистой руке, зачем-то самостоятельно задавая направление. Для Чанёля это было загадкой ровно до той минуты, пока Бён, теревшись, насаживаясь на фаланги, наконец не вскрикнул, и пока его член не дёрнулся, испуская очередную порцию естественной смазки. Тогда-то старший всё и понял — простата. Он её ощутил: мягкая широкая выпуклость, покрытая, казалось, тончайшей слизистой оболочкой. Наверное, он мог бы прощупать там даже кровеносные сосуды, если бы Бэкхён не соскочил с его пальцев. Младший кусает уже раскрасневшиеся, мокрые от слюны губы и беззастенчиво надрачивает чанёлев и без того твердющий скипетр. Молчит. Ни слова. Бесстыдно ожидает действий от старшего. Тот смотрит в его глаза. Удивительно, вроде бы Бэк совсем не пьяный, а взгляд мутный и совершенно хмельной. Это от возбуждения, Чанёль. Он очень тебя хочет. Давно хочет. Хочет тебе отдаться. Так бери же. Возьми скорее. Старший хочет продолжить его растягивать, но Бэк хрипло шепчет: — Н-не надо пальцы… — и сдвигает брови домиком. Чан закипает от этой невинности, так доверительно раскрывшейся перед ним, и это кипение отражается в его расширившихся ноздрях, во вздувшихся венах на шее, в горячей испарине на теле; он щедро поливает лубрикантом собственный член и парой размашистых движений ладони распределяет его по всей длине. Устраивается между разведенных ног и приставляет головку к анусу. Бэк волнуется — у него так давно этого не было! Можно подумать, что у твоего директора это было раньше, чем сто лет тому назад, Бэкхён, — тот и сам нервничает. Сердце колотится, а мышцы пресса и бёдер мятежно подрагивают. И закончится это только тогда, когда они хоть с чем-нибудь определятся (например, с тем, насколько быстро начнут терять рассудок от бурного оргазма). А пока Чан только входит на треть длины и слышит надрывное мычание. «Тише, тише…», — шепчет и, наклоняясь, опирается на локти, чтоб поцеловать замечательного Бэкхёна. Пока отвлекает поцелуем, вводит орган глубже — наполовину. Младший выгибается в спине и, чтоб разделить неприятные ощущения с любимым, кусает Пака за нижнюю губу. Больно. Не отпускает. Но Пак не слабак — не отступает, выходит на пару сантиметров, а затем обратно — ещё глубже. Бён сильнее смыкает зубы на тонкой коже. Пак жмурится, рычит в чужой рот и медленно начинает двигаться. С каждым возвратно-поступательным Бён все больше ослабляет хватку, а когда чуть привыкает к размеру органа, то вовсе отпускает губу и принимается зализывать укус, смешивая выделяющуюся из прокушенного места кровь с собственной слюной. Да, Чанёль, ты-то задумал быть нежным, но с Бэкхёном этого не согласовал. Он себя в обиду не даст. Движения старшего плавные и бережные. Он наслаждается каждым сантиметром мягкой узости. Внутри Бёна горячо, а сам он, когда окончательно привыкает, начинает выстанывать своим певческим голосом такие замысловатые звуки, что у Ёля внутри всё сжимается и крышу сносит от того, насколько это всё сейчас изумительно, так, что он даже и представить не мог. Да, не быстро. Да, прощупывая почву и изучая друг друга. А как иначе? Бэкхён сейчас весь — сплошная эрогенная зона. Кажется, даже температура тела поднимается, когда он практически сливается с влажной кожей Пака, к которой, то и дело, льнёт; а тот жмётся, считай полностью ложась на младшего. Под приятной тяжестью он по-собственнически крепко обхватывает поясницу Ёля ногами в своих прекрасных чулках, прижимается близко-близко, так, что его половой орган оказывается зажатым между их животами, и сходит с ума от движений второго, потому что ощущает нежным местом (двумя нежными местами) его кожу, его жар, его размер, его власть, его силу и его слабость перед ним, перед Бэкхёном. Чан оказывается таким чувственным. Он беспрестанно целует щёки младшего, уголки его губ и успевает даже шептать на ухо что-то однозначно ласковейшее. И всё время смотрит в глаза. Ловит каждую эмоцию на лице юноши (а они сменяются практически с каждым движением). Оба хотят впитать в себя этот первый раз до последней капли. Младший привстаёт и старший помогает ему перевернуться на живот. Тот слегка сгибает ноги в коленях и следующим движением чуть не вышибает паковские мозги окончательно — такой изгиб в пояснице старший видит впервые. Да и где бы ему такие было встретить, если раньше он не был знаком с Бён Бэкхёном? «Ты, оказывается, такой гибкий… Чёрт. Точно не от мира…» — мимолётом думает себе Чан и, конечно же, не медля, мерно, но стремительно вонзает требующий контакта скипетр в так маняще и выжидающе приоткрытое кольцо, проводник в бездну обширного наслаждения для обоих участников акта. Они бы совершенно не подходили друг другу, если бы Ёль с первого раза не попал головкой по предстательной железе. Младший немедленно вскидывает голову назад и срывается на громкий гортанный вскрик. Чанёль не понимает, как нашел в себе силы не кончить в этот же миг, но голову кружит знатно. А он еще удивлялся, чего это у Бэка глаза туманом подёрнутые. Потому же, почему и у тебя, Пак. Просовывает руки под мышки Бэка и скрещивает их, таким образом полностью обвивая его вокруг грудной клетки, наклоняется и зубами прихватывает за загривок, заодно и зарываясь носом во влажные волосы, под которыми парко. Хён сминает в пальцах простыни, а затем одной рукой хватает руку старшего и вцепляется в неё аккуратно подпиленными ногтями. Тому ничего не остаётся, как протянуть и вторую, которую Бэк тут же накрывает своей. Они занимаются любовью размеренно, но уже с прилично наращенным темпом. Бэк стонет так, что практически поёт, а Чан лишь глухо рычит ему на ухо и жалеет, что не имеет третьей руки, чтоб приласкать сейчас сочащуюся предэякулятом бёновскую плоть. Но тот в этом, кажется, и не нуждается — ему важнее, чтоб любимый держал его за руки, а не мастурбировал ему. А оргазм Бэкхён и так получит, без него ни в коем случае не останется. Поэтому, когда Ёль сделал попытку переместить руку, Бэк требовательно схватил её, подтягивая обратно, и старший крепко (но не грубо) сжал его тонкие ладони в своих. Бэк развязно подмахивает бёдрами, каждый раз создавая шлепок, звучащий в два раза громче, чем если бы Чан трудился один. Он ощущает, как головка ёлевого органа задевает нежную предстательную железу, и посему каждый из толчков отдаётся в пояснице сладчайшей истомой, от которой моментами пробивает на крупную дрожь. Младший чувствует всё те же нежные, влажные поцелуи, только сей час на шее. Он в рассеянье прикусывает (не сильно, чисто символически) предплечье Чана, а отпуская, оставляет за собой ниточку из слюны; после же вдруг еще сильнее гнётся в пояснице, отставляя попу вверх, замолкает и замирает на миг, полностью расслабив анальный сфинктер, а спустя еще миг начинает крупно содрогаться в оргазменных судорогах, то стискивая, то ослабляя давление на тяжелый паковский орган, снова настанывать, теперь совсем тихо, и глубоко вдыхать. Здорово испачкал простыню. Старший, предчувствуя грозящийся настигнуть следом оргазм, собирается отстраниться от младшего, ведь не знает: можно ли кончать в него, или же он будет против? Сознание, хоть и присутствует ныне только по периферии, всё же сигнализирует ему, как лучше поступить. Бён отстранение чувствует, и равнодушным не остается. — Не выходи… — рычит он, еще дышащий рвано и полуживой от удовольствия. — В меня. — Он командует. Даже сейчас. Будучи снизу под сильным мужчиной. Сжимает с силой его ладони и дёргает на себя. — Чёрт, чёрт… — хрипит Чанёль и, приходя в тонус, будто весь сковываемый одним сплошным спазмом, прихватывает зубами загривок, полностью вжимает чужое хрупкое тело в мокрые от пота простыни и выпускает всё копившееся долгое время и уже переработавшееся возбуждение внутрь самого лучшего, что у него есть: его самого ценного, самого сладкого, самого обожаемого. Наполняет Бёна изнутри мощной струёй горячего семени. Бэк долго будет приходить в себя, поэтому теперь он с отключенной головой переворачивается обратно на спину, прикрывает глаза и тяжело дышит; Чанёль обессиленно падает рядом и аккуратно берёт Хёна за руку, переплетая их пальцы. Из младшего начинает вытекать сперма и он отводит правую ножку в сторону, чтоб дать жидкости выход. Чанёль принимается покрывать мокрые шею и плечи Хёна смазанными, но откровенными поцелуями, от которых темпераментный младший, того и гляди, может очень запросто завестись ещё раз. Но это потом. Сейчас он просто испытывает приторное блаженство от того, что из него вытекает семя того человека, который губами собирает пот с его шеи. Это так откровенно, так интимно. Бэкхёна ещё никто не доводил до анального оргазма. Партнёров он, разумеется, выбирал хороших, но то ли член у каждого из них как-то смотрел не в ту сторону, то ли должного объема чувств между ними не возникало. Да и самих-то партнёров было не так много. Другое дело — он сам. За все годы Бён максимально изучил себя в плане предпочтений, чувствительных зон и точных мест их расположения. И Чанёлю почему-то (не удивительно, конечно же) с первого раза удалось в эти эрогенные зоны попасть и растопить младшего до идеального состояния. — Всё хорошо? — шепчет старший на ухо. — Хорошо, — хрипло отвечает Бэк, а на лице проступает нежная улыбка, которая растворяется где-то в чанёлевой щеке во время сладкого, пассивного поцелуя. — Почему ты так оделся? — Я тебя ждал. Хотел удивить. На самом деле, Бён ждал Чанёля в гости на протяжении последних трёх дней — он уже очень хорошо успел его узнать для того, чтоб сделать вывод: если он сам не идёт мириться, значит, Чанёль сделает это первым. Обязательно. Это лишь вопрос времени. А чтоб это время подошло скорее, Бэкхён сегодня вечером специально оставил ведущую на балкон дверь открытой настежь. И, чтоб вознаградить уступчивость перед ним и готовность идти на перемирие, придумал замечательный план — одарить гостя самым лучшим примирительным блюдом — десертом. Ведь с его стороны это тоже шаг к перемирию. «Сразу к слиянию», — думал Бэкхён, когда выбирал цвет белья. Бэк мажет губами по уголкам губ старшего, облизывает их языком, а когда Чан приоткрывает рот — проходится кончиком по краям зубов и посасывает нижнюю губу. Чанёль думает: «А почему нет? Однозначно ведь да. Все когда-нибудь бывает в первый раз», и, слегка высовывая собственный язык, соприкасается им с бэкхёновым. Ёль никогда не знал, что так можно. Он никогда не думал, что можно вот так откровенно лизаться, трогая в это время ноги друг друга под одеялом и ощущая чужую руку на собственном животе. Он даже не догадывался, что способен чувствовать что-то ещё какими-то частями тела, кроме своего полового члена. Он не знал, что партнёр может быть таким ласковым, каким является Бэк, не догадывался, что ему будет хотеться ублажать кого-то, целуя в пах, обласкивая ноги. «Чтоб бестрепетный бандит, титановый принц, Пак Чанёль — и кому-то в ноги? Да никогда!» — так он ответил бы раньше. Но теперь по-другому. Теперь он целиком и полностью во власти Бён Бэкхёна — этого хрупкого, высокомерного юноши, который горделивость свою отбрасывал теперь только перед одним человеком — Пак Чанёлем.