пустые гнезда

Теперь они тренируются вместе — чтобы Отец мог следить за тем, как развиваются их способности, чтобы Отец мог сравнивать. Азула не может сосредоточиться — её все время волнует, что Зуко совершит ошибку. Почему? Это не её проблема. Нет. Она следит за тем, как он ставит ноги, когда её рука немного соскальзывает с правильной позиции — но этого достаточно, чтобы она заметила, и даже больше, чем достаточно, чтобы заметил Отец. Он ловит ее за запястье; жжется. — О чем ты думаешь, Азула? У него тёмные глаза, и Азула боится моргать — затянет. Она одергивает себя. Отвлечься было ошибкой, и она готова к последствиям; так будет справедливо. Что-то рядом с ней падает с грохотом, но она так сосредоточена на глазах Отца, что даже не поворачивает головы. Отец резко отворачивается от неё — её брат поскользнулся во время упражнений, и теперь Азула отцу больше не интересна. Он отпускает ее запястье, но она даже не чувствует этого под тяжестью осознания; Азула знает брата достаточно хорошо, чтобы понять: ошибка была не настоящей. — Сколько можно быть разочарованием? Сделай еще раз, и еще раз, пока не сделаешь правильно. Он поднимает ее брата за плечо, и на секунду, Азула видит искры на его ладони. Позже, у себя в комнате, она не может уснуть из-за вопроса — зачем? Зачем Зуко ее спасать? Она не может понять его мотивы и это пугает настолько, что ей начинает не хватать воздуха. Ей нужно спросить его: почему он это делает и чего он хочет взамен. Азула идёт сквозь бесконечные коридоры босиком. Она так задумалась, что забыла обуться. Покачиваясь, она добирается до его двери. Тихо стучит. Зуко сидит на кровати и перевязывает своё плечо — у него не получается, и он вывернулся, пытаясь дотянуться до спины. Даже этого не может сделать, дурак. Он вздрагивает, когда видит её, но потом успокаивается, и его взгляд внезапно теплеет. (Почему он вдруг успокаивается, когда видит её, а не становится настороженным и готовым ко всему?) Азула не знает, что делать с этим. Она пришла по абсолютно другому поводу, но все равно спрашивает. — Помочь? Он смотрит на нее ещё мягче, но, похоже, сомневается. — Если можешь. Азула берет бинт и мазь из его рук и начинает. Ожог большой и свежий, но костей не видно, и это уже хорошо. Её не отталкивает жженая плоть и спекшаяся кровь — Азула видела этого достаточно на своих руках. Зуко шипит, а потом смотрит на неё, будто извиняясь за слабость. Считает ли она, что это жалко? Может быть. Азула этого не показывает. — Зачем ты это сделал, дурачок? Зуко молчит. — Это не было выбором — только действие. У Азулы горят глаза. Почему? Он берет её ладони и бинтует, быстро и аккуратно. Они драконы Королевского Двора — крепко затянутые в темные шелка; когти и острые шипы прорываются через ткань. Маленькие чудовища, смертельно горящие даже для самих себя — особенно для самих себя. Это невозможно скрыть. Невозможно скрыть что-то, вроде них. Дворец огромный, а коридоры темные, душные и поглощают все звуки. Они вместе против всего мира, и это пугает. (Когда Азула и Отец против всех, превратились в Азулу и Зуко?) Они проводят часы, разговаривая о том, что будут делать после. Никогда не говорят о том, что должно случиться до того, как после настанет. Однажды, она спрашивает Зуко — когда ей придётся уехать, после того, как все случится? Он смотрит на неё, широко раскрыв глаза. Оказывается, никогда. Иногда, они сидят с огромными пыльными картами, разложенными по полу, и не менее огромными планами, — Зуко говорит, что у них весь мир под ногами. Азула фыркает и закатывает глаза, но от его слов у неё кружится голова. Мир вообще существует? Существует ли вообще что-либо кроме дворца, кроме коридоров, духоты, красного шелка и рук Отца? Мэй и Тай Ли приходят чаще. Зуко всегда подталкивает её к ним и говорит ей страннейшие вещи о том, что они хотят видеть её. Он, похоже, еще не понимает, что люди никогда не нуждаются в друг друге — они все хотят только то, что она может им дать. Что Зуко может дать ей? (что она может дать зуко?) У Тай Ли большие, необычные глаза — она никогда таких не видела. Они обволакивают и похожи на дождевые тучи. Она ведёт себя так неподобающе, что это заставляет сердце Азулы подскакивать в груди. Она носится по садам, вся в розовом и поёт странные песни глубоким голосом; прикасается к Азуле так часто, что у неё кружится голова от очень сильного чувства. Она уверена, что это злость и раздражение — вот почему она не может смотреть на Тай Ли, не чувствуя при этом, что проваливается куда-то глубоко. Мэй — то, к чему Азула привыкла, но это не так. Её ужасно сложно прочесть — самая сильная её эмоция, которую Азула успела заметить, это кивок головы и раздражённый вздох. Мэй понимает, что это такое — держать голову так высоко, что неизвестно, будет ли куда сделать следующий шаг. Мэй знает, что это такое — когда каждый твой лишний взгляд будет разобран на кусочки и бесстрастно осуждён. Они приходят часто, потому что это хорошо скажется на их будущем. Строят карьеру. (почему тогда руки тай ли такие мягкие, а взгляды мэй такие прямые?) Азула знает, что они ей не нужны. Они полезны, и на этом всё. Дядя возвращается, и он даже более жалок, чем раньше. Он полон скорби, слабости и сожалений. У Азулы нет на это права. Она знает, что дядя раздражает Отца, и когда он крутится вокруг Зуко, Отец злится ещё сильнее, только теперь, и на её брата тоже. Дядя может справиться с этим, но Зуко уязвим. Азула в ярости — он заваривает чай и пытается вести себя так, будто ничего не случилось, как будто они не гниют все изнутри; как будто вся нация не гниет изнутри. Как будто, если он не смотрит, он может притворяться, что все хорошо. Но Зуко так отвратительно, бесконечно счастлив, когда дядя рядом, будто не понимает, что дядя не сможет защитить его. Азула может. (Он не смог защитить даже собственного сына). Ну Зуко — не Лу Тен, и она не позволит ничему с ним случится. Дядю отправляют на бессмысленную охоту за старой легендой, а Зуко — нет, потому что Азула защищает своё. У них тяжёлое наследие, и оно тянется за ними, куда бы они не пошли, ограничивая любые движения. Оно состоит из поколений крови, боли и гордости. Сложно понять, что из этого — Азула, а что — тени за ней, в зеркале. Они преследуют её повсюду, её наследство, и шепчут ей в уши. Что настоящее? Существует ли вообще Азула без них, без столетий, полных крови? Она родилась ровно в центре этого, в воронке. Слышит ли Зуко голоса? слышит. Во дворце начинают планировать её двенадцатый день рождения, и повсюду толпы, занимающиеся приготовлениями. Хозяин Огня рад потратить половину казны на празднование его любимой наследницы. Все твердят, что это большая дата. Азуле смешно — неужели, они не понимают, что это пир во время чумы? Тут будут толпы людей, и очень, очень много возможностей для Зуко совершить ошибку. Она защитит своё по крови — Зуко стал её слабостью, и у неё нет выбора. Она выбрала своего брата, предпочла его всему, всем — так же, как и мать. Азула предполагает, что это семейное. Им даже не нужно разговаривать — движения бровей, быстрые взгляды; у стен есть уши. Азула читает его, как открытую книгу, она научилась этому уже очень, очень давно, с тех пор, когда мир был проще: песок был мягкий, море завораживало, а волосы матери были, как шёлк. У мертвых, сожженных дотла людей нет волос — но Зуко говорит, что заколки матери Азуле подходят. Драгоценности выглядят очень красиво при тусклом, неровном свете огня — это то, на чем они оба сходятся. Ночь перед празднованием Тай Ли и Мэй проводят с Азулой. Они расчесывают ей волосы, а потом Тай Ли поёт. Азула знает две вещи — это начало конца. Им обеим нужно будет скоро уехать, потому что тут будет совсем небезопасно. Никогда не было, но Азула не может позволить себе беспокоиться и о них тоже. Это отдаётся болью где-то под рёбрами — она стала уязвимой. Голос Тай Ли плывет по комнате, обходя шаткие огоньки свечей и усыпляет Азулу. У Мэй что-то особенное с её братом, и это немного злит, потому что это — брат Азулы. Может, с Мэй он будет в безопасности от их наследия, но это не так. Ногти Мэй в её волосах немного царапают кожу головы. Они не спят до рассвета и наблюдают за тем, как встаёт солнце — солнце первого летнего дня. Азула родилась. С утра приходят слуги, чтобы подготовить её к празднику, и девочки касаются её руки, перед тем, как уйти. Им тоже нужно подготовиться. Мир вокруг словно за некой завесой, и Азула не может видеть и слышать, скорее всего, потому что всю ночь не спала. Кто-то незнакомый в отражении зеркала смотрит ей прямо в глаза. Людей на праздновании действительно сотни. Они повсюду в главной зале — ухмыляются, разговаривают и желают ей успешных тренировок, благополучия и долгой жизни. Да здравствует Хозяин огня. Ей дают отпить вина, и Азула осторожно глотает. Она пробовала его и до этого, на официальных мероприятиях, но оно опускается тяжёлым комом, как в первый раз. Зуко рядом, и она чувствует его присутствие спиной. Азула держит подбородок высоко, гордо, потому что гордость — это все, что у неё осталось. Мэй и Тай Ли подходят к ним, когда бесконечная вереница людей с подношениями и пожеланиями заканчивается. Можно было бы подумать, что они действительно жаждут её благополучия, если бы они не смотрели на неё пустыми глазами. Церемониальные одежды душат Азулу. Теперь они могут уйти, потому что люди готовы развлекать себя сами: вином и фальшивыми фразами. Отец где-то между ними, но Азуле здесь сложно дышать. Они уходят по одному, чтобы не привлекать внимания: сначала Тай Ли, потом Мэй, а потом Зуко и Азула оглядываются, чтобы проверить, следят ли за ними, и, наконец-то, уходят. Девочки, скорее всего, уже ждут их в саду. Они идут сквозь коридоры, и Азуле ужасно нужен воздух — она не может двигать головой в жестком вороте. Вдруг, она слышит крики, приглушённые мягкими коврами. Мэй вжата в стену кем-то высоким — Азула видит его ладони на ней, и ноги Мэй в воздухе. А потом — дикая, красная ярость и ничего больше. Она кидается вперед, и ей хочется рвать и метать, но она не находит объекта своей злости — Зуко уже подхватил его, и его ладони горят. Азула не узнаёт лицо своего брата — у него темнеют глаза. Мэй не двигается, не издаёт никаких звуков — тихая и не проблемная, такая, какой её растили. Азула не видит ничего за пеленой ярости в глазах. Зуко пинает его и у него на тяжёлом ботинке кровь — все лицо того, кто лежит на полу красное, но он дышит. Вот в чем разница между Азулой и Зуко — Азула бы не оставила его в живых. Мэй не плачет, пока они не доходят до сада — Зуко помогает ей идти, но она не смотрит никому из них в глаза. Тай ждала достаточно долго, и все, что ей нужно — один взгляд на Мэй, чтобы понять, что что-то не так. Мэй начинает плакать резко, будто плотину прорывает — Зуко держит её ладони в своих, а Азула и Тай Ли сидят по обе стороны возле неё. Они надолго остаются в саду, на траве — все понимают, что это последняя ночь. На следующее утро, Зуко и Азула тайно провожают ее; чёрный металлический корабль на пристани ждёт отправления в Омашу. Зуко принёс ей темные, длинные ножи в подарок — Мэй что-то шепчет ему. Азула поворачивается, чтобы уйти, потому что знает, что они хотят поговорить наедине, но Мэй ловит ее ладонь и крепко, судорожно сжимает. Тай Ли обволакивает ее в кокон из рук, слёз и цветочного запаха. Азула прячет нос в её изгибе шеи. Она тоже уезжает — Азула чувствует что-то слишком огромное, чтобы опознать. — Ты будешь там лучшей, потому что ты тренировалась со мной, поняла? Тай Ли смеётся, и ее дыхание щекочет Азуле ухо. Ее запах и голос остаются с Азулой надолго. Потом, начинается страшное лето. Она запомнит его на всю жизнь — бесконечное, душное, тёмное. Жара переплетается с новостями о восстаниях и дядином сотрудничестве с Аватаром. Азула чувствует, что конец близок, чует скорую грозу, но всё, что у них есть сейчас — несколько смертельно-тихих, жарких секунд до. Спрятанные карты испещрены пометками, потому что у Азулы большие планы и слишком ясный для ребёнка разум. Она знает, что после, половине людей во дворце придётся уехать. Зуко тихо спрашивает, может ли дядя остаться. Азула глубоко дышит, и говорит, что он может решить это сам, если хочет. Он выдыхает. Они много тренируются, как безумные, в дальних садах дворца. Зуко понимает, но все ещё ошибается во время упражнений с Отцом, потому что у Азулы широкие черные ленты на запястьях, скрывающие шрамы от ожогов. У Зуко мягкое сердце, и Азуле никогда не быть такой, как он. Мягкое сердце его и подводит. Ночь перед Агни Кай Азула проводит свернувшись в кровати Зуко, с клинком, зажатым в кулаке. Она его защитит, хотя бы до того, как всё начнется. Он все ещё пинается во сне, как пинался, когда ему было четыре. Они приходят на арену для Агни Кай и там нет никого, кроме Отца. Азула очень быстро понимает, что он не собирается выпускать отсюда Зуко живым. У неё темнеют глаза. Все так быстро, что она не может дышать — Отец преследует её брата с огнём. Ее брат. Ее друзья. Ее нация. Ее земля. Отец целится Зуко в лицо, и только тогда она полностью понимает — никакого выбора, только действие. Половина лица её брата сожжена, а у Отца молния в сердце. Слуги приходят, чтобы убрать тело, и выражают свои соболезнования и облегчение, что убийцы не добрались и до наследников. У Зуко перевязана часть лица, и он спит. Она снова сидит на его кровати — после коронации, второй коронации за короткое время — и впервые, она не чувствует ничего. Корона — тяжелые наследство, но она поможет брату нести его. Люди внизу, на площади, молчат во время церемонии — они не знают, чего от них ожидать. Азула поднимается и подходит к зеркалу. Впервые за долгое время, там отражается она одна. Они будут в порядке. — Ты теперь в безопасности, Зузу.