Årsgång

      Близился конец марта, и Джону не верилось, что время пролетело так быстро. Ему казалось, что он застрял в этом зимнем безвременье чуть ли не навсегда. Горная природа постепенно оживала: дни становились все длиннее, а ночи — короче, вниз по склонам уже таяли холодные реки, лес дышал свежей мшистостью и раскинувшейся зеленью. Шерлок продолжал просвещать его в местных чудесах. Хоть Джону и было порой сложно поверить в его истории, но этот мир продолжал жить по своим законам, и его внутреннее чутье иногда само подсказывало и направляло его. Были свои плюсы в жизни драугров.       Порой они с Шерлоком гоняли вместе молочных зайцев, и ему было так непривычно весело рядом с ним, что это походило скорее на сумасшествие. Он не подобрал бы нужных слов, чтобы описать и объяснить это чувство переполняющего восторга, что захватывало его каждый раз, когда Шерлок позволял себе расслабиться и просто подурачиться. И те редкие моменты, когда губы хульдрекалла трогала широкая, искрящаяся улыбка, казались столь ценными, что и всей жизни не хватило бы, чтобы вдоволь насладиться ими.       И Джон иногда забывался.       Не думал о военном прошлом, о травмах, что когда-то напоминали о себе ночными кошмарами. Не думал и о собственном проклятии, будто бы даже смирившись с этой участью. И даже находил изредка положительные стороны такой жизни.       Когда ему становилось хуже из-за слабости и голода, Шерлок жертвовал ему свою кровь, и было в этом нечто интимное, будоражащее. Касаться хульдрекалла было приятно, его кожа была гладкой и теплой, точно парное молоко, и таяла под губами, когда Джон касался ими нового пореза. Кровь его казалась наивкуснейшим коктейлем, и он пьянел от одного только ее запаха: мягкого, сладкого и головокружительного. Шрамы на коже Шерлока удивительным образом не оставались, да и раны зарастали очень быстро, как по волшебству.       Еще никогда так отчаянно Джону не хотелось, чтобы зима загостилась чуть дольше положенного, оттягивая приближение весны. Нет, ему все еще хотелось избавиться от проклятия, что растекалось по венам и отравляло его вампирским голодом, из-за которого он причинял вред не только себе, но и Шерлоку. И в то же время именно оно сблизило их, позволило Джону окунуться в волшебную зимнюю сказку: порой страшную, но все равно манящую.       И ему было боязно, что, когда он вновь станет человеком, Шерлок просто отдалится от него и вновь закроется в себе. Да и к тому же, у Джона оставалось чуть больше двух месяцев прежде, чем он должен будет уехать обратно домой.       Обратно в свою каморку, называемую квартирой: с покрытыми плесенью стенами, с гнетущим одиночеством и даже ни единым намеком на волшебство. Но и остаться здесь, в неприветливых горах, он тоже не мог: людям, да еще и таким любопытным, как Джон, здесь было опасно жить, да и хульдры — не особо приветливый к ним народ. Ему казалось интересным, что местные существа не трогали туристов, которые не нарушали их привычный уклад жизни. Но Джон знал уже слишком многое, чтобы просто оставить его в покое. Поэтому рано или поздно ему придется навсегда распрощаться и с горами, и с Шерлоком. Интересно, чувствует ли он то же самое? Будет ли тосковать по Джону?       Вряд ли, — думалось ему.       Было в этом нечто похоронное и тоскливое; эти дурные мысли походили на панихидное пение, на тихое уныние, что червоточинкой подгрызало его.       Они друг для друга были никем, так с чего ему нужно было так горевать?       Но когда-нибудь этот день должен был настать. И Джон, пусть и сам чувствовал его приближение, пытался разубедить себя, сказать, что ему просто мерещится. Той ночью он никак не мог уснуть, и печаль, что сквозила даже в отблесках луны, не давала ему покоя. Лишь под утро ему удалось чуть вздремнуть, хоть и ненадолго.       Чуть ли не с первыми лучами солнца хульдрекалл постучался к нему в окно, вырывая Джона из поверхностного забытья. Сначала он вздрогнул от настойчивых стуков, тут же разлепляя глаза и косясь по сторонам, а потом, заметив знакомую темную макушку под окном, выдохнул с облегчением. Но тут же его сердце запрыгало в клетке ребер, когда он осознал, зачем же тот пожаловал к нему.       Распахнув ставни и впуская морозный весенний воздух в комнатушку, он спросил на всякий случай, просто чтобы удостовериться:       — Шерлок, ты что тут делаешь?       — Пора, — загадочно промурлыкал тот и юркнул за угол.       Пора…       На этот раз обмануть самого себя не вышло. Он точно знал, зачем Шерлок разбудил его. А еще Джону подумалось оторопело: а насколько часто Шерлок мог приходить сюда и вот так смотреть на него через окно, пока он беспробудно спал? Мысли об этом вызывали и смущение, и жуть одновременно.       Когда он оделся и вышел к нему на крыльцо, он все же задал ему щекотливый вопрос:       — И часто ты наведываешься ко мне и следишь, как я сплю?       — Бывало несколько раз, — шкодливо ответил Шерлок, ведя его куда-то по склону вниз.       Когда Джон с опаской завис над снежной ступенькой, что в любой момент могла съехать и унести его с собой в низину горы, Шерлок протянул ему руку. В долинах снег уже потихоньку таял, но на той высоте, где располагался отель, все еще лежали внушительные сугробы. Он вложил свою ладонь в его, чувствуя приятное тепло. В последнее время они не боялись касаться друг друга, и Джону это льстило, ведь любые прикосновения являлись для хульдр чем-то интимным. Это значило, что Шерлок доверял ему.       — Ах ты негодник… — пролепетал Джон беззлобно, сжимая его крепкую ладонь.       Они спустились к реке, от которой веяло весенней прохладой и утренним туманом. Ее быстрое течение грозило снести любого, кто ступит туда.       — Знаешь, мне даже немного грустно, что я… что я стану прежним Джоном, — он засмеялся как-то нервно, бросив тоскливый взгляд на бегущую реку. Она была прозрачной, точно сделанной из тончайшего стекла, а на дне покоились и мерцали камни самых разных пасхальных расцветок. Джон непроизвольно вспомнил про те самые камешки с малиновыми пятнами, и хотел когда-нибудь спросить у Шерлока, было ли в них что-то особенное, да только не появлялось повода.       — А я думал, ты будешь рад вернуть себе прежний облик.       Но ему было трудно признать, а тем более сказать вслух, что скучать он будет не столько по своему демоническому проклятию, сколько по времени, проведенному рядом с хульдрекаллом.       Даже когда они дошли до устойчивой равнины, Шерлок все равно продолжал держать его за руку, словно боялся, что Джон куда-то убежит.       Он вскинул голову, смотря на проплывающие мимо облака, что напоминали ему пухленькие маршмеллоу. Джон усмехнулся своим мыслям: когда он вновь станет человеком и вернется в Лондон, то первым делом купит эти сладкие зефирки, которые он обожал еще с самого детства. И ему хотелось бы поделиться этими размышлениями с Шерлоком, да только тот не поймет его.       Интересно, а Шерлоку понравились бы маршмеллоу?       — А что, если не сработает? — отвлекаясь от приятного течения мыслей и странных фантазий, спросил он.       — Попробуем найти другой способ, — Шерлок пожал плечами. — Но я думаю, это не может не сработать.       Джон то приоткрывал рот в порыве поделиться переживаниями, то закрывал, когда понимал, как бредово все это звучало. Интересно, как только проклятие спадет, исчезнет ли вместе с ним и немыслимое притяжение, что он испытывал к Шерлоку? Он оглядел его внимательно, прошелся взглядом по молочной коже, по легкой рубашке, что Шерлок носил, не боясь замерзнуть. Как и драугры, хульдры почти не чувствовали холода, но все же температура их тел была чуть выше, от чего его кожа и казалась Джону теплее. Когда он станет человеком, то руки Шерлока наверняка покажутся ему холодными, как снег.       Они встретились вдруг взглядами, когда Шерлок перевел взор с бегущей реки на Джона.       И разум вмиг опустел. Он смотрел на хульдрекалла так, словно видел его в последний раз, и пытался прочитать хоть что-то на его лице, но каждый раз терпел неудачу: он совершенно не мог понять, о чем тот думал.       Вернуться обратно в человеческое обличие — лишь первый шаг на пути к тому, чтобы вернуться обратно в Лондон. И его сердце будет безутешно тосковать не столько по горам и чудесам, сколько по Шерлоку.       Они стояли так близко, но парадоксально это расстояние казалось настолько непреодолимым, что тоскливо тянуло где-то в груди.       Шерлок, точно догадавшись, что Джон хотел ему кое-что сказать, повернулся к нему всем корпусом, шагнул чуть вперед, еще больше сокращая между ними дистанцию. Джон поймал себя на том, что непроизвольно сжал его ладонь сильнее. Точно... они же до сих пор держались за руки.       Он втянул в легкие морозный, влажный воздух, ненароком вдыхая и запах Шерлока, от которого мутило сознание и разыгрывалось непреодолимое чувство голода. Его приворожило сияние светлых глаз, обычно холодных, но сейчас — парадоксально теплых. Шерлок в целом был ходячим парадоксом, существом, застрявшим меж двух огней: миром человеческим и миром хульдр.       Отчетливое осознание, что они постепенно сближались друг с другом, что их губы тянулись навстречу, что их тела неумолимо притягивались, точно два магнитика, одновременно и пугало, и необъяснимо согревало, разгоняя холодную неживую кровь.       Они стояли близко-близко, что воздух вокруг них сгустился. Дышать стало тяжело, точно на него вновь нахлынула горная болезнь. Джон, все еще не выходя из оцепенения, одними губами готов был пролепетать нечто откровенное:       — Знаешь, я буду скучать по…       Но тут Шерлок встрепенулся, прерывая и зрительный контакт, и соприкосновение их рук, и то невероятное, что между ними промелькнуло. Джон тут же замолк. Река в мгновение ока окрасилась в кроваво-красный. Вода казалась настолько густой и багряной, что даже камней, что лежали на дне, уже было не разглядеть.       — Быстрее! — поторопил его Шерлок.       Долго тянуть было нельзя: тот рассказывал, что реки превращаются в вино всего на несколько секунд, и Джон зачерпнул его в ладони, поднес к губам и пригубил, поневоле вдыхая дурманящий виноградный запах.       С каждым новым глотком он ощущал, как ему становилось все холоднее, как горло засаднило от ледяного вина, как пальцы начало покалывать, как студеный ветер забирался под рубашку, обещая принести с собой какую-нибудь простуду. На вкус оно было старым и перебродившим, отдавало горечью на языке и тянуло чем-то вяжущим и прогорклым.       Когда вино в его ладонях вновь обратилось в кристальную прозрачность, он закашлялся, поднимаясь с колен и тут же обхватывая себя за плечи. По старой привычке он не брал с собой ни свитеров, ни курток, а от гор резко потянуло стужей.       — Ох, как же холодно, — посиневшими губами пролепетал он, тут же метнув взгляд на стоявшего рядом Шерлока, которому холод был все еще нипочем.       — И ничего теплого ты, конечно же, не взял, — заметил тот, вновь хватая Джона за руку и ведя его обратно к отелю. — Пойдем, пока ты не заболел. Вы, люди, такие хрупкие существа.       Но говорил он это вовсе не с упреком. И Джон послушно шел за ним, сжимая ладонью его руку, что была едва ли теплее окружающего воздуха. И, несмотря на пробирающий до костей озноб, прикосновение это обволакивало теплом изнутри. И Джон не мог понять, от чего так кружило голову: от густого ли вина, что он только что испил, или от присутствия рядом Шерлока.       Когда они добрались до отеля, тот растопил камин и укутал Джона в несколько пледов. Шерлок заварил ему крепкий и очень горячий чай, и он впервые за долгое время почувствовал ужасный, тянущий голод. Но, слава богам, не тот, который заставлял его жаждать чужой крови, а самый обычный, человеческий голод. Сейчас он был готов съесть целого быка, если бы ему предложили.       — Ты голоден? — догадался Шерлок, и Джон закивал. — Ладно, жди здесь, я найду, чем тебя накормить.       — Ты такой заботливый, — ухмыльнулся Джон, исподтишка наблюдающий за ним.       Сейчас он бы с удовольствием попробовал его сливочную выпечку и выпил бы вкуснейшего молока, да даже съел бы тот пирог с мухоморами, пусть для его человеческого организма это и являлось настоящей отравой.       Шерлок вернулся быстро, принеся с собой пухлую баночку с джемом и пресные сухари. Не лучшая еда для того, кто не ел более двух месяцев, но сойдет. Джон все равно был благодарен.       — Что ты хотел сказать там, внизу? — спросил вдруг Шерлок, пока Джон грыз сухари, что он макал в вишневый джем и запивал горьковатым чаем.       — М? — он не сразу понял, о чем говорил Шерлок, а потом вспомнил, как ему хотелось высказать что-то сентиментальное, и ему отчего-то стало неловко. — Да нет… ничего такого. Просто хотел сказать, что буду скучать по тому, чтобы не чувствовать холода. Весна тут, в горах, очень холодная.       Он усмехнулся как-то печально, и Шерлок тоже отчего-то поник. Возможно, он хотел услышать что-то другое?       — Понятно, — ответил тот, отведя взгляд от Джона.       И ему хотелось бы рассказать правду, но грудь отчего-то сковывало, а губы поджимались в безвольном оцепенении.       Теперь же их больше ничего не связывало вместе?       Шерлок, кажется, тоже понял это и уже успел отойти к двери, но Джон на этот раз все же попытался остановить его:       — Уходишь? — от мысли, что он снова останется один, тревожно билось сердце, порываясь пробить грудную клетку.       — Да, надо бы убраться в хлеву, — уклонился Шерлок, сложив руки на груди и глядя куда-то в сторону.       «Еще свидимся?»; «Можно мне пойти с тобой?»; «Мы все еще друзья?» — несколько вариантов пронеслись в его голове, но ни один из них он так и не озвучил.       Проклиная себя за молчание, Джон укутался в плед посильнее, желая, чтобы Шерлок прочел его мысли и остался. Но тот, кажется, все же читать мысли не умел, поэтому бросил короткое «Постарайся не заболеть» и ушел, скрипнув на прощание дверью.       Джон спрятал полыхающее лицо в ладонях. Ну что он за дурак?       Его ломало изнутри, в груди тянуло и рвалось навстречу Шерлоку, так и не желая угасать. От мыслей о неизбежном расставании становилось дурно и болезненно, и сердце щемило так, будто он вот-вот потеряет кое-что важное.       Рядом с хульдрекаллом он чувствовал нечто согревающее: что теплилось в груди, что заставляло сердце биться чаще, а ладони — потеть, и что пьянило, словно недавно выпитое вино.       На этот раз никакого объяснения этому он найти не мог.

❆ ❆ ❆

      Он постучался несколько раз, уже замерзая от пробирающего до костей холода. Действительно, что это было за блаженство, когда он не чувствовал северных морозов и студеных ветров благодаря своему проклятию?       Но никто ему дверь так и не открывал, что не могло не вызвать у Джона неумолимую тревогу. Он впился зубами в истерзанные губы, болезненно кусая их. Не могло же быть такого, что Шерлок просто решил игнорировать его? Задумал разом оборвать с ним все связи? Что ж, он имел на это право — обещание, данное отцу, он выполнил, а больше с Джоном его ничего не связывало. И его можно было понять. Что хульдрекаллу делать с человеком? У них больше не было ничего общего.       И он так хотел бы, чтобы это было неправдой: чтобы Шерлок сейчас открыл ему дверь и пригласил к себе, чтобы налил стакан молока и дал ему один из пирожков. Джону просто физически был необходим разговор с ним. Но ему так и не открывали, сколько бы он ни стучался в двери. Он шмыгнул носом, что уже окоченел от холода, и прислушался к звукам внутри, но и там было тихо.       — Шерлок, скажи хоть что-нибудь. Да хоть скажи мне уйти — я уйду! — прикрикнул он, вновь прислушиваясь. И снова тишина. — Вот черт…       Это было совсем странно. Может, Шерлок куда-то ушел? Джон побродил какое-то время вокруг домиков, замечая иногда в окнах чьи-то светлые макушки: то были хульдры, что прятались от чужака. Первым же делом заглянул в хлев, убеждаясь, что и там Шерлок не мог спрятаться.       Он проторчал у его порога до самых сумерек. Шерлок не мог никуда уйти на столь долгое время: тот был тем еще домоседом, а значит, с ним определенно что-то случилось. Было только одно существо, что так любило сплетни и знало чуть ли не обо всем вокруг. Преодолевая разбушевавшуюся в груди тревогу, он направился прямиком в лес, надеясь вытрясти из кое-кого ответы. В руках он сжимал ледоруб, что уже давно стал его верным спутником.       Дорогу он вспомнил быстро, и вот, он уже слышал знакомые звуки скрипки, что сливались с природой вокруг. Сейчас все было не так, как в первую их встречу.       С Шерлоком определенно что-то случилось. Что-то страшное. Он был не из тех, кто стал бы подолгу гулять где-то в горах, поэтому Джон не намерен был уходить без ответов.       — Фоссегрим! — воскликнул он, когда отдернул куст, что скрывал от посторонних глаз водопад, около которого восседал светловолосый юноша.       Сумеречные тени падали на поляну, где вовсю распускались летние ромашки и зеленые кустарники. Талые воды в лунном свете переливались серебром, которым любовался Фоссегрим, гордо восседающий на мшистом камне.       — О, homo sapiens, — тот обернулся, отвлекаясь на мгновение от своей мелодии, и обжег его своими желтыми глазищами. — Ты решил подумать над моим предложением?       Джон решительно подошел к нему ближе, подбираясь, словно лиса — к зайцу. Металлический заостренный конец ледоруба опасно блестел под сумеречной луной. Шерлок как-то упоминал, что Фоссегрим боится железа: оно прожигало его кожу.       — Ты знаешь, где Шерлок? — не став обмениваться с ним любезностями, вопросил он. Джон был уверен, что он знал.       — Предположим, — тот пожал плечами. — И что ты мне предложишь в награду за ответ?       — Ты не в том положении, чтобы требовать какой-либо награды, — сквозь стиснутые зубы прорычал Джон. — Если ты знаешь, где он — отвечай!       Ему было не впервой пытать людей, и, хоть он вовсе не гордился таким опытом, сейчас его навыки пригодились бы. Фоссегрим поджал губы и отвернулся, продолжая наигрывать на скрипке жутковатым смычком из чьих-то костей. Тогда Джон, стиснув зубы, вмиг преодолел расстояние, накинулся на него, чувствуя под руками противную склизкую кожу, и повалил с насеста на землю. Скрипка выпала из чужих рук, и музыка тут же оборвалась. В мгновение ока пространство вокруг покрылось снегом, будто тут никогда и не было кусочка согревающего лета.       Джон прижал Фоссегрима к земле лицом вниз. Тот был физически слаб по сравнению с ним и ничего не мог предпринять, кроме как сыпать ругательствами на неизвестном Джону языке. Он прижал лезвие ледоруба к его бледнющей руке, и тот сразу завопил, когда кожа начала плавиться под натиском металла.       — Говори, где он! — с пылкостью повторил Джон, на мгновение прекращая пытку и давая Фоссегриму небольшую передышку.       — Ох, ты уже вряд ли успеешь… — в его глазах заплясали насмешливые искорки, обнажились заточенные зубы. После того, как Джон сильнее придавил его к земле, он поспешил добавить: — … долго он не протянет, когда ты так далеко.       — Что ты несешь? — процедил Джон, держа ледоруб наготове. — Будешь говорить загадками — я тебе палец отрублю.       — А что, Шерлок не сказал тебе? — Фоссегрим сжал кулаки и попытался дернуться, но Джон держал его крепко.       — О чем не сказал?       — О связи.       — Мы не можем образовать с ним связь. Я — человек.       — О, так вот, о чем он умолчал, — тот опасно ухмыльнулся. В его глазах заскакало бесовское пламя. — Хитрый.       — Что ты имеешь в виду? — от нехорошего предчувствия перед глазами вдруг все поплыло, а сердце застучало во сто крат быстрее.       Шерлок мало что говорил о связи, они эту тему больше не поднимали, так что Джон мало что знал о ней.       — Связь образовывается, но только односторонняя, — объяснил Фоссегрим сдавленно. Дышать ему было тяжело под натиском Джона. — Когда хульдра находится достаточно далеко от своего спутника, то постепенно умирает.       — Ты лжешь, — процедил Джон с остервенением.       — О, я не в том положении, чтобы лгать, ты же и сам это понимаешь, — передразнил Фоссегрим сказанные когда-то ранее слова. — Тебе придется поверить мне. Если вы касались друг друга — эта связь точно образовалась. И прямо сейчас она убивает твоего ненаглядного. Тебе бы поторопиться.       — Где он? — повторил Джон, прожигая его упрекающим взглядом.       — Отпусти меня, — потребовал Фоссегрим. — Я уже понял, что ты можешь причинить мне вред. Ну и куда я убегу? Я тебе все расскажу: только пусти меня.       Опускалась над лесом грязно-розовая опасная ночь, на пасмурном небосводе изредка поблескивали тусклые звезды. Если Фоссегрим говорил правду, то времени у него может не быть, и придется довериться ему. Нехотя Джон поднялся на ноги, но все еще держал ледоруб наготове. Его лезвие было готово в любой момент вонзиться в чужую плоть. Тот встал на колени: его кожа была запачкана в земле, в волосах запутались какие-то ветки.       — Ну? Не заставляй меня спрашивать еще раз.       — Лес нашептал мне, что он находится у Ирэн.       — У той ведьмы? — после подтверждающего кивка он задал следующий вопрос: — Где ее логово?       — На западе, — прохрипел Фоссегрим, потирая обожженную часть ладони. — Заячьи следы приведут тебя туда. Но будь готов к тому, что путь этот будет нелегким. А времени у тебя почти не осталось.       — Сколько его у меня?       Фоссегрим пожал плечами, но все же предположил:       — Может, всего ночь? Тебе придется пробраться туда до наступления рассвета.       Голова пульсировала от обилия свалившейся на него информации, и Джон потер виски, ощущая себя крайне истощенным. Ему нужны были силы, чтобы спасти Шерлока, который зачем-то отправился (по своей ли воле?) в ведьмино логово. Он развернулся и уже намеревался зашагать прочь, не смея терять ни секунды. Больше ему ничего от Фоссегрима не нужно было, но тот прохрипел вдруг ему в спину:       — Возьми с собой камень, — Джон обернулся на мгновение, встречаясь с уже синими глазами. Интересно, с чем было связано изменение их цвета? — Ты теперь снова человек, и всякая разная нечисть будет мешать тебе. Тот камень, что ты нашел — на нем кровь тролля. Он поможет тебе откупиться кое от кого.       Если бы не ситуация, ему было бы любопытно узнать, откуда Фоссегрим вообще был осведомлен о запрятанном камне. Но сейчас ему было уже все равно: все мысли были только о Шерлоке. Джон кивнул и даже был в некотором роде благодарен Фоссегриму за информацию.       Стояла непроглядная тьма, и он включил фонарь, освещая себе дорогу. Нельзя было терять ни секунды.