Milk&Blood

Днем были рабочие дела, а вечером Чанёль решил пригласить Бэкхёна на ночной автомобильный променад по городу. Выехали поздно, в десять вечера. Оба несказанно счастливы такому времяпровождению, ведь в последнее время очень редко удавалось отпустить себя, дать волю одному лишь сердцу, выбежать за пределы здравого, нездравого и какого-либо еще смысла, пронизать себя энергией свободы, которой дышит ночной мегаполис, ощутить всю прелесть моментов «за рамками», предоставиться друг другу и самим себе, выветрить из тяжелой головы накопленное и ненужное, оставив после только то, что потребуется для ближайшего будущего. Такого момента у них двоих не было еще никогда, а посему Бэк закуривает сигарету и упоенный выглядывает в окно, слегка прищуриваясь от ветра, мчащего рядом с ними точно вслед за скоростью автомобиля. Чанёль лишь косится на него и улыбается уголком губ. Как же все-таки прекрасен его мужчина. Он прибавляет скорости. Бэкхён протягивает ему уже подожженную сигарету и улыбается. Спустя час увлекательной поездки, тёплых, хоть и пока кратких разговоров Бён и Пак решили остановиться у круглосуточной кофейни и пропустить по чашке тёплого капучино. И хоть на улице было еще довольно холодно, если не сказать слишком холодно для длительного времяпровождения, запираться в помещении все равно не хотелось — оба согласовали занять столик на площадке возле заведения. Так, что теперь их окружали не тепло салона внедорожника и тихий гул двигателя, и не малопритязательный интерьер кофейни со стенами в молочного цвета плитке и громоздкими цветочными горшками, а только облачённый в асфальт ночной город: холодный ветер и высокие здания с ярко светящимися окнами. — Ну так что, — Бэк закуривает и, закинув ногу за ногу, устремляет взгляд на старшего, — господин Пак. — Что? — Ёль слегка куксится и почти несмело взглядывает на раскинувшегося на деревянном стуле младшего. — Расскажете, что там за дела? — Бэкхёна такая реакция откровенно умиляет. Он подвигает пачку к Ёлю. Он настоял на том, чтоб тот тоже перешел на сигареты полегче. Пак согласился. Конечно же сложно. Но он честно пытается изо всех сил. С поддержкой младшего начало получаться. — Бэкхён… — Старший вздыхает и, конечно же, закуривает тоже. — Ты точно хочешь знать? — Он все еще надеется, что Хён подурачился и успокоился. Но разве в дурачествах заходят настолько далеко, насколько уже зашел Бён? Разве, дурачась, убивают людей? При том, двоих сразу. При том, незнакомых друг другу. При том, их же руками. Нет. — Хочу. Я хочу тебе помогать, Чанёль. — Бён серьёзнеет и наклонятся поближе к директору. — Тебе ведь тяжело одному, — вторит он. — Откуда ты знаешь? Вдруг не тяжело? — Чан хочет максимально отсрочить тот момент, когда придется посвятить младшего в свои дела. Да хотя, какие уж они теперь свои. Общие ведь, и так ясно. — Тяжело, Чанёль-и, я ведь вижу… — Что ты хочешь знать? — Не оттягивай, Чанёль-и. Мы говорили об этом утром. Ты обещал рассказать, какие у нас обстоятельства. Ёль вздыхает и начинает тихонько смеяться над упорством этого мальца. Если честно, где-то в глубине души, если задуматься и если приглушить гул раздувшегося за все время его преступной карьеры чувства ответственности и, более того, обеспокоенности, то ему становится легче. Определенно. Легче от того, что будет с кем разделить рабочие планы, от того, что кто-то готов его поддерживать и в нерабочее время, но вместе с тем зная обо всех рабочих моментах. Чанёлю так будет легче. Конечно, переживаний о безопасности Бэкхёна пока что не убавится, но, если так вдуматься, то причастие к мафии способно обеспечить ему большую безопасность, нежели звёздная карьера, в которой он у всех на виду. Ведь, конечно, как певца Ёль мог бы его охранять и дальше, мало-помалу (на самом деле, совсем не помалу) предотвращая все покушения, но если Бэкхён войдет в состав преступной группировки, он автоматически перейдет на обеспечение постоянной защитой и, конечно же, несравненное усиление охраны. Тем более (у Чанёля сегодня был целый день, чтоб это обдумать) грядут не самые легкие испытания, и директор опасается просто не успеть отбить очередную атаку на певца. Ведь сейчас противников будет немного больше. Раза так в два. Или в три. Пока не до конца понятно. С этого он и начинает посвящать Бэкхёна в совсем скоро будущие их общими дела. Говорит, что тот будет под защитой теперь не только его, чанёлевой, а и армии телохранителей и с доступностью любого вооружения. — И даже пушки? — смеется Бэк. — Ну, пушки… — Чан скромно пожимает плечами и сдержанно улыбается. — Она обычно не надобится. — То есть, я могу быть вооруженным до зубов? — И ты тоже. Но в первую очередь твои телохранители. — Я не очень хотел бы, чтоб за мной таскалась куча охраны. Можно как-то опустить этот момент? Вот ты же ходишь без охраны. — Ну, я никогда не любил секьюрити вокруг себя. Именно это и послужило причиной моего становления бандитом. — Чан вспоминает, что, если бы не самооборона (чересчур несдержанная в силу юношеского максимализма), то он бы, скорее всего, не завалил главу сеульской мафии и продолжил бы мирно жить, помогая отцу с ресторанами. Но нельзя сказать, что он жалеет. Нет. Совсем не жалеет. — Расскажешь эту историю? — Младшему любопытно всё, ведь он так мало знает о своем директоре. — Обязательно. Только чуть позже, ладно? — Хорошо. Я запомнил. — Бэкки наигранно лукаво щурится и указывает на старшего пальчиком. — А насчёт охраны… — Чанёль задумывается. — Мы ведь пока что везде ходим вместе. Так что можно опустить этот момент. Но в случае необходимости, — он серьёзнеет и голос его грубеет, — к тебе сразу же будет приставлен целый легион. — Не смею с Вами спорить, господин директор. — Бэк снова говорит играя. Вот же плут. — Так что там за обстоятельства? Ты обещал рассказать. Чанёль глубоко вздыхает, готовясь поделиться всем, что знает сам, и начинает сказ о непростых делах: — Наша разведка узнала кое-что насчёт немецкой мафии. Они теперь нам враги. Мы убили их главаря и брата их главаря. — Чанёль говорит «мы», потому что, прости, Господи, это действительно сделали они вдвоем. Половину он, половину — Бэкхён. — Вот. — Он косится на младшего, намереваясь узнать, какие эмоции сейчас он испытывает. На лице Пак замечает глубочайшую заинтересованность и готовность к участию. — К нам готовятся ехать многие люди. — Чтоб отомстить? — перебивает Бэк. — Да. — Ни дать, ни взять. Чанёлю и добавить-то нечего. — И мы бросим все силы на планирование действий. Мы должны подумать, как с ними быть, какие цели они собираются преследовать. — То есть, вы еще не знаете, хотят они вас свергнуть или просто устроить разбой? — Бэкхён, оказывается, здорово сообразителен в этой теме, как для новичка. Чанёль ни капли не удивлен — он всегда знал, что его избранник — очень умный человек. — Именно так. Прятаться от этих бандитов долго не получится — рано или поздно они выследят меня для учинения расправы. Да и бежать от таких серьезных проблем, оставлять здесь своих ребят, подвергать их неминуемой серьёзной опасности, за которую в ответе только я сам, это признак бесчестной трусости. Я так никогда бы не поступил. — Не ты сам, — следует глухой ответ от младшего, который в это время берет Чанёля за сухую тёплую руку, лежащую на столе. — Мы вместе. — Он кивает и пытается заглянуть старшему в глаза, слегка склоняя голову. Ёль глубоко вздыхает, мгновенно наполняя еще по-вечернему морозным воздухом легкие, в которых неумолимо горячо, и решается спросить откровенно: — Тебе не страшно, Бэкхён? Бён человек честный, а посему вразумительный ответ следует сразу же за вопросом: — А чего мне бояться, если я уже на одной стороне с этим злом, а не на противоположной? Я больше не светлое пятно, на которое слетаются жуки, я — радиоактивный источник с высокой дозой излучения. Теперь я могу защищаться точно такими же методами, с помощью которых они могут нападать. Чего бояться, если мы с тобой в одной лодке и сможем сражаться вместе? На Чанёля такой ответ повлиял разнообразно: он оказался и растроган, и прояснён, и повергнут в замешательство. С чего вдруг и с каких пор Бэкхёна так перемкнуло? Еще недавно он был чуть ли не главным миротворцем, а теперь готов убивать? Уже убил. Убил не раз. Не так много, конечно, как сам Пак, но это ведь пока. Это и взволновывало старшего каждый раз, стоило только ему об этом вспомнить. — Что с тобой случилось? — прямо спрашивает Чан, просто больше не имея мочи ничего додумывать самостоятельно. — Совсем недавно ты говорил мне, что есть множество способов решать проблемы мирно, а теперь… — отводит взгляд и затихает. Он никогда бы не подумал, что хрупкий заносчивый юноша окажется таким сильным. И сила та не в упорстве и хладнокровии, как у него самого, а в хитрости и умении прочувствовать на всех нужных энергетических уровнях, прежде чем действовать. Сехун рассказал ему, как была убита Мирэ, как был убит Бернхард… Чанёль никогда бы так не смог. Прийти, отметелить, застрелить в упор — да, смог бы. А подстроить так, чтоб вроде и сами убились — никогда. В этом и сила младшего. В чувственности и предприимчивости. Вы станете хорошим тандемом, Чанёль. — Тот случай с Бернхардом надломил мое представление о преступном мире и сущности криминальных элементов. Я понял, что они действуют иначе, чем обычные люди, даже когда дело касается каких-то аспектов повседневной жизни, и справиться с ними простыми методами не получится. А кроме простых я ни о каких и не задумывался до определенной поры. Бернхард меня так расстроил своим поведением; я думал, что благожелательными словами смог убедить его в том, что меня трогать не нужно, а он вот не понял… — Бэкхён вздохнул и невинно отвел взгляд. — Тогда я осознал, что не смогу помочь в этом деле, если буду действовать в направлении доброты и поблажек; подумал, что мне будет интересен такой род деятельности, и даже уже попробовал себя в нем проявить. Но первопричина кроется в том, что я хочу поддерживать тебя, Чанёль. Я хочу быть полезным, сотрудничать с тобой. Я хочу быть причастным к тому, чтоб тебе жилось легче, и готов делать для этого все, что потребуется. Понимаешь? — он вдруг смотрит на Пака; тот действительно все понимает и готов это принять. Бэкхён говорит тихо, Пак ощущает его серьезность, но пока молчит. После небольшой паузы тот считает нужным дополнить свои слова: — Пожалуйста, если ты против — дай мне знать сразу, сейчас. И я забуду о своих побуждениях. Мы оставим все как есть. Я больше никуда не вмешаюсь. — Я не против, — почти сразу же хрипло отзывается Пак и поднимает взгляд на младшего. Тот видит в глазах директора уверенность и совсем не видит осуждения или негодования, а посему утешается. — Менять сферу деятельности в наше время совершенно нормально, — он утешающе улыбается. — Я вот тоже в свое время сменил. Так что теперь мы коллеги, — аккуратно берет чужую ручку и мягко ее пожимает. — Добро пожаловать в компанию, господин Бён. Если ее, конечно, можно так назвать. — Я так счастлив, что ты меня принял, — Бэк сначала радуется, а затем вдруг серьёзнеет: внезапно и ненадолго, — я Вас не подведу, господин директор! — он совершает шутливое рукопожатие, легкий поклон и снова начинает хохотать. Чан тихо смеётся и Бэкхён отпускает большую долю собственного напряжения. Какого же замечательного сотрудника вы отхватили, господин Пак. Они оба будут стараться изо всех сил, чтоб всё было в идеальном порядке. Они хорошие, у них непременно получится. — Пойдём в машину? А то зябко совсем, — не убавляя улыбки, Бэкхён ёжится и поправляет волосы, украдкой глядя на старшего. — Да, — Чан подхватывается, ведь и правда, он проморгал — к ночи совершенно похолодало, а он позволил своему ангелу вот так сильно замёрзнуть. — Все еще прохладно, — отзывается Бэк, грея руки у автомобильной печки. Да, промёрз, но он не расстраивается. — Взять тебе горячего чаю? — Чанёль слегка наклоняется к нему, так, что их лица оказываются совсем близко. — Нет. — Бэк поднимает на него взгляд и улыбается с хитрецой. — Можем купить немного алкоголя, выпить здесь. Заодно и согреемся. Ах ты, коварный. Ишь чего удумал. Чанёль снова начинает смеяться. Младший — вслед за ним. — Но только если обещаешь потом довезти нас домой. — Мы уже не так далеко находимся, так что, — Пак кивает, — обещаю. С этим проблем не будет. В круглосуточный магазин побежали вместе — с давно забытым юношеским задором, под звонкий смех Бёна и приглушенный — Пака. А скрывшись в глубине какой-то тёмной узкой улочки, через которую лежал путь до места назначения и где их точно никто не видел, Чанёль позволил себе весьма откровенную вольность: прижал подопечного к стене и глубоко поцеловал. Бэк, словно этого ожидавший, с готовностью ответил, страстно к нему прижимаясь. Распивать соджу из пластиковых стаканчиков на заднем сидении в уже прогревшемся салоне большой Тойоты под тихое звучание какого-то корейского шансона оказалось именно тем, в чем нуждались сейчас Пак и Бён. — Знаешь, так хорошо сейчас. — Бэк ласково улыбается и сверкает сощуренными глазами-полумесяцами, отчего Ёля выкидывает из реальности. Они выпили совсем немного, а его голова уже кружится. Младший пожимает плечиками и умиротворенно вздыхает. — Бэкхён, ты… — голос Пака хрипит, он откашливается. — М? — Кажется, Бэк растворился в обстановке, отчего слегка потерял фокус. Переведя заинтересовавшийся взгляд на говорящего, он пытается его восстановить. — Ты потрясающий, — Чанёль берет нежную руку подопечного в свою и бережно оглаживает, — я очень ценю то, что ты выбрал меня. Чанёль впервые говорит такую интимную правду. Еще недавно даже подумать о таком он стыдился, считая это чем-то, что делает его уязвимым, чем-то, что позволено кому угодно, но точно не ему, чем-то, о чем ему запрещено пропускать даже тень догадки. Сейчас он осознает, что именно это — его богатство, его сила и душа. То, чем он обязан дорожить и оберегать. — Ты что, Чанёль-и… — Бэкхён расплывается в теплой улыбке, особенно выразительной на фоне чистой розовости щёк. — Я и сам очень рад развитию наших отношений. И также благодарен тебе за твой выбор. Они целуются. Непосредственная близость, которую обеспечивает нахождение на заднем сидении, позволяет им свободу движений и прикосновений друг к другу. Чанёль кладёт ладонь младшему на коленку и ведет выше по бедру. Тот усмехается и оглаживает крепкую директорскую грудь и твёрдые плечи. Они сняли куртки, ведь совсем согрелись. Трогая чужие ноги, Чанёль невольно вспоминает всю их привлекательность и изящность, которую ему намедни довелось ощутить (по благословению божьему, не иначе). Не сказать, что он помешан на этом; он вообще раньше особо не обращал внимания на ноги. Эту особенность в себе он стал открывать совершенно недавно, глядя только на одни-единственные ноги. Они его привлекают. Манят. И прямо сейчас тоже. Чан наклоняется и плавно расшнуровывает высокие ботинки младшего. Петелька за петелькой, и Бэкхён чувствует, как слабнет давление на щиколотки. Он запускает пальцы в копну ёлевых волос и гладит подушечками кожу головы. Справившись со шнурками, Чанёль стягивает коричневые лаковые ботинки, так же медленно, а затем поднимает его ноги в белоснежных носочках и кладет себе на колени. Начинает мягко массировать теплые стопы. — Устал? — негромко интересуется и смотрит в глаза. Младший только кивает и облизывает губы, соприкасаясь взглядом в ответ. Их окружает теплота и приглушенный свет. — Мой хороший… — Нежно изрекает, оглаживая лодыжки. — Мой любимый. — Бережно разминает каждый пальчик по очереди. От мизинца к большому. Бэкхён глубоко вздыхает. Теперь старший осторожно массирует пятки и смотрит то на лицо, то на стопы Хёна. Тот оперся спиной о дверь и внимательно наблюдает за его действиями. — Ты ведь тоже устал, — бархатно говорит Бэк. — Хочешь тоже массаж? Чанёль ведет головой в знак отрицания. — Не сейчас. — Сейчас он слишком хочет сделать приятно обладателю этих ног. Пак гладит стопы сверху и, наклоняясь до той поры, до которой удается, целует Бэкхёну пальцы. Так, согнувшись, долго не высидишь, поэтому он приподнимает ножку рукой и губами касается ступни. От младшего слышится вздох. Нос Чанёля упирается в ямочку, разделяющую ряд пальцев и остальную часть стопы. Он глубоко дышит, обдавая теплым воздухом кожу Хёна сквозь ткань носочка, отчего младшему так приторно-приятно, что даже почти невесомо щекотно — будто от кончика пёрышка. Целует и массирует. Бэк настолько балдеет от этого акта, что позволяет себе легкий полустон, умело замаскированный под шумный выдох. «Ёлли», — слишком сладко для полностью одетого парня тянет он. Так ведь и не полностью одет — без ботинок. Считай, полураздетый. Старшего этот жест решительно бьёт под дых; он переключается на вторую ножку. — Что ты вытворяешь? — смеется Бэк кристально чистым ручьём. Чан поднимает на него кажущиеся в полумраке салона еще более черными глаза и целует ряд пальчиков. — Ёлли, — снова зовет младший. — Ну чего? — урчит старший в ножку. — Ничего, — Хён слегка кивает в сторону и опускает подбородок вниз, смущаясь, — просто нравится тебя так называть, — и улыбается. — Мне тоже нравится, — Чанёль дарит ответную улыбку и продолжает массировать ножки, удобно уложенные на собственных коленках. Бэкхён тянется к нему и шепчет: — Обними меня. Старший аккуратно подвигается, стараясь не задеть его ножки, которые он сгибает в коленках. Крепко-крепко прижимает к себе. По-настоящему. Любовно. — Так хочется отвлечься… — шепчет Бэкхён куда-то в шею директору. — Перезагрузиться. А тебе? — он выныривает из глубоких объятий и, как может, фокусируется на чужом лице. — Тоже. Завтра суббота, так что… — Чанёль отводит взгляд, еще слегка раздумывая кое над чем, но Бэкхён уже додумал за него: — Выпьем побольше? — Точно, — без промедления отзывается старший. Он ведь это и хотел предложить. Хорошо, что в Сеуле много круглосуточных маркетов. Именно благодаря одному из таких наша пара уже спустя сорок минут поднималась в лифте домой с двумя большими пакетами, в которых весьма недвусмысленно позвякивали бутылки, полные удовольствия и каких угодно вольностей. — Так кушать хочется, — решает Бэк поставить в известность старшего. — Закажем пиццы? — Конечно, — Ёль тут же достает смартфон, собираясь отправить запрос на доставку в лучшую пиццерию города. — Какую ты хочешь? — Хочу гавайскую, — младший облизывается и привстает на носочки, чтоб дотянуться с мягким поцелуем до чужой щеки. — А ты какую? — Что-нибудь, где много мяса, — ворчит Ёль себе под нос; он уткнулся в экран и сосредоточенно выбирает пиццу, так, что не сразу даже осознаёт, что его только что поцеловали. Пока осознал, лифт уже поднялся на двадцать девятый этаж. — Пойдем ко мне? — задорно окликает Хён. — Приглашаешь в гости? — Пак вдруг улыбается своей искренней широкой улыбкой, в которую Бён все время влюбляется заново. Учитывая, что пока он видит ее сравнительно нечасто, он все еще по-детски удивляется каждый раз, когда Чанёль ему ее дарит. — Приглашаю, — младший кивает со скромной улыбкой и открывает дверь собственной квартиры. У Бэкхёна уютно. Чанёль это понял еще тогда, когда в первый раз вошел в его квартиру. И пусть тот раз был не при лучших обстоятельствах, Пак все равно заприметил некую волшебную атмосферу, витающую в квартире подопечного. Свет здесь светит теплее, у Чанёля же он холодный, как в больнице, диваны здесь мягче, а у Пака — жесткие, как недожаренное мясо; кровать обнимает, когда на нее ложишься, паковская же говорит: «Переночуй и уходи». В ванной стоит приятный аромат мёда и ванили в то время, как у старшего пахнет каким-то железом из нового диффузора, покупая который он лишь хотел разбавить холодище темной плитки. А этот белоснежный пушистый ковёр, лежащий у дивана посреди бёновской гостиной, так и вовсе разжег в директоре неизведанную доселе нежность, как будто окуная во взбитые сливки. Это не из-за ковра, Пак, расслабься. Это все Бэкхён. Войдя в квартиру, Бэк тут же открыл окна на проветривание. — Так душно, — пояснил он. — Раздевайся, Чанёль-и, я достану стаканы. Бён чинно вымыл руки и отправился греметь посудой на кухне. Он порхает по дому, словно фея, творящая магию. Нет, конечно, иногда бывает и ведьмой на метле, но сегодня — явно не тот случай. Чанёль наблюдает за ним, как зачарованный, сидя на барном стуле. Младший ставит перед ним стопки и стаканы побольше — они ведь взяли еще пива и джина. — Начнем с пива? — спрашивает Бэк? — Да… — Ёль выныривает из прелестных мечтаний о возлюбленном подопечном. — Да, конечно, давай с пива. Скоро и пицца приедет. Наевшись до отвала пиццей, пара переместилась в гостиную. Бэкхён включил музыку, и они принялись обсуждать ближайшие рабочие планы. — Знаешь, мне ведь тоже нужен будет ассистент, — ставит Бэк перед фактом. Он настолько расслаблен, что уже даже хочет спать. Но все еще не желает заканчивать этот пышущий безупречным шармом вечер, а поэтому опирается на руку, установленную локтем на спинку дивана и пьяно смотрит на директора. — Устроим! — Чан кивает. Пьяно и развязно, прямо как тогда, на Сейшелах, когда он выпил полбутылки виски. — Всё сделаем для тебя, мой ненаглядный. Бэкхён начинает смеяться: — Прямо-таки ненаглядный? — Конечно. А ты как думал? — Думал, что, может быть, наглядный. — Как пример? — Как пример, — кивает. — Ты смотрел «Криминальное чтиво»? — Смотрел. — Станцуешь со мной? — Твист? — Твист. — Бэк тянется к пульту и уже в следующий момент ищет соответствующую композицию. — Как Ума Турман с Джоном Траволтой. — Не вопрос. Только чур, я — Джон. — Эй! Они выпивают еще. То, что осталось в стаканах с джином. Затем, когда начинает воспроизводиться песня Чака Берри, встают с дивана. А дальше — все, как в той самой сцене из «Криминального чтива»: с твистом, душой, но без Турман и Траволты. — Ух, — Бэк плюхается на диван и поправляет одежду. — Шикарно было. Правда? — Переводит взгляд на Чанёля, вставшего рядом. Тот не спешит садиться. — Правда. — Пак гладит младшего по волосам, слабо контролирующий свои действия после полулитра джина. — Выйдем покурить? — Не верится, что мы по-настоящему пьем вместе. Мы ведь никогда не видели друг друга поистине пьяными, верно? — Бэкхён закуривает и садится в свое любимое плетеное кресло. — Неверно, — Ёль зажимает между пальцами сигарету. Не самую крепкую, среднюю, как и велел подопечный. — Как неверно? — Дым сейчас спасительный. Вселяет Бэку уверенность в себе и собственных словах. Он затягивается. — Я видел тебя когда-то в баре. Ты был очень-очень пьян. Ты, скорее всего, даже не запомнил, кого там встречал в тот вечер. Но я-то запомнил, — Пак хитро ухмыляется и кивает. — Ох… — Бэкхён жмурится, пытаясь вспомнить, в какой же из бесчисленности вечеров директор мог застать его пьяным в баре. — Мы тогда не были знакомы. Встречались только иногда в подъезде. — Погоди, погоди… — Бэк поправляет волосы и глубоко вздыхает. Он уже пьяный, для него всё словно в тумане, а щёчки очень разрумянились. — Так это всё-таки ты тогда стоял у писсуаров? — он поднимает на старшего взгляд и прищуривает один глаз. — Да, — смеется тот. — А ты тогда был в таких чёрных кожаных штанах. — Я тогда был в щи… — Бэкхён чувствует себя неловко, ведь когда он слишком пьяный, он, как и любой человек, может вести себя откровенно отвратительно. — Да ладно тебе, я ведь тоже. — Чан хрипло смеётся, подставляет второе кресло и садится рядом с младшим. Из приоткрытой двери гостиной на балкон доносится приятная музыка, парни полностью расслаблены — этот вечер так необходим им для отдыха друг с другом, отвлечения от повседневности и, чего уж скрывать, визита на седьмое небо от счастья, как бы приторно это ни звучало. — А почему ты тогда не познакомился со мной? — Бэкхёну становится полегче — холодный ветер продувает ему голову почти насквозь, и он начинает хоть что-то соображать. Это, конечно, ненадолго, но всё же. — Ну, — Ёль затягивается и пожимает плечами. Сейчас он уже может ничего не таить от младшего, — я в тот вечер был в том месте с человеком, который прилетел из Германии в Сеул, потому что хотел открыть на тебя охоту. — Он неловко улыбается и взглядывает на соседа. Тот приоткрывает слегка налитые кровью губки от удивления. — Я не должен был спускать с него глаз. — Это его ты ударил тогда на балконе, да? — Да. Прям там, — Чан слегка приподнимает руку и прищуривается на один глаз, указывая на свой балкон, на примерное место бывшего инцидента. — А если бы был один, то познакомился бы? — Бэкки как будто все равно на остальные слова старшего. Он игриво улыбается, закусывает губу и начинает снова сверкать глазами. Ему не все равно, Чанёль. Он просто уже это пережил и на прошлом не зацикливается. Чанёля этот вопрос смущает. Он крепко задумывается над тем, как ответить, ведь поначалу питал к несносному соседу неприязнь, а теперь готов отдать за него жизнь. Лучшее решение приходит на ум само собой, когда Бэк поправляет волосы и засматривается вдаль с балкона, поднося сигарету к губам. — Я не мог и представить тогда, насколько ты замечательный человек, Бэкхён, — басит он. — Я уверен, что, даже если бы не тогда, то когда-нибудь в этой жизни мы бы точно познакомились. И во всех-всех следующих. Бэкхён переводит на него взгляд, в котором все еще отражаются разноцветные огни города. Его глаза полны и нежности, и стойкого ледяного сияния, которое, кажется, делает Его недосягаемым, как божество, как мираж, который вот-вот может сорваться. Чтоб не сорвался, Чанёль подхватывается с места и горячо целует Бэкхёна, крепко хватая за талию. Бэк отбрасывает сигарету куда-то вниз с балкона и цепляется за шею старшего, с охотой и голодом отвечая на такой спонтанный, но такой прекрасный поцелуй, который буквально кричит о любви Пака к нему, о том, насколько он ценен и как сильно Чанёль счастлив быть рядом. Ёль наклоняется пониже и осторожно, очень осторожно подхватывая младшего под бедра, берет на руки. Бён так счастлив — он снова смеется, смеется в поцелуй, как и вчера, и снова холодными пальцами касается чужих ушей. Чана от этого жеста, а еще от прохлады, пробирают мурашки и отвага, он готов свернуть горы, только бы это длилось, может быть, вечность. Не переживай, Пак Чанёль, горы трогать не придется. — Чанёль, — Хён с трудом отрывается от чужих губ и, уложив ладошки соседу на щеки, смотрит в глаза, — Чанёль, ты такой чудесный. Я тебя люблю. — Это взаимно, милый. Бэкхён-и… — Ёль рычит и, подкидывая младшего на своих руках, жадно впивается в его шею мокрыми губами, а когда Бэк от неожиданности издает стон, то зубы сами смыкаются на тонкой коже, заставляя ее обладателя откинуть голову назад, а ногами крепко-крепко обвить Пака за пояс. Ветер нещадно обдувает их разгоряченные тела, треплет одежду, а волосы приводит в сумасшедший беспорядок, но им плевать. Плевать на все, потому что сейчас они вдвоем. Они обладают друг другом. А еще они в преддверии акта соития — такого желанного, манящего, наполненного искренними чувствами. Ёль заносит певца в гостиную и садится вместе с ним на диван так, что Бэк оказывается на нем сверху. Младший, кажется, обезумевает — крепко обхватывает чужие бедра коленями и начинает елозить задом из стороны в сторону, вперед и назад. Паку терпится слабо — он одним движением срывает с младшего свитер и отчаянно нежно целует его ключицы, плечи. «Ах», — отзывается Бэк и просовывает руки под ёлев пуловер; под тем жарко. Хён обводит дрожащими пальцами сильную, вздымающуюся от глубоких вдохов грудь, заостряя внимание на твёрдых бусинах сосков. Ёль лижет в надключичной ямке, а Хён дает понять, что элемент одежды на старшем всё же явно лишний, дергая вверх за его края. Пак, недовольно рыкнув, на секунду отстраняется от сладкой бёновой кожи и как-то даже агрессивно стягивает с себя верхнюю часть. Бэк тем временем вертит бёдрами так, что Ёль слишком явственно начинает ощущать плотность собственных джинсов. Он снова рычит и, ловко подхватив соседа под ягодицы, валит на спину (благо, ширина дивана позволяет) и нависает сверху. Бэк шумно дышит и смотрит на него пару мгновений, а затем изворачивается из-под его рук, расставленных по бокам, и, встав, толкает его на то самое место. Пак валится и издает шумный вздох — он явно не ожидал такого. Бэк превратился в фурию, он готов показать, что сегодня он не покорный. Чанёля бросает в жар от этого осознания, а член болезненно дёргается в брюках. Бэкхён не спешит — он хочет поиграть. Садится старшему на ноги, чуть ниже таза, и расстегивает его ремень. Медленно, ядовито улыбаясь. Пак укладывает ладони ему на бедра. Справившись с куском дорогой кожи, Бэк берется за ширинку. Тянет собачку молнии слишком долго, в сто раз дольше, чем положено в такой ситуации. А кто сказал, что Хён собрался действовать по шаблонам? «Привстань», — шепчет он, нагло глядя в чужие глаза. Ёль слушается и приподнимает нижнюю часть тела. Бэк стягивает с него джинсы. Совсем. Оставляя лишь черное нижнее белье, из-под которого четко виднеется силуэт того божественного, с чем Хён только начинает знакомиться, усладу от контактов с коим он лишь начинает вкушать, мочь которого он приступает изведывать. Неспешно стянув низ и с себя, Бэк снова седлает Пака, у которого, почему-то, даже и в мыслях не было двинуться с места. Он нежно накрывает твердый бугорок ладонью и гладит. Гладит, слегка сжимая пальцы. Чан крепко, до красных следов сжимает его бедра. Бэк шипит. У самого белье уже влажное от возбуждения, которое не менее отчетливо видит перед собой Чан. Когда Бэк придвигается и слегка укладывается на старшего так, что их возбуждения соприкасаются, тот подкатывает глаза запрокидывает голову на мгновение. «Чёрт», — хрипит Чанёль и толкается бедрами вверх. Бён издает тихий смешок и, обхватывая пальцами чужой подбородок, целует. Целует сочно и терпко, как бывает, когда пьешь крепленое вино марсала. Бэк хищен и требователен; Ёль сдвигает руки с бедер на талию и оглаживает уже нежнее. Бэкхён извивается, словно танцует, и не издает ни звука кроме шумного дыхания. Чан встречается с ним таким впервые — это взрослый, знающий свои желания, способный подчинить мужчина. Плавно перемещая ладони на ягодицы, Пак поддевает большими пальцами резинку белоснежного белья и тянет, но не напористо, а как бы между делом спрашивая: может ли он? Бэкхён позволяет. Оба лишаются белья. Бэкхён не то, чтоб хочет одержать тотальную власть над Пак Чанёлем на этот вечер, нет. Он, конечно же, жаждет ощущать могущество его мужчины, его силу и мужественность. И он обязательно это получит. А сейчас он дразнит. Просто играет. Поэтому сползает по ногам уже сидящего Чана вниз, усаживается так, что касается одной из них возбуждением и… наклоняется. Чанёль наблюдает с замиранием сердца, не имея силы сдерживать мимовольные подёргивания полового члена. Бэкхён обхватывает ствол кончиками пальцев обеих рук, облизывает губы и касается языком сочащейся смазкой уретры. Чан, кажется, произносит слово «да». Он жадно ловит взглядом каждую деталь в разворачивающемся у его ног магическом действе. Бэкхён берет в рот головку и принимается посасывать, пальцами в это время оглаживает мошонку, затем поднимается по стволу. А второй рукой гладит внутреннюю сторону крепкого бедра. Как ни крути, каким бы романтиком Ёль ни был и как бы ни боялся прослыть перед Бёном похотливым самцом, — уже можно. Уже можно выпустить наружу острое желание и непреодолимую физическую тягу к младшему. Он уже может заявить на право обладать Бэкхёном. Брать его. Брать, отдавая себя взамен. Поэтому он почти бесстыдно толкается во влажный рот. В этот вечер у обоих страсть взяла беспрецедентный верх над деликатностью. Хён пытается взять больше, и получается с переменным успехом. Неумение заглотить полностью он компенсирует активными движениями по стволу и энергичной лаской головки. Трется собственным членом о ногу Пака, а тот буквально горит от того, что видит и осознает. Не слишком нежно хватая младшего за волосы на макушке, он снова подается тазом вверх. Бэк расслабляет нижнюю челюсть и старается не давиться. Его преимущество в минете — юркий язык. Верхнюю половину он просто крышесносно — он в этом уверен, и не безосновательно, — ласкает ртом, а с тем, что не помещается, управляется нежной рукой. Чанёль, с каждой минутой все больше напрягаясь мышцами бедер и пресса, мечется, близкий к потере рассудка. «Бэкки», — хрипит он и, схватив за запястье, расположенное на его бедре, тянет на себя. Младший слушается и, напоследок облизнув головку, поднимается. Усаживается на бедрах старшего, разводя ноги. «Мой Бэкки», — снова, как заведенный, отзывается Чан, припадает жадными поцелуями к манящей тонкой шее с выступившими синими венами и толкается напряженной плотью между ягодиц подопечного. Бэкхён тесно обнимает его за плечи и касается уха языком. Проводит по краю раковины и, слегка углубившись, ведет носом по виску и прикусывает мочку. Ёль выдыхает рвано, так, что чуть не кашляет, и, облизав два пальца, подносит их к сфинктеру младшего. Бэк ведет бедрами назад, касаясь пальцев, собирая почти всю блестящую под светом софитов в гостиной слюну, но затем отстраняется. — Не нужно меня растягивать, — шепчет он в самое ухо как-то даже мурлыча. — Я подготовился… — краснеет, когда замечает на своем лице взгляд черных, застланных пеленой вожделения глаз, — когда отходил в уборную. Вдруг старший вспоминает, что в этот вечер Бён оставлял его минут на двадцать наедине с телевизором. Чанёлю хочется воспарить прямо сейчас, ведь откуда вообще Бэкхён взялся? Нахально очаровавший (совсем не нахально, конечно же), влюбивший в себя без права на отступление. Откровенно говоря, отступать в этом деле совершенно не хотелось. Хотелось, наоборот, лезть вон из кожи, чтоб добиться расположения величественного юноши. Ёль елозит и, найдя нужное место, аккуратно подается бедрами вверх. Ненамного, на пару сантиметров. Бэк охотно отставляет таз, опускается ниже и напряженно дышит уже в другое ухо, когда головка скрывается внутри него. Им так хорошо, как не было никогда и ни с кем другим, за исключением прошлой ночи. Хён опускается ниже, раскрываясь под упорством естества старшего. Нежной слизистой он чувствует упругую головку и даже каждую рельефом выступающую венку на органе, а оттого прикрывает на пару мгновений глаза и закусывает нижнюю губу. Ёль порывается ворваться, потому что в каждом миллилитре его крови бушует страсть и уже ведь можно быть похотливым, но он терпит. Терпит, осекая себя и давая младшему возможность привыкнуть. Бэк укладывает нежные руки на его плечи и слегка откидывает голову назад. Ёль все же не выдерживает напора томных стонов и снова легонько толкается бедрами вверх, заставляя Бэка впиться в его кожу ноготками и сдавленно прорычать сквозь сжатые зубки: — Мой прекрасный принц… — на ухо старшему, слабо контролируя собственные мысли и речь. Он оседает все ниже и ниже, отчего по телу Ёля лавой разливается жар, жар вожделения и жадности к такому родному человеку, но к совсем еще неизученному им самим телу. Он тянется, припадает губами к тонкой шее и оставляет мокрые ласковые поцелуи, кладет широкие ладони на бедра юноши и проводит ими вдоль, до ягодиц, а после — слегка сжимает, бережно, ласково. Бэкхёна ведет и он, приподнимаясь, насаживается еще глубже, отчего Ёль сдавленно выдыхает куда-то ему в щеку и перемещает руку на талию. Тихо смеется, когда до него наконец доходит смысл сказанных младшим слов, а затем, совсем неожиданно, толкается в Бэка с новой силой, кажется, задевая простату. Тот вскрикивает и, царапая плечи старшего, сдвигает ладони и цепляется за его волосы. Бэк начинает подниматься и опускаться, вверх и вниз, виляя бедрами, снова устраивая свой маленький ритуальный танец, в котором Чанёлю очень хочется принять участие. Он отзывается резкими касаниями на каждое движение Хёна, обвивая сильными руками его талию, спину и тесно к себе прижимая. Между ними становится мокро и очень-очень тепло. Они пьяные — алкоголь разыгрывается в организме с полной силой только теперь, подталкивая на самые интересные и, возможно, пошловатые шаги. Но вряд ли пошловатым можно назвать то, как Бён пляшет на Паке, оседая на его член каждый раз до основания, а еще достаточно больно, не контролируя себя, бесёнка, кусает за шею и плечи, отчего Пак рычит и, подкидывая его за бедра на самом себе, мажет губами по нежному личику, находя чужие, и всасывает внутрь ловкий, очень вкусный язык. Это не пошловато. Это неконтролируемая умами магия: магия тела, желания, инстинкта. Этот их акт любви — потрясающий, чарующий, будоражащий. Это танец двоих сильных духом людей, шуточная борьба за мифическое главенство, которое в одних случаях принадлежит одному, в других — другому, это страстное танго, которое никому не под силу прервать или поменять. Пак валит Бёна на диван — кожа мебели неприятно скрипит о кожу младшего, и входит в его тело — быстро, так, словно бы тот может вмиг сбежать и оставить Ёля одного, озадаченного: что это было — сон, иллюзия, мираж, вышедшая за всякие рамки фантазия? Нет, Пак Чанёль, это — самое реальное, что у тебя есть, это — Бён Бэкхён, который жаждет тебя, будучи готовым дарить себя в ответ. Бэкхён временами откровенно кричит — настолько ему приятно и так сейчас позволяет отключивший разум алкоголь, а Чанёль каждый раз заново лишается остатков рассудка, стоит только младшему напрячь голосовые связки. Бэк обвивает его торс ногами, а спину усердно царапает, что Ёль наверняка не раз ощутит утром и в следующие несколько, по меньшей мере, дней. Но его не пугает эта перспектива, а наоборот, вселяет гордость — Бён выбрал его, доверился ему, пометил его, а теперь и отдается ему во власть в ответ на его собственную отдачу. Чанёль выбивает из младшего откровенные стоны, с помощью которых он словно делится с любимым тем, как же ему хорошо. Опираясь на предплечья, старший чувственно низко постанывает Хёну на нежное ушко, попутно целуя куда-то под ним. — Ёлли… Ёлли. — Бэкхён, предчувствуя скорый оргазм, начинает метаться, скулит и прижимается к старшему еще ближе, обвивает его сильнее всеми конечностями и, словно в какой-то будто бы даже горячке, спешно находит его губы и сминает их мокрым, нескромным поцелуем. Он напрягается и пачкает их животы семенем, что совсем скоро остынет и начнет неприятно липнуть, но никого это сейчас не волнует. — Мое сокровище, — тянет Пак густым басом и еще несколько раз крепко толкается в обмякающее, расслабляющееся тело, а затем щедро изливается внутрь, ведь он узнал, что Бёну нравится именно так. До тебя ему это не нравилось, Чанёль. Им, пьяным до отказа, каким-то чудесным образом еще хватает сил на посещение душа. Конечно же вместе. Смеясь, спотыкаясь, скользя и цепляясь друг за друга. Скорее всего, они теперь нескоро сделают это снова, ведь таким насыщенным дням близости предшествовали примирение, азарт, удальство. Но сейчас этого более чем достаточно, им обоим будет, что вспоминать еще долгое время.