***
- По местам стоять! С якоря сниматься! - командует Чейз. Ему всего десять лет от роду, а мощи его легких уже позавидовал бы бывалый гренадер. Томми прикрывает ладошками уши и чуть заметно морщится: - Не кричи мне в ухо, Оуэн! Они сидят на корточках, голова к голове — золотисто-рыжие кудри Томми путаются с жесткими пшеничными вихрами Оуэна, - возле небольшой запруды, которую соорудили полчаса назад. Здесь, на пустынном пляже Нантакета мальчики часто играют вместе: строят запруды и пускают кораблик, что вырезал для Оуэна его отец. Резчик из мистера Чейза-старшего весьма искусный, и маленький вельбот похож на настоящий, как две капли воды. Оуэн, получив подарок, тут же поспешил похвастаться им перед мальчишками, с которыми водил дружбу, вот только играть с вельботом никому не разрешал. Только одному Томми. Они познакомились с полгода назад — сын шкипера с китобойного судна и отпрыск владельца этого самого корабля. Шарпы владели дюжиной судов, к тому же им принадлежала старейшая страховая компания Нантакета, но юного Томаса различия между ним самим и новым другом совершенно не волновали. С Оуэном было весело. Не то что с ребятами из школы. Не то чтобы Томми не хотел дружить с одноклассниками — он вообще был парень компанейский, вот только с Оуэном было интереснее, и все тут. - Рубить швартовы! - Чейз отдает приказ на этот раз громким шепотом, чтобы не оглушить еще раз своего друга, и Том отпускает кораблик в плавание. Маленький вельбот превосходно держится на плаву, а крепкий ветер, что дует сейчас с запада, наполняет силой его парус. Парус, кстати, сшил Томми. Сам сшил, ну, почти сам, матушка только пару стежков сделала в самом начале. Солнце клонится к закату, и надо бы идти домой — отец не любит, когда Том опаздывает к ужину. - Мне, наверное, пора, - с сомнением в голосе произносит он и смотрит на своего друга. Оуэну совершенно не важно, когда возвращаться домой — как пришел, так и поел, а не поел — кого это волнует? У Чейзов двенадцать ртов — разве за всеми уследишь? - Подожди! - Чейз хватает его за руку. - Побудь еще немножко. Томми вздыхает — отец наверняка будет ругать, а матушка вздыхать с укоризной: вон ботинки опять промокли, не дай бог как Томми сляжет с простудой! - но домой идти не спешит. Оуэн же просил остаться! Они играют, пока солнце не скрывается за горизонтом, а дома Томми попадает сполна: от матери за то, что промочил ботинки и порвал чулки, и от отца — за то, что водит дружбу со всяким сбродом. Всякий сброд — это Оуэн Чейз. Так считает мистер Шарп. Томми же считает совершенно иначе. И на следующий вечер они с Оуэном снова строят запруду.***
- Завтра мне стукнет пятнадцать, - говорит Оуэн. Отчего-то он не весел, хотя с чего бы ему грустить перед предстоящим днем рождения? - Я тебя поздравляю! - от души радуется за друга Том. - Хочешь позвать ребят?.. Эй, да что с тобой!? - Шарп не понимает, что такое происходит с другом. Ходит смурной уже который день подряд. На Тома почти внимания не обращает. Вроде говорит с ним, а мыслями где-то далеко-далеко. Вот как сейчас. Даже смотрит как будто бы сквозь Тома. - Оуэн! - Том дергает Чейза за рукав. - Завтра я ухожу в плавание… - Поздрав… Что???!!! - от удивления без того огромные глазищи Томаса становятся еще больше. Чейз скорее язык свой проглотит, чем признается, что для него ничего нет лучше, чем смотреть в эти глаза. Он еще сам не понимает, что такое с ним происходит. Когда он рядом с Томом, ему хочется бежать от него прочь со всех ног. А когда они не вместе, Оуэн тоскует по своему другу так, как по отцу не тосковал, когда тот пускался в плавание. Что за наваждение? Конечно, Чейз уже не мальчик. Разумеется, ребята постарше, особенно те, кто в море ходил, порассказали ему всякого. И хоть сам Чейз еще ни одной юбки не задирал, но представление имеет, что к чему. Вот только Том — это же... друг. Как ты его будешь? Парни рассказывали и о таком, когда, значит, мужчина с мужчиной. Говорили, что когда по нескольку месяцев команда на берег не сходит, то бывает, что матросы друг дружку… Ох, стыд-то какой! И от мыслей о том, как сильно хочется стиснуть Тома в объятиях, стыдно и так сладко! Что ты за пропасть такая?! - Я ухожу в плавание. Юнгой, - повторяет Оуэн и смотрит на Тома, ласкает лицо взглядом: высокие скулы, чистый лоб, брови, что часто сходятся на переносице под каким-то невообразимым углом, нежные губы, которых так и тянет коснуться, и глаза: яркие, чистые, огромные, невозможные… - Невозможно… - вслух произносит Чейз и изо всех сил стискивает руки за спиной, только бы не позволить шальным пальцам дотронуться до лица Тома. Не отпугнуть. Не разочаровать. - Здорово! - юный Томас искренне рад за друга. - Ух как я завидую тебе, Чейз! - и он пихает Оуэна локтем в бок. Несильно, впрочем. Том говорит что-то еще — о том, что у его отца уже пятнадцать кораблей в собственности, а сам он ни разу не ступал на корабельную палубу. О том, как он гордится другом. Как будет скучать, пока Чейз будет в плавании. - Ты только возвращайся! - на этой фразе Том умолкает и вдруг резко отворачивается, смахивает с щеки невидимую песчинку. Это просто песчинка в глаз попала. Потому-то и печёт под веками. Песчинка, а вовсе даже и не слезы, Том не девчонка, чтобы слезы проливать. Корабль, на котором уходит Чейз, не возвращается в порт Нантакета к сроку. Нет его и через месяц. И через два. Через три, на том самом пляже, где они играли мальчишками, Том, хорошенько закупорив горлышко пустой бутылки, чтобы не попала внутрь вода да не смыла чернила с записки, что он написал, швыряет бутыль далеко в море. В записке просьба — нелепая, наивная: «Всем портам, всем кораблям! Если кто видел китобой «Ветер» или его команду, если кто видел юнгу Оуэна Чейза — отзовитесь!» «Ветер» возвращается в Нантакет через четыре дня. Том, услышав новость, бежит в порт со всех ног, чтобы встретить Оуэна. Он хочет броситься ему на шею, от радости повиснуть на нем, обхватив руками покрепче — что за глупый порыв! Но ему приходится сдерживать себя — вся семья Чейза здесь, и вообще в порту полно людей, многие пришли поглазеть на вернувшийся в родную гавань «Ветер», который уже некоторые и оплакивать начали. А оно вон как вышло — вернулись! Все живые, все до единого. И трюмы забиты бочками с китовым жиром. На зависть остальным.***
Это случается, когда Том провожает Чейза в плавание четыре года спустя. Оуэн уже давно не юнга, а палубный матрос, и капитан «Ветра» говорит, что еще лет пять-семь, и Чейз займет его место. Сам Чейз слова капитана принимает на полном серьезе. Ему скучно ходить в палубных. У него большие планы на будущее. Он знает, что настанет день, и он поведет в море свой собственный китобой, и вернется назад, доставив в Нантакет столько китового жира, сколько еще никто до него. И Том будет смотреть на Оуэна с гордостью. Будет смотреть своими глазищами — невозможными совсем. Однажды такой день наступит. Об этом он и говорит Тому — не о его глазищах, разумеется, а о том, как он мечтает стать капитаном. И Шарп кивает головой и уверяет друга, что так и будет, и он, Том, нисколечки не сомневается в этом. Говорит, что отец наверняка позволит Чейзу повести один из своих кораблей. Он бы, Том, на месте отца даже рассуждать бы не стал! Он много еще чего говорит — Томас Шарп вообще любитель потрепаться, но только вдруг замолкает и смотрит на Оуэна как-то так… Ох, от этого взгляда у Чейза внутри все скручивается в тугой узел. Не отвести взгляд. Но и не выдержать. Доведут их эти гляделки до беды! Ох, доведут! Чейз давным-давно стал мужчиной. В портах, куда заходил их китобой, ему, молодому да ладному, дамочки всегда были рады. А разок даже удалось попробовать с парнишкой — таким же стройным, глазастым и золотоволосым, как Томас. Мальчишка тот стоил Чейзу целого состояния, только он не пожалел о том ни разу. Распробовал, научился, что и куда. Только после еще хуже сделалось. Мальчишка — Оуэн и имени-то его не запомнил, - хоть и был на Тома похож, да все ж не он. И даже если и было с ним сладко, а все одно — мысли только о Томе. Чейз даже глаза прикрывал, когда парня того пялил. Закроет глаза и представляет на месте шлюшонка Тома. Сам себя ненавидел после — вроде как, получается, он этим самым Тома порочит. А все равно отказаться не мог. Целую неделю жил с этим парнишкой. Тот снимал халупу в предместье Окхольма, куда китобой Чейза заходил на ремонт. И там их с Чейзом никто не беспокоил. Да никому и дела не было — у соседей своих забот хватало. Это было год назад, и больше себе Чейз подобного не позволял никогда. Знал, что с Томом ничего у них не будет точно. Нехорошо это — портить такого, как Том. К нему прикоснуться… вот так… даже подумать страшно! А уж если папаша-Шарп прознает… Быть беде! Самого Тома запрут или отправят куда-нибудь на материк; найдутся, небось, родственники, примут заблудшего отпрыска. А его, Чейза — на рее вздернут. За такие дела точно вздернут! - Ну, что замолк? - Оуэн делает вид, что смеется, слегка толкает друга плечом. - Ты ж так сладко пел, каким я славным капитаном стану. Так не умолкай! Чейз неделю назад закончил вместе с братьями строить себе дом. Небольшой совсем домишко, ему одному вполне хватит. Пора начинать жить самому, а не ютиться вместе с родителями да с младшими Чейзами. Сюда-то, в этот свой новый дом он и привел Шарпа — показать ему, как устроился. Томас заверил друга, что дом у него вышел вполне себе ничего, уютным даже. Тому вообще нравилось все, что бы Чейз ему не показал. Такой уж был человек — плохого ни в чем не видел. - Поцелуй меня! - вдруг выпалил Том, а Чейз так и застыл, даже рот разинул от неожиданности. Ишь чего удумал! И, главное, откуда вообще мысли такие в кудрявой голове? Да его, надо думать, ни одна девчонка еще не целовала, а он вон о чем просит! Где набрался только? Это кто ж ему из матросни понарассказывал, что с мужчинами тоже можно? Чейз узнает, кто Шарпа с пути сбивает — оторвет все, что плохо прикручено! Это ж надо… - Оуэн! - Том вдруг оказывается близко. Так близко, что Чейз слышит, как пахнет от его волос — ветром соленым, что дует с запада, лавандой и еще немного бренди, что сам же Чейз дал ему попробовать — один глоток, за то, чтобы в новом доме никогда беды не было. - Оуэн! Я же вижу… Я так хочу… - Тооом! - Чейз едва не рычит, перехватывая протянутую к его щеке тонкую ладонь. - Том, нельзя! Невозможно… - Все возможно, - пытается спорить с ним Шарп. - Все возможно… Я никого вокруг не вижу. Ни на кого даже смотреть не хочу. Мы с тобой с детства вместе. Меня к тебе как приворожил кто. Когда ты в море — мне хочется плыть за тобой вслед. А когда ты сходишь на берег, я ног под собой не чую — хочется бежать к тебе… Отец говорит, чтобы я нашел себе хорошую девушку и взял её в жены. Я не хочу никого искать, Чейз! Не хочу, потому что нашел уже! - Том, - Оуэн опускает голову, прикусывает губу. До крови. - Том, ты сам все понимаешь. Не будет меж нами ничего. Не в этой жизни. - Не хочу ждать до следующей! - упрямо морщит лоб Томас и кидается Чейзу на шею, обвивает её руками, прижимается всем собой, целует неумело. Да и где бы ему научиться? Сам же сказал, что ни с кем и никогда. - Том! - Оуэн еще пытается сопротивляться. Пока не накрыло с головой желанием. Пока еще руки слушаются его. Пока еще можно отступить… Нельзя — понимает он, когда мгновение спустя все-таки приоткрывает губы и впускает в рот юркий язычок Тома. Когда вплетает пальцы одной руки в его шелковые кудри, а второй рукой обхватывает круглую подтянутую попку. Нельзя — как отпустить Тома, когда он дышит так часто, будто ему воздуха мало рядом с Чейзом, когда он торопится избавить от одежды себя и Оуэна — пальцы его тонкие, неумелые, путаются в пуговках и завязках. Он шипит, чертыхается, извивается как змей, и когда они, наконец, остаются нагими, с силой толкает Чейза на кровать, падая сверху. Нельзя — разве можно оторваться от Тома, когда руки Чейза будто бы знали его тело всю жизнь — каждый его изгиб, каждую родинку, каждую веснушку. Разве можно остановиться, когда внутри он шелковый, тесный, жаркий. Разве можно перестать двигаться, когда Том так сладко стонет под тобой и так жарко просит - «Еще, Оуэн! Еще, умоляю!» Разве можно это вынести — когда после они лежат, прижавшись друг к дружке так тесно, что, кажется, могут врасти друг в друга и так остаться навсегда. - Том! - шепчет Чейз, поглаживая грубоватыми пальцами нежные крылья Томовых лопаток. - Мой Том… Мой невозможный…***
Том хорошо помнит тот день, когда он заметил Чейза, выскочившего из кабинета его отца, словно за ним сам черт гнался. Шарп видел — друг не просто в гневе, он в ярости. И дело даже не в том, что отец не позволил ему стать капитаном «Эссекса» - дело в том, что капитаном ему стать не позволят ни за что и никогда. Не в этой жизни. Выходец из низов — Оуэн Чейз может радоваться, что дослужился до старпома. Выше головы не прыгнешь. «Из дерьма да в клумбу — так не бывает. И так не будет!» - заявляет отец Тома, стоит сыну завести речь о том, что Чейз давным-давно перерос в умении многих капитанов. Томас уже не первый год принимает активное участие в семейном бизнесе. Он много работает и не без его трудов в компании отца уже двадцать китобойных судов. «Эссекс» - один из них, и видит Господь, Том, будь он у руля, давно бы пустил на капитанский мостик Чейза. Но выше головы не прыгнешь… Томас догоняет Оуэна на улице. Идет с ним рядом. Молча. Но вровень. Они давно уже вровень. И всегда молча. Они не разговаривают почти. Разве что по делу. С той самой ночи. Их первой. И их единственной. - Я не хочу тебя запачкать, понимаешь? - говорит на следующее утро Чейз, отводя глаза. - Не хочу, чтобы про нас с тобой языками трепали. Тебе такая слава ни к чему. Чтобы твое имя замарали… - Дурак! - в отчаянии закричал тогда Том и даже ударил кулаком в крепкое плечо друга. - Какой же ты дурак! Но сам понимал — Чейз прав. Нантакет — островок небольшой. Всем известно всё и про каждого. Пойдет про них дурная слава — не отмоешься. Отец - как пить дать! - отошлет его к родичам в Бриджпорт. А Чейз… Ему не то что капитаном — ему простым шкипером не стать никогда. Что за несправедливость? Почему мир устроен так подло? Что плохого они с Чейзом сделали? Разве любить — это дурно? Разве касаться друг друга — грех? Разве дарить друг другу наслаждение — грязь? Ответов на вопросы эти у Тома не было и нет. И не будет никогда. Не в этой жизни. Поэтому с тех пор они не говорят. Разве что по делу. Они шагают молча. Пока, наконец, не приходят в порт. - Давай уплывем! - нарушает тишину Томас. - К черту все! К черту их всех! Давай уплывем, Чейз! В мире найдется место для нас двоих… Оуэн не отвечает. Старается даже в глаза не смотреть. Он знает — стоит ему только заглянуть в родные глазищи, стоит только зацепиться взглядом, как все — он пропал. Они оба пропали! Ни в одном уголку — уж в какие только углы Чейз ни заглядывал за все те годы, что бороздил проклятый океан — для них двоих места не сыщется. Он молчит. И на Тома смотрит вскользь. - Тогда пошел ты! - рот Шарпа кривится некрасиво. - Пошел ты, Оуэн Чейз! Катись ты к морскому дьяволу! И не возвращайся! И убегает. Словно за ним сам морской дьявол гонится. Том пожалеет об этих своих словах уже через год, когда «Эссекс» не вернется в порт Нантакета. Он пожалеет — горько, страшно, когда «Эссекс»… когда Чейз не вернется и через полтора года. Через год и семь месяцев Том напишет короткое послание, и, закупорив накрепко пустую бутылку, отправит в плавание свою нехитрую молитву: «Всем портам… Всем кораблям...»***
- Молодой человек! Молодой человек! Лондон! - А?! А, что?! - Том выплыл из этого странного полусна-полубыли, вскинулся, уставился ничего не понимающими глазищами на кондуктора, что пытался его разбудить. - Говорю: Лондон! Приехали, парень! - пытался объяснить ему кондуктор. - Ох! - Том вскочил со своего места. - Я… Да, извините! Я тут немного… уснул… - Да с тобой все в порядке, приятель? - не унимался кондуктор. Видок у Тома, надо признать, был тот еще. - Да-да, в полном, уверяю вас. - Том начал пробираться к выходу. - Еще раз извините. Спасибо. Извините… Телефонный звонок не позволил ему подумать о том, что это с ним опять приключилось… Кто эти люди, которых он видел… Во сне? - Том! Это Брана, - сэр Кеннет на том конце провода был по-деловому собран. - Хочу порадовать тебя, ты в пятерке претендентов… - В пятерке? - охнул Томас. - Всего пятеро… - Пять человек сейчас рассматриваются на роль Тора. Ты один из них. Не хочу обнадеживать зря, но мистер Файги весьма тобой доволен, так что… - Ох, Кеннет! - Том от радости чуть не подпрыгнул на месте, и только тот факт, что скакать на улице было бы… неуместно… остановил его от этого глупого действа. «Пятеро! - сияющий от радости, словно его уже утвердили на роль, Том спустился в метро. - Всего пятеро!»