Это мэтч

Распрощавшись с Игнатом уже далеко заполночь, Петя откладывает телефон и шумно выдыхает. Рука предательски разнылась под вечер, но Петя, откровенно говоря, был бы счастлив, если этот факт стал самым досадным на сегодняшний день. За ни к чему не обязывающим и легким трепом о питерских кафешках было ужасно легко забыться и делать вид, что ничего особенного не случилось, но Петя, не будь дураком, отлично понимал, что рано или поздно свежие сведения из игнатовой биографии придется так или иначе обмозговать. Как и то, что он сам, совершенно не задумываясь, разоткровенничался в ответ. Ладно Игнат спалился и сам себя загнал в угол, но Петя вполне мог бы прикинуться идиотом и даже не заикаться про службу, никто его за язык не тянул. Впрочем, с другой стороны, отмолчись он сейчас, кто знает, во что бы все это вылилось. Когда-нибудь Игнат бы все равно узнал, что они коллеги, и вот тогда, зная его крутой нрав, Петя бы вовсе не поручился за то, что эта беседа не закончилась бы скандалом. Он давно успел понять, что Игнат тот еще правдоруб обоссаный и терпеть не может, когда ему пиздят. Теперь-то ясно, что все дело в профдеформации, но легче бы от этого Пете не стало, когда дело дошло бы до жалких и путаных оправданий. Так что, черт с ним, тем более, что Игнат, кажется, не слишком-то и расстроился. Это с гражданским бы, скорее всего, туго пришлось, мало кто любит ментов, особенно из наркоконтроля, и попробуй докажи им, что в полиции тоже кто-то должен работать. Вон, даже Гречкин, несмотря на их трогательную несмелую дружбу, в торжество закона не особо-то верит и предпочитает вершить правосудие собственными руками, а потом выкидывать несметные бабки адвокату, чтобы не присесть за свою твердую гражданскую позицию. И если уж быть совсем честным с собой, Пете сложно его осуждать за это, потому что почти в каждом из ведомств найдется энное, стремящееся к бесконечности, количество мудозвонов, позорящих погоны. Было бы здорово, если бы Игнат оказался не из их числа, потому что одно дело - просто втрескаться в коллегу по цеху и планировать с ним счастливые, но противоречащие действующему законодательству отношения, и совсем другое - напороться на продажного и нечистого на руку хуйлушу, которых Петя органически не переносит еще с Москвы. Додумав до этого места, неожиданно Петя наконец в полной мере осознает, во что же он вляпался. В голове будто что-то щелкает, и он, прикрыв глаза, тихонько стонет. Окей, Игнат оказался ментом и потолок от этого сенсационного знания на голову не рухнул. Они не посрались, не бросились обвинять друг друга в неуместной конспирации и, в целом, ничего будто бы не изменилось. Однако теперь очевидно вырисовывалась другая проблема: а что если они сталкивались по работе? Петя, прикрыв глаза, откидывается затылком на спинку кровати и, перебирая всех, даже шапочно знакомых коллег, пытается понять - может ли кто-то из них быть Игнатом? За три года в Питере Петя успел поработать вместе с командами из нескольких участков и даже примелькаться в следственном комитете прошлой зимой, когда его привлекли к громкой серии отравлений метом, но ни один из приходящих на ум мужиков ничем Игната не напоминал даже отдаленно на манерой речи, ни в целом. Мысленно отвесив себе подзатыльник, Петя старательно выкидывает эти дурацкие параноидальные идеи из головы и вздыхает. Питер, в конце концов, большой город, так что, скорее всего, он с Игнатом и не пересекался никогда, но это и к лучшему. Петя не склонен обольщаться и знает, что порою производит о себе не лучшее впечатление, особенно когда в чем-то серьезно расходится во мнениях с коллегами. У него крутой нрав и длинный язык, а это очков в глазах окружающих обычно не добавляет. Вздохнув и уже немного освоившись в новой реальности, где мужик его мечты, как и он сам, тоже оказался доблестным служителем закона, Петя, повозившись, нехотя выбирается из теплой постели. Думать об этом можно бесконечно, природное любопытство, раззадоренное крупицами информации, теперь отчаянно жаждет подробностей: где Игнат служит, в каком он звании и почему, в конце концов, не носит форму. Хочется схватиться за телефон и доебаться с расспросами, совершенно по-детски аргументируя свои действия банальным “сказал «а», договаривай «б»”, но Петя сдерживает этот неуместный ребяческий порыв, прекрасно осознавая, что в таком случае ему и самому незамедлительно придется раскрыть карты. К тому же, не факт, что Игнат вообще ему ответит, тот вроде бы спать собирался, если не соврал. Вставать отчаянно лень, но нужно выпить очередную порцию обезбола, иначе пострадавшая накануне рука не даст ему нормально выспаться. Она уже сейчас предательски ноет, а к середине ночи разойдется окончательно, и лучше бы пресечь ее поползновения прямо сейчас. Кое-как натянув треники - и зачем только снимал, блядь? - Петя, сжав зубы от прострелившей плечо боли, уныло выползает из комнаты. В квартире темно и тихо, лишь из-под двери второй спальни пробивается тусклая полоска света, а значит, Нина еще не спит и либо задротит в учебники, либо сонно и бездумно листает ленту инстаграма. Лучше бы, конечно, первое, потому что весной в инсте у всех начинается повальное обострение - букеты, конфеты и счастливые рожи. Полный набор для того, чтобы впасть в уныние, когда у тебя самого личной жизни нет, а так хочется. Петя вот, например, свой покрывшийся пылью аккаунт уже несколько месяцев даже не открывает, потому что ведь немедленно захочется на свидание, самое банальное и до сопливости романтичное, а ему в ближайшие недели полторы этого все равно не светит. Впрочем, думает он, сам виноват, так что не на кого пенять. На кухне Петя машинально достает из шкафа стакан, наливает в него воды и растерянно оглядывается в поисках блистера с таблетками. Он точно помнит, что оставил его рядом с кофеваркой, но когда живешь не один, можно в принципе не рассчитывать, что вещи окажутся на своих местах, поэтому, поразмыслив и руководствуясь железной логикой вкупе с накопленным годами опытом, Петя открывает холодильник и тут же обнаруживает свои волшебные колеса в контейнере на дверце. Нина предсказуема, как и всегда. Закинув в себя сразу две таблетки, Петя запивает их полным стаканом воды и, погасив на кухне свет, наощупь бредет по коридору, однако, проходя мимо нининой двери, притормаживает, а потом и вовсе останавливается. Время еще детское, вряд ли он сейчас так уж Нине помешает, а в голове столько всяких мыслей теснится, что совершенно не хочется оставаться с ними тет-а-тет. Хочется поделиться ими с Ниной, обсудить, а потом с притворной обидой наблюдать, как она от души ржет над столь непостижимым стечением обстоятельств. Пусть ржет, Пете на жалко, зато она всегда умела наводить порядок не только в их квартире, но и в дурной петиной голове, раскладывать все по полочкам и сортировать по степени важности, а это, как ни крути, дорогого стоит. Так что Петя, пожалуй, смиренно потерпит ее дружеские подъебки, зато спать потом уйдет просветленный и успокоенный ее неиссякаемым оптимизмом. - Нинок, - негромко зовет Петя, скребясь в прикрытую дверь, а потом драматично повышает голос и добавляет: - У меня тут случился некоторый пиздец. - У тебя что ни день - то пиздец, - парирует Нина ничуть не удивленно изнутри, и Петя, приняв это за приглашение, быстро прошмыгивает в ее комнату. И, стоит ему показаться на пороге, интересуется, отрываясь от телефона: - Что стряслось? Значит, все-таки в соцсеточках залипала. Ну и ладненько, вот Петя ее сейчас и отвлечет немного. - Тебе в подробностях или кратко резюмировать? - уточняет он, присаживаясь на край кровати. Нина, окинув его изучающим взглядом, хмыкает. - Резюмируй, а там посмотрим, - и тут же добавляет поспешно: - Но если ты насчет своего обезбола, я убрала его в холодильник, так что не делай из этого трагедию. - Да нет, таблетки я уже нашел, - Петя отмахивается и, решив не размениваться на долгие предисловия, заявляет с самым серьезным видом, на который только сейчас способен: - Игнат - мент, прикинь? Нина смотрит на него долгую минуту, а потом, пожав плечами, тихонько вздыхает: - Ну так и ты вроде тоже не пекарь и не менеджер среднего звена, - и, фыркнув, качает головой: - Не вижу проблемы. От неожиданности Петя аж дар речи теряет. Он битых полчаса крутит в своей голове так и сяк этот поистине шокирующий факт и все сопутствующие ему проблемы, надуманные и не очень, а Нина вместо того, чтобы проявить хоть сколько-нибудь бурные эмоции, разом обесценивает весь этот мыслительный процесс. И даже будто бы не слишком удивляется, что вообще за гранью петиного понимания. - Реально не видишь? - вскидывается он, наконец переварив это жестокое предательство, и, театрально закатив глаза, добавляет с немалой долей ехидства: - Нет, ну ты прикинь, Питер такой большой город, здесь столько мужиков самых разных профессий обитает, а я во всем, сука, тиндере умудрился мэтчнуться именно с ментом. - Подобное тянется к подобному. Каждой твари по паре, как завещала нам один древний, но до сих пор актуальный талмуд, - с каменным лицом отзывается Нина, а потом, все же не сдержавшись, громко фыркает и советует доверительно: - Короче, смирись ты уже, Петь. Проще жить будет. - А с тем, что у меня сраная фиксация на мужиков с ксивой, я тоже должен смириться? - горестно вздыхает Петя, почесав кончик носа. Он задумчиво разглядывает свою ладонь, будто впервые ее видит, после чего пожимает плечами и заканчивает уныло: - Теку я, блядь, от них, даже если понятия не имею, с кем имею дело. Нин, ну как я мог так вляпаться? Нина смотрит на него с жалостью и, отложив наконец свой айфон на прикроватный столик, улыбается мягко. - Два мента - еще не фиксация, не выдумывай, - а потом, поправив подушку под спиной, легкомысленно добавляет: - И вообще, Петь, расслабься. В этой стране столько мужиков в погонах, что можно вообще не стараться, чтобы на них напороться. Одной только росгвардии почти триста пятьдесят тысяч рыл, - и, заметив, как Петя резко спал с лица, подозрительно уточняет: - Он же не туповатый космонавт, да? Петя тут же яростно мотает головой, моментально жалея о своей экспрессии. Висок простреливает ноющей болью, и он, поморщившись, уже куда спокойнее говорит: - Не думаю. Мне кажется, он следак. Въедливый такой, вопросы, сука, правильные задает, - получается почти восхищенно, но Пете совсем не стыдно, а Нина, цокнув языком, с любопытством вскидывает бровь: - Ты что, не спросил? - Я растерялся, - признается Петя раздосадованно и, подумав, все же нехотя добавляет: - К тому же, если бы я начал задавать вопросы, мне точно пришлось бы отвечать на встречные. А там, кто знает, до чего мы могли бы допиздеться. Наших из наркоконтроля другие отделы не очень-то жалуют. Может, Игнат решил бы, что я из этих уебков, что палки набивают и стафф подкидывают. - Знаешь, мне кажется, он уже достаточно тебя знает, чтобы так не подумать, - успокаивающе тянет Нина, ободряюще улыбаясь. - Ну не дурак же он, в конце концов. - Не дурак, - соглашается Петя сразу же, а потом, справедливости ради, добавляет: - Но голова у него горячая, слишком часто делает поспешные выводы. Сначала спизданет чего-нибудь, и лишь потом осознает, что именно ляпнул. Нина смотрит на него долгую минуту, а потом с легкой грустью вздыхает. - Ох и тяжело тебе с ним придется, - и чуть прикрыв глаза, потихоньку зевает в кулак. - Да я сам такой же, - Петя, чувствуя, что разговор сворачивает куда-то не туда, не задумываясь впрягается за Игната, хоть и прекрасно понимает, что Нина, в сущности, права. Игнат любит рубить с плеча, а потом неловко извиняться за свои слова, и местами это здорово Петю подбешивает. Однако перед Ниной его иррационально хочется защищать, чтобы она не считала Игната приличным таким мудаком. Петя почти уверен, что стоит им узнать друг друга ближе, все острые углы сгладятся сами собой. Постепенно, но, как известно, вода камень точит. Вот и петина честность как-нибудь с игнатовой подозрительностью и горячностью разберется рано или поздно. Хотелось бы, конечно, побыстрее и как можно более безболезненно, но тут уж как пойдет. - Вот именно, - кивает Нина, ничуть не удивленная его ответом, и, прищурившись, веско заканчивает: - С тобой вот временами пиздец как тяжело, Петь, хоть мы и дружим целую вечность. А в отношениях все куда сложнее. - А то я без тебя не в курсе, - вяло и как-то без огонька огрызается Петя сразу на оба ее выпада, а после, виновато улыбнувшись, продолжает: - Все мы с припиздью, что уж там. Но у Игната есть одно неоспоримое достоинство, в отличие от многих других, с кем я имел дело: он умеет признавать свои косяки и извиняться за них. - Ну видишь, как славно. Значит, как-нибудь вы со всем разберетесь, так или иначе, когда придет время, - ободряет его Нина и, снова зевнув, на этот раз почти душераздирающе и не скрываясь даже, добавляет невнятно: - А теперь вали отсюда, у меня завтра первая пара. - А у меня серьезная личная драма, - с притворной обидой тянет Петя, легко хлопая Нину по коленке, скрытой одеялом. Та вздрагивает, дергает ногой и от души закатывает глаза. - Хуяма, Петь. Только зря панику разводишь, - смотрит тепло, но уже совсем сонно, и бормочет с напускной строгостью, сползая ниже по кровати и устраивая голову на подушке: - Сгинь, говорю. Дай поспать и сам иди ложись. Тебе врач сказал что? - Отдыхать, - отзывается Петя с легкой улыбкой, глядя, как Нина ворочается и тянется к выключателю прикроватной лампы. Палец ее замирает над кнопкой, и Петя понятливо поднимается с места, решив, что честь, действительно, пора и знать. Это он завтра может спать до упора, а Нине подниматься в лютую рань, чтобы успеть в универ к восьми, так что нужно оставить ее в покое и откланяться. - Вот и отдыхай, - хмыкает Нина, кивая в сторону двери, а потом, собрав в кулак остатки ехидства, добавляет: - И мне дай отдохнуть от твоих высосанных из пальца проблем. Спокойной ночи. Петя улыбается и, послав ей воздушный поцелуй, направляется к двери. В коридор он выходит уже в кромешной тьме и в свою комнату бредет почти наощупь, чудом не собрав все углы. Три года он живет в этой квартире, и до сих пор то и дело в темноте на что-нибудь натыкается, рискуя расквасить нос, так что сегодняшний марш-бросок с немалой гордостью и по праву можно считать безоговорочной победой. Устроившись в кровати, Петя на всякий случай проверяет телефон. Не то чтобы он всерьез надеялся, что Игнат тоже полуночничает, но чисто в теории такой шанс был. Новых оповещений из телеги, разумеется, нет, и Петя, отложив телефон на тумбочку, накрывается одеялом. Сна, несмотря на обезбол и общую паршивость состояния, ни в одном глазу, потому что колючая нервозность, разбегающаяся по всему телу, не позволяет мозгу отключиться. Как вообще, интересно, Игнату удалось уснуть после таких-то новостей? Снотворное он там что ли долбит, чтобы мысли в черепушке не мешали? Потому что вот Петя, оказавшись снова в одиночестве, тут же принимается крутить в голове новые факты и уже не может остановиться. Да, после разговора с Ниной он немного успокаивается и уже не видит особой трагедии в том, что они с Игнатом оказались коллегами, но вместо этого внезапно ухватывается за другую мысль: Петя ведь, на самом деле, даже не знает, как зовут мужика, в которого он умудрился так беззаветно вкрашнуться. Мысленно Петя все еще продолжает называть его Игнатом, потому что ведь надо же за что-то цепляться и искать точку опоры, но жгучее любопытство теперь разъедает его изнутри. Имя “Игнат” ему подходит. Короткое, хлесткое, но вместе с тем немножко тягучее и приятно прокатывающееся по языку, особенно если растянуть “а”. Чуть-чуть старомодное, как будто бы нездешнее, как и он сам, и Петя понятия не имеет, как будет привыкать к другому, когда до этого дойдет дело. Впрочем, тут они квиты, так что не Пете возмущаться, Игнату тоже несладко придется. То, как они, даже не зная о существовании друг друга, умудрились пойти одной кривой дорожкой, одновременно и радует, и пугает до усрачки. Теперь уже сомнений не остается - этот мэтч был явно не заслугой тиндера, а какого-то сраного провидения, потому что встретить еще одного такого параноика в погонах можно было только будучи ведомым самой судьбой. Петя улыбается неожиданно даже для себя и решает, что ему просто чертовски повезло, на самом-то деле, потому что он понятия не имеет, как бы объяснял нормальному мужику - менеджеру какому-нибудь или айтишнику, - всю эту идиотскую конспирацию. В голову приходит внезапная мысль, что он тысячу раз был прав, когда промолчал о своих производственных травмах. Ладно еще сотряс можно было бы списать на драку или врожденную грацию новорожденной косули, но вот огнестрел так просто он бы точно не объяснил даже гражданскому. А теперь, когда он знает, что Игнат тоже служит в полиции, собственная предусмотрительность вообще кажется гениальной, потому что нет никаких гарантий, что Игнат не слышал про эту заварушку с мефедронщиками. Захват был громкий, а фигуранты, как оказалось, проходили еще и по ряду ограблений в фармацевтических лабораториях. Спалиться окончательно в том, кто он такой, Петя даже сейчас был не очень-то готов, да и, если уж быть до конца честным с собой, ему попросту не хотелось, чтобы Игнат волновался. Ранение-то ерундовое, почти царапина, как на собаке заживет, не то что пять лет назад, когда Петя полтора месяца провалялся на больничной койке с пробитым легким и гадал, сможет ли вообще дальше работать на оперативке или же его участью станет судьба кабинетной крысы. Вот тогда все было серьезно, Нина все глаза выплакала, когда ее несколько дней в коридоре у дверей реанимации мариновали, пока лечащий не сжалился и не впустил в палату, а сейчас этот больничный даже яйца выеденного не стоит. Сон наваливается внезапно, тяжелой теплой волной накрывает с головой, и Петя, решив не сопротивляться, переворачивается на бок и закрывает глаза. В голове все еще теснятся и наскакивают друг на друга беспорядочные и самые разные мысли, но он, в лучших традициях Скарлетт О`Хары решает подумать обо всем этом завтра. Во сне Петя улыбается. Ему снится, что он спешит по оживленному Невскому к Аничкову мосту, торопится изо всех сил, нетерпеливо обгоняя прохожих и лавируя в потоке, потому что там, на среднем пролете, прямо над степенной Фонтанкой его ждет Игнат. Петя бросает быстрый взгляд на часы - немного опаздывает, чертовы парковки в центре как всегда битком забиты, но он уверен - Игнат никуда не уйдет и будет в условленном месте, ведь они так долго этого ждали, черт возьми. Месяц - а кажется, будто целую вечность. Миновав одного из коней у входа на мост, Петя жадно всматривается в лица окружающих людей, шарит взглядом по разношерстной праздной толпе, пока не замечает его. Высокий, чуть ли не на голову выше любого из проходящих мимо, Игнат стоит у перил спиной к Пете и смотрит куда-то вниз на водную гладь. Петя ни разу его не видел, но отчего-то совершенно уверен - это именно Игнат и никто другой. Сердце пропускает удар, а в горле пересыхает от волнения, потому что вот он - тот самый момент, о котором Петя мечтал последние несколько недель. Он подходит ближе, останавливается в какой-то паре шагов, а потом тихо, внутренне обмирая, говорит: - Привет? Игнат чуть вздрагивает от неожиданности, расправляет плечи и оборачивается, и в эту самую секунду Петя резко открывает глаза, с отвращением осознавая себя в реальности, где он лежит, свернувшись под одеялом калачиком, а пиздоблядский телефон трезвонит так, будто вместо динамика у него иерихонские трубы. Громко застонав от разочарования, Петя тянется к телефону, оставленному вечером на тумбочке и, с невероятной досадой прищуриваясь, пытается осознать, кому и какого хера от него понадобилось с утра пораньше. Беглого взгляда на экран хватает, чтобы понять: утро уже ни черта не ранее, почти одиннадцать, а вот кто до него решил доебаться, все еще остается загадкой. Номер городской, но какой-то смутно знакомый, и решив, что раз уж он все равно уже проснулся, то от него не убудет, Петя принимает вызов. Вдруг что-то важное, а не тупорылые телефонные мошенники. - Хазин, слушаю вас внимательно, - хмуро бросает он в трубку, стараясь звучать не слишком заспанно, и натурально опешивает, когда его невидимый собеседник подает голос. - Петр Юрич, утро доброе, - совершенно буднично, словно они каждый день на созвоне, приветствует его Игорь, мать его, Гром. Не дождавшись реакции от офигевшего Пети, тот несколько теряет свой энтузиазм и уточняет неловко: - Надеюсь, не разбудил? - Не надейся, Игорь Константинович, - вздыхает Петя, все же справившись с собой и своим удивлением, и, помолчав немного, интересуется: - Чем обязан? Теперь-то становится ясно, почему номер показался знакомым - его собственный рабочий отличается всего на четыре цифры, значит, звонит Гром из управления. - Разговор назрел по твоему делу, - тем временем сообщает тот деловито, а потом почти виновато продолжает: - Я в курсе, что ты на больничном, майор, но твоя стажерка не смогла мне внятно объяснить, когда ты появишься в отделе, так что я решил позвонить и очень рассчитываю, что это не будет выглядеть слишком нагло. Тем более, на самом деле, я и так уже затянул, собирался раньше с тобой переговорить. Широко зевнув, Петя самодовольно хмыкает. Ну надо же, Гром, оказывается, больше мандел, что лень ему на третий этаж подниматься, а как прижало - поперся, как миленький. Небось Аннушку закошмарил своими расспросами в попытках выяснить, когда на работе можно будет лицезреть петину рожу, надо будет ей потом конфеток подогнать, чтобы не затаила. Она, в конце концов, не секретарша, чтобы все знать, а Гром, Петя почти уверен, прилип к ней, как банный лист к жопе. Про то, откуда Гром узнал о его больничном, Петя даже не спрашивает, ежу понятно, что лейтенант Цветков распиздел при первом же удобном случае, и судя по тому, как долго бравый майор не лез к нему с рабочими вопросами, сделал он это при первом же удобном случае. Любопытно другое - в каком именно ключе он распиздел подробности бесславной бойни в подворотне, но этого Петя, пожалуй, не узнает никогда. Не у Грома же спрашивать, в самом-то деле. - Все в порядке, Игорь Константинович, - наконец успокаивающе отзывается Петя, а потом доверительно добавляет: - я уже тут от безделья на стенку лезу, - и, запнувшись, неловко поясняет: - Ну, не в данный конкретный момент, как ты понимаешь, а в целом, так что выкладывай, что ты там накопал, я весь внимание. - Накопал или нет - тебе решать, - говорит Гром с какой-то странной, совершенно не понравившейся Пете интонацией, но перебивать он не решается, а тот продолжает: - Чего-то прямо сенсационного я, конечно, не нашел папках… - и, разом растеряв весь свой серьезный настрой, почти жалобно интересуется: - Кстати, как тебе, блин, удается в таком порядке дела держать? - Если твоя информация окажется стоящей - устрою тебе мастер-класс, как пиздить подчиненных, - чуть насмешливо обещает Петя и, задавив в себе неуместное веселье, требует: - Не отвлекайся. Гром тихо хмыкает, видимо, оценив петины методы контроля за ведением документации, после чего откашливается и послушно возвращается к сути дела. - Ага, ладно, - коротко говорит он и, собравшись с мыслями, продолжает: - В общем, по допросам тухляк, как ты и сказал, но есть кое-что, что в ваших записях меня смутило. Гром делает паузу, чем-то шуршит и, кажется, даже делает глоток кофе. Последнее кажется сущим свинством для еще не до конца проснувшегося Пети, и он, не выдерживая, поторапливает: - Не томи уже, а? И, с одной стороны, это банальное любопытство, что же Петя мог такого прошляпить в собственном деле, а с другой, внутри разгорается жгучий азарт. Петя нутром чует, что вот сейчас, после того, как Гром наконец разродится, этот висяк сдвинется с мертвой точки. Как бы ему ни хотелось отрицать очевидное, но Гром - настоящий профи, и если он что-то углядел, значит, так оно и есть. - Данные о рейдах кто-то сливает, - вздыхает Гром в трубку, а потом, немного помявшись, жалобно просит: - Скажи, что ты тоже это заметил, и я не вижу того, чего нет. Петя, ошарашенный его словами, молчит. Он мысленно прикидывает, с чего майор Гром вообще мог сделать такие выводы, и, к стыду своему, совершенно не имеет понятия, из каких крупиц информации тот почерпнул эту революционную идею. Петя сам лично собирал для него папки, которые потом Аннушка любезно передала, и может поклясться, что знает наизусть каждую из бумажек, попавших в руки к Грому, однако ситуацию это никоим образом не проясняет. Вывода напрашивается два: либо Гром чертов параноик, который везде видит нечистых на руку ментов, либо Петя попросту ебется в глаза и пора бы подыскать себе другую работу, потому что, если Гром прав, то со своей он, очевидно, не справляется. За этими невеселыми раздумьями пауза незаметно затягивается, и Гром, не выдержав, обеспокоенно зовет его: - Петр Юрич… Не молчи, - а потом добавляет неловко: - Скажи хоть что-нибудь уже. Ты тут вообще? - Я-то тут, а ты там, - машинально и как-то вяло огрызается Петя, наконец взяв себя в руки, и вздыхает: - С чего ты это взял? Он все еще слабо понимает, как Гром пришел к мысли, что в петином отделе завелась крыса, но уже готов слушать и, главное, воспринимать аргументы. В конце концов, вряд ли бы майор решился на такие громкие заявления, если бы у него не было достаточных для этого оснований. - Логика, - коротко отзывается Гром, а после, видимо, осознав, что для такого случая аргументация слабовата, принимается пояснять: - Ваш толкач всегда знает, в какой момент нужно избавиться от товара. Заранее знает, еще до приезда опергруппы и спецназа. И все, что не успел продать, просто рассовывает по карманам ближайших подвыпивших тусовщиков. Скорее всего, во время рейда он даже в клубе остается, спокойно проходит личный досмотр и выходит потом из здания вместе с толпой. - Его предупреждают, - похолодев, непослушными губами проговаривает очевидное Петя, когда Гром замолкает, и, окончательно проснувшись, с чувством и расстановкой тянет: - Пиздец. Ну каков же пиздец. Как я это проглядел? Идиот, блядь. От собственной тупости хочется заорать. Он два месяца безуспешно пытался вычислить клубы, в которых орудует барыга и прищучить его, но всегда, каждый блядский раз, был на два шага позади, потому что если и нащупывал какую-то логику в хаотичных передвижениях неизвестного толкача, все равно оставался с носом просто из-за того, что какая-то скотина из отдела предупреждала его о рейде. - Перестань, - строго одергивает его Гром, а после уже спокойнее добавляет: - На своих всегда в последнюю очередь думаешь. Не хочешь думать просто. И по здравому рассуждению он, конечно, тысячу раз прав, но Пете сейчас вовсе не до здравых рассуждений. В нем кипит жгучая злость на того, кто вздумал подставить своих же, а еще, разумеется, разочарование в самом себе. - Но я должен был это увидеть, - с какой-то детской беспомощностью говорит Петя в трубку, прикрывая глаза, и, задавив в себе неуместное желание запустить телефоном в стену, добавляет жестко: - Сука, два месяца я кручу в голове эту историю и проебал очевидное. - Петр Юрич, прекрати, - обрывает его Гром почти сердито и, вздохнув, замолкает на мгновение, после чего как-то очень уж мягко продолжает: - Петь, не пори горячку. Главное, что теперь ты в курсе и обязательно найдешь применение этой информации. - Когда я узнаю кто это, я его зарою, - мрачно обещает ему Петя, чувствуя, как сердце пропускает удар от этого мягкого, чуть хриплого “Петь”. Ебаный Гром со своей со своей поддержкой, внимательностью и профессиональной чуйкой бесит сейчас едва ли не больше, чем неведомая крыса, но срываться на нем Петя никакого права не имеет. Это только Нинок гонцов с плохими новостями кошмарит, Пете же хватает ума, чтобы понимать: Гром тут совершенно не причем, и если уж кого винить, то себя самого за тотальную слепоту. В конце концов, у гордости и чести их управления были ровно те же материалы дела, что и у Пети. - Уже придумал, как будешь выкручиваться? - осторожно интересуется Гром, будто бы хочет и сам что-то предложить, но не решается, и Петя, плюнув на все свои излюбленные “я сам”, вздыхает: - Фрагментацию информации попробую, хочу сначала проверить на вшивость свою собственную команду, - говорит он с тяжелым сердцем. Верить, что крысой может быть кто-то из его клоунов-лейтенантов или вообще Володя, не хочется совершенно, но он должен убедиться, что свои не у дел, прежде чем рассказать им о новом и абсолютно выбивающем из колеи аспекте дела. - Есть идеи? - Гром, как и следовало ожидать, отставать не собирается, но, чего уж кривить душой, в данный и конкретный момент Петя этому даже рад. - Есть одна, - говорит он и, снова вздохнув, добавляет: - Правда прилетит мне за нее от начальства знатно, скорее всего, если мужики обидятся и настучат. Я ближайший рейд запланирую на “Ионотеку” по всем документам, а привезу их в какой-нибудь другой гадюшник и каждого, сука, из вида не выпущу, пока спецназ не зайдет. Если кто-то достанет телефон - буду шмонать. Звонки, чаты. Должно сработать. - Должно, - соглашается Гром уверенно, а после, немного подумав, добавляет: - Иди с этим к Прокопенычу. Прям сразу, как на службу вернешься. Изложи суть и заручись его поддержкой. Федор Иваныч мировой мужик, он поймет, и если дело дойдет до твоего подполковника, жопу прикроет. - Думаешь, он на это пойдет? - с сомнением тянет Петя, вспоминая добродушного и даже несколько мягкотелого начальника управления с улыбкой доброго дядюшки и пышными усами. Прокопенко выглядит как человек, который интриг не поддержит, но Гром, неожиданно рассмеявшись, заверяет его: - Слушай, майор, Прокопеныч меня умудрился тебе сосватать в помощники, а я отпирался. Он умеет быть убедительным, и потом, он твоему подполу прямое начальство, не забывай, - а после уже серьезнее добавляет: - Федор Иваныч меня столько раз из беспросветной жопы вытаскивал, что и тебя разок сможет. Ты ему нравишься, а я замолвлю словечко. Когда он замолкает, Петя чувствует, как где-то глубоко внутри разгорается жгучая и совершенно неконтролируемая благодарность. Гром, может, и кажется на первый взгляд полнейшим и самодовольным мудаком, но на деле ведет себя так, как Петя от него не ожидал вообще. И лучше бы он и впрямь был мудилой распоследним, потому что сейчас, ощущая его теплую и почти приятельскую поддержку, Петя понятия не имеет, как сохранять благопристойную дистанцию. Как не начать снова, отчаянно и самозабвенно, влюбляться в Грома, которого он только-только с таким трудом выдворил из своей головы. Некстати вспоминаются слова Гречкина о том, что Игорь Гром никакой не натурал, а если и натурал, то только за полшишечки, и Петя, задавив в себе беспомощный стон, прикрывает глаза. Тем временем Гром, будто бы решив его окончательно добить, заговаривает снова. - И это, Костян просил узнать, как ты себя чувствуешь, - мямлит он почти смущенно, явно подбирая слова, отчего звучит ужасно трогательно. Будто бы вообще не привык о таких вещах спрашивать. - Передай Костяну, что жить буду, - Петя в ответ хмыкает, приятно удивленный такой заботой, а потом неожиданно даже для себя смеется и интересуется: - Ты мне скажи, Цветков у вас всегда такой дурной и лезет, куда его не просят? - Сколько его знаю, - заверяет Гром с явным сарказмом, и уже мягче добавляет: - Поправляйся, Петр Юрич, и возвращайся в управление ставить крысоловки. Будешь в курсе держать? И будь на месте Грома кто-нибудь другой, Петя бы обязательно разманделся, что отчитывается только перед непосредственным начальством, но Грому грубить не хотелось. Если бы не он, Петя до сих пор слепо бы тыкался по углам, а так появился хоть какой-то шанс на подвижки, поэтому он так же мягко обещает: - Всенепременно. Я эту наглую тварь из-под земли достану, - и, подумав, продолжает: - Спасибо, майор. Как бы мне не было стремно это признавать, но ты реально меня сделал, как пацана. - Да брось, это просто свежий взгляд. И мне было интересно, - признается Гром с легким смущением и добавляет неуверенно: - Я еще поспрашиваю кое-каких своих информаторов, может кто-то этого твоего барыгу знает, но тут, как ты понимаешь, обещать ничего не могу, нарики не моя тема вообще. - Ты и так уже помог, - заверяет его Петя, на что Гром с уверенностью парирует: - Ну, если все так, как мы сейчас думаем, тебе помощь из другого отдела лишней никогда не будет, - и, помолчав, заканчивает веско: - Если понадоблюсь - скажи. Ну надо же какой энтузиазм. Зацепило его что ли? Потому что еще несколько дней назад, когда они разговаривали в петином кабинете, Гром выглядел откровенно скучающим, и Пете казалось, что на этом все и закончится. Однако вот они, разговаривают, как добрые приятели, и обсуждают дело. Месяц назад Петя, наверное, от счастья бы умер от такого поворота событий, а сейчас, слушая в трубке голос Грома, чувствует только смятение и легкий стыд перед Игнатом за то, что где-то за ребрами неуверенно скребется полузабытое чувство, от которого Петя так долго пытался избавиться. - Заметано, - коротко соглашается он, чтобы не молчать по-дурацки. Подумать обо всем этом он может и позже, а сейчас нужно как-то свернуть разговор и выпить кофе наконец. С трубкой в одной руке и перевязью на другой у него вряд ли выйдет запустить кофемашину и не выронить телефон. Впрочем, Гром оказывается проворнее, потому что в следующую секунду он неловко тянет: - Ну я побежал? - и, будто оправдываясь, поясняет: - Вызов, ехать надо. - Беги, Гром, - почти с облегчением отвечает ему Петя, а потом, не удержавшись, ехидно замечает: - А то там еще не вся шушера в Питере за решеткой сидит. - Не вся, - соглашается Гром с явным сожалением и тут же хмыкает: - Но я над этим работаю. Ответить ему Петя не успевает, потому что Гром, не размениваясь на долгие прощания, отключается. И вот так сразу не поймешь - то ли позер он, то ли просто чурбан неотесанный, который попросту пренебрегает правилами этикета. Впрочем, Пете как-то плевать, привыкать к разговорам с Громом он не намерен, слишком тяжело потом будет возвращаться в свою рутину, где с бравым майором они пересекаются только в курилке, да иногда на ступенях управления. Отложив телефон, Петя выбирается из постели и направляется на кухню. Кофе - вот что ему сейчас нужно, а об остальном он подумает как-нибудь потом, когда в голове перестанет набатом звучать хриплый и мягкий громов голос. Промаявшись от безделья почти до шести вечера, Петя решает, что пора перестать прикидываться беспомощным инвалидом и, стащив с руки перевязь, открывает холодильник. Нина, как самая святая из женщин, оставила ему на завтрак омлет в сковороде под крышкой, и Пете хотелось отплатить ей той же монетой, приготовив что-нибудь не слишком заебное на ужин, чтобы она не крутилась у плиты после учебы. Рука все еще давала о себе знать, но сегодня, на удивление, куда меньше чем вчера. Болело, в основном, плечо, щедро залитое медицинским клеем, да и то весьма локально, а в остальном Петя чувствовал себя вполне способным на подвиги. Неясно, то ли пара дней постельного режима привела его в чувство, то ли Гром с его охуительными новостями, но валяться в койке после утреннего разговора резко расхотелось, так что сейчас Петя начнет с малого и закинет в духовку мясо с овощами, а послезавтра, если энтузиазма не поубавится, скорее всего, поедет в управление. Конечно, кипучая жажда деятельности требовала отправиться на работу уже завтра, но Петя, не будь дураком, прекрасно понимал, что если завтра он объявится на пороге отдела, Володя как пить дать вытурит его обратно домой отдыхать. Три дня больничного после сотряса - золотое правило, и пренебречь им - значит, навлечь на себя сердитое ворчание не только начальства, но и подчиненных, которые наверняка сейчас по полной программе от Пети отдыхают. При мысли о своей команде Петя раздосадованно морщится. Он так привык за три года, что его ребята надежны, как швейцарский банк, и непогрешимы, как гвардия ее высочества, что теперь одна только идея, что кто-то из них может оказаться крысой, натурально вгоняла в ступор. К такому Петя был попросту не готов, поэтому по-быстрому разделавшись с нарезкой перцев и брокколи, он закидывает их на противень вместе с большим куском свинины и, наскоро обтерев руки полотенцем, берется за телефон. Лучший способ отвлечься от этих неприятных раздумий - забить себе голову чем-нибудь другим, не менее будоражащим, так что он открывает чат с Игнатом и набирает: “Как думаешь, мы выдержали достаточно долгую паузу, чтобы наконец обсудить слона в комнате?” На приветствия он даже не разменивается вопреки обыкновению, так зудит наконец приоткрыть завесу тайны над тем, чем Игнат там занимается в свое рабочее время, и Петя очень надеется, что с темы тот соскочить не вздумает. В ожидании ответа он успевает не только истомиться от нетерпения, но и заварить себе зеленого чая, а потом телефон все-таки оживает и бодро вибрирует на кухонном столе. “Достаточно, - чуточку насмешливо отзывается Игнат, а потом уже серьезнее спрашивает: - Что ты хочешь узнать?” Не до конца веря своей чудовищной удаче, Петя безотчетно улыбается, осознавая, что Игнат, несмотря на его смешливый тон, тоже, кажется, измучился от недосказанности, повисшей между ними со вчерашнего вечера. Приятно знать, что Петя был не единственным, кто только и ждал случая, чтобы обсудить эту поистине животрепещущую тему. “В идеале - все, потому что, как ты понимаешь, профдеформация, - заявляет он, а потом, решив не напирать слишком уж сильно, сбавляет обороты и продолжает осторожно: - Но ограничусь пока одним вопросом: в каком ведомстве работаешь? Полиция, следственный или, прости господи, росгвардия?” Сначала Игнат присылает смеющийся смайлик, и пока Петя пытается понять, что бы это могло значить, пишет весело: “Я гляжу, ты тоже космонавтов недолюбливаешь, - и, сделав театральную паузу, все же снисходит до нормального ответа: - Полиция. Я следователь. Твоя очередь”. Петя неверяще пялится в экран и, не удержавшись, громко ржет, едва не опрокинув ополовиненную уже кружку с чаем. Потому что во-первых, он все-таки угадал, а во-вторых, это и вправду смешно, насколько у них с Игнатом много общего. Нарочно ведь не придумаешь такого цирка. “Это покажется до пизды уморительным, но я тоже, - быстро печатает Петя и, отпив чаю из кружки, все же добавляет: - Блин, ну какова была вероятность, а?” “Почти нулевая, - выражает общее мнение Игнат, а потом, помолчав, продолжает с какой-то изумляющей откровенностью: - Но знаешь, я ужасно рад, что все так. Ни из одних моих отношений ничего хорошего не выходило по большей части из-за работы. Кому понравится не видеться неделями, когда какое-нибудь запарное дело попадается?” Игнат вообще-то редко заговаривает о личном, а уж когда он первым переходил на тему прошлых отношений, Петя вообще припомнить не может, поэтому он замирает и неожиданно даже для себя улыбается, как дурак. Игнат все это время ни черта не был для Пети открытой книгой, но сейчас кажется, будто ему открывается очередная, непрочитанная до сих пор страница. Это волнительно и, что уж скрывать, ужасно приятно. Значит, Игнат действительно ему доверяет, раз делится сокровенным. Спохватившись, что пауза несколько затянулась, Петя, продолжая улыбаться, набирает в ответ: “Мне тоже не понравится, будь уверен, - а после, подумав, серьезнее добавляет: - Но я хотя бы пойму”. Он даже еще не видел Игната ни разу, но одна мысль о том, что тот может неделями безвылазно торчать на работе и исчезнуть с радаров, не кажется слишком уж вдохновляющей. Впрочем, у Пети и самого случаются внедрения, когда он несколько дней может быть без связи, так что не ему возмущаться. Он и вправду может Игната понять, как никто другой. “Об этом я и говорю. Это сейчас у меня тишь да благодать, даже ночую дома, а не в управлении. А пару лет назад попалось мне одно дельце, из-за которого я чуть не присел лет на дцать. Как ты понимаешь, меня подставили и пришлось попотеть, чтобы выкрутиться, но я смог, - пишет Игнат тем временем, и только Петя собирается спросить, как это связано с личной жизнью, заканчивает с явно сквозящей из каждого слова досадой: - А когда вернулся в квартиру почти через неделю, заебанный, но счастливый, обнаружил, что мой тогдашний хахаль свои вещички забрал и свалил по-английски”. Пете кажется, будто его под дых ударили. Это ж каким мудаком надо быть, чтобы вот так закончить отношения? Петя тоже святым не был, но ему хотя бы хватало духу всегда попрощаться по-человечески. Когда нормально, когда со скандалом и битьем посуды, но не так. Не как распоследняя скотина, обесценивая все хорошее, что было. “Расскажешь?” - осторожно интересуется он, сам не до конца еще понимая, о чем именно спрашивает. Наверное, обо всем и сразу, однако быстро понимает, что сморозил хуйню, когда Игнат отвечает. “Про хахаля-то?” - с явным сарказмом уточняет тот, но Петя на провокацию не ведется, нутром уже чувствует, что стоит ему даже в шутку согласиться, Игнат захлопнется, как раковина. Уже одно то, что они сейчас обсуждают игнатово прошлое - большой шаг вперед, и сейчас главное - не давить, поэтому Петя, задушив в себе неуместный приступ любопытства, ловко съезжает с темы. “Да нахуй его, он свой шанс просрал, и спасибо ему за это, - отзывается он, тем не менее чувствуя легкий, почти неощутимый укол ревности из-за того, что кто-то, какой-то неведомый Пете мудак жил с Игнатом, спал с ним в одной постели и был кем-то ужасно важным, раз его подпустили настолько близко. Игнат же сам говорил, что почти физически не может делить пространство с кем-то другим. Впрочем, у Пети все еще впереди, и совершенно глупо ревновать Игната к кому-то, кто уже не имеет никакого значения. Петя просто сделает все от него зависящее, чтобы занять вакантное место как в игнатовой койке, так и в жизни в целом, а потом ни за что не отвяжется. Игнат еще попросту не знает, с кем связался, думает Петя, удовлетворенно хмыкнув, а потом, тряхнув головой, быстро печатает: - Я про дело. Про него расскажешь?” “Как-нибудь обязательно, - с готовностью соглашается Игнат, а после поясняет: - Это долгая история, да и знаешь ты ее, наверное, на самом-то деле, ты тогда уже в Питере жил”. И то, как он легко уходит от неприятной темы, лишний раз убеждает Петю в том, что к обсуждению своего бывшего Игнат не готов совершенно, хоть и заикнулся про него сам. Петя удовлетворенно кивает, делает глоток чаю и набирает: “Интригующе, - и, подумав, добавляет с легкой насмешкой: - Боишься, что вычислю?” В конце концов, Игнат, несмотря на мутные и обтекаемые формулировки, уже и так распиздел достаточно, чтобы при должном рвении выяснить, кто же он, черт возьми, такой, но Петя все равно прикидывается дурачком и делает вид, что не зацепился за детали. Вряд ли много ментов два года назад были под следствием по серьезной статье, и если бы Петя захотел, он бы точно раскопал историю, о которой идет речь, ресурсов у него бы хватило, но он не хочет. Ему нравится эта невероятно увлекательная игра, в которой они с Игнатом узнают друг друга постепенно и только со слов, но Петя просто не может удержаться от того, чтобы не подразнить его. Игнату, впрочем, эта игра, видимо, тоже ужасно нравится, потому что он весело парирует: “Не боюсь, просто у меня рука отсохнет столько печатать, - а после, помолчав немного, добавляет тепло: - Расскажу, когда увидимся. Обещаю”. “Ловлю на слове, - улыбнувшись, отвечает Петя и, зацепившись за это “когда увидимся”, решает окончательно увести беседу в безопасное русло, тем более, что ситуация располагает. Он залпом допивает свой чай и, отставив кружку, признается: - Кстати об этом. Знаешь, мне сегодня снилось, что я иду к тебе на свидание”. “И как, дошел?” - любопытствует Игнат, явно поддразнивая, судя по смайлику в конце строки, но Петя, вспомнив непривычно солнечный для Питера день из своего сна, серьезно отвечает: “Не успел. Проснулся, - он хмыкает, вспомнив свое пробуждение и, отогнав непрошенные мысли о холерном Громе, так не вовремя решившем до него доебаться, продолжает печатать, закусив губу: - Но было здорово. Такое ощущение… словами не передать. Мне кажется, я на свое первое в жизни свидание так не спешил. Расталкивал прохожих, как пацан, почти вприпрыжку несся. Немного опаздывал и боялся, что ты уйдешь”. Вот интересно, а какой образ мозг бы ему подкинул, если бы Гром не позвонил? Как Петя бы ни старался, он не мог даже вспомнить, во что Игнат был одет в его сне. Куртка или пиджак? А может быть, плащ? Ни одной детали, только неясный силуэт на фоне парапета и темноволосая макушка, чуть встрепанная майским ветром с реки. “Да ты романтик, - чуть журит его Игнат, а сразу после спрашивает: - Где это было?” “Аничков мост”, - игнорируя легкую подколку, честно отвечает Петя. Да, он романтик, но это же неплохо? Куда лучше, чем если бы он был законченным прагматиком, расчетливым и хладнокровным. Тогда бы у него, скорее всего, давно уже сложились какие-никакие, кривые и косые, но удобные отношения, и Петя никогда бы не познакомился с Игнатом, который пусть и подшучивает над его тонкой душевной организацией, но и сам тот еще закоренелый романтик. Так что их тут таких двое, дураков влюбленных. “Забавно”, - тем временем реагирует Игнат, и Петя, не дожидаясь разъяснений, коротко уточняет: “Что именно?” Игнат молчит пару минут, будто бы раздумывая, стоит ли раскрывать карты, но потом все же решается и присылает в чат: “Мои друзья живут буквально на углу Фонтанки и Невского, как раз рядом, - и, отправив смайлик, добавляет: - Я часто там бываю, в общем”. И это - очередная страница, которую он переворачивает для Пети. Очередной маленький, но от этого не менее ценный жест доверия. Каждый раз рассказывая что-то не просто о себе, а о своем окружении, Игнат будто бы подпускает Петю еще на шаг ближе, показывая, что все, что между ними происходит - действительно серьезно, пусть даже и не как у нормальных людей. Впрочем, разве можно в принципе назвать нормальными людьми двух ментов с легкой профессиональной паранойей? Петя, если честно, вообще не уверен, смогли бы они быть друг с другом насколько открытыми, если бы встретились не в тиндере, а в каком-нибудь баре. Он понятия не имеет, на самом-то деле, знакомится ли Игнат с мужиками в барах и как много о себе рассказывает, если все-таки да, потому что сам Петя обычно лишний раз рта не раскрывает, а если и раскрывает, то преимущественно для минета в кабинке очередного сортира. Случайные связи вообще редко предполагают разговоры по душам. “Небедные у тебя друзья”, - тряхнув головой и отгоняя лишние мысли, заявляет Петя насмешливо, на что Игнат явно весело замечает: “Есть за ними такой грешок, - после чего делает паузу, а потом неожиданно предлагает: - Хочешь, встретимся там? На Аничковом?” И Петя, прочитав его сообщение, расплывается в самой идиотской из своих улыбок. “Ужасно хочу”, - быстро отвечает он, чувствуя, как сердце бьется чаще, а в груди разливается мягкое тепло. Игнат может сколько угодно над ним прикалываться на тему сопливой романтики, но все равно он самый лучший мужик из всех, что встречались Пете за долгие годы. Одна только мысль о том, что совсем скоро Петя, как в своем собственном сне, будет спешить к Аничкову мосту, чтобы увидеть Игната и на этот раз не проснуться, заставляет дыхание сбиться. Они только что выбрали место для своего первого свидания, черт возьми, осталось только определиться с днем, и все это действительно станет реальностью. “Тогда договорились, - подытоживает Игнат коротко, а потом хитро добавляет: - Только, чур, не опаздывать, а то и вправду уйду”. Не уйдешь, думает Петя, продолжая улыбаться. Никуда ты от меня не денешься, думает он, на секунду прикрывая глаза, и почти физически чувствует на своем лице теплое весеннее солнце и свежий ветер с реки. Игнат обязательно его дождется, как и во сне, потому что все то, что между ними происходит, стоит того, чтобы ждать. “Детка, тебя я готов караулить на Аничковом хоть с самого утра”, - вынырнув из своих мыслей, дурашливо заверяет его Петя и, негромко рассмеявшись, отправляет в чат несколько сердечек. На душе легко и спокойно, и Пете кажется, что именно этого он всегда искал в отношениях. Не ебаной драмы, не надрыва и не всякой прочей хуйни, а такого вот штиля, когда от одних только сообщений в телеге хочется лыбиться, как кретин. Петя не знал раньше, что так бывает, но теперь узнает, постепенно, день за днем, и ему ужасно нравится. “А вот это, пожалуй, лишнее. Околеешь ведь, дурила, - мягко поддевает его Игнат и, помолчав немного, почти неверяще уточняет: - Ты назвал меня деткой?” Петя ухмыляется. Эта самая “детка” вылетает у него будто бы сама собой. Звучит, конечно, совершенно по-дурацки, особенно если сказать вслух, но Пете откровенно плевать. Внутри у него все подрагивает от наивной и совершенно сносящей крышу влюбленности в Игната, и хочется, чтобы тот не просто о ней догадывался, но знал наверняка. И если для этого нужно выставить себя круглым дураком, Петя готов. В конце концов, он и так преступно мало говорит о том, что чувствует. “Да, а что?” - весело интересуется он, прикусив нижнюю губу и приготовившись к какому-нибудь насмешливому выпаду вполне в духе Игната. Тот не разочаровывает. “И тебе нигде не жмет называть почти двухметрового тридцатипятилетнего мужика деткой?” - спрашивает осторожно, но явно с подъебкой, на что Петя быстро печатает в ответ: “Нет, - а потом, подумав, честно добавляет: - Мне жмет называть этого мужика чужим именем. Настоящего же ты, как я понимаю, все равно не скажешь пока”. Он никогда и никого раньше не называл так. Да и по-другому тоже, всегда сохранял дистанцию и старался не разводить сопли, даже если очень хотелось, а сейчас, с Игнатом, отчаянно желал сократить дистанцию, жаждал чего-то сокровенного, только для них двоих. Ласкового и ужасно личного, и оставалось лишь надеяться, что Игнат поймет его порыв, почувствует, как это для Пети важно, и не поднимет на смех. “Оставим этот сюрприз для личной встречи, ладно? - дипломатично предлагает Игнат и сразу после отправляет еще одно сообщение: - На Аничковом”. Недосказанность повисает в воздухе, и Петя решает идти ва-банк. “Забились, детка, - соглашается он, отчаянно провоцируя, а потом, спохватившись, все же взволнованно уточняет, прикидывая, не перегнул ли палку: - Или тебе не нравится?” “Мне непривычно, - словно прислушавшись к себе, признается Игнат после небольшой паузы и продолжает уже увереннее: - Но, знаешь, на самом деле, ничего против я не имею. Это даже мило”. Облегченно выдохнув, Петя отправляет в чат смайлик с поцелуем и, услышав в скрежет ключа из коридора, торопливо набирает: “Вот и славно, - поднимается с места, заглядывает в духовку и, удовлетворенно хмыкнув, уточняет: - Я напишу тебе вечером, ладно?” Мясо, судя по всему, готово, а овощи и подавно, так что настало время попрощаться с Игнатом и, стерев с ебала максимально мечтательное выражение, кормить Нину ужином. Голодная ведь, скорее всего, как собака, потому что унеслась на учебу ни свет ни заря, а универскую столовку с ее беляшами презирает как класс. “Обязательно напиши, - отзывается Игнат, а потом со слабо скрываемой нежностью добавляет: - Я буду ждать, детка”. И эта его нежность практически выбивает почву из-под ног. Пузырящееся, как свежеоткрытая газировка, непривычное счастье внезапно накрывает Петю своей волной, знатно давая в голову. Он блокирует телефон и, безотчетно улыбаясь, как идиот, выходит в коридор, где уставшая Нина уже стаскивает с себя ботинки, устроившись на пуфике. - Как день, болезный? - спрашивает она, вскинув на Петю разом потеплевший взгляд. - Лучше всех, - рапортует Петя, продолжая тянуть лыбу и прислоняясь здоровым плечом к стене. В целом, он, конечно, немного кривит душой, потому что утренние новости от Грома несколько подпортили настроение, но этого Нине знать не обязательно. Тем более, что чувствует он себя действительно неплохо, а разговор с Игнатом так вообще почти заставил Петю забыть о том, с каким дерьмом ему придется разбираться в самое ближайшее время. - Ты готовил? - принюхавшись, интересуется Нина, наконец расправившись с обувью и блаженно вытягивая ноги. Весь день на каблуках - это вам не хрен собачий, и Петя сочувственно вздыхает, а потом, очнувшись, кивает. - Ничего особенного, просто свинина и овощи в духовке, как раз можно уже доставать, - поясняет он и, указав на дверь ванной, командует: - Мой руки и приходи. Я голодный, как черт. Запахи и впрямь будят аппетит, и Петя, сглотнув, направляется обратно в кухню, чтобы накрыть на стол, пока Нина возится в ванной. - Знаешь, я, кажется, никогда не выйду замуж, - сообщает ему Нина, поднимаясь с пуфика и счастливо вздыхая, а потом, щелкнув по выключателю, добавляет мечтательно: - Буду жить с тобой до старости, Петь, только ради того, чтобы приходить домой на все готовое, а не вставать к плите. - Не угрожай мне, - с притворным ужасом кричит Петя, уже вооружившись прихватками и открывая духовку. Нина в ответ лишь громко смеется и включает воду, не удостаивая его ответом.