Это мэтч

Распрощавшись с Громом, улетевшим из управления, как на пожар - ей-богу, как будто трупов никогда не видел, но очень хотел исправить это досадное недоразумение, - Петя обреченно возвращается на свой этаж и, малодушно проскочив мимо собственного кабинета, заглядывает к подчиненным на огонек. Тихонько приоткрывает дверь, попутно поразившись гробовому молчанию изнутри, и, сунув нос в образовавшуюся щель, осторожно оценивает обстановку. Мало ли, может, их и трогать не стоит, чтобы не попасть под горячую руку или, что еще хуже, не отвлечь от работы. - О, это вы, Петр Юрич, - с явным облегчением приветствует его Аннушка и, широко зевнув, отставляет ноутбук на журнальный столик. Надо же, устроилась с комфортом, чуть ли не полулежа на диване, будто с сериальчиком на нетфликсе чиллит, а не оперативные материалы отсматривает. Петя мажет взглядом по ее строгим черным лодочкам, небрежно скинутым на пол, по кителю, расправленному на спинке соседнего стула и сухим покрасневшим глазам, а потом оглядывает кабинет, кивает Стасу с Володей, проходит внутрь и пристраивается на пустующем кресле Храмцова. - Как успехи? - спрашивает у всех разом, и в ответ слышит лишь тяжкие вздохи. - По нулям пока, - отзывается Усов, тоже отвлекаясь от монитора. - Ни одной похожей физиономии. Мы отсмотрели четыре клуба, в двух из них камеры прямо напротив выхода, еще в одном в начала переулка, а в последнем смотрели шесть камер в радиусе двух кварталов. Нигде не засветился. - Еще два я почекал, тоже порожняк, - уныло подхватывает Петя. Итого - шесть. Из двух с лишним десятков заведений - почти треть, и никакого намека на их барыгу. И тут одно из двух: либо он ниндзя, либо по закону мирового свинства, его рожа появится в кадре где-нибудь перед финальными титрами этого нихуя не увлекательного черно-белого многосерийника. С какой стороны ни глянь, говно какое-то, а не перспектива, но других зацепок у них нет. - Когда вы успели? - Кривогородцев смотрит на Петю почти со священным ужасом, и Петя не отказывает себе в удовольствии его поддеть: - На самом деле у меня есть маховик времени, но вам, магглам, я его не дам, - и, сделав, страшные глаза, шепотом добавляет: - Иначе Министерство Магии лишит меня палочки. Аннушка сдавленно хихикает, Володя тоже посмеивается в усы снисходительно, небось, читал дочке перед сном книжку про мальчика-волшебника, а вот Кривогородцев, прибалдев, тянет: - Чего? - и, обиженно уткнувшись в монитор, бубнит: - Я же нормально спросил, а вы, как всегда, издеваетесь. Какое еще Министерство Магии? - Стасик, ты либо пришелец, либо прожил все детство в бункере, - заявляет Аннушка, продолжая веселиться, а потом, хмыкает и добавляет: - И лично я делаю ставку на пришельца. Стас собирается было парировать ее выпад, но Петя качает головой, уже жалея, что не удержал язык за зубами, и вклинивается, пресекая назревающую, как прыщ, перепалку: - Даже если и пришелец, мы толерантная планета, - и, не дожидаясь очередного витка дискуссии, поясняет: - Я запускаю параллельно две записи с соседних окнах. На больших скоплениях народа приходится брать паузу, но в целом, схема рабочая. - И это я пришелец, ага, - ворчит Стас, снова отвлекаясь от компа. - У вас там, Петр Юрич, что, запасная пара глаз, что ли? - Кто знает, - прищурившись, фыркает Петя и с деланным равнодушием пожимает плечами. Подмывает, конечно, продолжить этот легкомысленный треп, но так можно и до вечера языком молоть, а дел от этого меньше не станет. Первые записи они начали получать из дептранса накануне вечером, и сегодня с самого утра работа кипела и бурлила, впрочем, справедливости ради, все еще без какого-то внятного выхлопа. Глядя на объемы поступающих материалов Петя уже всерьез подумывал либо запросить пощады, либо помощи. У того же Грома хотя бы. Но гордость пока не позволяла, а кроме того, прямо сейчас бравый майор сейчас проебывался где-то на Гагаринской со своим драгоценным трупом, и было бы сущим свинством отрывать его от собственной работы. Гром точно пошлет его ко всем хуям с такими заходами и будет совершенно прав. Петя вот послал бы. Тряхнув головой, он отбрасывает все лишние мысли и, с трудом сосредоточившись, говорит: - Там на сервер пятничные записи с “Ломоносова” упали, я их сам прогляжу, а потом предлагаю сделать всем перерыв и пообедать, - и, прикинув, добавляет: - Где-то через час-полтора сворачивайтесь и пойдем во вьетнамскую кафешку на углу. - Да, пожрать было бы отлично, - тут же встрепенувшись, кивает Стас мечтательно, на что Володя лишь хмыкает, а Аннушка, закатив глаза, тянет ехидно: - У тебя вообще другие ценности в жизни есть? - Все-то тебе расскажи, - с достоинством парирует Кривогородцев, и Петя, махнув на них рукой, поспешно ретируется из кабинета. Призывать к порядку смысла нет, ежу понятно, что от монотонной работы все за утро уже задолбались в край, вот и развлекаются, как могут. Так что пусть себе срутся потихоньку, главное, чтоб до драки не дошло, а то ведь неизвестно еще, кто кому наваляет. Устроившись в кресле, Петя делает глоток давно остывшего кофе из кружки и, отыскав на сервере папку с записями городских камер вокруг “Ломоносова”, прикидывает, с какой из них имеет смысл начать. С камерой определяется почти сразу, в первую голову стоит почекать ту, что висит чуть ли не у входа в клуб, мимо нее проскочить практически нереально, разве что совсем по стеночке, такой вот удачный ракурс. Файлы десятиминутные, и, подумав, Петя кликает по тому, запись на котором начинается за тридцать семь минут до прибытия спецназа. На летучке утром они с командой договорились брать получасовой интервал, но до этого почти все тайминги бились по пять минут, и Петя, решив не халтурить, захватывает чуть лишнего. Какая, в конце концов, разница. Первые несколько минут не происходит ничего интересного, люди снуют туда-сюда, толпятся у входа, выскакивают покурить, а кто-то даже блюет у соседнего фонаря. Будни культурной столицы, ничего нового. Петя даже внимания не обращает, он за годы рейдов так привык к этому, что уже даже отвращения не вызывает. Взгляд почти равнодушно шарит по черно-белым лицам - пьяным, упоротым и черт знает еще каким, - а потом останавливается, и Петя почти машинально жмет пробел, а потом с тоской думает, что нужно было все же отдать записи с этого клуба кому-нибудь из подчиненных. Можно было бы и догадаться, что частенько балующийся сигареткой майор хмурая рожа угодит под уличную камеру. Гром, чуть смазанный и нечеткий, в одной футболке и облепленный с двух сторон поддатыми девицами, цепляет взгляд в первую же секунду. Присмотревшись, Петя легко узнает в его спутницах сначала Зайцеву, а потом и ту красноволосую мадаму, которую он когда-то принял за игореву супругу. Даже припоминает теперь, разглядев нормально лицо, что она какая-то там скандальная журналистка, которая вечно вляпывается в какое-то сенсационное дерьмище, и действительно замужем, правда не за Громом. Супруг у нее не то бандит какой, не то бизнесмен, но уж точно не мент, однако к чему ему теперь вся эта ценная информация, Петя понятия не имеет. Ушел давно поезд, да и хер бы с ним. Залепив себе мысленную затрещину, Петя снова запускает запись и, ругая себя последними словами, все же жадно вглядывается в происходящее. Зайцева с журналисткой виснут на Громе, тот заливисто ржет, откидывая голову назад, картинно курит и что-то втирает своим подружкам, сгребая их в охапку и получая взамен два смазанных следа от помады на щеках - левой и правой. Зрелище залипательное, и лишь когда они скрываются в дверях клуба, Петя осознает, что вообще-то умудрился проебать весь проходящий мимо них людской поток. Приходится вернуться назад и, старательно не глядя в сторону Грома, сконцентрировать все свое внимание на входе в “Ломоносов”. Поначалу получается не очень, взгляд то и дело норовит соскользнуть к живописной группе, но потом запись кончается и, переключившись на следующий файл, Петя наконец сосредотачивается. Эту камеру он отсматривает со всем тщанием, не распыляясь и не пуская фоном вторую, потому что точно знает: их барыга был в “Ломоносове” той ночью и выйти он мог только через главный вход, если у него, конечно, нет приятелей из стаффа. Но это, конечно, маловероятно, слишком рискованно и глупо было бы заводить дружбу с каждым барменом в этом чертовом городе и надеяться, что никто тебя не сдаст. Эту версию Петя, пораскинув мозгами, все же отбрасывает, потому что их барыга не идиот, он наоборот дохуя умный, чтобы оставлять такие бреши в своей работе. Когда кончается последняя из отложенных, четвертая запись, на которой спецназ, бодро шевеля жопами, заламывается в клуб, сметая охрану, Петя жмет на пробел. Он уже знает, что будет дальше - через пару минут к дверям подойдет он сам в сопровождении Кривогородцева и Храмцова, а после тоже скроется внутри, чтобы через каких-то сраных десять минут обнаружить Грома с его дружбаном в толчке с наркотой. Той самой, которую скинул их ловкий говнюк. И если верить Игорю, сделал он это еще до того, как внизу началась суета. Петя вздыхает и устало трет пересохшие глаза, а потом откидывается в кресле, допивает одним глотком оставшийся в кружке кофе и крепко призадумывается. Проглядеть баргу он не мог - это лицо Петя бы из тысячи узнал, да и потом, капитан Дубин достаточно подробно описал, во что тот был одет. Серая толстовка с капюшоном, светлые джинсы - и у дверей точно не было никого похожего. Тогда что же Петя, черт возьми, упускает? Где он мог просчитаться? Внезапный порыв спуститься в оупенспейс и вытрясти из кого-нибудь мобильный номер Грома Петя душит в зародыше. Еще не хватало к нему бегать с каждым своим затыком. Так и совсем отупеть можно, полагаясь на хваленую гениальность Игоря, а они ведь не напарники, так что не стоит и привыкать. Своей головой надо думать и, желательно, вот прямо сейчас, потому что конкретный такой тупик вырисовывается. Но теперь хотя бы понятно, почему команда тоже не солоно хлебавши осталась - их барыга умеет здорово заметать следы, даже лучше, чем Петя предполагал. Думай, блядь, говорит себе Петя, чувствуя, как начинают ныть виски, но озарение все не приходит. Может, он вышел еще раньше? Да нет, вряд ли. Гром как раз той ночью бубнил сонно, что они вернулись с перекура, и вот тогда-то этот черт к Дубину и притерся. Значит, точно не мог смотать удочки до этого момента и был внутри… И тут до Пети наконец доходит. Да так, что ручка, которую он бездумно крутил в руках, трещит под пальцами и с хрустом дает трещину. Пиздец, ну как можно быть таким тупым, думает Петя с досадой и, отбросив испорченную ручку, совсем неиронично хватается за голову. Висок простреливает разгорающейся мигренью, но Пете уже плевать. Они, наивные дебилы, почему-то все дружно решили, что предупрежденный кем-то из отдела барыга обязательно должен выйти до приезда спецназа. Они ошиблись. Впрочем, лейтенантам и Аннушке простительно, но вот то, что ни сам Петя, ни опытный в таких делах Усов не усомнились в такой кривой логике - это, конечно, провал. Ларчик открывался просто - куда, блядь, проще, чем Петя мог предположить, - они не засекли барыгу на записях не потому, что он такой неуловимый, а просто потому, что эта падла даже не пыталась ускользнуть из клуба до начала веселухи. Он скидывал вес и оставался там, внутри. Смотрел, как винтят ни в чем не повинных пиздюков, и наслаждался тем, что никому и дела до него самого не было. Спокойно проходил личный досмотр на выходе и, смешавшись с другими посетителями, покидал клуб с полным ощущением своей охуенности и безнаказанности. Разозлившись, Петя возвращается к папке с записями и запускает следующую, а потом еще одну и еще. Лишь на третьей из дверей клуба потихоньку и небольшими партиями начинают выпускать людей. Петя вглядывается в каждое лицо, уже абсолютно уверенный, что не ошибся. Через минут пятнадцать он замечает себя самого рядом с Громом и его бравым, но дурным капитаном, потом еще через несколько минут Стас выводит громовых друзей, кивнув одному из спецназовцев, застывших у дверей, что эти, мол, чистые и вообще наши. И лишь только через полчаса Петя поспешно жмет по пробелу и чувствует, как от облегчения сейчас позорно разрыдается или, на крайняк, огласит боевым победным кличем весь этаж. На застывшем кадре он видит то, что так искал. Их клиент преспокойно выходит из клуба еще с четырьмя капитально подвыпившими посетителями. Никаких сомнений - лицо именно то, что нарисовал капитан Дубин. Молодое, ничем не примечательное, из особых примет лишь родинка на щеке, ровно в том самом месте, что и на портрете. Прикинув, что он задолжал Дубину пузырь хорошего вискаря или что он там пьет, Петя снова запускает запись и жадно следит за каждым, даже мимолетным жестом своей жопной занозы, боясь упустить что-то. Барыга останавливается у урны недалеко от входа, прикуривает и лениво наблюдает, как спецназовцы время от времени выпускают из клуба людей. Потом достает из кармана джинсов телефон - экран тускло загорается, подсвечивая лицо, - залипает в него какое-то время и, избавившись от окурка, неспешно направляется в сторону Садовой. Петя останавливает запись, судорожно придвигает к себе распечатанный скрин с 2ГИСа с подписанными от руки инвентарными номерами камер, прикидывает, что вот эта, на углу, должна быть следующей по маршруту и, чувствуя, как его потряхивает от азарта, открывает нужную папку с видеофайлами. Торопливо сверяется по времени и запускает второе видео поверх оставленного на паузе первого. Попался, сука. Спина в светлой толстовке, накинутый капюшон. Барыга шагает неспешно, не оглядываясь и не дергаясь, в полной уверенности, что никто, блядь, ни в чем его не заподозрит. Его и не заподозрили бы, искали бы, как ветра в поле, если бы не идиотское стечение обстоятельств и Дубин с его фотографической памятью. Петя доводит барыгу по камерам до Банковского переулка, потом едва не теряет, но быстро соображает проверить еще одну камеру в Москательном и, с торжеством хлопнув по пробелу, прищуривается. Впрочем, радуется он не долго: машина, в которую барыга усаживается, нарочно ли или же по стечению обстоятельств, скрывается в тени. Белый кроссовер “Делимобиля”, вроде киа, но номер разглядеть не получается ни в какую. Петя досадливо морщится. С такими исходными данными вычислить его будет нереально, рядом стоит еще пара таких же клонов, у которых тоже номера не различить, и Петя вздыхает. Впрочем, уныние с себя он стряхивает достаточно быстро, прикинув, что если удастся отследить этого красавчика в каком-нибудь другом клубе, то он может привести к тачке в чуть более освещенном месте, а там уже - дело техники. Задумчиво поставив крестик на своей и так уже исчирканной карте, Петя переводит взгляд к окну и едва не подпрыгивает, когда в дверь кабинета кто-то бесцеремонно долбит кулаком. Петя даже не успевает покрыть незваного визитера хуями, когда внутрь просовывается голова Кривогородцева и скорбно вопрошает: - Петр Юрич, ну мы обедать идем или как? - Я ж сказал, через полтора часа, - отмахивается от него Петя, стараясь не раздражаться на вторжение, но Стас лишь вздыхает грустно и небрежно бросает: - Так два уже почти прошло, - и добавляет смущенно: - Жрать охота, товарищ майор. Оторопев и глянув наконец на часы, Петя рассеянно тянет: - Действительно. А раньше тогда чего не пришел? И, быстро прикинув, что приди Кривогородцев раньше, как пить дать отхватил бы люлей, сам себе же и отвечает: - Ясно, соломинку тянули, кто в мое логово сунется, - и, поднимаясь с места, кивает: - Ладно, погнали. Тем более, что мне есть, чем поделиться с коллективом. - Неужто нашли его? - присвистывает Стас, открывая двери пошире, и Петя, подойдя к нему, хмыкает довольно: - Ну, не то чтобы прям нашел, но, думаю, мы совсем близко. Правда работы я вам сейчас капитально накину, ну и себе за компанию. А потом, подхватив с диванчика куртку, выходит в коридор. Они и впрямь очень близко, нужно просто сделать последний и решающий рывок. Раздвинуть, так сказать, горизонты и засечь наконец паршивца у тачки с читабельными номерами. Стоит только Пете переступить порог квартиры, как на него с неотвратимостью асфальтоукладчика накатывает вселенская усталость. День, бесконечно долгий и выматывающий, еще даже не кончился, на часах всего-то десять с небольшим, а хочется лишь утопиться в душе и как можно скорее упокоиться под одеялом до следующего утра. Как ни крути, а за последние несколько дней Петя ужасно устал, однако расслабляться, даже несмотря на сегодняшний прорыв, рановато, а значит, нужно стиснуть зубы, перезагрузиться и пахать дальше. - Твой ужин в духовке, - кричит Нина из своей комнаты, и Петя, повесив куртку на вешалку, идет на ее голос. - И тебе привет, - говорит чуть насмешливо, привалившись плечом к дверному косяку и умиленно окидывая взглядом царящий в комнате погром. По кровати раскиданы какие-то учебники и распечатки, маркеры и ручки, но Нина, вопреки ожиданиям, обнаруживается вовсе не в этом гнезде задрота, а у шкафа с крайне скорбным лицом. Петя хмыкает и, когда Нина переводит на него взгляд, интересуется: - Компанию составишь? - Не, я поужинала уже, - качает та головой и, отвернувшись обратно к шкафу, вздыхает: - Если б я тебя каждый раз с работы ждала, я б давно уже голодной смертью умерла. И Петя, пожав плечами, тактически отступает к кухне. Ужасно любопытно, конечно, что за Нарнию Нина там разглядывает с такой тоской между плечиками с одеждой, но во-первых, сил на расспросы нет никаких, а во-вторых, от почти выветрившегося, но еще вполне различимого запаха печеной картошки у Пети неожиданно сводит голодным спазмом желудок. За обедом он больше вдохновенно пиздел, чем жрал, оставив на столе после себя чуть ли не половину порции фо-бо вместе с чаевыми, а теперь вот осознает стремительно, что надо бы что-то в себя закинуть, чтобы не лежать в кровати с урчащим животом. Нина, как и всегда, превзошла себя, и, стремительно запихивая в рот обсыпанный какими-то травами бэби-картофель, Петя почти с наслаждением мычит, старательно работая челюстями. А еще - думает о том, что кому-то просто феерически повезет, когда Нинок начнет основательно и всерьез гнездоваться, но уже не в петиной холостяцкой квартире. Этому кому-то, пока еще даже на горизонте не нарисовавшемуся, Петя, если честно, немножко завидует: повезет мужику, как в ебаной лотерее, а пока Петя был намерен, покуда есть такая возможность, хомячить нинину стряпню и наслаждаться своей собственной удачей. Убрав за собой посуду, Петя на последнем издыхании тащится в душ, и уже стоя под теплыми струями воды, вяло размышляет, что надо бы чиркануть хоть полстрочки Игнату. Объяснить, что на работе полный пиздец и в ближайшие дни собеседник из Пети будет так себе: сонный, раздражительный и с горящей жопой. Чтобы не обижался, ежели чего. Хотелось бы, конечно, сейчас завалиться в кровать и подонимать Игната своими всратыми подкатами, но во-первых, Петя был почти уверен, что вырубится, едва голова его коснется подушки, а во-вторых, даже если и не вырубится, то башка настолько всяким рабочим мусором забита, что думать ни о чем, кроме расследования не получается совсем. Так что ничего, он потерпит до выходных. Жопу порвет, а выйдет на след в эти оставшиеся до майских деньки, чтобы потом с чистой совестью забыть про дела на пару дней и направить сто процентов своего настойчивого внимания на Игната. Вряд ли тот будет возражать. Наскоро растеревшись полотенцем, Петя оборачивает его вокруг бедер и, закинув грязные шмотки в корзину для белья, направляется в свою комнату. Искать трусы откровенно лень, так что он прицельным броском закидывает полотенце на кресло и голышом ныряет под одеяло, очень сильно надеясь, что завтра не обнаружит в бельевом ящике обескураживающее нихуя. А даже если и так, то это уже будут проблемы завтрашнего Пети, а никак не сегодняшнего. Рука привычно нашаривает телефон, оставленный перед душем на прикроватной тумбочке, и Петя, открыв закрепленный чат, набирает: “Привет, детка. Я ужасно скучал, - и, подумав, добавляет честно: - И продолжу скучать, походу, в ближайшие дни, потому что график просто бешеный. Спать хочу - умираю”. Ответ от Игната не заставляет себя долго ждать. “Не умирай. Лучше спи, ладно? - а потом он, кинув подмигивающий смайлик, хитро добавляет: - В выходные ты нужен мне бодрым и свежим, а не вконец заебанным на работе и вырубающимся на ходу. Проспать сутки в одной кровати на первом свидании - тоже, конечно, весьма интимно и волнующе, но у меня на тебя другие планы”. Закусив губу, Петя улыбается, словно дурак, и, а после, с трудом угомонив разыгравшееся было воображение, пишет: “Ты идеальный мужик, ты в курсе?” “Не забывай, я вообще-то тоже мент, - отзывается Игнат явно насмешливо. - И прекрасно знаю, что перед праздниками все на ушах стоят. У меня тоже завал, не переживай. Прямо сейчас я курю и жду криминалистов и труповозку. В парадке. Потому что в квартире такой фарш, что даже меня тошнит. А я, родной, многое видел, поверь”. Присвистнув, Петя отправляет в чат стикер с грустным котом и печатает: “Тогда я действительно ложусь спать. Ты ведь не скоро освободишься, да?” “Часам к двум, не раньше, - досадливо соглашается Игнат, а потом добавляет: - Спи спокойно и пусть твоя совесть тебе всякую херню не нашептывает”. В коридоре слышится какой-то шум, сразу после стук каблуков, а в следующее мгновение дверь петиной комнаты без всякого объявления войны распахивается, и на пороге нарисовывается ни дать, ни взять чудное видение. - Ну ебаный свет, Нин, а если бы я тут дрочил? - возмущенно вскидывается Петя, повыше натягивая на себя одеяло. Нина лишь легкомысленно отмахивается и, кивнув в сторону ночника на тумбочке, спокойно парирует: - Да брось, ты со светом никогда не дрочишь, - и, глянув на петино охуевшее лицо, добавляет ехидно: - Петь, у наших спален общая стена, не думаешь же ты, что я не в курсе, чем ты тут время от времени занимаешься? Ты не подумай, я не осуждаю, просто говорю, что я прекрасно осведомлена о том, в какие моменты твои личные границы не стоит нарушать ради собственного же душевного спокойствия. Так вот, сейчас я ничем не рисковала. Чувствуя, как от стыда начинают пылать щеки, Петя прикрывает лицо ладонью и слабым голосом выдавливает из себя: - Слушай, нам с тобой, конечно, очень весело вместе, но я тут сейчас понял, что тебе пора замуж и съезжать, - а потом, не удержавшись, нервно ржет и, наконец, опомнившись, интересуется: - Ты уходишь куда-то? - Нет, я просто выбираю аутфит на завтра, - отзывается Нина, совершенно пропуская мимо ушей пассаж про замуж. Оно и к лучшему, вообще-то, а то мало ли что, а Пете потом в очередной раз костяшки разбивать о рожу какого-нибудь гондона. Нина же, не замечая его бурной мыслительной деятельности, крутится на месте, ловит свое отражение в зеркальной двери шкафа и, мечтательно улыбнувшись, спрашивает: - Ну, как тебе? Платье - серое и настолько короткое, что простора для фантазии почти не остается, - смотрится на ней просто великолепно, подчеркивая каждый изгиб точеной хрупкой фигурки, и Петя одобрительно поднимает вверх палец. У Нины много достоинств: она прекрасный человек, чуткий друг и великолепная хозяйка, но было бы глупо отрицать, что ноги и жопа у нее тоже что надо, а в этом платье - так вообще отвал башки. Не будь Петя давно и безоговорочно определившимся в своей ориентации, он бы сейчас рыдал горючими слезами о том, какую женщину просрал. Но вместо рыданий он удовлетворенно хмыкает, скользя взглядом снизу вверх от узких лодыжек до края подола, а потом доверительно тянет: - Платье - реально зачет, но, Нин… Ты только, бога ради, не наклоняйся в нем. И не садись. И вообще поменьше резких движений совершай, иначе приключений на жопу не оберешься, - и, вскинув бровь, интересуется ехидно: - Ты что, так в “Бражник” собралась идти что ли? - Какой такой “Бражник”? - рассеянно спрашивает Нина, разглаживая подол. - Когда? От возмущения Петя аж на кровати подпрыгивает и, лишь чудом вспомнив, что под одеялом он вообще-то в чем мать родила, не вскакивает с постели, чтобы нервно пройтись по комнате. Вместо этого он откладывает в сторону телефон, здраво решив, что Игнату и чуть позже можно пожелать спокойной ночи, а потом тяжело вздыхает и, с трудом взяв себя в руки, досадливо морщится: - Да завтра же, - и, поймав нинин стеклянный и недоумевающий взгляд, вздыхает снова. - Я в субботу тебе писал, ну. Рыбкина с Гошаном в городе, как раз сегодня приехали. Мы договорились пересечься, и я выбрал тот бар… Мы в него с Гречкиным как-то ходили, помнишь, с пианино у сортира? От пианино Нина тогда и впрямь пришла в полнейший восторг и, выяснив у бармена, что оно еще и настроено, полвечера уговаривала Петю что-нибудь сбацать. Петя отнекивался, сливался и вообще вдохновенно уверял, что забыл, как к клавишам прикасаться. Пиздел, конечно. Годы музыкалки в раннем детстве даром не прошли, навеки отпечатав на подкорке пару десятков этюдов и кое-что из классики. Повезло хотя бы, что не скрипка, как в приличных еврейских семьях, иначе он бы точно ебнулся. А кроме того, с пианино хотя бы не приходилось дефилировать мимо дворовой шпаны, что немного примиряло с действительностью. В общем, садиться за клавиши Петя не любил, но чувствовал, что со старыми друзьями в любом случае нарежется до зеленых чертей, а в этом случае распевание “Хава нагилы” в тихом уютном баре на Петроградке - куда меньшее зло, чем очередная драка на Думской или Рубика в компании Рыбкиной. Да и Нине было приятно, вот только Нина, чтоб ее черти взяли, обладает девичьей памятью и, кажется, уже куда-то намылилась следующим вечером. И, словно бы подтверждая петины предположения, Нина сокрушенно мямлит: - Блядь, серьезно, завтра? - а сразу после, осторожно присев на край кровати, добавляет смущенно: - Петь, я не смогу никак. Привет им передавай пламенный, но у меня на завтра планы. Что и требовалось доказать. - Нинуша, - не особо уже на что-то рассчитывая, все же угрожающе начинает было Петя, зная, как ее бесит такое обращение, но Нина лишь отмахивается и чуть виновато улыбается. - Свидание у меня, - говорит она мягко и, заправив за ухо прядь светлых волос. - Перенести уже не получится, скорее всего, да, если честно, я и не хочу. Так что придется тебе самому от Алиски отбиваться. Петя вздыхает. Раньше, еще в их прошлой жизни в Москве, Нина нередко встревала между ним и Рыбкиной, когда та перегибала палку с неудобными вопросами. Сглаживала углы, мягко меняла тему, практически спасая Петю от стремных шуток и неловких разговоров про очередные недоотношения, заранее обреченные на провал. Петя был ей благодарен за это безмерно, но завтра, судя по всему, придется выкручиваться как-нибудь самому. Или - в кои-то веки - не выкручиваться вовсе. С появлением в его жизни Игната Петя, в общем-то, на многие вещи посмотрел совсем под другим углом и уже почти совсем не боялся говорить о том, что чувствует. Кто знает, может, он накидается, как красавчик, а потом весь вечер будет без умолку, стыда и совести словоохотливо вываливать на друзей подробности своей личной жизни, пока Рыбкина не запросит пощады. А там, глядишь, и вопросов больше не будет возникать без особой надобности. Петин задумчивый взгляд проходится по комнате, останавливается на Нине и он, спохватившись, все же уточняет: - Погоди, то есть, это платье для свидания? - и, дождавшись неуверенного кивка, почти добродушно прыскает: - Признайся честно, ты решила своего мужика до инфаркта довести? - Перебор, да? - вздыхает Нина, несколько погрустнев. Это платье они выбирали вместе в каком-то гумовском бутике года четыре назад. Жутко дорогое, ужасно неудобное, но такое сногсшибательно красивое на Нине, что было бы просто кощунством оставить его на рейле и уйти. Нина надевала его лишь однажды, на свой двадцатый день рождения, и была просто ослепительна. Настолько, что именно тогда Петя впервые пожалел, что не может завернуть ее в ковер и надеть на палец помолвочное кольцо от Картье. Это было бы нечестно - ломать Нине жизнь, обрекая ее на брак без любви, и к тому моменту, хвала всему сущему, они уже оба это отчетливо понимали, и, что важнее всего, обсудили. Петя, признаться честно, не думал даже, что это платье до сих пор у нее, он бы вовсе не обиделся, если бы Нина продала его или отдала кому-нибудь, но она бережно хранила этот привет из прошлого, и от этого внутри теплеет с неимоверной силой. Петя смотрит на нее с ласковой улыбкой и, вынырнув из своих воспоминаний, наконец выносит вердикт: - Если ты не собираешься трахаться со своим кавалером - то определенно перебор. А так - улет полный, и мне кажется, что сейчас оно на тебе сидит еще идеальнее, чем когда мы его покупали, - и, дав пинка непрошенной ностальгии, интересуется мягко: - С кем хоть свидание? - Значит, красное надену, - вздохнув, резюмирует Нина, откровенно игнорируя петин вопрос, но Петя не лыком шит, с ним эта фигня почти никогда не прокатывает, поэтому он пробует зайти с другой стороны и, картинно вздохнув, тянет: - Ладно, я понял, ничего ты мне про своего ухажера не расскажешь пока, - и, дождавшись нининого кивка, уточняет серьезно: - Просто ответь, мне стоит волноваться? Нина, закатив глаза, скидывает туфли и, закинув ногу на ногу, фыркает: - Господи, Петь, не веди себя, как мой батя. Впрочем, папу от этого платьевычитания вообще бы удар хватил… - и смеется, окинув взглядом свои голые ноги, а потом, тоже посерьезнев, добавляет: - Пока не стоит ни о чем волноваться, а дальше посмотрим. Это всего лишь свидание, и притом - уже второе. На первом все отлично прошло - руки не распускал, хуйню никакую не нес, и вообще он… - тут Нина запинается на мгновение, мнется, а после, словно бы нащупав нужные слова, уверенно заканчивает: - Нормальный он, короче. Не мудак. Я их за версту чую, спасибо богатому жизненному опыту. Пете кажется, что чего-то она не договаривает, но он, махнув рукой на все свои подозрения, принимает правила игры. Нина, в конце концов, уже очень давно не та провинциальная доверчивая девчонка, какой была когда-то. Которую легко обвести вокруг пальца, влюбить в себя, а потом выбросить, как надоевшую сломанную игрушку. Нина умная, проницательная и действительно неплохо разбирается теперь в людях, так что стоит ей довериться и не лезть не в свое дело, покуда не просят. - Ладно, черт с тобой, - соглашается Петя с притворной скорбью, а потом, усмехнувшись, добавляет все же: - Но к полуночи чтоб дома была. Приду - проверю. - Ты сначала приди, - Нина скептически прищуривается и, хмыкнув, тянет ехидно: - А то знаю я вас с Рыбкиной, опять нарежетесь до свинского состояния, и домой ты не придешь, а приползешь, причем гораздо позже полуночи. - Твоя правда, - вздохнув, Петя кивает, а потом, все же не удержавшись, просит негромко: - Но, Нин, серьезно, будь аккуратной, ладно? И звони, если что. - Вспомнил старую-добрую московскую схему? - почти с нежностью тянет Нина, и в глазах ее такое тепло плещется, что Пете очень хочется ее обнять и не отпускать ближайшую вечность. - Ну, не без этого, да, - смущенно отвернувшись, признает очевидное он. - Обещаешь позвонить, если что-то не так будет? - Вот те крест, - клятвенно заверяет Нина и, не выдержав этой звериной серьезности, смеется заливисто. В этом ее смехе и читается все: она совсем не раздражается, скорее польщена петиной заботой, пусть кому-то и может показаться, что забота эта слегка параноидальна. Отсмеявшись, Нина ласково похлопывает его по коленке сквозь одеяло и слегка виновато тянет: - Ладно, раз уж мы тут пришли к некоторому консенсусу, я пойду. Ты спать вроде собирался, а не пижамные вечеринки устраивать. - Да уснешь тут теперь, как же, - ворчливо парирует Петя, невольно подумав о том, что на пижаму, как ни крути, не тянет ни его костюм Адама, ни нинин блядский прикид. Впрочем, эту колкость он оставляет при себе, чтобы ненароком не выйти на новый виток дискуссии о том, чем он в своей спальне ночами без трусов занимается. С Нины бы сталось сейчас, узнав, что под одеялом ровным счетом ничего нет, затравить еще пару всратых шуток, к которым Петя сейчас готов не был. - Как миленький уснешь, у тебя глаза уже закрываются, - заверяет его Нина заботливо и, подсев поближе, жалобно просит: - Только молнию эту ебучую расстегни и спи себе на здоровье. - А как ты ее застегнула вообще? - не удержав широкого зевка, невнятно бубнит Петя, потянувшись к почти незаметной скрытой молнии. - Булавка, шнурок и немного бытовой акробатики, - с превосходством поясняет Нина и, когда Петя убирает руки, поспешно подскакивает с его кровати. - Спасибо. - Вали уже отсюда, - отмахивается от нее Петя и, не дожидаясь, пока Нина испарится, гасит светильник на прикроватной тумбочке. Уже проваливаясь в сон, он вяло думает о том, что так и не пожелал Игнату спокойной ночи. Впрочем, судя по сообщениям, хоть сколько-нибудь спокойная ночь Игнату светит очень вряд ли. И уж точно не сегодня. Позднее утро вторника озаряется неземным светом ровно в тот момент, когда Петя, уже почти ополоумев от залипания в монитор, готов биться головой в стол и проклинать тот день, когда впервые углядел несостыковки в подготовленных для передачи в прокуратуру документах. Вторые сутки он вместе с командой безрезультатно перелопачивает записи с камер, но пока почти безрезультатно, если не считать ту бесполезную, где их барыга уезжает на неопознанном каршере. С каждым часом предаваясь унынию все больше, Петя даже начинает понемногу смиряться с мыслью, что эта ниточка ни к чему не приведет, но тут, когда он уже почти готов сдаться, и появляется долгожданный неземной свет, снизошедший в его кабинет в обличии вымотанной до предела, но крайне взбудораженной стажерки. - Петр Юрич, у нас, кажется, есть номер, - с порога заявляет Аннушка, впервые, пожалуй, на петиной памяти, заломившаяся к нему без стука. Оглядев ее головы до пяток, Петя машинально отмечает, что Аннушка снова босая, в одних лишь тонких капронках нетерпеливо переступает с ноги на ногу - мерзнет, небось, пол-то, наверное, ледяной, - а потом до него наконец доходят ее слова, и Петя, словно ужаленный с места подскакивает. - То есть, как это - кажется? - рявкает он, тут же устремляясь к двери и, следуя за Аннушкой по коридору, слышит в ответ: - Нет, номер точно есть, но мы не уверены, что это он. Камеры неудачные, почти все со спины стреляют, а еще капюшон этот блядский, - Аннушка вздыхает коротко и, толкнув дверь общего кабинета, добавляет: - Сами, короче, увидите. Но я почти уверена, что это наш парень: походка та же и жесты. И тачка той же марки, что и у “Ломоносова”. - Показывайте, - отрывисто командует Петя, кивком приветствуя всех остальных подчиненных и, заметив, что Храмцов услужливо поднимается из-за своего стола, падает в освободившееся кресло. Илья тут же щелкает по пробелу и негромко комментирует: - Эта запись с уличной камеры. Помните, мы на Севкабеле один лофт накрыли месяца полтора назад? Там еще какая-то частная вечеринка с диджейским сетом была… - он замолкает и, указав пальцем на экран, продолжает: - Вот, короче. В толстовке темной. Петя внимательно смотрит туда, куда тычет Храмцов. Фигура вроде похожа, жесты, как и говорила Аннушка, тоже. Расслабленный, неспешный говнюк. Останавливается у выхода, поправляет джинсовку, переброшенную через руку и достает сигареты. Лица и впрямь из-за капюшона не разглядеть, но… Как коршун, Петя следит за каждым движением человека на записи и, кажется, фортуна наконец решает отсыпать ему немного удачи, потому что в следующее мгновение Петя шумно выдыхает и жмет на паузу, победно оглядывая своих подчиненных. - Это он, - от глубокого морального удовлетворения хочется закурить прямо здесь и сейчас, но во-первых, сигареты остались в кармане куртки, а во-вторых, Усов его точно не поймет. Вместо этого Петя улыбается и, кивнув на монитор, поясняет: - Смотрите на запястье. - Татуировка какая-то… - неуверенно бубнит незаметно подкравшийся со спины Кривогородцев, и Петя, только чудом не вздрогнув от неожиданности, ехидно его передразнивает: - Какая-то, - и, сделав эффектную паузу, добавляет довольно: - Цитируя наших коллег из убойного, какая-то змея или дракон. Ну вот, теперь мы знаем, что это змея, обвивающая запястье кончиком хвоста. Показывайте, где там тачка, на которой он уехал. - Так, может, мы просто эту запись покажем нашим фигурантам с Севкабеля? Они же его опознают - и дело закрыто, - неуверенно тянет Стас, все так же маяча за спиной. Петя, обернувшись, смотрит на него, как на дурачка и, прищурившись, едко уточняет: - И позволь узнать, лейтенант, как мы будем объяснять тот факт, что из всех посетителей клуба каким-то чудом подозрения пали именно на этого ебика? Володя неодобрительно качает головой, но ничего не говорит. Понимает, что момент не тот, чтобы нотации читать. Кривогородцев тушуется, а Петя, кивнув, резюмирует: - Объяснений у нас нет. Есть лишь кривая логическая цепочка, первое звено которой - показания двух ужратых коллег, да и то не под протокол, - и вздыхает. - А кстати, почему протокола не было? - внезапно интересуется Володя, задумчиво постукивая пальцами по своему столу, и Петя, нахмурившись, отворачивается. - Потому что были причины, - и осознав, что как-то мутно все это звучит, поспешно оправдывается: - Ну не мог я подшить к делу показания Грома и Дубина, они там на ногах не стояли, вообще в дым были. Нас бы любой судья разнес в щепки, а адвокат бы потребовал исключить их обоих из слушания, как ненадежных свидетелей. Звучит весьма правдоподобно и, в целом, Петя даже душой не кривит - все так бы и было, а то, что вышеозвученное - совсем не основная причина, команде знать попросту не обязательно. Чертов блядский Гром с его тупыми идеями, чтоб ему лопнуть. Если бы он только не додумался смывать вещдоки в сортир, всю эту партию можно было бы сыграть совсем по-другому. - Подставляться не захотел, - понимающе кивает Усов. - Не осуждаю. Все они, пожалуй, кроме идеалистки Аннушки, отчетливо понимают, что даже в такой ситуации можно было бы попытаться приобщить протоколы к делу. Не упоминать степень опьянения - и всего делов, но, по закону подлости, всегда может найтись неучтенный свидетель, который расскажет суду, что обвинение строится на бреднях пьяных ментов, и вот тогда проблем не оберешься. Поэтому Володя, резко сменив тему, спрашивает: - Что дальше, Петр Юрич? - А дальше, - глянув на экран, Петя отправляет скриншот записи с четко различимым номером машины, в которую садится их барыга, на печать и поднимается с места: - Я беру Храмцова и мы с ним едем в офис “Делимобиля”, а вы, друзья, пока выдыхайте. - А можно я тоже пока выдохну? - жалобно просит Илья, привалившись бедром к своему столу и глядя почти умоляюще. - Заебался - просто жесть. Подумав немного, Петя качает головой. - Нет, лейтенант, ты мне для солидности нужен, - а потом, хмыкнув, добавляет почти весело: - Не ссы, прокачу с ветерком, потом перекусим где-нибудь и верну тебя обратно. А то несерьезно как-то в одну каску ехать в этот гадюшник, а спецназ звать стыдновато, да и не дадут. Жду внизу, короче. Из кабинета Петя выходит под дружный смех и ворчание Храмцова и, шагая по коридору, впервые за почти три месяца думает о том, что, кажется, пазл начинает складываться, как надо. Злобно хлопнув водительской дверью, Петя дожидается, пока Храмцов выберется с пассажирского и щелкает пультом сигнализации. - Да не нервничайте вы так, Петр Юрич, - утешительно тянет Илья, устремляясь за ним следом к дверям управления. - Сейчас по-быстрому оформим запрос, и через пару дней все будет. - Нет у нас, блядь, пары дней, - раздраженно огрызается Петя, чуть замедляясь, чтобы Храмцов мог с ним поравняться. - Я жопой чую, что эта сука в пятницу где-нибудь опять будет развлекаться, а мы его упустим. Потом майские начнутся с плановыми рейдами и он заляжет, а после - уже первый суд, а у нас нихера вообще, чтобы доследование запросить. И это я уже молчу о том, что у нас веских оснований нет, чтобы через ГИБДД с высоким приоритетом данные водителя запрашивать. Сделать-то сделают, но, хоть усрись, будут тянуть резину. Самому выписывать постановление тоже рискованно - потом охуеем объяснять, как это с нашим делом связано. Я надеялся, что в этой богадельне увидят корочку и не захотят проблем с ментами, но, как видишь, ошибся. Шумно выдохнув, он со злостью пинает нижнюю ступеньку лестницы и, скривившись от боли, косится в сторону курилки. Остыть надо, и как можно скорее, успокоиться, потрогать траву, блядь, и начать думать, что делать дальше со всем этим дерьмом. Храмцов понятливо кивает и, пробормотав, что будет в общем кабинете, испаряется, а Петя, еще раз выдохнув, направляется в курилку, на ходу доставая из кармана пачку с сигаретами. Такой отличный план был, просто загляденье. Надежный, сука, как швейцарские часы, вот только Петя главного не учел: что персоналу каршеринга может быть попросту кристально поебать на явление ментов в их офис. Нет постановления - пошел нахуй. Защита персональных данных и вот это все, ровно тогда, когда не нужно. Поэтому, что делать дальше и как добраться до данных аккаунта их барыги - Петя теперь представлял себе слабо. Разве что действительно отправлять запрос в ГИБДД и давить на жалость, надеясь, что прокатит как-нибудь по-быстрому обойти всю бюрократию. Там хотя бы постановление не понадобится, а значит, и не будет привязки к конкретному уголовному делу. Мало ли, для каких целей майор наркоконтроля ищет водителя тачки, гайцам до этого, в общем и целом, дела никакого нет. Зарулив за угол, Петя тормозит рядом с урной и нервно прикуривает. И где, спрашивается, были его мозги, когда он думал, что найдя машину, он, как по нотам, найдет и самого барыгу? Этот квест только начинается, а он сам стоит посреди темной комнаты и пора бы начинать искать ключи и подсказки, чтобы продвинуться по сценарию. От бессилия Петя снова теряет контроль над собой и, замахнувшись, впечатывает костяшки пальцев в оштукатуренную стену управления. Боль нисколько не отрезвляет, и он уже заносит руку для очередного бессмысленного и беспощадного удара, как чувствует, что кто-то перехватывает кулак. Подавив в себе совершенно идиотское желание ввязаться в драку уже совсем не со стеной, а с этим ебучим суицидником, Петя дергается и повернув голову, с удивлением замирает. - Давай без вот этого вот, - хмуро говорит ему Гром, поспешно выпуская петину руку из своих пальцев и отступая на полшага назад, а потом, хмыкнув, добавляет поучительно: - Краска светлая, кровь с нее не смоется. Закрашивать придется, и, помяни мое слово, именно тебя Прокопеныч и отправит на эти общественные работы в назидание. Поверь, я знаю, о чем говорю. - Ты меня сдашь, что ли, майор? - раздраженно интересуется Петя, сосредоточенно оглядывая костяшки и с удивлением понимая, что нет, не рассадил. Даже странно, бил-то со всей дури. Можно сказать, от души. Повезло, не иначе, сейчас бы уже жалел и баюкал разбитую руку. - Я - нет, а вот камера вполне, - почти дружелюбно скалится Гром, кивая куда-то в сторону и наверх. Петя запрокидывает голову и, убедившись, что камера там и впрямь висит, вздыхает, а Гром тем временем тоже закуривает и, прислонившись к той самой стене плечом, серьезно спрашивает: - Что случилось, Петь? В первый момент Пете хочется отмахнуться от него, закрыться наглухо, чтобы не расписываться в очередной раз в собственном идиотизме, а потом он ловит напряженный громов взгляд и неожиданно даже для себя выкладывает все, как на духу. Торопливо затягиваясь, рассказывает и про отсмотренные записи, и про вычисленную по камерам тачку и даже про свое поистине феерическое фиаско в офисе каршеры. Вываливает на Грома все свои сомнения насчет дальнейшего развития событий, предположения о том, что в эту пятницу, скорее всего, последний шанс будет барыгу до первого суда за жопу прихватить, и заканчивает тихим и емким: - Такие вот, блядь, дела. Гром слушает внимательно, и когда Петя замолкает, кивает и неожиданно улыбается. - Ну ты и балбес, Петр Юрич, - заявляет он уверенно. - Целый настоящий майор, а такой дурак. Устроил тут трагедию на пустом месте, понимаешь ли. - На пустом месте? - раздраженно уточняет Петя, опасно прищурившись, на что Гром лишь глаза закатывает. - Ну, конечно, - все с той же уверенностью говорит он, а потом, решив, видимо, не испытывать петино терпение, продолжает: - У тебя память что ли отшибло? За тебя в этой истории начальник управления вписался вообще-то. Прокопенычу кровь из носу надо, чтобы ты это дело закрыл, так что он все, что угодно порешает, если нужно. И тут Петя с удивлением осознает, что именно об этом он ни разу и не подумал, пока добирался с Васьки обратно в управление, пылая праведным гневом. Не привык, чтобы начальство помогало, скорее наоборот, вечно опасался палок в колеса. - Ты прав, я кретин, - сокрушенно признает он, подкуривая новую сигарету. Федор Иваныч же и впрямь сказал - со всеми проблемами приходить, а Петя кивнул тогда, да и выкинул из головы. Потому что грош цена обычно таким обещаниям от высокого начальства. Вот только одно он упустил из виду: то, что полковник Прокопенко, в отличие от многих ментовских шишек, с которыми Пете доводилось иметь дело, не был пиздливым муднем и действительно собирался сдержать свое слово. Гром смотрит на него, чуть склонив голову набок, а потом усмехается и, прицельно метнув свой окурок в урну, успокаивающе тянет: - Расслабься, до кретина тебе еще далеко, - и, видимо не желая продолжать эту увлекательную дискуссию о петиных умственных способностях, деловито командует: - Госномер давай, будем пробивать. У Прокопеныча вроде какой-то давний кореш в ГИБДД начальствует, попробуем через него зайти, чтобы без шума. Что там за каршера-то хоть? - Ну а кому у нас больше всех похуй, что в их тачках творится? - с тяжким вздохом Петя пожимает плечами и, заметив, что Гром глядит на него как-то растерянно, терпеливо продолжает: - Да дебилмобиль, чтоб им всем там сгореть к хуям. Я почти уверен, они меня и к гайцам послали, потому что ссутся, как бы чего сомнительного с этой тачкой не выплыло. - Ты о чем? - быстро спрашивает Гром, чуть хмурясь. - О левых аккаунтах, например. Зуб даю, они сейчас там в офисе сами забегали, поднимают историю фотофиксаций водителя и платежные данные, чтобы убедиться, что акком действительно пользуется тот, на кого он оформлен, - Петя, коротко затянувшись, пускает дым носом и, хмыкнув, добавляет: - Впрочем, мне это только на руку, не придется самому проверять. - Думаешь, этот твой барыга мог по левому аккаунту ездить? - Гром крутит в пальцах зажигалку и явно о чем-то напряженно сейчас размышляет, но Петя, покачав головой, стряхивает с сигареты пепел и лишь отмахивается: - Да нет, не думаю. Слишком сложно и потенциально могло бы привлечь внимание гайцов, если бы попался с этой хуетой на плановом рейде, - он затягивается и, видя, что Гром мысль по-прежнему не улавливает, поясняет: - Но так могут думать те двое, с которыми я сегодня общался в офисе “Делимобиля”. Их акки чаще всего в черную барыжат, контроль за водителями слабый. Там месяцы могут пройти, прежде чем случайно выяснится, что аккаунт в третьи руки перепродали. Вот их служба безопасности и перестраховывается. Сначала постараются сами выяснить, есть ли повод для сжатия очка, а потом, если все ровно, со спокойной душой отдадут все данные ГИБДД. Или - если появятся какие-то сомнения в личности водителя, - попытаются превентивно отрубить аккаунт за нарушение лицензионного соглашения. На опережение, так сказать, чтобы жопу себе прикрыть. Гром изумленно вскидывает бровь и присвистывает. - Они там совсем не боятся, что ли? Сокрытие сведений от следствия - это ж… Договорить ему Петя не дает, усмехается с горечью и, затушив окурок о край урны, перебивает: - Да нет пока никакого сокрытия. И следствия тоже нет, я им постановления не выписал, потому что потом заебался бы Егорову объяснять, на каком таком основании я его вообще родил, - вздохнув, он продолжает: - Я даже не сказал, по какому вопросу водителя ищу, вот они и занервничали. - Да было бы из-за чего нервничать, - пожимает плечами Гром. - Каршеринг - это ведь прокат, ну, по сути. Даже если водитель что-то натворил, они-то тут причем? Петя пораженно застывает, а потом неожиданно даже для себя смеется и, ловя растерянный взгляд сбитого с толку Грома, все же снисходит до внятных объяснений, впрочем, не удержавшись от легкой шпильки. - Игорь, вот ты же умный мужик, но такой иногда наивный, что я хуею, - говорит он, старательно сдерживая улыбку, и когда это наконец удается, уже серьезнее продолжает: - В общем и целом, ты прав, если водила в чем-то и замазался, каршера, вроде как, не при делах, но есть нюанс: эта схема работает лишь в том случае, если аккаунт водителя принадлежит именно ему. По закону прокатные агрегаторы обязаны неукоснительно следить, чтобы за рулем находится именно тот человек, чьи документы подтянуты в систему, и если выясняется, что с этим они наебались, начинаются проблемы. Вот прикинь, ситуэйшн: водила с левым акком, оформленным на какого-нибудь таджика, которого и в стране-то уже нет, кого-то грохнул и смылся на каршере с места преступления. Бросил тачку - и концы в воду. Ищи его - свищи. Укрывательство преступника вырисовывается, не находишь? Или, если сильно жопу поднапрячь, юрлицо можно даже за соучастие притянуть, но на практике, конечно, все деньгами решается и до суда не доходит. - Аккаунты, каршеринги… Насколько было проще жить без вот этого всего, - ворчливо замечает Гром, явно все еще переваривая вываленную на него информацию. На мгновение Пете даже жалко его становится, но он быстро успокаивает себя тем, что вообще-то не забивает Грому голову бесполезной чушью, а в некотором роде проводит просветительскую работу и, если можно так выразиться, даже устраивает повышение квалификации. Делится накопленным, мать его, опытом. Но тему сменить все-таки стоит, конечно, а то не ровен час, совсем мозги от натуги перегреются, причем у обоих, поэтому Петя, усмехнувшись, почти весело парирует: - Да не скажи. У меня как-то тачка сломалась, три недели на карше откатал и горя не знал. Хочет еще пошутить, что через полгодика, аккурат когда придет пора на кадиллаке тормозную систему обслуживать, окончательно на каршеринг пересядет, ибо хрена лысого ты на майорскую зарплату колодки купишь, но Гром неожиданно серьезно вздыхает: - Угу, засветил свою рожу, паспортные данные, карту и маршруты в одном приложении, - и, сделав эффектную паузу, добавляет с нескрываемым сарказмом: - Если бы кому-нибудь в голову пришло тебя в этот момент найти и грохнуть, он бы даже не вспотел. - Да кому я нужен? - нарочито легкомысленно отмахивается Петя, старательно вытесняя из своей памяти перекошенные от злобы ебала всех закрытых им нариков, грозившихся его в бетон закопать, и улыбается кривовато: - И потом, можешь успокоить свою паранойю - кто захочет, тот и так найдет. По фоткам, геотегам, соцсетям или сигналу с телефона, сам же знаешь. Он ждет от Грома очередного витка дискуссии, сводящегося к тому, что не нужно упрощать другим работу и подставляться, но тот, неожиданно остыв, бурчит: - Знаю, - и, засунув руки в карманы куртки, вздыхает: - Поэтому я и… Осекается Гром почти сразу, нахохливается весь и хмурится, отчего Петю мгновенно разбирает любопытство. - Ты что? - тут же спрашивает он, надеясь, что Гром не успеет опомниться и все же выдаст свои страшные секреты, но тот уже мотает головой и коротко отмахивается: - Ничего, забей, - и явно сконфуженно отводит взгляд в сторону. Настаивать и наседать Петя не решается, не те у них с Громом отношения, чтобы доебываться почем зря, а Гром, воспользовавшись заминкой, торопливо говорит: - Короче, задача ясна. Я сейчас к Прокопенычу рысью, пусть звонит своему товарищу. Будем ждать по официальным каналам - точно время упустим. Возможно, даже, как ты говоришь, в “Делимобиле” успеют аккаунт отрубить. - А еще - не стоит забывать про крысу, - Петя задумчиво вертит в руках сигаретную пачку. - Может, эта сука продажная мой запрос гайцам срисует, мы ж до сих пор в душе не ебем, кто это. - Именно, - кивает Гром как-то рассеянно, а потом, встрепенувшись, заявляет: - Все, я полетел. Первым делом к Федору Иванычу, а потом свои завалы разгребать. Тоже счастья привалило, что лопатой не раскидаешь. - Труп ваш вчерашний? - понимающе тянет Петя, вяло размышляя, выкурить ли еще одну сигарету или такими темпами он загнется от рака быстрее, чем подпола получит. - Да не наш он, - досадливо отмахивается Гром, скривившись так, будто поллимона сожрал. - Прокурорские сразу дело забрали, считай. Он свидетелем в Москве проходил, сюда слинял на время следствия, чтобы не убрали ненароком. Сегодня утром должен был показания дать, на которых все обвинение построено, но, как ты понимаешь, питерская прокуратура ему нормальную охрану не обеспечила - и вот тебе результат. Кретины. А мы с Ксюхой вообще зря скатались. Когда приехали, там уже какая-то сопля мелкая командовала, меня даже к телу не подпустили. Он недовольно сопит и, от души пнув какой-то мелкий камешек носком ботинка, тяжко вздыхает. Петя сочувственно поджимает губы - ну да, кому понравится порожняком на адрес сгонять, да еще и отхватить свою порцию унижений от другого ведомства, - а после, хмыкнув, мягко тянет: - Прокуратуру, я гляжу, ты недолюбливаешь. Не то чтобы ему не похуй, Петя вообще не понимает, зачем он продолжает этот разговор, когда нужно было бы по-хорошему отвязаться от Грома и отправить его с миром решать насущные вопросы. Но заткнуться все никак не получается, и Петя, смирившись с этим, кривовато улыбается. Можно тысячу раз говорить себе, что все, попустило его окончательно, но все же рядом с возмущенным и вяло говнящимся на прокурорских Громом было непривычно спокойно, и Петя изо всех сил пытался надышаться этим спокойствием. - А с чего я должен их любить, скажи? - с нескрываемым сарказмом уточняет Гром, чуть прищурившись. - Понаберут на теплые места кого попало, а потом такой вот бардак. Пусть теперь сами и разгребают, мне же лучше. - Не знаю, как в Питере, а в Москве есть толковые ребята, - осторожно замечает Петя, вспоминая, как Гошан над каждым своим делом трясся, когда только в прокуратуру пришел. После спокойной и непыльной работы в адвокатской конторе, где он преимущественно перекладывал бумажки из стопки в стопку, Гошан первые месяцы буквально жил в здании на Мясницкой и ночами не спал, пытаясь упрятать в строгач какого-то серийника с блестящим адвокатом, утверждающего, что его осудили незаконно. Тряхнув головой, Петя замечает, что Гром смотрит на него выжидающе, и поспешно заканчивает мысль: - У меня просто старый друг в московской прокуратуре следаком пашет, я знаю, о чем говорю. - Везде есть свои исключения из правил, - Гром пожимает плечами и убежденным не выглядит, а потом, склонив голову набок, насмешливо интересуется: - И, что, как твоему другу среди идиотов работается? Нормально, да? Все вокруг молодцы или… И Петя, припомнив все гошановы стенания о ленивых придурках-коллегах, нехотя признает: - Да хуево ему работается. Твоя взяла, - на что Гром победно улыбается, а сам Петя, несколько сконфуженный тем, что с завидной регулярностью попадает впросак в последнее время, негромко ворчит: - Ладно, иди уже. И набери мне, как только что-то узнаешь, ага? - Ты не дал мне номер, - даже не предпринимая попытки сдвинуться с места, говорит Гром и, окинув Петю каким-то странным, почти ласковым взглядом, вскидывает вверх левую бровь. - Мой? - тупо уточняет Петя, невольно залипая на этот изгиб. Впервые, кажется, он замечает у Грома шрам, прячущийся в тени от козырька, и выглядит наверняка совершенно по-дурацки, но ничего с собой поделать не может. Бессовестно пялится и комкает в пальцах пачку, проклиная все на свете. - Петь, я тебе звоню на него, - мученически вздохнув, напоминает Гром, переминаясь с ноги на ногу. Кажется, под петиным взглядом ему становится неуютно, и он добавляет: - Машины номер давай. Петя, чувствуя себя последним идиотом вот уже в который раз за последние полчаса, закусывает губу и лезет во внутренний карман куртки. Протягивая Грому сложенный вчетверо листок с распечатанным с записи кадром, на котором барыга садится в тачку, он пристыженно отводит глаза и бормочет: - Держи, - а потом глубокомысленно добавляет: - Кажется, как только я разберусь с этим делом, я возьму отпуск. Не отгул, не два, а прям на месяц заявление напишу и уеду чиллить куда-нибудь на турбазу на Ладоге, где самым сложным действием для моей квадратной головы станет выбор между сном и сном. Заебался я, ты себе не представляешь как. Вот интересно, а если он Игнату на первом же свидании предложит свалить вместе куда-нибудь подальше от цивилизации на недельку-другую, тот примет Петю за маньяка-расчленителя и сольется или же покидает шмотки в сумку? Заманчиво было бы не только отдохнуть, но и отдохнуть в отличной компании, отсыпаясь, лопая шашлыки и трахаясь на всех мало-мальски подходящих для этого поверхностях. - Почему бы и не да? - хмыкает в ответ Гром, совершенно не подозревая - и слава богу, - какие в этот момент мысли крутятся в петиной голове. Подмигивает ему и, сунув распечатку в карман, скрывается в арке, ведущей к крыльцу управления. Петя мысленно стонет и выбивает из пачки еще одну сигарету. Давненько он так не позорился, конечно, однако, зная Грома, дальше него информация о петиной ранней деменции никуда не уйдет. Только лишь это Петю и примиряет хоть сколько-нибудь с действительностью. А вот совместный отпуск Игнату предложить определенно стоит. Уютный бревенчатый домик, свежий воздух, хвойный лес и ни одной живой души на ближайшие несколько километров. Есть, конечно, некоторый риск от скуки посраться друг с другом из-за какой-нибудь хуйни, но, с другой стороны, есть и много вариантов, чем занять свой рот в обществе любимого мужика, чтобы не напиздеть лишнего. Наговорились уже за месяц, можно будет и помолчать для разнообразия. Размечтавшись, Петя, не откладывая в долгий ящик эту идею, открывает сайт той базы, на которую они в последние пару лет чаще всего выбираются с друзьями и, неожиданно даже для себя, залипает на разделе глэмпинг-домиков. Игнат говорил ему когда-то, что любит вот эту всю всратую романтику костров и палаток в лесу, ему точно должно понравиться. Просмотрев все варианты, Петя останавливается на том, в котором есть нормальный душ, и сохраняет его в избранное. Дело за малым - запереть барыгу и добиться доследования, но уж с этим Петя как-нибудь разберется. Раньше у него была лишь одна веская причина крутиться - стремительно приближающиеся судебные слушания, а теперь - целая прорва, выбирай, какую хочешь. Тут тебе и внезапно всравшийся отпуск, и отсутствие поводов с Громом лишний раз пересекаться, и замаячившая наконец совсем близко личная жизнь, так что Петя был готов пахать на износ, лишь бы поскорее скинуть с шеи этот камень. И что-то ему подсказывало, что совсем скоро он сможет выдохнуть. Побыстрее бы, пока совсем не чокнулся. В “Бражник” Петя предсказуемо опаздывает, но у него на то есть веские причины - сначала на работе за часами не уследил, затем в пробке протолкался, а потом, уже подъезжая к бару, неожиданно понял, что тут и тачку-то приткнуть негде, чтоб не под знаком. Отчаянно матерясь, дает круг по узким улочкам, добирается до дома, и лишь тогда, припарковавшись и поджидая такси, осознает наконец, что ехать бухать со старыми друзьями на машине изначально так себе идея была. Все равно потом бы за руль не сел, а если бы и отважился - черт знает, чем бы закончилась эта ночь, ближайшей дежурной травмой или и вовсе моргом. Когда Петя, минуя небольшой коридорчик с пианино, входит в зал, он на мгновение нерешительно замирает, оглядывая полутемное помещение, а сразу после, заметив вскинутую вверх руку Рыбкиной, направляется к одному из дальних столиков. Улыбается широко, радостно, устраивает куртку на спинке свободного стула и, присев, тут же оказывается в медвежьих гошановых объятиях. - Штрафную, товарищ майор, - тоном, не допускающим возражений, заявляет Алиса, придвигая к Пете поближе высокий запотевший бокал. - В душе не ебу, что это, но бармен меня заверил, что сия жижа сшибает даже самых стойких и в топе у местных завсегдатаев. Я решила, что тебе в самый раз, чтоб нас догнать. Пете одного взгляда хватает, чтобы понять - Рыбкина, сама того не ведая, попала в самую точку. Темная, почти черная жидкость с плотной пенной шапкой сливочного цвета - как раз то, с чего Петя собирался стартануть сегодня вечером. Не светлое же потягивать, в конце концов. - А кому могут не понравиться “Злые бояре”? - усмехнувшись, поддевает он Алису, явно рассчитывавшую, что Петя снобски скривится и уйдет за стойку добывать что-то вроде вискаря или бурбона. Что ж, Питер его испортил. Или же, наоборот, позволил стряхнуть с себя всякую ненужную шелуху, тут уж как посмотреть. - Ты в курсе, что ты конченый, да? - фыркает Рыбкина, явно успевшая как минимум понюхать петин излюбленный местный крафт и не слишком вдохновиться, а потом улыбается и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, предлагает: - Ну что, за встречу - и делаем заказ? Спустя минут двадцать, когда премиленькая официантка поспешно отходит от их столика, смущенная алискиными вдумчивыми внимательными взглядами, Гошан укоризненно качает головой. - Милая моя, - замечает он негромко, - когда-нибудь твои упражнения примут за флирт, и ты окажешься в крайне неловкой ситуации. - Да подумаешь, - отмахивается Рыбкина чуть рассеянно. - Примут за флирт - позову на свидание. Или ты полагаешь, что у меня кишка тонка? Гошан обиженно сопит, но тему не развивает. Наверное, потому, что прекрасно отдает себе отчет: за Алисой не заржавеет отмочить что-нибудь в этом духе, а ему с этим как-то потом жить. И возможно, если Рыбкина войдет во вкус, даже втроем. - Что за упражнения? - Петя, крайне заинтригованный, закидывает в рот кусочек сыра с закусочной тарелки и, чуть не заржав от кислой гошановой рожи, выжидающе переводит взгляд на Рыбкину. Та пожимает плечами и поясняет: - Да меня тут на семинары по криминальной психологии от управления заслали, вот и тренируюсь вычислять маньяков по грустным глазам и вежливой улыбке, - и, хмыкнув, добавляет с нескрываемым сарказмом: - Получается, мягко говоря, херово, но, как видишь, я не теряю надежды. - Проводник в сапсане, между прочим, после пары ее томных взглядов обходил нас по дуге, - отпив пива, ябедничает Гошан и, пожевав губу, задумчиво тянет: - Решил, походу, что мы из этих… Ну, которые считают, что третий - не лишний. - “Эти”, Гошенька, называются полиаморами, - ничуть не смущаясь, отмахивается от него Рыбкина, а после, лучезарно улыбнувшись, фыркает: - Но по дуге он обходил нас не поэтому, а потому, что я его за руку поймала, когда ты задремал, а он из кармана твоего пиджака пытался эйрподсы спиздить. Гошаново лицо смешно вытягивается, а Алиса, довольная произведенным эффектом, заканчивает: - Его вчера на Ленинградском уже наши приняли, когда сапсан в Москву вернулся. Одиннадцать краж за последние пару месяцев на общую сумму почти в полмиллиона, - и, завидев приближающуюся к ним официантку с подносом, принимается двигать по столу закуски, чтобы освободить место для тарелок. Петя присвистывает и, не удержавшись, пихает Гошана локтем в бок. - А в отеле она еще никого ментам не сдала? - уточняет весело, с легкой подъебкой, на что Гошан лишь вздыхает и закатывает глаза. - А черт ее знает, - и, криво улыбнувшись, добавляет почти оскорбленно: - Как видишь, мне она о своих приключениях не отчитывается. Дождавшись, когда официантка, расставив тарелки и пожелав им хорошего вечера, отойдет от столика, Петя берется за приборы и, сосредоточенно разрезая пышущую жаром говяжью колбаску, интересуется как бы между делом: - Вас вообще каким ветром в Питер-то занесло? - и, отправив кусок в рот, невнятно уточняет: - Отпуск или дела? Хочется, конечно, доебаться еще и до того, что о приезде друзей он сам узнал чуть ли не в последний момент, и обиженно помандеть, но Петя титаническим усилием воли сдерживается. Мало ли, может, и впрямь планов своих не знали. - Да какой там в жопу отпуск, - печально вздыхает Гошан, а Алиса, ухмыльнувшись, отпивает из своего высокого бокала и, дожевав кусок мяса, откидывается на спинку стула. - Отпуск у меня. За тренинги недельку подкинули в качестве моральной компенсации, - заявляет она с нескрываемым самодовольством, - а вот Гоша… - А Гоша, походу, застрял в этой вашей дыре до второго пришествия, - мрачно заканчивает за нее Гошан и, поймав петин заинтересованный взгляд, уныло поясняет: - Я тут в командировке, приехал снимать показания по текущему делу, а свидетеля нашего кокнули вчера, прикинь? - он делает глоток пива и заканчивает уже совсем понуро. - Утром пришел приказ из Москвы о прикреплении к местной следственной группе. От неожиданности у Пети пиво едва носом не идет. Охуительная эта история звучит ужасно знакомо. Настолько, что даже не смешно. - Да ты гонишь, - тянет он, мысленно прикидывая, бывают ли вообще такие совпадения, или же Петя попросту настолько зациклился на Громе, что буквально везде видит намеки вселенной. - Какое там… Мне даже стол выделили. И судя по тому, как эти еблуши местные свидетеля прощелкали, работать они не умеют, а значит, я в Питере надолго, - Гошан качает головой, бросает на Рыбкину быстрый взгляд и, внезапно развеселившись, хлопает Петю по плечу. - Так что, будешь меня, Педро, водить по своим гейским блядушникам и ссать в уши о том, что все мужики уроды. Как в старые добрые. - Не все, - ворчит Петя себе под нос, уже почти не сомневаясь, что окажется прав своих самых смелых предположениях, и, хохотнув, уже громче интересуется: - То есть, это твоего клиента вчера днем с простреленной башкой нашли на Гагаринской? Гошан изумленно кивает, а Петя, окончательно преисполнившись восторгом, продолжает, переводя взгляд на Алису: - А ты, видимо, та сопля, которая командовала на месте преступления и не пустила майора-хмурую-рожу за ленточку? - хлопает раскрытой ладонью по столу и, теперь уже откровенно угарая в голос, стонет: - Вот это я понимаю, кроссоверы, которые я заслужил. Гошан недоуменно пялится на него, но терпеливо ждет, пока Петю отпустит, а вот Рыбкина никогда не отличалась особым терпением, поэтому она отставляет свой бокал в сторону и, прищурившись, подается перед. - Сопля? - интересуется обманчиво спокойно, задумчиво слизывая пенные усы. Даже с ними Алиса выглядит устрашающе, поэтому Петя, понемногу успокаиваясь, спешит откреститься: - Это не я сказал, - и сразу после добавляет все же с некоторым ехидством: - Но, справедливости ради, Грому ты, наверное, и впрямь в пупок надышала. Ему, кстати, кажется, не очень-то понравилось получить пизды от кого-то ростом с сидячую собаку. Алиса, то ли не заметив шпильки, то ли проигнорировав ее, непонимающе хлопает глазами, даже несколько подрастеряв свой воинственный настрой. Видимо, пытается восстановить цепь вчерашних событий на Гагаринской и понять, с кем именно она там успела мимоходом посраться, а Петя, осознав, что отступать теперь некуда, да и незачем общем-то, поясняет, не дожидаясь расспросов: - Игорь Гром - это тот майор из местного убойного, который с патрулем приехал и которого ты вчера, будучи, кстати, в отпуске, почему-то не допустила к месту убийства, - говорит он, делая глоток из своего бокала и задумчиво постукивая по стеклу кончиком ногтя. Переводит взгляд на Гошана и почти с сожалением добавляет: - Зря, между прочим. Он отличный следователь, мог бы быть полезен. Умный мужик, связи у него в городе есть, раскрываемость чуть ли не самая высокая в управлении, а еще мы с ним… - Трахаетесь, что ли? - прищурившись, беспардонно интересуется Рыбкина, подаваясь вперед в ожидании сенсации. И, глядя в ее большие спокойные глаза, Петя только гадать может, почему именно это колышет ее больше, чем все регалии Грома вместе взятые. Вот, казалось бы, Петя тут на блюдечке подкидывает рекомендации на местного надежного мента, которого можно к расследованию привлечь, чтобы Гошан поскорее в Москву вернулся, а Алисе все равно любопытнее знать, с кем он тут в Питере ебется. Ничего со студенческих лет не поменялось вот вообще, разве что декорации. - Да боже упаси, - взвивается Петя, едва не опрокидывая бокал. - Мы с ним дело вместе ведем. Мутное и поганое, и если бы не Игорь… - Что-то ты прям соловьем разливаешься, - перебивает его снова Алиса, задумчиво подпирая ладонью подбородок и, обернувшись к Гошану, тянет: - Помнишь, был такой кент, Никита Рябов? Военный, блядь, красивый и здоровенный. - Спецназовец, что ли? - охотно включается в этот дружеский буллинг Гошан, поудобнее устраиваясь на стуле, и иногда Петя их просто ненавидит за поистине мастерское умение вытаскивать на свет божий самые всратые и позорные истории студенческих лет. - Ну. Помнишь значит, - кивает Алиса удовлетворенно и, наколов на вилку оливку, продолжает почти елейным голосом, по-прежнему обращаясь исключительно к Гошану: - Вот Петенька от него точно так же тек, а потом пил у нас херовый коньяк из горла и сморкался в штору на кухне. Чуешь знакомые вайбы? Потому что я - да. - Ну а хули она там висела? - запальчиво выдыхает Петя, чувствуя, как щеки начинают гореть от стыда. А потом, осознав, что куда-то не туда ушел разговор, ворчливо добавляет: - Нет у меня с Громом ничего и не будет никогда. И вообще, у меня мужик есть. Про Никиту он даже не заикается, чтобы гусей не дразнить. Слишком трезвый еще, чтобы устроить вечер ностальгии по чуть ли не самой уебской истории из своей личной жизни. - И где он? - Алиса демонстративно оглядывается и даже дурашливо наклоняется, чтобы зыркнуть под стол. Затем выныривает обратно, подпирает щеку ладонью и, закатив глаза, выдает уже совершенно серьезно: - Петь, сколько раз тебе говорить, что воображаемые мужики не считаются. Самотык с десятью режимами тоже. - А с пятнадцатью? - вскинув бровь, уточняет Петя ей в тон, а после, не дожидаясь очередной подъебки, хмыкает: - Но вообще, я серьезно. Оба они - и Гошан, и Алиса, смотрят недоверчиво, будто бы даже со скепсисом, не первый ведь день знакомы, и Петя, неожиданно даже для себя, улыбается. Решив, что раз Игнат не погнушался прикрыться им от своего бывшего, то и сам Петя имеет полное моральное право немножко спиздеть друзьям для красного словца, он продолжает: - Мы почти месяц назад познакомились, и он тоже мент, - а после, откинувшись на стуле, торжествующе ухмыляется. Гошан присвистывает. - Целый месяц? - и, прищурившись, уточняет с интересом: - И ты до сих пор не дал по съебам? Братан, я поражен и заинтригован. Петя, немного оскорбившись для виду, парирует: - У меня на него большие планы, - и вот в этом он ни чуточки не лукавит. На Игната у него и впрямь грандиозные планы, и притом в самом ближайшем будущем, но вот этого Гошану с Алисой уже знать необязательно. Петя более чем уверен, если бы они только знали эту историю с самого начала, животы бы от хохота надорвали, а подъебок ему хватало и от Нины. - И почему он тогда не здесь? - с подозрением интересуется Рыбкина, отпивая пива и внимательно следя за петиным лицом. Подловить пытается, значит, но Петя ей такого шанса не даст. Спалить на вранье можно лишь того, кто и вправду врет, а Петя лишь слегка не договаривает и планирует продолжать в том же духе. - Ты прикалываешься? - фыркает он, скрещивая руки на груди. - Я должен был привести сюда мужика, с которым я знаком месяц, чтобы что? Чтобы ты рассказывала ему, как я сморкался в штору? Или как на спор выпил литр виски и полночи блевал в сортире? - Или как ты на новый год в две тысячи десятом ушел гулять по поселку посреди ночи, а потом мы с Лосевым нашли тебя в курятнике у соседей? - подхватывает Гошан. - Ты еще тогда напиздил яиц из-под несушек и орал, что это будет твой похмельный завтрак. Предатель. Петя ему это еще припомнит, когда будет писать свой тост на их с Рыбкиной свадьбу. Когда-нибудь, Петя уверен, это все-таки случится, и вот тогда он с превеликим удовольствием воскресит в памяти все самые всратые истории из студенчества, чтоб Гошану захотелось сквозь землю провалиться перед всеми родственниками и новыми модными друзьями из столичной прокуратуры. - Вот именно, - с достоинством кивает Петя и, закатив глаза, резюмирует: - Вас, придурки, я познакомлю с ним в последнюю, блядь, очередь, и мне за это не стыдно. - Приятно иметь такую репутацию, - фыркает Алиса, ничуть не задетая его словами, а потом резко серьезнеет и, закинув в рот ломтик картошки, продолжает: - Ладно, с этим разобрались, познакомишь нас, когда тебе надоест твой Ромео и ты надумаешь от него избавиться. Лучше скажи, этот майор из вашего убойного реально толковый? Я-то через пару дней домой отчалю, а вот Гошану помощь не помешает. Гошан, навострив уши, тоже прекращает веселиться, но Петя, очаровательно улыбнувшись, качает головой. - А все, поздно уже, - и, хмыкнув, добавляет ехидно: - Такая корова нужна самому. Я же сказал, он сейчас по моему делу шуршит, а я не привык делиться. - Петь, - Гошан жалобно сводит брови к переносице, и Петя, сдавшись, вздыхает. - Хуеть, - передразнивает он, а потом задумчиво продолжает: - Гром реально один из лучших, с кем я вообще работал, хоть и на голову слегка стукнутый. Я скажу ему, что есть вариант в этом деле поучаствовать, но ничего не обещаю. Он местных прокурорских недолюбливает, а после того, как Алиска его ссаными тряпками погнала, может вообще вас нахер послать. Впрочем… Мы вот тоже в первую встречу едва с ним не посрались, а потом как-то срослось, так что, кто его, этого Грома, знает. Человек, блядь, загадка. - Это все твое пидорское обаяние, - лучезарно улыбнувшись, замечает Рыбкина, жестом подзывая официантку, чтобы заказать еще пива, а Петя, наблюдая, как та выпархивает из-за стойки и направляется к их столику, всерьез подумывает о том, чтобы взять чего-нибудь покрепче. “Бояре”, конечно, весьма себе злые, но недостаточно для того, чтобы снова обсуждать майора Грома со старыми друзьями. В голове уже, конечно, приятно шумит от пары бокалов, но он все еще до обидного трезв. - Да не, в этом плане он вообще непрошибаемый, - рассеянно роняет Петя, и тут же прикусывает язык. Видимо, не так уж он и трезв, как полагал, раз ведется на такую херню. Гошан фыркает и сочувственно хлопает Петю по плечу, уткнувшись в барную карту, а Алиса, встрепенувшись, ликующе вскрикивает: - Значит, я все-таки почти в точку попала, - и, понизив голос, продолжает с каким-то нездоровым торжеством: - Вы, может, и не трахаетесь, но ты бы очень этого хотел. Осознав, что отпираться бесполезно, Петя вздыхает. - Хотел, - а потом торопливо, пока нет лишних ушей, добавляет: - Ну ты вообще его видела? Но там все глухо, а я не люблю тратить время на натуралов. От очередного ехидного выпада Рыбкиной его спасает подоспевшая официантка, в которую Алиса вцепляется, как клещ, и Петя с облегчением выдыхает. Нужно срочно переводить тему, а то не ровен час, Рыбкина насядет на него всерьез, и тогда неизвестно, чем все это кончится. - Братан, спроси ее про работу, и следующие полчаса будешь слушать бесконечный поток говна про нового подполковника. Приятного мало, но зато мозг не вынесет, - сочувственно шепчет Гошан, наклоняясь поближе, а потом уже громче добавляет: - Мне вот этого темного, еще гренок и покурить. Ты пойдешь? - И поссать, - серьезно добавляет Петя, стоит только официантке упорхнуть от их столика. Он уже было поднимается со стула, как видит, что экран лежащего на столе телефона загорается входящим вызовом. Помяни черта, с досадой думает Петя, мгновенно распознавая в наборе цифр рабочий номер Грома, и, глянув на часы, хмурится. Полночь почти, а он все в управлении квасится, ебаный трудоголик. И, подавив в себе неуместное желание тут же сорваться с места, чтобы пообщаться с Громом в приватной обстановке, а не на глазах у жадно внимающей каждому его слову публики, принимает вызов, приложив палец к губам. - Привет, майор, - говорит он бодро. - Соскучился? - С обеда-то? Да не особо, - хмыкает Гром хрипло, и Пете ужасно хочется в этот момент оторвать себе свой длинный, развязанный алкоголем язык. Он прикрывает глаза, чтобы не видеть, как Рыбкина давится едва сдерживаемым смешком, и, мысленно досчитав до пяти, уже спокойнее признается: - Тогда у меня ноль идей, почему ты звонишь почти ночью, - а потом вздыхает обреченно: - Случилось что-то? Гром чем-то шуршит, а потом негромко отзывается: - Ну, можно и так сказать, - и, выдержав эффектную паузу, заявляет с нескрываемым самодовольством: - Мне только что гайцы прислали данные по аренде той тачки за интересующие нас сутки. В сводке указаны все, кто в этот день пользовался машиной, но вычислить нужного нам водителя по таймкоду с городской камеры - не проблема вообще. Все еще осознавая услышанное, Петя шумно выдыхает и коротко бросает в трубку: - Я понял. Сейчас приеду. Но не успевает Гром ответить, как Алиса, выразительно глянув на его бокал с пивом - третий по счету за этот вечер, - скептически прищуривается: - Да куда ты поедешь такой красивый? И, осознав, что она права, Петя с сожалением добавляет: - Или не приеду, - а потом, почти жалобно интересуется: - До завтра же вроде терпит, да? - Ну, тебе виднее, - с негромким смешком отвечает ему Гром, снова чем-то зашуршав. Тряхнув головой и собрав внутри себя остатки здравого смысла, Петя решительно заявляет: - Тогда терпит, - и, будто бы оправдываясь, задумчиво продолжает: - Я на Петроградке сейчас и без машины. Хрен потом куда доберусь, когда мосты разведут, придется в кабинете ночевать, - а потом, вспомнив о том, сколько времени, добавляет уже увереннее: - Да и вообще, мои все давно по домам разъехались, так что утро вечера мудренее. Ты в управлении завтра? Что-то прикинув, Гром согласно мычит. - К обеду буду, я сегодняшнюю ночь за Дубина кукую. Отосплюсь и приеду, - и Петя уже было собирается раздосадованно поцокать языком, что полдня, считай, в трубу, как тот неуверенно предлагает: - Слушай, давай я у дежурного оставлю папку для тебя? Петя на секунду призадумывается, а потом мягко возражает: - Не стоит. Мало ли, вдруг у нас из дежурки слив, - и, постучав по столу кончиками пальцев, предлагает: - Лучше попроси ключ от моего кабинета и оставь все на столе. Подпихни под какие-нибудь папки, и дело с концом. На вахту я сейчас наберу и предупрежу. - Годится, - говорит Гром, и в голосе его слышится явное одобрение. Странно даже, что сам не додумался. Впрочем, сам бы Петя после почти суток на работе тоже, пожалуй бы, не блистал свежими идеями. - Тогда минут через десять за ключами топай. Там на связке два будет, от моего кабинета тот, который с желтым кольцом, - объясняет Петя и, заметив, что Гошан вероломно тянется к его пиву, гаркает: - А ну грабли свои убрал, слышь. Гошан виновато тупится и, давя на жалость, одним глотком допивает жалкие остатки из своего бокала, на что Петя, прищурившись, хмыкает, а потом понимает, что в трубке на мгновение повисла звенящая тишина. - Это я не тебе, - поспешно оправдывается Петя, шикнув на веселящуюся Рыбкину. - Да я понял, - вздыхает Гром и неожиданно напряженно уточняет: - Петь, у тебя все хорошо там? И Петя, закатив глаза, успокаивает его, отворачиваясь к окну: - Друзья у меня уебки, а так все норм, - и, не удержавшись, чуть ехидно добавляет: - Я, в отличии от некоторых, не влипаю в сомнительные истории в свободное от работы время. Сижу и чинно выпиваю в баре, а не… - Ты мне теперь постоянно будешь “Ломоносова” припоминать? - обреченно стонет Гром в трубку, и Петя, почувствовав неуместный и крайне нежелательный жар где-то внизу живота, коротко хохотнув, парирует: - Нет, только когда сам напросишься, - и, не давая Грому возможности продолжить дискуссию, быстро добавляет: - Все, звоню в дежурку. До завтра. И, уже набирая номер проходной, думает, какого черта. Кто вообще сказал, что они завтра пересекутся? Зачем он, блядь, вообще ляпнул это “до завтра”? Для того, чтобы дать Рыбкиной очередной повод поглумиться, или что? Когда Петя откладывает телефон и поднимается наконец со стула вслед за Гошаном, Алиса неожиданно увязывается следом. Курит она редко и уж точно не после пары пива, поэтому ясно, как день - допроса с пристрастием не избежать. Так и оказывается. Стоит Пете прикурить и сделать первую затяжку, как она спокойно и вроде бы даже без обычной своей доебки, спрашивает: - Петь, вот ты мне скажи, а мужик твой как на все это смотрит? - и, видимо, решив, что выразилась недостаточно ясно, добавляет: - Ну, что ты со своим крашем милуешься? Потому что я бы Гошану за такое втащила без раздумий. Гошан бросает на нее умиленный, чуть поплывший взгляд, а потом, глубоко затянувшись, тоже с интересом смотрит на Петю. По ебалу видно, ему тоже очень любопытно, и Петя, сдаваясь под натиском, вздыхает. - Во-первых, бывшим крашем, во-вторых, я не милуюсь, а в-третьих, он не в курсе, - и, сделав быструю затяжку, добавляет: - Незачем. В голове мелькает на мгновение предательская мысль, а что бы, на самом деле, сказал Игнат, если бы узнал о Громе, но Петя поспешно гонит ее от себя прочь. Он ведь ничего такого не делает, правда? Даже не флиртует толком, а так, немного Грома подъебывает на грани фола. Это ведь не дохуя преступление, не дрочит ведь он на него, в конце-то концов. Больше нет. - Петь, вот с такого и начинается всякая хуета, - негромко, но очень серьезно замечает Алиса, склонив голову на бок и отбирая у Гошана сигарету. Тот философски вздыхает и вытягивает из пачки новую. - Да какая хуета-то? - бросает Петя устало. Морщится, но все же продолжает предельно честно: - Ну положил я глаз на Грома, когда в Питер перебрался, ну не выгорело нихуя с моим, как ты выражаешься, пидорским обаянием, я забил и живу дальше. Мы с ним даже не пересекались особо раньше, вот только две-три недели назад его начальник управления к моему делу подключил. Закончим - и финита. Снова раз в сто лет в курилке да у кофемашины только пересекаться будем. Но я, как ты понимаешь, не сильно огорчусь. Алиса задумчиво закусывает губу, а потом кивает. - А ты реально влюбился, - резюмирует она, картинно пуская дым носом. - Кто бы мог подумать, что я доживу до этого дня. - Есть такое, - кивает Петя и улыбается, широко и совершенно по-дурацки. - Гром, конечно, хорош, но у меня есть кое-кто гораздо лучше. Допрос окончен, тащ капитан? - Пожалуй, что так, - тоже улыбнувшись, соглашается Алиса мягко и, прицельно бросив окурок в урну, оживляется: - А кстати, где Нинка? Я думала, она с тобой придет. Избавившись от докуренной сигареты и открывая перед Рыбкиной дверь, Петя пожимает плечами. - Я тоже так думал до вчерашнего вечера, но у нее свидание, так что мы в пролете, - и, нырнув в тепло бара, добавляет: - Слишком старые и унылые, чтобы тратить на нас вечер вторника. Алиса, обернувшись через плечо, улыбается и, чуть прищурившись, уточняет: - Нормальный хоть мужик или очередной хуесос? - Але, родная, не обижай хуесосов, - ворчит Гошан, выразительно глянув на Петю и поспешно сворачивая к туалету. Только это и спасает его от затрещины, а Петя, закатив глаза, входит в зал вслед за Рыбкиной и признается: - Честно? Понятия не имею. Нинка пока партизанит, а я не настолько ебанутый, чтобы устроить за ней слежку, - и, заметив, как Алиса недоверчиво вскидывает бровь, добавляет: - Слушай, ну я же не могу запереть Нинку дома и оберегать, как дракон. Но, если этот хмырь ее вдруг обидит, я его из-под земли достану и ебало высажу, отвечаю. Рыбкина останавливается у их столика и, неожиданно повернувшись, обнимает Петю. Крепко, даром что мелкая, привычно и тепло. И пока Петя, растерянно замерев, улыбается, шепчет ему на ухо, приподнявшись на цыпочки: - Ты пиздец какой хороший, Петька, хоть и еблан распоследний. - Я тоже скучал, - негромко отвечает ей Петя, приглаживая ладонью волосы, норовящие залезть ему в нос, и, коротко сжав Алису в ответных объятиях, смеется: - И знаешь, неловко портить такой трогательный момент, но пиво наружу просится, а там вроде был второй сортир… - Реально еблан, - резюмирует Рыбкина, отпуская его и закатывая глаза. И Петя, скинув куртку на стул, ретируется в сторону туалетов, чудом не вписавшись в притаившееся прямо за углом пианино. С Гошаном едва не сталкивается в дверях и, углядев на его лице блаженное выражение человека, освободившего в себе место для новой поллитрухи, жестом предлагает съебаться. Гошан понятливо улетучивается, и Петя наконец с облегчением запирается в кабинке. Когда он возвращается в зал, становится ясно, что придется пересесть на другой стул, потому что на петином у Гошана под боком пригрелась Рыбкина. Подходя к столику, Петя смотрит на них почти с умилением и думает, что вот оно - счастье. Не мозгоебка какая-нибудь, не бразильские страсти и дебильное томление, а просто родной человек рядом. Из года в год, какое бы дерьмо не происходило. Гошан с Алисой выглядят такими счастливыми и спокойными, что хочется вот так же, и Петя совершенно уверен - совсем скоро все будет. В этот раз он своего шанса не упустит и сделает даже невозможное, лишь бы выгорело. Лишь бы стать наконец по-настоящему кому-то нужным не на ночь или неделю, а на ближайшую вечность. - Прикиньте, - тряхнув головой и сбрасывая с себя легкий флер пьяненькой сентиментальности, говорит он, присаживаясь напротив и подтягивая поближе свой бокал, - то пианино у входа… Оно отлично настроено. Я думал, чисто для антуража стоит. - То есть, это ты там музицировал сейчас? - недоверчиво приподнимает бровь Рыбкина, устраиваясь поудобнее на гошановом плече. - Ну так, чутка клавиши полапал, - смущенно признается Петя, отхлебывая пива и слизывая с губ пену. - Пара гамм по старой памяти. - Тебе пара гамм, а бармен чуть шею себе не свернул, пытаясь заглянуть за угол, - со смешком сообщает Гошан, как бы невзначай утаскивая с алискиной тарелки кусочек мяса. - Не знал, что ты играешь. - Есть много, друг Гошанцио, на свете вещей… - с крайне серьезным видом начинает было Петя, но Алиса тут же от него отмахивается: - Не душни, а? - и, отпив из бокала, неожиданно мягко просит: - Может быть, тогда сбацаешь что-нибудь? По старой памяти. - “Семь сорок” устроит? - откровенно издеваясь, уточняет Петя, откидываясь на спинку стула и разминая пальцы, а потом, не дожидаясь ответа, открещивается: - Ну нафиг. Я столько не выпью, чтобы снова сесть за это орудие пыток, тем более по доброй воле. Конечно же, он спиздел. Еще три бокала спустя Петя срывает бурные нетрезвые овации, отчаянно горланя сначала “Хава нагилу”, а после, откопав откуда-то из глубин бессознательного полузабытые слова, почти весь репертуар отцовской одесской родни, у которой как-то в далеком детстве провел лето. Чем дальше, тем увереннее чувствуют себя пальцы, порхают над клавишами почтенного лакированного пианино, извлекая из него стройные, почти без фальши, звуки. Петя столько лет не приближался к ненавистному инструменту, но вот он - сидит пьяный и разудалый, весело срывает глотку, притопывая в такт и изредка бросает взгляд на распахнутые в почти уже майскую ночь двери бара, где на тротуаре у крыльца несколько пар, с том числе и Рыбкина с Гошаном, лихо отплясывают под “Купите бублики”. - Ну ты даешь, мужик, - восхищенно цокает бармен, когда Петя замолкает, чтобы перевести дух и нагуглить ноты. Протягивает бокал пива и подмигивает: - За мой счет. От души. Давненько у нас такого движа не было. - Соседи не проклянут? - чуть осипшим голосом уточняет Петя, многозначительно кивнув наверх, на что бармен лишь рукой машет и ржет. - Да не. Ты не поверишь, но прямо над нами живет бабуля-еврейка, божий одуванчик Роза Ефимовна, - говорит он, - и провалиться мне на этом месте, если она сейчас не пускает умиленную слезу. - Тогда “Семь сорок” для Розы Ефимовны, - весело кивает Петя и, отставив недопитый бокал на пол, решительно опускает пальцы на клавиши вновь. В голове шумит, но руки - руки живут своей жизнью, и впервые за долгое время Петя забывает обо все на свете, не заморачиваясь о том, кто и что подумает на его счет. Насрать вообще. Кристально поебать. А о том, как ему будет неловко, если Нине захочется прийти в “Бражник” снова, Петя подумает как-нибудь потом. Если вообще, конечно, вспомнит, что хотел об этом подумать. Из бара они уходят чуть ли не последними, долго прощаются на крыльце, раскуривая последние две сигареты на троих и совершенно наплевав на то, что давно уже подъехавшие машины яндекса мотают счетчик на ожидании. - Как в старые добрые, да? - улыбнувшись, Алиса звонко целует его в щеку, и Петя смотрит на нее в ответ с нежностью. - Ничего не меняется, - кивает он, хлопает Гошана по плечу и открывает наконец пассажирскую дверцу. Меняется, на самом деле, очень многое - они не увидятся завтра на парах, не встретятся в ближайшую субботу, чтобы пропустить бокальчик на чьей-нибудь кухне, но неизменным остается самое главное - они все еще, как и десять лет назад, понимают друг друга с полувзгляда. Петя скучал по ним, будет скучать и дальше, но он знает, что еще через десять лет он так же легко найдет тысячу и одну тему для разговоров с ними двумя, будто бы они виделись только вчера. И в этом плане, Рыбкина, как и всегда, права - ничего не меняется. За короткую поездку в такси протрезветь Петя, разумеется, не успевает, а вот растерять изрядную долю пьяненькой удали - вполне. Веселиться и горланить песни больше не хочется, зато хочется размазаться по кому-нибудь тонким слоем и всеми обостренными от алкоголя органами чувств ощущать человеческое тепло. Сосаться хочется до одури и шептать какую-нибудь бессвязную чушь в горячую кожу. Петя еще со времен студенческих попоек помнит этот неуловимый флер нетрезвой романтики, когда после дешевого пойла и задушевных разговоров на кухне смелеешь до предела и делаешь то, чего в здравом уме бы никогда не сделал. Когда ныряешь под одеяло к одногруппнику, который давно нравится, дуреешь от смазанных жадных я-не-пидор-вообще-то поцелуев и совершенно не думаешь о том, что будет наутро. А наутро, конечно же, ничего не будет, потому что то, что случилось под одеялом, останется под ним же. Но все равно так сладко и хорошо, и чувствуешь себя живым и желанным. Способным на отчаянные, совершенно идиотские, но такие искренние порывы. И было весьма опрометчиво, конечно, допиваться до такого вот состояния именно сейчас, когда в личной жизни хоть и не беспросветный, но вполне себе такой звенящий недоеб. Выбираясь из машины, Петя отчетливо, насколько позволяет затуманенное выпитым за вечер сознание, понимает: все-таки со студенческих времен много воды утекло. И если тогда он довольствовался малым - полапать за жопу и засунуть свой язык в чей-нибудь рот, а потом можно и баиньки, - то сейчас хотелось простого человеческого потрахаться. Сбросить напряжение и вымотать себя до предела. Еще пару месяцев назад Петя бы попросту поехал в какой-нибудь клуб, подцепил там кого-нибудь и от души поебался, а потом свинтил бы, не оставив номера, но теперь обычной и бездуховной ебли ему было мало. Одна только мысль о том, что прежде казалось естественным, сейчас вызывала почти физическое отвращение. Трахаться хотелось не абстрактно, хуй пойми с кем, а вполне себе с одним конкретным мужиком, все еще ужасно недоступным по собственной же дурости. На мгновение в голову даже приходит мысль послать все в жопу и набрать Игната в телеге. Сбивчиво рассказать ему, что Петя чувствует прямо сейчас, как все внутри горит и плавится от желания дотронуться наконец, а потом вытрясти из него адрес и снова вызвать такси, даже не поднимаясь в квартиру. Но во-первых, время уже близится к трем, а во-вторых, Петя вовсе не уверен, что Игнат оценит такой перфоманс. Да и потом, стыдно наутро будет, как пить дать. Эта история - история их личного знакомства с глазу на глаз, - просто обязана начаться красиво, а вовсе не с пьяного перепиха, приправленного перегаром и несвязным бредом. Потянувшись к карману куртки, Петя досадливо морщится. Пустую пачку он выкинул в урну перед “Бражником”, а значит, нужно идти домой. Там на подоконнике точно завалялась початая, Петя утром ее видел, когда на работу собирался. По лестнице поднимается долго. Обманчивая легкость тела куда-то улетучивается, услужливо уступая место нарушенной координации движений, и, добравшись наконец до своего этажа, Петя выдыхает с облегчением. В квартире темно и тихо, но когда глаза привыкают к кромешному мраку, Петя с удивлением понимает, что дверь в нинину комнату открыта. Еще не вернулась, что ли? Он торопливо достает телефон и проверяет телегу. В чате с Ниной висит лаконичное “Не теряй, ночевать не приеду”, отправленное пару часов назад, и Петя, хмыкнув, откладывает телефон на полку под зеркалом, а потом наконец додумывается включить свет. Загуляла, значит. Видимо, по всем фронтам удачное свидание вышло. И в любой другой момент Петя бы точно занервничал, но сейчас, стоя в одном ботинке посреди коридора, он решает, что это подождет до утра. Нина, в конце концов, не маленькая, и ему бы пора это принять, а не только бравировать перед Рыбкиной. В обиду ее Петя, конечно, не даст, но и трястись над ней пора прекращать, иначе рано или поздно Нина взбрыкнет и пошлет его нахер с такой-то заботой. Придя к этому на удивление умиротворяющему выводу, Петя, не снимая куртки, идет к себе и - о чудо, - на подоконнике действительно оказывается почти полная пачка сигарет. Толкнув балконную дверь и с наслаждением прикурив, Петя окидывает взглядом предрассветный город и глупо улыбается. Он уезжал в Питер, чтобы просто сбежать от старой жизни, но в итоге, спустя три года, чувствует, что не просто сумел убежать, но и стать совсем другим человеком. Чуть более хорошим, чуть более искренним и куда более открытым. Влюбленным. В этот город и в человека, который сейчас, скорее всего, крепко спит где-то там на другом берегу темной неспокойной Невы. Одна лишь мимолетная мысль об Игнате - и Петя с удивлением понимает: то дурацкое пьяное томление, пришедшее к нему в такси, так никуда и не делось. Не выветрилось ночным воздухом, не осталось где-то на бесконечных ступеньках парадной, не рассеялось сигаретным дымом. Трахаться хотелось все так же сильно, и это непреодолимое желание зудело под кожей, сбивало дыхание и ворочалось где-то глубоко внутри. Только теперь оно тесно и неразрывно переплеталось с Игнатом. Прикрыв глаза, Петя вспоминает его смуглые большие руки с той самой первой фотки, которую увидел, широкие плечи и острые ключицы с того снимка, который Игнат скинул, валяясь в ванне, и, конечно же, его большой и ровный хер, на который Петя без стыда и совести дрочил в четверг утром в собственной тачке. Игнат, без всяких сомнений, был мокрой мечтой. Такой красивый, что сдохнуть можно. И такой родной, что сердце заходится при одной мысли о том, что совсем скоро он будет целиком и полностью принадлежать Пете. Совершенно идеальный. Затушив окурок в пепельнице, Петя возвращается в комнату и, не теряя времени, поспешно стягивает с себя одежду, бросая ее, куда придется. Живот сводит сладкой судорогой, и он шумно выдыхает, чувствуя, как уже твердый член трется головкой о ткань белья. И можно было бы по-быстрому подрочить, как и всегда, но хочется совсем другого. Хочется медленно и сладко, так, чтобы пробки вышибло и размазало по постели. Тем более, что он дома один, так почему бы и нет? Теплый душ блаженно расслабляет мышцы, не отрезвляет ни черта, а будто бы еще больше размазывает, и когда Петя выключает воду и, наскоро обтеревшись полотенцем, заглядывает в чуть запотевшее зеркало, он даже не удивляется, поймав собственный взгляд. Расфокусированный, поплывший, совершенно ебнутый и шальной. Улыбается себе и, повесив полотенце на крючок, возвращается в спальню. Одним движением стягивает с кровати плед, а потом, ни секунды уже не раздумывая, решительно открывает шкаф и ныряет в него с головой. На нижней полке прямо под законсервированными на зиму конверами живет петина коробка позора и одиночества, и Петя, достав ее на свет божий, открывает крышку. Семь резиновых дилдаков разных цветов и размеров смотрят на него будто бы с осуждением - мол, неужели так горит, раз несколько дней потерпеть не можешь, дрочер несчастный, - но Пете плевать. Гораздо больше он бы осуждал себя сам, если бы вздумал решать эту проблему с зудящей от недотраха жопой привычным когда-то еще совсем недавно способом. Или, что еще хуже, поддался бы порыву и доебался до Игната посреди ночи с непреодолимым стремлением нарисоваться на его пороге как можно скорее. Так что, к черту. Оглядев свои богатства, Петя хмыкает и, снова вспомнив то самое видео, на котором Игнат отчаянно толкается в свой кулак на сбитых простынях, выбирает самый большой из своего арсенала. Сначала растянуть пальцами, тремя или даже четырьмя, а потом мучительно медленно засунуть в себя вот эту дубину и трахать, представляя, что внутри живой человеческий хер, пока звезды из глаз не посыплются. Идеально. Прихватив из коробки резинку нужного размера, Петя падает спиной на кровать и тянется к тумбочке. Смазки вроде должно хватить, еще полфлакона оставалось с прошлого раза… А потом до него медленно, но верно доходит, что из такого перфоманса грех не сделать шоу. Игнат же не постеснялся, так с чего Петя должен? Да, он не порнозвезда, и в общем-то, совсем не претендует, однако идея кажется настолько естественной, что Петя аж на кровати садится, лихорадочно оглядываясь в поисках телефона. Игнату точно должно понравиться, и если даже он сейчас спит, то утром обязательно оценит, тем более, что Нины дома нет, и можно не сдерживаться. Не стараться быть тихим, а стонать в полный голос и нести любую чушь, какую только вздумается. Разумеется, самым блядским шепотом, на какой он только способен. Полет фантазии пьяного мозга остановить уже нет никаких шансов, и Петя лихорадочно прикидывает, на чем же, мать его, закрепить телефон, чтобы не уронить его в самый неподходящий момент. Ему, очевидно, понадобятся обе руки, и обе они будут по локоть в смазке, даже сомневаться не стоит. В прошлый и, в общем-то, единственный раз, когда Петя засовывал в себя этот дилдо, купленный не иначе как в отчаянной попытке компенсировать размером самотыка тотальное отсутствие ебли в жизни, он извел почти треть флакона и перемазался так, что минут десять потом отмывался в душе. Кайфово получилось, не вопрос, но вот за капли засохшей смазки на полу в коридоре, которые он, пробираясь в кромешной тьме ночью до ванной, наляпал, наутро было стыдновато. Но сегодня у него был редкий шанс не шароебиться впотьмах, а как нормальный человек, включить свет и замести следы своих ночных развлечений, и упускать его Петя не собирался. Оглядевшись еще раз, но так и не найдя подходящей подставки, Петя было расстраивается, а потом его озаряет, и уже в следующее мгновение он обнаруживает себя на пороге нининой комнаты, где возле стола пристроена кольцевая лампа с держателем для телефона. Идеально. Саму лампу, конечно, включать вовсе не обязательно, хватит и мягкого рассеянного света от ночника, а вот для того, чтобы надежно закрепить телефон со включенной камерой, эта бандура подходит идеально. Главное не наебаться с ракурсом и не спалить лицо раньше времени. В этот момент Петя отчаянно жалеет, что дома не завалялось какой-нибудь форменной спецназовской балаклавы, утащенной из управления черт знает зачем. Было бы куда проще, а так - придется пристреляться и записать пару коротких видео, чтобы убедиться, что в кадр не попадает ничего лишнего. Уже устанавливая телефон в держателе, Петя со смешком думает, что Нина его убьет, если когда-нибудь узнает о том, в какой срамоте принимала непосредственное участие ее лампа, но Нина не узнает, уж Петя об этом позаботится. Он включает запись, немного поправляет фиксатор, сдвигая кадр и ложится на кровать. Укладывает голову на подушке поудобнее, ведет рукой от живота по груди и, коснувшись кончиками пальцев шеи, поднимается с места. Проверяет полуминутное видео, немного сдвигает камеру в сторону ног, чтобы граница кадра была где-то в районе нижних ребер и, наклонив штатив чуть пониже, проверяет снова. Когда картинка его наконец устраивает, Петя, прикрыв лицо предплечьем, запускает запись заново и ложится. Возбуждение, чуть притупленное чисто техническими моментами, возвращается с новой силой, стоит только выдавить прохладную липкую смазку на пальцы. Шумно выдохнув, Петя раскидывает ноги пошире и, мимолетно огладив член ладонью, тут же вжимает палец чуть пониже мошонки. Потирает, размазывая смазку, толкается внутрь на одну фалангу и, согнув одну ногу в колене, тихо стонет. Медленно оглаживает тугие мышцы, потом расслабляется и, добавив еще смазки прямо из флакона, добавляет второй палец. Он давно нормально не трахался, но возбуждение - горячее и нетерпеливое, - делает свое дело, и Петя легко насаживается до второй фаланги, а потом немного поворачивает запястье и чувствует, как сводит от напряжения косые мышцы живота. Никакого дискомфорта, тело будто само просит, чтобы его выебали хорошенько. Пальцы легко скользят внутри, и Петя, дурея от ощущений, проталкивает внутрь себя третий, громко застонав и прикусив угол подушки. Но и этого мало, отчаянно мало. Настолько, что он, двинув рукой еще несколько раз, тянется чистой, не выпачканной в смазке ладонью к дилдо и мысленно ставит себе пять с плюсом за предусмотрительность, что натянул резинку сразу. Сейчас хрен бы он разобрался с отрывным краем фольги вот так сходу, мял бы ее трясущимися скользкими руками и сдавленно матерился. Вслепую Петя нащупывает крупное основание, крепко обхватывает и, вытащив из задницы пальцы, вжимает в нее головку, затянутую в латекс. Размазывает излишки смазки по длине, прикусывает губу и, размеренно дыша, медленно проталкивает дилдо в себя. Мышцы поддаются неохотно - поспешил сгоряча, - немного тянет, и Петя решительно опускает ладонью свой член. Пары движений хватает, чтобы дискомфорт смыло новой волной жара, Петю почти пополам переебывает и он, вскинув бедра, расслабляется, насаживаясь на дилдо. Глубже, а потом еще и еще, пока почти весь он не оказывается внутри. Распирает и растягивает до предела. Петя прикрывает глаза и, плавно двинув рукой, почти полностью вытягивает дилдо из себя, оставляя внутри только крупную головку, а потом подается навстречу и так же плавно вталкавает его обратно, чувствуя, как внутри все звенит от кайфа. Интересно, как Игнат трахается? Быстро и жестко, так чтобы кровать ходуном ходила, или медленно и со вкусом, доводя до исступления? Пете, в общем-то, похуй, оба варианта имеют свои преимущества, но сейчас это знание здорово бы подстегнуло фантазию. Жать, спросить не додумался. - Так хочу тебя, просто пиздец, - едва слышно стонет он, даже не понимая толком, желает ли он сам, чтобы Игнат смог разобрать слова на записи или же нет, а потом чуть громче, но все же шепотом добавляет: - Потрахаться приперло, ты себе не представляешь как, а я, блядь, внезапно понял, что никого кроме тебя не хочу. Пиздец, правда? И, умолкнув, снова двигает руками - той, что крепко держит дилдо, и той, что сжимает собственный член. Трет головку большим пальцем, толкается внутрь все быстрее и быстрее, почти безотчетно приподнимая над кроватью бедра и поскуливая. Ноги мелко трясутся, воздух кажется раскаленным и непригодным для дыхания, но Петя хватает его пересохшим ртом и захлебывается стоном. Дилдо скользит легко, внутрь и наружу, заставляя Петю сжиматься на каждом толчке, и все это на грани, совершенно невыносимо и охуенно, особенно когда перед закатившимися глазами калейдоскопом мелькают картинки: большие руки Игната, его каменный пресс и совершенно потрясающий член с темной, влажно поблескивающей от смазки головкой. От одной только мысли, что совсем чуть-чуть, и внутри у Пети будет этот член, а не резиновая хуета из сексшопа, мозг коротит со страшной силой. Он почти физически чувствует сильное и тренированное тело, вжимающее его в кровать, улавливает запах пота и секса, слышит севший и хриплый голос в самое ухо, и распадается на части. Разлетается на осколки вдребезги, сжимает дилдо глубоко внутри и заливает спермой свой подрагивающий живот, глухо застонав и прикусив губу до крови. Спустя пару минут Петя, наконец, возвращается в реальность. Поморщившись, тянет наружу дилдо и, не удержавшись, медленно оглаживает растраханную дырку кончиками пальцев. Из нее течет разогретая подтаявшая смазка, и Петя вздыхает, медленно осознавая, что если он хочет сегодня спать в этой кровати, определенно стоит поменять постельное белье. Обтерев руки о простынь, он останавливает запись, быстро чекает начало и конец видео, проверяя, не попало ли в кадр лицо, когда он возился с телефоном, а потом быстро отправляет видео в чат с Игнатом и, не дожидаясь прогрузки, медленно ползет в сторону душа. Послать все к чертям и отрубиться после такого оргазма хочется зверски, но тихий глас совести не позволяет Пете этого сделать, иначе Нина утром схватит сердечный приступ, заглянув мельком в незакрытую дверь петиной спальни. Расстраивать ее не хочется, а еще не хочется спать в мокрой постели со смазкой в жопе. Ну и покурить было бы неплохо. А еще внимательно оглядеть пол и вернуть на место нинину лампу, конечно же. Во избежание всяких там обоснованных подозрений.