Чащобный дворец

— …! — Силли широко распахнул глаза и, растерянно кивнув головой, почувствовал, как в груди что-то екнуло. Он слышал, что помимо черных и карих глаз, у азиатов встречаются и такие как янтарные, ореховые и серые цвета. Что там говорить, в некоторых смешанных семьях могут и голубые с зелеными проскочить. Но чтобы лиловые?! Причем лиловые только тогда, когда на них попадали солнечные лучи...! — «Что это за магия такая?!» — Хорошо, тогда я продолжу, — Холи, смущенно посмотрев на ошарашенного актера, сел на пол, склонив голову так, чтобы свет попадал на его лицо. Об этой маленькой тайне знали только родные, также являющиеся носителем этого гена, и несколько близких друзей семьи. — В этом доме есть одна книга, в ней написан сценарий, которому мы должны следовать. За год моего пребывания здесь, сменилось пять таких сценариев. Они были различными, но всегда сводились к одному, — брюнет сделал короткую паузу, осторожно посмотрев на подопечного. Тот, как и обещал, внимательно слушал, но по его выражению все же было заметно, что он нервничает. Медиум хотел успокаивающе коснуться рук, обеспокоенно сжимающихся на коленях, но подумал, что у него нет на это права. — В нашу задачу входило сводить между собой указанных в сценарии людей, чтобы они влюблялись, а затем уходили в новую жизнь… — Почему… — слегка осипшим голосом проговорил Силли. Дворецкий встревоженно напрягся, в ожидании предстоящего вопроса. Рыжик, тревожно хмурясь, наклонился вперед и заговорщическим шепотом продолжил: — Холи, скажи… почему они лиловые, это какой-то фокус, или линзы? — М? — удивленно моргнул брюнет, покачнувшись назад. — «Это было тем, что его беспокоило?» — он, несомненно, подозревал, что такое открытие будет для собеседника несколько шокирующим, но… — Ты вообще слушал, что я говорил? — актер обиженно насупился, а затем выпрямился и пересказал все, что услышал. И снова требовательно переспросил, то, что действительно не мог понять. — Ты же понимаешь, что это значит? — Холи нервно сцепил пальцы, поглаживая успокаивающую гладь колец. — То, что мое «супружество» с Ленсом это часть чьего-то безумного плана? — уточнил рыжик. Рассказчик, уставившись на него недоуменно нахмурился. Глаза брюнета, когда он наклонял голову, плавно переливались от лилового к черному и обратно. Они были более темные по краю, и светлые у центра, что здорово выделяло зрачки. К сожалению наблюдателя необычного явления, на улице в этот момент поднялся ветер, который толкнул облака, замершие на линии старта, и солнечные лучи померкли под их гнетом. Лиловое сияние продержалось еще несколько секунд, после чего безвозвратно погасло. Силли огорченно вздохнул и нажимом ткнул в лоб покровителя. — Неужели ты думаешь, что я настолько глупый, чтобы этого не понять? — Значит… ты уже в курсе… — дворецкий расстроенно опустил голову, и рука рыжика повисла в воздухе. Судя по всему, парень уже давно понял про подставного мужа, но все же остался рядом, не смотря ни на что. — «А я еще переживал, как дурак…» Актер, заметил некоторые огорченные нотки на лице рассказчика и решил быстро перевести разговор в другое русло. К тому же, разговаривать дальше о Ленсе ему самому не очень хотелось. — Так… что там с Дейзи? — немного потупившись, спросил парень, качнув ногой. Ему показалось, что защитник рассказывал все это с большой неохотой и подозревал, что девушка не очень обрадуется, если узнает, что ее сообщник все рассказал. Но, раз тот решился, значит это что-то важное. — Ты же начал этот разговор именно из-за нее? — Да… — Холи натянуто улыбнувшись, поднял голову. — Она хотела припугнуть тебя и Ленса, чтобы вы ушли из дома. В сценарии этого нет, но я боюсь, что она может сорваться… — Зачем ей это надо? — нахмурился актер, качнувшись назад. Зная истинный цвет глаз собеседника, стало гораздо легче на него смотреть. Но сейчас фальшивая улыбка резким шрамом пересекала лицо, делая его печальным. — Потому что мы не можем уйти из этого дома и подозреваем, что это все из-за стержня, — пояснил Холи, отвернувшись к окну. Люди приходили и уходили, оставляя после себя различные воспоминания, но пейзаж, наблюдаемый на протяжении года, практически не менялся. Осень, зима, весна, лето, снова осень и, возможно, снова зима. Из всех окон дома, видно только лес, а жизнь, подобно облакам, проносилась мимо, оставляя после себя только осевшую тоску. — Точнее, пару раз мы уходили на некоторое время, но после этого снова возвращались. Как кукушка из часов. — То есть, если я с этим стержнем уйду отсюда, то вы тоже сможете уйти? — переспросил рыжик, подавшись вперед. Если это действительно так, то он мог понять чувства Дейзи, как это ни странно. Этот дом за несколько дней вогнал парня в тоску, чего уж говорить о заключенных здесь на полтора года людях. Наверное, за полшага от свободы, он бы тоже, не сдержавшись, дал судьбе пинка, но что-то подсказывало ему, что это ничего не решит. — А если это не поможет? Дворецкий невольно улыбнулся, удивившись тому, как легко актер, за догадливость которого он переживал, поймет всю суть ситуации. — Не знаю, — признался он и покачал головой, закрыв глаза. — Наверное, останемся здесь, пока все не решится. Посмотрев на улыбку собеседника, Силли вдруг испытал непередаваемую печаль и желание сочувственно его обнять. Однако он не решался на это, так как не понимал, кому это действительно нужно. Хотя, с другой стороны, иногда немного побыть эгоистом просто необходимо. Холи, засмотрелся на уплывающие облака и совершенно не почувствовал, как подопечный опустился рядом с ним на колени, а после обнял руками за шею и потянул на себя. В первую секунду парень испуганно вздрогнул и немедленно попытался отстраниться, но тот лишь еще сильнее стиснул объятья. Не понимая, что именно повлекло за собой такое поведение актера, дворецкому оставалось только смиренно вздохнуть, настойчиво приказывая своему сердцу не биться так сильно. — Тебе лучше перестать так делать, — тихо посоветовал брюнет, опустив руки. В душе он хотел, чтобы это продолжалось как можно дольше, но понимал, что если не сможет держать рыжика на расстоянии, то потом будет еще труднее и больнее его отпустить. — Ленсу это очень не понравится, если он вдруг узнает…. — Да знаю я, — Силли прервал нотацию, перебирая пальцами черные пряди. — Просто мне показалось, что тебе, наверное, очень тяжело быть таким сильным. Да еще в одиночку, — он с нажимом коснулся шеи собеседника, предлагая свое плечо в качестве опоры. — Поэтому, если хочешь, я могу побыть твоим другом, которому можно поплакаться в жилетку. «Другом?» — сокрушенно задумался Холи. Не то, чтобы он был таким плаксой, каким его счел рыжик, чрезмерно сентиментальным – да. Большое спасибо сестрам и их сериалам про любовь. Конечно, «друг», это не тот, кем хотел быть брюнет, но если это позволит им хоть изредка встречаться, то может это не так уж и плохо. — Спасибо… — чуть слышно пробормотал медиум, ткнувшись лбом в предложенное плечо. Если бы он видел, как просияло лицо подопечного, получившего его согласие, то точно не смог устоять и выложил бы все как на духу. Несколько минут они молча сидели, слушая дыхание друг друга. После чего дворецкий, желая удостовериться в своих выводах, вкрадчиво спросил: — Так значит, тебя совершенно не волнует, что все это подстроено? Силли, услышав вопрос, горестно вздохнул и отстранился, опустив голову. Он уже не раз задавался тем, как легко и быстро влюбился в него повар. А теперь, когда его подозрения подтвердились, и вовсе не знал что думать. — Не знаю, — признался актер, перехватив руку собеседника. Тот, не переставая, теребил кольца и парень, глядя на это, сам начинал нервничать еще больше. — Ленс,… он практически через каждые пять минут говорит, как он меня любит и что все время будет рядом… Вроде искренне, а все равно верится с трудом. Но у меня же выбор не такой уж большой, да? — он поднял взгляд и невольно вздрогнув, отпустил руку брюнета, которую он успел ощупать вплоть до самых кончиков пальцев. Силли посмотрел в нахмурившееся лицо дворецкого, и виновато улыбаясь, поднял руки вверх. — Прости, дурацкая привычка… Холи несколько секунд посмотрел на свою руку, затем на рыжика и, решив, что рассказал все, о чем собирался, встал, растерянно кивнув головой. Медиум хотел уйти, пока подопечный не догадался, что именно расстроило его защитника. Но когда до двери оставалось чуть больше метра, он услышал, как актер вскочил на ноги и за миг преодолел разделявшее их расстояние, вцепившись в руку уходящего. — Так, подожди, — уверенно потребовал Силли, дернув брюнета на себя. — Ты так и не ответил, что с твоими глазами. Дворецкий замер. Он бы мог рассказать подопечному о том, что такой необычный цвет радужки передается в семье потомственных громовых магов по наследству. И что у мужской половины этот ген проявляется не столь явно, сколь у женской. У последних лиловые глаза проявлялись не только под воздействием прямых солнечных лучей, но и когда они злились и колдовали. Что, в принципе, было двумя взаимодополняющими процессами: медиум не раз наблюдал, как его сестры, рассердившись, непроизвольно окружали себя барьером из шаровых молний, разрушающим все и вся. И всех. Сам брюнет тоже не раз попадал под бурю, пытаясь их успокоить. Большой тайны, как таковой, в этом вопросе не было. Да и рыжик, скорее всего, уже догадался, что перед ним стоит далеко не обычный человек. Но, то ли из врожденной вредности, то ли попросту ревнуя, он решил поступить по-другому. Холи ловко извернулся, перехватив руку собеседника, подцепил за локоть и, дернув на себя, склонился над его ухом. — Тому, кто узнает секрет моей семьи, — устрашающим полушепотом проговорил парень. — Придется либо умереть, либо… стать ее частью. Мы с тобой лишь друзья, так что… — он разжал пальцы и, сдержанно усмехнувшись, скользнул ими по предплечью подопечного. Тот нервно сглотнул, а дворецкий, безо всяких угрызений совести – Друзьям же такое дозволено? – вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Актер еще некоторое время стоял с протянутой вперед рукой, а затем, выйдя из ступора вздрогнул. «Что это за наглость?!» — рыжик возмущенно топнул ногой и бросился к зеркалу, чтобы удостовериться, действительно ли он покраснел насколько, насколько ощущал. В реальности оказалось намного хуже. — «И что ему об этом-то помешало рассказать? Я ведь уже и так мертв!» — Силли отрезвляюще похлопал себя по щекам, а затем оперся руками о трюмо и, глядя на свое отражение, зловеще улыбнулся. — «Друзья? Ну-ну, посмотрим…» Увлекшись собственными мыслями, парень задумчиво сжал пальцами нижнюю губу и едва не прикусил язык, когда часы позади него забили. «Меня же Ленс ждет!!» — жена повара в панике привела свою растрепавшуюся прическу в порядок и опрометью выскочила из спальни, придумывая извинительную речь.

***

«16 марта 1989 года. Так, это мое третье возвращение к дневникам. Помню, три года назад, после того как монстр убил моих пятых родителей и их дочь Розалию, я решил в очередной раз, что больше не буду заниматься этой писаниной. Но в этом году мне исполняется 18 лет, и я чувствую, что со мной что-то не так. Очень часто я выхожу на улицу (особенно днем) и, глядя вокруг, не понимаю где я и что я. Скорее всего, я бы давно начал вести эти записи, но монстр за эти три года ни разу себя не проявил. Возможно, это от того, что я научился контролировать эти эмоции. Он словно впал в спячку. Или это лишь затишье перед бурей. 28 марта 1989 года. Меня так никто и не усыновил после прошлого раза, и уже не усыновят, потому что я слишком взрослый. Поэтому я хожу в школу недалеко от приюта. Сиротой больше не называют, а шрамы я прячу. Свитер, который мне выдали, ужасно колючий и от него все чешется. И все бы ничего, но сегодня мне стало хуже. Я заметил, что это происходит каждый месяц с определенной периодикой. Все мои чувства обостряются. Сказанные шепотом слова и предложения как ножом режут уши, и сильно болят глаза. Появляются кратковременные провалы в памяти. Я еще не понял, в чем дело. Однако началось это еще в январе. Мне еще не сказали, когда точно меня выпустят, но это будет летом. 29 марта 1989 года. Ночью мне стало несколько хуже. Никак не пойму, с чем это связано. Я попытался вспомнить, в какие дни в прошлых месяцах со мной происходило подобное. Точной даты вспомнить не удалось, но, кажется, симптомы усиливались в начале месяца. Днем, на перемене меня начало качать из стороны в сторону и ощущение падения, как во сне, не покидало ни на минуту. Отправили в медпункт. Сестра сказала, что это может быть связано с замедленным сердцебиением. Еще я заметил, что зеркала стали меня пугать. В детстве я часто видел очертания чудища, стоящего за моей спиной. Сейчас нет. Только я. Только мои темные волосы и янтарные глаза. Но ощущение, что с той стороны кто-то на меня смотрит… пугает. Занавесил зеркало в своей комнате. 6 апреля 1989 года. Кажется, я начал понимать, к чему привязаны мои припадки. Вчера, ложась спать, я посмотрел в окно. Луны не было. Новолуние. Затем меня начало трясти и выворачивать. Словно кто-то стягивал с меня кожу. Было очень больно и меня вырубило. Очнулся только утром. Окно было разбито, а на полу вокруг кровати были глубокие царапины. Мои шрамы на руках и ногах опухли и зудели. С недавних пор я сплю в комнате один, потому что остальные дети маленькие и боятся, когда я вдруг начинаю кричать во сне. Дверь, по рекомендации психиатра запирали снаружи. Они думали, что у меня лунатизм и боялись, что я выйду и поранюсь. Дверное полотно было так же в царапинах. Пришлось заклеить их плакатом, а царапины на полу закрыл ковром, только спереди. Чтобы из двери видно не было. А на счет окна соврал, что разбил, когда играл в мяч. Отчитали и заколотили досками, пока не придет мастер. А, еще простыня с зеркала была сорвана. Монстр вернулся спустя три года, но никого не убил. Никого в приюте. В городе сказали, что в парке нашли труп женщины с разодранной спиной. 14 апреля 1989 года. Сегодня после занятий я был в библиотеке. Пытался найти что-то про такие же случаи как у меня. Найти удалось лишь про одержимости. Но я бы, наверное, помнил, если бы убивал кого-то. Да и на мне никогда не было крови, а значит, монстр материален. Один помешанный на этой теме человек, которого я встретил в библиотеке, рассказал мне, что где-то на окраине города есть церковь, в которой должны быть книги с нужной информацией. Но я не хочу идти туда. Придется поискать другие источники. Кстати сейчас мне стало гораздо лучше. Наверное, потому что следующее новолуние почти через полмесяца. Я приложил к форзацу лунный календарь. 5 мая 1989 года. Теперь все точно. То, о чем я писал в начале прошлого месяца, произошло снова. К счастью, в этот раз пострадали только стены вокруг зеркала. Простыня валялась на полу и была изодрана в клочья. Окно я открыл на ночь, наверное, поэтому оно не разбито. Шрамы снова болели, и колючий свитер только подстегивал раздражение. Руками тяжело шевелить, а ноги, кажется, жили своей жизнью. Часто я перестал понимать, куда я иду. Еще, директор приюта сказал, что в следующем месяце меня выпустят. Вроде, в городе никаких мертвых найдено не было. В городе нет. 31 мая 1989 года. Мой выпуск назначили на 14 июня. Даже боюсь представить, что произойдет, когда я окажусь снаружи. О, еще воспитательница проболталась, что вместе с пособием мне отдадут кое-что еще. Что именно она не сказала. Поиски информации снова ничего не дали, хоть я и обошел все книжные магазины нашего города. Наверное, придется идти в церковь, но отблески ее крыши сводят меня с ума. В городе пошел слух, что из леса выходит дикое животное, и на окна приюта установили решетки. У меня плохое предчувствие на этот счет. Очень плохое. До новолуния осталось три дня. 7 июня 1989 года. Все очень плохо. Я не знаю, как это произошло. Четыре дня назад, в ночь с 2 на 3 июня было очередное новолуние. Я чувствовал себя на удивление хорошо и лег спать. Когда проснулся утром, дверь была снесена, а по всему коридору… кровь. Меня вырвало и я отключился на полчаса. Ноги тряслись и перед глазами все кружилось. Словно все кошмары из моего прошлого вернулись. Зеркало как всегда было раскрыто, решетка на окне помята. Комнаты по соседству со мной были разгромлены, а их жители… мертвы. Сюзен, четырнадцатилетняя девушка с золотыми кудрями (она мне нравилась), мальчишки с которыми я играл в карты, воспитатель с нашего этажа… Они же не делали монстру ничего плохого, почему он… Потому что не смог выйти. Кстати, директор тоже был мертв. Его нашли без одной ноги и с вырванными глазами в комнате возле столовой. Оторванную ногу, я потом нашел под своей кроватью, и выкинул в окно. 14 июня 1989 года. Сегодня снова приходили полицейские. Расспрашивали про ту ночь. Однако все были напуганы и ничего не рассказывали. Или не могли рассказать. Всю вину, как и всегда, свалили на дикое животное, которое пробралось в дом через открытое окно в столовой. Они говорили, что обязательно его поймают, но…. Я знаю что нет. Может быть, монстр уходит через зеркало? Сегодня я попытался его рассмотреть. Кажется по краю появились маленькие трещины. Мой выпуск, как я и предполагал, перенесли. Но, по крайней мере мне удалось упросить нового директора отдать мне то, что предназначалось мне. Это оказалось письмо, адресованное мне. От моей матери, которая бросила меня на пороге этого приюта. Не хочу его открывать. Страшно. 23 июня 1989 года. Каждый вечер на протяжении нескольких дней, я достаю письмо из дальнего ящика и смотрю на него. Все еще не осмеливаюсь открывать. Но новолуние близится, и я чувствую, что мне больше нельзя здесь оставаться. Хоть полицейские и сказали, что поймали животное, виноватое в разбое, но… то, как на меня смотрят остальные,… кажется, они знают. В их глазах читается ужас. Они не подходят ко мне, боятся. Но так даже лучше. Я чувствую, что хочу убить их всех. Сильнее и сильнее с каждым днем. 27 июня 1989 года. До новолуния осталась всего неделя и сегодня я, наконец, решился открыть конверт. Прочитал несколько раз, но мало что разобрал. Буквы были мелкие и прыгающие, словно тот, кто это написал, чего-то боялся и очень спешил. Кажется, речь шла про какие-то эксперименты и про ужасного человека, который испортил ее жизнь. Она бежала от него в ужасе, не сумев пережить кошмаров, происходивших в доме. Мать выкрала меня и сбежала, но потом поняла, что не сможет меня воспитать и отдала в приют. Помимо этого, к письму была приложена карта, на которой было крестом отмечено какое-то место. Наверное, это мой настоящий дом. Подпись внизу гласила, что если я вдруг начну ощущать какие-то изменения в моем теле, то я должен прийти туда. 29 июня 1989 года. Я перепроверил карты нашей области. Оказалось, что место, отмеченное на карте, находится всего в тридцати двух милях отсюда. Возле города под названием Бертли. Автобус от нас туда уходит очень рано. Но, если уехать на нем, то можно успеть вернуться до вечерней переклички. Сегодня во время обеда я стащил ключ от моей комнаты. Я не собирался этого делать, но воспитатель оставил его на видном месте. Другого такого шанса могло не быть. 30 июня 1989 года. Решено. Завтра рано утром я вылезу через окно в столовой и сяду на тот автобус. На скопленные деньги я купил карту и фонарик. Собрал с собой немного еды и воды. Должно хватить на день. После переклички я переодел пижаму. Рубашку я оставил, а поверх натянул свитер, чтобы не так сильно кололся. При мысли о предстоящем путешествии меня начинает трясти от страха, но я держусь. Сейчас полночь. Я лягу в кровать и буду ждать. Надеюсь, мне удастся что-нибудь узнать…» Это была последняя запись в дневнике некоего Форкса. Спустя неделю после нее, приют закрыли. В ночь со 2 на 3 июля в приюте произошел взрыв в результате, которого все, что могло создавать отражение – начиная от зеркал и заканчивая стеклянными стаканами, разлетелось на множество осколков, которые вонзились в глаза всех обитателей. А те, кто выжил после первой взрывной волны, спустя несколько секунд умерли от кровоизлияния в мозг, вызванного пронзительным звуком. Тем не менее, никаких следов возгорания обнаружено не было. В местных газетах это происшествие окрестили паранормальным, а само место, в котором все это произошло – проклятым. Всех погибших в ту ночь похоронили на территории приюта. Все двери и окна заколотили снаружи. На ворота повесили толстую цепь с замком. После этого никто и никогда не смел ступить на землю, огороженную черным кованным забором. Пока, спустя девять лет, перед воротами приюта не появился юноша, привлеченный устрашающими легендами об этом месте. Будучи приемником потомственной ведьмы, повелевающей силами интеграции, он разрушил освященные цепи и, пробравшись сквозь густые заросли полыни, открыл проход. Заметившие его прибытие жители города впоследствии утверждали, что у него были серые глаза и торчащие во все стороны русые волосы.