***
За три недели Сайхара неплохо идёт на поправку. Он окружён врачами и медсёстрами, которые услужливо носят ему подносы с едой, снова учат ходить, ведут записи о его состоянии, и теперь у Шуичи Сайхары даже есть собственный психиатр, приходящий по три раза на неделе. В первые приёмы психиатр спрашивает, как Шуичи себя чувствует, хорошо ли с ним обращаются, и даёт несколько тестов. Потом психиатр спрашивает, насколько Шуичи чувствует самого себя. Понимает ли, о чём думает, какие у него хобби, есть ли у него какие-либо трудности при мозговом штурме. На вторую неделю психиатр спрашивает, есть ли у Шуичи суицидальные наклонности. Шуичи отвечает, что нет, ему так не кажется, и мужчина задумчиво фиксирует ответ в заметках. Сайхара усмехается и думает, что, может, суицидальные наклонности имеют место быть — всё же как-то его воспалённый мозг когда-то привёл его на прослушивание для шоу. От самого себя становится как-то гадко. Затем становится гадко от осознания: Шуичи не подавал признаков суицидальных наклонностей (по крайней мере, как ему самому казалось), а значит, что этот вопрос просто входил в обязательную часть при общении с выпускниками убийственной игры. Интересно только, многих ли из них спас ответ? Телу всё ещё нытливо больно. Ходить тяжело. К концу третьей недели Шуичи справляется без костылей, но дело это особо не спасает. Его походка, которая и без того всегда была сгорбленной и неуверенной, окончательно испортилась. И теперь он, знатно похудевший и нескладный, при ходьбе напоминал оживший труп из ужастиков восьмидесятых. И всё же выписка неумолимо подступала, и он, пожалуй, даже был этому рад. Сайхара — Абсолютный Детектив, пусть и только в вымышленном мире — вышел из симуляции тем, кем создали его люди, вздумавшие играть в богов. Все здесь, повидавшие десятки разномастных Шуичи Сайхар, видели в ещё одном ничего более, чем очередное потерянное дитя, из которого всё равно хуй бы что вышло, и их взгляды были не более, чем молчаливым упрёком. В глубине души Шуичи жалел, что в его голове нет какой-нибудь кнопки, которая бы отключила его приобретённую проницательность. Как завещал Ремарк, им будет неуместно плохо. Шуичи Сайхара хотел бы сказать, что уже понял насколько, когда просыпался каждую ночь от щемящей боли. Но, увы, разум подсказывал, что настоящее «насколько» ещё проявит себя.***
Спустя месяц и две недели пребывания в больнице его выписали. Шуичи настойчиво утверждал, что он сам в состоянии уйти, но четверо санитаров, несмотря на все попытки, упрямо продолжали вести его по коридорам к выходу. И уже стоя на улице, наконец-то ощущая настоящий прохладный воздух, он понял, к чему было это представление. Перед ним стояла белая иномарка (при всём желании Сайхара не мог её определить; в машинах не разбирался ни Абсолютный Детектив, ни идущий рядом фанатик-старшеклассник) с затонированными стёклами. На одном из них была крупная наклейка, обведённая красным, с надписью: «ОСТОРОЖНО, В МАШИНЕ ДЕТИ». Шуичи не оспаривал, что в этой машине прокатилось достаточно детей, однако речь точно не шла о тех милых и невинных детсадовцах, семьи которых скупали подобные наклейки. Как-то раз отец (Сайхара не бы уверен, вымышленный или настоящий) сказал ему, что залог комфортного нахождения на дороге — подобная хрень, желательно плакатного размера и со всех сторон. Не то чтобы большинство водителей были так обеспокоены, как бы несчастное дитя не пострадало в ДТП, не переломало себе ручки с ножками и не умерло от болевого шока. Просто ребёнок — слишком большая ответственность перед законом, вот и всё. Ему открыли дверь, и Сайхара, молчаливый и, честно говоря, всё ещё больной, послушно сел на заднее сиденье. Помимо него в салоне было ещё двое мужчин, занявших места спереди. В зеркале Сайхара увидел, что оба его попутчика сидели в очках. Машина тронулась, и он подумал, что стоило бы, наверное, испытывать напряжение. Стоило бы нервно оглядываться и впиваться ногтями в ткань выданных ему в больнице штанов. Но Шуичи не делал ничего из этого, да и тревоги никакой не испытывал. Он всё чаще ловил себя на этом пожирающем равнодушии и безучастности: его могли бы вывезти в лес, а затем там и бросить, или бог знает что ещё, а он бы и ухом не повёл. Шуичи Сайхара испытал столько потрясений за последнее время, что поездка в тонированном авто с незнакомцами казалась ему летним отдыхом. После убийственной игры всё, если честно, кажется летним отдыхом. Шуичи задумался, сумеет ли он вообще хоть когда-нибудь пережить чувство восторга или тревоги вновь. Эта мысль не покидала его всю дорогу, и он так и не смог найтись с ответом. А затем машина остановилась в каком-то дворе. Шуичи внимательно оглядел то небольшое пространство, которое ему открывалось из окна. За последнее время с ним нередко такое случалось, что он как бы и не знал, где находится, и тут голос его второй (на самом деле истинной, и ты это прекрасно знаешь, дружок) личности начинал говорить. Не то чтобы это было что-то конкретное, больше напоминало чувство дежавю, но с каким-то мрачным и мутным окрасом. Это как глядеть в воду, рассматривая своё отражение, — да, это определённо ты, но это не то же самое, что ты видишь в зеркале. Но сейчас он не испытывал этого дежавю. Его привезли в абсолютно незнакомое место. Шуичи как бы рефлекторно потянулся к ручкам двери и не без иронии осознал, что ручек там и не было, словно он сидел в полицейской тачке. Беспокойства всё ещё не было. Сайхара без всякого на лице выражения покинул салон, когда ему открыли дверь снаружи, а затем так же двинулся вслед за двумя мужчинами. Они провели Шуичи к одному из домиков — милому одноэтажному строению с завешенными шторами окнами, немного обшарпанному, но далеко не гетто. Шуичи получил ключи и за сим остался один на пороге. Какая-то часть его — та самая, что ещё не устала до той степени, чтобы заткнуться совсем, — хотела окликнуть недавних спутников и так ненавязчиво у них спросить: а что ему, собственно, делать дальше? Не загнивать же в незнакомом доме? Не ждать же ему любезного снайпера, который прибудет сюда через день-два, мол, да со звёздами популярных шоу такое случается постоянно? Но Сайхара так ничего и не сказал. Поигрался с ключами, воровато огляделся вокруг, проверил, подходят ли ключи вообще, а затем, когда замок щёлкнул, вошёл внутрь без единой мысли о том, что вообще собирается делать.***
Шуичи начинает безмерно пить аспирин. Сначала вместо двух таблеток принимает все пять, позже — семь, и это прогресс всего за три дня. Не спать по семнадцать часов в день сложно, отвлекаться на чтение дольше двух часов невозможно; у него начинается ужасная рябь в глазах. В комнате стоит компьютер, и Сайхара уже успел проверить, есть ли там интернет, но он предпочитает его избегать. Он уверяет себя, что не бежит от проблемы. Он сидит в засаде и набирается сил. Он жил в неплохом месте. Технически, он пришёл на всё готовое: гардероб (на этот раз без формы Абсолютно Детектива. У Шуичи на выбор были стандартные наборы из нижнего белья, три рубашки, несколько штанов, аж шесть футболок на любой день и ровно две пары туфель, не считая тех, в которых он сюда приехал. И это не говоря про тапочки, толстовки, пижамы и много всего прочего — в общем-то, он был уверен, что про нужду в шоппинге можно забыть надолго), книги, постельное бельё, забитые едой холодильник и кухонные тумбочки, посуда и — как приятный бонус — две далеко не бедные косметички. И это только если бегло осмотреться. Единственное, что Шуичи тревожило, так это то, что в доме, который вполне себе выглядел обжитым, не пахло людьми. Да, он смог найти здесь даже две пачки сигарет, одна из которых была вскрытой, но в доме не пахло ни табаком, ни чем-либо ещё, что кричало бы о том, что здесь кто-то жил до этого. Сами того не замечая, мы оставляем свои следы повсюду, где бы ни задержались. Сайхара же словно жил в доме с призраками: да, здесь всё дышало жизнью, но никакой жизни здесь не было. Было разумно предположить, что здание если не построили для него, то отремонтировали уж точно. И работники явно старались держаться отсюда подальше, пока шла стройка. Шуичи подумал, что так, наверное, будущим пережившим «Данганронпу» должны были дать самые комфортные условия из всех возможных (эдакая благодарность, мол, пройди ад и получи не только желание выпилиться, но ещё и вишенку на этот торт из дерьма), но вместо этого подарили привычку спать со светом. Несколько дней назад Сайхара видел в окне собаку, потрошившую брюхо кошке в неумолимом голоде. Он смотрел на неё и сейчас: та бегала по двору, недолго следовала за прохожими, но когда они уходили за угол, псина как преданный сторож возвращалась обратно. Когда Шуичи впервые увидел разорванное тельце, к нему пришло видение — как безумная старуха, вцепившаяся в глотку. Будто не просто какой-то его части — любопытной и изучающей, — а всему живому, что в нём есть, захотелось выйти на улицу и закончить начатое заморенной псиной. Хотелось схватиться за что-то острое, разодрать тонкую животную кожу, вытащить то, что осталось от хребта, а затем топтать-топтать-топтать, пока вообще будет невозможно разобрать, что там у него под ногами. Руки тряслись, ноги тоже, а затем хватка на горле ослабла. Он снова стал Шуичи Сайхарой, который бы не позволил себе сворачивать тонкие, слабые шейки. Говорят, что многие убийцы в детстве издевались над животными: Пичушкин, Кэрролл Коул, Эдмунд Кемпер. Список, на самом деле, мог бы выйти внушительным. Сайхара не был уверен в реальности факта, но, как он припоминал, жестокое обращение с животными — один из признаков пустившей корни психопатии. Но Шуичи Сайхара не был психопатом, в этом он был уверен. У него была назойливая проблема, но он не был сумасшедшим. Он думал об этом случае какое-то время — хотя это слабо напоминало умственный процесс, — а затем в его голове словно включился какой-то блок. Словно пережитое было не более чем мимолётным порывом. Ты ничего не совершил, тебе не нужно разбираться с последствиями, а из этого следует, что ты не при чём. Нет тела — нет дела. Все мы иногда думаем, что будет, если вдруг ни с чего взять да закричать на весь автобус или начать обматывать случайного прохожего туалетной бумагой — так, случайная мысль, просто интересно, какая будет реакция. Это же просто человеческое, не так ли? Тут нет причин беспокоиться, так что успокойся скорее и начинай считать редкие трещины в потолке. В конце концов, ты смотришь на эту же псину сейчас и тебе не хочется ножом отсечь её язык. Предмет его скучающего наблюдения уже скрылся из виду (видимо, к вечеру собака убегала в подвалы или к гаражам, чтобы не мёрзнуть на открытом пространстве), когда впервые за всё это время Сайхара услышал звук, который по первости даже не признал. Это было уведомление об смс на телефоне. Телефоне, который он нашёл во внутреннем кармане рубашки, когда переодевался в первый раз. Он мог бы вовсе сунуть телефон в стирку, если бы тот так удачно не выпал из кармана. С несколько минут Шуичи смотрел на телефон как зачарованный. Экран уже перестал гореть, и в тусклом свете комнаты он будто разглядывал очень маленькую шкатулку. Он был уверен, что там не будет спама от телефонных провайдеров (организаторы выдали ему место проживания со всеми удобствами, на телефон до этого не приходило ни одной смс-ки, так что Сайхара логично предположил, что ограничение от нежелательного спама так же было частью его программы реабилитации). Что бы он там ни нашёл, это будет что-то, что снова поделит мир на «до» и «после», даже если теперь это маленький мир из четырёх стен в черте города. Спустя месяц с лишним в больнице и ещё месяц здесь, в домике, из которого он вышел всего два раза на минут десять, в нём что-то зашевелилось. Он спрашивал себя в душной тонированной тачке, способен ли он снова чувствовать восторг. И, чёрт возьми, да. Шуичи «Абсолютного Детектива» Сайхару всё ещё можно было вернуть в чувства. Шуичи взялся за телефон, не отрывая взгляда от экрана. Сначала случайно нажал на кнопку уменьшения громкости, а затем, наконец-то, на кнопку разблокировки. «Введите PIN-код» Глаза глуповато округлились, а антенна на голове скривилась. Если бы Сайхара мог посмотреть на себя со стороны, то он бы, должно быть, улыбнулся. Впервые с момента пробуждения он так сильно напоминал того себя, который закончил убийственную игру. Недолго думая, Шуичи ввёл первое, что показалось ему действенным — пусть и весьма ироничным — вариантом. «0053» И телефон заработал как по щелчку: показался чёрный фон со стандартными иконками приложений. Тяжело дыша, то и дело прерывая свои действия кашлем или бормотанием, он навёл палец на оповещения о входящих сообщениях. «Подробности встречи будут завтра, под входной дверью. Дата визита: суббота, 16:00. Подсказка: одноклассники» Сайхара перечитал сообщение ещё раз. А затем ещё раз. И ещё. Перестал только тогда, когда перед глазами начало рябить, — его извечная проблема в последнее время. Ему страшно захотелось что-то ответить. Захотелось, а не получалось. Он написал два слова, открыл рот, словно рыба, и понял, что больше ничего не выходит. В ушах звенело. Дрожащими, испачканными пылью пальцами (за последние две недели он ни разу не занялся уборкой, хотя следовало бы, и теперь, стоило провести ладонью по окну, на руках оставался характерный след, смыть который ему было в тягость) он снова принялся стучать по буквам, и характерный для мессенджера звук раздавался невозможно громко, будто кто-то бил палочками по тарелкам на барабанной установке. Шуичи думал об убийственной игре, о моменте, когда они наконец-то её покинули, о классной комнате, о бесконечной болтовне на суде, которая пролегла между ними. Но ответа так и не родилось. Всё получалось каким-то невнятным, яркий экран телефона тягуче мрачнел, пока не погас вовсе. Был поздний вечер, и в этот час всё было приглушённым и выцветшим — ровно лежащие доски, образующие пол, тихо-мерно шипящий холодильник, забор вокруг дома, оставшаяся лежать на столе расчёска, которой так никто и не воспользовался. Одна часть Шуичи Сайхары всё ещё нервно пыталась вымучить из себя ответ (и стоило заметить, что ответить действительно хотелось. Любая загадка требует от тебя разгадки), а вторая активно протестовала. И нельзя было понять, какой именно Шуичи Сайхара что хотел сделать. Сначала эйфория, а потом становится так паршиво, что удушить себя охота, — в общем-то, так это и работает. Потом и это чувство прошло. Сайхара был рад, что не утратил способности к ярким всплескам эмоций, но, с другой стороны, теперь он не понимал, чем был так восторжен. Следовало ожидать, что рано или поздно они встретятся. Это сродни ожиданию Рождества; ты знаешь, что оно неумолимо настанет и в этом году, но когда ты видишь праздничную мишуру, то всё равно радуешься, словно этого могло и не случиться, и не суть важно, есть ли у тебя настроение для праздника или нет. Он так и не пришёл к выводу — достаточно рациональному для Абсолютного Детектива, по крайней мере, — об этом всплеске, но земля определённо не сорвалась с орбиты. Но мысли всё равно начинали прочищаться. Он так давно сидел один, что уже и забыл, каково это — сталкиваться с чем-то волнительным. Его подсказка была весьма скудной. «Одноклассники» могло иметь много значений, если об этом подумать. Начиная от того, что он вскоре смог бы увидеть их, и заканчивая тем, что это могло быть и просто поганой шуткой или уловкой. Самый худший вариант, конечно, увидеть их мёртвыми. Но Шуичи хорошо помнил тот вой. Нет, они не могут быть мертвы. Просто не могут. Это невозможно. А «встреча» не обязательно могла быть встречей с одноклассниками. Никто не уточнял, с кем он встретится. С той же вероятностью, с которой он мог увидеть их, он мог бы увидеть и команду «Данганронпы», перед которой у него была ответственность за порушенный сезон. В конце концов он даже с каким-то равнодушием бросил терзать телефон. Сайхара совсем не хотел оставаться в одиночестве, но вместе с тем, несмотря на долгое первенство стороны, желающей написать ответ, теперь он ощущал необъяснимо острое желание поскорее забыть про эту смс-ку. Может даже и вовсе не идти на встречу. Мысли дурацки не складывались. Кидает от одного к другому изо дня в день. С самим собой, как с пыльной бурей — нихера не получается. Но выбора как-то не было. Шуичи ещё не был готов к одиночному манифесту против вселенной. Так что пусть солнце остаётся на орбите, а ему самому, пожалуй, нужен хороший сон. И вымыть наконец-то руки.***
Что же, его не обманули. На следующий день Шуичи Сайхара нашёл лежащий между дверью и полом конверт. Он проснулся в одиннадцать, и к этому времени конверт уже был порядком заляпан. Видимо, загадочные отправители навестили его ночью. Но открывать конверт он не спешил. Подождал минут с двадцать, оставив предмет своих забот на прикроватной тумбочке. Шуичи воспользовался трюком, который, как подсказывала его не самая надёжная память, он подцепил от одноклассника из нормальной школы. Суть в том, чтобы перед тем, как столкнуться с чем-то, что либо разобьёт тебя, либо соберёт заново (Сайхара дополнил, что, возможно, всё остановится на середине), надо ненадолго про это забыть. Провести какое-то время, встав в стойку и делая вид, что тебя это не касается. Тогда будет проще столкнуться с неизбежным. Не то чтобы Шуичи был так уж уверен в этой попытке обмануть свой разум, но посчитал, что имеет право на то, чтобы хотя бы попробовать. Как ни странно, но, открывая конверт он отметил, что его руки не тряслись. Напротив, он справлялся вполне уверенно как для человека, привыкшего к чувству тревожности. Внутри оказалась маленькая квадратная бумажка, а за ней картонный прямоугольник, напоминающий ему визитные карточки. На маленьком квадрате значилось, что второй предмет из конверта — пропуск, и его нужно будет взять с собой. На обратной стороне был номер телефона для вызова машины, которая должна будет его доставить (Шуичи справедливо предположил, что его ждёт ещё одна поездочка в тонированной иномарке). Пальцы парой движений поменяли пропуск с запиской местами, нестриженные ногти слегка резанули кожу. Шуичи вчитывался в печатный текст на бело-зелёном, теряясь в собственных эмоциях. Наверху, по правую сторону, был адрес, но без номера телефона и каких-либо обозначений, что этот адрес вообще из себя представляет. Однако следующие строчки всё прояснили: «Визитёр: Шуичи Сайхара Пациент: Кокичи Ома» Он не был разочарован. Но и радости никакой не было. Не был равнодушен, но и верных слов подобрать не мог. Не было эгоистичной идеи, что лучше бы это был кто-то другой. Но и торжества он не испытывал. В основном было просто смешно. Шуичи Сайхара, нерасчёсанный и ходящий по дому в одной пижаме, завалился на пол и звонко рассмеялся. Впервые за очень долгий срок.***
В субботу, к тому моменту, когда часы апатично пробили полвторого дня, к Шуичи Сайхаре подступала удушающая тошнота. Он стоял в ванне, где висело зеркало, и без особого внимания к деталям рассматривал свой щёгольский прикид. Как-то (а на самом деле несколько) раз Шуичи — не было сомнений, что это был Шуичи, живший до пятьдесят третьей Данганронпы, — упился вусмерть. И сейчас всё было как тогда, точно все пьяные встречи с унитазом в родных и чужих домах, только словно весь этот невероятный опыт стал одним цельным, вдарив по голове, как фейерверк. Долгое клокотание сливного водоворота, а за ним холод кафеля на щеке. Смывал Сайхара не иначе как свою слюну; за весь день и кусок в горло не влез. Поднявшись, он снова взглянул на себя, на сей раз без всякого интереса. Шуичи мог сказать, что он плакал, и выглядел сейчас просто ужасно. Этим слезам не было никакого объяснения — они просто были, и ты ничего не можешь с этим поделать. Казалось, словно из зеркала на него смотрел кто-то другой, кто-то, кто бесконечно запутался, кто-то напуганный до онемения, но не он сам. Сайхара не мог связать себя с этим плаксивым нечто. От макияжа пришлось избавиться, как и от потраченных на него сил (глубоко в душе он не понимал, зачем в принципе так над этим постарался). Прыщи на подбородке и переносице раскраснелись пуще прежнего, на лбу залегла морщина, и Шуичи постарался расслабить брови. Выходило хреново, но время у него ещё было. Без нарисованных ресниц глаза утратили иллюзорный объём, и теперь он был заурядным обладателем глазок-бусинок, а сам себе всё больше напоминал крысу. Но комплекса никакого не было, он лишь находил эту мысль вполне забавной. Зажмурившись, Шуичи надавил костяшками пальцев на веки. Яркие точки да белесые пятна. Ещё немного холодной воды. Слабость, вроде как, начинала спадать. Перед самым выходом, уже расчёсанным и десять раз умытым (правда, на второй макияж времени уже не хватило), Шуичи снова посмотрел в отражение. Ненадолго склонил голову к плечу, как собака. «А может, всё не так уж и плохо? Я выгляжу таким...» «Скучным?» — Живым. Да, потому что живым, дышащим людям положено иметь прыщи, невыровненный тон кожи, синяки под глазами и бог знает что ещё. Конечно, ровно противоположенное тоже имеет место быть, но у Шуичи сложилась крайне хреновая ассоциация. Возле дома стояла тонированная машина с характерной предупреждающей о детях внутри наклейкой. Сайхара не удивился и даже посмеялся. Был лишь рад, что за стёклами не видно пассажира — машина-то правда роскошная, а он — увы! — видимо никогда не переборет врождённую (внедрённую) скромность. Он неуклюже забрался внутрь салона. Думал ли он, что это всё ещё может быть уловкой? Что увезут чёрт-те куда и оставят там доживать деньки? Конечно. Всё может быть. Но интуиция подсказывала, что этот вариант можно исключить.***
Шуичи смутно помнил, как приехал в больницу. Со временем поездка, которая тогда далась ему тяжело (по дороге его укачало, подступила тошнота, ремень слишком сильно давил на живот, а открывать окно ему не разрешали, и теперь он горько думал о той радости от пребывания за тонированными стёклами. Ехать было от силы полтора часа, но в итоге путь занял все два, потому что они застряли в пробке на набережной. Да здравствуют субботы!), вообще пропала из памяти, как и всё то, что происходило в тот день. Однако один разговор, случившийся до той самой встречи, всё же крепко пустил корни в разум Шуичи. Натянув бахилы, он подошёл к регистратуре. Молодой человек, года эдак на четыре старше самого Шуичи, спросил, зачем тот пришёл, и если ему нужно забрать препараты, то это в соседнем здании, но приходить можно только в строго назначенные даты. Не перебивая, Сайхара сказал, что пришёл кое-кого навестить, а затем протянул пропуск. Медрегистратор сначала рассмотрел пропуск, а затем упёр взгляд в Шуичи, как на какое-то диковинное существо. За стеклом, обильно увешенным всякого рода номерами, рекомендациями и бог знает чем ещё, было невозможно разобрать, что там у человека на уме, но Шуичи, не испытывая при этом ни удивления, ни печали, был уверен, что ничего хорошего. — Вам прямо по коридору, а затем направо, первый поворот. Вас встретят. — Благодарю. Повисла пауза. — Вы не вернёте мне пропуск? — Простите, но я должен оставить это у себя. Значит, приглашение всё же было одноразовым. — Понимаю, прошу прощения. Всего вам доброго. И, не вникая, ответили ли ему любезностью на любезность, Шуичи последовал указаниям. Он шёл, смотря себе под ноги и слушая шум бахил, пытаясь вспомнить, что собирался говорить. У него определённо был план, как начать разговор, и стратегия для ретирования тоже была, но сейчас, стоило ему оказаться здесь, всё это вылетело из головы, и он вообще уже слабо понимал, что собирается делать. — Шуичи Сайхара? Когда его окликнул басистый голос, Шуичи остановился. Он развернулся, переминаясь с пятки на носок, и вгляделся в мужчину перед собой: высокий, сантиметров на двадцать выше него самого, с проступающей сединой в коротко стриженных тёмных волосах, гладко выбритый; квадратные черты лица и торчащие уши, отвлекающие всё внимание от возрастных морщин. Медицинского халата на нём не было, зато был серый плащ и строгий костюм, как у какого-то ушедшего на пенсию депутата. У Шуичи не поворачивался язык назвать его стариком, но и с мужчиной, должно быть, он погорячился. «Человек преклонного возраста» звучало вульгарно даже в мыслях. — Да, это моё имя. Могу я узнать ваше? Незнакомец беззлобно посмеялся. Чем-то этот звук напоминал смех Санты-Клауса в рождественских фильмах, которые Шуичи иногда смотрел в детстве. — О, думаю, моё имя не играет тут особой роли. Можете звать меня Ватсоном, если захочется, — он, кажется, был доволен своей шуткой, однако Шуичи на это только тяжело вздохнул. — Прошу меня простить, но мне нужно ненадолго вас задержать. Пройдёмте. «Ватсон» распахнул дверь, возле которой поймал Шуичи, и галантным жестом пригласил войти. Идти, на самом деле, Сайхаре совсем не хотелось — здесь он чувствовал себя как маленькая мышь, на которую смотрит большой владелец, — но не то чтобы кто-то давал ему выбор. Перед ним было только два стула, стоящих друг напротив друга и разделённых столом, и он, желая чувствовать хоть какой-то контроль над ситуацией, не спрашивая сел на правую сторону. Его собеседника это только больше позабавило. — Банальный выбор, детектив, но не дурной. — В случае выбора между правой и левой стороной оба выбора достаточно банальны, — и уже менее уверенно: — И я не детектив. — Конечно, конечно, как скажешь, ты не детектив. Но разве это не зависит от точки зрения? Шуичи начинал не на шутку раздражаться: этот разговор ещё толком не начался, а уже его утомил. «Ватсон» же только расслабленно поставил локти на стол и положил подбородок на сплетённые между собой пальцы — как показалось, слишком демонстративно. Ещё и этот негласный переход на «ты». Как правило, Шуичи предпочитал, когда к нему обращались без вежливых формальностей, но конкретно в этой ситуации такой переход выглядел просто оскорбительным. — Сэр, если это всё, что вы хотите обсудить, то я ухожу. Я пришёл не ради этого диалога, и я не намерен даже пытаться сейчас об этом разговаривать. Он пытался звучать спокойно, но сведённые брови его выдавали. Однако это, кажется, и заставило собеседника отбросить шутливый тон — Шуичи действительно был готов уйти в любой момент. — Вы правы. Тогда перейдём к делу, — он поднялся из-за стола, не торопясь подошёл к белоснежному шкафу с дверцами-стёклышками, за которыми стояла по меньшей мере тонна толстых медицинских книжек, рассортированных по алфавиту. Выудил одну, а затем вернулся на место. — Поговорим о том, ради чего вы сюда пришли. Это ведь он, верно? Да, сомнений быть не могло. На пожелтевшей бумаге, которая была привычным делом в подобных заведениях, была фотография Кокичи Омы. Равнодушный, с сомкнутыми губами, он смотрел ничего не выражающими глазами в камеру, как восковая фигура. Под фотографией инициалами было выведено «Кокичи Ома», чуть ниже явно было написано что-то ещё, но текст был перекрыт слоем молярного скотча. Сайхара ощущает ту неловкость, которую должен ощущать убийца, когда его поймали с поличным. — Он. Почему вы закрыли всё остальное? — Из того, что вам вряд ли интересно: там находятся имя и подпись его лечащего врача. Из того, что вам бы возможно хотелось знать: его имя, названное при прослушивании и записанное в паспортных данных, а также бывший адрес проживания. Но сразу предупреждаю, что эту информацию я озвучивать не буду. Мы высоко ценим анонимность. — Скорее всего, вся информация уже есть в интернете, — резонно заметил Шуичи. — Вы ведь не заходили на простор сети, верно? Конечно, вы правы, всё туда утекает. Но команда следит за тем, чтобы любая личная информация об участниках быстро стиралась, а распространители получали достойную меру пресечения. — Но ведь... — Да, верно, всё равно есть люди, которые знают эту информацию. Но, поверьте, для остальных девяноста восьми процентов тайна остаётся тайной. Мы умеем учить людей хранить секреты. Шуичи подумал, что это весьма наивные суждения. С другой стороны, эти люди смогли загрузить их мозг в другую реальность, стереть воспоминания старые и внедрить новые. Однако едва ли доверие возросло. — Ладно, допустим. Вы правы, на этой фотографии тот человек, которого я пришёл навестить. Что дальше? Доктор — по крайней мере Шуичи предполагал, что перед ним доктор, — начал медленно листать медицинскую карту. Иногда он останавливался, задумавшись, и Шуичи нервно сводил лопатки. — Наверное, ты хочешь знать, почему тебя пригласили проведать именно его. И наверняка это не та встреча, которой ты ждал, — снова этот резкий переход на «ты», но на сей раз Шуичи просто пропустил это мимо ушей. — С остальными твоими одноклассниками всё в порядке. Они проснулись, выписались и сейчас проходят реабилитацию. Конечно, не буду тебе врать, на это уйдёт время, но с ними будет всё хорошо. Новость радостная, становится даже как-то не так паршиво и жалостливо. Улыбка выглядит дурацкой, немного натянутой, но она вполне искренняя. Только вот у Шуичи всегда было так: от полного счастья его всегда отталкивало, как положительный заряд от положительного — как можно дальше. Он размыкает губы, и вопрос звучит совсем удручающе: — Я смогу с ними встретиться? Безнадёжно. Медицинская карта захлопывается, тонкие страницы издают короткий хлопок, сталкиваясь друг с другом. По размерам карта напоминала том «Джейн Эйр», стоящий в новом доме. По наполненности, никаких сомнений, эти два чтива шли друг с другом нога в ногу. — Это я и хотел с тобой обсудить. Знаешь, Шуичи, я не был причастен к тому, что тебе пришло это приглашение. Более того, подобный случай у нас, конечно, не впервой, но и закономерностью это не назовёшь. Тем не менее я видел достаточно, чтобы считать, что встречи между выпускниками Данганронпы — непозволительная и губительная практика. И прежде чем ты проявишь свой скепсис, — видимо, он заметил, как Сайхара снова свёл брови, — позволь мне объясниться. Скажи, ты когда-нибудь читал Уильяма Джейкобса? — Нет. Резко и порывисто. Думать о таких вопросах у него не было никакого настроя, а если имя не вспомнилось только при одном упоминании, то оно того и не стоит. — У него есть рассказ. «Обезьянья лапа», если мне не изменяет память. Суть в том, что так называемая лапа способна воплотить три любых желания, как джинн, однако за каждое будет следовать своя цена, и цена эта тебе не сто баксов или заложенная машина. Пожилая пара загадала двести фунтов стерлингов и даже получила их, но ирония была в том, что получили они эти деньги в качестве социальной выплаты за смерть единственного сына, погибшего в результате несчастного случая. Затем отчаявшаяся старушка попросила вернуть её сына назад и — чудо! — тот постучался в дверь. Чтобы жена не увидела обезображенный труп, вызванный ею из могилы, старик потратил последнее желание и вернул его на два метра под землю. Где-то на середине рассказа Шуичи начал понимать, к чему идёт эта история, и это ему не нравилось. Да, конечно, тебе это не нравится. Ведь получив это приглашение ты, как маленькое дитя, где-то на задворках разума мечтал о том, чтобы тебе упало ещё несколько таких же, но пропуск открыл уже другие двери. — Понимаешь, Шуичи, есть вещи, которые лучше потерять, чем найти. Вот что я хочу до тебя донести, — словно ожидая, что его поспешат перебить, он продолжил, не сдержав никакой паузы: — У вас всех почти одна и та же травма и те же актуальные заботы. Если вы начнёте собираться вместе, то просто утонете в этом и уже навсегда останетесь частью Данганронпы. Знаешь, какие союзы обычно самые прочные? Те, что можно сравнить с двумя фотографиями, но вторая версия — в негативе. Противоположности действительно образуют выигрышные связи. Я готов допустить, что и две вполне себе схожие личности могут стать хорошими партнёрами. Но люди с одной и той же травмой? Вы будете лишь толкать друг друга всё ближе ко дну. Шуичи хотел возразить. Страстно желал найти какую-то слабость в этом высказывании, мол, вообще-то, существуют группы поддержки для больных! Это часть их терапии! Да, только вот в группах поддержки люди редко становятся друг другу друзьями. И очень часто это и вовсе анонимные собрания. А большинство сюжетов с их участием оканчиваются трагедией. Упс. «Ватсон» был прав, и тебе нужно признать это, малыш. Принятие — тоже часть любой терапии. Ты ведь знаешь, что в твоей памяти копилка ненужного хлама, имена известнейших серийных убийц, сюжеты рассказов Эдгара Аллана По (которого ты никогда не читал на самом деле), названия выдуманных фильмов, в которых снимались твои выдуманные родители, фрагменты чужих лиц, в которых ты узнаёшь Каэде Акамацу, Кайто Момоту, Маки Харукаву и даже... — Тогда мне не стоит идти к Кокичи, доктор? Как и не стоит пытаться найти всех остальных? Доктор с любопытством посмотрел на Шуичи, и живой интерес сменился настоящим азартом. — На самом деле, несмотря на всё мною ранее сказанное, даже включая факт того, что я не причастен к отправленному сообщению, я считаю, что ты должен его навестить. Но я бы не хотел, чтобы после него ты искал кого-то другого, даже если тебе снова упадёт приглашение в почтовый ящик. — Он лежит дольше всех нас, что, без сомнения, странно, и я сразу понял, что на то должны быть свои причины. Однако если речь всё это время шла про травмы, которые могут препятствовать нашему общению между собой, то чем Кокичи отличается от нас? И чем я так отличаюсь от кого бы то ни было, кому в теории тоже могло прийти приглашение? — Кокичи Ома — весьма уникальный случай, Шуичи. Пожалуй, у нас достаточно давно не было тут ничего подобного, однако, не буду скрывать, в прошлый раз это не закончилось ничем хорошим, — «Ватсон» тянет улыбку. — А что до тебя... Ты можешь дать ответ на этот вопрос сам, тебе так не кажется? Ты можешь. Ты знаешь, почему. Не будь сраной мямлей. — ...Потому что мой персонаж был запрограммирован на то, чтобы выжить до самого конца и время от времени уметь найти подход к каждому. Смышлёный мальчик. Просто чудо. Признание стыдливое, Шуичи выпускает воздух из лёгких. Сначала противно, потом легче. Немного неловко чувствовать себя набором единиц и нулей в программном коде, но если так подумать, то как-то раз ты уже в этом признавался. Уже не так гадко. Через несколько секунд вовсе становится всё равно. Беспокоит не столько факт того, что ты просто плод чьей-то фантазии. Скорее неприятно, что кроме этой самой фантазии ты, в общем-то, ничего из себя не представляешь. В убийственной игре ты трясёшься, что из тебя хреновый детектив. Вне убийственной игры трясёшься, что из тебя выходит хреновый человек. И тебя качает от смирения к бунту против самого себя, а земля всё никак не сойдёт с орбиты, безучастно продолжая смотреть на твои попытки трепыхаться. — Верно, дружище. Но ты кое-что упускаешь. А я пока что не намерен портить тебе интригу. Однако я надеюсь, что ты прислушаешься ко мне и всё же зайдёшь к нему, но не будешь пытаться рыть глубже необходимого. — Вы сказали, что у вас уже был подобный случай и ничем хорошим это не закончилось. Почему вы решили, что есть смысл пробовать снова? «Ватсон» беззлобно посмеялся. — Потому что ты — это ты. А Кокичи Ома — это Кокичи Ома, вот и всё. Вы двое уникальны, и всем интересно, может ли невыдуманная уникальность одолеть выдуманные клише. Конец. И в будущем — куда более близком, чем Сайхара предполагал, — этот разговор повлиял на немалое количество его решений. А история этих решений была единственной, которую он мог рассказать, будучи Шуичи Сайхарой, живущим в невыдуманной реальности.***
Открывая дверь палаты, Шуичи всё ещё не совсем понимал весь ход событий, что привел его сюда, будто это было просто каким-то наитием или миражом. И всё же сейчас он стоял внутри, и дверь позади него закрылась с характерным щелчком. Кокичи даже не сидел на больничной койке, а лежал, смотря на Шуичи, как на незнакомца — с оттенком недоверия и безучастности, что делало его очень похожим на фотографию из медицинской карты. Кокичи не похудел так сильно, как в своё время Шуичи, но лицо его явно потеряло в цвете, родинки из-за бледности стали виднее и волосы тоже отросли другие — поменяли цвет, структуру, перестали быть угольно-фиолетовыми, немного потемнели, стали чуть повзъерошеннее. Из-под одеяла торчала только голова, всё остальное было скрыто под ним, не считая двух проводков, выходящих наружу и подключённых к какому-то неизвестному Сайхаре аппарату. Слова никак не находились. Невозможно подобрать верный эпитет, когда в голове только «пиздец». Кокичи Ома мог быть трижды занозой в заднице, с ним могло быть тяжело, могло быть невыносимо, могло быть раздражающе, могло быть лживо, могло быть недосказанно, могло быть... Могло быть хорошо. Иногда. Шуичи смотрел на угасающую свечку. Кокичи заглядывает в его глазёнки. А затем улыбается, как умеет только он: ехидно так, с хитрецой. Сайхара пытается игнорировать, какой уставшей выглядит эта улыбка. — Мог бы и предупредить, что зайдёшь на мою чайную церемонию, Шуичи. Я б тогда надел свой лучший костюм и клоунский нос. Тебе бы только подловить меня, а? Если принцу становится плохо, то где же послушники, которые разберут его немой вой? — И тебе привет, Кокичи. Имею же я право хотя бы раз тебя на чём-то подловить? — Я хотел осадить тебя за скучность ответа, но ты неплохо закончил. Видимо, чему-то наши игры тебя да научили, мистер детектив. Может, присядешь, раз уж пришёл? Кокичи Ома и правда был маленьким, лживым принцем. Брал русло разговора под свой контроль, двумя словами мог увести человека от жрущих черепную коробку мыслей и при этом остаться непойманным на своей лжи. До этого момента, разумеется. Шуичи двигал стул, не переставая думать, краем уха вслушиваясь в бессвязный бред Омы. И только усевшись напротив Кокичи, который так и лежал весь укутанный одеялом, будто гусеница, Шуичи наконец-то сказал: — Ты не зол на меня? — После этого вопроса — да, зол. Спрашивается, зачем ты меня злишь? Шуичи Сайхара запомнил Кокичи Ому как человека, создавшего им ворох проблем. И — к своему стыду — иногда, сидя на больничной койке или в комнате, вспоминал о нём как об Осколке Отчаяния. Память иногда даёт сбой, как какой-то радиоприёмник. Ты точно знаешь, что то, о чём ты сейчас думаешь, не является правдой, и ты сам был тем, кто это выяснил, но сложно переключить свой мозг после того, как ты долгое время был уверен в чьей-то лжи. Господи боже, чем больше ты смотришь на холодное и изящное, как призрак, тело перед собой, тем больше осознаёшь, насколько же сильно проебался. И этого человека ты объявил виновным в неисчисляемом количестве грехов? «Мне так жаль» — Шуичи, — голос Кокичи, до этого походивший скорее на шёпот, внезапно окреп, — если ты не прекратишь думать об этом сейчас же, то, без всякой лжи, я нажму на кнопку и попрошу вывести тебя нахер отсюда, сказав, что ты меня домогаешься. — И это была бы ложь, Кокичи. — Да, ложь, но я ведь лжец, в конце концов, и этого не изменить. И они оба улыбнулись. Улыбка Шуичи была неуверенной и даже какой-то забавной. А у Кокичи она была спокойной и естественной, буквально влитой. Между ними возникла пауза. Шуичи не знал, с чего ему начинать (и ещё труднее ему было понять, к чему он хочет прийти), а Кокичи, кажется, вовсе не торопился начинать диалог. — Честно, я не знаю, что и сказать, Кокичи. Я в полной растерянности прямо сейчас. Рука Омы наконец-то показалась из-под одеяла. Ома попытался поправить отросшие волосы, падающие ему на глаза, и Шуичи показалось, что его действия выглядят немного неуклюже: пальцы будто не слушались, локоть то и дело дёргался. Когда же у него всё получилось, он взглянул на Шуичи снова, на этот раз куда более открыто. Сайхара же заметил, что не он один мучился от прыщей, — у Омы они шли росписью по подбородку и немного переходили на шею. Издалека это было не заметно, но у Кокичи залегли синяки под глазами. Но от природы большие глаза приковывали внимание, так что всё прочее почти что терялось. Сайхара подумал, что Кокичи ничего из этого не портило. — Ты никак не усвоишь своего урока, Шуичи, — Кокичи опёрся на локти в попытке принять сидячую позу. Шуичи заметил и это. Было в этом жесте кое-что, что его беспокоило. — Не пытайся обмануть лжеца, тем более глядя ему в глаза. Хреново у тебя врать получается. Ты знаешь, что хочешь сказать, но не знаешь, как к этому подступиться. Ты ведь у нас такой умный, должен знать, что между этими двумя понятиями существует огромная разница. Да, Кокичи был прав. Как всегда прав. И эта правота делала его каким-то абсолютно недоступным. Будто что бы он ни сказал, между тобой и ним будет необъяснимая пропасть. Неподвластный времени, с бдительным взглядом и лукавой улыбкой ребёнка. Сейчас, не находясь в оковах игры, общаясь с этой удивительной личностью один на один, Шуичи видел, с каким обезоруживающим таинственным обаянием и мастерством Кокичи заставлял его обнажать в себе жгучее любопытство. Один его тон — требовательный и вместе с тем беззаботный — заставил Сайхару вспомнить, почему, несмотря на все распри, он иной раз возвращался, чтобы позвать на недолгую прогулку именно Ому. — Ты позволишь мне быть бестактным, Кокичи? — Попытай удачу. — Твои ноги не могут двигаться, верно? Шуичи озвучил эту мысль настолько спокойно, что поразился сам себе. Кокичи поджимает губы, будто в волнении, а затем, со свойственной ему лёгкостью, улыбается во все зубы, как пойманный на безобидной шалости мальчишка. — А знаешь, Шуичи, я обожаю, как спокойно и невозмутимо звучит твой голос, когда ты озвучиваешь какую-то свою детективную чепуху, и как при этом ты не способен сказать «привет», завидев старого приятеля. Это, знаешь ли, довольно грубо с твоей стороны! — Ты уходишь от темы, — мягкое замечание. Послышался смешок. — Всё тебе да расскажи, Шуичи. Нечестно так приходить к больному человеку и начинать допрос. А как же поговорить про погоду? А спросить, как у меня дела? А что там на личном? Ну прямо никакого чувства такта в вас, служителях закона, не водится. Ставлю всё на то, что у полицейских есть секс только потому, что зарплаты там, конечно, хоть сопли купюрами подтирай. Шуичи было хотел извиниться. Это правда нелепость — прийти ни с того ни с сего, не найти слов, чтобы начать диалог, а потом, десять минут спустя, начать копаться в чужих проблемах, когда свои решить не способен. Глупость. И никакого чувства такта. Он только открыл рот, как его перебили: — Ага! Повёлся! Это была ложь. Ну, не про то, что секс у полицейских бывает только из-за зарплат — это-то абсолютная правда, я уверен. Но всё остальное — ложь на лжи. Я терпеть не могу скучные разговоры, годящиеся только для курилки и общественных туалетов. А ты, мой дорогой Шумай, всегда прыгаешь с места в карьер — вот что делает тебя таким интересным. Но на твоём месте я бы был мне благодарен. Кто-то другой бы тебя просто по голове треснул да гулять отпустил. Ах да, Кокичи Ома. Кокичи Ома, который лжец. Кокичи Ома, чья манера речи была такой непринуждённой и сбивчивой, что давала ему возможность для неиссякаемого диалога, в который он тебя определённо втянет. Раньше Шуичи — к своему нынешнему стыду — мог слушать нескончаемый говор Кокичи даже немного свысока, словно общался с поражённым СДВГ чадом. Но такая ценная для него правда заключалась в том, что в сущности ум Омы был целенаправлен, решителен и неумолим. Впрочем, нельзя сказать, что иногда Кокичи не складывал буквы в слова только забавы ради, это определённо тоже было чертой его натуры, однако, смотря через призму воспоминаний, Шуичи был убеждён, что зрелость и остроумие были преобладающими в этой причудливой картине. А ещё Шуичи Сайхара поймал себя на другой любопытной мысли, но решил оставить её на потом. Он промолчал, пропустив свою негласную очередь в разговоре, потому что знал: Кокичи ещё не закончил. Иногда Кокичи несёт бред зная, что хорош в этом, не кроя в этом никакого смысла. Но иногда Кокичи начинает с бреда, как в том научном анекдоте. Не заметишь, как сваришься. В такие моменты главное не поместить самого себя в холодную воду, дружок детектив. — У меня есть идея, Шуичи. Помнишь, как мы с тобой играли в игры? Прямо сейчас мы с тобой обязаны сыграть в ещё одну! И у меня даже есть идея: «правда или действие» с чуть-чуть изменёнными правилами. Понимаешь, обычно, играя в эту игру, несмотря на её название люди всё равно прибегают к отвратительной лжи, убивая этим весь смысл. А идиоты, играющие вместе с ними, даже не понимают, что их развели. Но мы-то с тобой не такие, ведь так, Шуичи? — Кокичи продолжал колким взглядом смотреть в твои глазки, с предельной степенью насмешливого превосходства, соперничества. И ты должен признать, что отвернуться было невозможно, как невозможно было отказаться от его игр тогда. — Если ты так хочешь, чтобы я сказал тебе правду, тогда давай сыграем. Как видишь, в нашей версии «правды или действия» нельзя выбрать, что ты хочешь сделать: сказать правду или выполнить какое-нибудь постыдное задание. Добавляет азарта, не так ли? Но знаешь, что самое чудесное? Мы с тобой не можем друг другу соврать! Возможно, это первая игра в «правду или действие», которая пройдёт настолько честно. Ты должен собою гордиться, Шумай, — он коротко рассмеялся, и тут его голос стал значительно тише: — Шуичи, ты задал весьма неудобный вопрос про моё состояние. Ты можешь знать ответ, но ведь суть в том, что ты хочешь услышать его именно из моих уст, я прав? Это то, как хочешь играть ты. Да, Кокичи был прав. Шуичи не столько хотел разгадать загадку, сколько услышать ответ от того, о ком она была. В конце концов, даже поймав преступников с окровавленными ножами матёрые служители закона всё равно требуют от них чистосердечного признания. — И на сей раз я хочу играть в твоём стиле, Шуичи. Я задам тебе вопрос, на который ты должен ответить честно, — должен, потому что Кокичи всё равно догадается, что ты врёшь, — и тогда я отвечу на твой. Равноценный обмен в игровой форме, идеал! Только ты обязан как следует подумать над своим ответом, хорошо? Что ты мог сделать против Кокичи Омы с его наглым личиком и очаровательной манерой пиздеть без продыху? Вообще-то, ты мог бы его заткнуть. Встать и уйти, потому что ты знаешь ответ на свой вопрос и твоё желание услышать его от виновного не больше, чем вялые попытки развлечься. Но ты не делаешь этого. Потому что у тебя по жизни положительное от положительного отталкивается. А изгоев тянет к изгоям. Хотя бы на короткий — как ты себе говоришь — срок. — Хорошо. — Не-не-не, так не пойдёт. Пообещай, как на суде. Говорить правду и только правду, всё такое. — Обещаю, Кокичи. — Чудно. Очень хорошо! Тогда вот мой вопрос... Шуичи почти что предвещал эту паузу, она была как бы само собой разумеющимся, в духе любящего драматизировать Кокичи. Тот скорчил задумчивую мину, как какой-нибудь великий мыслитель, но было понятно, что вопрос он свой знал заранее. — Скажи, Шуичи, ты ведь на самом деле не хотел меня видеть? Пиздец. Кокичи отвернулся, безучастно глядя в окно, как будто там за это время появилось что-то интересное, что стоило его внимания больше, чем хлопающий глазками Шуичи, пытающийся найтись с ответом. Кокичи отвернулся специально — тут сомнений не было, потому что он действительно ждёт от тебя правды и даёт время её найти. Ты ведь ценишь правду, мистер детектив? Самым дерьмовым было то, что Шуичи Сайхара прекрасно знал ответ на этот вопрос. И суть поставленного вопроса была в том, чтобы смириться с ответом. Ома знал, куда давить. Ему всё же очень не понравился твой вопрос, мальчик мой. А тебе не нравится признавать, что ты не так уж и хорошо следовал заповедям своей первой подруги, которая так пыталась всех объединить. — Кокичи. — Что такое, Шуичи? Ты уже готов отвечать? Лишившись всякого интереса к разглядыванию однообразного вида, Кокичи развернул голову. Тебе очень повезло, что он не смотрел в твои глаза. — Я не хотел тебя видеть. Кокичи беззлобно улыбнулся. — Бинго! И это правильный ответ! Тут прямо воняет честностью, боже мой! Спасибо, что приняли участие в нашей программе! — Но я так же хотел сказать, что я рад находиться здесь сейчас. Язык лжив, но глаза зеркально чисты даже у лжецов. Но это такое запутанное дело. Шуичи бы сравнил глаза не с зеркалами, а с морзянкой. Да, ты можешь понять, что там, но здесь также легко ошибиться. Моргни разок и — бум! — шифр принял совсем другой вид. Шуичи решил, что Кокичи не понравилось это продолжение. Это не было ложью — Шуичи правда был рад быть здесь, несмотря на то, какое русло принял их разговор. «Конечно, ты рад быть здесь, придурок. Потому что прямо сейчас ты на дне социальной лестницы, живёшь чёрт-те как, у тебя постоянные рвотные позывы, тебе неуместно плохо и ты никому нахер не сдался со своими проблемами. Ты знаешь, что никто больше не заговорит с тобой как с человеком, ты окружён толпой медрегистраторов, а жить дальше как-то надо. Закончить игру пылкой речью — не залог счастливой жизни, сечёшь? Тебе просто приятно, что кому-то, с кем было нестерпимо сложно, сейчас ещё хуже. А ещё этот "кто-то" единственный, кто говорит с тобой, даже вроде как-то развлекает, пока ты не пускаешь всё по пизде» — Шуичи. Шуичи моргает, как после дурного сна, а затем прижимает ладонь ко лбу — Кокичи услужливо оставляет там щелбан. — Это ещё за что? — Ты весь поник и чуть ли не пополам тут сложился, чувак. Я, конечно, понимаю, что ты расстроен, что не разглядел моего невероятного характера раньше, но это уже перебор. Вокруг тебя будто туча собралась, ещё немного и в комнате бы пошёл дождь с грозой. И это странное видение прошло. Шуичи словно резко позабыл, о чём только что думал. Как с той разорванной кошачьей плотью на асфальте. Шуичи ведь почти позабыл о том случае. — Прости, Кокичи. — Да не волнуйся, — Ома пожал плечами. — На правду не обижаются и всё такое. А то, что я увидел только что, ещё ни в какое сравнение не идёт с тем, каким фриком ты был, когда носил эту свою кепку. Может, сделаешь глоток воды? Шуичи хотелось бы внести много ремарок в сказанное Омой, но тот был в чём-то прав: ему определённо нужно было что-то выпить и привести себя в порядок. Осушив целый стакан, он правда почувствовал себя лучше, наваждение спало окончательно. Всё ещё хотелось переубедить Кокичи, но Шуичи решил, что стоит подождать. Ради их же блага. — Что ж, Шуичи, теперь моя очередь, верно? Вместо внятного ответа Сайхара покачал головой, как бы намекая, что перебивать не собирается, а Кокичи может начинать. Правда, в итоге он всё-таки выдал: — Если тебе больно об этом говорить, то не надо, я пойму. — Шуичи, за кого ты меня держишь? Я такой слабак и тряпка в твоих глазах или у тебя всё ещё башка болит? Да, имел он в виду совсем не то. Сайхара поднял руки в знак того, что он сдаётся. — Смотри внимательно, Шуичи. Всё ещё ватными — как казалось детективу — руками Кокичи откинул одеяло в сторону, показывая свои ноги. Теперь Шуичи знал, что всё это время Ома сидел в больничной рубахе и шортах (что было неудивительно, учитывая, как на улице было жарко, а он ещё и проводил большую часть своего времени под одеялом). Какое-то время он осматривал его, словно ученик на практике, а затем сказал: — Твои ноги выглядят... абсолютно нормально? — В точку. — То есть, я ошибся? — Не-а, Шуичи. Ты был абсолютно прав. Они не шевелятся. Шуичи снова посмотрел на ноги Кокичи (и такое разглядывание уже начинало казаться ему слегка неправильным и смущающим) и вернулся взглядом к его лицу. — Так что с ними?.. Ома хлопнул в ладоши, но едва ли звук был — его руки скорее просто аккуратно коснулись друг друга, нежели ударили. — Ничего, Шуичи. — Что? — Ну вот ничего. Они абсолютно в норме. — Но ведь ты сказал, что они не шевелятся? Ты снова врёшь? — А похоже, что я вру? И Шуичи был вынужден с этим согласиться. Кокичи не выглядел так, будто он врал. Шуичи выдохнул и честно признался: — Я не понимаю. — Вот и я тоже, Шумай. Я тоже не понимаю. Кокичи больше не улыбался. Его взгляд упёрся в стену напротив кровати, и он не смотрел ни на Шуичи, ни на свои ноги. — То есть... они не шевелятся, но с ними всё в порядке? Ты просто не можешь их контролировать? — Именно так. Хочешь, я тебе вообще голову взорву? Шуичи хотел бы сказать, что у него уже в голове будто бомба заложена, но вместо этого просто кивнул. — Когда я очнулся, у меня всё тело не шевелилось. Вообще ничего. Ни руки, ни ноги, ни шея, вообще нихера. Я даже своих пальцев не чувствовал. Я не сошёл с ума или что-то вроде того, разумеется. Я осознавал, что у меня есть руки и ноги, всё такое, но они больше меня не слушались. Просто были, как какой-то аксессуар. Меня начали пытаться возвращать в норму. И знаешь, что я тебе скажу? Это был ад, — и Сайхара не сомневался, что так оно и было. Кокичи был непривычно мрачным, будто не он начал их встречу с шутки. — У меня спина до сих пор ноет, стоит мне об этом вспомнить. Руки начали двигаться последними — около двух недель тому назад. До этого меня кормили с ложки и подносили воду прямо к губам, как младенцу. А теперь посмотри на это, — Кокичи перевёл внимание на ноги. Сверлил их взглядом, как и Шуичи, а в итоге ничего. — Даже пальцы не двигаются. Значит, Сайхара был прав и проблема была не только в неподвижных ногах. Он почувствовал, будто у него самого закололо в тех же местах. — Но этому же должно быть какое-то объяснение. — Да, Шуичи, всё верно. Меня водили на рентгены, меня осматривал невролог, меня осмотрела вся эта сраная клиника, хоть в местный музей отправляй. И знаешь что? Проблемы-то нет. Моя кровь течёт по сосудам, пульс в норме, у меня нет переломов, зажимов, проблем с нервными окончаниями, — Ома примолк. — Просто мой мозг решил, что я тогда действительно умер. Где-то в подсознании я всё ещё там, и мои кости всмятку. Шуичи смотрит в чужие, чуть косые, глаза. Пытается что-то придумать, будто на такую ситуацию действительно есть вразумительный ответ. Кокичи же, судя по всему, принял это за просьбу продолжать. — Меня носят санитары до туалета, долгое время я даже не был способен самостоятельно подтереть себе задницу. Я не могу использовать костыли, потому что для них ноги должны хотя бы немного функционировать, а я даже не могу их почувствовать. Мне запрещают кресло, потому что тогда мои ноги, с их слов, точно атрофируются, а нужно пытаться ходить. Мне делают массажи, уколы, полный день процедур, ко мне ходят психолог, психиатр и психотерапевт сразу. Клёвый наборчик, да? Как команда супергероев. Мне говорят, что это моя голова играет со мной злую шутку, мне просто нужно осознать, что я жив и моё тело в порядке. Но, как видишь, я и так это осознаю, а они всё равно не шевелятся. Я пролежал неделю, парализованный с головы до ног, а теперь я могу присесть, взять стакан в руки, но счастливее меня это почему-то не делает, Шуичи, — Кокичи отвлёкся, снова закинул одеяло на ноги. — Знаешь, что они говорят? Они говорят, что я заложник своего травмирующего опыта. Хочешь попробовать предположить, что из этого следует, детектив? Нет, ему не хотелось. Но идея напрашивалась сама собой. — Некоторые жертвы травмирующего опыта так и не переступают через свою травму до конца жизни. — Именно. А ещё я могу застрять в этом гадюшнике до конца своих дней, и если я захочу прекратить эти страдания, то единственным вариантом для меня будет перерезать себе вены. Хотя я уверен, что меня всё равно откачают, — он быстро заметил встревоженный взгляд напротив и безо всякой паузы продолжил. — Но и это неважно. Потому что я, Шуичи, хочу жить. Очень сильно. Но я бывший участник убийственной игры. Они не отпустят меня просто так, даже если я наною себе на коляску, — Кокичи с саркастичным выражением развёл руки в стороны, будто отыграл какое-то представление. И с такой же саркастичной улыбкой закончил: — Я в полной заднице, Шуичи. Шуичи сминает края рубашки в руках. Что ему стоит сказать? Что всё будет хорошо? Что, может, ещё есть какой-то шанс, что всё наладится? Ну да, шанс есть. Но это не звучало уместно, как-то совсем уж не в тему. Шуичи чувствовал жалость, как когда ты видишь котёнка со сломанной лапой в центре города, забрать его не можешь, а тут его обязательно кто-нибудь задавит. И ты слепо уверяешь себя в том, что кто-то всё-таки придёт и подберёт его. Уходишь и возвращаешься на это же место через месяц. Понятное дело, что котёнка ты там уже не увидишь, но ты и не знаешь, что с ним случилось. В общем-то, кот Шрёдингера хорошо работает. Только вот Кокичи не котёнок, и ты не можешь слепо уповать на то, что случится чудо, ты как бы невзначай проедешь мимо больницы, зайдёшь сюда, а палата пуста — а значит, всё хорошо, дитя забрали домой. Ты же знаешь, что тоже виноват в том, что это случилось, да? — Шуичи, знаешь, что самое ироничное во всём этом? — Кокичи молчит, лыбится по-дурацки и выдаёт: — Что они в итоге отправили тебя ко мне. Смешнее было бы, только если бы они отправили сюда Момоту или Харукаву. Им будет неуместно плохо. Шуичи начинал понимать, насколько. — Мне очень жаль, Кокичи. Правда жаль. — Не надо, Шуичи. Сказал резано, так колко-безразлично. — Если ещё и ты меня жалеть начнёшь, то я вообще тут с ума сойду. Шуичи не знает, что должен делать. Кокичи равнодушно думает, что никто бы не знал. Иногда в жизни случается что-то, к чему не подберёшь правильных слов. — Скажи, Кокичи, что я мог бы для тебя сделать? Как признание в своей беспомощности. — Вернись тогда, когда будешь заинтересован во мне так же, как я был заинтересован в тебе, Шуичи. И, пожалуйста, не жалей. Мне это противно. Да, потому что жалость в крайней её степени — это когда тебе камнями кого-то забить охота, чтоб не мучился. А сочувствовать Кокичи Шуичи не мог — их ситуации слишком сильно разнились. И всё же должно было существовать какое-то слово, которое бы им подошло. Наверное. — Ты устал, Шуичи, тебе стоит идти. Кокичи был прав. Шуичи не то, что устал, он едва ли чувствовал себя живым. На улице уже проступали мрачные тени. В груди же беспорядочно-звонко колотило, как будто о рёбра билось что-то безумное, просившееся наружу. Кокичи же, напротив, был спокоен и безмятежен, как гладиолус. Шуичи поставил стул на место и неуверенной походкой двинулся к выходу. У него из головы всё не шла та невысказанная мысль. — Кокичи. — Что, Шуичи? — Что вызывает в тебе такой интерес ко мне, если ты способен с точностью предсказать каждый мой шаг? Он стоит к Кокичи спиной, но уверен, что тот улыбается своей фирменной, глядя ему в спину. Голос звучит игриво и резво: — На сегодня игровое время закончилось, финита ля комедия! Приходите к нам в следующий раз.