Årsgång

      Дни тянулись с томительной сонливостью и походили один на другой. Домашняя рутина быстро наскучила, как и книги. Иногда тоска вялой жизни заставляла Джона подолгу смотреть на кромку мохнатого леса или на измятый лунный серп. Его неумолимо тянуло к приключениям, что он испытал в ту злостную ночь. Воспоминания о прогулке постепенно стирались, оставляя за собой туманный флер фантасмагорического сна. Джону все еще не до конца верилось, что где-то там, в темном ночном лесу, могли существовать странные и колдовские существа, и что ночных светил могло быть сразу два, и что снежинки могли падать наверх. Если бы он не видел этих чудес — никогда не поверил бы в чей-либо рассказ. Но он видел.       Много думал об этом, искал книги в отеле, в которых могли быть описаны скандинавские мифы, но так ничего и не нашел, а тем временем душа неумолимо тянулась к познаниям, к чему-то опасному, что таилось в дремучих горных лесах. И единственный человек-нечеловек, который мог ответить на его вопросы — тот загадочный незнакомец. Возвращаться к хижине грубого чужака не хотелось. Джон не любил таких людей, высокомерных и бестактных. Да и что Джон мог бы предложить ему взамен? Ничего.       С такими тяжелыми мыслями он вновь погружался в домашнюю работу, а к вечеру, уставший, ложился в кровать. Но загадочные существа все не покидали его головы.       Похожие друг на друга дни слились в одно целое, оседали на языке терпким приевшимся кофе, а вкус уже привычной еды казался пресным. Более того, Джон ловил себя на том, что ему приходится заталкивать в себя пищу, ведь аппетита не было вовсе. За несколько дней, прошедших с рождественской ночи, он немного похудел, а под глазами пролегли синяки, точно пятна акварельной краски, случайно упавшей с кисти художника на его побледневшую кожу. А еще Джон хоть и ощущал порывы ветра, что пробирались в хижину, словно воришки-призраки, но перестал чувствовать холод и больше не кутался по ночам в несколько одеял, чтобы согреться. По привычке топил камин и грел руки о чашку с чем-то горячим, но в этом не было необходимости. Джон начал замечать в себе странности, и он пытался связать это с тем, что произошло во время прогулки.       То потустороннее, что скрывалось в сумрачном лесу, могло дать ответы на его вопросы, поэтому в один из похожих дней он решил вновь посетить тот самый лес и, возможно, найти заброшенную церквушку или того огромного кота. Вооружившись ледорубом, который мог, в случае чего, стать неплохим оружием, тот вновь отправился туда, только уже при свете солнца. Это казалось ему наиболее безопасным вариантом.       Днем лес выглядел куда менее устрашающе. Еловые ветки, густо покрытые снегом и оттого тоскливо склонившиеся к земле, уже не пугали его. Вороны и совы, что виделись в ту ночь куда больше и страшнее, перестали казаться врагами. Лес сейчас не представлял из себя чего-то волшебного и загадочного, но это было только на первый взгляд и было лишь верхушкой айсберга. В воздухе порхали и звездились снежинки, падающие на этот раз строго по законам физики. Попытавшись сориентироваться хотя бы приблизительно, Джон шел вдоль тропинки, что казалась смутно знакомой.       Вскоре он вышел к озеру, тому самому, в которое юркнул загадочный конь. Джон посчитал это первым успехом. Водоем оказался куда больше и шире, чем запомнился, и был бледным и мутным, как будто запотевшим. Джон наклонился, провел рукой по воде: на первый взгляд, самая обычная, однако холода на кончиках пальцев он не почувствовал, как будто озеро вовсе и не было ледяным.       На этом странности не заканчивались. Пройдя немного дальше вдоль водоема, до ушей Джона донеслись звуки водопада, и он двинулся в ту сторону.       Водопад действительно оказался настоящим, а не очередной иллюзией. Скрытый посреди леса, вокруг него словно и не существовало зимы: рядом все цвело, зеленело, пели птицы и журчала вода. На самом берегу сидел юноша в тонкой одежде, будто тот вовсе не чувствовал холода, а на его узкие худощавые плечи спадали длинные светлые волосы. Тот играл на скрипке, мелодия которой сливалась со звуками водопада в единое целое. Юноша, услышав, что кто-то идет, обернулся и приветливо, даже мило, улыбнулся. Если бы не его острые заточенные зубы, Джон подумал бы именно так.       — Здравствуй, homo sapiens.       Джона несколько смутило такое приветствие, да и в целом он не ожидал увидеть здесь полуобнаженного юношу, что лишь издалека напоминал человека. Но, взглянув на него чуть повнимательнее, можно было заметить, что пальцы на его ногах были соединены плавательными перепонками, что лишь нагоняло жути. Джон не считал себя ксенофобом, но было в этом что-то отталкивающее.       Существо продолжало играть на скрипке, иногда с любопытством поглядывая на Джона из-под золотистых бровей. Глаза его были то синеваты и холодны, то загорались желтыми пожарами; и светилось в них что-то зловещее, дьявольское. Блестели длинные ногти, словно те были окрашены сверкающим лаком. Опасно заточенные на концах.       — Что заставило тебя пожаловать в столь глубокую часть леса?       Поначалу Джон то открывал, то закрывал рот, гадая, как ответить на этот вопрос, чтобы ненароком не обидеть это существо. Хоть он и говорил по-человечески, но, кто знает, мог как хищный медведь напасть в любой момент. Обретя, наконец, дар речи, он произнес:       — Я надеялся, что увижу здесь кого-то… другого. Простите.       — И кого же?       Подумав хорошенько, Джон все же ответил:       — В рождественскую ночь я видел большого кота. Он забрел в лес, когда я пошел за ним. Подумал, что он живет здесь.       Существо звонко рассмеялось. Было в его смехе что-то дикое — даже ведьмы, если таковые существуют, позавидовали бы.       — Конечно, но ты его больше не увидишь: он уже спит. Жди следующего Йоля, если не боишься оказаться в его цепких зубках.       В этом месте пахло теплой, застоявшейся тиной и изнывающей от зноя травой, будто стояло удушающе-жаркое лето. И сам по-себе возникал вопрос: а кто же сидел перед ним? Что это был за юноша, умеющий вокруг себя растапливать снег и заставляющий зимнее солнце печь как летом? Вопрос тут же сорвался с его языка:       — А… а кто ты?       Тот улыбнулся снисходительно. Видимо, все подобные вопросы вызывали у обитателей гор такую реакцию.       — Меня зовут Фоссегрим. А тебя?       — Джон.       — Очень приятно познакомиться, Джон.       — А почему ты не прячешься от людей? Я думал, что всякие существа должны скрываться от любопытных глаз.       — Да, но ты уже не совсем человек, — Фоссегрим пожал плечами. — Вижу, что ты прошел Годовую прогулку, а значит, завершил ритуал. В обмен на то, что ты увидел, ты пожертвовал часть своей сущности древним духам.       — Стоп-стоп-стоп… — Джон помотал головой, взъерошивая мокрые от растаявшего снега волосы. — Я не проходил никакой ритуал. Все вообще произошло не по моей воле…       — Тогда зачем ты вышел на Годовую прогулку?       — Я не…       На лице Джона были написаны задумчивость, нетерпение и опаска. Неужели это существо говорит правду, или может, просто пытается его запутать?       — Если не секрет, что ты увидел? — Фоссегрим с любопытством глядел на Джона своими круглыми глазами, что были подобны мертвой луне.       — Я видел… белую лошадь. Она прыгнула в пруд, когда кто-то из местных подстрелил ее из лука. И две луны… Это было так странно.       — Да нет же, — усмехнулся юноша, почесывая золотистую, словно топленое масло, бородку. — Не во время прогулки, а после, по завершению ритуала. Тебе должно было привидеться послание. Это может быть будущее или наставление, или ты мог увидеть мертвеца…       Этот странный юноша точно знал гораздо больше и мог бы рассказать Джону правду, так что он, подумав, решил все же рассказать все так, как было той ночью.       — Я видел своего умершего друга. Он сказал мне, что человек рядом со мной — не тот, за кого он себя выдает. И наказал не прикасаться к нему.       — И кто же был с тобой во время прогулки?       Глаза Фоссегрима возбужденно светились, а вытянутые уши, какие рисовали у эльфов, улавливали свежие сплетни, что можно будет разносить по всему лесу.       — М… это был мужчина. С темными кудрявыми волосами. Он живет в той деревне, — Джон неопределенно помахал рукой, указывая, скорее всего, совершенно не то направление, но Фоссегрим все равно его понял. — Я не знаю, кто он, но… он спас меня в ту ночь.       — Кажется, я знаю, о ком ты. Он не очень разговорчив, так что и вправду не советую тебе с ним водиться.       — Кто он? И почему я не должен его касаться?       — Я тебе многое могу рассказать, — рассмеялся Фоссегрим, косясь в сторону Джона со скверной ухмылкой. — Но не за бесплатно.       Конечно. Везде есть подвох.       — И… что же тебе нужно?       Поколебавшись немного, видимо, ради приличия, он торопливо заговорил:       — Ко мне мало кто заходит. Уже давно не было желающих научиться играть на хардингфеле, а я так соскучился по свежему мясу, — желтые пожары в его глазах опасно блеснули. — Я тебе расскажу все, что пожелаешь, если достанешь для меня немного мяса. Такого, какого я еще не пробовал.       Пальцы сжали ледоруб покрепче, и Джон, сощурив глаза, с толикой опаски уточнил:       — Вроде… крольчатины или что-то типа того?       — Это мне порядком поднадоело. Каждый, кто желал научиться моему мастерству, приносил мне баранину или мясо козла, но это не то, что я хотел бы попробовать. Человечина или мясо твоего загадочного незнакомца были бы очень кстати.       — Что?! — ужаснулся Джон и тут же попятился назад, выставив перед собой ледоруб и надеясь защититься им в случае чего. От Фоссегрима исходила уже не прикрытая опасность, и зачем только он ввязался в это? — С ума сошел?!       Фоссегрим обиженно надул губы и отвернулся. Смотрел он так, будто в его просьбе не было ничего такого.       — О, глупенький homo sapiens, я не собирался причинять тебе вреда, так что не бойся. Чтобы ты знал: я никогда не убиваю своими руками. Лишь поглощаю чужие подношения. Кроме того, я же сказал, что ты теперь — не совсем человек.       Джон опустил ледоруб, но, будучи до сих пор настороже, ответил:       — Я не хочу получать ответы такой ценой. Не ценой чужой жизни.       — Тогда… — Фоссегрим пожал плечами. — Нам не о чем с тобой разговаривать.       Взбеленившемуся Джону хотелось ответить на его слова как-то колко, щеки полыхали от появившейся из ниоткуда неприязни, что смешивалась где-то глубоко в груди со страхом. Фоссегрим же продолжил играть на скрипке и больше на Джона никак не реагировал. После таких знакомств искать кого-то еще, кто мог бы рассказать Джону об этом странном мире, совершенно не хотелось. С каждым новым разговором на него сваливалось знаний и догадок все больше и больше, но в то же время он боялся полученных ответов. Однако то немногое, что Фоссегрим успел рассказать, давало почву для размышлений.       Кем же теперь стал Джон? Что значит «отдать часть своей сущности»? А эта прогулка? Что за ритуал, и что же значило это послание? Верить ли ему или же нет? А главное — готов ли был Джон к страшной истине?       В обычной ситуации Джон бы обратил внимание на красоту дневного леса, что казался таким страшным и опасным по ночам. Но сейчас он смотрел лишь себе под ноги, лениво перебирая ими по упавшим веткам и хрустящему, как меренга, снегу, и витал в своих мыслях.       Не хотелось даже думать о предложении того сумасшедшего. Конечно, Джон не знал, как устроены здешние порядки, может у них это нормально — есть других разумных существ, но это... дико. Но, как известно, чем старательнее пытаешься вытеснить назойливую мысль из головы — тем упрямее она к тебе вновь и вновь возвращается. И вот, фантазия в красках подкидывает ужасные сцены, как Джон разделывает кого-то.       Становилось дурно. Возникающие в голове картины были подобны пощечине, когда Джон осознал вдруг, что...       Он почувствовал голод. И это не было бы проблемой, не будь катализатором этого мысли о чужой крови.       «Спокойно, ты просто сходишь с ума», — твердил себе Джон. Кажется, последние два дня он совсем ничего не ел. Вот и ответ. Вернется в отель, найдет что-нибудь покушать, и все пройдет.       Сам того не заметив, он вышел из леса прямиком к деревне, где жил тот странный человек-нечеловек. Его разрывало от неопределенности. Перебороть ли свою гордость и спросить напрямую? Кажется, тот четко дал знать, что общаться с людьми он не намерен, но и грозно тот не выглядел. Быть может, было что-то, что Джон мог бы сделать для него?       Прочистив горло, он осторожно постучал в дверь, но сначала ему никто не открывал даже спустя несколько попыток. Быть может, просто никого не было в доме, или он не хотел открывать дверь и Джон пришел зря. Разочаровавшись, он хотел было уйти, но вдруг дверь отворилась с протяжным скрипом, и кудрявая растрепанная макушка показалась на пороге. Незнакомец вопросительно смотрел на Джона как будто даже с интересом, а он сам вдруг забыл, с чего хотел начать разговор, да так и стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу.       С момента прогулки его больше не беспокоили психосоматические боли.       — Тебе что-то нужно? — наконец спросил незнакомец. Или уже не такой уж и незнакомец?       — Я хотел… поблагодарить. За то, что помог мне.       — Что ж, не стоит. Но благодарность я принимаю.       Подняв бровь вопросительно и ожидая, что скажет Джон дальше, тот нетерпеливо постукивал пальцами по двери. Джон почувствовал укол вины, что ему приходится задерживать мужчину.       — И еще… — он помялся, не зная, как сформулировать свое предложение. — Я понимаю, что тебе неинтересно общаться с людьми. Но все же… я бы хотел предложить свою помощь, в обмен на то, что ты расскажешь мне, что тут за чудеса происходят.       Тот долго смотрел на Джона, внимательно и не отрывая светлых глаз. От такого пристального взгляда Джону стало неуютно, и он уже готов был к тому, что ему откажут и захлопнут перед его носом дверь, но незнакомец вдруг ответил:       — Хорошо.       — Правда? — Джон встрепенулся, но радоваться было рано. Вдруг он попросит то же, что и Фоссегрим?       — Да. Если тебе нечем заняться, помимо ухода за гостиницей, то можешь помочь мне с хозяйством. Подоить коров, например. Я буду отвечать на твой один вопрос за каждое ведро молока. Такое предложение тебя устроит?       Джон охотно кивнул. От незнакомца пахло чем-то приятным, и это он заметил только сейчас. Пока что Джон не мог разобрать, чем именно он пах, но, помимо чего-то молочного и сливочного, в этом аромате угадывались еще какие-то нотки...       — Только если ты будешь отвечать развернуто, — он попытался улыбнуться, но губы его будто застыли, и улыбка вышла натянутой.       — Зависит от того, как ты сформулируешь вопрос.       При свете солнца его черты лица выглядели весьма дружелюбно, Джон бы даже сказал, что незнакомец был симпатичным.       — Тогда можешь пока заняться делом и подумать над тем, какой вопрос ты хотел бы задать первым. Умеешь доить коров?       Джон никогда этого не делал. Более того, даже в деревне ни разу не был. Он покачал головой, испугавшись, что ему сейчас откажут, но незнакомец только указал следовать за ним, видимо, чтобы показать, как правильно это делать. Они вошли в хлев, что находился за домом. Тут было весьма уютно, хоть и пахло навозом. Мужчина присел на корточки около одной из коров, чтобы показать, как правильно держать руки.       — Когда сдоишь все молоко, немного помассируй вымя. Вот так, — продемонстрировал он, и в его движениях сквозила странная, будто несвойственная ему обычно нежность. Видимо, коров он любил больше, чем людей. — И снова подои. Потом протри полотенцем и смажь вымя этим маслом, — он показал баночку с растопленным маслом, похожим на сливочное. — Ну, в общем, это все. Попробуй.       Джон осторожно сжал сосок коровы в кулак и выдавил струю молока в подойник. Что ж, было не так уж и сложно.       — Отлично. Приходи, как закончишь.       Джон кивнул. С работой он надеялся справиться побыстрее.