***
Если Хандан Султан что-то вбила себе в голову, ни просьбы мужа, ни тем более, уговоры Хаджи не могли её остановить. Присутствовало стойкое ощущение, что все вокруг что-то пытались скрыть от неё, отгородить от правды, и чем сильнее становилось это ощущение, тем больше хотелось разобраться в чём дело. — Султанша, Дервиш Паша не велел…- предпринят последние робкие попытки Хаджи. — Наличие мужа не говорит, что у меня нет своей головы на плечах. Не зли меня и не расстраивай, лучше помоги. — направилась к чёрной карете, стоявшей во дворе их с Дервишем дома. Когда визит в Топкапы стал неизбежным, Хаджи, сидевший напротив, решился на разговор. Чтобы не вызвать новый приступ, Султаншу следовало предупредить заранее. — Хандан Султан, только не волнуйтесь. Видит Аллах, мы с вашим супругом сделали всё, чтобы уберечь вас от неприятной встречи, но… Всевышний, дай мне сил, чтобы сказать! — обречённо поднял голову вверх, закатив зрачки. — Что стряслось? — по лицу евнуха можно было сделать догадку о самом страшном. — Он здесь? — Да. Остановился на территории дворца вместе с братом, ханзаде Девлетом. — облегчённо вздохнул, радуясь, что его госпожа сама догадалась и ему не пришлось произносить первым эти слова, способные убить её. Хандан закрыла глаза и упёрлась затылком о холодную жёсткую стенку кареты у себя за спиной. Эта боль разрывала её душу почти тридцать пять лет, последние шесть из которых дались особенно мучительно. — Прикажите остановить карету и вернуться, умоляю. Не убивайте себя. — Нет. Я хочу посмотреть ему в глаза. Хотя… Что я надеюсь в них увидеть? У Мустафы не было чувств к Ахмеду, он ничего не знал. Я сама допустила это. Но может, хотя бы узнаю причину его ненависти к моему старшему сыну. А вдруг Диляра, умирая, рассказала обо мне? — Не думаю, Султанша, она бы не посмела. Знаете, каков болтун Булут ага? При всей преданности Кесем Султан, сплетни — его хлеб. Он тут рассказал мне кое-что по глупости. Возможно, всё дело в ревности. — В какой ещё ревности? Что ты несёшь, объясни! — Будучи ханзаде Мустафа познакомился с Кесем Султан, собиравшейся по вашей просьбе покинуть дворец. У него к ней возникла симпатия… Вы понимаете, о чём я? — Что? Между ними что-то есть? Это же не дозволено! — Не думаю, что там какие-то отношения. Ваша невестка очень красива, вы ведь знаете. Скорее всего, это безответные чувства. Булут не замечал со стороны Кесем Султан никакого внимания к ханзаде Мустафе. Тем не менее, он мог возненавидеть Султана Ахмеда за то, что тот не отпустил от себя девушку, женился на ней. Знаете, мужчины так иногда поступают, по принципу «пусть не достанется и другому, если уж не будет моей». Это единственное разумное объяснение случившемуся. Во всём остальном новоиспечённый Хан тогда, шесть лет назад, должен был испытывать благодарность к вашему сыну-Повелителю. — Как же так? Брат…брата…из-за женщины… — В этом мире, Султанша, всё происходит лишь по двум причинам: из-за любви и ради господства над другими. То, что Хан Мустафа поступил подло по велению сердца его не оправдывает, но хотя бы даёт надежду, что он не прогнил внутри от жажды власти. — Что я только не передумала за это время, Хаджи. Приступы злобы и отторжения сменялись чувством собственной вины и даже жалостью к этому человеку. Одно знаю точно: не хочу когда-либо увидеть ни его мучений, ни его смерти. Упаси Аллах. Для женщины нет ничего страшнее, чем лицезреть бездыханное тело того, кто пришёл в этот мир плоть от плоти её.***
Пришло время действовать и Дильруба это прекрасно осознавала. Вот-вот Кесем решит отправить в покои Османа первую наложницу и тогда племянник может пустить корни как могучее дерево, обзаведясь собственными шехзаде. Между тем, её влияние в Стамбуле станет ослабевать год от года. Кто будет принимать во внимание сестру покойного Султана при большом количестве крепких взрослых наследников? Да, сейчас у неё много верных людей здесь, в Топкапы, да и в Порте, но что будет через год-два-пять, когда Осман войдёт в силу, когда его младшие браться станут юношами, каждый из которых будет претендовать на трон и сможет вести свою тайную игру за власть? Нет, сейчас самое время, потом всё лишь усложнится. Она и так слишком долго ждала. Размышления Дильрубы прервал гость, которого она очень ждала. Высокий, интересный мужчина с голубыми глазами, тёмно-русой шевелюрой и густой бородой, на вид лет сорока — Зюльфикар, ранее хранитель султанских покоев, а ныне один из самых влиятельный Пашей в Совете Дивана. Бравый янычар, доблестный воин в далёком прошлом, ставший теперь расчётливым и честолюбивым приближённым к Султану человеком с нешуточными амбициями и своим особым видением будущего Империи. Когда-то он всерьёз мечтал жениться на Дильрубе Султан, но отнюдь не по зову сердца, а из практичных соображений. Вместе они могли бы изменить судьбу Османского государства, избавив его от слабых и несостоятельных правителей, укрывающихся подолами своих Валиде. Её свадьба с Шахином стала большой неожиданностью, но тем не менее, на преданность Зюльфикара никак не повлияла. Именно в этой хитрой и умной женщине он видел для себя огромные возможности, связывал надежды. — Султанша, я прибыл, как вы велели. — поклонился и поцеловал её холодную белоснежную руку. — Никогда в тебе не сомневалась. — Дильруба вдруг задумалась, что бы было, если бы она не влюбилась как сумасшедшая в Шахина, а вышла замуж за этого мужественного и решительного человека? Было бы всё по-другому. Но её выбор сделан раз и навсегда и обсуждению не подлежал, она ни о чём не жалела. — Будут какие-то указания? Нужна помощь? — Пришло наше время, Зюльфикар. Я узнала кое-что, что поможет нам избавиться от Кесем Султан и Хана Мустафы одним разом руками Османа и Дервиша. Потом наступит и их черёд, но сначала — наследники. — Не боитесь ли вы поражения, Султанша? — Тот, кто не ставит для себя больших целей, не выигрывает. Во мне нет жалости и никаких родственных чувств кроме тех, что я испытываю к своим сыновьям. Путь к трону, зачастую, кровав, что поделать. История учит тому, что побеждает сильнейший, терпеливый и хладнокровный. Ты ведь по-прежнему во всём со мной? — До конца, Султанша. До конца. — Паша улыбнулся. Было в его взгляде что-то, что придавало ещё больше уверенности. — Я дам тебе письмо. Нужно написать его почерком, схожим с почерком Хана Мустафы. Остальное уже моя забота.***
В саду у Летнего дворца привычно всё утопало в зелени и радовало взор распустившимися цветами магнолий, но даже это не успокаивало мечущееся сердце Хандан, готовое выпрыгнуть из груди в любой момент. Раньше, в прошлой жизни, она часто встречалась здесь с Дервишем, но сейчас ждала ЕГО, того, кого даже про себя никак не могла назвать сыном. Однако его существование никогда не давало ей покоя. Отдать ребёнка, плод спланированного жестокого насилия, было не сложно, сложнее оказалось забыть о нём, вычеркнуть из памяти. Шли годы, и Хандан всё чаще думала о том, каким вырос ханзаде Мустафа Гирей. Писала письма Диляре, пытаясь хоть что-то выяснить и почему-то всегда надеялась, что однажды встретит доброго открытого юношу с чистым сердцем, такого, как Девлет, тогда сама и потянется к нему. Но ожидания не оправдались. Шестнадцать лет назад Кеманкеш предстал перед ней невзрачным, хмурым и даже отталкивающим. Завидев его теперь, уверенно идущего по тропинке, осознала, как возмужал, окреп и изменился в лучшую сторону за прошедшие годы. Теперь Мустафу можно было даже назвать привлекательным. Лицо вытянулось и щёки немного впали, как и у Ахмеда, когда ему было столько же лет. Это у них обоих от неё, совершенно круглолицей в молодости, но меняющейся на глазах в зрелости. И всё же… Этот орлиный профиль с чуть изогнутым носом, эти глубокие карие глаза, каких не было ни у кого из её близких родственников. На кого он похож? Кто был тем бесчестным подлецом, что без зазрения совести исполнил преступный приказ Сафие Султан? Не он ли передал своему отпрыску злобу и бесчестие в крови? — Валиде! — поклонился, ожидая, что тётя протянет ему руку для поцелуя и выражения почтения, но она словно окаменела и казалось, что вот-вот потеряет сознание. — Вы хорошо себя чувствуете? Вам помочь? — голос стоявшего рядом Кеманкеша доносился будто откуда-то издалека и иногда даже мерещилось, что это не он вовсе, другой человек, знакомый ей с очень давних времён. Мустафа схватил её за руки, пытаясь удержать. Хандан прижалась к нему, желая устоять и это было их первое прикосновение за тридцать пять лет, с самого момента рождения, когда покрытая позором молодая Султанша в первый и единственный раз провела ладонью по сморщенному красному личику младенца и тут же отвернулась. Сейчас она была не в силах отвести от него взгляд, как тогда. — Почему всё так? — единственное, что вымолвила, умоляюще смотря в глубину карих очей. — О чём вы? Не понимаю. — помог сесть на скамейку, сам опустился рядом, у её ног, при этом успокаивающе поглаживая Хандан по руке чуть выше кисти. Кеманкеш всегда так делал, когда его Анабейм нервничала. «Прям как мой Ахмед» — пронеслось у неё в голове. Султанша впервые почувствовала, что у этого с виду чужого человека есть с ней и другими её детьми что-то неуловимо общее. Тем временем Кеманкеш искал глазами кого-нибудь, кто мог бы принести воды, но такого человека рядом не оказалось, и тогда он вынул из-за пояса и протянул тётке небольшую фляжку, которую всегда носил при себе. «Должно быть, Ахмед был отравлен из такой же». — пристально смотрела, не решаясь принять и пригубить. — Простите, я не должен. Но у меня ничего другого нет. Сейчас позову на помощь. — стал подниматься с колен. — Подожди. — остановила, схватив за плечо. — Я выпью. — сделала маленький глоток и ощутила горечь на губах исходившую от простой чистой воды, как будто в неё подмешали яд или полынь. На самом деле, ничего подобного не было. То был терпкий вкус самой жизни и страданий, выпавших на её тяжёлую долю. — Я провожу до дворца. Вам нужен лекарь. — принял решение Кеманкеш. — Твоя мать говорила обо мне? — раздался неожиданный вопрос, немало удививший крымского Хана. — Часто. Особенно перед смертью. И даже в агонии упоминала ваше имя среди прочих. — сказал чистую правду. — И что говорила? — не унималась. — Только хорошее. По-другому моя Анабейм о людях не распространялась. «Нет, Кеманкеш ничего не знает. В его глазах нет ни злобы, ни осуждения. И пусть не узнает никогда! Мы давно потеряли шанс стать ближе, чем сейчас. Между нами пропасть из обид и обвинений. Никому из нас этого не нужно». От лекаря Хандан отказалась, но всё же позволила себя проводить до гарема и передать в руки внучек. По дороге Мустафа ни на секунду не отпускал её локоть, боясь, что Султанша может упасть без чувств. От его крепкой ладони исходило невероятное тепло, ощутимое даже сквозь рукав платья из плотной ткани. Это казалось таким странным, но, как ни странно, и очень волнительным одновременно. «Аллах! Этот человек — мой сын. Сын!» — словно заклинание повторяла про себя Хандан, пытаясь убедить, уговорить свой разум.***
Гевхерхан приказала уложить бабушку в одной из свободных комнат женской половины дворца, чтобы та отдохнула перед возвращением домой. Весть о недомогании старшей Валиде мгновенно разнеслась по гарему и навестить её пришла Дильруба, правда скорее из приличия, чем по причине искреннего беспокойства. С тех пор как Хандан стала женой Дервиша, отношения матери и дочери испортились окончательно. Для Дильрубы Великий Визирь был врагом, которому ещё предстояло воздать за всё. — Как вы себя чувствуете? — Тебя это действительно интересует? С каких это пор? — безразлично отреагировала Султанша. — Вы мне мать, как никак. Позвольте узнать причину плохого самочувствия? Слышала, что вас привёл Хан Мустафа. Вы встречались? С какой целью? Не он ли виновен в том, что вы так расстроены? — Так вот что тебя волнует на самом деле… Ты задаёшь слишком много вопросов, Дильруба. Забыла, что мы с Кеманкешем дальние родственники? Да и тебе он тоже не чужой, между прочим. — Хандан вздохнула, думая, что её дочь даже не догадывается о том, что много лет живёт совсем рядом со своим единоутробным братом. — Мы никогда не ладили, а после того, как Мустафа занял место, предназначенное Шахину, тем более. Я его терплю до поры до времени от безысходности. Но когда-нибудь справедливость восторжествует, уверена. — Не смей враждовать с ним! Никогда, слышишь?! — Хандан резко села на кровати, понимая, что не вынесет, если её оставшиеся в живых дети поубивают друг друга. Но чтобы Дильруба ничего не заподозрила, добавила уже более спокойным тоном. — Я забочусь о тебе в первую очередь. — Неужели? Вы никогда не переживали за меня и даже не пытались понять. А теперь, вдобавок ко всему, связали свою жизнь с убийцей Сафией Султан, не подумав, как мне неприятен этот союз. Хотя ваше решение нисколько не удивило, вы с Дервишем всегда были сообщниками во всём, наверняка и любовниками тоже… — Замолчи! Я не буду оправдываться и убеждать тебя, это бессмысленно. Кровь Сафие Султан и твоего отца полностью переборола всё моё в тебе, ничего не оставив, даже сострадания. Оставь меня! — снова легла, отвернувшись в другую сторону, чтобы не видеть лица Дильрубы. Когда она покинула покои, Хандан впервые за долгие годы пустила слезу. «Что это за мир, в котором дочь ненавидит мать, а браться и сёстры борются между собой, убивая? Мир, в котором никто друг друга не любит, не чувствует зова крови… Я не могу сейчас сказать правду, но если промолчу, не приведёт ли это к ещё большей трагедии?» В полутьме покоев с высоким тёмным потолком, прижавшись к мокрой от слёз подушке, Хандан силилась принять важное для себя решение, но не могла. Так она и лежала до тех пор, пока не пришёл Хаджи с известием, что Дервиш узнал о случившемся и сам хочет сопроводить супругу домой. Султанша и её верный евнух перебросились лишь парой фраз, пока шли до кареты. — Расскажите Великому Визирю. Вот увидите, сразу станет легче. Он во всём поддержит, даст совет. — Возможно ты и прав, Хаджи. В мире нет другого человека, способного утолить мою боль. Это был единственный верный выход, но в тот вечер разговор так и не состоялся. Дервиш настаивал, чтобы жена отдыхала и не расстраивалась, пресекая все попытки поговорить по душам. Перебирая пряди её распущенных длинных волос, он размышлял лишь о том, как страшна даже мысль о том, что с Хандан снова может что-то случиться. — Я так долго ждал тебя, кажется, целую вечность, не для того, чтобы снова потерять. Ни болезни, ни смерти не разрушить моей любви. — след от влажных губ Дервиша остался на её виске и лишь от этого стало немого легче.***
— Пусть корабль готовят к отплытию, послезавтра утром мы возвращаемся. — дал последние указания помощникам Хан Мустафа и уединился в гостевом павильоне. Глядя на огонь в камине и вкушая принесённые угощения, ещё раз перебирал в памяти события последних двух дней. Не так он представлял эту долгожданную встречу. Нет, не так! Грёзы о девушке с глазами цвета аквамарина сегодня окончательно растаяли. О неприступной Султанше, укравшей и спрятавшей глубоко в себе милую Махпейкер, нельзя было и мечтать. Чтобы как-то согреться душой, вспомнил о пятилетнем сыне-сорванце, по которому сильно скучал. — Керим…моя единственная отрада, смысл всей моей жизни. Лишь в тебе я найду утешение. Перед глазами всплыл образ темноволосого задорного мальчика, похожего на обоих родителей сразу, но чуть больше на свою красавицу-мать. Ширин оказалась очень верной и понимающей женой, соратницей, подругой. И хотя после рождения сына супружеские отношения практически прекратились, их с Кеманкешем связывала прочная нить доверия и уважения. Покойная Диляра Ханым нашла сыну именно такую жену, как и хотела, не ошиблась. Словно чувствуя что-то, Ширин любила повторять: «Мустафа, я не против, если однажды ты приведёшь в дом ту, что тронет твоё сердце, сделает счастливым. Я смирюсь с присутствием второй жены, но лишь при одном условии: это будет брак по любви». К сожалению, этому никогда не сбыться. — Девлет, присоединяйся к моей трапезе. — позвал брата, вошедшего в покои гостевого павильона и он с радостью принял приглашение. — Судя по слухам, угроза миновала и скоро мы отплываем. — начал разговор симпатичный мужчина, разрывая руками мягкую лепёшку с хрустящей корочкой пополам. — Верно. Хан Мустафа помилован. — грустно улыбнулся и пригубил сливовый щербет. — Кесем Султан не испытывает к тебе ответных чувств, так ведь? — Я не спрашивал, но оно и так понятно. А даже если бы испытывала, это невозможно. Как твои дела? — Пока тебя не было кое-что случилось. Приходила Дильруба Султан узнать о сроках нашего возвращения в Крым и почувствовала себя неважно, пришлось пойти за лекарем. Вроде бы ничего страшного, просто усталость. — Сегодня это напасть всех женщин Топкапы. Хандан Султан тоже. До сих пор не понимаю, зачем она меня звала. — Кеманкеш задумчиво положил зелёную виноградину в рот и ощутил удовольствие от того, как сладкий сок брызнул по рту. За разговорами братья не заметили, как стемнело и пришло время сна. Следующий день обещал быть волнительным: перед возвращением Кеманкеш мечтал снова увидеть Махпейкер, хотя бы издали. В последний раз.***
Утро во дворце началось с суеты. Молодой Султан Осман срочно послал за Валиде и был крайне чем-то раздосадован. Дурное предчувствие сковало Кесем. Наспех одевшись и отказавшись от завтрака, она сразу же отправилась в главные султанские покои на мужской половине. В узком коридоре, прямо перед дверью Повелителя, столкнулась с Дервишем Пашой, чьё лицо застыло как мраморное от крайнего удивления и даже страха. В столь ранний час и он был приглашён к Падишаху. — Что происходит? — поинтересовалась Кесем. Осман никогда раньше себя так не вёл. — Будет лучше, если Повелитель сам вам скажет, Султанша. Однако Осман толком ничего так и не объяснил, лишь задавал непонятные вопросы, на первый взгляд имевшие никакого смысла. — Если вам есть, что сказать мне, Валиде, скажите сейчас, покайтесь, я попытаюсь вас понять, помня о том, что вы заменили мне родную мать. — повысив голос, требовал Осман. Раньше он никогда не смел так вести себя с Кесем, но тут словно сошёл с ума. — Мне не в чем признаваться, сынок. Я честна перед тобой. Всегда была и буду до конца. — проявляла выдержку и терпение к пятнадцатилетнему мальчику с ещё неокрепшими нервами. При этом пыталась пэвыказать пасынку нежность, как в детстве, но он лишь нервно одёрнул её руку от своего плеча. — Если не в чём, то пеняйте на себя. Я всё знаю и когда мои догадки подтвердятся, вас ждёт серьёзное наказание. — Но… Ради Аллаха, объясни, что происходит! — Уходите! Немедленно покиньте мои покои! Я приказываю! Сейчас же! — было ощущение, что у Османа вот-вот случится нервный срыв, и чтобы не доводить дело до крупной ссоры, первой за всю жизнь, Кесем решила сейчас уйти, но вернуться позже. Как только регент покинул мужскую половину, там появились Дильруба и Зюльфикар, сделавшие всё, чтобы поддельное письмо Хана Мустафы, при помощи хитрости заверенное его личной печатью, как бы случайно попало в руки Османа. Самого Султана трясло от досады и разочарования. Впервые он столкнулся с предательством очень близкого человека. — Ну что, дорогой племянник? Каковы твои выводы? Правда ли то, что здесь написано? — Дильруба кивнула в сторону письменного стола, на котором лежал свёрнутый свиток с печатью, поставленной ею лично в то время, пока Девлет отлучился на несколько минут из павильона, чтобы позвать для неё лекаря. — Дервиш Паша всё подтвердил. Оказывается, у него давно были подозрения насчёт отравления моего отца Мустафой Гиреем. Получается, Валиде его покрывала, а может и вовсе была с ним заодно. Скажите, что я теперь должен делать? — Не давайте им возможности оправдаться и выкрутиться из этой ситуации. Влияние Кесем Султан в Совете Дивана и среди народа слишком велико. Она обвинит вас в клевете и сумасшествии, поднимет бунт и посадит на трон шехзаде Мурада. Нужно действовать на опережение, Повелитель. — предложил Зюльфикар. — Сначала лиши их обоих титулов и власти, а потом...- советы Дильрубы не заставили себя долго ждать. — Тётя, я не могу так поступить с женщиной, которая стала мне матерью. — метался Осман, понимая цену своего приказа. — Хорошо подумай, почему ты лишился родной Валиде. Как и Баязид! А матери Мурада и Касыма будто бы немы и безвольны. Кесем не оставила шансов ни одной наложнице Ахмеда в этом дворце, забрала себе всю власть, узурпировав её. Ты и твои братья всего лишь орудие, попавшее в её звериную хватку. Пока не поздно, останови Кесем и её пособника! Накажи их за смерть своего отца! Загнанный в угол, не имевший никакого опыта и до этого момента не знавший вокруг себя интриг, Султан дрогнул и велел писать приказ. — У меня лишь одна просьба, Зюльфикар. — обратился Осман к Паше. — Не хочу, чтобы моё самостоятельное правление начиналось с позора и показательной казни Валиде. Боюсь волнений. Пусть их смерть выглядит как случайность. Кесем Султан и Мустафа Гирей должны умереть вместе и в один день. Сегодня.