***
С вечера пришел приказ Османского Повелителя о назначении Шахина Гирея новым Великим Ханом Великой Крымской Орды. Приближённые по традиции радостно поднимали нового Правителя на тканом шерстяном ковре, сделанном руками местных умелиц. Потом были поздравления с выражением особого почтения и уважения. Шахин чувствовал, что многие старейшины и беи всё ещё скорбят о безвременно ушедшем Хане Мустафе, завоевавшем сердца подданных своей решительностью в боях и справедливостью в миру. Чисто по-человечески тоже жалел двоюродного брата, с которым разделил детство и юность. Успокаивал себя лишь тем, что в любом сражении побеждает сильнейший и теперь пришло его время править. По супруге новый Хан не скучал и даже наоборот, чувствовал себя свободным в её отсутствие. От Дильрубы сейчас больше прока было в Стамбуле. Она сообщала, что всё идёт по плану, вскоре наступят лучшие времена и их семья вновь воссоединится, но Шахин в успех заговора по устранению всех османских наследников верить не спешил, чувствуя себя комфортно и на ханском троне. Понимал, что Дильруба старается больше не для него — для сыновей, пятнадцатилетнего Орхана и тринадцатилетнего Айдера. Оставшись один, решил принять Девлета, не так давно вернувшегося в Крым, а заодно и поделиться своим видением будущего ханства. На удивление, брат был сух в поздравлениях и сильно раздосадован. — И ты тоже? Многие ведут себя так, будто бы я виновен в смерти Кеманкеша. — сетовал Шахин. — А разве нет? — Что за вздор ты несёшь? Опомнись! Я не покидал Крым всё это время. — Иногда человека можно уничтожить и чужими руками, ты прекрасно знаешь, что случилось. — Девлет не мог стерпеть лицемерия. — Послушай, ты был слишком привязан к Кеманкешу и многого не замечал. Он же ещё шестнадцать лет назад положил глаз на женщину Султана, захотел её себе, неуклонно шёл к этой цели и вот его настигло справедливое наказание за все свои злодеяния. — Ты и твоя кровавая Султанша хотите, чтобы все поверили в этот бред, но я знаю правду, знаю, кто настоящий убийца. — Замолчи! — Шахин вынул из ножен кинжал и поднёс его к горлу Девлета. — Завтра я хотел назначить тебя своим Калгой, но видно, поторопился. — И впрямь. В ханстве полно ханзаде, освободи меня от тяжкой ноши служить нечестивым. — сглотнул слюну и острие кинжала опасно соприкоснулось с выступающей жилой на шее. — Проваливай! — резко одёрнул руку Шахин. — Я распоряжусь, чтобы тебе выделили добротный дом и надел земли. Живи своей жизнью подальше от меня, неблагодарный. А Ширин передай, что как только ханзаде Кериму исполнится восемь лет, я заберу его к себе на воспитание, как того требует наш обычай. Бунт Девлета выглядел как предательство. Но если подумать, он всегда был на стороне Кеманкеша, чего от него ожидать? В любом случае, прежний Хан умер и погребён глубоко под землёй, теперь все обвинения лишь пустой звук. Нужно было прийти в чувства, побыстрее проглотить горькую обиду, омрачавшую радость победы. Никто не мог утешить Шахина так искусно, как Анна — юная русская девушка с волшебными нежными руками. За годы он сменил не одну любовницу в тайне от супруги, но Анна оказалась совершенством, идеалом. Оседлав коня, крымский Хан покинул Бахчисарайский дворец и направился туда, где его ждало сладкое забвение и ни с чем несравнимое удовольствие.***
С тех пор как Хандан и Дервиш приютили под своей крышей спасённых родственников, все их мысли сосредоточились лишь на том, что делать дальше, чем помочь. Султанша накануне посетила дворец и имела крайне неприятный разговор с дочерью, практически напрямую обвинив её в подстрекательстве Османа и устранении Кесем и Кеманкеша. Дильруба ничего не отрицала, впрочем, и не сознавалась тоже. Для неё мать — последний человек, который имел право взывать к чести и мог остановить её на пути к поставленной цели. — Знаешь, что больнее всего? Я уверена, ты и Шахин имеете отношение к смерти Ахмеда. Ладно меня, но ты ведь и родного брата не пожалела. Я не желаю тебе зла и даже не отрекаюсь от своей дочери, молю лишь о том, чтобы однажды прозрела, опомнилась, покаялась. — в ответ Дильруба лишь рассмеялась и ушла, не проронив ни слова. Всё это очень расстраивало Хандан, понимавшую, что её оставшиеся в живых дети встали на тропу войны друг против друга и предотвратить беду можно лишь убедив Кеманкеша уехать и не пытаться доказать истину. Это, в свою очередь, могло случиться только в том случае, если он получит желаемое — Кесем. Во что бы то ни стало, её нужно было убедить на новое замужество. — Ты стала неизлечимой болезнью сначала для моего Ахмеда, а теперь и для племянника. Уезжайте вдвоём, не ищите правды и справедливости, в Топкапы их нет. — Не могу. Я должна вернуться на своё законное место, должна оберегать вверенных мне шехзаде. — Осман расправил крылья и теперь его не остановить. Будет только хуже, не убил на этот раз, убьёт в следующий. Ты ему не мать, вся беда в этом. Да и остальным внукам тоже. У Кеманкеша уже есть жена и сын, потому он никогда не упрекнёт тебя в бездетности. — Валиде, и вы толкаете меня в эту пропасть? Как не поймёте, я любила Ахмеда и всё ещё люблю, несмотря на его смерть. Не могу его предать ни сердцем, ни телом. — Мне тоже было нелегко начинать новую жизнь в пятьдесят, поверь. Я прошла через многое и лишь рядом с Дервишем оттаяла душой. У тебя больше нет причин хранить верность моему покойному сыну, кроме тех, которые ты сама себе придумала. Женщина не должна быть одна. Если не можешь любить, позволь, чтобы просто любили тебя. Иногда это даже важнее. У Султанши совсем не было уверенности, что Кесем должным образом воспримет её слова, невестка давно слыла упрямицей, каких поискать. Её бесконечная преданность Ахмеду вызывала уважение и недоумение одновременно. Но всё же Хандан хотелось, чтобы Кесем спасла её младшего сына, в сложившихся обстоятельствах все посмертные почести для старшего казались уже не слишком важными и нужными. Расстроил и Дервиш, сообщив о скором отъезде в восточную Анатолию. Великий Визирь находился в крайней степени замешательства в связи с первым самостоятельным решением Султана Османа. — Он хочет провести военную реформу. Говорит, что янычары не на что не годны, склонны к мятежам и у них нет мотивации на борьбу, потому мы проиграли несколько важных сражений Речи Посполитой. Велел мне взять из казны крупную сумму денег и тайно набрать новую армию из тюркского населения Анатолии. Это значит, что рано или поздно случится бунт в янычарском корпусе. — Аллах! Но ты ведь попытался убедить его, что не стоит поступать так недальновидно? — Конечно, но рядом с ним теперь другие советчики. Они внушают Повелителю, что он достаточно зрел, чтобы лично принимать решения. Кесем Султан при своём правлении стояла горой за янычар. А сейчас…догадываюсь, откуда ветер дует. Мне придётся повиноваться, но не волнуйся, мы многое пережили, переживём и это. — Ты уедешь и оставишь меня одну? — с грустью в голове произнесла Султанша. — Не одну. С сыном. В последнее время я много разговаривал с Кеманкешем, у него добрая душа. Уверен, он простит тебя и примет. — нежно коснулся лица Хандан, убирая со лба выпавшие из причёски волоски. — Не сейчас. Мы хотели отправить их с Кесем подальше от Стамбула, здесь, в доме, впредь им находиться опасно. Сегодня приезжала Гевхерхан и чуть было не заподозрила неладное. Я уже не говорю о том, что Дильруба может заявиться с визитом в любой момент. Что будем делать? — Пусть останутся до моего возвращения. Я распорядился оборудовать в нашем доме подвал с отдельным тайным входом. Там три смежные комнаты. Возможно, если ханзаде и госпожа будут какое-то время проводить вместе без посторонних, начнут друг друга лучше понимать? — лукаво улыбнулся. Дервиш уже был в курсе, что внезапно объявившийся пасынок питает сильные чувства к Кесем. — Вы сговорились? — Можно и так сказать. Кесем Султан не захочет покидать Стамбул, а если и уедет, то отдельно от Мустафы. Нужно предоставить им возможность поладить. Ты ведь однажды дала нам шанс на счастье. — Хитрец! — обняла за шею и прижалась головой к груди мужа. Внутри билось такое родное неугомонное сердце, в каждом ударе которого отчётливо звучало её собственное имя.***
Тем временем Силахтар Паша, догадавшийся о том, что Кесем жива и получивший исчерпывающие ответы на свои вопросы от ханзаде Девлета после похорон, решил отыскать госпожу, возможно, нуждавшуюся в его помощи. Для этого пришлось напрямую поговорить с Великим Визирем и выложить всё, что знал, попутно уверив его в своей бесконечной верности бывшей Султанше. Преданность Силахтара Дервиш никогда не ставил под сомнение, тем более, что и Кесем предлагала посвятить давнего помощника в обстоятельства своей, так называемой, гибели. По её мнению, Паша мог быть полезен как «глаза и уши» во дворце. По поручению Дервиша, Хаджи встретил и тайно провёл гостя в дальние комнаты дома, где временно скрывалась Кесем. Случилась приятная душевная встреча двух близких по духу людей, по крайней мере, так её воспринимала она. Силахтар же, целуя хрупкую руку, думал о другом, о том, что теперь у него есть шанс стать немного ближе к той, которая много лет была для него под строгим запретом. — Султанша…- обомлел, вновь увидев её прекрасное лицо в незнакомых тёмных интерьерах. Кесем больше чем когда-либо походила на обыкновенную женщину, домашнюю, уютную, располагающую к себе, ведь растаял ореол неприступности, окружавший её годами. — Не зови меня так. Какая я Султанша теперь? — Наш Повелитель слишком молод и зависим от чужого мнения. К сожалению, он не смог по достоинству оценить всё, что вы сделали для него. Это заслуживает великого сожаления. Разрешите поинтересоваться, что вы намерены делать дальше? — Не знаю, я в растерянности. Вероятно, следует бороться за торжество правды. Хочу, чтобы Осман понял, что ошибался и снова обнял меня, как прежде. Тоска по детям бесконечна. Без них моя жизнь пуста и бессмысленна. Гевхерхан, Атике, Мурад, Баязид, Касым… Они оплакивают меня, не зная, что жива и жажду вновь увидеть каждого, поцеловать, прижать к груди. — Есть тревожные новости. — Силахтар рассказал о замышляемой с подачи Зюльфикара военной реформе и той угрозе, которую она несёт. — Вот видишь! Как я могу уехать, как могу стать безучастна к судьбам шехзаде и нашего государства? Я очень доверяю тебе, одному из немногих. У меня будет две просьбы, они сильно удивят тебя. Одна из них касается тайны, которую я храню много лет, другая — меня лично. Согласен ли ты помочь во всём, о чём попрошу? — Моя жизнь давно принадлежит вам, я готов исполнить любое приказание, сражаться за вас до последней капли крови. — преданно посмотрел в глаза Кесем и она впервые отчётливо осознала, что рядом есть ещё один мужчина, питающий к ней сильные чувства, далёкие от невинных. Только в отличие от Кеманкеша, он не настолько прямолинеен и отчаян в своём желании добиться её расположения. «Пожалуй, это можно использовать, чтобы дать отпор безумному Гирею» — подумала она и поведала Силахтару то, от чего он потерял дар речи.***
Двое мужчин прошли по узкому каменному коридору и очутились в небольшой комнате, посреди которой стоял добротный обеденный стол и несколько табуретов. Вдоль стен, на полу, располагались тяжёлые стеклянные бутыли с водой, тумбы, набитые свечами и сухими лучинами, необходимой кухонной утварью и снедью на первые пару дней. — Раньше, до меня, этот дом принадлежал Визирю, грешившему любовью к выпивке. Во времена облав на пьяниц, он устроил в своём подвале винные погреба и собирал у себя таких же гуляк из знати, как он сам. Чувствуете, запах? — Дервиш втянул в лёгкие терпкий воздух подземелья и немного поморщился. — Чувствую. Здесь не так холодно. Думал, будет хуже. — Только весной и летом. Надеюсь, вы здесь ненадолго. — смерил Кеманкеша долгим взглядом, пытаясь понять, на кого он похож и есть ли в его внешности хоть что-то от Хандан, но так и не нашёл для себя ответ на этот вопрос. — Кроме нас с Султаншей знать о вашем местонахождении будут лишь Хаджи и одна из верных хатун. Они и будут приносить всё необходимое: воду, свечи, чистую одежду и свежую еду. Выходите наружу очень осторожно, чтобы никто не заметил, только по необходимости и желательно в тёмное время суток. — Кесем Султан будет тяжело в этой тюрьме. — Кеманкеш представил, как сам будет мучиться, находясь рядом и не смея к ней прикоснуться. — Да, она не привыкла к такому. Вот здесь две небольшие комнаты и одна уборная. Проход сквозной, чтобы выйти из дальней комнаты, нужно пройти через ближнюю. Минимум одежды, книги, бумага, чернила, всё есть. Когда вернусь из Анатолии, если ничего не изменится, решим, как вам покинуть Османскую Империю никем не замеченными. — Спасибо. Вы с Хандан Султан очень много делаете для нас, больше, чем должны. — Кеманкеш благодарно пожал руку Великому Визирю и заметил, что тот не договаривает что-то важное, что постоянно вертится у него на языке. — Ханзаде Мустафа, здесь есть кое-что, что я должен вам показать. — Дервиш отодвинул кровать в первой из комнат и из стены за изголовьем вынул небольшой, но увесистый камень. — Тайник? — догадался Кеманкеш. — Совершенно верно. Здесь лежит металлическая колба, в ней опечатанный свиток. Если со мной когда-нибудь случится несчастье, если я погибну, передайте его моей супруге. Это предназначено для неё. — многозначительно помолчал и вновь задвинул всё на место, как было. — Доверяете мне вашу семейную тайну? — Ничего особенно. Просто моё прощальное письмо к ней. Надеюсь, его вскроют не так скоро, я бы хотел пожить ещё на этом свете. — слабо улыбнулся и тут же погрустнел.***
— Всё идёт точно, как мы задумали, Зюльфикар. — Дильруба удовлетворённо смяла в руке белый платок, контрастирующий с чёрным траурным платьем. — Пока Дервиш будет отсутствовать, разразится буря, которая смоет Османский султанат в бурные воды Босфора. Наступит новое время династии Гиреев-Османов, время, в котором тебе будет принадлежать всё, что пожелаешь. — Мне не так много нужно. — ухмыльнулся Паша. — Знаю. В новой, возрождённой Империи, ты займёшь должность Великого Визиря. Я дам тебе возможность самому выбрать в жёны одну из моих племянниц. Ты уже решил, какую? — Обе прекрасны, Султанша. Только говорят, что Гевхерхан Султан, тихая с виду, отправила своего первого супруга к Всевышнему. Я бы выбрал ту, что помладше, резкую и заносчивую, но открытую в своих чувствах и внешних проявлениях. Мы составим прекрасную партию. — Атике, значит? Замечательно. Она будет твоей. Как и власть, которую ты заслужил. Надеюсь, помнишь, что нужно делать? — Несомненно. — Зюльфикар в этот момент подумал о том, что было бы, если бы он, а не Шахин Гирей шестнадцать лет назад женился на младшей сестре Султана Ахмеда. Огонь Дильрубы сжёг бы его дотла, или же они давно испепелили бы друг друга насмерть. Потому всё к лучшему. *** Даже спустя годы жизни за пределами стен дворца, Хаджи ага оставался вхож в Топкапы как один из самых уважаемых евнухов за последние десятилетия. Беспрепятственно минуя охрану, он направился к гарему, а оттуда по направлению к птичнику, где в компании пернатых грустил его извечный друг-соперник. — Булут, вот ты где! Не ожидал, что променяешь дворец на своё старое пристанище. — Можешь позлорадствовать, если хочешь. Я потерял свою Султаншу и теперь мне нечего делать в стенах гарема. Лучше буду жить среди тех, кто не злословит и не причиняет вреда другим. Здесь моё место. — евнух чуть не плача подпёр подбородок чёрными как ночь руками с более светлыми ладонями, неестественно контрастирующими с основным цветом кожи. — Сочувствую тебе. Даже представить не могу, чтобы Хандан Султан…- приходилось врать бедному Булуту, но то было лишь во благо его госпоже. — Я пришёл по делу. — По делу? — выпучил глаза. — Какое у тебя ко мне может быть дело? — Мне нужна пара канареек, самец и самка, у которых любовь…ну ты понимаешь. — Хаджи с трудом произносил всю эту, как он считал, ерунду, потому как никогда не разделял увлечение Булута и его Султанши, не относился к нему всерьёз. — Ты видимо так стар, что умом тронулся! — подпрыгнул на месте и ожил на лицо. — Считаешь, мне делать больше нечего, как шутки шутить тут с тобой? — Хаджи начинал терять терпение. — Это пожелание Хандан Султан, так что поторопись, выбери мне самых лучших, посади в золочёную клетку и зерна на первое время вдоволь отсыпь. Я жду. — сложил руки в замок на животе, уставившись куда-то вдаль, чтобы Булут не понял, как странно он себя чувствует, явившись с подобной просьбой. На самом деле, Хандан Султан вовсе его не посылала за канарейками, то был совсем другой человек, вконец потерявший голову от любви. — Хаджи, скажи, что обычно делают, чтобы привлечь внимание женщины, понравиться ей? — Кеманкеш выглядел так, будто пытался решить вопрос жизни и смерти. — Не знаю, что-то приятное: говорят красивые слова, делают комплементы, оказывают знаки внимания. — А без этого всего можно обойтись? Существует способ попроще, при котором не нужно выглядеть глупым юнцом? — Мустафа аж вспотел, представляя себя на месте хитрого обольстителя — эта роль совсем ему не подходила и более того, противоречила его мужской сути. — Подарки! Все женщины их любят. Главное, знать вкус дамы сердца, то, что ей непременно понравится, то, что она никогда не сможет отвергнуть. Задача оказалась не из лёгких. Наряды, меха и драгоценности тут же отпадали. Кесем наверняка швырнула бы ему их в лицо. Да и какой от них прок в подземелье в их положении? Нужно было что-то, что тронет её душу, заставит улыбнуться. И тут Кеманкеша осенило! И вот теперь, тяжело вздыхая и причитая, Хаджи тащил клетку с птицами в дом Великого Визиря.***
Небольшой сундук быстро наполнился необходимым в дорогу: несколько рубах, штанов и кафтанов, две пары кожаных сапог, костюм для сна, тёплые носки. Хандан, не доверяя хатун, сама проверила содержимое, прикоснулась с любовью к каждой вещи мужа. — Всё собрано. — сообщила Дервишу, готовящемуся ко сну. — Хорошо, спасибо, жизнь моя. — указал место на кровати рядом с собой. Она покорно легла, прижавшись к его тёплому телу и закрыла глаза, пытаясь сохранить ощущение близости и уюта на долгие недели до его возвращения. — Ты часто уезжал, но эта разлука особенная. Не хочу, чтобы покидал меня сейчас. Пожалуйста, останься. — в голосе звучала мольба, какой Дервиш никогда раньше не слышал. — Не могу, родная. Если поедет другой, неизвестно каких головорезов наберёт в новую армию. Я хочу поговорить с людьми, подготовить их. Есть шанс, что удастся сохранить янычарский корпус, подкрепив его новой силой. А когда вернусь, мы обязательно проведём несколько дней вместе, вдвоём. — поцеловал в макушку, согревая своими руками её хрупкие плечи. — Знаешь, я вдруг поняла, что за все эти шесть лет ни разу не сказала, как сильно люблю тебя. Все признания всегда исходили лишь от тебя, я же молчала и просто принимала то, что ты мне так щедро дарил. — Этого достаточно, Хандан. Ты сказала самое важное слово в моей судьбе, ты сказала мне «да». Вернувшись назад, я очень многое хотел бы изменить — исправить, вычеркнуть, не допустить, но никогда бы не желал, чтобы наши пути разошлись. — Ты ждал меня целую жизнь, а теперь я буду ждать твоего возвращения в нашем доме. Иначе быть не может, ведь я тебя очень люблю. — Хандан заплакала от своих собственных слов. Очень редко Султанша позволяла себе такую слабость, такие откровенные признания, обычно всегда была сдержана в проявлениях эмоций и чувств. И тут Дервиш понял, что именно это и есть самое главное сходство жены с Мустафой.***
Первое, что сделала Кесем в новом жилище — заперлась на замок в своей небольшой комнате, самой дальней от выхода. Она и представить не могла, как будет сосуществовать по соседству с этим безумцем, постоянно пожирающим её глазами. Главная проблема заключалась в том, что чтобы выйти наружу, пройти на кухню или в уборную, непременно следовало пересечь сквозную комнату Кеманкеша. Уже через полчаса он негромко постучал. — Выходи. Я собрал на стол, что нашёл. — Ужинай без меня, я не голодна. — Не глупи, выходи. Расскажу, что удалось узнать о мужчине, который смотрел за сгоревшим особняком. — это подействовало и через пару минут дверь неспешно отворилась. Они прошли в первую маленькую комнату, служившую одновременно прихожей, гостиной, кухней и столовой. На столе была пища в достатке, всё тоже, что можно было увидеть в тот вечер на столе Великого Визиря и его супруги: жареная дичь, ароматный плов с бараниной, тушёные овощи, фрукты, выпечка и сладости. Кесем в первую очередь привлекла не еда, а нечто огромное, стоявшее у стены и накрытое черной тканью, из-под которой раздавались загадочные звуки. Она подошла и стянула материю. На молодую женщину уставились две взъерошенные канарейки с жёлтым пузом и длинными чёрными перьями на крыльях. Она любила птиц, видела в них утешение, когда казалось, что выхода из мрака уже нет, могла легко забыться под протяжные незамысловатые трели, представляя себя свободной, парящей в небесах на огромных надёжных крылах. Сама не заметила, как улыбнулась, но сразу же и опомнилась, не хотелось подавать виду Гирею, что угодил. Кеманкеш конечно же уловил подёрнутые от малой радости губы и понял, что не прогадал. — Я подумал, что с ними тебе не будет так грустно. Хотел, чтобы были с красным оперением, как Караель, но таких не нашлось. — Ах, мой бедный Караель…- вспомнила любимую птицу, погибшую в день её никяха с Ахмедом. Потом они устроились за столом, полным снеди, но есть почему-то совсем не хотелось. Перебросились парой фраз, из которых Кесем узнала, что Кеманкеш напал на след Адема — того самого мужчины из особняка, который мог помочь им восстановить справедливость. — Завтра вечером поеду искать по тому адресу, что мне дали. — Смотри, чтобы тебя не узнали. — Не переживай, лицо бывшего крымского Хана в Стамбуле известно не многим. Ешь, силы нам ещё пригодятся. — как бы подавая пример, опустил в рот кусок баранины и запил его водой. Кесем поступила также. За столом чувствовалось возрастающее напряжение. Нет, она не думала, что Мустафа может накинуться на неё, допустить что-то непозволительное или греховное со своей стороны, но само его присутствие казалось тяжёлой пыткой. Вдобавок ко всему, он не упускал возможности напомнить, что всё ещё надеется на взаимность. — Пройдёт много лет, и мы будем вспоминать этот вечер, первый ужин вместе. Верю, что когда-нибудь нас будут объединять сотни и тысячи подобных вечеров. Кесем без предупреждения вскочила, чтобы вернуться к себе и запереться на все возможные замки и засовы. От него. Реакция Кеманкеша оказалась мгновенной, он не просто догнал её, но и успел заключить её в плен между своим телом и холодной сырой стеной подвала. Его руки опирались о камни чуть выше её головы, но при этом между телами не было никаких опасных прикосновений, даже намёка на то, что они могут случиться. Только тяжёлое сбивчивое дыхание двоих — мужчины и женщины. На пару минут Кесем ощутила себя ланью, загнанной в сети, испуганной, готовой молить о пощаде, но уже через мгновение из жертвы превратилась в охотницу, дикую кошку с горящими глазами и острыми когтями, всегда нападающую первой, не давая никаких шансов жертве. — Хандан Султан сказала, что женщина в моём положении не должна оставаться одна. Я подумала и решила, что она права. Пусть рядом будет надёжное плечо того, кто мил моему сердцу. Кеманкеш улыбнулся от мысли, что никогда не был так близок к осуществлению своей мечты. — Я согласилась стать женой Силахтара Паши.