Ясно солнышко

Тигровый глаз ему, блять, нравится. И из какой гномьей жопы его изволите достать? Джин в очередной раз психованно задрал низ некогда светло-серой футболки до лица, вытирая пот со лба и под носом. Хотелось попросту ее снять и швырнуть в угол пещеры, где клубилась непроницаемая для факелов темнота — пусть жрет. Да только возвращаться на поверхность топлесс не особо улыбалось. Все же температура по ночам была достаточно низкой и могла наградить полуголого и грязного как черта парня хорошенькой простудой или еще чем похлеще, пока он будет идти домой, а Линуса, который заимеет несчастье его увидеть — инфарктом. Старик решит, что началось восстание лесных бомжей, или приехал какой-нибудь его менее ухоженный единомышленник, конкурент на сморчки и просрочку из мусорных баков. На нижних этажах шахты было жарко, как в аду. Джин, конечно, там пока что не бывал, но имел некоторое представление. Интересно, там есть какой-нибудь десятый круг для кретинов, которые задницу рвут ради безделушки, чтобы один немытый панк им улыбнулся хотя бы? «Нет, скорее всего, меня бы отправили на второй. К мужеложцам.» Джин постарался себя убедить в том, что залез в это чрево в основном из исследовательских целей и гонимый желанием добыть что-нибудь полезное, вроде той кучки сытно поблескивающих золотом камешков в тяжеленном рюкзаке. Однако мотивацией все же были далеко не они, а совсем непримечательные красные, почти бурые и округлые штуковины, своим видом сильно смахивающие на обычную гальку необычного цвета, однако стоило их разломать… Возможно, в одной из этих так называемых жеод нет-нет да блеснет солнечным бликом желанный минерал. Парень успел насобирать парочку штук. Негусто. «Духи сегодня слегка возмущены. Удача будет не на вашей стороне.» Старая предсказательница, по виду тех времен, когда сам Иоба какую-нибудь вселенскую сиську со змеиным молоком сосал, будто в воду глядела. Джин в подобную херобору не особо-то и верил, но сейчас она, всплыв в воспоминаниях, все же смогла загубить остатки его воодушевления, так что ему не оставалось ничего, кроме как взвалить на натруженные плечи тяжеленный рюкзак и повернуть в сторону выхода. Только вот где он, этот выход? На факелах не стоило так экономить. Но о чем уже говорить? Двигаясь почти что вслепую, не без омерзения касаясь склизкой и теплой стены ладонью, Джин близоруко щурился и все стремился разглядеть где-то вдалеке кабину ветхого лифта, но темнота словно издевалась, сгущаясь перед ним так, что почти что осязалась на лице бархатной пеленой. Парень даже помотал головой, пытаясь избавиться от этого наваждения, и несколько раз сильно зажмурился. — Джин. Он мгновенно раздуплился и проморгался, услышав свое имя где-то в глубине длинного коридора. Слуховые галлюцинации прибавились к визуальным? — Джин? Голос был смутно знаком, хотя проседал где-то в середине слова так, как «заклинивает» радио, и льющая оттуда музыка более не кажется знакомой. Она странная и искаженная. — Джин, мне холодно. Где ты? «Холодно, блять? Да я здесь как крабовая котлета чуть не спекся». Хотелось возмутиться вслух, но почему-то этого не случилось. Джин настороженно поводил головой из стороны в сторону, как загнанный в ловушку зверь, но, в отличие от оного, больше информации из окружения не выловил. Не появился сверхчуткий нюх или острейшее зрение. Придется перебиваться обычными человеческими способностями. И одно из них — сострадание — сейчас подталкивало на звук голоса. Сюда кто-то забрел с поверхности? Но кому вообще приспичит шататься по опасным шахтам? По рассказам городских, после печального случая с Джорджем, сварливым стариком в инвалидной коляске, никто больше не решается соваться даже на верхние этажи. А подплесневевший дуэт из гильдии искателей приключений по сотому кругу обмусоливал те же рассказы тридцатилетней давности. Один только Джин полез в эту огромную, сука, могилу для неизвестно какого количества таких же кретинов, как он. Ну, еще и этот крикливый болван. Джин споткнулся об очередной булыжник, почти вписался веснушчатым носом в выступ стены и обмер. Голос болвана наконец был идентифицирован. «Долбоеб белобрысый». — Сэм? — спросил он наощупь, совсем тихо — вряд ли услышит. Потом прокашлялся и повторил, старательно избегая рвущихся наружу ругательств. Мало ли, обидится мелкий и слиняет куда подальше, потом ищи-свищи. Нужно его вытащить наружу, а уж там, под белым светом… — Джин! — обрадованно прозвучало совсем рядом, и парень сорвался с места как взбудораженный шакал, в два счета достигая косого поворота. Сердце сигануло куда-то вверх и застряло в глотке, стоило почерневшим от расширенных зрачков глазам выцепить в побледневшей темноте знакомую джинсовую куртку. — Ты чего топчешься здесь, сучара? — все же сдержать праведный гнев не удалось. Джин крепко взялся за ворот многострадальной куртки, встряхнув мальчишку с ощутимой силой. Иоба, а если провалился бы в лестничный люк, или наткнулся бы на какую-нибудь богомерзкую дрянь? Живности здесь полно, и вообще не дружелюбной. Сердце колотится, сейчас ребра выломает… Надо успокоиться. — Дома не сидится? Или с ушлепками своими? Сэм улыбается странно, и глазища почти бирюзовые, с поволокой. Нажрался чего? Или обкурился. Адекватный сюда бы не сунулся, если он не Джин или, на худой конец, Эбигейл. Ее вечно тянет на всякую жуть. А белобрысый от такого далек. — Ты нашел меня, — константирует он, продолжая жутковато тянуть губы в улыбке, будто вчера научился выражать эмоции и до сих пор делает это откровенно паршиво. Джина аж мороз продирает по спине, а ведь она вся мокрая от пота. Жар-то пещеры никуда не ушел. Для профилактики он встряхивает школьника еще раз, будто нашкодившего котенка, а тот и в хуй не дует, глядя на своего «спасителя» как на икону. При других обстоятельствах фермеру бы это польстило, но сейчас, в далеко не романтичной обстановке и с зашкаливающим адреналином ему вообще было не до дел амурных. «Почему я вообще об этом подумал?». После Цветочных танцев и спонтанной попойки у моря, Джин с Сэмом пересекались всего-то несколько раз в городе, коротко пошатавшись по округе и поболтав о чем-то отстраненном. И общительный мальчишка хоть и был душой нараспашку и не дичился новенького в городе, все же не подавал ни единого крохотного намека на нечто большее. Не то, что сейчас, блять. В первые мгновения Джин честно пытался все свалить на адреналин — кровь отлила от мозга пониже, а в момент опасности проснулось желание оставить после себя не только шнурки и пятно крови, но и потомство, но высосанные из пальца теории разлетелись как карточный домик, стоило этому обдолбанному невесть чем засранцу с тихим вздохом прильнуть к его груди, а на удивление крепкими ручонками обплести шею, решительно дернув на себя. Джин едва смог удержаться на ногах от такого напора, и для этого пришлось ответно уцепиться за чужие бедра, едва ли не заныв вслух от всей дикости ситуации: малолетний придурок влез в это пекло и сейчас откровенно пристает, будто во всем городишке не нашлось бы места получше. А Джин поддается ему на милость, наплевав на опасность теплового удара, если они перейдут к более активным действиям. Не перейдут же? Голубые глаза едва ли не в панике мечутся по неестественно бледному лицу напротив в поисках ответов. Но Сэма, кажется, не заботит вообще ничего, кроме идеи фикс заставить колхозника прогнуться и прекратить думать о том, как бы поскорее отсюда выбраться. Отлично получается. Шаг назад, еще один — откуда у него столько силы вести явно более развитого Джина на себя с такой легкостью, будто тот эфемерный? Брюнет удивленно смотрит вниз на свои ватные ноги, но кружащаяся голова и шум в ней же не позволяют слишком долго пялиться туда — сразу становится погано. — Джин… Он поднимает глаза на зов, притянутый словно поводком. Наваждение, сраное наваждение. Эта жара, это странное поведение Сэма — все кажется нереальным, каким-то душным летним сном, кошмаром, когда ты случайно засыпаешь рожей в подушку и мозг отчаянно шлет тебе их, чтобы ты наконец проснулся. Но Джин просыпаться не хочет, хотя чувствует, что происходящее вот-вот оборвется подобно пленке в старом видеомагнитофоне. Сэм успевает довести его до ближайшей стены, где, вильнув бедрами, усаживается на дряхлый деревянный ящик, оставленный неизвестно кем с незапамятных времен, и ловит послушного фермера теперь не только в капкан рук, но и ног, плотно скрестив их на потной загорелой пояснице. Делает он все это так, будто репетировал, оттачивал это похотливое безобразие, чтобы сейчас уверенно взять верх там, где Джин представлял себя ведущим. — Сделаем это здесь, — полувопросительно ласкает слух шепот, но парень знает, что такой, как Сэм, хуй хотел класть на какие-либо разрешения — он сделает по своему. Просто создаст иллюзию, что у Джина есть выбор, дразнясь, понимая, что тот поступит так, как ему нужно. Мелкий дьявол. — Нас никто здесь не найдет. Да тут и в правду никто не догадается искать двух гомиков. От падения в пучину греха Джина все еще держит неосязаемое чувство, что это все как-то блять неправильно: ни место, ни поведение предположительно обкуренного школьника, ни его внезапный интерес к собственной персоне. Ну не может тот ни с того ни с сего сейчас так призывно вихляться на поскрипывающем ящике, предлагая себя. Джин, конечно, собой неплох, но не настолько, чтобы за ним лезли почти на самый низ шахты, чтобы присесть на член. И как Сэм вообще решил искать его здесь? Брюнет давится затхлым воздухом, когда длинные пальцы гитариста вплетаются в его влажные волосы на затылке и больновато тянут. Сэм будто почувствовал, что тот думает совсем не о том, что ему нужно. Прекрати. Зеленые глаза на мгновение вспыхивают ядовитым цветом. Или это игра света одного-единственного факела на стене неподалеку от них? — Сделаем это. Хочешь меня? Джин держится как гончая во время охотничьей стойки, цепляясь пальцами до побеления костяшек в края ящика по обе стороны от паренька так, что труха сыплется. В голове гудит, уже бьет, блять, набатом то ли от жары, то ли от возбуждения, надо валить отсюда наверх, к свежему горному воздуху, а не смотреть в эту нахальную рожу и терпеть, как об него трутся, дразнят, провоцируют… Он склоняется вперед, уже сам не понимая, поддался ли он, или же просто становится слишком плохо от недостатка кислорода. Ощущает слабое дыхание, очень слабое на собственном взмокшем лице. Холодное, освежающее. Становится чуть-чуть легче. Кожа у Сэма такая же — прохладная, сухая, словно он и в правду замерз. Дрожит сладко под прикосновением, когда Джин просовывает свою горячую ладонь под футболку и гладит подрагивающий худой животик, наслаждаясь холодом, потом подставляет трогательно-бледную шею под искусанные губы перенапряженного фермера, а сам все еще перебирает в пальцах темные прядки его волос — неровен час дернет, да шею свернет. Так кажется Джину. А может, и не кажется. Но он делает так, как требует молчаливо школьник, как хочет это сам — грубовато цепляется зубами за кожу под ухом и шарится подрагивающими ладонями под тонкой тканью одежды, оглаживая проступающие ребра, пересчитывая их самыми кончиками пальцев, как в своих самых смелых фантазиях. А чувство фантомности происходящего все не отпускает, и именно поэтому Джин так тороплив и жаден. Вдруг это просто какой-нибудь влажный сон? Только сейчас фермер чует, как его руки слабнут так, что он уже не чувствует пальцев, не ощущает, как касается Сэма, который уперся лопатками в грубоватую наощупь стену и пристально смотрел на него. От этого взгляда собственные веки тяжелеют, и по затылку будто течет что-то холодное, как раз в местах, где мальчишка впился пальцами в волосы. Неужели все-таки сон? Только бы не проснулся. Сознание уплывало в этом раскаленном мареве. Джин вновь схватился слабеющими пальцами за края ящика, на котором, кажется, восседала его блядская погибель и с безразличием наблюдала за тем, как горе-любовник медленно оседает на пыльный пол, не в силах бороться с собственным отказывающим телом и разумом. Спи. Зеленая вспышка отражается даже за закрытыми веками, и тьма с чавкающим звуком сомкнулась над головой.