Осколки

      Костя гостил в Ленинграде около двух недель. За время его пребывания он очень помог Саше с решением многих технических вопросов по восстановлению города. Также Ленинград брал почти всю бумажную работу на дом, чтобы больше времени провести с любимым человеком. Пока он работал, чаще всего на кухне, Свердловск или читал, или что-то рисовал в своем блокноте. Каждый раз, когда Саша спрашивал, что он рисует, Костя отшучивался и говорил, что ему стыдно показывать свои каракули. Как-то раз пока Костя принимал душ, то оставил свой блокнот на столе. Ленинград пытался убедить себя, что ему абсолютно все равно на то, что рисует там Свердловск. Но хватило его выдержки на пару секунд. И вот, блокнот у него в руках. Только он потянулся открыть его как… — Сашенька, а знаешь ли ты, что любопытной Варваре на базаре оторвали? — Костя зашел на кухню, вытирая голову. Затем шутливо щелкнул Сашу по носу и вытащил блокнот у него из рук. — Ну, Костя! Ну что ты там такое прячешь, ну покажи, Костя. Или я обижусь. Очень сильно, — Ленинград надулся, отвернулся от него и нервно застучал по столу своими изящными пальцами. Свердловск громко рассмеялся над тем, каким милым выглядел его обидчивый сероглазый возлюбленный. Он не сдержался, отбросил блокнот обратно на стол и начал щекотать Сашу. Тот все пытался удержать невозмутимый вид, но сдержаться от смеха у него не получилось. Он пытался вывернуться из Костиной хватки, что было абсолютно бессмысленной идеей. В итоге они оба свалились на диван. Саша очень удобно разместился на Свердловске и принял прежнее обиженное выражение лица, как будто они сейчас не смеялись на всю кухню как бешеные. — Ты мой обидчивый хомячок. Посмотри, как щеки надулись, — Костя двумя указательными пальцами надавил на Сашины щеки, а затем ближе придвинулся к нему и начал целовать. Долго обижаться на Костю у Ленинграда никогда не получалось, потому что Костя был перед ним весь как на ладони с его огромной любовью и безграничным уважением к Саше. Поэтому он почти сразу ответил на поцелуй и зарылся руками в Костины волосы, перемешивая светлые и темные пряди.       Так они пролежали, пока не стало совсем темно. Потом Костя включил свет и вышел покурить на балкон, а Саша решил сыграть на фортепиано, которое ему удалось сохранить, несмотря на то, что иногда нечем было топить печку в блокадное время. Он тихонько перебирал пальцами по клавишам, когда почувствовал теплые руки, поглаживающие его чуть подстриженные кудри и ласково массирующие голову. Саша почти замурлыкал от этой незамысловатой ласки, прикрыл глаза и убрал руки с инструмента, отдавшись приятным ощущениям. Похоже он задремал, потому что очнулся от того как Свердловск поднял его на руки и перенес в постель. — Почему ты почти все время носишь меня на руках? Не то, чтобы я был против. Просто… — сквозь сон спросил Ленинград, отчаянно зевая. — Потому что я обожаю ощущение тебя в моих руках, как будто целый мир сосредоточен в тебе. Люблю тебя бесконечно. Ну, конечно, ты уже уснул. А я тут распинаюсь. Эх, родной мой, — Костя убрал прядку волос с Сашиного лица и лег чуть дальше, чтобы не разбудить Ленинград слишком рано. И тут же почувствовал движения Сашиной руки, которая искала его, проводя по кровати. Костя вздохнул и подкатился чуть ближе, после чего Саша закинул на него все свои конечности и улыбнулся во сне.       Через пару дней Костя уехал. Они договорились, что Саша приедет сразу же, как только полностью разберется с основными делами. На том и порешили. Когда Саша вернулся домой, то увидел, что Свердловск забыл свой блокнот, с которым никогда не расставался. Теперь уже совсем не мучаясь угрызениями совести, Саша взял и открыл блокнот на первой странице. Затем начал листать дальше. У него все внутри задрожало. На каждой странице был Саша. Спящий, задумчивый, растрепанный, за столом с бумагами по работе, за фортепиано, напряженно вглядывающийся в ноты, у плиты, дующий на ложку. И когда только Костя успевал делать все эти наброски? Он долистал до конца и прочитал «Ты все равно все это увидишь. Знай, я очень люблю тебя, мое северное сокровище». Ленинград чуть покраснел, прижал блокнот к сердцу, а затем положил его на тумбочку в спальню, чтобы никогда не потерять.       Практически сразу после окончания Великой Отечественной войны весь мир накрыла Холодная война. Саша был в шоке от поступков Москвы, но каждый раз решал не вмешиваться. Когда Ленинград созванивался со Свердловском в последний раз, Костя говорил очень быстро, и чувствовалось, что он очень занят. — Привет, родной мой. Я тороплюсь. Выезжаю в Челябинск, Юре совсем плохо. Несмотря на наш давний конфликт, не могу его бросить. Нужно выяснить, что случилось. У тебя что-то срочное? — Привет, Костенька, ничего срочного, просто узнать как дела. Позвони обязательно, как выяснишь. Московский похоже совсем двинулся на фоне этого противостояния. Береги себя. — Да, он вот как раз распорядился построить под Челябинском завод для производства атомной бомбы. И он вроде как вовсю работает. Если что-то пойдет не так, то ни от меня, ни от Челябинска и пылинки не останется. Ну, ты же помнишь, как было при бомбардировке Японии. — Помню. Не подвергай себя лишней опасности, пожалуйста. Держитесь. Люблю тебя. Звони, как что выяснишь. — Люблю тебя тоже. Пока.       Саша сжал руки в кулаки. Это уже было ни в какие ворота. Если к Челябинску он относился ровно, как к просто российскому городу, даже, несмотря на неудавшееся общение с ним в начале века, то за Костю он готов был вынуть душу из Московского. Если, конечно, она у него еще была.       Дела в Ленинграде были налажены. Город потихоньку восстанавливался, и Саша чувствовал себя все лучше. Кошмары его еще беспокоили, но достаточно редко. Он собрал дорожную сумку, чтобы если что, сразу выехать на Урал при ситуации близкой к катастрофе. И взялся за составление отчетов о ходе строительства. В итоге Свердловск позвонил, когда в Ленинграде было около четырех часов следующего дня. — Саш. Прости, но это настоящий пиздец. Мы выяснили, что при пуске завода ядерные отходы сливали в реку. Да какую реку! Маленькую речушку. Прямо блять рядом с домами, где живут люди! Ты представляешь! И так происходило несколько лет! Я…я даже не знаю. Люди просто умирали в мирное время непонятно от чего. А все эта чертова московская секретность! Юра… Ему сейчас крайне плохо, побуду пока у него. Не могу его бросить. Да и надо разобраться до конца в ситуации. Не верю, что Московский не был в курсе всего этого. — Все нормально. Оставайся с ним, конечно. Делить вам больше нечего. А тебе обязательно нужен друг рядом. Я сегодня же выеду в Москву и прочищу ему голову. — Спасибо, любовь моя, за поддержку. Прости, что мы не увидимся, я очень скучаю и люблю тебя. — Ничего страшного, Костенька. Это верное решение. Люблю тебя. Позвоню после разговора с Московским. — Тоже люблю тебя. Мне с тобой невероятно повезло. — И мне.       Саша положил трубку и нахмурил брови. Ну, Московскому теперь не поздоровится. Ленинград оделся, взял сумку и отправился на вокзал узнать, когда ближайший поезд до столицы. Самый ранний рейс был через пару часов, поэтому он еще успевал перекусить до отъезда. Кто знает, чем закончится его поездка, и когда он вернется домой. Он дошел до буфета, взял стандартный обед. За едой и мыслями о том, как там уральцы, время пролетело мгновенно. И вот он занял свое место в вагоне, и поезд тронулся.       В столицу Саша прибыл рано утром. Дошел до ближайшей гостиницы и забронировал себе номер пока что на одну ночь. В первую очередь он решил позвонить Косте. Они договаривались созвониться после разговора с Московским, но Саша переживал и решил позвонить сейчас. Он уже почти набрал Костин домашний, но вспомнив, что он сейчас в Челябинске, позвонил на рабочий номер Свердловска и попросил телефон Юрия Татищева. После этого Ленинград сразу нажал нужные цифры. — Алло! Кто это? — Костя? Это Саша. Мне Юрин номер дали на твоей работе. Как Челябинск себя чувствует? — Привет, родной мой. Кашляет, иногда кровью. Лечиться отказывается, говорит, что все равно умрет рано или поздно, так что какая разница. — Что значит, какая разница? Передай ему, что он очень сильный и упорный молодой человек. Если бы не ваши с ним танки, может мы бы и не выиграли эту чудовищную войну. Он достоин того, чтобы жить, и поэтому обязан лечиться, а не выдумывать всякую чушь. Костя? Костенька, ты меня слышишь? — Саша посмотрел на трубку, потому что там была совсем тишина, и обратно приложил к уху. Из трубки раздался слабый хриплый кашель. — Алекс… Александр Петрович, это Челябинск. Спасибо вам за ваши слова. И я хочу попросить прощения за свои, — Челябинск закашлялся. — Я не должен был себя так вести, даже не подозревал, что для Кости вы настолько важны. Я думаю, мне осталось недолго, поэтому посчитал нужным извиниться. — Юра! Все будет хорошо, это раз. Пожалуйста, обращайся ко мне на ты, мне не нужны прошлые почести, это два. И не отвергай Костино лечение, это три. Выздоравливай и передай ему трубку, пожалуйста. — Да, посмотрим. Спасибо. Передаю трубку. — Родной мой, я подумал, что он сам должен услышать твои слова. Ты уже в Москве? — Да, только что приехал. Сейчас буду собираться на аудиенцию. Ух, как я зол, ты себе не представляешь. — Понимаю еще как. Удачи, любимый. Звони потом, как дело кончится. Я постараюсь накормить Юру и дать лекарство. — Вам тоже удачи. Держитесь, — Саша положил трубку и выдохнул. Надо было собираться. Он привел себя в порядок и подумал, что сначала было бы неплохо позвонить Москве, чтобы узнать, где он. Ленинград набрал его рабочий номер и принялся ждать ответа. — Московский на связи. — Доброе утро. Это Саша. Я сейчас в Москве, и хотел бы увидеться. Где тебя можно встретить? — Сашенька? Душа моя, какой приятный сюрприз. Недавно только думал о тебе. Можешь приехать ко мне домой. Выслать за тобой машину? — чувствовалось, что Москва искренне рад его приезду. — Да, было бы хорошо. А то я плохо тут у тебя ориентируюсь. И да, я остановился в гостинице «Северная», — Ленинград подумал, почему бы и не добраться до места назначения с комфортом, вместо того, чтобы ехать в душном метро. Ему нужно было немного успокоиться, чтобы не начать кричать с порога. — Хорошо, тогда через полчаса машина будет внизу. Номер М 147 СК. Как подъедешь — второй подъезд, шестой этаж, квартира 18. Жду, душа моя, — Москва положил трубку и решил приготовить что-нибудь на завтрак. Домработница к нему должна была прийти только вечером, но продукты были, а сделать яичницу на двоих он и сам мог. Минут через 40 раздался звонок в дверь. Миша нацепил улыбку и пошел открывать. — Утро доброе, моя ранняя пташка. Почему не позвонил, как только собирался приехать ко мне? Я бы встретил тебя на вокзале. — Привет. Не стоило. Я неплохо добрался и заселился в гостиницу. — Проходи, душа моя. Чай, кофе, потанцуем? — Москва подошел к Ленинграду, прижал к себе и начал тихо мурчать какую-то медленную мелодию в ухо. — Поговорим. Не стой столбом, присаживайся, — Саша вывернулся из объятий, прошел на кухню и сел на диван. — И почему же моя любовь такая неласковая сегодня? Али я провинился в чем-то перед тобой? — Михаил ласково улыбнулся и сел рядом с Ленинградом. Затем убрал длинные прядки с Сашиного лица и потянулся поцеловать его. — Не паясничай, Московский! И не распускай руки, — Саша вскочил, отошел к окну и скрестил руки на груди. — Зачем нам с тобой разговаривать, если можно заняться чем-то более приятным, — расплылся в улыбке Москва и с комфортом расположился на диване. — Приятным? Знаешь ли ты, великая столица, что из-за тебя сейчас умирает один российский город?! Но нет, тебе же важнее эти ваши противостояния с мистером Вашингтоном, и абсолютно без разницы, кто при этом пострадает! — Ленинград не хотел сразу начинать кричать, но Москва просто выбесил его своей самоуверенностью. — Что? О чем ты? — Ой, а ты уже запамятовал, небось? Неужели ничего не знаешь о создании атомной бомбы? Ох, как это все произошло без твоего контроля. Не может. Такого. Быть! — Саша подскочил к Москве, который уже поднялся на ноги и непонимающе смотрел на Ленинград. — Откуда вообще ты это знаешь? Это засекреченный проект и не твоего ума дело. Занимайся восстановлением своего города и не лезь, куда не просят. — Что? Ты! Да ты! Ну ты и сволочь, Московский! Плевать ведь, сколько людей умрут, сколько населенных пунктов вообще перестанут существовать из-за твоих чертовых амбиций! Какой же ты…ммм… — Миша не нашел другого способа прекратить Сашину истерику, а он считал это обычной истерикой, кроме как резко схватить его и поцеловать. Раньше всегда такое прокатывало. Но сейчас всё определённо пошло не по плану. Саша больно укусил его за губу и оттолкнул изо всех сил. Отчего сам отлетел чуть ли не к стене. — Ты что…ты что еще и укусил меня? — Москва растерянно посмотрел на кровь на руке, которой он дотронулся до своих губ. — Не смей вообще трогать меня! Как тебе только пришло такое в голову! Немедленно прекращай все эти чертовы сравнения: у кого бомба лучше и у кого танков больше. Пока не пострадало еще больше людей. Прекращай, Миша, прошу тебя просто по-человечески, — Ленинград выдохся и опустился на стул. Миша все еще прижимал руку к губам и в полном шоке смотрел на него. — Ну ты, конечно, даешь. Хорошо, давай конструктивно. О чем ты вообще сейчас говорил? Какой город? — Я про Челябинск. Не у него ли в области вы разрабатываете оружие массового поражения? И не в реку ли сливались все отходы из этого завода? — Ах, Челябинск. А ты теперь что, защитник сирых и убогих? Великая столица Российской империи якшается с какими-то мелкими уральскими городками. Самому-то не смешно? — Москва, не накаляй ситуацию. И не переводи тему. Вспомни, сколько жертв было на войне, и прошу — не допусти такое в мирное время. — Не тебе мне указывать. Сам разберусь, без твоего непосредственного участия. Жителей расселим скоро, и все будет отлично. Прекращать я ничего не собираюсь. Вашингтон ещё увидит кто кого. Он просто мелкий наглец. Мне наплевать, кто там может пострадать. Работать надо нормально, а не разводить дурацкую демократию. И если это все, что ты хотел мне сказать, то прошу покинуть мой дом. Я опаздываю на работу, еще что-то делать с губой. Не могу же я так появиться в Кремле, — Москва отвернулся и ушел вглубь квартиры, тем самым дав понять, что разговор закончен.       Саша тяжело вздохнул и пошел в коридор одеваться, свою поездку он посчитал почти бессмысленной. Ну, хоть людей переселят, уже что-то.       Тогда он не знал, что Костины опасения подтвердятся, что через несколько лет, в 1957 году, произойдет мощный взрыв на этом самом заводе с большим выбросом радиации. И только из-за направления ветра его Свердловск не пострадает, зато в очередной раз пострадает Челябинск, которого в этот раз они откачивали уже вдвоем. Попеременно дежурили у его постели, и когда Косте нужно было срываться на очередное совещание по ликвидации аварии, то Саша был рядом с Юрой, потому что незаметно привязался к этому громкому, саркастичному городу, который выкуривал почти по пачке сигарет в день и постоянно шутил про смерть. Свою, естественно. До разговоров за жизнь, конечно, не доходило, уж слишком они были разные, но оказать молчаливую поддержку Челябинску, помочь ему поесть или принять лекарство Ленинград был более, чем в состоянии.       Часто когда Свердловск возвращался заполночь после совещаний, то наблюдал картину, как Саша, свернувшись, спит в кресле, а Юра, тихо кашляя, ворочается на диване. Он тяжело вздыхал, поднимал Сашу на руки и ложился с ним в кровать, даже не раздеваясь и не расправляя постель, а сразу засыпая от усталости и постоянно просыпаясь потом посреди ночи от громкого кашля Челябинска. Саша и Костя уже почти забыли, когда были просто вдвоем. Но обоюдная поддержка согревала их сердца и давала надежду на хорошие времена.       И парни не подозревали, что скоро все начнет разваливаться. И никакого светлого будущего уже не будет.