Ясно солнышко

— Сэм, еще одно слово про твоего колхозника драного, и я… Себастиан даже не смог придумать весомую угрозу и устало потер виски — вот настолько остопиздело слушать друга. У того всегда был рот как дверца от мэровского грузовика — пока не ебнешь, не закроется — но в последнее время белобрысый перешел все рубежи, на грани которых его болтовня еще усваивалась. С момента, как Себастиан невольно узнал первым, чем на пару промышляют веснушчатый дрын с фермы и гитарист, пока их никто не видит, он успел услышать килотонны информации про первого. Хотя не особо-то и горел желанием. — Джин целуется просто охуенно, лучше всех, — и пусть Сэму особо не с кем сравнивать. — А как же Эбигейл? — едко заметил Себастиан, не удержавшись. Он хоть давно простил друга, но в душе все еще засела пара едких кусочков обиды. Знал же ведь, паскудник вертлявый, что Себ неравнодушен к их подружке, ну или хотя бы догадывался, и ведь все равно к ней полез под вечер Ярмарки долины в позапрошлом году. — Да мы были пиздюками, ты чего, — отмахнулся Сэм, и у Себастиана немного отлегло на душе от этой беспечности. Больше кусаться не хотелось. — Плюс, я медовухи пережрал тогда, так что особо ничего не помню. Подурачились просто. А вот с Джином… Блондин мечтательно закатил глаза, явно смакуя в фантазиях не высказанное продолжение, и программист отчаянно застонал, закрыв уши ладошками и заметавшись по своей комнате. И так каждый раз. Про что бы ни зашла речь — определенно влюбленный по уши говнюк умудрялся слить разговор в одно ебучее русло под именем, которое Себастиан уже собирался запретить произносить в стенах своего подвала под страхом смерти. Но это вряд ли бы заткнуло подростка. Радостный от того, что можно поделиться с кем-нибудь накипающими эмоциями, Сэм с готовностью ими делился, втыкая факты про Джина в болтовню почти что беспорядочно, да еще и такие, которые по сути никого в восторг не приводят, кроме, конечно же, впечатлительного незрелого гитариста. «Джин так четко плюнул в реку не глядя, что в лягушку попал, прикинь?». Себастиан прикинул и оскорбился за весь лягушиный народ. «Джин вчера пять литров пива выпил и победил в конкурсе Гаса». «Джин Клинта нахуй послал, прикинь? Это как раз после конкурса Гаса было». Джин, Джин, Джин. У Себастиана голова шла кругом. Еще один пунктик, который его раздражал — так это то, что Сэм отныне возомнил себя гуру дел любовных, Казановой комнатным и пытался раздавать советы. Или же просто выебывался. — Ты, главное, с этим не торопись особо, — он снисходительно хлопал Себа по худому плечу и улыбался во все двадцать восемь, — все успеешь попробовать. Ну, как я. Я-то уже на опыте. — Прямо-таки все, — Себастиан дернул плечом, щепетильно подхватив палочками для еды кусочек сашими, осмотрев его и только потом отправив в рот. Сэм, последовавший его примеру и практически мгновенно набивший рот дохера калорийным куском пиццы и на счастье друга заткнувшись хотя бы на несколько секунд, красноречиво угукнул, вытирая с подбородка соус. Крайне тяжело удержаться от еще одного маленького укола. Ну, чтобы сбить спесь с засранца, чисто в воспитательных целях. — И вот прямо-таки «все» у тебя с ним было? — программист резко крутанулся на своем стуле, как только проглотил вкусный кусочек, и уставился на Сэма, сидящего по-турецки на полу перед открытой коробкой пиццы. Ведь есть же стулья в комнате, кровать на худой конец, нет, он сидит на ковре как бедный родственник. Сэм немного растерянно хлопнул длинными ресницами, уставился перед собой, и Себастиан едва ли не со злорадством отметил, как чуть оттопыренные уши гитариста стали немедленно наливаться пунцовым цветом. Есть контакт! — Ну, не то что бы… — начал было мелкий, наконец пропихнув в горло едва ли адекватно пережеванную пиццу, но Себастиан оборвал его, продолжая загонять болтуна в угол. — Он же взрослый парень. Старше нас, да. Эти обжимания ваши сопливые быстро наскучат, он такое в классе шестом уже проходил, наверное. На опыте, понимаешь? — он передразнил фразу друга и прикрыл рот кулаком, пряча улыбку. — Будь ты девчонкой, то все понятно было бы. А тут как выкручиваться будешь? Себастиан почти видел по бегающим глазам друга и морщинке между бровями то, как сильно он теперь думает. «Хоть бы мозги через уши не повылезали», подумалось смешливо. Ничего, это полезный мыслительный процесс для того, основными думами которого является составление плана как бы еще поднассать Льюису и не проколоть ли себе что-нибудь на еблете. Как всегда, Сэм снова думал не в ту сторону или не тем местом. — А хули я за девчонку-то? Себастиан таки прыснул. — А за кого еще? — он уже не прикрывал рот ладонью, искренне посмеиваясь. — Сразу же все видно, как у вас там и что… — Много тебе видно из твоей резиденции девственника! — Ой, кто бы говорил! Шлепок майонезный. Отбрехаться на первое время получилось, это уж точно. Но теперь в Сэме засела занозой эта мысль. Он даже не доел корочку от куска пиццы по своему обыкновению, бросив ее обратно в коробку и вытерев пальцы об джинсы. А ведь и правда — Джин, похотливая животина, мастак руки распускать, но за грань, если она вообще была, не заходил. А ведь Сэм уже не особо-то и против за нее зайти, хотя бы на шажочек. Пусть и ссыкливо немного. *** Все оказалось куда проще. Говорить о том, как дальше будут развиваться отношения — очень стыдно, очень неловко, проще действовать: снова смять простыни в прохладной вечерней тишине, снова искусать-исцеловать друг друга едва ли не до боли, путаться в руках, то и дело неловко сталкиваясь лбами. Сэм — запаленный, перевозбужденный, требовательно мычит в чужой рот и тянет на себя то за плечи, то за талию, сминая кожу под пальцами и раскрывая бедра. У него план. У него, сука, большой план не выпускать колхозника отсюда, пока не случится то, что ему нужно. Он уже смирился со своим положением в паре, примерился и остался удовлетворённым. Пусть «за девчонку». Пусть. В этом нет ничего постыдного. В этом есть что-то…что-то. Джину хочется довериться. Хочется, чтобы он обладал, был выше, сильнее, умелее и активнее — вон, он даже сейчас не теряется, вдумчиво выцеловывает дорожку по обнажённому, подрагивающему животику мальчишки, тепло гладит ладонями по бедренным косточкам. Не спешит. Смакует. Наслаждается, уверенный сукин сын. Это Сэм тут извивается ужом, хнычет, пыхтит и вскидывает бедра, то и дело упираясь вставшим членом партнеру куда-то в грудь. Это у него горит, ему очень нужно. Это он «девчонка», нетерпеливая, жаждущая, эмоциональная, захлебывающаяся в ощущениях. Такой не может вести — для этого нужна башка попрохладнее, ум построже. Как у Джина, который даже с членом во рту выглядит собранно, блаженно, неспешно принимая до самого конца и смыкая плотнее вишнёвые губы. Гитарист почти пищит и опасливо хватается пальцами за темные кудри, панически боясь спустить в этот охуительно сладостный вакуум в глотке. — Подожди, подожди, — лихорадочно шепчет он. Глянул вниз и тут же зелёными глазищами вперился обратно в потолок. Лучше не смотреть. Аж в глазах потемнело от того, что он только что был на грани. — Не так. Мне нравится, но… Я хочу попробовать иначе. Джин выпускает ствол изо рта так же неспешно, как и взял, и Сэм вздрагивает от тихого влажного звука, одновременно чувствуя небывалое облегчение. Чёрт, этот мудень душу способен высосать через хрен. Решив воспользоваться возможностью посмотреть снова на возлюбленного, он это и сделал, робко моргая. Фермер смотрел в ответ вопросительно, приподняв бровь и уперевшись щекой во внутреннюю часть бедра. Его возбуждение выдавало только чуть сбивчивое дыхание, ощущаемое ляжкой. — Уверен? — только и произнес брюнет, легонько поцеловав нежную кожу. Сэм отчаянно закивал. — Да, да! — он снова нетерпеливо хныкнул, дав понять, что начинает потихоньку остывать и ему требуется продолжение. Уж больно неловко было говорить на такие темы. — А вдруг больно? — уточняет фермер. Сэм невольно вспомнил «монстра», которого нащупал ещё у Себастиана дома под столом, нервно сглотнул, но решительно произнес: — Я готовился. Все окей. «Готовился? Нихуя себе, так вот как он тут вечерки осенние коротает, содомит» — Джин едва ли не произнес это вслух, но воздержался, вместо этого просто очень выразительно вскинув брови и отведя взгляд, чтобы спрятать зарождающуюся в них смешинку. Однако представление, как этот мальчишка растягивал себя, вталкивая по пальчику в узкое нутро, возможно, на этой же кровати, быстро сбивает желание угарнуть. Уже не было смешно. Ни чуточки. Теперь брюнет тяжко замечтался, колеблясь. Многие эти молоденькие говнюки такие — сначала на рожон лезут, в глаза проникновенно заглядывают и больно дёргают за хер в неумелой попытке подрочить, а как до самого главного доходит, так сразу «ой, я просто экспериментировал, а так-то я по девочкам, да, убери пушку от моей задницы». Джину обидно. Горько. Словно он игрушка какая-то. Игрушки хоть не скулят, мол, поматросил да бросил, а вот ему хочется. Но он всегда молчит, делает так, чтобы парню было хорошо, а о себе особо не думает, своим желанием старается не отсвечивать — вдруг отпугнёт снова? Пусть хоть такая близость, он потерпит, зато не потеряет пару. Вечная невезуха, словно Джин в прошлой жизни Иобе на порог насрал. Нет, чтобы влюбиться в какого-нибудь пидорюгу прожженого, которого никакой мамбой междуножной не напугать, хоть до колена будет — все время тянет на всяких натуралов-затейников, которым приспичило на оба фронта поработать. А те чуть что — так в кусты. А тут вот Сэм. Не пуганый, словно инстинкт самосохранения себе об ближайший забор отбил ещё в детстве, или же почерпнувший из мамкиных любовных романов, что в экстазе начнет тут заходиться от первой же фрикции. Смотрит внимательно, приподнявшись на локте, даже улыбается слегка, тут же смущаясь. Смущаясь, но явно не собираясь отступить, он пихает Джину под ладонь, лежащую все ещё на низе его живота, что-то прохладное и маленькое. Крем? Иоба, Джоди никогда не должна узнать, что купленный за тысячу монет ночной крем-сыворотка от морщин уйдет ее сыну в задницу, сделав ее шелковистой и мягкой, как обещала реклама. Это валит Джина, пальнув в самое сердце. Не дорогущий крем, конечно же, а то, с каким доверием и предвкушением смотрел на него гитарист, возможно, ещё не осознающий, что и в правду может быть и больно, и неприятно поначалу, но решительно настроенный это принять. А когда прохладные от крема пальцы скользнули по поджавшимся яичкам ниже, к горячему входу, и мальчишка прекратил дрожать, сосредоточенно, пусть и туманными глазами уставившись на Джина, тот понял, что теперь-то он точно готов. …За этой тупой, тянущей болью постепенно к юноше приходило странное удовольствие. Сначала — удовольствие от самого осознания, что это наконец-то случается, потом от того, как ловкие пальцы скользили в нем, принося ранее не испытанные ощущения. О, как же это было по-взрослому, запретно, горячо, да еще и не абы с кем, а с объектом этого низменного желания, который сейчас прожигал насмешливым и томным взглядом серых глаз. Всё Джин видел, все подмечал. Ловил горячим ртом каждый слишком громкий всхлип мальчишки, затыкая его, проталкивал пальцы глубже, заставляя бедра конвульсивно вздрагивать, когда те ощутимо проезжались по чувствительной, будто припухшей точке внутри. Иоба, наверное, долго ржал, помещая такое кайфовое место парням в задницу. Переждав ещё один сладкий прилив возбуждения и жалобно хныкнув, Сэм упёрся подрагивающими ладонями в крепкую грудь партнёра и не без сожаления прервал затяжной поцелуй. — Джин, — мурчит он, снова поймав прикосновение к губам как награду. — Джин, ну, пожалуйста… Брюнет щурит глаза как кошка, и его улыбка отлично виднеется в темноте. — Что «пожалуйста»? — поддразнивая, он сгибает пальцы в тесном плену мышц и прикусывает изгиб шеи мальчишки, который почти судорожно вскинулся на постели, до боли скребанув ноготками по груди, а его член исторг еще одну капельку тягучей жидкости. — Не понимаю. — Я тебе рожу откушу сейчас, все ты прекрасно понимаешь, ну, ну!.. Джин безжалостно прервал беспорядочные мольбы очередным лёгким движением руки. Не то. Не то, что он хочет услышать. Нужно будет — он доведет мелкого до отключки, до писклявой мольбы, раз уж тот на это согласился. Назад дороги нет. Пусть истекает предэякулятом насмерть и как мумия засохнет — парень не даст ему кончить, пока тот четко не выскажет, чего он хочет. Засранец белобрысый так его взглядом жрал, лип, цеплялся, приставал, а теперь и пары слов связать не может, как только почти добился того, чего хотел? Ну уж нет. Сэм почти умирает. Он злорадно поскуливает, подаётся навстречу, ощущая, что вот-вот поймает оргазм за хвост назло этому говнюку, который сейчас мучил его. Вот это будет облом для него! Так и не дождется никаких признаний, хуев гестаповец. Но и Джин не пальцем деланый, «на опыте»: пристально взглянув на извивающегося на влажных простынях мальчишку из-под вьющихся вихров, он осклабился ещё шире зверюге подобно, обхватывая свободной ладонью каменный донельзя член у основания, почти до боли пережимая у основания большим пальцем. — А вот и нихуя, — звучит почти ядовитый шепоток, вибрирующий еле заметно от перевозбуждения. Ему тоже трудно держаться, ужасно трудно. Но ради такого зрелища, теперь будто выжженного в памяти, стоит потерпеть. — Что такое, уже спустить хочешь? От одних только пальцев внутри тебя? Потаскушка. Пока не скажешь, что тебе нужно, я не… Теперь Сэм хочет умереть. Перед глазами темными кругами расходится ядерная смесь возбуждения на грани боли, все тело до единой мышцы напряглись добела, а напряженные мускулистые плечи Джина исполосованы донельзя, словно на них орлы еблись — так ему и надо. Маленькой мести катастрофически мало. Блондин с удовольствием дал бы в морду любовнику, который издевается над несчастным, неопытным юношей, словно это его последний секс в жизни, да вот только даже рук не может отнять от партнёра, продолжая упоенно всхлипывать. Жалобно заглядывает в почти невменяемые, глубокие серые омуты напротив, пытается выбить себе пощаду — но нет, в них и капли сочувствия нет. Он боится и порваться на этих чертовых длинных пальцах, отчего дышит через раз и пытается прекратить зажиматься, подавляет желание уползти к изголовью кровати, лишь бы больше это не терпеть, и одновременно подается навстречу, запаленно мечтая почувствовать внутри себя еще больше. От такого контраста ощущений выворачивает наизнанку, отчего Сэм уже потерял всякий стыд, и просто с влажной мольбой в глазах смотрел на партнера, приоткрыв красиво очерченный рот и тяжело дыша из раза в раз. Джин — долбанная машина, дикий зверь, и пока не будет сделано то, что он хочет, он не отъебется, это как пить дать ясно. — Твой…член, — просипел тихо мальчишка, кашлянул и, пряча глаза под ладонью, мгновенно взмывшей от плеча любовника к раскрасневшемуся лицу, повторил чуть громче: — Хочу твой член. Внутри. Победоносная вспышка в сумасшедших глазах напротив, увиденная сквозь щель между пальцев, вызывает небывалое облегчение, и сразу же следом — предвкушение: наконец-то с ним не будут мучительно долго играться, наконец-то можно ощутить все, что он видел в фильмах интересного содержания по телевизору после 02:00. А ещё и Себастиану нос утрет, да. Чтобы больше не дразнился. Да он вообще в норе своей замуруется, лишь бы ни слова не услышать про то, как Сэм сейчас урвет по полной программе! — Хороший мальчик, — урчат сверху, и парень блаженно подаётся мягкой щекой в ладонь, что легла теперь у кромки его лица, принимая свою маленькую награду. От этих слов, таких простых, становится очень-очень тепло в груди, аж сердце замирает. Приоткрыв малахитовые глаза и щуря их от остаточного стыда за то, что только что ляпнул, он с абсолютным подобострастием смотрит на своего любовника, готовый принять все, что он сейчас даст. А Джину было что дать. Но сначала не без облегчения вздохнуть — для него вся эта возня тоже была той еще пыткой — лихорадочно разобраться с застежкой на штанах и приспустить их впереди; движения отработаны, могли бы уже наскучить, но это выражение личика партнера, который видит, что его ожидает — не надоест никогда. Джин едва ли не фыркает от смешка при виде того, как Сэм кое-как приподнялся на локтях, лишь бы сквозь вырвиглазную тьму рассмотреть то, что он сам и попросил. Даже ручку протянул, обхватил неуверенно, словно в первый раз увидел член, погонял бархатную кожицу, и наконец потер большим пальцем самый кончик, с заметной дрожью услышав одобрительный выдох старшего. — Большой, — сипловато заметил он и снова откинулся на спину, прекращая исследование. Только глазенки блестели в темноте, выдавая интерес и пристальный взгляд. Брюнет уже хочет было успокоить, но теперь, кажется, настал черед Сэма удивлять. Тем, как он призывно изгибается в стройной талии и раздвигает ноги шире, заставляет Джина сразу же подавиться очередной сальной фразочкой и послушно прильнуть поближе, зачарованно следя за тем, как удивительно крепкие пальцы гитариста подводят член к промежности. Никакого стыда, сука. Ни единой капли стыда больше не осталось в этом долбанном, соблазнительном мальчишке, который сейчас сильно прикусывал нижнюю губу и дышал через раз, сосредоточенный. — Подожди, малыш, — мгновенно растерявший всю свою спесь Джин едва ли не стонет от того, что головка скользнула чуть ниже и уперлась в растянутый вход. Сэм немедленно подался вперед, засопел от натуги, явно возжелав быть посаженным на кол, не иначе, отчего брюнет запаниковал еще больше. И ведь не вырвешься! Говнюк держит за хер крепко, точно не сбежишь, и сам себе, сука, вставляет. — Резинки ведь… Пусти! О, мелкий явно не собирался ничего отпускать. Он прождал достаточно, чтобы сейчас не жалеть ни Джина, ни собственную задницу. Все, баста. Где он еще найдет такого охуительно красивого дурня, ласкового, свойского, греющего, как летнее солнце после мелкого слепого дождя? Ну уж нет. Сэм не собирается отдавать свой первый раз кому попало. Только вот этому, с невозможными вихрами на башке, обгоревшими карамельными плечами и с чуть отколотым клыком. Пусть потом ходит с гордым еблетом, хай подавится своим самомнением — он тоже станет для Сэма очень значимым событием и победой. Первым. Первым любовником. Первой сильной влюбленностью. Первым во всем, что хоть как-то связанно со словом «любовь». — Резинки, — безнадежно скулит Джин, падает на локти над мальчишкой и зарывается носом в чуть влажные светлые прядки на виске. Гитарист мгновенно этим воспользовался, скрестив ноги на покрытой бисеринками пота пояснице любовника и резко пихнув его на себя. И тут же об этом пожалев. Больно, сука! По ощущениям — словно до желудка влезло, а на деле только головка. Мальчишка не удержался — вскрикивает, а потом жалобно мычит в заботливо прикрывшую рот ладонь Джина, боясь и пошевелиться. Порвет, мать его. Да его вообще нельзя к людям в постели пускать с такой бандурой! — Я вытащу. — Нет! Противореча самому себе в душе, белобрысый для верности ухватился еще и за шею парня, не отпуская. Хорошо бы еще и зубами в плечо вгрызться… От резкого звука открывшейся входной двери продирает дрожь, а мышцы сокращаются так резко, что настает черед Джина болезненно скулить в унисон любовнику. — Сэм! Сэмми! — звучит пока что приглушенно, издалека, за стеной. Гром среди ясного неба? Нет, хуже — очень не вовремя вернувшаяся с йоги мать. Сэм взвизгивает от того, как резко Джин вытаскивает и садится на пятки, ошалело поглядывая на дверь. Пытка прекратилась, но каким, сука, паршивым образом! — Самсон! — все не унимается женский голос за стеной. У них есть буквально тридцать секунд, это Сэм успел вычислить за все прожитое время в этом доме. Сначала мама снимет туфли, аккуратно поставив их в рядок у большого зеркала в коридоре, мельком глянет в него, снимет плащ, повесит сумочку, заглянет в комнату Винсента и уже потом зайдет к старшему сыну. Скорее всего, без стука. О, эта женщина! Как сложно ее обучить такому простому действию, как долбанный стук в дверь, прежде чем потревожить сына-подростка, который Иоба весть чем может быть там занят. — Тебя зовут Самсон? Ты че, блять, персонаж библейский? — Джину очень вовремя стало смешно. Он все еще нервно хихикал и таращился на любовника, когда тот психованно лягнул его ногой в грудь и подорвался с постели, выискивая взглядом белье. — Пиздуй давай! — белье найдено и надето, но мальчишка продолжал метаться в панике. Судя по маминым шагам, она явно решила пропустить пунктик со снятием плаща и заглядыванием в зеркало, идя напролом к старшему отпрыску в логово. Да и полным именем крайне редко звала, разве что когда сильно бесилась или волновалась. Джин, морда бессовестная, продолжал зубоскалить как ни в чем не бывало. Взял да забрался под одеяло, замирая бесформенной кучей, и Сэм подскочил к нему, срывая хлипкую защиту. — В окно, дурак! — зашипел он. — Ты хули разлегся?! — Опять в окно? — Тебе ли привыкать! Да быстрее ты! Джин ворчит, натягивает боксеры вместе со штанами на законное место на ходу по направлению к окну, в которое он ласточкой сигал не единожды, и вот уже почти перемахнул через подоконник, как вдогонку прилетел очередной поджопник. — Пиздюк! — только и успел брехануть он, прежде чем от дополнительного ускорения сверзнуться с подоконника и рухнуть в клумбу под окном. Благо, хоть не розы там росли, но старания Джоди все равно немного жалко. Она, наверное, не раз задавалась вопросом насчёт перерытой сапогами почвы под окном в последнее время. На голову элегантно спланировала выброшенная Сэмом в окно футболка. Ворча и отряхиваясь, Джин надел ее и собрался было выбраться из клумбы на мощеную дорожку, чтобы по ней уже резво припустить до дома, да вот только не суждено было: с этой же дорожки на фермера во все глаза смотрел вездесущий старик-мэр, заложив сухонькие руки за спину, словно он тут добрый час торчал в ожидании шоу. И ведь дождался. — От оно как, — произнес старый перец и с невиданной прыткостью, похрустывая суставчиками, перелез через низенькую ограду, явно забыв о том, какие взбучки он самолично выписывал Сэму за пропаханные скейтбордом газоны и промятые его валяниями после неудачных трюков клумбы. И пока Джин лихорадочно соображал, как бы так спиздеть и выйти сухим из воды, мэр подцепил его под локоть и повел прочь от дома Джоди. Спотыкаясь об собственные ноги, Джин обратил внимание на то, что тот не зол, а вроде как…воодушевлен? — Вы не так поняли, — промямлил он жалобное, на ходу поправляя на себе футболку. Набравшись силы в голосе, Джин продолжил: — Я тут это… Дверь заклинило просто, я вот и через окошко!.. — Не надо ничего говорить, сынок, — наконец-то Льюис отпустил его и замахал руками. Глаза странно горели под густыми, седоватыми бровями. — Я все понимаю! У Джина чуть не вылезли глаза на лоб. Притормозив, отстраненно ощущая, как холодит царапины на плечах и спине прохладный осенний ветерок, он уставился на какого-то уж слишком взбудораженного деда. Как бы сердце у него не встало, что ли… Льюис подошел поближе и заговорщицки зашептал, словно их кто-то мог подслушать на пустынной вечерней дорожке под фонарем: — Все я понимаю, сынок, сам молодым был. Вечно они голову так вскружат, что в форточки только так и лезешь, как домушник, лишь бы никто не увидел. — Расскажете теперь всем? — уныло спросил Джин. Да, каминг-аут на славу будет. Как бы не сожгли его вместе с фермой. Хотя вот мэр вроде как совсем не возмущен, а даже наоборот. Парень удивленно заморгал, а потом покривился, стараясь не представлять, что Льюис выделывал по молодости. Вот дает, пень! Сейчас к Марни захаживает, а лет сорок назад к каким-то мальчишкам «в форточки лез». — Что ты! — старик замахал руками снова, на очередном выплеске эмоций. — Я никому ни слова. Ты меня не сдал, с теми шортами, кхм… А я тебя прикрою. — Это трусы были, — зачем-то уточнил Джин, все еще пребывая в состоянии легкого шока. Дед на секунду взъелся. — Да не в них дело! Но вот что, Джин — ты бы сворачивал потихоньку эту свою деятельность полуночную. У нас незамужних полно, правда молодых, да разве это проблема? Я вот сам помоложе предпочитаю, они, знаешь, с задором таким, с огоньком… «Старый извращенец! Куда уж моложе? Сэму едва восемнадцать стукнуло», возмущенно подумал фермер, чуть нахмурившись. Он потихоньку начал терять нить понимания, к чем идет этот разговор, но старика не торопил, все еще поглядывая на него искоса и чуть-чуть с опаской. Вот не повезло же на него тут наткнуться! Зубы то и дело постукивали то ли от совсем уже не летней погоды, то ли от адреналина. А Льюис тем временем продолжал, прихватив Джина вновь под локоть, словно он собирался куда-то смыться. — …У Джоди ведь есть муж, ты знал? Да, он на войне, но ведь дай Иоба — вернется же когда-то! Сильно ты рискуешь, сынок. А вот и оно. Джин открыл рот, собрался было уточнить, но тут же закрыл, сдавленно промычав что-то, похожее на согласие, и мэр одобрительно потрепал его по плечу. *** Сэм выскочил к матери навстречу, чтобы не дать ей ворваться в комнату и увидеть это подозрительное безобразие в виде смятой донельзя постели, пачки презервативов на полу и ее нещадно опустошенной баночки крема, за которую мальца всенепременно линчуют. Взъерошенный, изо всех сил притворяющийся сонным (даже зевок попытался выдавить), он встал аккурат перед дверью, уперевшись для верности рукой в дверной косяк. — Мам, что такое? — нарочито хрипловато пробормотал он, щуря стыдливые глазенки. — Я только уснул. На часах семь вечера, что для гиперактивного говнюка было чуть ли не серединой дня, и он явно не мог спать в такое время, но взволнованная донельзя Джоди совсем этого не заметила, с благоговением держа на груди сложенный вчетверо листочек. Где-то чуть смятый, где-то немного припорошенный чем-то темным. — Отец возвращается, — прошептала она с радостным блеском в глазах, подозрительно похожим на слезы. На мягком, добром лице лежали выбитые ветром из прически прядки, мешая это разглядеть. — Он написал, что вернется весной.