Двухполярный мир

      Чонун зашел домой, настолько громко хлопнув дверью, что с полки в гостиной упали и разбились сувениры, привезенные из Аргентины года четыре назад. Перед этим у него состоялся не самый приятный разговор со своими сотрудниками, которые наотрез отказывались признать вину. Несколько десятков людей, получающих немалую сумму денег только за внимательное прочтение еще не выпущенных статей, как один твердили о том, что нигде не упоминались имена Чонуна и его друзей. Будто эта статья появилась по волшебству. Чонун рвал и метал, кричал во весь голос, угрожал и обещал лично отправить всех на тот свет, но никто не хотел сознаваться. Раздался звон от удара металлических столовых приборов о плитку на кухонном полу. Затем из ящиков полетела прочая кухонная утварь, которая осталась целой с прошлого погрома. Вся посуда в этой квартире, сделанная из бьющегося материала, уже давно покоилась на свалке. Чонуну не доставляло удовольствия швырять вещи, не разбивая их вдребезги. Эти осколки напоминали ему остатки терпения и той маски, за которой он скрывался уже несколько лет. В такие моменты ему хотелось раз и навсегда перестать прятаться, вывернуть себя наизнанку и с гордостью продемонстрировать всему свету свою грязную душу, но он боялся боли, которая обычно следовала, когда он открывался людям. Чонун не мог принять себя, поэтому каждый раз, круша и ломая все вокруг, он шел в магазин за новыми вещами и снова прятался. Лишь одна кружка не пострадала в этом торнадо. Казалось, что какое-то невидимое поле защищало ее от неминуемой участи превратиться в осколки фарфора, даже когда на пол полетели ящики и стулья. Чонун устал от бесполезного швыряния и ушел в гостиную. Дорогой телевизор, хрустальные статуэтки, вазы, рамки с фотографиями – все это смешалось в одну кучу бесполезного хлама. Только когда Йесон добрался до цветочных горшков, какой-то внутренний голос остановил его. Эти цветы принес сюда Сонмин, он же и ухаживал за ними все время — они не заслужили погибели из-за безрассудства Чонуна, как и те невинные черепахи, которые никогда не получали должного ухода и заботы от своего хозяина. От мысли, что он не может справиться абсолютно ни с чем, Йесону стало еще паршивей. Немного успокоившись, молодой человек достал из мини-бара виски и залпом выпил где-то четверть бутылки. Он уже настолько привык к алкоголю, что перестал ощущать его вкус, будто пил обыкновенную воду. Все еще держа бутылку за горлышко, Чонун лег спиной на разбитое стекло. Острые осколки приятно щекотали плечи через тонкую ткань рубашки. Наступила невероятная тишина. Через какое-то время послышался звонок в дверь. Йесон не среагировал и продолжил разглядывать узоры на потолочной плитке. Иногда ему казалось, что в них он видел знаки, которые ему посылали свысока. И сейчас весь свет твердил ему лежать, не двигаясь, чтобы либо прогнать гостя, либо дождаться, когда он сам зайдет. Гость ввел пароль и послышался звук, подтверждающий его правильность. Из темного коридора появился Чонсу. Он молча прошел в комнату, забрал бутылку из рук Йесона, который, судя по всему, пребывал в каком-то другом измерении, и стал собирать фотографии с пола. — Что ты делаешь? — охрипшим голосом спросил Чонун, все еще изучая собственный потолок. — Спасаю остатки твоего рассудка. — Итук взял в руки снимок, на котором Йесон держал в руках награду за лучшую статью в университетской газете. — Помнишь, что ты сказал мне, когда поступил на факультет журналистики? — Йе все еще молчал. — Даже если помнишь, я все равно повторю: ты сказал тогда, что отныне из твоих уст все будут слышать только правду. Когда ты написал первый рассказ, то пообещал, что твои книги станут настоящими учебниками жизни для детей и взрослых. А сейчас? Посмотри на себя. Йе-и, во что ты превратился? Чему ты собрался учить людей? Какую правду хочешь донести до них? Ты настолько заврался, что сам не понимаешь, где правда, а где ложь. А единственный твой талант – совмещать работу с алкоголизмом. Хватит разыгрывать трагедии. Возьми себя в руки. — Полагаю, это твоя поддержка? — прохрипел младший и засмеялся. — Я думаю сейчас лишь о том, что спустя несколько минут решусь перерезать себе горло и захлебнусь в собственной крови, а ты даешь мне лишний повод сделать это. Спасибо, хен. — Ты не сделаешь этого. — И почему же? Ты так уверенно об этом говоришь — мне самому стало интересно. — Потому что ты боишься. Боишься неизвестности и того, что если тебя спасут, то придется отвечать как минимум перед троими людьми. Отвечать за свои поступки трудно, Йесонни. — Йесон, Йесонни, Йе, Йесон-шши… Откуда вообще взялось это имя? Ах да! — Чонун привстал и, снова подвинув к себе бутылку, глотнул из горла виски. — Кажется, так звали студента, у которого друг с чего-то решил, что может изменить нашу страну, и завершил карьеру учителя, пустившись в увлекательное путешествие по миру политики. Но вот загвоздка: студент писал нехорошие вещи о таких же депутатах. Ах, бедный наш учитель Пак! Как же ему изменить эту страну с таким другом? Не беда! Все знают, что у Пак Чонсу есть друг Ким Чонун. А если в статьях этого студента будут называть не Ким Чонуном, а скажем… Йесоном? Прекрасно! Вот только умер этот Йесон. Последовал советам учителя Пака и Хинима. Пуф… И исчез… Сонсэнним, как же так?! — пьяным голосом протянул младший и рассеянно посмотрел на друга. — Вы ведь учили детей… Вы говорили маленьким ребятам, что дважды два — четыре, а незрелому Йесону, что не надо скрывать свои чувства. Вы знаете, что это Вы убили Йесона, Пак-сонсэнним? — Прекрати, Чонун. Я устал кричать. Я чуть не сорвал голос час назад, ругаясь с Хичолем, и с тобой ругаться совсем не хочу. Прекращай пить и ложись спать. — Я виноват, хен… Перед тобой, перед Сонмином, Хичолем… — даже в пьяном состоянии Йе не стал упоминать Реука, чтобы не начинать очередной скандал. — Я подвел всех вас. И еще не раз подведу. Как мне можно доверять, хен? — В том, что случилось, твоей вины нет, — Итук подбадривающе положил руку на плечо друга. — Виновного накажет закон. Не устраивай самосуд. — Он верил мне. Я просил не доверять, но он доверял… Как закон вернет мне его доверие? — Йе в очередной раз поднес бутылку ко рту. — Да прекрати пить! — старший отобрал у Йесона виски и положил на столик. — Я уже не ребенок! Я сам знаю, как мне решать свои проблемы. — Ты не решаешь, а убегаешь от них. И Йесон твой умер не из-за моих с Хичолем советов – ты сам его похоронил своей манерой убегать! — Уйди, пожалуйста… — полушепотом произнес младший. — А что? Думаешь, это ложь? Ты слишком заврался, Чонун-а. Ты заврался, потому что совсем не можешь принять себя. Ты боишься реальности. И стал посмешищем лишь по одной причине: ты боишься настоящего себя. — Уйди прочь из моего дома! — Я уйду, но это ничего не изменит. — Вон! Уже через пару минут Чонун остался один. Он взял в руки телефон и с трудом нашел номер Реука в списке контактов. Гудки шли друг за другом по цепочке примерно минуту, а потом вызов автоматически отклонился. Чонун снова ткнул пальцем на зеленую трубку, но абонент не отвечал. Тогда он швырнул телефон куда-то в коридор и потянулся рукой к виски. Что-то не позволило ему не сделать ни глотка. Возможно, чувство вины перед Реуком, или же Чонсу удалось пробудить в друге совесть. На коленях доползши до мобильного, Чонун снова сделал вызов. Он уже сбился со счету, сколько раз нажимал на эту чертову зеленую трубку, и заснул на полу в коридоре с телефоном у уха. С утра Йесон проснулся с чувством, будто пол медленно куда-то уползал. Сконцентрировавшись, он привстал и потянулся. Где-то в голове закралась мысль, что невыполненную работу уже нельзя отложить на другой день. Хичоль, Чонмо и Сонмин оказали ему огромную услугу, за что Чонун должен был хорошо поблагодарить их, хотя бы отправив снимки без статьи. Осознание своего долга перед друзьями подняло молодого человека на ноги. Зайдя в гостиную, он пришел в шок. Наверное, в этот раз он превзошел самого себя. Чтобы добраться до ноутбука, заряжающегося в спальне, нужно было пройти через настоящую пытку в виде впивающихся в ноги осколков. Чонун забрал с полки в прихожей папку с фотографиями и осторожно прошел в спальню. На рабочем столе уже лежали чистые листы и простые карандаши. Йе сел на стул и принялся точить свои «инструменты». Вдруг в голове пронеслось воспоминание о его разговоре с Хичолем. Йесон сказал тогда, что рано или поздно Сонмин сломает жизнь Кюхена. Тем не менее, сам Йе, утверждая, что он якобы понял мотивы поступков своего друга, добился только того, что испортил жизнь друга Кю. — Вот уж точно, в чужом глазу соломину видишь… — сказал сам себе Чонун. Немного поднапрягшись, Йесон написал объемную, но, как посчитал, бесполезную статью. Мода и современные тренды его совсем не интересовали, да и многие люди отвернулись от его друга после скандала, но, несмотря на это все, он чувствовал, что эта статья точно повысит продажи его коллеги. Чонун умел воздействовать на людей словами, а Сонмин – взглядом. «Надо отметить нашу грядущую победу», — подумал Йе и осторожно прошел в коридор за телефоном. — Если хочешь выпить, приглашай такого же алкоголика… — снова сказал он себе, печатая Мину сообщение. — Пора заводить книгу с собственными цитатами. Чонун был готов ко всему, но только не к отказу со стороны своего друга, для которого алкоголь был не просто водой, а, можно сказать, почти смыслом жизни. Йе грустно вздохнул, написал Сонмину, что он глубоко обижен на донсэна, и направился к мини-бару за бутылкой любимого коньяка. В этот раз ему не захотелось хлестать из горла, но на кухне не нашлось ни одной рюмки. Тогда Йесон стал искать хоть какой-нибудь сосуд, и на глаза попалась только одна кружка. Лишь взглянув на нее, он сразу перехотел пить. Все вокруг погрузилось в мутную дымку из-за подкатившихся слез. «И Йесон твой умер не из-за моих с Хичолем советов – ты сам его похоронил своей манерой убегать! И стал посмешищем лишь по одной причине: ты боишься настоящего себя…» Слеза скатилась по щеке и превратилась в едва заметную каплю на полу. Чонун вспомнил, что сказал своему хену, поступив на факультет журналистики. В тот день они всей компанией гуляли по торговому центру. Пока Хичоль спорил с Сонмином, какая рубашка больше идет младшему, Йе и Итук отдыхали на скамейке перед магазином. — Почему ты выбрал журналистику? — вдруг спросил старший. — На писательстве много не заработаешь. Нужны либо везение и крепкий стержень, либо связи, чтобы пробиться куда-то. — Мне не нужны деньги, хен. Я хочу донести до людей свои идеи о прекрасной и свободной стране. Многие видят, что происходит вокруг, но молчат из-за страха перед вышестоящими. А я не боюсь. Моя жизнь потеряет смысл, если я продолжу молча наблюдать. Я не стану лгать никому – люди будут слышать от меня только правду. Чонун отрекся от собственного предназначения. «Вы это Вы», — как-то сказал ему Реук. Значило ли это, что пора прекратить игры в Йесонов и Чонунов и, наконец, принять себя? Хотя бы ради этого мальчика, ведь именно он вернул молодому человеку надежду на возрождение. — Я не заслуживаю твоего доверия и уважения… — прошептал Чонун, глядя на чашку. — Но я обещаю, что исправлюсь. Я перестану просто осуждать себя и начну хоть что-то делать. Хватит бегать от проблем. Хватит… Йе вдохнул полной грудью и, вытерев слезу, отложил бутылку. Понемногу кухня стала приобретать нормальный вид: стулья стояли на месте, посуда была собрана на тумбах и рассортирована. Чтобы вернуть ящикам прежнее положение, пришлось дойти до комнаты, где хранились инструменты. Да, Чонун за всю свою жизнь накопил столько хлама, что под него пришлось выделить целую комнату, но иногда он действительно приносил пользу. В скором времени и ящики с полками были приколочены к стене и заполнены посудой. На беспорядок в гостиной ушло, безусловно, больше времени. Разобравшись с мусором, Йесон начеркал себе в блокноте, что нужно купить. Конечно, новые сувениры из Аргентины он привезет не скоро, но вот от телевизора отказаться было очень легко хотя бы потому, что он включал его всего один раз. Террариумы для черепах заблестели от чистоты, а сами питомцы, наконец-то, покушали раньше прихода Сонмина. В спальне был почти совершенный порядок. Чонун собрал все белье и без разбора кинул в стиральную машину. Лишний раз прополоскать те брюки не помешает. К тому же, пока он лазал под кроватью и столом, то нашел приличное количество пар одинаковых носков, что сразу же отменило поход в магазин за «теми самыми носками, которые Йе точно не потеряет». Постепенно Чонун расфасовал бумаги по папкам и убрал на полку шкафа, что стоял в кабинете. Он и сам не понимал, зачем ему кабинет, если он всегда писал за столом в спальне, а если печатал на ноутбуке, то вообще в постели. Выбросить на помойку мини-бар было трудно, но еще труднее – вылить весь алкоголь в раковину. Йе твердо решил покончить с этой дурной привычкой. Когда ему становилось жалко потраченных денег, он вспоминал о своем хене и Реуке, и смог побороть в себе все сомнения. Совсем скоро в квартире не было ничего крепче кефира. Последним шагом осталась библиотека. Именно в этой комнате порядок царствовал всегда. И, в принципе, изменять здесь было нечего, кроме одной маленькой детали: книги, написанные самим хозяином квартиры, делились на два ряда, которые стояли на разных шкафах. Йе набрал полные легкие воздуха и с шумом выдохнул. — Я это я, — твердо произнес он и переставил все так, что книги «Йесона» смешались с книгами «Ким Чонуна». — И всегда им был. Ближе к вечеру он съездил к знакомому журналисту и отдал статью с фотографиями, а потом вернулся к себе в офис. Как только Йе вышел из лифта, на всем этаже наступила тишина. Его же сотрудники со страхом в глазах смотрели на своего директора. Чонун медленно прошел к центру помещения и сел на колени. Теперь все замерли не от боязни, что директор снова начнет кричать, а от шока. — Я руковожу этой компанией почти шесть лет. Когда я залезал в долги и делал свои первые шаги, то мечтал, что соберу здесь людей со схожими с моей целями. С кем-то я знаком недавно, а кто-то был со мной с самого начала. Но сейчас абсолютно неважно, когда вы пришли ко мне. Важно только то, что все это время мы двигались вместе. И движемся до сих пор. Сейчас, когда мы занимаем лидирующие позиции и не боимся санкций от правительства страны, я по праву называю себя отцом этой семьи. И вчера я был неправ. Я в ответе за эту редакцию и за ее работников, поэтому только я могу быть виноватым в том, что мое имя и имена моих друзей были очернены. Я прошу только поддержать меня, продолжив двигаться к нашим мечтам и добиваться правды. За то, что позволил снять с себя ответственность, прошу простить меня, — Чонун согнулся в поклоне. Секретарь Йесона подошел к своему директору и, протянув руку, помог встать. — Физики говорят, господин Ким, что путей много, а перемещение одно. Мы все хотим достигнуть своего пункта Б и пойдем любым путем, который выберете Вы. — Спасибо, секретарь Пак. Давайте завтра обсудим новый выпуск. Чонун покинул редакцию, чтобы извиниться перед хеном за вчерашнее. Тот улыбнулся и сказал, что по-настоящему гордится своим донсэном. Особых изменений в жизни Йесона не произошло, но он чувствовал, как очищалась его душа. Черно-белый мир Ким Чонуна стал наполняться красками. *** — Я думаю, нам пора мирить этих голубков, — вдруг заговорил Йе, положив на полку очередной учебник по анатомии, и плюхнулся назад на диванчик. — О ком ты? — удивленно спросил Сонмин, не желая отрываться от опрыскивания листьев цветов в своем кабинете. — О хенниме и Хиниме. — Звучит как название преступной банды. — Именно. По отношению к нам они настоящие ильджины. Мужикам по тридцать два, а они горшок поделить не могут. И ладно если бы только вчера в кабаке встретились – они знают друг друга больше половины жизни. Я бы вот устал двадцать лет тебе твердить, что терпеть не могу твою привычку все вылизывать по сто раз. — А я не устану твердить тебе, что ненавижу твою привычку преувеличивать, — Сонмин улыбнулся. — Но, тем не менее, пока ты единственный человек, кому я могу полностью излить свою гнилую душонку. — И что? Ничего не накопилось, чтобы высказаться? — В каком смысле? — младший, наконец, оторвался от занятия, и недоумевающе посмотрел на друга. — Ты сидишь здесь уже третий день, работаешь, как порядочный врач, навещаешь своих зверей в приютах и в магазине у Шина, совсем не пьешь уже несколько месяцев, ночуешь у Итук-хена. Скажи честно, ты попал в секту? — Сонмин закатил глаза. — А как это еще объяснить? — Да причем здесь секта? — Мин сел на свой стул и задумался. За эти дни у него действительно скопилось много всего, чем он хотел бы хоть с кем-нибудь поделиться. И он чувствовал себя одиноко, оттого что не мог найти такого человека. — Так дай волю словам. Можешь даже покричать на меня. Мне нравятся твои высокие ноты. — Ты же знаешь, что я атеист… — Конечно, — сразу перебил друга Чонун. — Это естественно. Ты же не можешь посреди тяжелой операции сложить инструменты, поцеловать крест на шее и воскликнуть: «Давайте помолимся, братья и сестры. Да поможет ему Господь Бог». — Я всегда верил в силу и способности человека, — продолжил младший. — Но иногда мне кажется, что существуют какие-то высшие силы, против которых я не могу пойти. Я рано начал отдаляться от семьи, даже не знаю, помнит ли обо мне сейчас мой брат. Глядя на отца, я думал, что создам свою семью и никогда не стану таким, как он. И женился я рано, чтобы сбежать из того дома и построить свой. — Поправка, — снова прервал его Йесон. — Женился ты потому, что, пока с деревьев головой вниз падал, заработал слабоумие. — Как бы то ни было, я стремился построить свой дом, посадить свое дерево и вырастить своего сына. Как ты понял, меня ожидал полный облом на последнем этапе. И знаешь, многие говорят, что некоторым людям лучше не продолжать свой род. Я задумался: неужели я настолько дерьмовый человек, что мне действительно лучше не размножаться? Но потом я включил телевизор и посмотрел сюжет в новостях об одной семье, где жена убила своего мужа, потому что он часто избивал ее и их ребенка. Понимаешь, каким бы козлом я ни был, я бы никогда не опустился до такого уровня. Да, я хлестал алкоголь как одержимый, курил табак, перепробовал все виды наркотиков, которые есть в твоем арсенале, занимался сексом со всеми подряд. Иногда мне кажется, что я перетрахал весь город. Обыкновенный стриптиз-клуб. Там были две или три девушки, а может, четыре, а может, из-за наркоты у меня двоилось в глазах, или это был вообще охранник. Но я не помню ни имен, ни внешности – ничего. Когда Хичоль-хен посоветовал мне элитный гей-клуб, я гомосятничал там по-черному. По-моему, там я развлекался с обыкновенными геями, трансами, бигендерами… Да черт его знает! Я помню только то, что утром я даже не понимал, что у меня болит больше: задница или член. Черта с два, я трахал все, что двигалось, а что не двигалось, то двигал и трахал! Да, я был настоящим ублюдком. Признаю, меня по праву лишили репродуктивной функции. И даже если бы я завел семью, то сомневаюсь, что смог бы остановиться. Определенно. Ибо я скатился до такого уровня, что развлекался ночью с двумя проститутками, пока жена спала в соседней комнате. И таких ублюдков, как я, больше не будет. Но тот сукин сын из новостей… Почему ему не дали бумажку со словом «бесплодие»? Знаешь, если Бог существует и действительно управляет всем этим, то он самая настоящая подлая скотина! — Это случайность, Минни. Кому-то некачественный контрацептив — кому-то бесплодие, — попытался выразить сочувствие Йесона. В конце концов, его образ жизни немногим отличался от того, о чем говорил друг. — Я вначале сказал тебе про высшие силы. Я много думал над термином «случайность» последнее время. Порой мне кажется, что природа отобрала у меня возможность завести свою семью, чтобы я ценил то, что у меня уже есть. Понимаешь, если бы у меня появился ребенок, я бы уже не писал брату письма, не ездил бы к родителям, не помогал маме в винограднике, не чинил с отцом его старый как мир трактор. Я бы забыл то чувство, когда мама специально для тебя откладывает мясо с самой золотистой корочкой, а папа возмущается, что она меня избаловала. Я не вспомнил бы о своем милом донсэне, который все еще обижен, но иногда шлет открытки из Китая. Теперь я понимаю, что женитьба не дала мне ничего. И когда я сидел за столом на ужине у Кюхена, я вспомнил все это. Я вспомнил, что такое семья. Я должен ценить их, хен. Ведь другой у меня не будет. — Ты растрогал меня… — Чонун улыбнулся и вытер скатывающуюся по щеке слезу. — Я должен позвонить брату и сказать, что очень люблю его и скучаю. Мы не виделись года три, а то и больше. И если не встретимся до моего отъезда, то не увидимся уже никогда. Повисла тишина. Сонмин так и не смог вдохнуть полной грудью, потому что поделился не всеми печалям и обидами. Ему не хотелось рассказывать хену о том, как сильно он зол на Кюхена, которого не видел уже неделю. Этот маленький гад не появлялся целых семь дней, как и его друг. Только если Кю был причиной волнений для Сонмина, то Реук – для Йесона. Но Чонун тоже не хотел делиться своими чувствами и мыслями по этому поводу. Время приблизилось к обеду, и Йе уже собрался покинуть своего донсэна, чтобы поесть с Хичолем и заодно обсудить причину ссоры Хинима и Чонсу. Вдруг на глаза Чонуну попались вырезки из какого-то журнала с купонами. — Что это? — спросил он у Сонмина и указал на цветные бумажки. — Все собираюсь зарегистрировать на сайте промо-код, — пояснил младший. — Вдруг выиграю что-нибудь. Реук рассказывал, что выиграл билеты на поездку на вертолете, когда у его друга Хекджэ был день рождения. По его словам, было весело. Думаю, может, повезет, и я слетаю на Чеджу бесплатно. Там у океана такой свежий воздух… — Мин мечтательно прикрыл глаза. — А выиграть можно только какие-нибудь билеты? — Нет. Бывают дневные абонементы в фитнес-центр или ужин на двоих. В общем, всякие приятные вещички. — Тут не пишут, что именно ты можешь выиграть? — Гляжу, ты заинтересовался. Где халява, там и Ким Чонун, — Сонмин ехидно улыбнулся. — Нет. Но я не буду против бесплатного ужина, даже съем сразу за двоих. — А если выиграешь, как ты получишь эти билеты? — Что за допрос? Я еще не выиграл – откуда мне знать? В интернете просят указать свой адрес. Думаю, что по почте. — Это может быть интересно. Спасибо, Мин-а. Помахав рукой, Йесон отправился к Хичолю. Кажется, Сонмин подал ему отличную идею… Реук вернулся домой после очередного промывания мозгов Кюхена. Тот умудрился уснуть на вокзале, пока собирал мусор, и попал в полицию. Младшему повезло, что госслужащий оказался понимающим и разрешил Реуку забрать своего друга. Ре отвел Кю домой, по-дружески наорал на него и пообещал, что изобьет своим контрабасом, если тот не прекратит издеваться над собой. Кюхен в сотый раз попытался объяснить, что только так он хотя бы на время забывает о Сонмине. Убедившись, что донсэн уснул в своей кровати, а не еще где-то, Реук пошел к себе. Мать приготовила ужин и позвала сына. Родители Ре не обсуждали с сыном недавно вышедшую статью. И это было к лучшему. Реук просто не знал, как объяснить всю ситуацию, при этом не оставшись под домашним арестом еще на месяц. Наверное, где-то уже выпустили опровержение или сама редакция закрылась, испугавшись гнева «Ангелов». Или мать с отцом просто еще не знали, с кем на самом деле Реук уезжал на курорт. Ре решил довольствоваться тем, что пока все шло гладко. После ужина мальчик хотел уйти к себе в комнату, но отец позвал его. На секунду ему показалось, что сердце перестало биться, а воздух вокруг куда-то испарился. А вдруг отец сейчас нашел эту газету и все прочитал? Что же делать? Куда бежать? На ватных ногах Реук пришел к родителям и встал как вкопанный, ожидая своей участи. — Я сегодня разбирал почту… — медленно говорил мужчина, будто специально растягивал минуты мучения сына. — Тебе пришло какое-то письмо. Ты что-то заказывал? — Какое письмо? — испуганно спросил Ре, почувствовал, что воздуха стало намного больше. — Тут не указан адрес отправителя. Открой, и посмотрим. Надеюсь, тебе нечего от нас скрывать. Реук взял в руки конверт и принялся его открывать. Бумага не поддавалась дрожащим пальцем, и мальчик уронил письмо. Извинившись, Вук сел на колени, чтобы унять дрожь в ногах, и продолжил бороться со склеенной бумагой. Ощущение, что сейчас случиться что-то плохое, не покидало его. В конверте оказался билет в театр на оперный концерт и какая-то записка. Реук показал их родителям. Мама забрала записку и быстро прочитала. — Вукки, милый, тут говорится, что твой код оказался счастливым и ты выиграл этот билет, — женщина обрадовалась так, будто это она оказалась счастливицей. — Какой код? — недоумевал отец. — Я собираю купоны из одного журнала, — успокоившись, сказал мальчик. — Там разыгрываются призы. — И когда этот концерт? — уже более мягко спросил мужчина. — Завтра, в восемь вечера… — тихо сообщил Реук и опустил голову, даже не надеясь, что его отпустят. — Поздно, конечно. Что ж, иди, раз выиграл. Удача – капризная штука. Лови ее, когда предоставляется возможность. — Ре показалось, что он сейчас расплачется от счастья. — Я поглажу твой костюм. — Мать мальчика ушла в кладовку за гладильной доской. Всю ночь Реук не мог нормально уснуть, не веря своему счастью. Это было так не похоже на него — выигрывать где-то два раза подряд. Совсем недавно он боялся дышать, а тут такая удача. Подозрительно, но до жути приятно. Послав к черту свою паранойю, Реук закрыл глаза и проспал все утро. Ближе к вечеру он надел свой выглаженный костюм с жилетом и тонкой рубашкой. Именно сегодня волосы ни в какую не хотели принимать нормальную форму, отчего Реуку пришлось два раза мыть голову. Где-то час он пыхтел у зеркала, приглаживая торчащие сзади прядки и челку. Наконец, нечеловеческими усилиями он добился того, что стал выглядеть как приличный человек, часто посещающий театры. Часы пробили семь, когда Реук вышел из дома. Хоть на улице было достаточно холодно, а тонкая рубашка и куртка особо не грели, тратить деньги на транспорт не хотелось, поэтому Вук пошел пешком. Уже стемнело. Деревья скрипели под напором небольшого ветра. Картина улицы напомнила тот самый вечер, когда Ре возвращался из школы. Но сейчас он почему-то не боялся. Его наполняло чувство, будто в любой момент его спасет тот самый незнакомец. Даже появилось ощущение, что кто-то идет по параллельной дорожке, скрытой за деревьями. В темных ветвях Реуку на мгновение показалось что-то красное. «Ты шизофреник, приятель. И параноик. Смирись уже», — сказал мальчик сам себе и продолжил свой путь. На этой опере собралось не очень много зрителей. Реук заметил, что ему досталось VIP-место, что только усилило подозрения насчет этого выигрыша. И все прояснилось, когда сначала он сидел один в целом секторе, а перед началом концерта к нему присоединился Чонун. Нет, Ре не параноик, а удача и правда довольно редко сопутствовала ему. — И к чему этот спектакль? — устало спросил мальчик, глядя куда угодно, только не на сидевшего рядом молодого человека. — Что это? — удивленно прошептал Йесон и стал озираться по сторонам. — Что за прекрасные звуки? Неужто ангелы напевают мне свою божественную мелодию? — Да Вы просто Бог пикапа, — съязвил младший. — Долго репетировали? — Ты не отвечал на мои звонки. Как я еще мог увидеться с тобой? Я не утверждаю, что не заслужил такого отношения, но ты даже не предоставил мне возможность объясниться. — Йесон-шши, — Чонуну стало невероятно тепло от этого обращения, — скажите, почему я для Вас так важен? Зачем так цепляться за меня? В Корее полно других парней. — Парней полно, но ты такой один. Я не знаю, как это объяснить… Ты просто нужен мне, иначе я совсем утону в своей грязи. — Раз уж пригласили, почему бы не послушать? — Реук сразу посмотрел на сцену, чтобы не было заметно его смущение. — Действительно… — Йе улыбнулся. — Здесь выступает моя любимая певица. У нее сильный и чувственный голос. Думаю, тебе тоже понравится. Постановка была печальной. Несчастная любовь, страдания, мысли о смерти и о всеобщем рабстве – все в духе Ким Чонуна. Но у девушки, исполняющей главную роль, действительно был потрясающий голос. От одного только звучания на глаза наворачивались слезы. Бесчисленное множество раз Реук представлял, как бы он выступал на сцене. Во снах он часто видел наполненные зрителями залы и виднеющиеся среди толпы знакомые лица Кюхена и Хекджэ. Все поражены пением вокалистов, но эти два парня громче всех аплодируют простому музыканту. Увы, этим снам было не суждено сбыться. Реук уже вырос, чтобы понять, что детские мечты остаются детскими мечтами. После концерта Чонун предложил Реуку прогуляться. Тот согласился, не волнуясь о родителях, ведь они уже наверняка легли спать. — Давай договоримся, — предложил Йесон, пока они шли к парку. — Я расскажу тебе свою историю. Если тебя она тронет, то ты простишь меня; если нет, то… меня уже ничто не оправдает. — Хорошо. Темные улицы освещались яркими фонарями ночного города. Свет падал на снег, придавая ему волшебное сияние. Парк освещался не так хорошо, как шумный центр, но и в этом можно было найти свое очарование. Чонун сел на одинокую скамейку под фонарем и задумался. Реук присел рядом и стал ждать, когда Йе заговорит. Вуку не терпелось услышать эту самую историю. — Откуда же мне начать? — спросил старший будто у самого себя. — Я начал писать где-то в пятнадцать. В то время я болел идеями о совершенном мире без зла и насилия. Мне вдохновляло почти каждое событие. Все картины, рождающиеся в сознании, были красочные и яркие, наполненные жизнью. Чонсу-хен иногда ругал меня за то, что я слишком фантазировал, ведь реальный мир был не таким прекрасным, каким я его изображал. Казалось, что я не видел действительности и жил в своих мечтах. Нет, я знал, что окружающий мир очень грязен и жесток, но отказывался это принимать. Я полагал, что если показать людям хотя бы модель этого идеального мира, то они прекратят совершать преступления и претворят мою утопию в жизнь. С такими мыслями я написал свои две повести и первые три романа. — Чонун замолчал и посмотрел на Реука, словно прося разрешения говорить дальше. — Да, я заметил это. У меня есть специальные издания этих романов. — Когда я учился на втором курсе в университете, то всерьез задумался о том, что нужно напечатать мои книги. У меня были только черновики и желание, чего явно не хватало для издательства. Поэтому я отложил это дело и занялся журналистской практикой, черкая мелкие статьи за скромную плату в дешевой газетке. После окончания университета Чонсу-хен недолго проработал в школе, так как ему выпала возможность уйти в министерство образования, которой он с удовольствием воспользовался. Тогда, чтобы не доставлять ему проблем, мы придумали мне псевдоним «Йесон», под которым я продолжил писать статьи. После я нашел себе неплохую, как мне показалось, подработку и накопил на издательство первой книги. Мои друзья настолько привыкли называть меня Йесоном, что предложили мне печататься под этим же именем. С тех пор Йесон ассоциируется у них с тем милым мальчиком, который видел красоту во всем. И этому мальчику суждено было влюбиться… в другого мальчика. — Реук никак не отреагировал и продолжил внимательно слушать. — Это был очаровательный музыкант. Он часто играл на гитаре в парке. Йесон жил одним лишь желанием хотя бы взять его за руку. Он рассказал об этом друзьям и попросил дать совет. Сонмин был еще более неопытный, а вот Хичоль-хен и Чонсу-хен чуть ли не хором твердили, что нужно во всем ему признаться и не скрывать своих чувств. Йесон написал записку с признанием в любви этому парню и через знакомых передал. Тот попросил о встрече. Когда Йесон пришел в назначенное место, то понял, что над ним жестко пошутили. Вместо того парня там оказались его друзья. Они отчетливо читали каждое слово в записке и громко смеялись. В тот день Йесон понял, что если открывать людям душу, то с большой вероятностью в нее плюнут. Он верил в свою утопию и отказывался принимать реальные вещи, из-за чего горько пожалел. И убедился, что из-за сказок люди становятся наивными, каким был он. Он стал предметом насмешек для всего курса. Когда родители узнали об этом, отец пообещал, что в армии эта дурь выбьется, а мать предложила сходить к доктору. Только брат сказал мне тогда, что при любых обстоятельствах я всегда буду его хеном. После всего этого я ушел из университета в армию, так и не окончив его. И там я уже написал совсем другую книгу, о другой стороне жизни. В ней молодой парень пытался избежать своей участи стать картонкой и ушел из этого мира в другой, где он был совсем один. Этот парень – я. С горечью приняв свое поражение, я закрылся в себе на долгие годы. Даже сейчас мне трудно говорить об этом, ибо кажется, что в любой момент я снова услышу этот злорадный смех. Я попросил тебя называть меня Йесоном, потому что это дает надежду, что он еще живет где-то глубоко во мне. — История Йесона трагична… Но я думаю, что история Чонуна еще печальней. Он был вынужден прятаться из-за страха, что ему снова сделают больно. — Благодаря тебе, Реук-а, я понял, что эти имена – лишь маски, которые скрывают мою истинную сущность. Как бы я ни называл себя, в какой бы цвет ни красил волосы, я всегда остаюсь собой. Ре улыбнулся и поежился от холода. Чонун предложил поменяться куртками, ибо сам он редко мерз. Конечно, куртка маленького худого мальчика на нем немного не сошлась, зато Реук быстро согрелся. — Я не хочу домой, — признался младший, разглядывая пустующую лавочку вдали. — Могу предложить тебе покататься на мотоцикле. — Это опасный вид транспорта. — Брось. Дороги сейчас пустые. Йесон взял младшего за руку и повел в сторону стоянки. На дорогах и правда почти не было машин, лишь изредка проезжали такси и грузовые автомобили. На стоянке рядом с редакцией Чонуна был припаркован его мотоцикл. Реук не обнаружил защитных шлемов и немного запаниковал. — Что насчет безопасности? — нервно спросил он у старшего. — Шлемы дома. — Но Ваш дом совсем далеко… — Ре примерно представил местоположение той остановки. — Верно мыслишь, — разобравшись с сигнализацией, Чонун удивленно посмотрел на Реука. — Что? — Вы псих. — Йе засмеялся. — Правда. Ваша мама не зря посоветовала Вам сходить к доктору. Но дело вовсе не в Вашей ориентации, а в психическом расстройстве! — Все будет в порядке. Ты не доверяешь мне? — Причем здесь доверие? Вы предлагаете мне покрасить асфальты Сеула своими мозгами! — Йесон протянул мальчику руку. — Наверное, я еще больший псих, раз соглашаюсь… Чонун посчитал, что подальше от центра трасса более безопасна и отвез Реука туда. Там он уже коротко объяснил, как управлять мотоциклом, и предложил Вуку самому немного поводить. Тот, конечно, отказался, но посмотреть на дорогу спереди ему хотелось. Спина Йесона загораживала этот прекрасный вид. Йе попробовал устроиться сзади, сохранив при этом позицию водителя. Неудобство доставляли только короткие руки, а в остальном все было прекрасно. Опасно, учитывая то, что они оба были без защиты, но Реук доверился Чонуну, а Чонун — своему водительскому опыту. — Это сумасшествие… — прошептал Ре, накрыв ладонями руки Йесона на руле. — Не то что бы от сильных чувств, но знаете, если Вы разобьетесь, я умру вместе с Вами, потому что абсолютно не представляю, как потом объясняться с моими родителями и Вашими друзьями. — Это самые прекрасные слова, которые я когда-либо слышал. Давай достигнем края света. Горячее дыхание Чонуна обжигало шею Реука, отчего интерес младшего к происходящему только возрос. Внутри всю забурлило от желания почувствовать порыв ветра на своем лице, увидеть, как стремительно приближались объекты, которых еще несколько секунд назад не было видно. В эти минуты казалось, что неверны сразу два положения из основных сфер науки: о том, что Земля круглая и горизонта невозможно достичь, и о том, что раз у людей нет крыльев, то они не умеют летать. Сейчас Реук был готов поспорить с любым ученым. Потому что на огромной скорости эта линия вдали казалась ничем иным, как очередная преграда, которую человек поставил сам себе. Он убедил себя, что никогда не сможет достигнуть ее, и поэтому даже не пытался. Но Ре верил, что если сейчас он сделает невозможное, то взлетит подобно птице высоко в небеса. — Я лечу, Йесон-шши! — крикнул Реук, широко раскинув руки. Время у зеркала было потрачено впустую, ибо от той прически не осталось ничего. — Это нереально! — Все возможно, Реук-а, — произнес прямо перед ухом младшего Йе. — Нужно лишь открыть дверцу клетки. Ре понял, что все это время ему мешал страх. Он боялся родителей, общественного мнения, неизвестности и неопределенности. И медленно шел к тому, чтобы стать обыкновенной картонкой, каких полно вокруг. Но сейчас, стремясь вместе с Чонуном к краю света, он почувствовал прилив веры в то, что детская мечта все же может осуществиться и простой музыкант услышит аплодисменты своих друзей. Неважно, как все обернется в дальнейшем, ведь это все бессмысленные ограничения. Пора открыть дверцу клетки. И ощутить долгожданную свободу.