***
Мустафа поднялся с богато украшенной кровати, изголовье и опоры для балдахина которой были искусно вырезаны из самых дорогих сортов крымской сосны. Запахнув свой халат, сел за письменный стол и стал разбирать документы. Думал, что это поможет, отвлечёт от постоянных мыслей о ней, но нет. «Что за блажь? Почему эта женщина так сильно врезалась в мою память, в мою душу? Я, человек, не склонный к сантиментам, к выражению своих чувств, десять лет не могу её забыть. Махпейкер… Хрупкая, ранимая, трогательная и одновременно такая волевая. Что она будет делать на посту регента огромной Империи, как справится со всеми вызовами, что свалятся на её голову? А может, она изменилась? Может, горе её закалило, сделало сильнее, циничнее, злее? Я молю лишь об одном — чтобы встретить её ещё хотя бы раз в своей жизни, взглянуть в эти неземные глаза, что не дают покоя ночами». Поток его мыслей остановили нежные руки девушки, не так давно ставшей его супругой. Ширин. Красивая, нежная, милая, скромная, покорная. Но всё же нелюбимая. За несколько дней брака Кеманкеш в полной мере успел ощутить чувство вины по отношению к ней. Однако было и понимание, что его мать не ошиблась с выбором. Эта женщина в будущем может стать его другом, его опорой. Это ли не главное для Правителя? — Мустафа, почему ты так молчалив и холоден со мной? Есть ли моя вина в чём-то, о чём молчат твои уста? — он взял её ладони в свои, взглядом указав на диван. Сам позже устроился рядом. — Пройдёт время, ты узнаешь меня лучше. Хочу быть честным с тобой с самого начала. Я буду уважать тебя как мать своих детей, но на большее не рассчитывай. Наши супружеские отношения закончатся в тот день, когда на свет появится наследник, необходимый роду Гиреев. Дальше от тебя будет зависеть, будешь ли ты мне верным другом или останешься чужой. В любом случае, твоей вины ни в чём нет. Прости. Ширин искренне удивилась честности своего супруга. Её строгое религиозное воспитание и хорошее образование не позволили не только выказать обиду, но и даже испытать её. Девушка приняла свою судьбу, как есть, беспрекословно подчинилась воле Кеманкеша и даже стала уважать его за прямоту. В конце концов, многие женщины терпят нелюбовь, пренебрежение и грубые домогательства мужей всю жизнь, она же будет жить в уважении, воспитывая сына, а если повезёт, ещё и дочерей самого Хана из династии Гиреев.***
Хандан устала от болезни и жалости со стороны окружающих. В конце второй недели после приступа она приказала хатун помочь ей в облачении и приведении себя в надлежащий для госпожи вид. Отныне от тяжёлых украшений, корсетов и громоздких платьев она отказалась, но всё же хотела выглядеть достойно, потому на смену им пришли лёгкие неброские одеяния, не сковывающие тело. Элементарные вещи давались непросто, усталость накатывала со страшной силой после любого, даже непродолжительного действия, правая сторона тела отказывалась слушаться как раньше, все движения казались болезненными, скованными, невозможными, но сдаваться было не в характере этой сильной духом женщины. Первым посетителем после завтрака стал Хаджи — верный слуга и друг на протяжении более чем тридцати лет. Он плотно закрыл дверь и убедился, что в покоях кроме них больше никого нет. — Султанша, я рад, что вы решили бороться. У вас всё ещё впереди, — подбодрил ага, но получилось не очень убедительно. — Ты в это веришь? — спросила, немного искривив частично онемевшее лицо и стесняясь своей неполноценности. — Конечно. Сколько бед выпало на вашу долю, но теперь настало время для покоя. Дервиш Паша не позволит вам больше страдать, — решился на разговор по просьбе Визиря. — Это он тебя послал? Я не приму это позорное предложение, пусть не надеется. — Послушайте, я много лет замечаю, как он относится к вам и вижу, что эти чувства давно нашли отклик в вашем сердце. После всего что было, позвольте себе немного радости. Я ведь помню, что выпало на вашу тяжёлую женскую долю. Никто не знает, а я знаю, как вы всякий раз покидали покои своего мужа в слезах, как он унижал вас, будучи несостоятелен как мужчина. И потом, то что сделала с вами Сафие Султан… — Не надо! Хорошо, что я почти ничего не помню о той проклятой ночи. Зато Хаджи прекрасно всё помнил. Спустя почти год после того, как Хандан Султан овдовела, они ехали в карете в один из загородных дворцов, где в это время находились дети Султанши. Неожиданно лошади остановились, а потом сильно заржали и стали пятиться назад, раскачивая карету из стороны в сторону. Они испугались и начали предпринимать попытки выбраться наружу. Потом ворвались двое с сверкающими ножами и закрытыми лицами. «Воры» — пронеслось в голове. На самом деле, всё было намного хуже. Их связали и увезли в какое-то забытое Аллахом место. Сутки держали отдельно друг от друга, заперев Хаджи в тесном погребе со снедью и шастающими туда-сюда огромными крысами. Когда наконец удалось перерезать об острый край полки толстые веревки за спиной, до боли сковавшие руки, он вырвался из подземелья и нашёл свою госпожу в чудовищном состоянии. Разорванное платье и синяки на руках говорили о том, что она сопротивлялась. А следом там появилась Сафие Султан с угрозами, пообещав рассказать о позоре Хандан всем и каждому, включая её детей. После этого долгие годы бедной госпоже пришлось провести во Флорье, вдали от сына и дочери, до тех пор, пока в её жизни не появился Дервиш Паша. — У вас есть ради чего жить, Султанша. Есть внуки, дочь и сын, — на последнем слове Хаджи замолк. Об этом знали немногие из ныне живущих: он, Диляра Ханым и сама Хандан Султан. Мальчик, появившийся на свет в Айя-Флорье спустя девять месяцев после нападения, был им лично передан в руки крымского Хана Мехмеда Гирея, находившегося в то время с визитом в Стамбуле. Он пожелал увидеть свою двоюродную сестру, но не ожидал узнать об ужасающем надругательстве над всей их династией. Он не простил Сафие Султан и стал её врагом, что сильно испортило его дальнейшее будущее. — Я его ни разу не обняла, не поцеловала, даже к груди не поднесла, видеть не хотела. Потом каялась и мучилась много лет, хотела исправить. Увидела Девлета и сразу решила, что это он, но ошиблась. Тот, кому я дала жизнь, оказался мрачным и молчаливым, не на кого из Гиреев не похожим. Один Аллах знает, от какого негодяя он был зачат. Да и сам оказался подлецом. Во искупление своей вины, по великому заблуждению я дала ему в руки власть и тем самым сделала братоубийцей. Я одна во всём виновата, допустила ненависть одного брата к другому. — Вы уверены, что Мустафа сделал это? — Разум отказывается верить, но всё говорит об этом. Не хочу его видеть и знать не хочу. Но и смерти не желаю, он ведь совершил грех по неведению. Пусть живёт, как знает. Ребёнок — рука матери, если её отрубить, рана до самой смерти не заживёт и будет причинять адские муки. Одна моя рука отрубила другую и от этого сердце обливается кровью. Никогда мне не знать покоя, Хаджи, никогда. — Тем более. Доверьтесь Дервишу Паше, он один из немногих, кто вас поддерживал все эти годы. Видя страдания, избавил от Сафие Султан, оберегал власть вашего сына-Повелителя и теперь поможет внуку, я уверен. — Дервиш ничего не знает о Мустафе, и я не хочу, чтобы знал. Мне стыдно и больно. К тому же, я боюсь. Всю свою жизнь я не знала ни любви, ни ласки от мужа. Нужно ли теперь испытывать судьбу? — Возможно, это ваш последний шанс, Султанша. Прислушайтесь к себе, к своему сердцу. Оно не обманет. После ухода Хаджи Хандан долго не могла найти себе места. В своей жизни она пережила слишком много плохого и лишь Ахмед был светом, ради которого стоило дышать. Сейчас и этот свет погас навсегда. Рискнуть ли и зажечь тонкую свечу надежды в безмолвной темноте или же остаться навечно погребённой в кромешной безысходной мгле? Имеет ли она право на жизнь после того, как не углядела, не предотвратила самый страшный грех из возможных? Можно ли отказать в доверии человеку, который годами доказывал свою преданность и любовь, укрыв её от множества бед?***
Только благодаря врождённому любопытству Кёсем, её пытливому уму, став регентом, она более-менее разбиралась в положении дел в Империи. Не зря были все эти долгие ночные разговоры с Ахмедом, не зря она слушала его, задавала вопросы, делала выводы. Скорее всего, и он осознавал, насколько талантлива, разборчива в людях и дальновидна его молодая жена, потому из всех претендентов выбрал на роль опекуна своих детей именно её. Кёсем давно уже не реагировала на шёпот за своей спиной и всё же понимала, что её по-прежнему называли «Валиде без шехзаде». Её власть всегда будет основана лишь на доверии прежнего Султана и может закончиться в любой момент, когда новый Повелитель войдёт в силу и попадёт под влияние ближнего окружения, которому она будет не к душе. Это было стимулом, чтобы за оставшиеся до совершеннолетия Османа пять лет доказать всем и вся, что она что-то значит, показать себя мудрой и справедливой правительницей, сохранившей власть для потомков династии Османов, завоевать любовь народа и уважение государственных мужей. Последнее казалось сложно выполнимой задачей. В патриархальном мире мужчин-мусульман не так-то просто найти место маленькой женщине. Маленькой, но сильной духом. К тому же очень упорной, если не сказать упрямой. — Пропустите, — скомандовала регент охранникам, сидя на кресле с внушительной по размерам спинкой, возвышающейся за её спиной в покоях, наспех оборудованных под кабинет и находящихся в аккурат посередине между женской и мужской половинами дворца. Теперь она, Кёсем, олицетворяла само государство и лишь его интересам была подчинена вся её жизнь. — Я принёс ответ от Хандан Султан, — Хаджи передал в руки Султанши, всё ещё одетой в чёрное, листок сложенной бумаги. На нём было написано всего лишь два слова: «Я согласна». — Что ж, передайте ей, что я распоряжусь о никяхе как только закончится траур. Церемония будет скромной и сразу после Хандан Султан потеряет свой титул и должна будет покинуть дворец. Отныне заботиться о её благосостоянии будет супруг. — Если позволите, я бы хотел последовать за своей Госпожой. Когда-то я дал обещание до самой смерти не оставлять её. — Как знаешь, Хаджи. Ты свободен. — Благодарю, Кёсем Султан. Одна гора с плеч. Теперь даже в случае своего полного выздоровления, свекровь не будет вмешиваться в её отношения с Османом и другими шехзаде. Хотя Хандан сильно изменилась после смерти Ахмеда. Это раньше от неё можно было ждать чего угодно, сейчас, кажется, она многое осознала, в том числе то, как сильно невестка любила её покойного сына. Приказав заложить неприметную чёрную карету, чтобы не привлекать лишнего внимания, в сопровождении личной охраны и своего верного помощника Силахтара аги, Кёсем направилась по хорошо известному в её ближайшем окружении адресу в греческом квартале. Как всегда, она вошла в дом одна, плотно закрыв за собой скрипучую дверь. — Госпожа! — поклонился старый грек по имени Ставрос и пропустил её внутрь своего жилища. — Признаться, после вести о вашем регентстве, я больше не ждал увидеть вас здесь. — Ты так похож на моего покойного отца, как я могу забыть сюда дорогу, — взгляд Кёсем упал на край Ветхого Завета, торчавшего из-под грубого сукна. Ставрос всегда прятал Священные книги от посторонних глаз. — Перед тем, как подписать бумаги о регентстве, я приняла ислам. Даже после замужества супруг не настаивал на этом, но теперь это обязательно. Считаешь, я предала религию своего отца-священника с острова Кефалония? — Что вы! Различия, ритуалы и традиции соткали умы людей. В разных уголках Земли можно услышать десятки разных имён Всевышнего, но как бы его не называли, Бог или Аллах, он един и любит каждого из своих чад одинаково. Извечная борьба между христианами и мусульманами ничто иное, как тщеславие, желание нести своё знамя выше других, оправдать свои завоевания, свою тягу к власти на земле. Нужно же смотреть не на то, что нас разъединяет, а лишь на то, что нас единит. Знаете ли вы, сколько христианских пророков признано в исламе? Даже сам Иисус или Иса. Или вот Иаков — патриарх из Пятикнижия, он же пророк Якуб и сын его Иосиф, он же Юсуф. — Знаю. О них мне ещё в детстве рассказывал отец. — Согласно Писанию, жена Иакова-Якуба, Рахиль, двадцать лет была бесплодна. Чтобы стать матерью, она подослала к мужу служанку и приняла на свои колени рождённых ею сыновей, как родных. После этого Господь сжалился, открыл её чрево в уже преклонном возрасте и послал собственного ребёнка — Иосифа-Юсуфа. Иногда, когда я читаю о Рахили, вспоминаю вас и ваше благородство по отношению к детям мужа. Возможно, когда-нибудь и вы получите свою награду от Всевышнего. — Это невозможно. Я похоронила себя как женщину вместе с Ахмедом. Теперь моя задача сохранить жизнь его сыновей, рождённых на мои колени. Да и судьба Рахили не была завидной в конечном итоге. — Верно. Не приходите сюда больше, Султанша — мой вам совет, — переключился на другую тему Ставрос. — Дружба с неверным до добра не доведёт. — Кто же тогда даст мне совет в трудную минуту? — Сердце, госпожа. Самый лучший и верный советник.***
Не так-то просто было понимать, что говорит твоё сердце. Кёсем мучили бесконечные кошмары. Страх за детей стал её вечным спутником. Даже маленькая ранка на пальце Мурада или безобидная простуда Касыма казались трагедией. Но что больше всего её тревожило, так это кровавый закон Фатиха. По традиции, когда у Османа появится первый наследник, все его братья должны быть казнены. Все до единого. Став регентом, почти сразу же она обратилась за советом к шейху-уль-ислама, желая отменить действие страшного порядка и сохранить жизни всех шехзаде, доставшиеся и ей, и их отцу большим трудом. — Этому закону почти два столетия, Султанша. Сам Мехмед Фатих Завоеватель сказал однажды: «И кому из моих сыновей достанется султанат, во имя всеобщего блага допустимо умерщвление родных братьев». С тех пор не было случая, чтобы это правило нарушалось. Если вы будете настаивать, только навлечёте на себя гнев улемов. Это может быть воспринято как желание в будущем менять Султанов по своему усмотрению, выбирая каждый раз кого-либо из шехзаде, более угодного на данный момент. Поймите, если бы вы были им родной матерью, могли бы дать гарантии, а так… — Что же, слово регента не имеет веса? — разгневалась Кёсем. — В данном случае ваш указ вряд ли будет принят к сведению. Единственная возможность что-то изменить — уговорить Султана Османа, внушить ему любовь к братьям. Возможно, тогда он решится и пересмотрит порядок престолонаследия. Пока же, как мне видится, наличие нескольких взрослых наследников судит хаос и смуту. Кёсем была расстроена больше, чем сама того ожидала. Как ни странно, судьба сыновей Ахмеда интересовала её больше, чем их отца. Её нерастраченная материнская любовь давала о себе знать. С некоторых пор ей снился один и тот же навязчивый сон. Она заходила в усыпальницу при Голубой мечети и видела, как некогда пустое пространство рядом с захоронением её мужа заполнялось свежими могилами. «Шехзаде Мурад», «Шехзаде Баязид», «Шехзаде Касым» — гласили таблички. За ними было ещё одно надгробие без надписи и каких-либо опознавательных знаков. — Кто здесь похоронен?! Кто? — кричала она, оглядываясь по сторонам, но многочисленные мужчины, окружавшие её, только молчали, скрывая свой взор.***
Шесть лет спустя. Крым. Бахчисарай. Хан склонился над умирающей матерью. Диляра Ханым давно болела и последний год почти не покидала свои покои. Её бледное лицо вызывало в Мустафе шквал чувств и предвкушение скорой утраты. Ближе матери и брата у него никогда и никого не было. — Ана-бейм, не сдавайтесь. — Сынок… Внуков позови. В комнату вошли мальчик и девочка — сын Кеманкеша и дочка Девлета. Они боязливо поглядывали на отца и дядю, силясь не заплакать. — Керим, Перихан, подойдите, — женщина положила свою измождённую руку на плечи детей по очереди, как бы прощаясь. Они поцеловали бабушку и ушли, оставив Диляру наедине с сыновьями. — Я обещала… обещала, что унесу эту тайну в могилу, но должна открыть правду… - срываясь в голосе, произнесла женщина. — Не надо, берегите силы, Ана-бейм, — Кеманкеш остановил её, коснувшись ладонью сухих синеватых губ. — Я давно всё знаю. — Но… Откуда? — Отец однажды не сдержался, сильно отругал меня и тогда в порыве выпалил, что я вам обоим не родной, — признался Мустафа. Девлет в это время уставился на брата, не в силах осознать услышанное. — Не может быть! И ты молчал все эти годы? — набросился с обвинениями на Кеманкеша. — Это что-то изменило бы? Хотя… Я не стал бы Ханом. Я ведь вовсе не Гирей получается. Это всегда меня терзало. — Послушай, сынок, ты Гирей больше, чем кто-либо. Я всегда любила тебя и всю жизнь считала, что сама дала тебе жизнь. Мой муж принёс крохотный свёрток и положил его рядом с Девлетом, нашим сыном, с тех пор я не делала между вами разницы. Вы оба мне родные. Но будет справедливо, если ты узнаешь, что твоя мать до сих пор жива… — Я не хочу, Ана-бейм. Моя мать здесь, другой даже знать не желаю, — отрезал Мустафа и замолк. Диляра с ним спорить не стала, вместо этого она крепко сжала ладони двоих своих сыновей. В последний раз.***
Кёсем Султан исполнилось тридцать четыре, и она вошла в тот зрелый возраст, когда женская красота имела особую неповторимую привлекательность. Не зря же каждый цветочный бутон перед тем, как завянуть, распускается до ослепительного великолепия. Впрочем, до старости было ещё далеко, несмотря на то, что счастливая жизнь закончилась так давно, что казалось, что её и вовсе никогда не было. Отношения с пятнадцатилетним Османом складывались хорошо, он доверял своей Валиде, но уже и сам пытался вникнуть во все государственные дела. Не за горами был тот день, когда её роль на посту регента будет сыграна и придётся уйти в тень. Но что потом? Что с ней будет, когда прекратится поток бесконечных забот, когда споры и пересуды утихнут, когда завистники замолчат? Народ и янычары любили свою Султаншу, однако и врагов вокруг всегда хватало, не явных, скрытых, но про них приходилось всегда помнить, об их опасной близости. Силахтар продвинулся по службе и получил должность Паши, став правой рукой своей Султанши. Его преданность с годами лишь росла и порою доходила до абсолютного преклонения. Многие недоброжелатели были склонны фантазировать и приписывать им «особо близкие» отношения, как у Хандан и Дервиша в своё время. Эта пара наконец обрела покой в совместной жизни. Дервиш всё ещё служил на благо Империи, а его супруга часто навещала внуков во дворце. Последствия удара со временем почти прошли, лишь зрение на правый глаз не восстановилось в полной мере, что нисколько не мешало Султанше. Глядя на умиротворённые лица свекрови и Великого Визиря, Кёсем иногда даже завидовала им. Найти счастье на закате жизни — дорогого стоило. В ней же самой всё ещё жива была память об Ахмеде, единственной любви всей жизни. Покой гарема был нарушен визитом Хаджи, прибывшим вместе с Хандан. После его отъезда из дворца, их соперничество с Булутом потеряло всякий смысл, и теперь они даже дружили. Но сегодня на лице чернокожего слуги отражалось явное беспокойство, причина которого была не вполне ясна. — Что с тобой, друг мой? Жизнь главного евнуха гарема не так сладка, как казалось раньше? — подколол Хаджи. — Не смейся. Знал бы ты, что происходит. — И что же? — Я много лет обманывал очень важного человека. Даже не знаю почему, так получилось. А потом вдруг всё стало не важно, как-то забылось… В-общем, скоро мой обман раскроется и я не знаю, что будет, — развёл руками Булут. — Честно говоря, я ничего не понял из твоих слов. Можешь говорить яснее, если желаешь услышать сочувствие в свой адрес? — Шестнадцать лет назад я скрыл от Кёсем Султан личность одного молодого человека. Он сам попросил. И вот теперь она всё узнает. Увидит его и сразу же убьёт меня! Прямо на месте и убьёт! Взглядом! — сделал ужасно смешное лицо, отчего Хаджи рассмеялся. — И ничего тут нет смешного! Между прочим, речь идёт о крымском Хане Мустафе! — Что? — смех Хаджи мгновенно сменился озабоченностью в глазах. И даже испугом. Зачем, с какой целью он здесь, в Стамбуле? — Понятия не имею. Только Кёсем Султан, не зная, что Хан это и есть Мустафа, очень сердилась на него в последнее время. Возможно, пришёл конец его владычеству в Крыму! Ой, что будет, что будет… - протяжно застонал Булут, двумя руками хватаясь за кудрявую шевелюру. «Беда будет, если Хандан Султан узнает. Если они встретятся», — подумал про себя Хаджи и с этой минуты потерял всякий покой.***
— Мустафа Хан Хазретлери! — зычно заголосил начальник охраны и высокая статная фигура, облачённая в бархатный бордовый кафтан с меховой оторочкой, показалась в дверях огромного зала для приёмов. Кёсем, восседавшая на троне, была настроена более чем решительно, чтобы дать отпор наглецу, посмевшему дважды не исполнить её приказ. С некоторых пор некогда верный султанату Хан вёл себя вызывающе и должен был ответить за свою строптивость своим смещением в пользу Калги-Султана, Шахина Гирея. Но в последний момент Мустафа попросил личной встречи, и Кёсем решила дать ему шанс оправдаться. Лицо этого человека, покрытое густой растительностью, показалось ей смутно знакомым. Но откуда? Он же без стеснения сверлил её своими бесстыжими карими глазами, не боясь подолгу останавливаться на губах, подбородке и оголённых ключицах. — Султанша! — слегка поклонился и выпрямился в полный рост. И тогда, поражённая, она его наконец-то узнала.