Двухполярный мир

Реук дошел до станции метро и резко остановился, услышав шаги позади себя. Судя по звукам, это определенно был не Кюхен. Торопливую походку своего друга он узнал бы в любом случае. Кроме него, пойти за Реуком мог только один человек. И этот самый человек не стал приближаться, а тоже остановился. Все то время, что Ре терзали догадки и бесконечные вопросы, он делал точно так же: просто шел рядом и не переступал невидимую границу, которую сам же провел в своем сознании. Реук постоянно чувствовал его присутствие рядом и в мыслях заклеймил себя полнейший кретином из-за того, что не смог догадаться раньше. — Не могли бы Вы оставить меня, Йесон-шши? — тихо попросил Реук. — Я хочу прогуляться наедине с собой. — Не могу, — отозвался Чонун. Но не приблизился, сохраняя дистанцию. — Я не оставлю тебя одного сейчас. Прогоняй как хочешь. — У меня нет настроения на разговоры. — Ре натянуто улыбнулся, но Чонун все равно не увидел этой улыбки, поскольку все так же стоял на месте. — А Вы не любите тишину. — И ты единственный, кто знает истинную причину моей ненависти к ней. Не дай ей овладеть тобой. Реук-а, я просил тебя не молчать не потому, что ненавижу тишину, а потому что не хотел, чтобы ты страдал от этого. — Что ж, — Реук наконец повернулся лицом к собеседнику и с маленькой искоркой злости глазах посмотрел на него. На его безразличном лице стали появляться хоть какие-то эмоции. — Может, настала Ваша очередь бороться с тишиной? Я устал говорить, Йесон-шши. Ответьте лучше Вы, почему столько времени притворялись, что не встретили меня тем вечером? Что за преступления, в которых Вы решили сознаться? И почему делаете это ради меня? — Глаза Ре заслезились. — Вы думаете, что можете просто так взять и сесть в тюрьму, потому что какой-то ублюдок нашел мой пиджак и прошел в нем через дежурного в школу? Как я должен к этому отнестись? Ответьте! — Чонсу был прав, что без полиции мы не справимся. Если бы я не предложил себя в качестве награды, детектив ни за что не согласился бы помочь нам. Я не позволю обвинить тебя в том, к чему ты не имеешь никакого отношения. — Чонун сделал шаг навстречу мальчику. — Если ты хочешь узнать, я расскажу тебе обо всем, но не здесь и не сейчас. Однако и ты должен понимать, что это может в корне изменить твое представление о Ким Чонуне. Я не хочу быть для тебя хорошим или плохим человеком, Ким Реук. — Йесон усмехнулся, опустив взгляд на землю. — Если я стану для тебя хорошим, то мне будет больно прощаться с тобой, потому что сейчас у меня только два пути: либо за решетку, либо заграницу. И ни там, ни здесь тебя не будет рядом. Если я стану для тебя плохим, то ты не захочешь меня больше знать и исчезнешь из моей жалкой жизни навсегда. А без тебя мой мир снова превратится в картонку. Вот почему я молчал. Прости мне мой эгоизм... — Вы спасли мне жизнь, Йесон-шши. Дважды. Думаете, после этого сможете вот так просто стать плохим? — Мою ты спасаешь постоянно. — Чонун подошел вплотную к Реуку и схватил его за плечи. — Ты даже представить себе не можешь, какой она была раньше. Я пообещал Чонсу, что сближусь с тобой только ради того, чтобы ты помог мне растащить по разным углам Сонмина и Кюхена, но солгал ему. Я соврал своему самому любимому хену, ради которого был готов пойти на все, потому что полюбил тебя сильней. — Реук стал нервно оглядываться по сторонам, считая прохожих, которые невольно стали свидетелями этого внезапного признания, но многие просто шли куда-то, погрузившись в собственные проблемы. — Да мне плевать, что они скажут. Меня волнуют только твои слова. Теперь скажи ты, что я должен сделать: уйти или остаться с тобой? Реук ненадолго призадумался, что могло бы стать подходящим ответом. Он искренне верил, что ничего более ошеломляющего, чем обвинение в поджоге, случиться не могло, но, оказалось, Ким Чонун знал толк в том, как застать человека врасплох. Любил ли Реук его? Да. Но какой частью своего сердца? Так уж получилось, что пришлось делить эту любовь между писателем, неизвестным супергероем и родственной душой, которую он нашел в называющем себя Йесоном человеке. После самого непринужденного в жизни Чонуна молчания Реук посмотрел в его темные бездонные глаза, полные искреннейших чувств. — Прошу, поймите меня, ведь больше никто в этом мире не сможет сделать это лучше Вас. Я уже давно люблю и красноречивого Ким Чонуна, и сладкоголосого незнакомца из темного переулка, но случилось так, что именно Йесон стал самым главным безумием в моей скучной жизни. Если он перестанет играть в маскарад и покажется полностью, то пусть остается. — Спасибо тебе, Реук-а. — Чонун радостно улыбнулся и достал телефон из кармана, чтобы посмотреть на время. — Мне сейчас нужно бежать на работу, чтобы уладить некоторые вопросы. Вечером мы можем снова встретиться и чем-нибудь заняться, если ты не против... — Реука настолько смутили эти слова, что он невольно открыл рот, покрываясь румянцем. — Нет, я не... Я имею в виду, посмотреть фильм или сходить куда-нибудь. Сейчас все на взводе, нужно это как-то отрегулировать. Если ничего не случится, я позвоню через несколько часов. И обязательно расскажу все. Обещаю. Реук кивнул и, получив кивок в ответ, уже развернулся, чтобы спуститься в метро, но вдруг вспомнил о своем друге и еще одном беспокойстве. — Йесон-шши, — вдруг снова обратился он к Чонуну, вызвав у того легкое удивление. — Если Вы хотели растащить их по углам, не проще ли было рассказать, что Сонмин-шши женат? — Теперь настала очередь Йесона быть ошеломленным. В какой-то момент он даже поймал себя на мысли, что не мог произнести ни слова. — Если рассказать Кюхену сейчас, то он просто сойдет с ума. Не поймите неправильно, ведь он все еще мой друг, за которого я переживаю. — Если бы ты просил у меня совет, то я бы сказал, что это их личные дела и лучше не соваться в них, — сказал Йесон низким голосом, что делало разговор еще более напряженным. — Последние десять лет Сонмин усложняет себе жизнь, извращаясь при этом как только можно, но я надеюсь, что сейчас он нашел то, что искал, и ему не составит особого труда объяснить все Кюхену. Если не сможет, то, вероятно, им все же будет лучше разойтись по разным углам. — Согласен с Вами. Буду ждать звонка. — Помахав рукой, Реук все-таки спустился в метро. Чонун лишний раз подтвердил все догадки, а это означало, что в любое время его донсэн мог выкинуть все что угодно. *** Кюхен вышел из зоомагазина будто бы другим человеком. После такой терапии все плохое словно испарилось из его жизни. Ему очень хотелось забрать к себе домой всех этих зверей, но он прекрасно понимал, какая эта ответственность, и пока морально не был готов заводить даже котенка. «После поступления», — думал он, оставляя подошвой ботинок на снегу следы. Он уже вообразил, как будет приходить после пар в свою собственную квартиру, где его будут ждать две собаки, одна кошка, обязательно хорек и, может быть, кролик. Почему-то воображаемая квартира уж слишком напоминала квартиру Сонмина: в спальне кровать с белым бельем, в гостиной мягкий коврик, на котором можно поваляться, а с кухни тянется запах свежесваренного кофе. Ведь они оба любят кофе. Сам Сонмин, наговорившись с другом, тоже вскоре вышел на улицу. Как обычно, он улыбался, поднимая настроение прохожим. Кю резко вернулся в свое привычное состояние недовольного мальчишки, осознав, что хен улыбался всем, а не только ему. Дурацкое чувство ревности. Чем они заслужили? Кюхен засунул руки в карманы и отвернулся от Сонмина, чтобы не портить своим хмурым лицом ему настроение. Если бы он мог это контролировать, то никогда не показывал бы ему свое плохое настроение, вызванное глупым чувством собственности. Но Сонмин все равно заметил это. Действия силы животных хватило ненадолго. — Как ты? — спросил он, подойдя поближе к Кю. — Что-то снова случилось? — Случилось, — чересчур серьезным тоном сказал Кюхен, вызвав некое беспокойство у своего хена. — Я родился придурком. И беда в том, что не могу это исправить. — Все мы неидеальны, — с облегченным выдохом произнес Сонмин. — От тебя я меньше всего хочу это слышать... — Кю-я, хватит пороть чушь. Я и так на иголках сижу, а тут еще... твои иголки! — Мин наигранно надул губы. Сил развлекать этого невозможного ребенка уже не хватало. — Пожалей мою нервную систему, ведь мне еще к экзаменам тебя готовить. — Может, хватит строить из себя жертву? Я не прошу меня терпеть! Если я такой плохой, то почему ты еще здесь? Иди к своим идеальным друзьям! — Кю ненадолго вспыхнул, но уже через мгновение почувствовал неимоверный стыд. — Кюхен-а, если ты хочешь покричать, то уйди куда-нибудь в лес и хоть голос срывай там, — спокойно сказал Сонмин, абсолютно не изменившись в лице, будто пропустил мимо ушей излишнюю фамильярность. — Я понимаю, что ты нервничаешь, но наезд на меня тебе не поможет. Мы ведь можем нормально поговорить, без повышения тона. — А что тогда ты заладил со своими иголками? — обиженно спросил Кю без излишней экспрессии. — Да потому что только я найду к тебе подход, ты снова начинаешь ядом плеваться. Не хочешь мне рассказывать, что произошло — не рассказывай. Я не давлю на тебя. Но только не надо потом выставлять меня виноватым. Если проблема все же во мне, то так и скажи. — Нет в тебе никакой проблемы... — Кюхен замолчал в надежде, что этот бессмысленный диалог закончится, но Сонмин все еще смотрел на него, требуя хоть каких-то объяснений такого странного поведения. — Почему этот твой друг меня знает, а я его — нет? Я даже представить себе не могу, сколько у тебя их. Меня всего ты знаешь вдоль и поперек, но я о тебе — абсолютно ничего! Как зовут твоих родителей, где они живут, сколько им лет, есть ли у тебя братья или сестры — ничего! Если бы не Чонун-хенним, я бы даже не узнал, когда у тебя день рождения! — Потому что ты никогда не спрашивал. — Сонмин усмехнулся от глупости претензий. — И что, думаешь, получив ответы на эти вопросы, что-то узнаешь обо мне? — Чем больше я слушаю твоих знакомых, тем больше мне кажется, что мы вообще не знакомы, — признался Кюхен и почувствовал облегчение. Хоть чувство, что что-то еще оставалось нераскрытым, не покидало его. — Кюхен-а, ни один мой друг в этой жизни не знает меня так, как ты. Даже не так... — Мин выдержал небольшую паузу в своих словах, чтобы их смысл никак не прошел мимо Кю. — Ни один мой друг не понимает меня так, как ты. А для меня это очень важно, потому что я столько лет жил, оставаясь не понятым другими. — Почему ты все пытаешься себе объяснить? — недоумевал Кюхен. — Даже нашу тонкую связь ты стараешься поместить в рамки какой-то логики. Почему ничто не может случиться просто так? — Потому что всему на свете есть объяснение, — холодно ответил Сонмин, показывая всем своим видом, что был готов завершить разговор. Вдруг Кю вспомнил его кабинет, в котором было множество научных книг и гитара. Хен никогда не говорил ему о своем увлечении музыкой. Сказанные однажды слова полились водопадом на Кюхена. «Кобейна любил, когда-то». «Сейчас, чтобы послушать песню, достаточно просто знать ее название». «Знаешь, такие кассеты для магнитофона». Все это было когда-то давно, а сейчас Сонмин забросил свое увлечение. Это означало, что он не всегда был таким. — Тогда как ты объяснишь наши ссоры, если мы понимаем друг друга? Да нас нельзя оставить друг с другом надолго, потому что мы начинаем ругаться, как делаем это сейчас! — Потому что ты упрямый как баран. — Только Кю хотел возразить и ответить колким высказыванием, как Сонмин тут же продолжил: — И я упрямый. Нам обоим сложно подстроиться друг под друга, потому что всю жизнь другие подстраивались под нас. Поэтому нам надо либо перестать гнуть каждому свою линию, либо начать гнуть их в одну сторону. Мы ругаемся не потому, что мы разные, а потому, что одинаковые. И у обоих сложный характер. — И что, ты хочешь, чтобы я после всего этого просто с тобой согласился? — Нет. — Сонмин помотал головой и улыбнулся. — Я встретил этого барана, привязался к нему, но не имею права заставлять его не быть упрямым. Розы без шипов очень нежные, но они изувечены. — Лирика делает твой образ еще более приторным, так что давай без поэзии, — махнул рукой Кю, чувствуя небольшое смущение из-за такого сравнения. — А вот тебе немного поэзии не помешало бы. — Мин взял Кюхена под руку и повел к машине. — Давай сначала выпишем и передадим в руки родителей Шивона и Хекджэ, а потом продолжим нашу развлекательную программу. — Развлекательную? — недоумевающе переспросил Кю. — Я, может, и хочу быть строгим хеном для тебя, но твои истерики отнюдь не приносят мне никакого удовольствия. «Наверное, все-таки понимаем друг друга, — думал Кюхен, уже пристегиваясь ремнем безопасности. — С Реуком я бы еще в первые секунды разговора разругался». Действительно, Сонмин будто чувствовал, когда нужно надавить и получить информацию, а когда просто позволить всему идти своим чередом. Однако на эмоциях Кю не контролировал себя, поэтому боялся сказать что-то не то. Однажды он уже ударил хена по слабому месту и до сих пор чувствовал вину за это, поскольку все время казалось, что эти слова не исчезли сами по себе — они все еще кружили над головами. Шивона родители забрали без лишних вопросов, лично поблагодарив Сонмина и попросив передать благодарность Ким Чонуну за его спасение. Но вот Хекджэ не особо был рад приезду матери, поскольку они все еще были в ссоре из-за его постоянных выходок. Он понимал, что это перемирие не продлится долго и в скором времени ему снова придется ночевать у кого-нибудь из друзей. — Я ведь могу остаться у тебя, если что? — спросил он у Кюхена, уже надевая куртку, чтобы выйти из теплой больницы на улицу, пока его мать пыталась сунуть Сонмину деньги за услуги. — У родителей Шивона и Реука всегда возникает много вопросов по этому поводу, а твои самые либеральные в этом плане. — Да, но... — Кю призадумался на мгновение. — Я не знаю, буду ли сам ночевать дома. — Трахаться идешь? — Хек хитро прищурил глаза. — Что? Нет! Я... Мы... Мы не в тех отношениях. К тому же, мне нужно готовиться к вступительному экзамену. Поэтому мы будем учиться, скорее всего. — Да ну, — махнул Хекджэ рукой и направился в сторону выхода. — Я-то уж думал, что вы там во все позах... А ты все еще девственен как ручеек, тихо протекающий по вершине Альп. — Ты несешь чушь, — фыркнул Кю, направляясь вслед за старшим. — По вершине Альп не текут никакие ручейки. Ты в курсе, что там совсем другое давление? — Я не знаю, какое давление на вершине Альп, но вижу, что в твоих штанах оно зашкаливает, когда ты остаешься наедине со своим прекрасным учителем. Поэтому будь осторожен, Кюхен-а. Не сожалей потом. — Спасибо за дельный совет, — съязвил Кюхен и обнялся с другом на прощание. Сонмин, убедив родителей Хекджэ, что он никогда не брал деньги за свою работу и не собирался изменять своим привычкам, вернулся к Кюхену. За это время у него так и не появилось никаких идей насчет времяпровождения. Для прогулки на улице было достаточно холодно, на мероприятие в день проведения достать хорошие билеты — проблематично. От идеи сходить в кафе Сонмина отпугивало недавнее отравление. А отправлять Кюхена в школу посреди дня уже не имело смысла. Наверное, это даже ухудшило бы эмоциональное состояние Кю, поскольку сгоревшая часть здания напомнила бы ему о произошедшем. Несмотря на его спокойный вид, Сонмин чувствовал, что состояние Кюхена было крайне нестабильным. — Ты придумал, чем мы займемся? — спросил он у младшего. Кю про себя отметил, что если бы Хекджэ был рядом сейчас, то не оставил бы этот вопрос без комментария. — Нет, но... Расскажи мне про гитару. Почему ты не играешь? — Это очень долгая и трагичная история. — Вдруг голос Сонмина стал слишком печальным. — Музыку я тоже, как ты мог заметить, забросил. Даже не знаю, что сейчас модно. — Но ты ведь обещал включить Кобейна на магнитофоне, — очень кстати вспомнил Кюхен. — Ах, точно... Тогда поехали домой. Оказавшись в квартире Сонмина, Кюхен по-хозяйски разулся и поставил ботинки рядом с другой обувью, но Мин почти сразу же унес их в ванную, чтобы помыть. Наверное, к этому можно было привыкнуть, но по истечении долгого времени. Кю закатил глаза и стал раздеваться. Вдруг он заметил след чьих-то сапог у полки с обувью, будто кто-то сюда заходил совсем недавно, но хозяин квартиры два дня подряд ночевал у него, да и не в стиле Сонмина было натоптать и не помыть за собой, даже если он успел забежать домой перед встречей с детективом. «Может, кто-то из хеннимов приходил? Они же знают код от двери...» — думал Кюхен, вещая пальто на крючок. — Кю-я, покопайся в шкафах и найди магнитофон, — кричал ему из ванной Сонмин. — И принеси плед на балкон. Он на кухне. Потрясенный очередным открытием, Кюхен пошел на кухню и действительно обнаружил там дверь на балкон, которую до этого момента он принимал за окно. С каждым разом Кю находил что-то новое в этом доме и не переставал удивляться. Лоджия с панорамным остеклением так и манила расположиться на полу с чашкой горячего кофе и любоваться видом на закат. Так не похоже на Сонмина. Очутившись в гостиной, Кю стал думать, куда Мин мог спрятать магнитофон. Если эту вещь он использовал раньше, а сейчас уже забросил, то он вряд ли оставил бы ее на видном месте. Сонмин обожал придерживаться логики, поэтому магнитофон точно был не в шкафу, где стояли сувениры и фотографии, и не в кладовке, где хранились медикаменты, а вот где-нибудь в рабочем кабинете, за дверцей книжного шкафа вполне разумно спрятать его. Кюхен быстрым шагом направился в сторону кабинета и ничуть не удивился, обнаружив магнитофон именно там, где и рассчитывал его увидеть. — Слишком предсказуемо, — усмехнулся он. — И это ты называешь «Понимаем друг друга»? Да любой дурак догадается. На той же полке лежали кассеты и даже виниловые пластинки. Кю, конечно, знал, что хен родился в доисторическую эпоху, но чтобы настолько... Кюхен нашел в спальне пуфики и в шкафу с бельем — плед. Ему хотелось создать такую уютную и даже немного романтичную атмосферу, чтобы насладиться каждой минутой проведенного времени. Он все еще чувствовал вину за сегодняшнюю истерику, хотя Сонмин так старался отвлечь его от мыслей о пожаре, полицейском и Реуке. Поэтому Кю строго наказал себе провести этот день и вечер без капризов, подавляя в себе все позывы «колоться иголками» и «плеваться ядом». Сонмин уже помыл все, что только можно было помыть, и стал варить кофе. За столько лет любви к этому напитку он научился его делать настолько вкусным и ароматным, что позавидовал бы любой бариста. Он даже и не заметил, как Кюхен проскочил мимо него прямо на балкон и стал обустраивать там местечко. Разлив кофе по чашкам, Сонмин пошел к Кю и приятно удивился, что он все-таки нашел магнитофон и кассеты и даже додумался притащить пуфики. — Смотри, хен, — Кю подскочил к Сонмину с целой стопкой кассет, — я нашел у тебя Nirvana, Depeche Mode, Bon Jovi, Kiss и даже Roxette. А ты говорил, что не питаешь страсти к року. У тебя там даже пластинки Scorpions есть. — Забавно, я совсем не помню, что у меня там лежит. — Мин смущенно улыбнулся и поставил чашки на пол рядом с пуфиками. — Надо удлинитель сюда протянуть. Раньше о беспроводных устройствах мы могли только мечтать. — Я так хочу все это послушать, — совсем не скрывая восхищения, признался Кюхен. — Правда, текста не пойму. — Раньше, — рассказывал Сонмин, включая магнитофон и настраивая его после долгого бездельного лежания в шкафу, — я так сильно увлекался этим всем, что даже завел себе толстый блокнот, куда записывал тексты всех своих любимых песен: оригинал, транслит и перевод. — Мин засмеялся, вспомнив себя в те времена. — Я сидел в библиотеке с английским словарем и переводил каждое слово, чтобы ничего не упустить. Было уже поздно, библиотекарь выгонял меня, а тогда новые словари не давали на руки домой. Сейчас я уже мало что помню из этих песен. Даже звучание может показаться мне незнакомым. Меня так это вдохновляло... Раньше, если что-то меня интересовало, то я не мог успокоиться, отыскивая любую мелочь и выписывая ее себе в тетрадь. Я не знаю мировую историю, но если ты меня спросил бы тогда про падение Римской империи, я бы тебе рассказал все до малейшей детали. Не знаю, почему она меня так заинтересовала, но я собрал столько материала, что мне его хватило бы на диссертацию. Эта одержимость доводила меня до истерик: когда я увлекся космосом в средней школе, то плакал, потому что ничего не понимал в физике. Осознание того, что я мог чего-то не знать, нагоняло на меня такую апатию, что хотелось умереть. А знаешь почему? — Кю помотал головой, отпив немного кофе. Из магнитофона раздался голос Кобейна. — Чонун, зараза, был в старшем классе и знал больше, чем я. А я так не хотел ему уступать в этом... Я хотел быть лучше, умнее его. Ты можешь меня обвинить в том, что мной овладевало тщеславие и гордыня, но я в оправдание скажу, что мне действительно было это интересно. Музыка, космос, география, античность, ботаника — я всем этим увлекался, а ботаника привлекает меня и по сей день. — Сонмин сел на пуфик и накрыл ноги пледом. — Вот я и рассказал тебе немного о себе. — У меня такое ощущение, что нового я ничего не узнал, — признался Кю. — Твоя дотошность и педантичность иногда поражает. И я завидую, потому что сам не могу настолько погрузиться во что-либо. Но... Ты действительно плакал, когда не мог понять физику? — Кюхен поймал себя на мысли, что вообще не мог представить себе плачущего Сонмина. — Да. Но потом отец как-то раз увидел это и наорал на меня. Он вбил мне в голову, что слезы делают меня слабым, безвольным трусом. Хотя я так не считаю, но... Это сложно объяснить, прости. — Я понял тебя. Какое-то время они молчали, просто слушая музыку. Сонмин снова будто с головой погрузился в нее, но теперь Кюхен понимал, отчего это происходило: Мин вспоминал себя в подростковые годы. Кю тоже нравилась музыка прошлых лет, от которой веяло теплом ушедшего времени, но минус этой музыки был в том, что большинство исполнителей сейчас не могли выпустить новый альбом. Курт Кобейн был отличным тому примером. — Так почему ты бросил игру на гитаре и единоборства? — спросил Кюхен, когда вид Сонмина стал менее задумчивым. — Занимаясь единоборствами, я понял, что исследовать человека намного интересней, чем причинять ему боль. — Мин пожал плечами. — Хотя там было очень много потрясающих вещей. Мы познавали себя, философию борьбы... Любой скажет тебе, что там в первую очередь учат миру, а не войне. Но где-то уже было сказано: «Воевать ради мира то же самое, что трахаться во имя девственности». Эта философия мне намного ближе. — Потрясающе сказано. Особенно под песню с названием «Rape me». — Ироничное высказывание рассмешило Сонмина. — У этой песни интересный текст, — с улыбкой на лице сказал он. — Я уже точно не помню, но что-то там есть такое, что мне очень сложно было понять. Я очень редко понимаю такие аллегории, метафоры, или как они называются. Поэтому не люблю их, хоть и использую сам их иногда... — Ты так искусно уходишь от ответа на самый главный вопрос, — перебил Кю старшего, чувствуя легкую раздражительность. — В детстве мама отдала меня в музыкальную школу, — после недолгой паузы заговорил Сонмин. — Из всех моих увлечений отец одобрил именно это и даже подарил мне гитару. Именно она стоит у меня рядом с книгами. Меня это так вдохновило, что я готов был покорить хоть весь мир. Был у меня один знакомый в школе, такой милый и спокойный парень, очень одаренный, еще и с красивым голосом, но мы не смогли почему-то подружиться. Просто не сошлись характерами. И мой друг... Я не хочу называть его имени, потому что не знаю, как он отреагирует на то, что я рассказываю его историю. Но ты можешь догадаться, кто это. В общем, он влюбился в него. Отчего-то меня все это так воодушевило, и я сказал, что могу передать этому знакомому письмо моего друга. Я был убежден, что тот парень — хороший человек, что даже если он не понимает такую любовь, то откажет вежливо. Но за красивым голосом и милой улыбкой скрывался самый последний подонок. Он унизил моего друга и опозорил его. Родители друга тоже это не одобрили. В то время, глядя на его такое шаткое психическое состояние, я так боялся, что он может наложить на себя руки... Алкоголь, наркотики, беспорядочная половая жизнь — да плевать мне на это. Я боялся, что однажды проснусь, а его уже не будет на этом свете. Он закрылся в себе и до сих пор испытывает трудности в общении с людьми, боится им раскрываться. И все это из-за меня. Из-за меня он его встретил, я передал это чертово письмо... — Мин закрыл глаза, чувствуя боль от этих воспоминаний. Он думал, что со временем станет легче, но картинки из памяти все еще ранили больнее ножа. — Конечно, я убрал далеко эту гитару, чтобы не напоминать себе лишний раз о тех днях, когда я ночью просыпался в холодном поту и звонил хену, чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Я до сих пор чувствую себя виноватым, хоть он и не винит меня и никогда не винил. — И правильно делает. Ты же не виноват, что люди прячут за красивыми масками гнилые души. На твоем месте я бы тоже попытался их познакомить. — Кюхен ненадолго задумался. — Мне тебя жалко даже больше, чем твоего друга. Он смог это пережить и двигаться дальше, а ты до сих пор чувствуешь себя виноватым и даже бросил любимое хобби. — Он не живет дальше, Кю-я. Он уже не такой... — Если ты про Чонун-хеннима, то у него нет проблем с общением. Ты просто не видел, как тошнотно они воркуют с Реуком. А я однажды стал свидетелем, так блевать хочется до сих пор. — В таком случае, я рад, что им хорошо вместе. Тебе понравились Nirvana? — Кю кивнул головой. — Я хочу поставить любимую песню Roxette. У них тоже и музыка красивая, и тексты. Сонмин потянулся к магнитофону, чтобы вставить другую кассету, и почувствовал, как что-то забралось под плед и легло к нему на ноги. Почему-то он не сомневался, что Кюхен догадается, о ком шла речь, ведь его умственные способности не переставали поражать. Наверное, без него Мин не смог бы снова мысленно вернуться в свои юношеские годы, поговорить с кем-то еще, кто вряд ли бы понял его. Сонмин не переставал удивляться и его противоречивости: сейчас он ласкался, а через секунду мог ранить обидными словами. Но чем больше Мин проводил с Кюхеном время, тем больше убеждался, что его слова редко соответствовали тому, о чем он на самом деле думал и что чувствовал. Чтобы ежик убрал свои иголки, нужно ему внушить доверие, убедить, что ты не причинишь ему зла. Сонмин погладил Кюхена по голове, вернув растрепавшимся волосам прежний вид. Все в этом неразумном мальчике делало его таким очаровательным: непослушные волосы, вечно искусанные губы, наспех сбритые усы. Кю определенно испытывал трудности, погружаясь с головой во взрослую жизнь, как и любой другой мальчик его возраста, но было в нем что-то такое, что редко найдешь в любом человеке, не то что в совсем молодом парне. И его чистый ум и последовательность мышления никак не могли найти гармонию с его небрежностью и неаккуратностью в жизни. Сонмина могло бы это удивить, если бы он сам не совмещал в себе свои «педантичность и дотошность» с хаотичными мыслями. Уходящее солнце окрасило небо в приятные розовые и персиковые тона. Сонмин устремил взгляд в сторону заходящей за линию горизонта звезды, лучи света которой отражались в его глазах, меняя оттенок радужки. Кюхен перевернулся на спину и совершенно случайно стал свидетелем антигелия, когда два солнца этой системы столкнулись лицом к лицу друг с другом. Лучи играли с оттенками на коже Сонмина, отчего казалось, будто бы она светилась подобно атласной ткани. Кю потянулся к ней рукой. Ему хватило прикосновения одного только пальца, чтобы ощутить ее нежность. Улыбнувшись, Мин убрал рукой любопытные пальчики со своего лица. Он не любил, когда кто-то трогал его лицо. Хотя Кюхену он мог бы это позволить, но отчего-то сейчас этот жест показался слишком интимным. Руку Кю он так и не отпустил. В какой-то момент Кюхен вспомнил, как они уже однажды держались за руки, убегая от умелого фотографа, из-за которого начались все проблемы. — Если бы не вышедшая статья, ты бы пришел за мной в школу? — вдруг спросил он у Сонмина. Тот пожал плечами, хотя сам прекрасно знал ответ. — Если бы я не ушел тогда раньше, то, возможно пошел бы потом к Реуку в гости. Двоим нам было бы легче справиться с тем маньяком, и он бы не потерял пиджак... — И не встретился бы с Йесоном, — перебил Кюхена Мин, понимая, к чему вели эти размышления. — Никто не виноват в том, что случилось. И мы со всем справимся, не переживай. — Почему люди так старательно осуждают связи между людьми из разных поколений, даже не задумываясь, что именно их может связывать? — спросил Кю, вспомнив тексты статей. — Потому что им нравится жить в черно-белом мире, не задумываясь о других оттенках, — предположил Сонмин. — Где-то есть абсолютное добро, а где-то зло. И по-другому никак. — Только ситхи все возводят в абсолют, — процитировал одного из персонажей любимого фильма Кюхен, вызвав улыбку у Мина. — Ты любишь «Звездные войны»? — Мальчик кивнул. — Почему-то я не удивлен. — Какой-то странный день. Мы сегодня друг для друга слишком предсказуемы. — И он уже подходит к концу. — Солнце уже почти скрылось за горизонтом, оставив от себя одну полоску. — Ты не хочешь погулять? — Пойдем. Отнеся магнитофон с кассетами в гостиную, Сонмин пошел в прихожую. Он уже второй день подряд таскал футболки у Кюхена, но тратить время на переодевания не хотелось, поэтому он просто понадеялся, что они еще вернутся и он отдаст вещь хозяину. Кю просунул ногу в ботинок и немного насморщил лоб, почувствовав, что изнутри после мытья он все еще был сырой. — Мокренько, — с недовольным лицом сказал Кюхен. — Не успели высохнуть. Возьми мои какие-нибудь, если хочешь. У нас вроде одного размера ноги. Кивнув, Кю взял первые попавшиеся ботинки. Все-таки они немного поджимали, но для прогулки вполне подходили. В целом, ситуация немного смешила его: у него дома сушились постиранные рубашка Сонмина и его футболка, которую он хену дал на временное пользование; сейчас Мин снова был в его футболке, а на самом Кюхене были ботинки Мина и шарф. Кю подумал, что им легче было бы завести общий шкаф на нейтральной территории. На улице заметно похолодало. К тому же, после теплого помещения низкая температура ощущалась немного иначе. Сонмин поежился и убрал руки в карман куртки. Так не хотелось возвращаться домой за кофтой и перчатками. Этот вечер таил в себе что-то, что так хотелось разоблачить. Асфальтовые дорожки, обрамленные фонарями, словно просили пройтись по ним. И никого вокруг. Солнце забрало с собой всех жителей города, оставив лишь парочку тех, кому оно и не было нужно. — Ты доволен тем, что узнал обо мне сегодня? — разбавил тишину своим голосом Сонмин. — Я сомневаюсь, что на этом твоя жизнь заканчивается, — усмехнулся в ответ Кюхен. — Ах да, я забыл, что ты не бываешь довольным. Только когда сытый. — Вдруг Мин осознал одну важную вещь. — Вот черт, ты же ничего не ел сегодня! Надо что-нибудь приготовить на ужин. Что ты хочешь? — Я не хочу пока есть. Но потом можно будет заказать пиццу и посмотреть какой-нибудь фильм. — О нет, хватит с меня пицц. Однажды уже приехал курьер, наглый такой, и со старшими не умеет разговаривать. — А ты ее тогда в одну харю сожрал? Такую большую? — Кю окончательно сдался. Он пытался быть хорошим, но хен сам начал эту войну. — Да. И мне не стыдно. Пока ел, представлял, что это твой шаловливый язычок. Ты так умело им язвишь, что и целуешься, наверное, превосходно. Ты ведь когда-нибудь целовался? Мне интересно, кто этот счастливчик. — Это государственная тайна, — с гордым видом сказал Кюхен. — А ты законопослушный гражданин, который не будет предавать свое государство? — с долей сарказма спросил Сонмин, но ответа не получил. — Твое право. Просто я хочу сказать, что ты всегда можешь поделиться со мной переживаниями. Я всегда буду тебе другом, который поймет и поможет. — Сейчас в этом нет необходимости, но все равно спасибо. Кюхен много думал, что сейчас было бы, если бы то сообщение пришло к тому адресату? Что Сонмин ответил бы на это? А если бы подумал немного своей головой и понял, кто на самом деле снился Кю? Кто на самом деле вызвал бурную реакцию организма? Почему он был бледный, часто плакал, не ел и ничего не хотел от этой жизни? Либо Мин был слишком глуп, либо слишком хорошо притворялся и только делал вид, что не замечал очевидных вещей. Из-за пустых улиц создавалось впечатление, что весь мир исчез за мгновение. Лишь где-то со стороны трассы слышались звуки мотора автомобилей, напоминающие о том, что город все же был обитаем. Черное пальто Кюхен, сливающееся с силуэтами голых деревьев и темными столбами фонарей, так контрастировало с белой курткой Сонмина, что только усиливало мысль о их несовместимости даже в этом мире, где не было никого, кроме них двоих. Словно Луна и Солнце не могли светить на одном небосводе. Луне было необходимо Солнце, иначе о ее существовании никто бы так и не узнал, поскольку она лишь отражает свет. А нужна ли Луна Солнцу? Знали бы люди, что Солнце светит и по ночам, если бы не Луна? Кю поднял голову вверх и увидел ярко светящийся месяц. Почему Земля помешала Солнцу осветить ее полностью? Мысли Кюхена находились в беспорядочном движении, сменяя так быстро друг друга, что он даже и не видел, куда шел. Признание в любви, фазы Луны, ботинки и футболка, изувеченные розы, абсолютное добро и абсолютное зло — все спуталось настолько, что он чуть не врезался в фонарный столб. Но Сонмин, как всегда, пришел на помощь и вовремя притянул его за руку к себе. — Все в порядке, Кюхен-а? — обеспокоенно спросил Мин, не отпуская его руку. — Да, я просто задумался. — Тревога, однако, не покидала Сонмина: он все еще смотрел парню прямо в глаза, нахмурив брови. — Ты сказал, что люди живут в черно-белом мире, где существуют только добро и только зло в чистом виде. Что ты имел в виду? Что значит «абсолютное»? — Твоя сестра как-то спросила у меня, зачем лечить крокодилов, ведь они же едят других животных — значит, они злые. Я ей объяснил, что вместе со злом они приносят и пользу. Это законы пищевой цепи, но она еще маленькая, чтобы это понимать. Тогда я ей сказал, что как не существует только двух цветов в нашем мире, так и не существует только добрых или только злых людей. — И как это связано с тем, о чем я тебя спросил на балконе? — Кю стало немного стыдно, что в тот момент он был так увлечен закатом, что даже не задумался над словами хена и не переспросил его сразу, заставив лишний раз волноваться за себя. И с другой стороны, именно здесь и сейчас он захотел наконец понять, что на самом деле Сонмин думал об их связи. — Люди говорят, что это неправильно. Они думают, что мужчине и мальчику не о чем поговорить вместе, что их ничто не может связывать. Мальчик слишком молод и наивен, а мужчина уже испорченный. Это нельзя отрицать, но и нельзя не признавать, что у их близости может быть другое объяснение. Или его не может быть вовсе, как ты сегодня уже сказал. — Близости? — переспросил Кюхен, чтобы убедиться, что Сонмин хотел сказать именно это слово. — Я имею в виду, отношения. Их дружба, их взаимопонимание. Близость - слишком пошлое слово в данном контексте, ты прав, — затараторил Мин, и опустил взгляд на землю. Сейчас он ненавидел себя за то, что ляпнул такое слово Кюхену. Ведь своими словами он хотел доказать, что им управляло не грязное влечение и жажда новых ощущений, а что-то другое. «Дружба. Ты обещал быть другом, — твердил себе Сонмин. — Не смей его трогать, не смей ломать ему жизнь. В тебе осталась хоть капля святого, Ли Сонмин?» Из-за злости на себя самого Мин стал часто дышать и невольно приоткрыл рот. Холодный воздух попал в легкие, и он закашлял. Кюхен снял с себя шарф и обмотал его шею. Под светом фонаря стали виднеться маленькие хлопья снега. Они падали на темные волосы и черное пальто, на окрашенные пряди и белую куртку. И тут же растворялись, словно их никогда и не было. — Береги горло, а то больше не сможешь упрекать меня в невоспитанности, — тихо сказал Кюхен, напомнив хозяину шарфа, как именно он ему его отдал. Было большой ошибкой сейчас опускать взгляд на эти вечно искусанные губы. Сонмин так хотел увидеть на них улыбку, но вместо нее нашел искушение. Поддавшись мимолетному желанию, он так надеялся, что Кю сделает шаг назад, как сделал это однажды, что он позволит хену побыть хотя бы на мгновение плохим и возьмет на себя ответственность. Но Кюхен думал иначе. Именно сейчас, когда крохотные снежинки падали с неба, освещенного лишь маленькой частью Луны, он решил, что если не сделает это сию же секунду, то не сделает уже никогда. Чтобы снова вернуться в тот день и отправить сообщение по нужному номеру, назвать причину 37 пропущенных вызовов, рассказать, кто именно вызвал в нем едва контролируемое желание, которое позже обернулось фантазией во сне. Прикрыв глаза, Кюхен потянулся к губам Сонмина и едва прикоснулся к ним, будто бы давал ему возможность отступить в любую секунду. Но поскольку Мин сам в тот момент потянулся за поцелуем, то не заметил этот жест. Искусанные губы впитали в себя вкус кофе, но и не утратили собственной сладости. Сонмин облизнул нижнюю губу Кюхена, пытаясь проникнуть в него языком, но тот никак не мог расслабиться, потому что не знал, что делать дальше. Эта его неуверенность и дрожащая рука, коснувшаяся теплой щеки, вернула Сонмина в реальность. День предсказуемости закончился. Сейчас они не смогли понять друг друга. Мин резко распахнул глаза и дернулся назад, наконец осознав, что он натворил. Кюхен выглядел испуганным, но не из-за поцелуя, а из-за реакции старшего. Тот, в свою очередь, по собственной глупости не понял этого. — Прости... — Глаза Сонмина никак не могли сфокусироваться на одном предмете. Мысли путались, а слова не подбирались. — Я не хотел... Прошу, давай забудем об этом. — Хотелось убежать далеко-далеко, но Мин понимал, что сейчас побегом проблему не решить. — Забудем? — срывающимся голосом переспросил Кюхен, чтобы убедиться, что Сонмин хотел сказать именно это слово. Но старший не исправился, а лишь недоумевающе посмотрел ему в глаза. — Для тебя все это вообще что-то значит? Я для тебя хоть что-то значу? Или меня можно просто забыть, как будто ничего и не было? — Кюхен-а, ты меня не так понял... — Тебе все еще интересно, кто тот счастливчик? Он только что разбил мне сердце. — Теперь Сонмин понял, откуда в Кюхене было столько неуверенности и скованности. Постоянные недомолвки, отсутствие объяснений, попытки разорвать узы — неужели все это происходило лишь по той причине, что Мин напрочь отказывался принимать такой исход событий? Бесчисленное количество раз он убеждал себя в обратном, выходя из-под шаха, но судьба все равно поставила ему мат. — Кюхенни... — тихо произнес он, но Кю быстрым шагом пошел прочь от этого фонаря. Он был готов ко всему, даже стать отвергнутым, но не таким образом. Лучше бы Сонмин накричал, обматерил, ударил, но не спокойно попросил забыть обо всем. Ведь только сегодня он говорил о привязанности, о тонком взаимопонимании, о друге, который всегда поможет. Не он ли говорил: «Твой человек тебя всегда поймет»? И не он ли дал понять Кюхену, что являлся для него тем самым человеком? Почему ему снова казалось, что они друг другу чужие люди? Почему из всех теплых и сокровенных слов, которые Сонмин когда-либо говорил Кюхену, сейчас правдивыми казались только: «Я для тебя никто»? Из-за слез все перед глазами размывалось, и от этого Кю бесился даже больше, чем от того, что снова плакал и никак не мог признаться себе, что все же не был готов получить отказ. Кюхен пришел к себе домой, громко хлопнув дверью, и стал раздеваться. Пуговицы на пальто никак не хотели расстегиваться, словно все сегодня настроилось против него. На эти звуки с кухни вышли мама и Хекджэ. — О, ты вернулся! — удивленно воскликнул Хек. — А мы не ждали и уже поужинали. Хочешь, я наложу тебе в тарелку? — Спасибо, но не хочу, — тихо ответил Кю, разуваясь. Чертовы ботинки. Он ведь оставил свои там... — Если Сонмин придет, не пускайте его ко мне, — сказал мальчик матери, немного повысив голос, и быстрым шагом направился к себе в комнату. — Опять разругались? — послышался голос отца с кухни. — Как дети малые, честное слово! — И что на этот раз? — тяжело вздохнула женщина, спрашивая саму себя. — Я думаю, что все то же самое, — сказал ей Хекджэ. — Я поговорю с ним, не переживайте. Поднявшись наверх, Хек застал Кюхена лежащим на кровати и уткнувшимся головой в подушку. Он выглядел так, будто бы просто устал и хотел спать, но подрагивающие плечи говорили о том, что он просто прятал слезы. «Маленький дурак», — подумал Хекджэ и сел на кровать рядом. — Что там натворил твой Парис, Елена Прекрасная? — с издевкой спросил он у Кю, а в ответ получил лишь: — Иди в задницу. — Да с удовольствием, но на этом «Илиада» не закончится. Давай рассказывай, а я тебе как опытный дядька совет дам. — Мне Реук уже дал один раз совет, как разлюбить того, без кого я дышать не могу, а сам пошел глазки Ким Чонуну строить, — все еще бубнил в подушку Кюхен. — Нашел кого слушать, этого писклявого извращенца. Он тот еще придурок. Нет, ты несомненно чемпион по идиотизму, а вот он сразу за тобой идет. Вам противопоказано друг друга слушать. — Хорошо. — Кюхен поднялся и сел на колени, демонстрируя свои опухшие и красные от слез глаза. — Что ты мне посоветуешь? С момента, как мы поругались, произошло много всего: Сонмин вернулся из своей поездки, мы долго тискались вдвоем, несколько раз ночевали друг у друга. Однажды у меня встал член на него, но он подумал, что на каких-то девушек, и ничего не сказал. А когда я во сне, где мы, как ты любишь говорить, трахались в душе, кончил ему на ногу, он снова никак не отреагировал. Можно подумать, его каждый день спермотоксикозные парни с ног до головы спермой поливают! И вот сегодня он мне целый день говорил о том, как мы друг друга понимаем, как мы похожи, как мы крепко связаны, говорил, что люди неправильно понимают эту связь, эту близость. Я почти дословно тебе все передаю. Я подумал, что настал тот момент, когда можно уже обнажить душу. Ну, неужели этот человек, который столько раз говорил, как дорожит мной, не принял бы меня? Мы поцеловались, и он был даже настойчивей меня, будто сам этого хотел. А потом резко дернулся назад и попросил все забыть. И что мне делать, хен? Забыть? Как Реук мне и советовал? — Ты конченный идиот, Кюхен, — выпалил Хек после недолгого молчания, вызвав недоумение у младшего. — И не смотри на меня так. Ты в глубине души сам понимаешь это. — Да что не так?! — вспылил Кю. Он и без слов Хекджэ сейчас искренне ненавидел себя. — Ты хотя бы позволил ему объясниться или сразу же побежал плакать в подушку, как маленькая девочка, у которой отобрали куклу в песочнице? — Кюхен молча опустил голову. — И еще спрашивает, что не так! Кю-я, послушай меня сейчас внимательно. Ты не любишь это делать, но придется, если хочешь дальше обливать своего ненаглядного спермой с головы до ног. — Я тебе рассказал это не для того, чтобы ты издевался надо мной! — Не перебивай старших. — Хек тяжело вздохнул и набрался сил для дальнейшего разговора, ибо его донсэн порой был таким невыносимым. — Если бы я был Ли Сонмином, жил в роскошных апартаментах, имел возможность в любой момент переспать с любым человеком, заниматься любимым делом и радоваться жизни, а потом в ней появилась бы какая-то капризная принцесса, условно назовем ее Чо Кюхеном, я бы еще в первые дни нашего знакомства послал ее далеко и надолго и наслаждался бы своей жизнью дальше. Зачем мне на нее тратить свои нервы? На свете полно людей, у которых ко мне будет намного меньше претензий. Но он все еще держится за тебя. Почему? — «Я привязался к барану, но не имею права заставлять его не быть упрямым. Розы без шипов изувечены» — вот что он ответил мне почти на такой же вопрос. Понимай это как хочешь. — Да потому что любит тебя, идиот! — не выдержал Хекджэ. — Ты хоть раз замечал, как он на тебя смотрит? Или ты думаешь, что он побежал в горящую школу только ради меня, чтобы самолюбие потешить спасенной жизнью? Да он в любой момент может выйти из кабинета и залюбить себя до смерти, такого хорошенького и добренького. Я поначалу так и думал, что это все из-за завышенного ЧСВ, но потом увидел этот взгляд... И твой взгляд и голос... Шивон у меня потом даже спросил, точно ли перед нами был Кюхен. Наша кусачая собака вдруг стала лизаться. — Почему тогда... Не успел Кю закончить свой вопрос, как у него зазвонил телефон. Конечно, он прекрасно знал, кто звонил. И хоть друг в какой-то степени убедил его в том, что смысл взять трубку все же был, Кюхен не стал этого делать. Тогда Хекджэ взял его телефон и ответил на звонок, включив громкую связь. — Добрый вечер, хенним, — поздоровался он с Сонмином. — Это Хекджэ. Кюхен сейчас не может говорить. — Привет, Хек-а. Как у тебя дела? Все хорошо? Ничего не болит? — слишком уже радостным голосом спросил Мин, хотя Кю слышал, насколько эта радость была наиграна. — Все замечательно. Передать что-то Кюхену? — Нет, спасибо. Я бы хотел сам с ним поговорить, но раз он не может... Хек-а, могу я тебя попросить кое о чем? — Получив в ответ четкое «угу», Сонмин не сразу изложил свою просьбу, будто продумывал каждое слово. — Проследи, пожалуйста, чтобы он поужинал и не мылся в холодной воде. Ложитесь спать пораньше и не пейте на ночь кофе. У него часто ноги мерзнут — где-то в шкафу должны быть шерстяные носки. Если вы завтра пойдете в школу, то рубашку лучше погладить сейчас, потому что с утра он будет спать до последнего и пойдет в мятой. Думаю, это все, о чем я хотел тебя попросить. — Хорошо, я Вас понял. — Хекджэ улыбнулся: Кю выглядел донельзя растерянным и смущенным. — Доброй ночи. — Сонмин бросил трубку. — Я не уверен, что запомнил все его указания, а он держит это у себя в голове постоянно, понимаешь? — сказал Хек Кюхену, отдав ему телефон. — Поговорите завтра. Подумай, что ты хочешь сказать, выслушай его и только после этого лей свои слезы. А сейчас иди ешь, надевай свои носки и гладь рубашку. Кю с неохотой поднялся с кровати и пошел на кухню. *** Сонмин вернулся домой. Поначалу включенный свет в гостиной привел его в некоторое смятение, но потом он увидел сидящую на диване жену. Рена одновременно смотрела новости и дошивала какую-то игрушку. Она совсем немного зарабатывала на продаже своих работ, ведь в свое время муж обещал обеспечить ее всем до конца жизни. — Привет, — поздоровалась она с Сонмином, услышав его шаги. — Ты сегодня один? — Привет. Да, я один, — хрипло отозвался Мин и прошел в ванную, чтобы помыть руки. — Я хотела предупредить, что вернусь сегодня, но ты не отвечал. Гулял где-то? — спросила Рена, когда ее муж снова прошел мимо гостиной. — Ты не обязана предупреждать, что возвращаешься к себе домой, — монотонно проговорил Сонмин. Экран телефона действительно показывал несколько пропущенных. — Ты хотел поговорить о чем-то. — Давай не сегодня. Я пойду спать в маленькую спальню. Переодевшись в пижаму, Сонмин лег под теплое белое одеяло и попытался уснуть, но что-то ему мешало. Обычно после такого насыщенного дня он отключался моментально, однако именно сегодня мозг отказывался приостанавливать свою активность. Стоило ли позвонить Кюхену и попробовать снова поговорить с ним, объяснить все? Стоило, но вместо Кю трубку взял Хекджэ. На другое Мин и не рассчитывал: слишком хорошо он знал этого мальчишку. Отложив телефон на тумбу, он перевернулся на другой бок и стал считать баранов. Перед тем, как уснуть, Сонмин насчитал около шестисот баранов. Их могло бы быть еще больше, таких одинаковых, а все из-за одного — самого упрямого.