Ложь во спасение

*** Эдирне, 1446 год. Выбирая платье, юная девушка с удовольствием вертелась перед зеркалом. В её фигуре ещё сохранялась едва заметная подростковая угловатость, но она уже была вполне женственной, почти сформированной. Поэтому с недавних пор Андриа наконец полюбила платья, даже с некоторым их неудобством, признав, что иногда красота стоит жертв. С этих же пор она и перестала походить на встрепанного воробушка в мальчишечьих нарядах. Впрочем, это не мешало ей втайне мечтать когда-нибудь отстричь свои тяжелые густые волосы, отягощающие голову, которыми так восхищалась служанка, укладывающая их в красивую прическу. Глядя на своё отражение, Андриа довольно улыбнулась: изумрудного цвета платье, расшитое серебряным узором, подходило её ярким зеленым глазам, молочно-белая кожа контрастировала с черными волосами, а красиво очерченные губы алели, как маков цвет. Словно нежный, едва начавший распускаться бутон, она обещала когда-нибудь стать пышной королевской розой, сражающей своим ароматом. По дворцу быстрее ветра разлетался слух, что в ближайшее время султан Мурад вернется, привезя с собой и маленького сына, официально возобновит султанат, а Мехмеда отправит обратно в санджак Сарухан. Пока что слуху не было ни подтверждения, ни опровержения, поэтому, не сдержав неуемного любопытства, Андриа решила тактично спросить об этом у самого Мехмеда, и ближе к вечеру направилась в султанские покои, по пути осознав, что за два года своего пребывания во дворце ещё ни разу даже близко к ним не подходила. В целом, она могла повременить с этим вопросом до завтрашней встречи на полигоне, который она посещала каждую неделю в определенное время с негласного позволения молодого султана, но неясное тревожное предчувствие, противно щекочущее рёбра, пересилило. Доложив о её появлении, стража пропустила Андрию, однако внутри самих покоев Мехмеда не оказалось — он был на террасе. Любуясь роскошными султанскими покоями, она почти нехотя проследовала туда же. Мехмед стоял к ней спиной на фоне кроваво полыхающего заката, опершись обеими руками о перила; во всей его позе чувствовалась звенящая напряженность, будто натянутая тетива. Наблюдая эту картину, Андриа крепко задумалась, как бы аккуратнее сформулировать вопрос, однако её терзания пресекли, даже не обернувшись: — Да, слухи правдивы. Через две недели отец вернется в Эдирне вместе с младшим сыном, а мне приказано начинать подготовку к возвращению в Манису. — Мой вопрос был так очевиден? — почти не удивилась девушка. — Может, я просто зашла спросить, как ваши дела, сыграть партейку в шахматы?.. Мехмед только ядовито хмыкнул, однако по-прежнему не оборачивался. Это можно было счесть почти оскорбительным, но не в его случае и не в этот момент: даже не видя его лица, она чувствовала, как от его не по годам сильной, хорошо сложенной фигуры исходят волны плохо запертого гнева. Разумно было бы уйти подобру-поздорову, а не класть руку в пасть к голодному льву в надежде что не откусит, однако Андриа не всегда предпочитала поступать разумно и напугать её было не так просто. …а ещё, как ни пытайся убежать от себя, стоило признать: после двух лет практически постоянного общения с Мехмедом, этой странной и сложной почти дружбы, ей было не всё равно, что он чувствует в этот, вероятно, тяжелый для него момент, и ей искренне не хотелось, чтобы он уезжал. — Сегодня меня заставили подписать отречение, — вдруг отрешенно признался он, нарушая повисшее молчание и сжав перила с такой силой, что удивительно, как те не переломились. — К этому всё шло, изначально моё правление было фарсом, подтасовкой в угоду закостенелым и продажным стервятникам, окружившим престол с попустительства отца, но обидно другое… То, что это произошло именно в тот момент, когда у меня начало, наконец, хоть что-то получаться! Первые реформы, первые сторонники. А теперь ромеи благополучно продолжат приплачивать Халилу паше и его прихлебателям, отец — закрывать на это глаза из страха повторной неудачи*, и неизвестно, как скоро я теперь смогу изменить это и многие другие накопившиеся проблемы. Неизвестно даже, смогу ли вовсе, ведь вместе с отцом сюда едет мой маленький брат, который, в отличие от меня, будет воспитываться во дворце — как когда-то воспитывался любимчик Хасан, с малолетства нареченный наследником престола… Всё это было сказано ровным, почти замороженным тоном, но Андриа, успевшая неплохо узнать Мехмеда, услышала то, что за этим скрывалось: гнев, боль, одиночество, страх, обещание мести пополам с безысходностью. Уже за эти два года он, обозначив свой политический курс, нажил немало весьма влиятельных врагов, и вероятность того, что в Манисе на него будут совершаться покушения, близилась к абсолютной. Андриа сама не вполне понимала, почему вдруг её душа так сильно откликнулась на это, почему демоны, разрывающие Мехмеда на части, показались ей до того знакомыми и страшными, что захотелось во что бы то ни стало отогнать их прочь; как и не способна была пока что понять, что именно двигало ею в тот момент, когда она, поддавшись порыву, в один невесомый шаг приблизилась к шехзаде и обняла его со спины, так тепло, как могла бы обнять только Влада или Мирчу с отцом по возвращению, — словно он не был врагом, не был чужим. Поначалу Мехмед замер, словно ему на спину бросили скорпиона или Медуза Горгона обратила в каменную статую, но спустя несколько мгновений расслабился, на удивление, позволяя Андрии эту вольность. Они простояли так в уютном молчании минуту или две, и девушка чувствовала, как Мехмеда медленно, но верно покидает накопившееся напряжение. Отстраняясь, негромко сказала: — Даже самая последняя пешка, упущенная вниманием соперника, может стать ферзем и перевернуть ход игры. Вы сами так говорили, когда учили меня играть. Кстати, насчет партии шахмат я не шутила, это было предложение, которое ещё в силе… *** Из всех традиционно «женских» занятий Андрии действительно хорошо удавалось, пожалуй, только одно — танец. Её всегда завораживала гибкость и пластика движений, подобная той смертельной грации, которая есть в бою у опытных воинов. А прибыв в Османскую империю она влюбилась в танец с саблей. Оружие, ставшее продолжением руки, здесь выступало в другой роли, но по-прежнему поражало сердца. Получался сложный, деликатный вкус, будто в сладость восточного танца добавили немного перца, и этот вкус Андрию опьянял. Поэтому когда Лале с её танцевальным трактатом попросила Андрию принять вместе с ней участие в демонстрации танца для девушек гарема, объясняя свою просьбу тем, что у нее самой никогда не получится так управиться с саблей, Андриа не стала долго упорствовать и согласилась. Алый, расшитый мелким бисером, похожий на вспышку пламени костюм очень ей шёл, причудливо скрывая те самые остатки подростковой угловатости и подчеркивая достоинства фигуры. Подведенные сурьмой глаза, красивая тика с рубиновой каплей на лбу, изящные браслеты на запястьях, масляные духи и в кои-то веки распущенные волосы, шелковой волной спускающиеся до талии — в эти моменты она превращалась в кого-то другого, пока ещё неизведанного, будто ненадолго срывала все маски, которые, казалось бы, намертво приросли к лицу. Лале была не менее прекрасна в своём золотистом наряде, который так шёл её светлым волосам и мягким карим глазам, обрамленным длинными ресницами. Тоже едва начавший распускаться трепетный бутон, обещающий расцвести самым красивым османским тюльпаном. Глядя на неё, Андриа невольно в очередной раз задумалась, что же им всем делать, если чувства между Лале и Владом перестанут быть дружескими. Ей оставалось только мысленно молиться, чтобы Лале выбрала второго своего друга, Аслана, или ещё лучше — кого-нибудь более подходящего по статусу, за кого смогла бы без особых препятствий выйти замуж. К счастью, это пока оставалось туманной и отдаленной (как ей казалось) перспективой; в этот вечер планировалось отогнать все тревоги и просто повеселиться. Начиналось всё прекрасно. В гареме раздавали угощения, Лале прочитала действительно интересный доклад о танцах разных народов мира; затем, когда девушки устроились на рассыпанных кругом мягких подушках и полилась музыка, Лале и Андриа начали танцевать. Соблюдая определенную синхронность со своей товаркой, Андриа, тем не менее, будто провалилась куда-то, туда, где существовала только она, ритмичная музыка и послушная сабля в её руках. Стихия боя, облаченная в хитрую ласку волнующих движений девичьего тела. Мягкие волны рук, всего корпуса и живота сменялись резкими выпадами и разворотами, медленные и плавные глубокие прогибы — быстрой сменой движений и ловким мельканием сабли, при котором оружие превращалось в серебристый луч, послушный воле танцовщицы. Кружились, кружились черные локоны рядом с золотыми… Но танец закончился, а вместе с ним и всё маленькое празднество, потому что обнаружилось наличие тайной ниши и скрытого в ней наблюдателя. Поначалу было непонятно, что именно произошло: вот смущенная служанка передает Лале чье-то желание увидеться с ней, вот удивленная, растерянная султанша заходит в нишу, потом — знакомый голос Мехмеда и короткий неразборчивый диалог, и, наконец, донельзя разъяренная Лале вылетает из этой самой ниши и из дворца, прямо в чём была, несмотря на ночной холод. Догадаться несложно, а пара осторожных вопросов, заданных служанке, подтвердили наихудшее предположение: Мехмед пригласил Лале на хальвет, а точнее, в лучших традициях самых мерзких сторон своего характера, фактически приказал. Слегка нервно и наскоро переодеваясь в удобный охотничий костюм, в котором обычно тренировалась, Андриа лихорадочно размышляла. Зачем Мехмеду порочить девушку из собственной династии? У него уже был свой гарем, в котором юные красавицы готовы были перегрызть друг другу глотки за его внимание, и раньше он к Лале особого интереса не проявлял. Захотелось «запретного плода»? — нет, на него не похоже. …а вот в то, что это такая мелочная, со всех сторон отвратительная месть собственному отцу, который любил единственную племянницу как дочь, гораздо больше, чем выросшего вдали сына — к сожалению, верилось вполне. Ведь так легко сломать беззащитную девушку, ранить одного человека через другого… Андрию передернуло от этой мысли и проснулось отчаянное желание убивать, хоть они с Лале так и не стали близкими подругами — просто из женской солидарности, чувства справедливости. Сколько их таких, поломанных судьбой невольниц в этом гареме, так неужто нельзя оставить в покое хотя бы султаншу?.. с другой стороны, Андриа понятия не имела, что ей теперь с этим знанием делать. Нельзя переступать грань допустимого. Отбросив размышления до лучших времён, решила первым делом найти Лале, пока та не убежала в неизвестные дебри и не простудилась, успокоить её, а потом уже что-то придумывать. Чисто инстинктивно, по привычке прихватив с собой саблю, направилась в сад. А после нескольких минут безуспешных поисков за одним из поворотов наткнулась на весьма занимательную картину… Влад и Лале самозабвенно обнимались в полутьме полнолунной ночи, так тесно, будто их пришили друг к другу самыми крепкими нитями, и даже такой неискушенной в этом вопросе девушке, как Андриа, было очевидно, что в этих объятиях осталось мало чего дружеского. На лицах этих двоих было написано такое счастье от простого пребывания рядом друг с другом, что было бы прекрасно, если бы не было так плохо. Внезапно Андриа с беспощадной ясностью осознала, кто очертя голову бросится в бой, если с Лале что-то случится. В общем-то это было и так понятно, но почему-то только это гармоничное и романтичное зрелище, при виде которого любой сказочный дракон вместо пламени начал бы изрыгать ромашки, донесло до неё эту мысль. Казалось бы, хуже быть уже не могло, но вот — стало. «Может, Лале и думает, что статус султанши спасёт её, но она плохо знает Мехмеда. А Влад думать не будет в этом случае, сразу бросится в бой и с большой вероятностью останется без головы. Значит, думать надо мне, точнее, думать и делать, срочно, прямо сейчас» — отдаляясь от занятой друг другом пары, судорожно размышляла Андриа, пока не вспомнила о том, что сегодня — один из тех дней недели, когда они с Мехмедом обычно встречались на полигоне… Сочтя это прекрасным поводом как минимум во всем разобраться, девушка стянула распущенные волосы лентой и решительно направилась туда. Есть всего три вещи, на которые можно смотреть вечно: огонь, вода… и мастера-лучники, те самые стрелки, которые в темноте и в муху попадут. Андриа с детства восхищалась ими даже больше, чем мастерами ближнего боя, потому что стрельба всегда давалась ей не слишком хорошо, а больше всего нас обычно привлекает то, что кажется непостижимым. Мехмед в свои шестнадцать уже был одним из таких мастеров, хотя ещё оставалось куда расти; кроме того, он любил иногда сам ковать наконечники для своих стрел. Андриа никогда бы себе в этом не призналась, но каждый раз, когда видела, как Мехмед мастерски стреляет из лука, она замирала и любовалась, как дурочка, — мастерством, разумеется, а не Мехмедом (хотя раньше, признаться, и не пыталась отделить одно от другого). Так было и в этот раз. — Думал, тебе уже на сегодня достаточно упражнений с саблей, — насмешливо заметил он, разрушая эстетическое удовольствие, — Или ты обиделась, что я выбрал не тебя, и пришла мне за это отомстить? От такой откровенной, всеобъемлющей наглости Андриа на секунду растерялась, но та тут же сменилась гневом и… обидой слегка задетого самолюбия?.. — Фу, какие плоские шутки, шехзаде, — демонстративно поморщилась, подчеркнув интонацией, что Мехмед больше не султан. — Однако действия ещё мелочнее. Они были бы объяснимы со стороны самого последнего дикаря без зачатков разума и представлений о чести, но не с вашей! Сломать жизнь девушке из собственной семьи просто из желания мелко напакостить отцу перед отъездом, вы это серьезно?! Она этого не заслуживает! — С каких пор, позволь узнать, ты решила, что можешь вмешиваться в мои дела и так со мной разговаривать? — черные глаза вспыхнули гневом, и Мехмед приблизился к ней с таким тяжелым взглядом, что девушка невольно отступила. — Кроме того, я знаю тебя и как ты относишься к Лале — не то чтобы моя кузина была тебе так уж дорога, в отличие от твоего брата, так назови мне хоть одну правдивую причину, которая побуждает тебя вмешиваться. Помимо всякой чуши про женскую солидарность. Про «чушь» ей нашлось бы что сказать, а вот о более важной для неё причине, связанной с возможным риском для брата, нужно было умолчать, даже если та была очевидна. Между тем Мехмед изучил её гораздо лучше, чем она его, и почти всегда мог понять, когда она лжет, поэтому, почти ненавидя и его, и себя за правдивость этих слов, выпалила, от избытка эмоций впервые перейдя на «ты» в разговоре с ним: — Хочу попытаться уберечь тебя от ошибки, о которой ты потом будешь сожалеть! Мехмед вмиг растерял весь гнев, сбитый с толку ответом, которого, очевидно, ожидал меньше всего. Недоверчиво прищурился, однако не найдя в её открытом взгляде подвоха, промолчал. Сочтя это за позволение развернуть претензию, Андриа с напором продолжила: — Если даже отбросить вопросы этики и морали, — а ты и так их уже отбросил! — это же позор вашему роду, который ничем не отмыть! Более того, пусть ты считаешь, что отец и так тебя ни во что не ставит и никогда не видел своим наследником — поверь, его нынешнее отношение к тебе и рядом не стояло с дном той пропасти, на котором ты окажешься в его глазах после такого! Тогда он точно не захочет видеть тебя своим наследником при наличии альтернатив. Это — как минимум! Я уверена, что как только немного уйдет твой гнев, ты поймешь, каким глупым, детским, мерзким и недостойным было это намерение. По крайней мере, надеюсь, что поймешь… — Допустим, ты меня почти убедила, — задумчиво склонив голову, он вдруг плотоядно улыбнулся, — За эти два года ты ни разу не победила меня в бою на саблях, хотя, возможно, могла бы хоть разок при твоём потенциале и прогрессе, так что предлагаю следующее: победишь сейчас, и я обещаю не трогать драгоценную Лале; проиграешь — поступлю по своему усмотрению, и ты повторишь танец с саблей в моих покоях. Андриа едва не выронила эту самую саблю, медленно обращаясь в ледяную статую под взглядом непроглядно-черных глаз, в которых была даже не похоть, нет… собственничество. Так смотрят на драгоценность, которую считают прочно и безоговорочно своей собственностью. — Шутишь?.. Нет, к сожалению, ты не шутишь, — голос слегка дрогнул но девушка тут же взяла себя в руки, и решительно, будто бросаясь в ледяную прорубь, добавила: — Деремся до первой крови. — Что? Поранить это прекрасное личико? — Мехмед отчего-то повеселел и явно хотел ещё немного поязвить, но Андриа не дала ему такой возможности. Действительно, за эти два года она ни разу не побеждала в сражениях с ним, оно и неудивительно: шехзаде проявлял титаническое рвение во всем, чем был искренне увлечен, и более всего он был одержим войной. Однако ни разу за это время она не пыталась смухлевать, как-то схитрить, — видимо, настал момент попробовать. Отчаянно стараясь избежать своего кровопускания, Андриа уворачивалась и отражала удары с ловкостью, какой от себя не ожидала. Но этого было недостаточно. Рано или поздно, превосходство мастерства шехзаде всё равно должно было взять своё, и он опять найдёт слабое место в её обороне. Нужно было слегка ранить его во что бы то ни стало. И она вышла из глухой защиты, начала нападать. Шехзаде это не удивило, он удвоил скорость атак. Однако как никогда четкое желание победить помогло Андрии преодолеть барьер неуверенности, использовать всё, чему научилась, и выйти за пределы этого. Ведь истинное искусство — это и умение прибегнуть к хитрости. Небо было затянуто тучами, полная луна то исчезала то появлялась. Девушка ждала подходящего момента. Очередной удар, сабли скрестились, и вот момент наступил: луна вышла из-за облаков. Она светила Мехмеду в спину — для задуманного манёвра позиция была идеальной. Сделав вид, что уступает, Андриа резко повернула лезвие… Вспышка преломившегося лунного луча ослепила шехзаде на доли секунды, и, промедлив какой-то миг, он не смог отразить легкий, но точный удар, полоснувший его по щеке. На его красивом лице замерло странное выражение: осознание пополам с ошеломлением и чем-то ещё… Наверное, так смотрят на свою любимую дворняжку, которую сам выдрессировал, сделав лучше породистых гончих. — Как видите, насчёт «личика» я не столь щепетильна, — в попытке скрыть собственное огромное удивление тому, что у неё наконец получилось, выдала Андриа. — Я верю вашему слову и надеюсь, что вы его не нарушите. …уход с полигона куда больше походил на позорный побег, чем на шествие победительницы. Как минимум потому, что жутковатый и в то же время странно волнующий собственнический взгляд намертво отпечатался в сознании.