Двухполярный мир

      Сонмин проснулся уже засветло. В комнате горел свет, ноутбук по какой-то неизвестной причине не вошел в спящий режим и тоже находился во включенном состоянии. Попытавшись встать, Сонмин почувствовал, что что-то мешает ему оторвать левую руку от своего бока – нитки для вязания. Очевидно, ночью он часто ворочался, из-за чего конкретно запутался. Пришлось потратить около двадцати минут, чтобы распутаться и вернуть клубку прежнее состояние, не испортив при этом связанную часть изделия. Такое положение вещей на миг показалось ему странным, потому что обычно Сонмин почти не шевелился во сне. Избавившись, наконец, от нитей, Сонмин попытался встать и потянуться, но тут же зажмурился и чуть не вскрикнул: ноющая боль отдалась в шее, лопатках и плечах. Мин немного помассировал рукой участки боли и заставил себя встать, когда почувствовал небольшое облегчение. Живот скрутило от голода. Сонмин доковылял до кухни и поставил кипятиться воду, чтобы сварить себе что-нибудь. Но, как назло, на полке не оказалось ничего, что можно было бы сварить, а ему жутко хотелось какой-нибудь каши. Решив, что здесь пахнет чем-то нечистым и риса, которого в этой квартире всегда было достаточно, не могло вдруг не оказаться, Мин вернулся в гостиную, чтобы позвонить спросить у жены. Снова по волшебству телефона нигде не было. Кряхтя и хныкая, Сонмин стал ползать по полу в поисках сотового. К шее, плечам и лопаткам присоединилась поясница. — Да что ж ты будешь делать… — ныл молодой человек, уже в какой раз разбирая диван по частям. — Может, в машине оставил, — с этими словами Сонмин прошел в прихожую и только сейчас догадался посмотреть в куртке. Достав, наконец, треклятый телефон, он еле сдержал слезы счастья. Радостная улыбка сменилась удивлением, когда Мин заметил тридцать семь пропущенных вызовов, а после беспокойством, ибо звонившим оказался Кюхен. В момент вся боль и чувство голода будто испарились. Сонмин словно открыл у себя второе дыхание и нашел в себе силы, чтобы быстро собраться и вылететь из квартиры. Сначала он забыл ключи от машины, из-за чего пришлось возвращаться домой. Но это не сыграло никакой роли: из-за холодной погоды двигатель ни в какую не хотел прогреваться. Тогда Мин просто плюнул и побежал пешком, проклиная все: себя, машину, скользкие дороги, других людей, которые шли слишком медленно, будто прохлаждаясь. И сейчас его не волновало ничего, когда он, матерясь, срывался на прохожих, и слышал в свой адрес не самые лестные слова – все эти люди смогут пережить, немного опоздав, если пропустят его, или наоборот поторопившись. Наверное, ему стоило задуматься, правильно ли он поступает по отношению к окружающим, но позже. Сейчас Сонмина тревожило одно: с Кюхеном могло что-то случиться. Если его страшные догадки окажутся явью, то он никогда не сможет простить себя, простить того, что опоздал по своей глупости. От одной только мысли, что Сонмин не сможет услышать голос своего мальчика, посмотреть на его недовольное лицо, забрать непослушную челку, сердце больно сжималось в груди. Вот уже показался дом. Мин подлетел к двери и нервно нажал на звонок. Мать Кюхена довольно быстро открыла дверь и с легким кивком пропустила Сонмина. Тот согнулся в поклоне, насколько позволяла больная поясница, и побежал по лестнице в комнату Кю. Парень лежал в своей кровати неподвижно, укутавшись с головой в одеяло. Сонмин подошел поближе и заметил, что тот дышал. Старший почувствовал невероятное облегчение на душе. Силы, двигавшие его до этого, пропали, и он опустился на колени, прикрыв глаза и глубоко дыша. Приведя себя в чувства, Мин снял с себя душную куртку и присел на край постели. Кюхен все еще спал, но немного морщился, видимо, постепенно возвращаясь из мира снов в настоящий. И все же от легких поглаживаний хена по спине младший открыл глаза. — Хен? Что ты здесь делаешь? — сразу спросил он, приподнявшись и потерев заспанные, припухшие глаза. — Ты звонил мне, а телефон был в куртке. Я очень испугался. Что случилось? — все так же обеспокоенно смотрел на Кю Сонмин. — А, это… Я хотел пожелать тебе спокойной ночи. — И поэтому позвонил тридцать семь раз? — уточнил Мин с нотой сарказма, намекая младшему, что его отмазка звучит, по меньшей мере, абсурдно. — У меня включен автодозвон, и пока я набирал тебе, немного задремал, поэтому так получилось. Прости… — Кю опустил голову, то ли оттого что врал, то ли оттого, что ему было искренне жаль. — Ты тоже прости меня. Я должен был перезвонить, а не бежать сразу. Я уже, наверное, надоел твоим родителям, — Сонмин с грустью посмеялся и забрал жесткие темные волосы назад, чтобы лучше разглядеть лицо Кюхена. — Ты не заболел? Снова какой-то бледный… — Нет, я просто… — слова в очередной раз где-то потерялись в тот момент, когда Сонмин прикоснулся к его лбу губами, чтобы проверить температуру. — Поздно уснул, — закончил Кю после того, как старший отстранился. — Тогда ложись и высыпайся. Если что-то случится, звони. Я буду держать телефон в руке весь день, — когда Кю лег назад, Мин укутал его одеялом и ласково погладил по щеке. — Спи спокойно, Кюхен-а. Сонмин последний раз слегка провел ладонью по его напряженным плечам, спине, бедрам и ушел, попрощавшись с хозяйкой. Температура воздуха в этот день повысилась, отчего снег стал мокрым и образовались лужи. В кроссовках Мина уже можно было строить ковчег, пряди волос противно прилипли к голове, но он шел, не обращая ни на что внимания. Сейчас его сердце успокоилось от того, что с Кюхеном относительно все в порядке, за исключением его не самого здорового вида. В квартире стоял дым. Сонмин вспомнил, что забыл выключить воду на плите перед тем, как убежал, и в мыслях уничтожил себя. Он быстро разулся, пробежал на кухню, снял несчастную кастрюлю с плиты и открыл все окна. Ему настолько было стыдно за себя, что хотелось умереть прямо сейчас на этой чертовой кухне. А время поджимало: работы накопилось достаточно, чтобы Сонмин, наконец, мог просидеть в больнице положенные часы. И, как назло, в этот момент снова заболели спина и плечи, живот издал душещипательный звук, а на мобильный кто-то позвонил. — Слушаю, — с ненавистью ко всему живому сказал Мин, даже не посмотрев, кто звонил. Сейчас он действительно питал настоящую ненависть ко всем, кроме, пожалуй, Кюхена. — Мин-а, — пропел отчего-то радостный Хичоль, — а у меня для тебя такая хорошая новость! — Потом, хен. Сейчас не лучшее время. — Боюсь, что потом ты услышишь эту новость от хеннима со всеми его комментариями и замечаниями. Но не волнуйся, он пока не в курсе. А что случилось-то? — Да я тут… — Мин рассеянно оглядел помещение. — Кастрюлю пожарил. — Вау, занимаешься альтернативной анатомией? — В каком смысле? — снова с раздражением проговорил младший, уже закипая от юмора его хена. — Руки из жопы? — Ащ, Хи! Лучше скажи, что делать теперь с ней: может, отчистить как-нибудь… — За твое обращение тебя отчистить надо, петушок! — в этот момент Сонмин действительно обрадовался, что разговаривал с Хичолем по телефону, ибо в противном случае просто удушил бы его. — Выбрасывать ее надо, Минни, выбрасывать. И датчики дыма поставить, если ты у нас такой криворукий. — Криворукий, безответственный, глупый… Найдется ли у меня хотя бы одно положительное качество? — Прости, если обидел, — сразу смягчился Хичоль. — Тебя что-то тревожит? Куда делся наш оптимистичный Миними? — Оптимистичный? — младший чуть заметно усмехнулся и уставился в одну точку на стене. — Я просто устал. На меня сваливается такое огромное количество проблем, что порой хочется плюнуть на все и опустить руки. — Ты у нас сильный мальчик, я знаю, — приободрил его хен. — Я уверен, что наш Сонмин всегда смотрит на трудности с улыбкой и азартом в глазах. Непреодолимая преграда для него – игра. Именно поэтому он всегда выходит из нее победителем. Даже если вспомнить, сколько раз я проиграл ему в го. — Из-за этого я говорю с тобой по телефону, — Мин почувствовал, как в носу резко защипало. — Я хочу оставаться для тебя сильным, несмотря ни на что. — Что ж… Полагаю, есть причина, по которой ты можешь показаться мне слабым? Можешь поделиться. Моя жилетка очень хорошо впитывает влагу. — Наверное, — начал Сонмин после недолгого молчания, — тебе знакомо это чувство. Я обеспокоен кое-чем. Это ведь нормально для любого… — он прервался, не найдя нужного слова. Что же именно он должен был сказать? А что хотел бы сказать? И что из этого правда? Или оба утверждения далеки от истины? Сонмин не чувствовал, что поступал, как любой нормальный родитель, отчего роль отца отпадала моментально. Хороший человек? Пожалуй, ему хотелось бы верить, что среди всех его безнравственных деяний нашлось бы одно такое, за которое ему не стыдно было бы называть себя действительно хорошим и добрым человеком. Но это было лишь тем, чего он хотел. Действительно, самым подходящим словом в этой ситуации казалось «хен». Это то, что он должен был сказать, что принято в их обществе, что всегда высоко ценится и чем можно гордиться. Но когда Сонмин нырял глубже в себя, глубже копался в своих размышлениях, то понимал, что что-то мешает ему назвать себя хеном и принять это за правду. Хичоль всегда поражал своей проницательностью. И даже сейчас, не смотря в глаза своего друга и не наблюдая за переменами в его лице, он с легкостью понял, чем обеспокоен Мин, кто заставляет его нервничать и что он хочет услышать. Не потому, что Сонмин был предсказуем и Хи прогадывал все его действия наперед — старший всегда знал своего донсэна, принимал его и позволял совершать ошибки, чтобы впоследствии они превратились в опыт. Это качество Хичоля очень сильно отличало его от Чонсу, который всегда всеми силами пытался уберечь Мина от проблем и трудностей. Такой метод воспитания также отразился на судьбе Хинима: он был единственным «Ангелом», который не совершил в своей жизни огромную ошибку, в то время как другие имели за плечами горький опыт. «Просчитаться в начале, чтобы потом выработать беспроигрышную стратегию» — принцип, по которому Хи жил и советовал жить другим. Ко всему прочему, Хичоль прекрасно знал о жалости Сонмина к другим людям и понимал, что однажды эта жалость загубила даже не одну жизнь. Но сострадание – лишь предлог для совершения Мином самой огромной ошибки в его жизни. Проблема младшего была не в прекрасном человеческом качестве, а в его натуре и воспитании. За то, что однажды позволил Итуку слишком сильно любить и лелеять их донсэна, Хи казнил себя постоянно. За то, что не донес до маленького мальчика важные уроки и выпустил во взрослый мир без всякого опыта и знаний, Хи корил себя еще чаще. Но сейчас, проникнув в глубину чувств Мина, Хичоль впервые в жизни похвалил себя – за то, что позвонил Сонмину у той телефонной будки, а потом и рядом с парком встретить Кюхена. Именно с этого момента начался сложный процесс перемен в Мине, когда все его знаки стали меняться на противоположные. Сам Сонмин ощущал эти перемены, будто в его вечной мерзлоте появился спасительный огонек тепла. Ему приятно было осознавать, что он кому-то нужен, что кто-то дорожит им, что кто-то сможет его дождаться. Но все чаще и чаще этот огонек его обжигал. Из любимой книги Мин знал, что шипы розам нужны для придания храбрости. Также для Кюхена его колкие фразы были защитой от внешней среды. Познакомившись с этим мальчишкой поближе, Сонмин понял, что по натуре он хрупкий и беззащитный, поэтому таким способом пытается закрыться от испорченного современного мира. Однако с утра его слова очень сильно задели хена. Кю постоянно жаловался, что Сонмин поступал неправильно, оставляя его одного, но сам в то же время отдалялся от него. Создалось ощущение, что доверие, построенное на двух сокровенных желаниях, рухнуло, подобно карточному домику. Пожалуй, это и послужило для Сонмина причиной утраты сил двигаться дальше. — Прости, я сам не свой… — наконец сказал младший, надеясь все-таки, что его собеседник еще не бросил трубку. — Слова не лезут в голову. У меня нет такой красноречивости, как у Йесона. Я говорил о чувстве, когда ты заботишься о человеке, а в ответ не получаешь того же тепла. Заботишься необязательно, как о донсэне, а… — Как о любимом? — Что? — Ты влюблен, Мин-а. Мне не нужно видеть тебя сейчас, чтобы понять это. Хотя бы просто потому, что Ли Сонмин, которого я знаю, никогда бы не оставил кастрюлю на плите. — Глупости. Я не верю в души и вторые половинки. То, что вы называете любовью, не больше, чем обыкновенная физиология и привязанность. — Ты не думаешь так на самом деле. Это все лишь отмазки. Зная об опыте Йесона, ты этими резкими высказываниями стараешься себя отгородить от боли, которую тебе могут причинить. Но Чонун прошел это испытание и идет дальше по своей тропе, не оборачиваясь назад. Так и ты позволь себе пройти через все трудности. Да, возможно, будет неприятно, да, где-то тебя будут ожидать неудачи, но за свои старания ты получишь лучшую вещь в этом мире: выводы, к которым придешь ты сам. Ни я, ни Итук, ни Йесон, а только ты. — Забавно слышать это от тебя – человека, который между карьерой и отношениями выбрал карьеру. — Дело не в карьере, Мин-а. Жертвенность – это важный критерий любви. Я давно уже говорю, что, когда мы любим, мы жертвуем. Однажды ради Чонсу я пожертвовал своей гордостью. Это был мой горький опыт. А твои знания заканчиваются на пункте «Жениться из жалости», который разрушил две жизни: твою и твоей жены! Если ты действительно считаешь, что я в свое время отдал чужой стране самое сокровенное только из-за химии и физиологии, то лучше брось трубку сейчас же. — Предположим, что я какой-то частью своего сердца желаю влюбиться до беспамятства, нюхать со своим парнем или девушкой цветочки, прыгать по травке, пить горячий шоколад в Новый год, но я не могу! Я отличаюсь от нормальных людей, я не такой, я неправильный! Я хочу жить, как обычный человек, и прыгать по траве, но я ненавижу это слово! Каждый раз, когда отец говорил мне, что любит меня, он портил мне жизнь. Каждый раз, когда Чонсу-хен говорил мне, что любит меня, он портил мне жизнь. Йесон был влюблен, а в итоге стал ненавистным всеми Чонуном. Ты был влюблен, а в итоге отказался от этого. Скажи мне, при таком раскладе я действительно должен верить, что я буду нюхать цветочки и радоваться жизни? Я хочу любить, но не так. Поэтому детские мечты остаются детскими мечтами. — Знаешь, как это называется? – всерьез вспылил Хичоль. — Твоя противная натура! Ты убегаешь даже не столько потому, что тебя так учил хенним, а сколько потому, что тебе не сидится на месте! Ты вечно носишься, скитаешься по странам, все чего-то ищешь, а найти не можешь. Ты просто делаешь вид, что занят, создаешь иллюзию для других, а сам в глубине души понимаешь, что тебе все равно чего-то не хватает: приключений, проблем, скандалов и интриг. Тебе не хватило одной женщины, чтобы утешить себя — ты нашел себе еще. Тебе не хватило трех женщин – ты стал развлекаться со всеми подряд. Тебе надоело и это – ты принялся нюхать дрянь с Чонуном. Так и будет продолжаться, пока ты не найдешь человека, из-за которого даже из самой прекрасной страны вернешься назад. — Почему ты думаешь, что я никем не дорожу и у меня нет причин каждый раз возвращаться назад? — Сонмин сказал настолько тихо, что обычно говорят про таких людей: «Что он там бормочет?» Ему снова стало невыносимо больно от точно таких же слов, которые еще вчера ему сказал Кюхен, просто слегка перефразированных. — Неужели я так мало делаю для вас и не заслуживаю слов благодарности? Почему вместо «спасибо, хен» я слышу только упреки? Сонмин почувствовал, как по его щеке покатилась слеза. Одинокая и, пожалуй, первая слеза в его сознательной жизни. Однажды он пообещал себе, что никогда не будет плакать, как бы больно ему не было, потому что слезы не помогали решать проблем. Он держал эти порывы в себе, усмиряя бурю в своей душе либо криком, либо ища утешение в чем-нибудь. Это была единственная эмоция, которую Мин прятал от окружающих. Но отчего стало настолько горестно и досадно за такое отношение к нему, что все обиды, накопленные за достаточно большой срок, разом вспомнились, и он впервые потерял контроль над собой. Слушать от Итука и Йесона о своем дрянном характере у Сонмина уже вошло в повседневную рутину, но слова Хичоля, который всегда старался понять его и встать на его сторону, и фраза Кюхена, который стал для Мина всем, переполнили чашу терпения. И сейчас он был немного рад, что хен не заметит эту его слабость. — В том-то и дело, Минни. Все, что я сейчас сказал, характеризует того Сонмина, с которым я общаюсь несколько лет. Человек, который недавно бесплатно убирался в клубе, чтобы я больше заплатил его донсэну, который в интервью вместо того, чтобы оправдываться сам, восхвалял и защищал Чонсу, который в любой ситуации готов выручить меня и Чонуна — это тот Ли Сонмин, кого я знаю с детства. Он просто исчез на время, и теперь снова вернулся. И я безмерно благодарен человеку, который вернул нам нашего мальчика. В момент Мин вспомнил о том, что сказал ему Йесон, вернувшись из поездки. «Я смог понять тебя». Имел ли в виду старший, что смог пробудить в себе силы и желание творить семилетней давности, подобно тому, о чем сейчас говорил Хичоль? Где-то в голове пролетел отрывок воспоминания пятнадцатилетней давности. В дождливый день Сонмин сидел дома у Чонсу и учился играть в го. После пары партий он с легкостью обставил хена и, как только засветило солнце, побежал играться с Чонуном. Они, как обычно, носились по всему району, где тогда жила семья младшего, понарошку дрались, собирали одеждой всю грязь. Вскоре мать Сонмина решила прекратить безделье двух грязнуль и попросила их оборвать сорняки в теплице, раз уж им обоим так нравилось кувыркаться в лужах. Зайдя туда, Мин сразу увидел маленькое деревце, которое мама посадила совсем недавно. — А что это, хен? — спросил он у Чонуна, присев рядом с растением. — Похоже на апельсиновое дерево, — предположил тот и стал наблюдать, как его донсэн нежно перебирал листочки. — О! Значит, мы сможем попробовать собственные апельсины, — Мин радостно улыбнулся. — Дурак. Вообще-то, — Чонун сделал до жути умный и важный вид, — ждать плодов ты будешь очень долго. К тому времени мы оба станем студентами. Совсем биологию не учишь? — Да кому она нужна?! Нашелся тут умник! Ботаник! Я могу вырастить дерево и без учебников по этой дурацкой биологии! — Конечно, — саркастически хмыкнул старший. — Еще и дом построишь, и сына вырастишь. Наш пострел везде поспеет! — Думаешь, я не смогу завести семью раньше, чем ты? Да у тебя характер настолько ужасный, что никто с тобой даже познакомиться не захочет! — Пари? — А давай! — с огоньком в глазах Сонмин протянул хену руку. — Кто первый заведет семью, тому и достанется апельсин с этого дерева. — Идет! Спустя несколько лет Чонун пришел на свадьбу своего друга с этим апельсином. — Полагаю, это твое? — он протянул плод жениху, с честью приняв свой проигрыш, на что Сонмину осталось лишь мило улыбнуться. Это была его последняя искренняя улыбка. Следующий раз он смог так улыбнуться лишь при первой встрече с Кюхеном, сам не понимая, почему. «Действительно ли я выиграл этот бой? Нет. Хи-хен прав. Я не заслужил этого плода». Разобравшись окончательно с беспорядком на кухне, Мин уехал на работу. Ему было просто необходимо многое осмыслить, а для этого требовалась спокойная обстановка. После бессонной ночи, которую Йесон посвятил написанию статьи, он жутко хотел съесть чего-нибудь сытного и лечь скорее в постель, но вовремя вспомнил, что поручил Хичолю найти модель и фотографа. Подойдя к зеркалу и разглядев свои милые мешки под глазами, Йе решил, что посидит в кресле еще минут пять, выпьет кофе и поедет к другу за снимками. Но что-то пошло не так, и уже спустя полтора часа он обнаружил, что уснул на полу рядом с этим зеркалом. Состояние от такого короткого сна только ухудшилось. Отпало всякое желание что-либо делать. Но отголоски совести все же заставили Чонуна подняться, хлебнуть энергетика, который он спрятал от Мина и Хи, чтобы те не капали на мозг о его вреде, и медленно идти к хену. Тот сидел на своем рабочем месте и непривычно вяло разговаривал с кем-то по телефону. Исходя из пары фраз, Чонун понял, что собеседником друга был Юнхо. После недолгого обмена информацией, Хиним попрощался с приятелем и с беспокойством посмотрел на Йе. — Опять не спал всю ночь? — с упреком спросил старший. — И тебе доброе утро, — Йесон плюхнулся в свое любимое кресло и поймал на себе теперь уже укоризненный взгляд. — Работа у меня такая, хен. Получаю деньги за то, что не сплю ночами. И пришел я к тебе, чтобы забрать снимки, из-за которых не буду спать еще сутки. — Тебе стоит сказать спасибо нашему дорогому доктору Ли. Честно, у меня скопилось столько злости на него, но ее количество несравнимо с тем, сколько раз он выручал нас. — Это точно… Наш благородный Ли Сонмин… — задумчиво бормотал Чонун, просматривая фото из конверта, который дал ему хен. — Глядя на эти снимки, мне хочется по-старчески охнуть и сказать: «Айгу, наш мальчик так вырос!» И разрыдаться. — Я помню его такого маленького, что ростом он еле доходил до метра. Он носился по крышам частных домов, ломал ноги и руки, специально летел носом вниз с дерева, представляя себя космонавтом, у которого произошла авария на космическом корабле. Отец его ругал за это и заставлял Чонсу следить за ним… Айгу, наш мальчик так вырос, — Хиним улыбнулся и отпил немного кофе из своей кружки. Только сейчас его друг заметил, что Хи зачем-то налил две чашки любимого напитка, хотя гостей он, как обычно, не ждал. — У тебя снова назревает депрессия? – поинтересовался младший, заметив весьма печальный вид Хичоля. — Это вера, Йесонни. Я все еще верю, что когда-нибудь мне выпадет шанс заставить полку фотографиями, а не пустыми рамками. — Все мы во что-то верим, — с позволения Хи, Чонун тоже отпил немного кофе из второй чашки. — Я все еще верю, что однажды все люди обретут счастье и одна из моих профессий перестанет быть актуальной. Искать счастье не в алкоголе и наркотиках, а в других людях, искусстве, во всем окружающем мире. И не бояться пробовать вставать на коньки, даже если не умеешь кататься, — вспомнив обо всех своих падениях на льду, Йе улыбнулся. Наверное, в тот вечер он претендовал на приз за самую экстравагантную потерю равновесия. И снова стало тоскливо на душе от мысли, что приближался день отъезда, а значит, это был его первый и последний танец на льду вместе с Реуком. — Тогда в этот день на смену Ким Чонуну придет Йесон, я прав? — Йе удивленно посмотрел на хена. — Тот милый друг Кюхена… Как же мне жаль его. — О чем ты? — теперь уже обеспокоенно спросил младший, чувствуя, как ускоряется его пульс от волнения. — С ним что-то случилось? Ты знаешь? Не молчи! — Успокойся. Ты даже слова мне не даешь сказать, — немного покопавшись в журналах, Хичоль достал свежую газету и протянул Чонуну. — Помнишь того другого приятеля Кюхена? С темными волосами. Мне посчастливилось найти для него место в агентстве и стать спонсором, чтобы не откладывать дебют на долгий срок. Ты сам знаешь, что индустрия развлечений грязнее болота, поэтому я стараюсь не совать нос дальше своих дел. Но почему-то мне захотелось помочь ему. Он вместе с тем светленьким мальчиком, в отличие от Кюхена, растет в бедной семье. Глядя на него, я вспомнил, как сам жил на деньги, найденные на остановках и в метро, но очень добрая дизайнер взяла меня в ученики, заметив, что даже в рваной и грязной одежде я выглядел лучше остальных. Только из-за доброго отношения другого человека ко мне я сейчас сижу тут. Я чувствую, что все еще должен ей за это, хоть она уже и ушла из этого мира в иной. И тут этот невинный талантливый ребенок… — Йесон уже весь кипел от ненависти к манере хена излагать своим мысли очень долго и излишне приукрашено, ведь с Реуком могло что-то случиться, а биографию Хичоля Йе знал прекрасно. — Кто-то узнал, что я стал спонсором Хекджэ, который является другом нашего прославившегося Кю. К тому же, этот «кто-то» еще и в курсе твоего времяпровождения. В общем, журналист умело собрал полную картину, обвинив меня в сутенерстве, Хека в проститутстве, тебя и Сонмина в нездоровом влечении к несовершеннолетним мальчикам, а Чонсу в злоупотреблении власти. А впрочем, сам можешь почитать. Полная версия куда веселее моих пересказов. Йесон просто не верил свои ушам. Он стал судорожно листать газету, ища одно единственное имя, и нашел на предпоследней странице. В статье, обвиняющей молодых людей в том, чего ни не совершали, действительно мелькнуло имя Реука. Чонуна охватили ненависть и злость. В момент он вспыхнул, как пропитанная бензином спичка, и готов был разнести все, что только могло попасться по руку. Это была злость на журналиста, который написал статью, на своих работников, которые посмели пропустить ее в печать, на хена, который, несмотря на все, преспокойно сидел и чуть заметно улыбался, на Сонмина, из-за кого начались эти проблемы, и на себя, за то что подвел Реука и его друзей. Йесон всегда всецело доверял своим людям, именно поэтому он просил следить за каждым словом во всех СМИ не как председатель, а как друг. Нет, он не считал себя приятелем для подчиненных, но всегда полагался на них, верил им. Однако сейчас кто-то счел необходимым воспользоваться таким отношением Ким Чонуна к себе и предал его. Загорелся один конец нити – загорится и второй. Наверное, Йе нашел бы это забавным в другой ситуации — как интересно связаны отношения между людьми, — но не сейчас, не в этом кабинете и не с этой статьей. А связь была проста: Реук верил Йесону и надеялся, что тот его не подведет, Йесон верил своим людям и был убежден, что они не подведут. Но в данный момент Чонуна предали, а он предал Реука. Рухнуло его доверие – рухнет и доверие мальчика. Мал шанс, что Йе сможет объяснить все и восстановить из пепла тот конец нити. Ненависть ко всем плавно перешла в ненависть исключительно к себе самому. Чонун смотрел на проклятый кусок бумаги. Постепенно к нему вернулись мысли, что все нити были связаны в узелок, и подвел он не только Реука, но и своих друзей, Кюхена и того третьего мальчика. Не сказав ни слова, он встал со своего места, смял страницу газеты в комок и швырнул в стену напротив. Внешне Йесон выглядел как обычно, но в его затуманенном злостью рассудке творился полный хаос. Он молча покинул друга, унося за собой слишком напряженную атмосферу. Хичоль понял, что сейчас его донсэн способен совершить нечто ужасное, но он не имел никакой власти над Йесоном, чтобы остановить его. Единственным человеком, который мог хоть как-то контролировать его, был Чонсу. Готовый всеми силами обороняться от старшего, Хи быстро напечатал ему сообщение: «Срочно приезжай ко мне домой. Нам нужно кое-что обсудить». Реук сидел на своей постели с этим несчастным куском бумаги и не знал, что ему следовало сделать. Им сразу овладело огромное количество чувств: жалость к друзьям, тоска по Хекджэ, беспокойство за Чонуна и его друзей, обида на Кюхена, который запустил этот механизм. И, наконец, он окончательно запутался, стоить ли верить Йесон-шии и учителю Ли. А что, если все сказанное в статье – правда? А что, если за доброй улыбкой Сонмина и красивыми словами Йесона скрываются такие грязные вещи, от которых становится не по себе? Ответить на вопрос, почему господин Чонун взял незнакомого мальчика с собой на отдых и ни разу не заикнулся о деньгах, Реук не мог. «Нет, это невозможно. По крайней мере, Ким Хичоль-шши и Пак Чонсу-шши, несмотря на проблемы, которые им доставил Кюхен, были добры к нам. Да и я своими глазами видел, как именно Хек попал в агентство», — успокаивал себя Ре. — «Если я считаю их подлыми и алчными, то и сам являюсь таковым. Не все судят по деньгам. У них, наверное, есть причины помогать нам безвозмездно…» Реук стал мысленно анализировать каждый поступок молодых людей, невольно оправдывая их. К примеру, наверняка, Ли Сонмин решил бесплатно преподавать, потому что ему нужен был предлог и восстановление репутации. Единственное, что смущало мальчика, это семейное положения господина Ли. Однако, это его личная жизнь, и если Сонмин-шши предпочел не разглашать это, то Ре следовало бы не совать туда свой нос. И в большей степени Реука настораживал до ужаса глупый и наивный Кюхен, которого обидеть легко так же, как отнять конфету у ребенка. Но все-таки личная жизнь остается личной жизнью, и, пока Кю сам не попросит помощи, совать в нее свой нос Ре права не имеет. Если говорить о Ким Хичоле и Хекджэ, то все вопросы сразу отпадают: Хек хоть и воспользовался шансом почти стопроцентного выигрыша, но заслужил свое место упорным трудом. В данном случае, несмотря на ссору, Ре готов был хоть в суде выступить в качестве свидетеля, чтобы вернуть другу доброе имя. С Пак Чонсу мальчик говорил лишь однажды, когда назвал адрес хена, поэтому обвинять его в чем-либо права не имел. А что касалось Йесон-шши… Стоило Реуку вспомнить о Чонуне, как сразу же завибрировал телефон. Мальчик с грустью посмотрел на имя звонящего и отложил мобильный подальше, решив, что сейчас не хочет с кем-либо говорить. Ему осталось терпеть насмешки в школе еще немного, а после забрать диплом и пойти учиться на инженера, как того хотел его отец. — Я одного просил, Йесон-шши, — тихо сказал Ре, наблюдая за экраном, который то угасал, то снов загорался от нового звонка, — не создавать ни Вам, ни мне проблем. То ли снег, то ли град, то ли дождь на лице через окно небольшой дома принесли в комнату атмосферу печали и уныния. Реук не выдержал этой тяжести и просто заснул, чтобы поскорее закончился этот ужасный день, игнорируя почти беспрерывные звонки. Ближе к полуночи Ре проснулся, как ни странно, оттого, что звуки за окном утихли. Стало как-то слишком спокойно, и сонливость как рукой снесло. Мальчик посмотрел на количество непринятых вызовов и охнул. Но даже после этого желания поговорить с Чонуном так и не появилось. От скуки Реук стал играть бумажным самолетиком, который сделал из листа какого-то доклада. Ветер подхватил игрушку с собой и унес из окна на улицу. Родители уже спали, поэтому мальчик решил сходить за страницей своей работы, пока она не намокла. Возможно, если бы не такое стечение обстоятельств, он бы не услышал тихого стука во входную дверь. Настенные часы показывали уже первый час ночи, что очень насторожило Реука. Он легонько приоткрыл дверь и увидел, что на пороге стоял Кюхен. Младший выглядел каким-то чересчур подавленным и опечаленным, а когда поднял голову, то Ре сразу заметил его красные, припухшие от слез глаза. Друзья стояли молча примерно минуту, общаясь только взглядами. Казалось, что на этом их не понятном для других языке Реук понял, что Кю пришел за помощью и поддержкой, что он уже на грани очередного срыва. Но одним только взглядом Кюхену не удалось назвать причину своего состояния. Хену оставалось лишь снова вопросительно посмотреть на младшего, чтобы показать ему, что он готов слушать и утешать. — Хен, я люблю его, — сказал, наконец Кю, перед тем, как разрыдался и бросился на шею к другу. — Добро пожаловать в клуб, — обреченно вздохнул Ре, поглаживая мокрую темную макушку.